Страница:
Ведь он всякому больному старался внушить надежду, каков бы ни был его недуг. Он никогда не смирялся со смертью тех, кого доверяла ему судьба. Каждая агония истязала его сознание, как удары хлыста, при виде тела, укрытого простыней и преданного земле, у него сжималось сердце, и с каждым годом его сны становились все более тяжкими и жестокими. И все же там, в этих снах, был свет вдали, мерцала искра, сравнимая по интенсивности со всеми жизнями, которые в прошлом ему удалось спасти. С недавних пор он различал ее, подобную спасительному факелу в лабиринте его кошмаров. Конечно, ему никогда не удавалось дойти до нее, но он все же к ней приближался и в свечении этого факела отчетливо видел человека. Человек был так мал, что его можно было принять за ребенка.
Он не сомневался, что это видение Каладры Истоков посылали в ответ на его молитвы, что это и был ожидаемый знак и что это послание, с виду столь простое, повелевало ему сделать невозможное ради спасения Сына Волны и указать ему путь в королевство мертвых, которое он призван разрушить.
Он погрузил пальцы в шелковистые перья Хранителя в поисках живительного тепла. Уловив тревогу своего хозяина, птица послала через горло змеи эликсир, который, смешавшись со слюной настоятеля, мог Утолить его печаль. Отец почувствовал, как раздвоенный язычок нащупал его нёбо и затем опустил ему на язык несколько капель драгоценной влаги.
Эффект немедленно дал о себе знать. Старик тотчас ощутил, как напряжение слабеет, как выравнивается биение его сердца. Он подождал немного и вновь взял слово, следуя обычаю, ибо он был единственным, кто мог, в силу своего сана, и начинать, и заканчивать обмен мнениями в кругу отцов:
– Он упомянул властителя Арнхема.
– Командующий Темными Тропами в Химерии.
– В Северной Химерии. Это страшный человек.
– Это из-за него мы потеряли Энемт. Упоминание Энемта вызывало в воображении Шестэна картину события, забыть которое он не в силах постоянно: в течение одной зловещей ночи Арнхем стер с лица земли этот гостеприимный монастырь. Помимо своих собственных воспоминаний об этом эпизоде Шестэн хранил в памяти ужасающие рассказы миссионеров, которые обнаружили следы этой бойни. Властитель Арнхем заставил монахов убить и съесть своих Каладров, а потом запер вместе со всеми их пациентами в капелле и превратил ее в пылающий костер. Позже в Каладрию были доставлены из Энемта лишь почерневшие скелеты жертв.
– Он поведет наставников, – продолжил один из отцов.
– Кто они?
– Они обучали Януэля в то время, когда он был возле своей матери.
– Рядом с ней, на полях сражений.
– Воины… Есть основания для беспокойства?
– Да.
– Уточните.
– Они могут, вспомнив прошлое, с выгодой использовать слабости Януэля.
– Януэль не воин. О каких слабостях вы говорите?
– О слабостях нравственных и духовных.
– Но они харонцы. Сын Волны не позволит себя одурачить.
– Да, он же не попался на удочку Силдину.
– Потому что вмешался Грезель… Настоятель приказал всем замолчать. Рука Шестэна замерла, и он подумал о недавнем явлении фениксийца. Узы, соединяющие отца с сыном, подавили волю короля и заставили его искать убежища среди Черных Терний в то самое время, когда Темная Тропа уже вгрызалась в Башню фениксийцев Альдаранша. Освобожденный снадобьем, дух Грезеля скользнул по стопам Силдина и, пользуясь своей властью, ослабил его оборону, чтобы тот не смог противостоять пламени Феникса, охранявшего Януэля.
– Мы должны связаться с мэтром Соколом, – вновь заговорил настоятель.
– Кто он?
– Учитель фехтования.
– Друг, который охранял Януэля, когда тот был ребенком.
– Влиятельный человек, прославленный воин.
– Сколько ему лет?
Никто не отозвался, и Шестэн пометил в уголке своей памяти, что ответ на этот вопрос, вероятно, можно будет отыскать в архивах монастыря.
– Где он сейчас?
Воцарилась красноречивая тишина.
– В чем он был полезен ребенку?
– Защищал его от наставников?
– Возможно.
– Думаете ли вы, что он в курсе нашей борьбы?
– Я сомневаюсь в этом.
– Надо найти этого человека, такова воля Грезеля. Так решил настоятель и прервал беседу. Шестэн знал, что за этой короткой фразой скрывается огромная сеть, белое полотно, как назывался тот гигантский паутинник, который ткался на протяжении веков странноприимными монахами по всему Миропотоку. Каждый монастырь получит задание: внимательно слушать и собирать малейшие частицы информации, которая помогла бы отыскать человека по имени Сокол. Белое полотно уже было задействовано для того, чтобы постараться проследить и даже облегчить путешествие Януэля. Некоторые из монахов выступили посредниками, направляя императорские войсковые части по опасным дорогам, другие в это же самое время шли в Альдаранш, чтобы в нужный момент прийти ему на помощь. Требовалось какое-то время для того, чтобы привести в действие все возможные ресурсы Каладрии, но белое полотно уже раскручивалось, выстилая путь Сыну Волны.
И в данную минуту Шестэн надеялся, что мэтр Сокол принесет им удачу. Учитель фехтования был, по роду своего занятия, частым гостем обителей милосердия.
Первые лучи солнца поднялись наконец над горными вершинами и теперь заливали обитель сияющим светом. Тень, скрывавшая галереи, отступила, и показались серьезные лица молодых монахов. Их размеренная жизнь оказалась с некоторых пор отмечена то и перевернута поисками Сына Волны. Каждый готовился к тому, чтобы принять избранника и превратить монастырь в неприкосновенное святилище. Были предприняты работы по укреплению монастыря, увеличению высоты стен, заполнению рвов и упрочению ворот. Не столько боялись Темных Троп, как оплаченных Харонией убийц из Миропотока. Настоятель принял решение призвать пегасинских наемников, за неимением опытных воинов, ибо монахи-воины по преимуществу покидали страну, чтобы защищать миссии проповедников милосердия на чужой земле.
– Я отдаю следующие два распоряжения, – объявил настоятель.
Хранитель издал определенный звук, означавший предстоящее окончание совета.
– Человек из Каладрии сегодня отправится в Лиденьель. Он передаст приказ отыскать мэтра Сокола. Это мое первое распоряжение.
