Страница:
Лето в Рок-Ривере не легче зимы: сухое и короткое, словно взрыв.
В жаркой, живописной и шумной жизни родного городка журналисту больше всего нравится утренняя суматоха. В другое время суток он любит прогуляться по главной улице города, поболтать с торговцами, поджидающими покупателей на порогах лавок, побродить по старому базару мамаши Фелтон, заглянуть в кафе "Мустанг" или "Большой отрог", собирая сплетни для рубрики местных новостей своей "Стар". Он давно уже не следит за ночной жизнью нижней пристанционной улицы.
Сегодня в Рок-Ривере ничего не осталось от того городка, каким он был когда-то, – кроме давней мечты о странствиях, которая воплотилась в длинной, прямой улице, пересекающей весь город и обрывающейся в пустыне. Постройки, возведенные на скорую руку, одна за другой сменились однотипными домами, которые в Соединенных Штатах встречаются повсюду, от одного побережья до другого. Кирпич, один – два этажа, удручающее однообразие. Белые филенки, беседки на лужайках с подстриженной и выгоревшей травой. Дерево для строительства привозят издалека.
Банк вытеснил последний салун, сохранившийся со времен основания городка, – простое кубическое здание из бревен, обтесанных топором, где не пахло роскошью, но веселились от души. Адриан помнит все так, словно это было вчера; когда ему исполнилось двадцать лет, салун еще процветал.
На границе с пустыней бережно, как местную достопримечательность, сохранили четыре угловых столба, кусок изгороди и желоб для водопоя – все, что осталось от конторы, где Арчи Блэр вел меновую торговлю с индейцами и трапперами, и его конюшен, где он держал перекладных лошадей для дилижансов; в ту пору Междуштатная, она же Большая Дорога, называлась еще Долгий Путь, и легенды об этой дороге вдохновили многие вестерны Голливуда.
Старая тюрьма в Йеллоустоне, дощатая, с коваными решетками, вконец обветшала. Чуть ли не каждый день из нее кто-нибудь бежал; потом вместо нее построили Каунти-Центр, где стали собираться на свои заседания местные женские клубы, там же разместили историко-этнографический музей, куда перенесли тщательно очищенные от пыли груды разного хлама и где чучела антилоп и окаменевшие стволы деревьев расположились по соседству с тотемом и индейскими курительными трубками; пять лет спустя после открытия центра на его верхнем этаже уже едва хватало места для зала суда, канцелярии шерифа и новых тюремных камер – вполне надежных и отвечающих федеральным нормам. Эта громада из розового бетона тяжело нависает над улицей.
Адриан Рэндал любит иногда выбраться за город на три – четыре часа.
Вторая половина дня проходит спокойно. Побег из тюрьмы двух преступников, которым явно кто-то помог удрать, – единственная местная новость. Неожиданное продолжение она получит только в том случае, если охота на этих людей, лениво направляемая помощниками шерифа, даст какие-нибудь результаты. Но Адриан не слишком верит в это. Вряд ли сегодня произойдет что-то, достойное упоминания в рубрике "В последний час". Завтрашний номер газеты уже сверстан и готов к печати.
– Поеду немного проветриться, любимая. К обеду вернусь.
На круглом лице жены улыбаются все морщинки; Рэндалы живут вместе так долго, что можно уже ничего не объяснять.
Она знает, что Адриан поедет по ухабистой дороге, которую кое-как проложили в горах над Рок-Ривером. Там, наверху, он присядет на камень, закурит трубку и будет долго смотреть на свой город.
Пятнадцать лет назад, еще до открытия шахты, лавочники по грамму продавали питьевую соду, полученную из гидрокарбоната натрия. Городок тогда умещался в своих изначальных границах – между длинной сортировочной станцией, где по-прежнему стояла цистерна для заправки паровозов, и дорогой – будущей автострадой. Станцию и дорогу соединяли короткие и крутые улицы, в четверти мили одна от другой. Сверху Рок-Ривер напоминал куриный насест.
А потом городок начал стремительно расти и перемахнул через реку, в честь которой его назвали, желтую и грязную летом и замерзшую все остальное время. Адриан смотрит на выветренные склоны по ту сторону каньона, рядом с выступами, на которые прежде взбирались только овцы, искавшие траву погуще, а теперь там стоят времянки, сборные домики, что служат лет по десять, а по сторонам будущих улиц, проложенных концентрическими полукругами, выстроились цепочки автофургонов. Удобств – никаких. Здесь же примостилось здание, в котором временно открыли школу, и торговый центр, сооруженный на скорую руку, но слишком претенциозный для этого пустыря.
Сорок лет назад, когда Адриан работал на железной дороге, чтобы платить за учебу, на станции Рок-Ривера уже пересекались три главные линии. Вокруг пооткрывалось множество баров, танцевальных залов, притонов и забегаловок, где бурлила развеселая жизнь. И ночью, при неоновом освещении убогие и грязные домишки выглядели не так уж тоскливо.
Когда от станции отъезжал поезд, дрожали все здания на нижней улице. То была эпоха угля и пара.
Совсем другое дело – нынешние локомотивы, огромные, красно-желтые, с четырьмя дизельными моторами в три тысячи лошадиных сил каждый; сверху – крошечная застекленная кабина для машиниста. Ежедневно по их воле с места трогаются двести вагонов по сотне тонн, скользят по рельсам, излучая прозрачные волны тепла, набирают скорость и исчезают вдали, в направлении индустриальных центров.
Если бы не железная дорога, пустыня замерла бы в своей дреме, совсем как Рок-Ривер и прочие городки-миражи.
Летом по воскресеньям площадь перед станцией пробуждается после утренней службы. В этой глуши ревностно чтят Всевышнего, здесь возвели девять храмов – церкви, соборы, синагоги, здесь нашлось место для всех сект и религий.
На утоптанной площадке сходятся чуть ли не все 13497 обитателей Рок-Ривера: по-праздничному нарядные женщины; аккуратно причесанные – правда, ненадолго – ребятишки; мужчины в джинсовых костюмах, в черных или бежевых широкополых фетровых шляпах, шнурки стягивают воротники рубах. На ногах красуются остроносые расшитые сапоги, а на кожаных поясах блестят латунные пряжки.
Автогонки со столкновениями – развлечение грубоватое, но беззлобное. На автогонках меряются силами современные рыцари; по сигнальному выстрелу из пистолета разноцветные машины с ревом срываются с места, поднимая облака пыли и обдавая зрителей запахом горячей смазки. Водители в касках, впряженные в эти тяжелые колымаги, жаждут лишь одного: добиться победы – живыми или мертвыми! Скрежет терзаемой стали, гул перегретых моторов, оглушительный грохот, когда у какой-нибудь несчастной стальной лошади отрывается передний мост или она переворачивается. Все это сопровождают радостные крики и смех толпы. Иная машина вспыхивает – под хохот зрителей, если только водитель остается цел. Чуть-чуть крови, несколько шрамов – без этого не обойтись. А для победителя – приз из посеребренного металла и чек.
