Страница:
...Анни!.. мне кажется так много времени прошло с тех пор, как я
написал вам, что я чувствую себя осужденным и почти трепещу, думая, нет ли у
вас злых мыслей об... Эдди... Но нет, вы никогда не будете сомневаться во
мне ни при каких обстоятельствах - ведь правда?.. Мне кажется, что Судьба
против нашего скорого свидания - но ведь мы не позволим расстоянию уменьшить
нашу привязанность, и скоро все будет хорошо. О, Анни, несмотря на столь
многие мирские печали - несмотря на все беспокойство и искажение (которое
так трудно переносить), нагроможденное на меня Бедностью за такое долгое
время - несмотря на все это, я так - так счастлив при мысли, что вы
действительно любите меня. Если б вы жили столько же, сколько я, вы поняли
бы вполне, что я разумею. Поистине, поистине, Анни, ничего нет в этом мире
достойного жизни, кроме любви - любви не такой, какую я, как я однажды
думал, чувствовал к мистрис *, но такой, как та, что горит в сокровенности
души моей к вам - такой чистой - такой не мирской - любви, которая принесет
всякие жертвы ради вас... Если бы я мог совершить все, чего я хотел, никакая
жертва не показалась бы мне слишком большой, я чувствую такую горячую, такую
напряженно-страстную жажду показать вам, что я любил вас... Пишите мне...
как только у вас будет минутка, хотя бы одну строку... Я начинаю
устраиваться с деньгами, по мере того как мое душевное состояние улучшается,
и скоро - очень скоро, надеюсь, я буду совершенно вне затруднений. Вы не
можете представить себе, как я трудолюбив. Я решил сделаться богатым -
восторжествовать - ради вас, нежная... Поцелуйте от меня милую Сару {Младшая
сестра Анни. (К. Б.)} - скажите ей, что я скоро ей напишу - мы говорим так
много о ней. Когда вы будете писать, скажите мне что-нибудь о Б. - Уехал ли
он в Ричмонд? или что он делает? О, если бы я только мог быть ему полезен
каким-нибудь образом! Передайте мой привет всем - вашему отцу и матери, и
милой, маленькой Кэдди, и мистеру Р. - и мистеру К. - А теперь прощайте,
родная моя милая сестра Анни!
[Подписи нет]
Фордгам, ноября 23-го, 1848.
Милая Сара, - родная моя милая сестра Сара. Если есть сколько-нибудь
жалости в вашем сердце, ответьте мне немедленно и дайте мне знать, почему у
меня нет вестей от Анни. Если она не откликнется скоро, я, конечно, умру.
Мне грезится всяческое злое; иногда я даже думаю, что я ее оскорбил и что
она больше... и думать обо мне не хочет. Я написал ей длинное письмо восемь
дней тому назад, вложив в него письмо от моей матери, которая опять писала
19-го. Ни слова мы не получили в ответ. О, Сара, если бы я не любил вашу
сестру самой чистой и самой беспритязательной любовью, я не осмелился бы
довериться вам - но вы знаете, как правдиво, как чисто я люблю ее и... я
знаю также, как невозможно видеть и не любить ее. В самых безумных моих снах
я никогда не представлял себе существа, так всецело чарующего - такого
доброго - такого правдивого - такого благородного - такого чистого - такого
целомудренного - ее молчание наполняет всю мою душу страхом. Получила ли она
мое письмо? Если она на меня сердится, скажите ей, милая Сара, что на
коленях я умоляю ее простить меня - скажите ей, что я ее раб во всем - что
все, что бы она ни велела сделать, я сделаю - если даже она скажет, что я
никогда более не должен ее видеть или писать ей. Пусть только она
откликнется еще раз, и я снесу все, что бы ни случилось. О, Сара, вы
сжалились бы надо мной, если б вы знали пытку моего сердца, в то время как я
пишу вам эти слова. Не откажитесь ответить мне тотчас.
Бог да благословит вас, моя нежная сестра -
Эдгар
Вторник, утро - 28.
Анни, - милая мать моя объяснит вам, почему я не могу написать вам
подробно - но я должен написать лишь несколько слов, чтоб вы могли видеть,
что я здоров, а то вы стали бы подозревать, что я болен. Все хорошо!..
Надеюсь, что я отличился на лекции - я старался, чтоб это было так, ради
вас. Присутствовало 1800 человек, и какие аплодисменты! Это было гораздо
лучше, чем в Ляуэле. Если бы вы только были там... Передайте мою нежнейшую
любовь всем -
Эдди
[Около 23 января, 1849]
Верная Анни! Как буду я всегда благодарен Богу за то, что Он дал мне,
во всех моих превратностях, такого верного, такого красивого друга! Я был
глубоко ранен жестокими утверждениями вашего письма, и, однако же, я
предвидел почти все... Из глубины моего сердца я прощаю ей все, и простил бы
ей еще более {Речь идет о Елене Уитман. (К. Б.)}. Некоторую часть вашего
письма я не вполне понимаю. Если ваши слова нужно понять так, что я нарушил
мое обещание вам, я просто говорю, Анни, что я его не нарушил и с
благословения Бога не нарушу никогда. О, если бы только вы знали, как
счастлив я, блюдя его во имя вас. Вы никогда не могли бы поверить, будто я
нарушил его. Слухи - если были какие-нибудь слухи - могли возникнуть,
однако, благодаря тому, что я делал в Провиденсе в тот страшный день - вы
знаете, что я разумею: - о, я дрожу при одной мысли об этом. Что... ее
друзья будут дурно говорить обо мне, это неизбежное зло - я должен это
снести. На самом деле, Анни, я начинаю быть более мудрым и не беспокоюсь
более столь много, как делал это раньше, о мнениях людей, в каковых я вижу
собственными моими глазами, что поступать великодушно рассматривается как
умысел и что быть бедным значит быть негодяем. Я должен сделаться богатым -
богатым. Тогда все будет хорошо - но до тех пор я должен принять, что мною
будут злоупотреблять. Я глубоко сожалею, если мистер Р. {М-р Ричмонд, муж
Анни. (К. Б.)} будет дурно думать обо мне. Если вы можете разубедить его в
ошибке - и во всем, действуйте за меня как вы сочтете наилучшим. Я отдаю мою
честь, как я отдал бы мою жизнь и душу, целиком в ваши руки; но, в этом
одном, я скорее не доверил бы никому другому, кроме вашей милой сестры.