Шестэн ощутил приступ ностальгии, сжавшей его сердце. Ему удалось совершить только одно путешествие за пределы монастыря. Это было путешествие в Лиденьель, столицу Долин Пегаса. Каладрийский монастырь, возвышавшийся в стороне от города, числился среди наиболее могущественных в Миропотоке. Дважды преградив путь эпидемии черной чумы, он заслужил доверие властей и получил в дар нескольких Пегасов, чьи величественные крылья регулярно разносили послания во все уголки Миропотока.
– Монахи, избранные сопровождать Януэля, будут наблюдать в первую очередь за эволюцией Желчи. Одни лишь отцы настоятели смогут приближаться к нему. Остальные вернутся к своим. На этом заканчивается мое второе распоряжение…
Настоятель почувствовал, что его голос ему изменяет. Ужасающая картина предстала перед его внутренним взором, пугая его подобно кошмару.
Януэль, терзаемый Желчью, растлившей его душу и тело… Избранник, запертый здесь, в этом лепрозории вдали от Миропотока, доведенный до состояния существа, стонущего и злотворного. Он страшился этого видения. Оно, как яд, неотступно мучило его напоминанием, что сражение с Желчью разыгрывалось не на передней линии Темных Троп…
Но в теле фениксийца.
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
Он не сомневался, что это видение Каладры Истоков посылали в ответ на его молитвы, что это и был ожидаемый знак и что это послание, с виду столь простое, повелевало ему сделать невозможное ради спасения Сына Волны и указать ему путь в королевство мертвых, которое он призван разрушить.
Он погрузил пальцы в шелковистые перья Хранителя в поисках живительного тепла. Уловив тревогу своего хозяина, птица послала через горло змеи эликсир, который, смешавшись со слюной настоятеля, мог Утолить его печаль. Отец почувствовал, как раздвоенный язычок нащупал его нёбо и затем опустил ему на язык несколько капель драгоценной влаги.
Эффект немедленно дал о себе знать. Старик тотчас ощутил, как напряжение слабеет, как выравнивается биение его сердца. Он подождал немного и вновь взял слово, следуя обычаю, ибо он был единственным, кто мог, в силу своего сана, и начинать, и заканчивать обмен мнениями в кругу отцов:
– Он упомянул властителя Арнхема.
– Командующий Темными Тропами в Химерии.
– В Северной Химерии. Это страшный человек.
– Это из-за него мы потеряли Энемт. Упоминание Энемта вызывало в воображении Шестэна картину события, забыть которое он не в силах постоянно: в течение одной зловещей ночи Арнхем стер с лица земли этот гостеприимный монастырь. Помимо своих собственных воспоминаний об этом эпизоде Шестэн хранил в памяти ужасающие рассказы миссионеров, которые обнаружили следы этой бойни. Властитель Арнхем заставил монахов убить и съесть своих Каладров, а потом запер вместе со всеми их пациентами в капелле и превратил ее в пылающий костер. Позже в Каладрию были доставлены из Энемта лишь почерневшие скелеты жертв.
– Он поведет наставников, – продолжил один из отцов.
– Кто они?
– Они обучали Януэля в то время, когда он был возле своей матери.
– Рядом с ней, на полях сражений.
– Воины… Есть основания для беспокойства?
– Да.
– Уточните.
– Они могут, вспомнив прошлое, с выгодой использовать слабости Януэля.
– Януэль не воин. О каких слабостях вы говорите?
– О слабостях нравственных и духовных.
– Но они харонцы. Сын Волны не позволит себя одурачить.
– Да, он же не попался на удочку Силдину.
– Потому что вмешался Грезель… Настоятель приказал всем замолчать. Рука Шестэна замерла, и он подумал о недавнем явлении фениксийца. Узы, соединяющие отца с сыном, подавили волю короля и заставили его искать убежища среди Черных Терний в то самое время, когда Темная Тропа уже вгрызалась в Башню фениксийцев Альдаранша. Освобожденный снадобьем, дух Грезеля скользнул по стопам Силдина и, пользуясь своей властью, ослабил его оборону, чтобы тот не смог противостоять пламени Феникса, охранявшего Януэля.
– Мы должны связаться с мэтром Соколом, – вновь заговорил настоятель.
– Кто он?
– Учитель фехтования.
– Друг, который охранял Януэля, когда тот был ребенком.
– Влиятельный человек, прославленный воин.
– Сколько ему лет?
Никто не отозвался, и Шестэн пометил в уголке своей памяти, что ответ на этот вопрос, вероятно, можно будет отыскать в архивах монастыря.
– Где он сейчас?
Воцарилась красноречивая тишина.
– В чем он был полезен ребенку?
– Защищал его от наставников?
– Возможно.
– Думаете ли вы, что он в курсе нашей борьбы?
– Я сомневаюсь в этом.
– Надо найти этого человека, такова воля Грезеля. Так решил настоятель и прервал беседу. Шестэн знал, что за этой короткой фразой скрывается огромная сеть, белое полотно, как назывался тот гигантский паутинник, который ткался на протяжении веков странноприимными монахами по всему Миропотоку. Каждый монастырь получит задание: внимательно слушать и собирать малейшие частицы информации, которая помогла бы отыскать человека по имени Сокол. Белое полотно уже было задействовано для того, чтобы постараться проследить и даже облегчить путешествие Януэля. Некоторые из монахов выступили посредниками, направляя императорские войсковые части по опасным дорогам, другие в это же самое время шли в Альдаранш, чтобы в нужный момент прийти ему на помощь. Требовалось какое-то время для того, чтобы привести в действие все возможные ресурсы Каладрии, но белое полотно уже раскручивалось, выстилая путь Сыну Волны.
И в данную минуту Шестэн надеялся, что мэтр Сокол принесет им удачу. Учитель фехтования был, по роду своего занятия, частым гостем обителей милосердия.
Первые лучи солнца поднялись наконец над горными вершинами и теперь заливали обитель сияющим светом. Тень, скрывавшая галереи, отступила, и показались серьезные лица молодых монахов. Их размеренная жизнь оказалась с некоторых пор отмечена то и перевернута поисками Сына Волны. Каждый готовился к тому, чтобы принять избранника и превратить монастырь в неприкосновенное святилище. Были предприняты работы по укреплению монастыря, увеличению высоты стен, заполнению рвов и упрочению ворот. Не столько боялись Темных Троп, как оплаченных Харонией убийц из Миропотока. Настоятель принял решение призвать пегасинских наемников, за неимением опытных воинов, ибо монахи-воины по преимуществу покидали страну, чтобы защищать миссии проповедников милосердия на чужой земле.