Гонки чередуются здесь с родео, которое неизменно остается любимым зрелищем местных жителей. И Адриан Рэндал не пропускает ни одного родео.
Ну как не полюбоваться на это единоборство с необъезженными конями! А сделать лошадь "необъезженной" проще простого: засуньте ей кнопку под тугую подпругу, вот и все! Седоки скачут без стремян, крепко вцепившись одной рукой в моток веревки, а с помощью другой руки и ног пытаясь удержать равновесие. А если свалишься – берегись жестоких копыт мустанга! На номерных знаках машин Вайоминга даже изображен человек верхом на брыкающемся коне.
Свистят лассо, опрокидываются молодые бычки, на всем скаку опутанные веревкой и внезапно сбитые с ног. Ковбои гоняются за близорукими быками, преследуют их по пятам, приподнявшись в седле с высокой передней лукой, а потом на всем скаку прыгают им на холку и хватают обеими руками за острые рога. Только так можно повалить тяжелое животное. Но горе тому, кто промахнется! Аплодисменты тут же сменяются свистом и насмешками, а это побольнее, чем раны и ушибы.
Три музыканта на небольшом возвышении играют ритмичные и зажигательные мелодии прошлых лет; звуки скрипки, банджо и варгана заглушают крики продавцов поп-корна и кока-колы. После состязаний в коррале – веселая кадриль и бурре, как повелось с давних пор.
Родео, автогонки, кабачки, драки, вечная борьба с холодом и ветром, черная утроба шахты – таков Рок-Ривер, город веселых женщин и сильных мужчин.
Пустыня и уединение придают городу значительность. Гряды гор закрывают горизонт и тянутся вплоть до Скалистых гор. Бесконечные землисто-серые просторы, все оттенки серого: песок и гравий, гранитные, нефритовые и обсидиановые монолиты, окаменевшее красное дерево, дымчатый кварц, изумрудные или желтые агаты; камни, в которые превратилась мягкая древесина исчезнувших пальм; скопления спиральных раковин, ставшие мрамором, аммониты, затвердевшие останки ископаемых рыб – сто пятьдесят миллионов лет назад здесь было море; застывшие капли сока растений; дюны, разрушенные землетрясениями. И поверх всего этого – следы человека, жалкие и недавние по времени: наконечники стрел, копий, кремневых томагавков; железная дорога, город, аэродром, автострада – будто царапины на теле земли.
Сюда, в Красную пустыню, уходит радуга. Безжизненная пустыня? Со своего холма Адриан видит редкий бурый кустарник, содержащий ментол, с большими двуполыми красными цветками; кактусы, что питаются влагой из собственного толстого и сочного стебля; засохшие шары перекати-поле, закованные в колючую броню, которые бесшумно, как призраки, и подпрыгивая на ветру, преодолевают милю за милей. В каждой расщелине скалы прячутся муравейники, логова тощих койотов, гнезда хищных птиц, убежища скорпионов, тайные норы, где свернулись гремучие змеи. Поодаль от собак динго и овечьих стад бродят антилопы.
Нигде Адриану не дышится привольней, чем в его пустыне.
Глава 9
Глава 10
В жаркой, живописной и шумной жизни родного городка журналисту больше всего нравится утренняя суматоха. В другое время суток он любит прогуляться по главной улице города, поболтать с торговцами, поджидающими покупателей на порогах лавок, побродить по старому базару мамаши Фелтон, заглянуть в кафе "Мустанг" или "Большой отрог", собирая сплетни для рубрики местных новостей своей "Стар". Он давно уже не следит за ночной жизнью нижней пристанционной улицы.
Сегодня в Рок-Ривере ничего не осталось от того городка, каким он был когда-то, – кроме давней мечты о странствиях, которая воплотилась в длинной, прямой улице, пересекающей весь город и обрывающейся в пустыне. Постройки, возведенные на скорую руку, одна за другой сменились однотипными домами, которые в Соединенных Штатах встречаются повсюду, от одного побережья до другого. Кирпич, один – два этажа, удручающее однообразие. Белые филенки, беседки на лужайках с подстриженной и выгоревшей травой. Дерево для строительства привозят издалека.
Банк вытеснил последний салун, сохранившийся со времен основания городка, – простое кубическое здание из бревен, обтесанных топором, где не пахло роскошью, но веселились от души. Адриан помнит все так, словно это было вчера; когда ему исполнилось двадцать лет, салун еще процветал.
На границе с пустыней бережно, как местную достопримечательность, сохранили четыре угловых столба, кусок изгороди и желоб для водопоя – все, что осталось от конторы, где Арчи Блэр вел меновую торговлю с индейцами и трапперами, и его конюшен, где он держал перекладных лошадей для дилижансов; в ту пору Междуштатная, она же Большая Дорога, называлась еще Долгий Путь, и легенды об этой дороге вдохновили многие вестерны Голливуда.
Старая тюрьма в Йеллоустоне, дощатая, с коваными решетками, вконец обветшала. Чуть ли не каждый день из нее кто-нибудь бежал; потом вместо нее построили Каунти-Центр, где стали собираться на свои заседания местные женские клубы, там же разместили историко-этнографический музей, куда перенесли тщательно очищенные от пыли груды разного хлама и где чучела антилоп и окаменевшие стволы деревьев расположились по соседству с тотемом и индейскими курительными трубками; пять лет спустя после открытия центра на его верхнем этаже уже едва хватало места для зала суда, канцелярии шерифа и новых тюремных камер – вполне надежных и отвечающих федеральным нормам. Эта громада из розового бетона тяжело нависает над улицей.
Адриан Рэндал любит иногда выбраться за город на три – четыре часа.
Вторая половина дня проходит спокойно. Побег из тюрьмы двух преступников, которым явно кто-то помог удрать, – единственная местная новость. Неожиданное продолжение она получит только в том случае, если охота на этих людей, лениво направляемая помощниками шерифа, даст какие-нибудь результаты. Но Адриан не слишком верит в это. Вряд ли сегодня произойдет что-то, достойное упоминания в рубрике "В последний час". Завтрашний номер газеты уже сверстан и готов к печати.
– Поеду немного проветриться, любимая. К обеду вернусь.
На круглом лице жены улыбаются все морщинки; Рэндалы живут вместе так долго, что можно уже ничего не объяснять.