Я влагаю в конверт письмо к мистрис Уитман. Прочтите его - покажите его
только тем, в кого у вас есть вера, и потом запечатайте его и отправьте из
Бостона. Когда придет ее ответ, я пошлю его вам: это убедит вас в правде.
Если она откажется ответить, я напишу мистеру Крокеру. Кстати, если вы
знаете точное его имя и адрес, пошлите мне... Но пока вы и ваши любят меня,
что нужды мне беспокоиться об этом жестоком, несправедливом, расчетливом
мире?.. Во всех моих душевных тревогах и затруднениях я все чувствую в
тайниках души моей какую-то божественную радость - счастье невыразимое -
которое, кажется, ничто не нарушит.
Я надеюсь, что мистер К. здоров. Напомните ему обо мне и спросите его,
видел ли он мое "Рассуждение о стихе" в последних октябрьском и ноябрьском
номерах Southern Literary Messenger... Я так деятелен теперь и чувствую
столько энергии. Приглашения писать сыплются на меня каждый день. За
последнюю неделю у меня было два предложения из Бостона. Вчера я послал
статью в American Review, о "Критиках и критике". Не так давно я послал в
Metropolitan очерк под названием "Коттедж Лэндора": там есть нечто об Анни,
появится это, как я думаю, в мартовском номере. В Южный литературный вестник
я послал пятьдесят страниц "Заметок на полях", по пяти страниц на каждый
месяц в текущем году. Я прочно договорился также с каждым журналом в Америке
(кроме National Питерсона), включая один цинциннатский журнал, называемый
The Gentlemen's. Таким образом, вы видите, что мне нужно только твердо
держаться в бодром настроении, чтобы выйти из всех моих денежных
затруднений. Наименьшая цена, которую я получаю, это 5 долларов за "страницу
Грэхэма", и я легко могу средним счетом написать 1 1/2 страницы в день, то
есть заработать 7 1/2 долларов. Как только "денежные переводы" придут, я
выйду из затруднения. Я прочел, что Годи объявляет какую-то мою статью, но я
совершенно не ведаю, что бы это было. Вы просите меня, Анни, чтобы я указал
вам какую-нибудь книгу для чтения. Видели ли вы "Percy Ranthope", мистрис
Гор? Вы можете достать эту книгу в любом агентстве. Я читал ее последние дни
с глубоким интересом и извлек из нее также и большое утешение. В ней
рассказывается стезя одного литературного деятеля и дается справедливая
точка зрения на истинные задачи и истинные достоинства литературного
характера. Прочтите ее ради меня.
Но в одном пребудьте уверены, Анни, - от этого дня впредь я избегаю
чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная,
ядовитая, бесчестная шайка, без какого-либо руководящего принципа, кроме
безудержного самопочитания. Мистрис Осгуд есть единственное исключение,
которое я знаю... Поцелуйте от меня маленькую Кэдди и поклонитесь от меня
мистеру Р. и всем.
За последние две недели у меня была чрезвычайно беспокойная головная
боль...
[Подписи нет]
Четверг - 8-го
Милая Анни, - моя мать как раз отправляется в город, где, я надеюсь,
она найдет нежное письмо от вас или от Сары; но я уже так давно не писал
вам, что я должен послать вам несколько слов, чтобы дать вам возможность
видеть и чувствовать, что Эдди, даже когда он молчит, хранит вас всегда в
своем уме и сердце - я был так занят, Анни, все время с тех пор как я
вернулся из Провиденса - шесть недель тому назад. Дня не пропускал я без
того, чтобы не написать от страницы до трех страниц. Вчера я написал пять, а
за день перед этим поэму, значительно более длинную, чем "Ворон". Я назвал
ее "Колокола". Как мне хочется, чтобы Анни увидала ее! Ее мнение в этой
области так дорого мне - во всем оно для меня есть нечто - но в
поэзии-особенно. И Сара тоже... Я сказал ей, когда мы были в В..., что вряд
ли я когда-либо знал кого-нибудь с такой острой способностью различения
того, что есть действительно поэтическое. Пять прозаических страниц, которые
я вчера кончил, называются - как бы вы думали? - уверен, что вы никогда не
отгадаете - "Гоп-фрог", "Лягушка-попрыгушка"! Подумайте только о вашем Эдди,
который пишет рассказ с таким названием, как "Лягушка-попрыгушка". Вы
никогда не догадались бы по названию о содержании (которое страшно), в этом
я уверен. Он будет напечатан в одном еженедельнике в Бостоне... не очень
почтенный журнал, быть может, с литературной точки зрения, но он дает столь
высокую плату. Собственник написал мне, предлагая около 5 долларов за
"грэхэмовскую страницу", а я хлопочу о том, чтобы выйти из моих денежных
затруднений, и потому принял предложение. Он дает также 5 долларов за сонет;
приглашены мистрис Осгуд, Парк Бендэмин и мистрис Сигурни. Я думаю, что
"Колокола" появятся в Американском Обозрении. Я не получил еще никакого
ответа от мистрис Уитман... Я полагаю, что ее мать перехватила письмо и
никогда ей его не отдаст...