– Я отдаю следующие два распоряжения, – объявил настоятель.
Хранитель издал определенный звук, означавший предстоящее окончание совета.
– Человек из Каладрии сегодня отправится в Лиденьель. Он передаст приказ отыскать мэтра Сокола. Это мое первое распоряжение.
Шестэн ощутил приступ ностальгии, сжавшей его сердце. Ему удалось совершить только одно путешествие за пределы монастыря. Это было путешествие в Лиденьель, столицу Долин Пегаса. Каладрийский монастырь, возвышавшийся в стороне от города, числился среди наиболее могущественных в Миропотоке. Дважды преградив путь эпидемии черной чумы, он заслужил доверие властей и получил в дар нескольких Пегасов, чьи величественные крылья регулярно разносили послания во все уголки Миропотока.
– Монахи, избранные сопровождать Януэля, будут наблюдать в первую очередь за эволюцией Желчи. Одни лишь отцы настоятели смогут приближаться к нему. Остальные вернутся к своим. На этом заканчивается мое второе распоряжение…
Настоятель почувствовал, что его голос ему изменяет. Ужасающая картина предстала перед его внутренним взором, пугая его подобно кошмару.
Януэль, терзаемый Желчью, растлившей его душу и тело… Избранник, запертый здесь, в этом лепрозории вдали от Миропотока, доведенный до состояния существа, стонущего и злотворного. Он страшился этого видения. Оно, как яд, неотступно мучило его напоминанием, что сражение с Желчью разыгрывалось не на передней линии Темных Троп…
Но в теле фениксийца.
ГЛАВА 9
Харчевня «Черный Вепрь», расположенная на дороге к Альдараншу, пользовалась доброй славой. Владелец харчевни Алдорн построил ее собственными руками на вершине холма и каждое утро совершал один и тот же священный обряд, который заключался в ударе кулаком по здоровенным балкам главной постройки.
Он жил здесь со своей женой и двумя дочерьми. Жена трудилась на кухне, приготавливая вкусную еду для бродячих торговцев, которые останавливались отдохнуть в их заведении. Дочери прислуживали в зале. Не будучи красавицами, они унаследовали от матери благообразие черт лица и длинные черные кудри.
Алдорн направлялся к конюшне, когда услышал первые раскаты грома, прозвучавшие вдали. Дожди были благом для его промысла, и улыбка расцвела на его лице, когда он поднял глаза к потемневшему небу, затянутому облаками. Через несколько часов, вне всякого сомнения, «Черный Вепрь» окажется идеальным убежищем для конвоя, который передвигался по Дороге, пролегавшей у подножия холма. Он собирался после полудня наколоть дров, принесенных ближнего леса, но решил отложить эту работу и пойти помочь жене.
Войдя в конюшню, он выколотил свои сабо о каменную тумбу, специально для этого поставленную Он любил, чтобы клиенты отмечали чистоту его заведения, и особенно заботился о содержании конюшни в таком же порядке, что царил в его харчевне.
Алдорн сразу почуял неприятный запах в помещении и нахмурился. Пахло тухлятиной, и скорее всего это был труп крысы, сдохшей этой ночью и гнившей теперь в одном из стойл. Он выругался и схватил вилы на случай, если другие крысы вообразили бы, что им можно тут разгуливать.
– Только не это! – проворчал он, проникая в первое стойло.
Цвет земли, покрывавшей пол, вырвал у него крик изумления. Она была мерзкого сероватого оттенка, как если бы кто-то посыпал ее пеплом. Алдорн был человеком прагматичным, и такие загадки были выше его понимания. Не зная, что предпринять, он выбрал самое простое: всадил вилы в эту пепельную землю, желая убедиться, что это ему не снится. Ее плотность заставила его вздрогнуть. Он отпрянул и шумно втянул носом воздух. Запах становился все более едким и начинал всерьез его беспокоить.
– Что за паскудство такое?! – проскрежетал он сквозь зубы, идя по проходу, когда первые капли дождя уже ритмично стучали по крыше.
Он заглянул в соседнее стойло и увидел, что в нем точно так же заменена та хорошая чистая земля, какою он обычно посыпает пол.
– Но черт возьми, этого же просто не может быть… – произнес он, почувствовав, как лихорадочно забилось его сердце.
Некое подозрение мелькнуло у него в голове, но он не обратил на него внимания. Он крепче сжал черенок своих вил и одно за другим обошел все стойла конюшни. Он нигде не обнаружил никакого сдохшего зверька, но по неведомой причине земля везде изменила цвет. С подступающей от тлетворной вони тошнотой он ощутил потребность в свежем воздухе и вышел наружу. Ему не хотелось пугать супругу, но надо же было что-то делать. Первые клиенты не заставят себя ждать. Застигнутые дождем путники непременно завернут сюда в поисках убежища.
Он распахнул двустворчатую дверь и остановился на пороге. Потоки дождя скрыли горизонт и погрузили всю округу в серый туман. Он воткнул вилы сбоку от крыльца и сделал долгий выдох, чтобы избавиться от гнилостного привкуса в своем раздраженном горле. Он не имел ни малейшего представления о природе этой злосчастной порчи, и это мешало ему спокойно подумать, как побыстрее от нее избавиться. Конечно, он предпочел бы посоветоваться со своей супругой, которая никогда ни в чем не сомневалась и так легко умела его успокоить, но сейчас она скорее всего поднимет его на смех. «В конце концов, – подумал он, – не могла же земля сгореть без огня… Тут была хотя бы какая-то ясность».
Алдорн пришел к выводу, что стал просто жертвой переутомления. Он резко повернулся, задержал Дыхание и опять вошел в конюшню, оставив дверь открытой. Ничто не изменилось.
Если не считать ни с чем не сообразного присутствия четырех типов в дальнем конце узкого прохода, делившего конюшню надвое.
Алдорн приглушил возникшую от изумления икоту и, подавшись назад, споткнулся о собственные вилы. Он вырвал их из земли и наставил в сторону неподвижных фигур.
– Эй, кто вы? – крикнул он. Четверо незнакомцев никак не отреагировали. Алдорн решил, что шум дождя заглушил его голос. Он окликнул их снова, уже громче, но ответа так и не получил. Растерявшись и совершенно не представляя, хороши или скверны намерения четырех посетителей, скрытых полумраком, Алдорн предпочел остаться снаружи, невзирая на потоки воды, низвергавшиеся на холм.