Она знает, что Адриан поедет по ухабистой дороге, которую кое-как проложили в горах над Рок-Ривером. Там, наверху, он присядет на камень, закурит трубку и будет долго смотреть на свой город.
Пятнадцать лет назад, еще до открытия шахты, лавочники по грамму продавали питьевую соду, полученную из гидрокарбоната натрия. Городок тогда умещался в своих изначальных границах – между длинной сортировочной станцией, где по-прежнему стояла цистерна для заправки паровозов, и дорогой – будущей автострадой. Станцию и дорогу соединяли короткие и крутые улицы, в четверти мили одна от другой. Сверху Рок-Ривер напоминал куриный насест.
А потом городок начал стремительно расти и перемахнул через реку, в честь которой его назвали, желтую и грязную летом и замерзшую все остальное время. Адриан смотрит на выветренные склоны по ту сторону каньона, рядом с выступами, на которые прежде взбирались только овцы, искавшие траву погуще, а теперь там стоят времянки, сборные домики, что служат лет по десять, а по сторонам будущих улиц, проложенных концентрическими полукругами, выстроились цепочки автофургонов. Удобств – никаких. Здесь же примостилось здание, в котором временно открыли школу, и торговый центр, сооруженный на скорую руку, но слишком претенциозный для этого пустыря.
Сорок лет назад, когда Адриан работал на железной дороге, чтобы платить за учебу, на станции Рок-Ривера уже пересекались три главные линии. Вокруг пооткрывалось множество баров, танцевальных залов, притонов и забегаловок, где бурлила развеселая жизнь. И ночью, при неоновом освещении убогие и грязные домишки выглядели не так уж тоскливо.
Когда от станции отъезжал поезд, дрожали все здания на нижней улице. То была эпоха угля и пара.
Совсем другое дело – нынешние локомотивы, огромные, красно-желтые, с четырьмя дизельными моторами в три тысячи лошадиных сил каждый; сверху – крошечная застекленная кабина для машиниста. Ежедневно по их воле с места трогаются двести вагонов по сотне тонн, скользят по рельсам, излучая прозрачные волны тепла, набирают скорость и исчезают вдали, в направлении индустриальных центров.
Если бы не железная дорога, пустыня замерла бы в своей дреме, совсем как Рок-Ривер и прочие городки-миражи.
Летом по воскресеньям площадь перед станцией пробуждается после утренней службы. В этой глуши ревностно чтят Всевышнего, здесь возвели девять храмов – церкви, соборы, синагоги, здесь нашлось место для всех сект и религий.
На утоптанной площадке сходятся чуть ли не все 13497 обитателей Рок-Ривера: по-праздничному нарядные женщины; аккуратно причесанные – правда, ненадолго – ребятишки; мужчины в джинсовых костюмах, в черных или бежевых широкополых фетровых шляпах, шнурки стягивают воротники рубах. На ногах красуются остроносые расшитые сапоги, а на кожаных поясах блестят латунные пряжки.
Автогонки со столкновениями – развлечение грубоватое, но беззлобное. На автогонках меряются силами современные рыцари; по сигнальному выстрелу из пистолета разноцветные машины с ревом срываются с места, поднимая облака пыли и обдавая зрителей запахом горячей смазки. Водители в касках, впряженные в эти тяжелые колымаги, жаждут лишь одного: добиться победы – живыми или мертвыми! Скрежет терзаемой стали, гул перегретых моторов, оглушительный грохот, когда у какой-нибудь несчастной стальной лошади отрывается передний мост или она переворачивается. Все это сопровождают радостные крики и смех толпы. Иная машина вспыхивает – под хохот зрителей, если только водитель остается цел. Чуть-чуть крови, несколько шрамов – без этого не обойтись. А для победителя – приз из посеребренного металла и чек.
Гонки чередуются здесь с родео, которое неизменно остается любимым зрелищем местных жителей. И Адриан Рэндал не пропускает ни одного родео.
Ну как не полюбоваться на это единоборство с необъезженными конями! А сделать лошадь "необъезженной" проще простого: засуньте ей кнопку под тугую подпругу, вот и все! Седоки скачут без стремян, крепко вцепившись одной рукой в моток веревки, а с помощью другой руки и ног пытаясь удержать равновесие. А если свалишься – берегись жестоких копыт мустанга! На номерных знаках машин Вайоминга даже изображен человек верхом на брыкающемся коне.
Свистят лассо, опрокидываются молодые бычки, на всем скаку опутанные веревкой и внезапно сбитые с ног. Ковбои гоняются за близорукими быками, преследуют их по пятам, приподнявшись в седле с высокой передней лукой, а потом на всем скаку прыгают им на холку и хватают обеими руками за острые рога. Только так можно повалить тяжелое животное. Но горе тому, кто промахнется! Аплодисменты тут же сменяются свистом и насмешками, а это побольнее, чем раны и ушибы.
Три музыканта на небольшом возвышении играют ритмичные и зажигательные мелодии прошлых лет; звуки скрипки, банджо и варгана заглушают крики продавцов поп-корна и кока-колы. После состязаний в коррале – веселая кадриль и бурре, как повелось с давних пор.
Родео, автогонки, кабачки, драки, вечная борьба с холодом и ветром, черная утроба шахты – таков Рок-Ривер, город веселых женщин и сильных мужчин.
Пустыня и уединение придают городу значительность. Гряды гор закрывают горизонт и тянутся вплоть до Скалистых гор. Бесконечные землисто-серые просторы, все оттенки серого: песок и гравий, гранитные, нефритовые и обсидиановые монолиты, окаменевшее красное дерево, дымчатый кварц, изумрудные или желтые агаты; камни, в которые превратилась мягкая древесина исчезнувших пальм; скопления спиральных раковин, ставшие мрамором, аммониты, затвердевшие останки ископаемых рыб – сто пятьдесят миллионов лет назад здесь было море; застывшие капли сока растений; дюны, разрушенные землетрясениями. И поверх всего этого – следы человека, жалкие и недавние по времени: наконечники стрел, копий, кремневых томагавков; железная дорога, город, аэродром, автострада – будто царапины на теле земли.
Сюда, в Красную пустыню, уходит радуга. Безжизненная пустыня? Со своего холма Адриан видит редкий бурый кустарник, содержащий ментол, с большими двуполыми красными цветками; кактусы, что питаются влагой из собственного толстого и сочного стебля; засохшие шары перекати-поле, закованные в колючую броню, которые бесшумно, как призраки, и подпрыгивая на ветру, преодолевают милю за милей. В каждой расщелине скалы прячутся муравейники, логова тощих койотов, гнезда хищных птиц, убежища скорпионов, тайные норы, где свернулись гремучие змеи. Поодаль от собак динго и овечьих стад бродят антилопы.