Милая мать говорит, что она напишет вам длинное письмо дня через два и
расскажет вам, какой я хороший. Она в большом подъеме от моих планов и от
наших надежд скоро увидеть Анни. Мы сказали нашему домохозяину, что мы не
наймем дом на следующий год. Не дозволяйте, однако же, мистеру Р. делать
какие-либо устроения для нас в *, или В..., потому что, будучи бедны, мы так
часто рабы обстоятельств. Во всяком случае, мы оба приедем и увидим вас и
проведем с вами неделю раннею весной или еще до этого - но мы вам сообщим
обо всем заблаговременно. Мать шлет свою самую сердечную-сердечную любовь
вам и Саре и всем. А теперь прощайте, моя милая Анни. -
Ваш собственный Эдди
Фордгам, февраля 19-го, воскресенье
Нежный мой друг и сестра, - я боюсь, что в этом письме, которое я пишу
с тяжелым сердцем, вы найдете много того, что разочарует и огорчит вас - ибо
я должен отказаться от моего предположенного посещения - и один Бог знает,
когда я увижу вас и сожму вашу руку. Я пришел к этому решению сегодня, после
того как перечел некоторые из ваших писем ко мне и к моей матери, написанные
с тех пор, как я оставил вас. Вы не сказали этого мне, но я был способен
уловить из того, что вы сказали, что мистер Р. позволил себе (быть может, не
зная этого) подчиниться враждебному для меня влиянию, благодаря злокозненным
для меня искажениям со стороны мистера и мистрис -. Но я чистосердечно
признаюсь вам, милая Анни, что я горд, хотя я никогда не показывал себя
гордым вам или вашим и никогда не покажу. Вы знаете, что я поссорился с -
только из-за вас и мистера Р. Интерес мой явно требовал, чтобы я сохранял с
ними отношения; и, кроме того, они оказали мне некоторые услуги, которые
давали им право на мою благодарность, до тех пор как я не открыл, что они
трубили о своих благодеяниях по всему миру. Итак, благодарность, так же как
интерес, могли побудить меня не оскорблять их; и оскорбления, которые
нанесла мне самому мистрис - , были недостаточны, чтобы заставить меня
порвать с ними. И тогда лишь только, когда я услыхал их говорящими... что
ваш муж есть все что угодно, достойное презрения... тогда лишь только, когда
такие оскорбления были нанесены вам, кого я искренно и самым чистым образом
любил, и мистеру Р., к которому я имел все основании относиться с симпатией
и уважением, я встал и оставил их дом, и обеспечил непримиримую месть того
худшего из дьяволов-врагов, что называется "женщина, которую презрели".
Чувствуя все это, я не могу не думать, что мистер Р. поступает недобрым
образом, когда он, в то время как я отсутствую и не способен защищать себя,
продолжает слушать то, что эти люди говорят в поношение мое. Я не могу не
думать, кроме того, что это самый необъяснимый пример слабости - тупости, -
в которой когда-либо был повинен, в пределах моего знания, мужчина: женщин
легче заманить в подобное. Во ими Бога, чего иного я мог ожидать в ответ на
оскорбление, которое я нанес сумасшедшему тщеславию и самопочитанию мистрис
- как не тому, что она наполнит остаток дней своих раскапыванием всего мира,
чтобы найти какую-нибудь клевету в ущерб мне (и чем лживее, тем лучше для ее
целей) и в фабриковании обвинений там, где она не сможет найти их готовыми?
Конечно, я не предполагал с ее стороны иной линии поведения; но, с другой
стороны, я, конечно, не предполагал, что какой-либо человек, владеющий своим
разумом, когда-либо захочет слушать обвинения, проистекающие из такого
подозрительного источника... Не только я не навещу вас в *, но я должен
более не посылать писем вам и вы мне. Я не могу и не хочу иметь это на своей
совести, что я вмешался в семейное счастье единственного существа в целом
мире, которое я любил, в одно и то же время правдиво и чисто - я не только
люблю вас, Анни, я восторгаюсь вами и уважаю вас еще более - и Небу ведомо,
нет ни одной частицы себялюбия в преклонении моем - я не прошу ничего для
самого себя, я хочу только вашего собственного счастья - и благоприятного
истолкования этих клевет, которые, во имя вас, я претерпеваю теперь от этой
подлой женщины - и которые во имя вас, милая, я охотнейшим образом претерпел
бы, если б они были умножены до стократности - клеветы эти, Анни, на самом
деле вовсе не ранят меня и не причиняют мне ущерба, кроме того, что они
лишают меня вашего общества - ибо вашей привязанности и уважения, я
чувствую, они не могут лишить меня никогда. Что касается ущерба, который
могут причинить мне лжи этих людей, не тревожьтесь об этом - это верно, что
"ад не имеет такой фурии, как женщина, которую презрели", но я уже
встречался с таким мщением раньше, на гораздо более высоких основаниях; то
есть из-за чего-то гораздо менее священного, чем то, что я чувствую как
защиту вашего доброго имени. Я презрил мистрис Э. просто потому, что она
возмущала меня, и до сего дня она никогда не прекращала своих анонимных
преследований. Но к чему они свелись? Она не лишала меня ни одного друга из
тех, кто меня знал и однажды доверял мне - ни, с другой стороны, не
принизила меня ни на один дюйм в общественном мнении. Когда она дерзнула
зайти слишком далеко, я тотчас возбудил против нее преследование (через ее
жалких сообщников) и взыскал примерные протори и убытки - как, без сомнения,
я сделаю тотчас, в случае, если мистер - посмеет сказать хоть одно подсудное
слово... Вы видите теперь, милая Анни, как и почему это, что моя мать и я
сам, мы не можем посетить вас, как мы предполагали... Моим намерением было
попросить вас и мистера Р. (или, быть может, ваших родителей) дать
возможность моей матери столоваться у вас, в то время как я буду на Юге, и я
намеревался отправиться туда после того, как пробуду с вами одну неделю, но
все мои планы теперь расстроились - я взял коттедж в Фордгаме еще на год -
время, милая Анни, покажет все. Да будет сердце ваше спокойно, я никогда не
перестану думать о вас и буду хранить в уме два торжественных обещания,
которые я вам сделал - одно я исполняю благоговейно, а другое (в этом да
поможет мне Небо!) рано или поздно будет исполнено.