Сердце подсказывало ему, что не стоит запросто приближаться к ним, что следует проявить твердость и ясно дать им понять, что эта конюшня является частной собственностью, в данном случае его собственностью, и что, если они зашли не для того, чтобы пообедать, у них нет никакого права здесь находиться. Однако был еще какой-то внутренний голос, твердивший ему совсем другое. Он требовал быть настороже с этими странными бродягами, которые проскользнули в конюшню так, что он этого даже не заметил. Впрочем, было ли это возможно? Конечно нет… Ведь он одно за другим обшарил все стойла и знал, что спрятаться просто негде. Может быть, они воспользовались той мину той, когда он отвлекся и прочищал свои легкие, стоя на крыльце? Неслышными шагами, под шум грозы, могли бы тогда прокрасться внутрь…
Невозможно.
Значит, эти бродяги пришли ниоткуда. Он сглотнул, охваченный иррациональным страхом. Ему вспомнились различные слухи и страшные рассказы, разносимые клиентами, которые приводили в ужас его дочерей и вызывали у его супруга приступы оглушительного хохота. Она-то ничему этому не верила. Она утверждала, что посетители харчевни все это преувеличивают специально для того, чтобы попугать ее дочерей. «Даже если это и так, голубчик, – повторяла она ему уже под одеялом, – никогда не забывай, что нас охраняют Грифоны. Что вообще, по-твоему, может случиться?»
– Что вообще, по-твоему, может случиться? – принялся он повторять как заклинание.
Дождь настолько усилился, что он уже почти не мог разглядеть дальнюю часть конюшни. Он выругался для храбрости и с бьющимся сердцем вновь вошел внутрь.
Его сразу затошнило от вони, и он задержал дыхание, ругая себя за то, что не прихватил с собой фонарь, хотя и видел темные тучи. Из соображений экономии он завел только один фонарь и пользовался им лишь с наступлением ночи, чтобы закрыть харчевню. Он зажал нос рукавом, чтобы, вдыхая запах шерсти, остановить подступающую рвоту, после чего попробовал разглядеть что-либо в темноте.
Центральный проход был пуст. Инстинкт заставил его прижаться к стене с вилами в руках. Он обшарил конюшню глазами и увидел лишь знакомые очертания стойл. Четырех фигур как не бывало. Между тем вонь Упорно держалась и земля сохраняла пепельный цвет.
Шум грозы все нарастал, и дождь не переставая молотил по крыше. Потом из темноты прогремел злобный голос:
– Черт, я никогда не привыкну!
Выпучив глаза, Алдорн уставился на массивную фигуру харонца, возникшую из темноты.
Он был ростом около четырех локтей. Голый до пояса, он выставлял вперед огромное брюхо, которое жирными складками нависало над широким поясом из черной кожи, продолжением которого был красный шерстяной передник, доходивший ему до середины бедер. Ровные ряды гвоздей, по десять штук в каждом, шли по поверхности его груди и вычерчивали до самой шеи пунктирные линии с медным отливом. Привинченная к плечам, его ожиревшая голова обнаруживала первые признаки гниения. Его дряблые щеки и двойной подбородок имели фиолетовый оттенок, нос усох, а тонкие губы, казалось, были подведены углем.
Заметив отблеск жестокости, плясавший в его глазах, Алдорн подумал о своих дочерях. Ему случалось скрещивать взгляд с неприятными типами, но эти глаза превосходили все когда-либо встречавшиеся прежде. Их можно было бы сравнить с двумя каплями Желчи или двумя свирепыми мелкими хищниками, которые в тот самый миг, когда он их увидел, уже мерили его со зловещей иронией. Лицо харонца расплылось в улыбке, открывшей ряд совершенно белых зубов. В правой руке он держал длинную палку, концы которой были окованы железом.
Не прошло и секунды, как из глубины конюшни ему ответил насмешливый женский голос:
– Замолчи, толстая свинья! Харонец покосился в ту сторону.
– Шлюшка, – забрюзжал он, поджимая губы, – сейчас и вправду понадобится, чтобы я поучил тебя хорошим манерам.
– Понадобится, чтобы ты побегал… – расхохоталась незнакомка, появляясь в центральном проходе.
Алдорн уже ничего не понимал в том, что происходит. Присутствие харонцев в его конюшне не поддавалось никакому разумному истолкованию. Ему лишь оставалось вертеть головой слева направо и бормотать:
– Что, по-твоему, может случиться; что, по-твоему, может случиться…
Женщина, лет примерно сорока, была, должно быть, из Долин Пегасов, судя по цвету ее кожи. Мускулистая и рослая, она была одета в кожаный камзол, длинный плащ из черного шелка с высоким воротом. Густые белые пряди каскадом спадали ей на плечи, обрамляя осунувшееся лицо, на котором блестели большие ореховые глаза. Она вышла в проход и приблизилась к своему спутнику. И тогда Алдорн увидел нечто вроде татуировки на ее кистях и шее – тонкие черточки, похожие на те математические знаки, которыми торговцы отмечали что-либо в своих записях.
Она положила руку на плечо харонца и, склонив голову набок, уставилась на хозяина харчевни.
– Привет, приятель, – сказала она развязно. Голос у нее был чувственный, почти чарующий, и Алдорн ущипнул себя в надежде, что он сейчас проснется в своей постели после чудовищного кошмара.
– В чем дело? – заметила она его жест. – Я тебе не нравлюсь?
Она обращалась к нему так, как если бы он был еще ребенком. Он захотел улыбнуться, но его губы так сильно дрожали, что вышла только жалкая гримаса. Она вскинула брови и прибавила елейным голосом:
– Бедняжка…
Алдорн подумал о своем детстве, о балбесах, которые преследовали его на улицах родного селения. Он вновь чувствовал то же самое, он ощущал себя совершенно беспомощным и вынужденным безропотно покоряться своим палачам и терпеть их насмешки, боясь задеть их самолюбие и подвергнуться за это наказанию, еще более жестокому.
– Дорогие друзья! – заявил вдруг еще один голос, зазвучавший из правого стойла. – Очень может быть, что эта конюшня весьма живописна и стоит того, чтобы провести в ней вечер, но у меня были другие замыслы, когда я согласился вытерпеть столько мучений ради того, чтобы сюда добраться.
Говоривший появился в проходе. Это был выходец из Ликорнии. Его кожа была цвета слоновой кости, и одет он был в тунику из пурпурного шелка. Подняв руки к лицу, он массировал себе виски и всем своим видом выражал неудовольствие. Его ноги были обуты в высокие сапоги на каблуках, а на левое плечо был накинут коричневый плащ с меховой опушкой. Его сумрачные глаза остановились на Алдорне.