Нигде Адриану не дышится привольней, чем в его пустыне.
Глава 9
Суббота, 3 февраля
В субботу 3 февраля в семь часов утра я был на работе. Сначала я патрулировал улицы Рок-Ривера, чтобы отметить машины приезжих. Это длилось час или полтора.
Дарелл Фримен покусывает кончик фломастера. Он корпит над черновиком своего отчета и время от времени задумывается, стараясь подобрать верное слово. Это единственное, что его всерьез раздражает в работе. Он – человек действия, а вся эта писанина.
Затем я остановился у мастерской Фрэнка Тракера по изготовлению кузовов. Сначала мы поговорили, а потом выпили кофе в "Мустанге". Мы уже собирались уходить, когда мне позвонили от шерифа. Мне сообщили, что у восточного туннеля автострады горит красный свет – значит, на дороге имеется препятствие. Было девять часов восемнадцать минут. Я съездил к туннелю и выключил свет, поскольку на дороге ничего не оказалось. Фрэнк был со мной, и я подвез его до мастерской.
Приятно поговорить о моторах и старых автомобилях, это моя страсть. Во время дежурства, если не занят, всегда вспоминаю свой двор, джип, который вытащили из Тихого океана, "Тандерберд" с кузовом фальш-кабриолет 1955 года. Тогда у этих машин была особенно красивая форма. А еще шикарный "Харли Дэвидсон", два драндулета тридцатых годов. Обожаю возиться с такими развалюхами. Ведь это же здорово – железный лом превращать в сокровища!
Я вернулся на автостраду и двинулся к западной окраине Рок-Ривера, там я остановился и минуту понаблюдал за светофором туннеля.
В десять часов десять минут я был на Междуштатной 80, примерно в десяти милях к западу от города, как раз перед большим поворотом у столба с отметкой восемьдесят. Тут меня вызвал по рации шериф и приказал вернуться в Рок-Ривер и зарегистрировать новую машину.
Я повернул обратно. После того, как я выполнил все формальности, я поехал в гараж Главного управления, чтобы заправить свою патрульную машину. В конторе патрульный Бест представил меня новому мировому судье Биллу Имби, который заступил на этот пост два дня назад. Имби хотел познакомиться со всеми, с кем ему предстояло работать.
Втроем мы отправились в кафе "Бакинг Бронко".
Теперь-то я понимаю, как кошмарно долго тянулось то утро. Но откуда мне было знать? Потом я считал, что я в ответе за то, что произошло. Что это я виноват. Но если подумать, в чем же моя вина? Если бы я очутился там раньше – ведь я был совсем недалеко от того места, когда шериф вызвал меня обратно в город, – может, ничего бы и не случилось. Но не мог же я предвидеть это несчастье!
Я вышел из кафе и снова поехал на запад по автостраде 80. Когда я подъезжал к столбу с отметкой восемьдесят один, я сразу после поворота заметил машину на обочине. Точное время: двенадцать часов шесть минут.
Это был бело-голубой "Шевроле", 1972 года выпуска, с кузовом фальш-кабриолет и номером 4-7017 WYO. Я затормозил позади него и вышел из машины.
Авария? А может, кончился бензин? Такое часто случается. Водителя не видно. То ли ушел пешком, то ли кто-нибудь подбросил его до мотеля "Литл Америка" или до Рок-Ривера. Обычная история.
Я вернулся в машину, включил красные "маячки" и записал номер "Шевроле" в блокнот с желтой бумагой в линейку – ну, тот самый, что лежал рядом со мной на портфеле с протоколами. Рутина, ничего особенного.
Потом я опять вышел из машины, той порой посвежело, небо прояснилось, ветер утих. И тут я заметил, что окна "Шевроле" вроде запотели. Сердце начало колотиться, я незаметно расстегнул кобуру на поясе и взвел курок пистолета. В машине кто-то прятался – я был уверен. А может, водитель просто уснул здесь, у въезда в город? Пьяница, наркоман, беглый заключенный, дезертир, больной? Я осторожно подошел.
Смотрю, в машине и вправду кто-то есть. Сердце стучит, вижу – человек сидит, навалившись на руль. Тут я почуял неладное. Не люблю мертвецов. Подхожу еще ближе. Заглядываю через ветровое стекло, обхожу капот, снова возвращаюсь. Берусь за ручку двери. Медленно нажимаю. Он немного сполз вниз, но еще не окоченел – ну прямо, как живой. Кровь. Я уже ничего не мог для него сделать. Что же здесь произошло? Я распахнул дверцу.
На вязаной шапочке, съехавшей ему на лицо, все еще расплывается красное пятно, и кровь дымится на холодном воздухе. Я с места не могу сдвинуться. Такой молодой, кажется, будто он спит. Шапочка вокруг кровяного пятна быстро покрывается изморозью.
Теперь все это надо пересказать казенным языком.
Когда я подошел, то увидел человека, который сполз вниз на сиденье, прислонившись к рулю и левой дверце. Нижняя часть его лица была залита кровью, которая текла изо рта и носа. Его одежда тоже была сильно испачкана кровью.
Голубая шерстяная шапочка съехала на глаза. Сквозь ветровое стекло я заметил на ней отверстие, похожее на пулевое, в области правого виска. Я увидел также маленький пистолет, который лежал на полу между ног погибшего, под правой рукой, просунутой сквозь руль.
Приговоренный к смерти. Но кто его приговорил? Он сам? Или кто-то другой? Невидящие глаза, крошечная дырочка, через которую ушла жизнь, кровь, еще красная и горячая, запотевшие стекла.
Он умер, когда я уже подъезжал к нему, может, это я виноват в его смерти? Где я потерял время? В кафе? А что за машина скрылась вдали в ту минуту, когда я затормозил? Вдруг в ней сидел убийца, и мне следовало погнаться за ним?
Если бы я приехал чуть раньше, я спросил бы этого мертвого человека: "Вам помочь?" Но тогда он был еще жив, ну да, еще жив, и с улыбкой ответил бы: "Нет, спасибо, все в порядке". А что, если он был не один? Может, это убийство? И его заставили написать записку, которую я нашел рядом с ним? Инсценировка? Окажись я там минутой раньше, мог бы я его спасти?
На правом переднем сиденье лежал планшет с металлическим зажимом. К нему была прикреплена записка следующего содержания:
"Одиннадцать часов я ждал, что кто-нибудь остановится.
Я совсем замерз.
А они проезжают мимо."