Всегда ваш близкий друг и брат, Эдгар
Марта 23-го, 1849.
Анни не хочет сообщить тайну относительно Вестфорда? Не сделал ли я
чего-нибудь, что заставило вас "потерять надежду"? Милая Анни, я очень
счастлив, что могу доставать мистеру Р. доказательство чего-нибудь, в чем,
по-видимому, он сомневался во мне...
Я посылаю также строки "К Анни" - и не захотите ли вы сообщить мне,
какое они оказали на вас впечатление. Я послал их в Flag of our Union.
Кстати, получили ли вы "Гоп-Фрога"? Я послал его почтой, не зная, видите ли
вы это издание.
С прискорбием сообщаю, что Metropolitan прекратился, и "Коттедж
Лэндора" мне вернули не напечатанным. Я думаю, что строки "К Анни" (которые
я вам сейчас посылаю) гораздо лучше всего, что я до сих пор написал, но
автор редко способен сам судить о своих собственных произведениях, и потому
я хочу знать, что Анни истинно думает о них - и также ее милая сестра - и
мистер К.
Не выпускайте стихов из ваших рук до тех пор, пока вы не увидите их в
печати - потому что я продал их издателю Флага... Поклонитесь от меня всем.
[Подписи нет]
[Без даты]
Анни, вы увидите из этого письма, что я почти, если не совсем, здоров -
не беспокойтесь же больше обо мне. Я был не настолько болен, как
предполагала моя мать, и она так обо мне беспокоится, что поднимает тревогу
часто без причины. Я не столько был болен, сколько в очень подавленном
настроении - я не могу вам выразить, как страшно я страдал от меланхолии...
Вы знаете, как весело писал я вам недавно - о моих планах - надеждах - как я
предвидел, что вскоре выйду из затруднения. Ну и вот! по видимости, все это
разрушилось - по крайней мере, в настоящее время. Как обычно, злополучие
никогда не приходит в одиночку, и я испытал одно разочарование за другим.
Прежде всего Columbian Magazine обанкротился, потом Union (уничтожив главные
мои расчеты); потом Whig Review должен был прекратить подписку - затем
Democratic2, потом (из-за угнетения и наглости) я вынужден был поссориться
окончательно с - ; и потом, в довершение всего, " - - " (от какового журнала
я ожидал столького и заключил с ним при этом правильный договор о десяти
долларах в неделю в течение года), обратился к своим корреспондентам с
циркуляром, сообщая о своей бедности и отклоняя дальнейший прием каких-либо
статей. Это еще все S.L.Messenger, который должен мне изрядную сумму, как
раз не может ее уплатить, и целиком я сведен на Сартэна и Грээма, причем оба
чрезвычайно ненадежны. Без сомнения, Анни, вы припишете мое "мрачное
состояние" этим событиям - но вы ошибаетесь. Это не во власти каких-либо
чисто мирских соображений, подобных данным, пригнести меня... Нет, моя
печаль необъяснима, и это делает меня еще более печальным. Я полон мрачных
предчувствий. Ничто меня не радует и не веселит. Жизнь моя представляется
мне опустошенной, будущее - точно угрюмый пробел, но я буду бороться и
"надеяться вопреки надежде". Что вы думаете? Я получил письмо от мистрис Л.
- и какое письмо! Она говорит мне, что собирается напечатать подробный
рассказ обо всем, что произошло между нами, в форме романа с вымышленными
именами, и пр., - что она представит меня благодарным, великодушным и пр., и
пр. - отнюдь не дурным - что она отдаст справедливость моим мотивам, и пр.,
и пр. Она спрашивает, не имею ли я "сделать каких-либо указаний". Если я не
отвечу в течение двух недель, книга поступит в печать как она есть - и более
чем все это - она немедленно прибывает, чтобы увидеть меня в Фордгаме. Я не
ответил - нужно? и что? "Друг", который послал строки {Речь идет о
стихотворении "К Анни". - Том 1-й русского издания (К. Б.).} в Home Journal,
был другом, который любит вас наилучшим образом - я сам. Флаг так дурно
напечатал их, что я решился иметь верную копию. В редакции Флага есть еще
две мои вещи - "Сонет к моей матери" и "Коттедж Лэндора". Я написал балладу,
которая называется "Аннабель Ли", и скоро пошлю ее вам. Почему вы не
посылаете рассказ, о котором вы говорили?
[Подписи нет]
Фордгам - июня 16-го.