– Туземец, я полагаю?
– Мелкий проныра, как же, – уточнил толстый.
– Заткнись, я тебе сказала, – одернула его пега синка, негромко шлепнув по его животу.
– Зименца здесь нет? – спросил ликорниец. – Я настаиваю, я не намерен надолго застревать в этом свинарнике. Здесь воняет конским навозом, это совершенно невыносимо.
– Это… это моя конюшня, – пробормотал, запинаясь, Алдорн, не отдавая себе отчета, зачем ему вздумалось что-то уточнять.
Ликорниец прервал свой массаж и воздел руки к небесам:
– Единороги милостивые, могу я избавиться от этого волнующего зрелища? Меня мучит ужасная головная боль, и, сверх того, я должен еще выслушивать косноязычный лепет этого скверно одетого двуногого? Нет, право, дорогие друзья, надо быть серьезными. Умоляю…
– Ты слишком много болтаешь, – прошелестел голос, который должен был, без всякого сомнения, принадлежать четвертому незнакомцу.
Он возник из темноты так неожиданно, что Алдорн подскочил и прикусил себе губу, чтобы не вскрикнуть. На миг ему показалось, что он увидел ребенка. Он был мал, тщедушен и мертвенно-бледен, с тонкой шейкой и обритым черепом. Восковой цвет лица подчеркивал изящество его черт. Алдорну припомнилась фарфоровая кукла, которую он как-то видел в руках у одного высокородного ребенка, и он задался вопросом, сможет ли этот человечек устоять на ветру, не рискуя взлететь. Одетый в легкое платье цвета сливы и обутый в простые сандалии, он двигался бесшумно и как бы не касаясь земли. Любопытно, но его появление успокоило хозяина харчевни, жалкий вид этого существа изобличал трех других в бесстыдстве. Последние, впрочем, умолкли и посторонились, пропуская его вперед. Алдорн поймал его взгляд и содрогнулся. Безумие таилось в его темно-синих глазах, как если бы они были открытыми вратами бездны. Хозяин харчевни сгинул в этих двух сверкающих сапфирах, буквально лишившись всех сил. Он уронил свои вилы и застыл в оцепенении, бессильный оторваться от этого колдовского насоса, который впитывал его душу.
– Я голоден, – неожиданно сказал незнакомец кротким голосом.
Голос проложил себе путь прямо в мозг Алдорна, которому осталось лишь кивнуть головой. Он хотел воспротивиться, умолять этого человека не приближаться к его жене и дочкам, но ни единое слово не сорвалось с его губ.
Прислонясь спиной к углу стойла, скрестив руки на груди, ликорниец сказал со вздохом:
– Умоляю, Зименц… Если память мне не изменяет, ты уже мертв. Я не желал бы казаться мелочным, но это означает, что ты – харонец. И впредь до нового распоряжения, – сказал он, не сдерживая своего раздражения, – харонцы не едят.
Зименц повернулся лицом к своему спутнику.
– Я голоден, – повторил он. Пегасинка зацокала языком:
– Ладно, ладно! – Она вышла на порог конюшни и подняла глаза к небу: – Все равно Арнхем не доберется до нас раньше, чем наступит вечер.
Тип с окованной палкой пожал плечами:
– Будь по-твоему, Жаэль. Ликорниец уставился в пол:
– Замечательно. По всей видимости, я один должен остаться поборником тактичных и сдержанных действий.
– Кто сказал, что надо действовать иначе? – возразила пегасинка, не оборачиваясь.
– Умоляю… Тебе хорошо известно, чем это может окончиться.
– Если ты хочешь остановить его, воля твоя.
– Никоим образом, – сдался ликорниец.
В этой последней реплике Алдорн услышал реальную угрозу себе и своим близким. Он с трудом соображал и никак не мог собрать мысли, распыленные страхом, но чувствовал, что его жена и дочери подвергаются ужасной опасности. Ему необходимо было выиграть время, всячески угождая этим четырем существам, и уповать на то, что удача постучится в дверь его харчевни. Он мечтал о купцах и в особенности об их охране, об этих бездельниках, всегда готовых опустошить его погреб. Если бы они переступили порог «Черного Вепря» в эту самую минуту, он охотно пожертвовал бы своими лучшими винами.
Горми, по прозвищу Кованый, бесшабашно крутанул в воздухе свою палку и вышел наружу к Жаэль. Ему не нравился этот Зименц, не нравилось его лицо, его нежная кожа и особенно его безмолвие. Он научился терпеть манерность уроженца Земли Единорогов, тем более что охотно признавал за ним умение владеть шпагой. Но этот василиск… Кованый уже не переносил его капризов и этого скрытого влияния, которое он оказывал на всю группу. Он высказал королю свое беспокойство по этому поводу, но это ни к чему не привело. Его обязали сотрудничать с этим порочным созданием, и такое предписание вызывало у него привкус горечи.
Он запрокинул голову назад и подставил лицо под струи дождя, размечтавшись о замке, который собирался вскорости построить. Как только их задание будет выполнено, король присвоит каждому члену их группы титул властителя. Он слегка повернул голову, чтобы видеть профиль Жаэль, которая также воспользовалась дождем, чтобы освежиться и прогнать мучительное воспоминание о пути через Темную Тропу. Красота этой женщины чрезвычайно возбуждала его. Отчасти поэтому он согласился на это задание. Он мечтал уложить ее наземь, яростно рвануть полы ее плаща и зарыться лицом между ее ногами. Облизнув свои фиолетовые губы, он почувствовал, как напряглись его чресла под шерстяным фартуком. Он выругался, чтобы унять волнение, и заметил справа от себя силуэт, только что возникший из-за угла конюшни.
Алдорн издал беззвучный стон, увидев, что вышла Мейя, младшая из его дочерей. На лицо ее был надвинут капюшон, поэтому она увидела посетителей вокруг своего отца лишь в последний момент. Пораженная их нелепыми нарядами, она остановилась на какой-то миг, но, поглощенная поручением матери, пошла прямо к нему.
– Отец, много всадников, – сказала она, запыхавшись. – Нужно заняться их лошадьми. Мама не поспевает, она ждет вас и… – Не договорив, она скорчила гримасу и принюхалась: – Этот запах, отец? Вы его чувствуете?