Я вернулся в машину, чтобы доложить обо всем шерифу в Рок-Ривер; я сообщил следователю по расследованию убийств округа Красная Пустыня и начальнику патруля автострады, что обнаружил самоубийцу – тут я подумал и поправился —, мертвое тело.
Не мне это все расследовать и к чему делать поспешные выводы, основываясь только на первых впечатлениях?
Следователя на месте не было, и его замещал мировой судья Имби.
Когда десять минут спустя приехали шериф Мановски и его помощник Слим, я сфотографировал машину снаружи и изнутри, до и после выноса тела.
Затем помощник шерифа и я отправились в мотель "Литл Америка", где остановился погибший, согласно найденным при нем документам; мы осмотрели его номер. Я передал дело шерифу и окружному следователю по расследованию убийств.
Отчет составил нижеподписавшийся
Патрульный No 87
Дарелл Фримен.
В субботу 3 февраля в семь часов утра я был на работе. Сначала я патрулировал улицы Рок-Ривера, чтобы отметить машины приезжих. Это длилось час или полтора.
Дарелл Фримен покусывает кончик фломастера. Он корпит над черновиком своего отчета и время от времени задумывается, стараясь подобрать верное слово. Это единственное, что его всерьез раздражает в работе. Он – человек действия, а вся эта писанина.
Затем я остановился у мастерской Фрэнка Тракера по изготовлению кузовов. Сначала мы поговорили, а потом выпили кофе в "Мустанге". Мы уже собирались уходить, когда мне позвонили от шерифа. Мне сообщили, что у восточного туннеля автострады горит красный свет – значит, на дороге имеется препятствие. Было девять часов восемнадцать минут. Я съездил к туннелю и выключил свет, поскольку на дороге ничего не оказалось. Фрэнк был со мной, и я подвез его до мастерской.
Приятно поговорить о моторах и старых автомобилях, это моя страсть. Во время дежурства, если не занят, всегда вспоминаю свой двор, джип, который вытащили из Тихого океана, "Тандерберд" с кузовом фальш-кабриолет 1955 года. Тогда у этих машин была особенно красивая форма. А еще шикарный "Харли Дэвидсон", два драндулета тридцатых годов. Обожаю возиться с такими развалюхами. Ведь это же здорово – железный лом превращать в сокровища!
Я вернулся на автостраду и двинулся к западной окраине Рок-Ривера, там я остановился и минуту понаблюдал за светофором туннеля.
В десять часов десять минут я был на Междуштатной 80, примерно в десяти милях к западу от города, как раз перед большим поворотом у столба с отметкой восемьдесят. Тут меня вызвал по рации шериф и приказал вернуться в Рок-Ривер и зарегистрировать новую машину.
Я повернул обратно. После того, как я выполнил все формальности, я поехал в гараж Главного управления, чтобы заправить свою патрульную машину. В конторе патрульный Бест представил меня новому мировому судье Биллу Имби, который заступил на этот пост два дня назад. Имби хотел познакомиться со всеми, с кем ему предстояло работать.
Втроем мы отправились в кафе "Бакинг Бронко".
Теперь-то я понимаю, как кошмарно долго тянулось то утро. Но откуда мне было знать? Потом я считал, что я в ответе за то, что произошло. Что это я виноват. Но если подумать, в чем же моя вина? Если бы я очутился там раньше – ведь я был совсем недалеко от того места, когда шериф вызвал меня обратно в город, – может, ничего бы и не случилось. Но не мог же я предвидеть это несчастье!
Я вышел из кафе и снова поехал на запад по автостраде 80. Когда я подъезжал к столбу с отметкой восемьдесят один, я сразу после поворота заметил машину на обочине. Точное время: двенадцать часов шесть минут.
Это был бело-голубой "Шевроле", 1972 года выпуска, с кузовом фальш-кабриолет и номером 4-7017 WYO. Я затормозил позади него и вышел из машины.
Авария? А может, кончился бензин? Такое часто случается. Водителя не видно. То ли ушел пешком, то ли кто-нибудь подбросил его до мотеля "Литл Америка" или до Рок-Ривера. Обычная история.
Я вернулся в машину, включил красные "маячки" и записал номер "Шевроле" в блокнот с желтой бумагой в линейку – ну, тот самый, что лежал рядом со мной на портфеле с протоколами. Рутина, ничего особенного.
Потом я опять вышел из машины, той порой посвежело, небо прояснилось, ветер утих. И тут я заметил, что окна "Шевроле" вроде запотели. Сердце начало колотиться, я незаметно расстегнул кобуру на поясе и взвел курок пистолета. В машине кто-то прятался – я был уверен. А может, водитель просто уснул здесь, у въезда в город? Пьяница, наркоман, беглый заключенный, дезертир, больной? Я осторожно подошел.
Смотрю, в машине и вправду кто-то есть. Сердце стучит, вижу – человек сидит, навалившись на руль. Тут я почуял неладное. Не люблю мертвецов. Подхожу еще ближе. Заглядываю через ветровое стекло, обхожу капот, снова возвращаюсь. Берусь за ручку двери. Медленно нажимаю. Он немного сполз вниз, но еще не окоченел – ну прямо, как живой. Кровь. Я уже ничего не мог для него сделать. Что же здесь произошло? Я распахнул дверцу.
На вязаной шапочке, съехавшей ему на лицо, все еще расплывается красное пятно, и кровь дымится на холодном воздухе. Я с места не могу сдвинуться. Такой молодой, кажется, будто он спит. Шапочка вокруг кровяного пятна быстро покрывается изморозью.
Теперь все это надо пересказать казенным языком.
Когда я подошел, то увидел человека, который сполз вниз на сиденье, прислонившись к рулю и левой дверце. Нижняя часть его лица была залита кровью, которая текла изо рта и носа. Его одежда тоже была сильно испачкана кровью.
Голубая шерстяная шапочка съехала на глаза. Сквозь ветровое стекло я заметил на ней отверстие, похожее на пулевое, в области правого виска. Я увидел также маленький пистолет, который лежал на полу между ног погибшего, под правой рукой, просунутой сквозь руль.
Приговоренный к смерти. Но кто его приговорил? Он сам? Или кто-то другой? Невидящие глаза, крошечная дырочка, через которую ушла жизнь, кровь, еще красная и горячая, запотевшие стекла.
Он умер, когда я уже подъезжал к нему, может, это я виноват в его смерти? Где я потерял время? В кафе? А что за машина скрылась вдали в ту минуту, когда я затормозил? Вдруг в ней сидел убийца, и мне следовало погнаться за ним?