Вы просили меня, чтобы я написал вам пред тем как я выеду в Ричмонд, а
я должен был выехать в прошлый понедельник (11-го) - таким образом, быть
может, вы думаете, что я уже уехал, не написав и не сказавши "Прощайте" -
но, поистине, Анни, я не мог этого сделать. Дело в том, что, с тех пор как я
написал, я каждый день готов был уехать - и, таким образом, откладывал новое
письмо до последней минуты - но меня ждало разочарование - и я не могу более
удержаться от того, чтобы не послать вам хоть несколько строк, показать вам,
почему я так долго молчал. Когда я могу теперь уехать, это недостоверно -
но, быть может, я могу уехать завтра или через день - все зависит от
обстоятельств, находящихся вне моего контроля...
Видели ли вы "Мораль для авторов", новую сатиру Д. Э. Тьюиля? - Кто, во
имя Неба, есть этот Д. Э. Тьюиль? Книга жалостна, тупоумна. Он написал
длинную пародию на "Ворона" - на самом деле почти все метит, как кажется, в
меня. Если вы не видали этой книги и хотите увидеть, я вам ее пошлю... От
мистрис Л. еще никаких новостей. Если она прибудет сюда, я откажусь ее
видеть. Поклонитесь от меня вашим родителям, мистеру Р. и другим. А теперь
Небо да благословит вас навсегда -
Эдди
Моя мать посылает вам самую нежную - самую преданную любовь.
Июля 9-го, 1849
Эдди уехал десять дней тому назад, а я еще не получила от него ни
слова. Будете ли вы удивляться, что я совершенно как безумная! Я боюсь
всего... Будете ли вы удивляться, что у него так мало доверия к кому-либо?
разве не страдали мы от самой черной измены?.. Эдди должен был ехать через
Филадельфию, и как я боюсь, что он запутался там в какие-нибудь трудности;
он так искренно обещал мне написать оттуда. Я должна была получить от него
письмо в последний понедельник, а теперь уже опять понедельник - и ни
слова... О, если что-нибудь злое случилось с ним, что сможет утешить меня?
День спустя после того, как он уехал из Нью-Йорка, я уехала от мистрис Льюис
и отправилась домой. Я зашла к богатой родственнице, которая дала мне много
обещаний, но никогда она не знала нашего положения. Я чистосердечно
рассказала ей... Она предложила мне оставить Эдди, сказав, что он отлично
сумеет устроиться и сам... Чтобы кто-нибудь предложил мне оставить моего
Эдди - какое жестокое оскорбление! Никого, чтобы утешить и успокоить его,
кроме меня; никого, чтобы позаботиться о нем и походить за ним, когда он
болен и беспомощен! Смогу ли я когда-нибудь забыть то милое, нежное лицо,
такое спокойное, такое бледное, и эти милые глаза, смотрящие на меня так
печально, в то время как она сказала: "Любимая, любимая Медди, ты будешь
утешать его и будешь заботиться о моем бедном Эдди - ты никогда, никогда не
оставишь его? Обещай мне, дорогая моя Медди, и тогда я умру спокойно". И я
обещала. И когда я встречу ее в Небе, я могу сказать: "Я сдержала свое
слово, моя любимая"... Если Эдди благополучно приедет в Ричмонд и успеет в
том, что он задумал, мы несколько освободимся от наших затруднений; но если
он вернется домой в тревоге и больной, я не знаю, что будет с нами.
Октября 8-го, 1849
Анни, мой Эдди мертв. Он умер в Балтиморе вчера. Анни! Молитесь за
меня, вашего покинутого друга. Чувства мои хотят меня оставить. Я напишу в
ту же минуту, как только узнаю подробности. Я написала в Балтимор. Напишите
и посоветуйте мне, что делать.
Ваш помраченный друг, М.К.
МИСТРИС КЛЕММ К НЭЙЛЬСОНУ ПО {*}
Нью-Йорк, октября 9-го - 1845
{* Нэйльсон По - троюродный брат поэта. В волнении мистрис Клемм
пометила 1845 год, вместо 1849, и Нэльсон вместо Нэйльсон. (К. Б.)}
Дорогой Нэльсон, - я только что услышала о смерти моего дорогого сына
написал вам, что я чувствую себя осужденным и почти трепещу, думая, нет ли у
вас злых мыслей об... Эдди... Но нет, вы никогда не будете сомневаться во
мне ни при каких обстоятельствах - ведь правда?.. Мне кажется, что Судьба
против нашего скорого свидания - но ведь мы не позволим расстоянию уменьшить
нашу привязанность, и скоро все будет хорошо. О, Анни, несмотря на столь
многие мирские печали - несмотря на все беспокойство и искажение (которое
так трудно переносить), нагроможденное на меня Бедностью за такое долгое
время - несмотря на все это, я так - так счастлив при мысли, что вы
действительно любите меня. Если б вы жили столько же, сколько я, вы поняли
бы вполне, что я разумею. Поистине, поистине, Анни, ничего нет в этом мире
достойного жизни, кроме любви - любви не такой, какую я, как я однажды
думал, чувствовал к мистрис *, но такой, как та, что горит в сокровенности
души моей к вам - такой чистой - такой не мирской - любви, которая принесет
всякие жертвы ради вас... Если бы я мог совершить все, чего я хотел, никакая
жертва не показалась бы мне слишком большой, я чувствую такую горячую, такую
напряженно-страстную жажду показать вам, что я любил вас... Пишите мне...
как только у вас будет минутка, хотя бы одну строку... Я начинаю
устраиваться с деньгами, по мере того как мое душевное состояние улучшается,
и скоро - очень скоро, надеюсь, я буду совершенно вне затруднений. Вы не
можете представить себе, как я трудолюбив. Я решил сделаться богатым -
восторжествовать - ради вас, нежная... Поцелуйте от меня милую Сару {Младшая
сестра Анни. (К. Б.)} - скажите ей, что я скоро ей напишу - мы говорим так
много о ней. Когда вы будете писать, скажите мне что-нибудь о Б. - Уехал ли
он в Ричмонд? или что он делает? О, если бы я только мог быть ему полезен
каким-нибудь образом! Передайте мой привет всем - вашему отцу и матери, и
милой, маленькой Кэдди, и мистеру Р. - и мистеру К. - А теперь прощайте,
родная моя милая сестра Анни!