Алдорн не шелохнулся. Четыре харонца стояли во круг них под дождем, а его дочь пока ничего не понимала. Откинув прядь волос, упавшую ей на лоб, она вопросительно взглянула на него. Он собрался ей ответить, но его опередил Зименц. Его нежная белая рука скользнула под капюшон и коснулась ее щеки.
– Прелестное дитя… – прожурчал он.
Этот жест вывел Алдорна из оцепенения. Одним большим шагом он преодолел расстояние, отделявшее его от василиска, и встал между ним и дочерью.
– Сейчас я провожу вас в дом, – сказал он, стараясь подавить дрожь в голосе. – Следуйте за мной.
Зименц улыбнулся. Хозяин харчевни повернулся к нему спиной и медленно стал удаляться от конюшни, крепко держа за руку свою дочь.
Он жил здесь со своей женой и двумя дочерьми. Жена трудилась на кухне, приготавливая вкусную еду для бродячих торговцев, которые останавливались отдохнуть в их заведении. Дочери прислуживали в зале. Не будучи красавицами, они унаследовали от матери благообразие черт лица и длинные черные кудри.
Алдорн направлялся к конюшне, когда услышал первые раскаты грома, прозвучавшие вдали. Дожди были благом для его промысла, и улыбка расцвела на его лице, когда он поднял глаза к потемневшему небу, затянутому облаками. Через несколько часов, вне всякого сомнения, «Черный Вепрь» окажется идеальным убежищем для конвоя, который передвигался по Дороге, пролегавшей у подножия холма. Он собирался после полудня наколоть дров, принесенных ближнего леса, но решил отложить эту работу и пойти помочь жене.
Войдя в конюшню, он выколотил свои сабо о каменную тумбу, специально для этого поставленную Он любил, чтобы клиенты отмечали чистоту его заведения, и особенно заботился о содержании конюшни в таком же порядке, что царил в его харчевне.
Алдорн сразу почуял неприятный запах в помещении и нахмурился. Пахло тухлятиной, и скорее всего это был труп крысы, сдохшей этой ночью и гнившей теперь в одном из стойл. Он выругался и схватил вилы на случай, если другие крысы вообразили бы, что им можно тут разгуливать.
– Только не это! – проворчал он, проникая в первое стойло.
Цвет земли, покрывавшей пол, вырвал у него крик изумления. Она была мерзкого сероватого оттенка, как если бы кто-то посыпал ее пеплом. Алдорн был человеком прагматичным, и такие загадки были выше его понимания. Не зная, что предпринять, он выбрал самое простое: всадил вилы в эту пепельную землю, желая убедиться, что это ему не снится. Ее плотность заставила его вздрогнуть. Он отпрянул и шумно втянул носом воздух. Запах становился все более едким и начинал всерьез его беспокоить.
– Что за паскудство такое?! – проскрежетал он сквозь зубы, идя по проходу, когда первые капли дождя уже ритмично стучали по крыше.
Он заглянул в соседнее стойло и увидел, что в нем точно так же заменена та хорошая чистая земля, какою он обычно посыпает пол.
– Но черт возьми, этого же просто не может быть… – произнес он, почувствовав, как лихорадочно забилось его сердце.
Некое подозрение мелькнуло у него в голове, но он не обратил на него внимания. Он крепче сжал черенок своих вил и одно за другим обошел все стойла конюшни. Он нигде не обнаружил никакого сдохшего зверька, но по неведомой причине земля везде изменила цвет. С подступающей от тлетворной вони тошнотой он ощутил потребность в свежем воздухе и вышел наружу. Ему не хотелось пугать супругу, но надо же было что-то делать. Первые клиенты не заставят себя ждать. Застигнутые дождем путники непременно завернут сюда в поисках убежища.
Он распахнул двустворчатую дверь и остановился на пороге. Потоки дождя скрыли горизонт и погрузили всю округу в серый туман. Он воткнул вилы сбоку от крыльца и сделал долгий выдох, чтобы избавиться от гнилостного привкуса в своем раздраженном горле. Он не имел ни малейшего представления о природе этой злосчастной порчи, и это мешало ему спокойно подумать, как побыстрее от нее избавиться. Конечно, он предпочел бы посоветоваться со своей супругой, которая никогда ни в чем не сомневалась и так легко умела его успокоить, но сейчас она скорее всего поднимет его на смех. «В конце концов, – подумал он, – не могла же земля сгореть без огня… Тут была хотя бы какая-то ясность».
Алдорн пришел к выводу, что стал просто жертвой переутомления. Он резко повернулся, задержал Дыхание и опять вошел в конюшню, оставив дверь открытой. Ничто не изменилось.
Если не считать ни с чем не сообразного присутствия четырех типов в дальнем конце узкого прохода, делившего конюшню надвое.
Алдорн приглушил возникшую от изумления икоту и, подавшись назад, споткнулся о собственные вилы. Он вырвал их из земли и наставил в сторону неподвижных фигур.
– Эй, кто вы? – крикнул он. Четверо незнакомцев никак не отреагировали. Алдорн решил, что шум дождя заглушил его голос. Он окликнул их снова, уже громче, но ответа так и не получил. Растерявшись и совершенно не представляя, хороши или скверны намерения четырех посетителей, скрытых полумраком, Алдорн предпочел остаться снаружи, невзирая на потоки воды, низвергавшиеся на холм.
Сердце подсказывало ему, что не стоит запросто приближаться к ним, что следует проявить твердость и ясно дать им понять, что эта конюшня является частной собственностью, в данном случае его собственностью, и что, если они зашли не для того, чтобы пообедать, у них нет никакого права здесь находиться. Однако был еще какой-то внутренний голос, твердивший ему совсем другое. Он требовал быть настороже с этими странными бродягами, которые проскользнули в конюшню так, что он этого даже не заметил. Впрочем, было ли это возможно? Конечно нет… Ведь он одно за другим обшарил все стойла и знал, что спрятаться просто негде. Может быть, они воспользовались той мину той, когда он отвлекся и прочищал свои легкие, стоя на крыльце? Неслышными шагами, под шум грозы, могли бы тогда прокрасться внутрь…
Невозможно.
Значит, эти бродяги пришли ниоткуда. Он сглотнул, охваченный иррациональным страхом. Ему вспомнились различные слухи и страшные рассказы, разносимые клиентами, которые приводили в ужас его дочерей и вызывали у его супруга приступы оглушительного хохота. Она-то ничему этому не верила. Она утверждала, что посетители харчевни все это преувеличивают специально для того, чтобы попугать ее дочерей. «Даже если это и так, голубчик, – повторяла она ему уже под одеялом, – никогда не забывай, что нас охраняют Грифоны. Что вообще, по-твоему, может случиться?»