Если бы я приехал чуть раньше, я спросил бы этого мертвого человека: "Вам помочь?" Но тогда он был еще жив, ну да, еще жив, и с улыбкой ответил бы: "Нет, спасибо, все в порядке". А что, если он был не один? Может, это убийство? И его заставили написать записку, которую я нашел рядом с ним? Инсценировка? Окажись я там минутой раньше, мог бы я его спасти?
На правом переднем сиденье лежал планшет с металлическим зажимом. К нему была прикреплена записка следующего содержания:
"Одиннадцать часов я ждал, что кто-нибудь остановится.
Я совсем замерз.
А они проезжают мимо."
Я вернулся в машину, чтобы доложить обо всем шерифу в Рок-Ривер; я сообщил следователю по расследованию убийств округа Красная Пустыня и начальнику патруля автострады, что обнаружил самоубийцу – тут я подумал и поправился —, мертвое тело.
Не мне это все расследовать и к чему делать поспешные выводы, основываясь только на первых впечатлениях?
Следователя на месте не было, и его замещал мировой судья Имби.
Когда десять минут спустя приехали шериф Мановски и его помощник Слим, я сфотографировал машину снаружи и изнутри, до и после выноса тела.
Затем помощник шерифа и я отправились в мотель "Литл Америка", где остановился погибший, согласно найденным при нем документам; мы осмотрели его номер. Я передал дело шерифу и окружному следователю по расследованию убийств.
Отчет составил нижеподписавшийся
Патрульный No 87
Дарелл Фримен.
Глава 10
Пятница, 5 января
В углу будки охранника шумит чугунная печка. Из помятой алюминиевой кастрюльки пахнет кофе. Выпив одну кружку, Дэвид наливает еще и ставит ее на полку между пепельницей и тонкой стопкой формуляров.
Он открывает дверцу топки и стряхивает пепел. Крошечные частицы шлаков сыплются в металлический выдвижной ящик. Дэвид снова усаживается на табурет и погружается в чтение детектива, краешком глаза следя через узкое заиндевевшее окошко за движением машин.
Он видит, как самосвал замедляет ход и сворачивает к воротам. Дэвид вскакивает, натягивает перчатки и меховую шапку, берет планшет, на котором зажимом из голубоватой стали закреплен дневной формуляр; на шнурке, привязанном к планшету, висит шариковая ручка.
– Привет, – здоровается Дэвид с водителем, который тормозит по его сигналу. – Транспортную накладную, пожалуйста. Тот жует потухший огрызок сигары. Потом протягивает бумажку через окно кабины, которая более, чем на семь футов возвышается над землей.
– Новенький, что ли?
– Да, со вчерашнего дня.
Дэвид торопливо отмечает документы в своих бумагах, положив планшет на правую руку.
– Путевой лист?
У водителя грубое, небритое лицо.
– Неприятности ищешь? – ворчит он, прищурившись. – Ничего, это у тебя быстро пройдет.
– Это моя работа.
Пожав плечами, шофер поднимает стекло, и грузовик срывается с места.
Дэвид едва успевает отскочить от струи черного вонючего дыма. И тоже пожимает плечами. Допустим, у этого грубияна плохое настроение, но при чем здесь Дэвид? Ему кажется, что в нем установлен компьютер, которому он не может не подчиняться. Ему приказано заполнять каждую клеточку формуляра. И он будет это делать, даже если на него злятся. Но должны же они понимать!
Он здесь всего полтора дня: останавливает машины, задает вопросы, заполняет бумаги. И делает все это уже автоматически.
Сейчас Дэвид регистрирует грузовичок сантехнической службы, который выезжает с огороженной территории. В кабине два человека, кузов покрыт листовым железом.
– Да кто ты такой? – бурчит водитель, когда Уоррен приоткрывает заднюю дверь.
– Обычная проверка, – оправдывается Дэвид.
Два ящика с инструментами, шланги, соединительные муфты.
– Легавый! – выкрикивает водитель. Но Дэвид воспринимает оскорбление, как комплимент. Он поддерживает здесь хоть какой-то порядок – задача, конечно, неблагодарная. Он только винтик, а может быть, и стержень мощного механизма.
Да он и не собирается всю жизнь торчать в этой будке. Его цель – сделать карьеру в "Бэннистоне". Улучшить охрану шахты. Составить четкий план, чтобы использовать его в других компаниях. Главное, проявить инициативу. Он откроет филиал "Бэннистона" в Рок-Ривере, подберет персонал. Когда агентство начнет процветать, Шеффер, хозяин Уоррена, тут же предложит Дэвиду более высокий пост.
Дэвид жаждет создавать новое, быть пионером. Крупным боссом. Эта мечта и придает ему силы.
Что ему оскорбления всяких кретинов!
В лицо хлещет ветер, и от копоти глаза Дэвида сразу начинают слезиться. Молодой человек вытирает их тыльной стороной перчатки. Прежде, чем вернуться в теплое убежище, он обходит наземную территорию шахты: площадки, огороженные высокими сетчатыми заборами с электрическими прожекторами, огромные склады тяжелого оборудования, присыпанные рыхлым снегом; платформы грузоподъемников, штабелеукладчики, бетонные вышки, канаты толщиной в руку, намотанные на огромные катушки, медные трубы, связанные веревками, как снопы хлеба в прежние времена; краны, компрессоры, тракторы, всевозможные бульдозеры, скреперы.
Напротив склада мощно, словно иерихонские трубы, ревут металлические конусы воздушных насосов. Бадья ныряет в глубину шахты, другая медленно всплывает из-под земли. Едва поднявшись, она опрокидывается. Десять тонн руды вываливаются из ее брюха на ленту конвейера. Еще дальше – длинное строение, где камнедробилки, печи, сита, фильтры и мешалки превращают серый гидрокарбонат натрия в тонкую искрящуюся пыль. В хранилищах-небоскребах, соединенных пешеходными мостиками и окруженных конвейерами, белые сгустки обожженной руды растираются, а затем их выгружают в вагоны, которые подъезжают один за другим.
Поезда идут к станции Рок-Ривера по мосту, где проложены рельсы. На специальной табличке указаны часы, когда через мост гонят овец. А были времена, когда поезд уступал дорогу стаду.
Ничто не может остановить гигантскую машину, которая вгрызается в толщу земли.
Но не она одна пожирает миллионы тонн грунта в Красной пустыне. Гидрокарбонат натрия, уголь, нефть и газ, добываемые в других шахтах, исчезают в ненасытной утробе нашего века, как и золотые самородки, слюда, нефриты и окаменелые останки морских рыб, сохранившиеся на глубине шести тысяч футов.
В памяти Дэвида оживает вчерашняя апокалиптическая картина: высокое плоскогорье взрывается и оседает, заваливая ямы и погребая под собой человека, который их выкопал.