[Подписи нет]
Фордгам, ноября 23-го, 1848.
Милая Сара, - родная моя милая сестра Сара. Если есть сколько-нибудь
жалости в вашем сердце, ответьте мне немедленно и дайте мне знать, почему у
меня нет вестей от Анни. Если она не откликнется скоро, я, конечно, умру.
Мне грезится всяческое злое; иногда я даже думаю, что я ее оскорбил и что
она больше... и думать обо мне не хочет. Я написал ей длинное письмо восемь
дней тому назад, вложив в него письмо от моей матери, которая опять писала
19-го. Ни слова мы не получили в ответ. О, Сара, если бы я не любил вашу
сестру самой чистой и самой беспритязательной любовью, я не осмелился бы
довериться вам - но вы знаете, как правдиво, как чисто я люблю ее и... я
знаю также, как невозможно видеть и не любить ее. В самых безумных моих снах
я никогда не представлял себе существа, так всецело чарующего - такого
доброго - такого правдивого - такого благородного - такого чистого - такого
целомудренного - ее молчание наполняет всю мою душу страхом. Получила ли она
мое письмо? Если она на меня сердится, скажите ей, милая Сара, что на
коленях я умоляю ее простить меня - скажите ей, что я ее раб во всем - что
все, что бы она ни велела сделать, я сделаю - если даже она скажет, что я
никогда более не должен ее видеть или писать ей. Пусть только она
откликнется еще раз, и я снесу все, что бы ни случилось. О, Сара, вы
сжалились бы надо мной, если б вы знали пытку моего сердца, в то время как я
пишу вам эти слова. Не откажитесь ответить мне тотчас.
Бог да благословит вас, моя нежная сестра -
Эдгар
Вторник, утро - 28.
Анни, - милая мать моя объяснит вам, почему я не могу написать вам
подробно - но я должен написать лишь несколько слов, чтоб вы могли видеть,
что я здоров, а то вы стали бы подозревать, что я болен. Все хорошо!..
Надеюсь, что я отличился на лекции - я старался, чтоб это было так, ради
вас. Присутствовало 1800 человек, и какие аплодисменты! Это было гораздо
лучше, чем в Ляуэле. Если бы вы только были там... Передайте мою нежнейшую
любовь всем -
Эдди
[Около 23 января, 1849]
Верная Анни! Как буду я всегда благодарен Богу за то, что Он дал мне,
во всех моих превратностях, такого верного, такого красивого друга! Я был
глубоко ранен жестокими утверждениями вашего письма, и, однако же, я
предвидел почти все... Из глубины моего сердца я прощаю ей все, и простил бы
ей еще более {Речь идет о Елене Уитман. (К. Б.)}. Некоторую часть вашего
письма я не вполне понимаю. Если ваши слова нужно понять так, что я нарушил
мое обещание вам, я просто говорю, Анни, что я его не нарушил и с
благословения Бога не нарушу никогда. О, если бы только вы знали, как
счастлив я, блюдя его во имя вас. Вы никогда не могли бы поверить, будто я
нарушил его. Слухи - если были какие-нибудь слухи - могли возникнуть,
однако, благодаря тому, что я делал в Провиденсе в тот страшный день - вы
знаете, что я разумею: - о, я дрожу при одной мысли об этом. Что... ее
друзья будут дурно говорить обо мне, это неизбежное зло - я должен это
снести. На самом деле, Анни, я начинаю быть более мудрым и не беспокоюсь
более столь много, как делал это раньше, о мнениях людей, в каковых я вижу
собственными моими глазами, что поступать великодушно рассматривается как
умысел и что быть бедным значит быть негодяем. Я должен сделаться богатым -
богатым. Тогда все будет хорошо - но до тех пор я должен принять, что мною
будут злоупотреблять. Я глубоко сожалею, если мистер Р. {М-р Ричмонд, муж
Анни. (К. Б.)} будет дурно думать обо мне. Если вы можете разубедить его в
ошибке - и во всем, действуйте за меня как вы сочтете наилучшим. Я отдаю мою
честь, как я отдал бы мою жизнь и душу, целиком в ваши руки; но, в этом
одном, я скорее не доверил бы никому другому, кроме вашей милой сестры.
Я влагаю в конверт письмо к мистрис Уитман. Прочтите его - покажите его
только тем, в кого у вас есть вера, и потом запечатайте его и отправьте из
Бостона. Когда придет ее ответ, я пошлю его вам: это убедит вас в правде.
Если она откажется ответить, я напишу мистеру Крокеру. Кстати, если вы
знаете точное его имя и адрес, пошлите мне... Но пока вы и ваши любят меня,
что нужды мне беспокоиться об этом жестоком, несправедливом, расчетливом
мире?.. Во всех моих душевных тревогах и затруднениях я все чувствую в
тайниках души моей какую-то божественную радость - счастье невыразимое -
которое, кажется, ничто не нарушит.