– Что вообще, по-твоему, может случиться? – принялся он повторять как заклинание.
Дождь настолько усилился, что он уже почти не мог разглядеть дальнюю часть конюшни. Он выругался для храбрости и с бьющимся сердцем вновь вошел внутрь.
Его сразу затошнило от вони, и он задержал дыхание, ругая себя за то, что не прихватил с собой фонарь, хотя и видел темные тучи. Из соображений экономии он завел только один фонарь и пользовался им лишь с наступлением ночи, чтобы закрыть харчевню. Он зажал нос рукавом, чтобы, вдыхая запах шерсти, остановить подступающую рвоту, после чего попробовал разглядеть что-либо в темноте.
Центральный проход был пуст. Инстинкт заставил его прижаться к стене с вилами в руках. Он обшарил конюшню глазами и увидел лишь знакомые очертания стойл. Четырех фигур как не бывало. Между тем вонь Упорно держалась и земля сохраняла пепельный цвет.
Шум грозы все нарастал, и дождь не переставая молотил по крыше. Потом из темноты прогремел злобный голос:
– Черт, я никогда не привыкну!
Выпучив глаза, Алдорн уставился на массивную фигуру харонца, возникшую из темноты.
Он был ростом около четырех локтей. Голый до пояса, он выставлял вперед огромное брюхо, которое жирными складками нависало над широким поясом из черной кожи, продолжением которого был красный шерстяной передник, доходивший ему до середины бедер. Ровные ряды гвоздей, по десять штук в каждом, шли по поверхности его груди и вычерчивали до самой шеи пунктирные линии с медным отливом. Привинченная к плечам, его ожиревшая голова обнаруживала первые признаки гниения. Его дряблые щеки и двойной подбородок имели фиолетовый оттенок, нос усох, а тонкие губы, казалось, были подведены углем.
Заметив отблеск жестокости, плясавший в его глазах, Алдорн подумал о своих дочерях. Ему случалось скрещивать взгляд с неприятными типами, но эти глаза превосходили все когда-либо встречавшиеся прежде. Их можно было бы сравнить с двумя каплями Желчи или двумя свирепыми мелкими хищниками, которые в тот самый миг, когда он их увидел, уже мерили его со зловещей иронией. Лицо харонца расплылось в улыбке, открывшей ряд совершенно белых зубов. В правой руке он держал длинную палку, концы которой были окованы железом.
Не прошло и секунды, как из глубины конюшни ему ответил насмешливый женский голос:
– Замолчи, толстая свинья! Харонец покосился в ту сторону.
– Шлюшка, – забрюзжал он, поджимая губы, – сейчас и вправду понадобится, чтобы я поучил тебя хорошим манерам.
– Понадобится, чтобы ты побегал… – расхохоталась незнакомка, появляясь в центральном проходе.
Алдорн уже ничего не понимал в том, что происходит. Присутствие харонцев в его конюшне не поддавалось никакому разумному истолкованию. Ему лишь оставалось вертеть головой слева направо и бормотать:
– Что, по-твоему, может случиться; что, по-твоему, может случиться…
Женщина, лет примерно сорока, была, должно быть, из Долин Пегасов, судя по цвету ее кожи. Мускулистая и рослая, она была одета в кожаный камзол, длинный плащ из черного шелка с высоким воротом. Густые белые пряди каскадом спадали ей на плечи, обрамляя осунувшееся лицо, на котором блестели большие ореховые глаза. Она вышла в проход и приблизилась к своему спутнику. И тогда Алдорн увидел нечто вроде татуировки на ее кистях и шее – тонкие черточки, похожие на те математические знаки, которыми торговцы отмечали что-либо в своих записях.
Она положила руку на плечо харонца и, склонив голову набок, уставилась на хозяина харчевни.
– Привет, приятель, – сказала она развязно. Голос у нее был чувственный, почти чарующий, и Алдорн ущипнул себя в надежде, что он сейчас проснется в своей постели после чудовищного кошмара.
– В чем дело? – заметила она его жест. – Я тебе не нравлюсь?
Она обращалась к нему так, как если бы он был еще ребенком. Он захотел улыбнуться, но его губы так сильно дрожали, что вышла только жалкая гримаса. Она вскинула брови и прибавила елейным голосом:
– Бедняжка…
Алдорн подумал о своем детстве, о балбесах, которые преследовали его на улицах родного селения. Он вновь чувствовал то же самое, он ощущал себя совершенно беспомощным и вынужденным безропотно покоряться своим палачам и терпеть их насмешки, боясь задеть их самолюбие и подвергнуться за это наказанию, еще более жестокому.
– Дорогие друзья! – заявил вдруг еще один голос, зазвучавший из правого стойла. – Очень может быть, что эта конюшня весьма живописна и стоит того, чтобы провести в ней вечер, но у меня были другие замыслы, когда я согласился вытерпеть столько мучений ради того, чтобы сюда добраться.
Говоривший появился в проходе. Это был выходец из Ликорнии. Его кожа была цвета слоновой кости, и одет он был в тунику из пурпурного шелка. Подняв руки к лицу, он массировал себе виски и всем своим видом выражал неудовольствие. Его ноги были обуты в высокие сапоги на каблуках, а на левое плечо был накинут коричневый плащ с меховой опушкой. Его сумрачные глаза остановились на Алдорне.
– Туземец, я полагаю?
– Мелкий проныра, как же, – уточнил толстый.
– Заткнись, я тебе сказала, – одернула его пега синка, негромко шлепнув по его животу.
– Зименца здесь нет? – спросил ликорниец. – Я настаиваю, я не намерен надолго застревать в этом свинарнике. Здесь воняет конским навозом, это совершенно невыносимо.
– Это… это моя конюшня, – пробормотал, запинаясь, Алдорн, не отдавая себе отчета, зачем ему вздумалось что-то уточнять.
Ликорниец прервал свой массаж и воздел руки к небесам:
– Единороги милостивые, могу я избавиться от этого волнующего зрелища? Меня мучит ужасная головная боль, и, сверх того, я должен еще выслушивать косноязычный лепет этого скверно одетого двуногого? Нет, право, дорогие друзья, надо быть серьезными. Умоляю…
– Ты слишком много болтаешь, – прошелестел голос, который должен был, без всякого сомнения, принадлежать четвертому незнакомцу.