Впервые в жизни Дэвида так угнетает работа и вся окружающая обстановка. Обычно на новом месте он поначалу старается замечать только положительное. Ну, а этот страх, что проснулся в нем вчера – Его уже и след простыл. Ну что может сокрушить мощь компании "Юнайтед Кэмикелс", которая по-своему перекраивает пустыни!
Рядом с местом, где бурят третью штольню, возвышается ржавый стальной скелет нового обработочного завода, который не достроили из-за нехватки рабочих рук. Шахтам и их стройкам требуется постоянный приток людей. Потому и пришлось обращаться в частное сыскное агентство "Бэннистон": сотни безымянных переселенцев устраиваются работать на шахте Рок-Ривера – кто на день, кто на месяц. Они обязаны иметь при себе лишь страховой полис и профсоюзный билет. Вот и приходится их проверять. То и дело в толпе шахтеров возникают новые лица, а другие, наоборот, исчезают; вечный круговорот.
Рабочий день Дэвида Уоррена проходит в душной конуре и на леденящем ветру. Он смотритель шлюза в этом потоке усталых людей, он наблюдает за ними, словно бы со стороны и одновременно ощупывает взглядом каждого из них: нет ли чего подозрительного? Что это за парень в куртке в красную клетку? А эта парочка тощих длинноволосых юнцов, одетых в армейские обноски? А этот близорукий старик-бухгалтер, обмотанный шарфом, с чемоданчиком из искусственной кожи?
Они тяжело шагают к стоянке машин.
Только что закончилась ночная смена.
Дэвид с воинственным видом стоит у своей будки – шапка надвинута на глаза, как забрало, руки заложены за спину – и думает о том, что все эти люди сейчас – в его власти!
И вон тот чернявый верзила с перебитым носом, и метис с бегающими глазками. Проходят мимо него и быстро, с невинным видом отводят глаза: нечего, мол, скрывать, нечего объявлять. И это только укрепляет уверенность Дэвида в себе. За ним – сила. На прежних работах руководство не могло оценить его деловую хватку. Но Шеффер, его босс в агентстве "Бэннистон и К°" в Солт-Лейк-Сити, сумеет оценить его по заслугам.
Дэвид совсем окоченел. Он на минутку заходит в свою конуру, чтобы немного согреться перед тем, как вернуться на пост. Ему вдруг вспоминается робкая Терри. Может быть, остановиться на ней? Или подыскать другую девушку? Надо будет завести себе здесь подружку, чтобы не скучать, а потом он либо опять сменит работу, либо осядет здесь и перевезет в Рок-Ривер свою семью. Во всяком случае, бобылем он жить не будет.
Он вновь выходит на зимний ветер. И тут опять подступает этот страх, впервые испытанный им в шахте. Может, из-за этого он и копается в себе? Дэвид всегда умел ловко избегать любых трудностей – он просто менял работу. Но нельзя же прятаться от трудностей всю жизнь, пришло время встретиться с ними лицом к лицу.
Он и сам не знает, что ему под силу, а что нет. Но он не сомневается, что может преодолеть препятствия посложнее, чем эта пугающая проволока под током и массивные ворота, освещенные прожекторами. И он преодолеет их во что бы то ни стало!
Только как бы не утонуть сейчас в этом потоке людей, который плывет мимо Дэвида. Он, Дэвид Уоррен, офицер службы безопасности, направит его в нужное русло.
Он не задерживает взгляда на редких профессиональных шахтерах, которые вкалывают тут всю жизнь; гораздо больше подозрений вызывают пришельцы, которые нанимаются только затем, чтобы подзаработать несколько долларов на дорогу: шоферы без водительских прав, пастухи без стада, моряки без корабля.
Он машинально следит за клубами белой пыли, которая поднимается к облакам, не задерживаясь на фильтрах и в вытяжных трубах. Она оседает на холмики отходов, наваленные одноковшовыми экскаваторами, на крыши, а также на пруды охлаждающей жидкости, похожей на молоко. Сплошная белизна. Все бело вокруг Дэвида.
В углу будки охранника шумит чугунная печка. Из помятой алюминиевой кастрюльки пахнет кофе. Выпив одну кружку, Дэвид наливает еще и ставит ее на полку между пепельницей и тонкой стопкой формуляров.
Он открывает дверцу топки и стряхивает пепел. Крошечные частицы шлаков сыплются в металлический выдвижной ящик. Дэвид снова усаживается на табурет и погружается в чтение детектива, краешком глаза следя через узкое заиндевевшее окошко за движением машин.
Он видит, как самосвал замедляет ход и сворачивает к воротам. Дэвид вскакивает, натягивает перчатки и меховую шапку, берет планшет, на котором зажимом из голубоватой стали закреплен дневной формуляр; на шнурке, привязанном к планшету, висит шариковая ручка.
– Привет, – здоровается Дэвид с водителем, который тормозит по его сигналу. – Транспортную накладную, пожалуйста. Тот жует потухший огрызок сигары. Потом протягивает бумажку через окно кабины, которая более, чем на семь футов возвышается над землей.
– Новенький, что ли?
– Да, со вчерашнего дня.
Дэвид торопливо отмечает документы в своих бумагах, положив планшет на правую руку.
– Путевой лист?
У водителя грубое, небритое лицо.
– Неприятности ищешь? – ворчит он, прищурившись. – Ничего, это у тебя быстро пройдет.
– Это моя работа.
Пожав плечами, шофер поднимает стекло, и грузовик срывается с места.
Дэвид едва успевает отскочить от струи черного вонючего дыма. И тоже пожимает плечами. Допустим, у этого грубияна плохое настроение, но при чем здесь Дэвид? Ему кажется, что в нем установлен компьютер, которому он не может не подчиняться. Ему приказано заполнять каждую клеточку формуляра. И он будет это делать, даже если на него злятся. Но должны же они понимать!
Он здесь всего полтора дня: останавливает машины, задает вопросы, заполняет бумаги. И делает все это уже автоматически.
Сейчас Дэвид регистрирует грузовичок сантехнической службы, который выезжает с огороженной территории. В кабине два человека, кузов покрыт листовым железом.
– Да кто ты такой? – бурчит водитель, когда Уоррен приоткрывает заднюю дверь.
– Обычная проверка, – оправдывается Дэвид.
Два ящика с инструментами, шланги, соединительные муфты.
– Легавый! – выкрикивает водитель. Но Дэвид воспринимает оскорбление, как комплимент. Он поддерживает здесь хоть какой-то порядок – задача, конечно, неблагодарная. Он только винтик, а может быть, и стержень мощного механизма.