Я надеюсь, что мистер К. здоров. Напомните ему обо мне и спросите его,
видел ли он мое "Рассуждение о стихе" в последних октябрьском и ноябрьском
номерах Southern Literary Messenger... Я так деятелен теперь и чувствую
столько энергии. Приглашения писать сыплются на меня каждый день. За
последнюю неделю у меня было два предложения из Бостона. Вчера я послал
статью в American Review, о "Критиках и критике". Не так давно я послал в
Metropolitan очерк под названием "Коттедж Лэндора": там есть нечто об Анни,
появится это, как я думаю, в мартовском номере. В Южный литературный вестник
я послал пятьдесят страниц "Заметок на полях", по пяти страниц на каждый
месяц в текущем году. Я прочно договорился также с каждым журналом в Америке
(кроме National Питерсона), включая один цинциннатский журнал, называемый
The Gentlemen's. Таким образом, вы видите, что мне нужно только твердо
держаться в бодром настроении, чтобы выйти из всех моих денежных
затруднений. Наименьшая цена, которую я получаю, это 5 долларов за "страницу
Грэхэма", и я легко могу средним счетом написать 1 1/2 страницы в день, то
есть заработать 7 1/2 долларов. Как только "денежные переводы" придут, я
выйду из затруднения. Я прочел, что Годи объявляет какую-то мою статью, но я
совершенно не ведаю, что бы это было. Вы просите меня, Анни, чтобы я указал
вам какую-нибудь книгу для чтения. Видели ли вы "Percy Ranthope", мистрис
Гор? Вы можете достать эту книгу в любом агентстве. Я читал ее последние дни
с глубоким интересом и извлек из нее также и большое утешение. В ней
рассказывается стезя одного литературного деятеля и дается справедливая
точка зрения на истинные задачи и истинные достоинства литературного
характера. Прочтите ее ради меня.
Но в одном пребудьте уверены, Анни, - от этого дня впредь я избегаю
чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная,
ядовитая, бесчестная шайка, без какого-либо руководящего принципа, кроме
безудержного самопочитания. Мистрис Осгуд есть единственное исключение,
которое я знаю... Поцелуйте от меня маленькую Кэдди и поклонитесь от меня
мистеру Р. и всем.
За последние две недели у меня была чрезвычайно беспокойная головная
боль...
[Подписи нет]
Четверг - 8-го
Милая Анни, - моя мать как раз отправляется в город, где, я надеюсь,
она найдет нежное письмо от вас или от Сары; но я уже так давно не писал
вам, что я должен послать вам несколько слов, чтобы дать вам возможность
видеть и чувствовать, что Эдди, даже когда он молчит, хранит вас всегда в
своем уме и сердце - я был так занят, Анни, все время с тех пор как я
вернулся из Провиденса - шесть недель тому назад. Дня не пропускал я без
того, чтобы не написать от страницы до трех страниц. Вчера я написал пять, а
за день перед этим поэму, значительно более длинную, чем "Ворон". Я назвал
ее "Колокола". Как мне хочется, чтобы Анни увидала ее! Ее мнение в этой
области так дорого мне - во всем оно для меня есть нечто - но в
поэзии-особенно. И Сара тоже... Я сказал ей, когда мы были в В..., что вряд
ли я когда-либо знал кого-нибудь с такой острой способностью различения
того, что есть действительно поэтическое. Пять прозаических страниц, которые
я вчера кончил, называются - как бы вы думали? - уверен, что вы никогда не
отгадаете - "Гоп-фрог", "Лягушка-попрыгушка"! Подумайте только о вашем Эдди,
который пишет рассказ с таким названием, как "Лягушка-попрыгушка". Вы
никогда не догадались бы по названию о содержании (которое страшно), в этом
я уверен. Он будет напечатан в одном еженедельнике в Бостоне... не очень
почтенный журнал, быть может, с литературной точки зрения, но он дает столь
высокую плату. Собственник написал мне, предлагая около 5 долларов за
"грэхэмовскую страницу", а я хлопочу о том, чтобы выйти из моих денежных
затруднений, и потому принял предложение. Он дает также 5 долларов за сонет;
приглашены мистрис Осгуд, Парк Бендэмин и мистрис Сигурни. Я думаю, что
"Колокола" появятся в Американском Обозрении. Я не получил еще никакого
ответа от мистрис Уитман... Я полагаю, что ее мать перехватила письмо и
никогда ей его не отдаст...
Милая мать говорит, что она напишет вам длинное письмо дня через два и
расскажет вам, какой я хороший. Она в большом подъеме от моих планов и от
наших надежд скоро увидеть Анни. Мы сказали нашему домохозяину, что мы не
наймем дом на следующий год. Не дозволяйте, однако же, мистеру Р. делать
какие-либо устроения для нас в *, или В..., потому что, будучи бедны, мы так
часто рабы обстоятельств. Во всяком случае, мы оба приедем и увидим вас и
проведем с вами неделю раннею весной или еще до этого - но мы вам сообщим
обо всем заблаговременно. Мать шлет свою самую сердечную-сердечную любовь
вам и Саре и всем. А теперь прощайте, моя милая Анни. -
Ваш собственный Эдди
Фордгам, февраля 19-го, воскресенье
Нежный мой друг и сестра, - я боюсь, что в этом письме, которое я пишу
с тяжелым сердцем, вы найдете много того, что разочарует и огорчит вас - ибо
я должен отказаться от моего предположенного посещения - и один Бог знает,
когда я увижу вас и сожму вашу руку. Я пришел к этому решению сегодня, после
того как перечел некоторые из ваших писем ко мне и к моей матери, написанные
с тех пор, как я оставил вас. Вы не сказали этого мне, но я был способен
уловить из того, что вы сказали, что мистер Р. позволил себе (быть может, не
зная этого) подчиниться враждебному для меня влиянию, благодаря злокозненным
для меня искажениям со стороны мистера и мистрис -. Но я чистосердечно
признаюсь вам, милая Анни, что я горд, хотя я никогда не показывал себя
гордым вам или вашим и никогда не покажу. Вы знаете, что я поссорился с -
только из-за вас и мистера Р. Интерес мой явно требовал, чтобы я сохранял с
ними отношения; и, кроме того, они оказали мне некоторые услуги, которые
давали им право на мою благодарность, до тех пор как я не открыл, что они
трубили о своих благодеяниях по всему миру. Итак, благодарность, так же как
интерес, могли побудить меня не оскорблять их; и оскорбления, которые
нанесла мне самому мистрис - , были недостаточны, чтобы заставить меня
порвать с ними. И тогда лишь только, когда я услыхал их говорящими... что
ваш муж есть все что угодно, достойное презрения... тогда лишь только, когда
такие оскорбления были нанесены вам, кого я искренно и самым чистым образом
любил, и мистеру Р., к которому я имел все основании относиться с симпатией
и уважением, я встал и оставил их дом, и обеспечил непримиримую месть того
худшего из дьяволов-врагов, что называется "женщина, которую презрели".