Он возник из темноты так неожиданно, что Алдорн подскочил и прикусил себе губу, чтобы не вскрикнуть. На миг ему показалось, что он увидел ребенка. Он был мал, тщедушен и мертвенно-бледен, с тонкой шейкой и обритым черепом. Восковой цвет лица подчеркивал изящество его черт. Алдорну припомнилась фарфоровая кукла, которую он как-то видел в руках у одного высокородного ребенка, и он задался вопросом, сможет ли этот человечек устоять на ветру, не рискуя взлететь. Одетый в легкое платье цвета сливы и обутый в простые сандалии, он двигался бесшумно и как бы не касаясь земли. Любопытно, но его появление успокоило хозяина харчевни, жалкий вид этого существа изобличал трех других в бесстыдстве. Последние, впрочем, умолкли и посторонились, пропуская его вперед. Алдорн поймал его взгляд и содрогнулся. Безумие таилось в его темно-синих глазах, как если бы они были открытыми вратами бездны. Хозяин харчевни сгинул в этих двух сверкающих сапфирах, буквально лишившись всех сил. Он уронил свои вилы и застыл в оцепенении, бессильный оторваться от этого колдовского насоса, который впитывал его душу.
– Я голоден, – неожиданно сказал незнакомец кротким голосом.
Голос проложил себе путь прямо в мозг Алдорна, которому осталось лишь кивнуть головой. Он хотел воспротивиться, умолять этого человека не приближаться к его жене и дочкам, но ни единое слово не сорвалось с его губ.
Прислонясь спиной к углу стойла, скрестив руки на груди, ликорниец сказал со вздохом:
– Умоляю, Зименц… Если память мне не изменяет, ты уже мертв. Я не желал бы казаться мелочным, но это означает, что ты – харонец. И впредь до нового распоряжения, – сказал он, не сдерживая своего раздражения, – харонцы не едят.
Зименц повернулся лицом к своему спутнику.
– Я голоден, – повторил он. Пегасинка зацокала языком:
– Ладно, ладно! – Она вышла на порог конюшни и подняла глаза к небу: – Все равно Арнхем не доберется до нас раньше, чем наступит вечер.
Тип с окованной палкой пожал плечами:
– Будь по-твоему, Жаэль. Ликорниец уставился в пол:
– Замечательно. По всей видимости, я один должен остаться поборником тактичных и сдержанных действий.
– Кто сказал, что надо действовать иначе? – возразила пегасинка, не оборачиваясь.
– Умоляю… Тебе хорошо известно, чем это может окончиться.
– Если ты хочешь остановить его, воля твоя.
– Никоим образом, – сдался ликорниец.
В этой последней реплике Алдорн услышал реальную угрозу себе и своим близким. Он с трудом соображал и никак не мог собрать мысли, распыленные страхом, но чувствовал, что его жена и дочери подвергаются ужасной опасности. Ему необходимо было выиграть время, всячески угождая этим четырем существам, и уповать на то, что удача постучится в дверь его харчевни. Он мечтал о купцах и в особенности об их охране, об этих бездельниках, всегда готовых опустошить его погреб. Если бы они переступили порог «Черного Вепря» в эту самую минуту, он охотно пожертвовал бы своими лучшими винами.
Горми, по прозвищу Кованый, бесшабашно крутанул в воздухе свою палку и вышел наружу к Жаэль. Ему не нравился этот Зименц, не нравилось его лицо, его нежная кожа и особенно его безмолвие. Он научился терпеть манерность уроженца Земли Единорогов, тем более что охотно признавал за ним умение владеть шпагой. Но этот василиск… Кованый уже не переносил его капризов и этого скрытого влияния, которое он оказывал на всю группу. Он высказал королю свое беспокойство по этому поводу, но это ни к чему не привело. Его обязали сотрудничать с этим порочным созданием, и такое предписание вызывало у него привкус горечи.
Он запрокинул голову назад и подставил лицо под струи дождя, размечтавшись о замке, который собирался вскорости построить. Как только их задание будет выполнено, король присвоит каждому члену их группы титул властителя. Он слегка повернул голову, чтобы видеть профиль Жаэль, которая также воспользовалась дождем, чтобы освежиться и прогнать мучительное воспоминание о пути через Темную Тропу. Красота этой женщины чрезвычайно возбуждала его. Отчасти поэтому он согласился на это задание. Он мечтал уложить ее наземь, яростно рвануть полы ее плаща и зарыться лицом между ее ногами. Облизнув свои фиолетовые губы, он почувствовал, как напряглись его чресла под шерстяным фартуком. Он выругался, чтобы унять волнение, и заметил справа от себя силуэт, только что возникший из-за угла конюшни.
Алдорн издал беззвучный стон, увидев, что вышла Мейя, младшая из его дочерей. На лицо ее был надвинут капюшон, поэтому она увидела посетителей вокруг своего отца лишь в последний момент. Пораженная их нелепыми нарядами, она остановилась на какой-то миг, но, поглощенная поручением матери, пошла прямо к нему.
– Отец, много всадников, – сказала она, запыхавшись. – Нужно заняться их лошадьми. Мама не поспевает, она ждет вас и… – Не договорив, она скорчила гримасу и принюхалась: – Этот запах, отец? Вы его чувствуете?
Алдорн не шелохнулся. Четыре харонца стояли во круг них под дождем, а его дочь пока ничего не понимала. Откинув прядь волос, упавшую ей на лоб, она вопросительно взглянула на него. Он собрался ей ответить, но его опередил Зименц. Его нежная белая рука скользнула под капюшон и коснулась ее щеки.
– Прелестное дитя… – прожурчал он.
Этот жест вывел Алдорна из оцепенения. Одним большим шагом он преодолел расстояние, отделявшее его от василиска, и встал между ним и дочерью.
– Сейчас я провожу вас в дом, – сказал он, стараясь подавить дрожь в голосе. – Следуйте за мной.
Зименц улыбнулся. Хозяин харчевни повернулся к нему спиной и медленно стал удаляться от конюшни, крепко держа за руку свою дочь.
ГЛАВА 10
Януэль с любопытством разглядывал имперскую делегацию, вошедшую в Зал Собраний. Заря уже поднялась над Альдараншем, но несмотря на то, что окна-бойницы пропускали бледный дневной свет, Сын Волны пожелал, чтобы канделябры не гасили. Жаркий огонь свечей создавал в этой комнате неповторимую атмосферу, тени волнами двигались по разноцветным тканям, которые покрывали стены.