Да он и не собирается всю жизнь торчать в этой будке. Его цель – сделать карьеру в "Бэннистоне". Улучшить охрану шахты. Составить четкий план, чтобы использовать его в других компаниях. Главное, проявить инициативу. Он откроет филиал "Бэннистона" в Рок-Ривере, подберет персонал. Когда агентство начнет процветать, Шеффер, хозяин Уоррена, тут же предложит Дэвиду более высокий пост.
Дэвид жаждет создавать новое, быть пионером. Крупным боссом. Эта мечта и придает ему силы.
Что ему оскорбления всяких кретинов!
В лицо хлещет ветер, и от копоти глаза Дэвида сразу начинают слезиться. Молодой человек вытирает их тыльной стороной перчатки. Прежде, чем вернуться в теплое убежище, он обходит наземную территорию шахты: площадки, огороженные высокими сетчатыми заборами с электрическими прожекторами, огромные склады тяжелого оборудования, присыпанные рыхлым снегом; платформы грузоподъемников, штабелеукладчики, бетонные вышки, канаты толщиной в руку, намотанные на огромные катушки, медные трубы, связанные веревками, как снопы хлеба в прежние времена; краны, компрессоры, тракторы, всевозможные бульдозеры, скреперы.
Напротив склада мощно, словно иерихонские трубы, ревут металлические конусы воздушных насосов. Бадья ныряет в глубину шахты, другая медленно всплывает из-под земли. Едва поднявшись, она опрокидывается. Десять тонн руды вываливаются из ее брюха на ленту конвейера. Еще дальше – длинное строение, где камнедробилки, печи, сита, фильтры и мешалки превращают серый гидрокарбонат натрия в тонкую искрящуюся пыль. В хранилищах-небоскребах, соединенных пешеходными мостиками и окруженных конвейерами, белые сгустки обожженной руды растираются, а затем их выгружают в вагоны, которые подъезжают один за другим.
Поезда идут к станции Рок-Ривера по мосту, где проложены рельсы. На специальной табличке указаны часы, когда через мост гонят овец. А были времена, когда поезд уступал дорогу стаду.
Ничто не может остановить гигантскую машину, которая вгрызается в толщу земли.
Но не она одна пожирает миллионы тонн грунта в Красной пустыне. Гидрокарбонат натрия, уголь, нефть и газ, добываемые в других шахтах, исчезают в ненасытной утробе нашего века, как и золотые самородки, слюда, нефриты и окаменелые останки морских рыб, сохранившиеся на глубине шести тысяч футов.
В памяти Дэвида оживает вчерашняя апокалиптическая картина: высокое плоскогорье взрывается и оседает, заваливая ямы и погребая под собой человека, который их выкопал.
Впервые в жизни Дэвида так угнетает работа и вся окружающая обстановка. Обычно на новом месте он поначалу старается замечать только положительное. Ну, а этот страх, что проснулся в нем вчера – Его уже и след простыл. Ну что может сокрушить мощь компании "Юнайтед Кэмикелс", которая по-своему перекраивает пустыни!
Рядом с местом, где бурят третью штольню, возвышается ржавый стальной скелет нового обработочного завода, который не достроили из-за нехватки рабочих рук. Шахтам и их стройкам требуется постоянный приток людей. Потому и пришлось обращаться в частное сыскное агентство "Бэннистон": сотни безымянных переселенцев устраиваются работать на шахте Рок-Ривера – кто на день, кто на месяц. Они обязаны иметь при себе лишь страховой полис и профсоюзный билет. Вот и приходится их проверять. То и дело в толпе шахтеров возникают новые лица, а другие, наоборот, исчезают; вечный круговорот.
Рабочий день Дэвида Уоррена проходит в душной конуре и на леденящем ветру. Он смотритель шлюза в этом потоке усталых людей, он наблюдает за ними, словно бы со стороны и одновременно ощупывает взглядом каждого из них: нет ли чего подозрительного? Что это за парень в куртке в красную клетку? А эта парочка тощих длинноволосых юнцов, одетых в армейские обноски? А этот близорукий старик-бухгалтер, обмотанный шарфом, с чемоданчиком из искусственной кожи?
Они тяжело шагают к стоянке машин.
Только что закончилась ночная смена.
Дэвид с воинственным видом стоит у своей будки – шапка надвинута на глаза, как забрало, руки заложены за спину – и думает о том, что все эти люди сейчас – в его власти!
И вон тот чернявый верзила с перебитым носом, и метис с бегающими глазками. Проходят мимо него и быстро, с невинным видом отводят глаза: нечего, мол, скрывать, нечего объявлять. И это только укрепляет уверенность Дэвида в себе. За ним – сила. На прежних работах руководство не могло оценить его деловую хватку. Но Шеффер, его босс в агентстве "Бэннистон и К°" в Солт-Лейк-Сити, сумеет оценить его по заслугам.
Дэвид совсем окоченел. Он на минутку заходит в свою конуру, чтобы немного согреться перед тем, как вернуться на пост. Ему вдруг вспоминается робкая Терри. Может быть, остановиться на ней? Или подыскать другую девушку? Надо будет завести себе здесь подружку, чтобы не скучать, а потом он либо опять сменит работу, либо осядет здесь и перевезет в Рок-Ривер свою семью. Во всяком случае, бобылем он жить не будет.
Он вновь выходит на зимний ветер. И тут опять подступает этот страх, впервые испытанный им в шахте. Может, из-за этого он и копается в себе? Дэвид всегда умел ловко избегать любых трудностей – он просто менял работу. Но нельзя же прятаться от трудностей всю жизнь, пришло время встретиться с ними лицом к лицу.
Он и сам не знает, что ему под силу, а что нет. Но он не сомневается, что может преодолеть препятствия посложнее, чем эта пугающая проволока под током и массивные ворота, освещенные прожекторами. И он преодолеет их во что бы то ни стало!
Только как бы не утонуть сейчас в этом потоке людей, который плывет мимо Дэвида. Он, Дэвид Уоррен, офицер службы безопасности, направит его в нужное русло.
Он не задерживает взгляда на редких профессиональных шахтерах, которые вкалывают тут всю жизнь; гораздо больше подозрений вызывают пришельцы, которые нанимаются только затем, чтобы подзаработать несколько долларов на дорогу: шоферы без водительских прав, пастухи без стада, моряки без корабля.
Он машинально следит за клубами белой пыли, которая поднимается к облакам, не задерживаясь на фильтрах и в вытяжных трубах. Она оседает на холмики отходов, наваленные одноковшовыми экскаваторами, на крыши, а также на пруды охлаждающей жидкости, похожей на молоко. Сплошная белизна. Все бело вокруг Дэвида.