Чувствуя все это, я не могу не думать, что мистер Р. поступает недобрым
образом, когда он, в то время как я отсутствую и не способен защищать себя,
продолжает слушать то, что эти люди говорят в поношение мое. Я не могу не
думать, кроме того, что это самый необъяснимый пример слабости - тупости, -
в которой когда-либо был повинен, в пределах моего знания, мужчина: женщин
легче заманить в подобное. Во ими Бога, чего иного я мог ожидать в ответ на
оскорбление, которое я нанес сумасшедшему тщеславию и самопочитанию мистрис
- как не тому, что она наполнит остаток дней своих раскапыванием всего мира,
чтобы найти какую-нибудь клевету в ущерб мне (и чем лживее, тем лучше для ее
целей) и в фабриковании обвинений там, где она не сможет найти их готовыми?
Конечно, я не предполагал с ее стороны иной линии поведения; но, с другой
стороны, я, конечно, не предполагал, что какой-либо человек, владеющий своим
разумом, когда-либо захочет слушать обвинения, проистекающие из такого
подозрительного источника... Не только я не навещу вас в *, но я должен
более не посылать писем вам и вы мне. Я не могу и не хочу иметь это на своей
совести, что я вмешался в семейное счастье единственного существа в целом
мире, которое я любил, в одно и то же время правдиво и чисто - я не только
люблю вас, Анни, я восторгаюсь вами и уважаю вас еще более - и Небу ведомо,
нет ни одной частицы себялюбия в преклонении моем - я не прошу ничего для
самого себя, я хочу только вашего собственного счастья - и благоприятного
истолкования этих клевет, которые, во имя вас, я претерпеваю теперь от этой
подлой женщины - и которые во имя вас, милая, я охотнейшим образом претерпел
бы, если б они были умножены до стократности - клеветы эти, Анни, на самом
деле вовсе не ранят меня и не причиняют мне ущерба, кроме того, что они
лишают меня вашего общества - ибо вашей привязанности и уважения, я
чувствую, они не могут лишить меня никогда. Что касается ущерба, который
могут причинить мне лжи этих людей, не тревожьтесь об этом - это верно, что
"ад не имеет такой фурии, как женщина, которую презрели", но я уже
встречался с таким мщением раньше, на гораздо более высоких основаниях; то
есть из-за чего-то гораздо менее священного, чем то, что я чувствую как
защиту вашего доброго имени. Я презрил мистрис Э. просто потому, что она
возмущала меня, и до сего дня она никогда не прекращала своих анонимных
преследований. Но к чему они свелись? Она не лишала меня ни одного друга из
тех, кто меня знал и однажды доверял мне - ни, с другой стороны, не
принизила меня ни на один дюйм в общественном мнении. Когда она дерзнула
зайти слишком далеко, я тотчас возбудил против нее преследование (через ее
жалких сообщников) и взыскал примерные протори и убытки - как, без сомнения,
я сделаю тотчас, в случае, если мистер - посмеет сказать хоть одно подсудное
слово... Вы видите теперь, милая Анни, как и почему это, что моя мать и я
сам, мы не можем посетить вас, как мы предполагали... Моим намерением было
попросить вас и мистера Р. (или, быть может, ваших родителей) дать
возможность моей матери столоваться у вас, в то время как я буду на Юге, и я
намеревался отправиться туда после того, как пробуду с вами одну неделю, но
все мои планы теперь расстроились - я взял коттедж в Фордгаме еще на год -
время, милая Анни, покажет все. Да будет сердце ваше спокойно, я никогда не
перестану думать о вас и буду хранить в уме два торжественных обещания,
которые я вам сделал - одно я исполняю благоговейно, а другое (в этом да
поможет мне Небо!) рано или поздно будет исполнено.
Всегда ваш близкий друг и брат, Эдгар
Марта 23-го, 1849.
Анни не хочет сообщить тайну относительно Вестфорда? Не сделал ли я
чего-нибудь, что заставило вас "потерять надежду"? Милая Анни, я очень
счастлив, что могу доставать мистеру Р. доказательство чего-нибудь, в чем,
по-видимому, он сомневался во мне...
Я посылаю также строки "К Анни" - и не захотите ли вы сообщить мне,
какое они оказали на вас впечатление. Я послал их в Flag of our Union.
Кстати, получили ли вы "Гоп-Фрога"? Я послал его почтой, не зная, видите ли
вы это издание.
С прискорбием сообщаю, что Metropolitan прекратился, и "Коттедж
Лэндора" мне вернули не напечатанным. Я думаю, что строки "К Анни" (которые
я вам сейчас посылаю) гораздо лучше всего, что я до сих пор написал, но
автор редко способен сам судить о своих собственных произведениях, и потому
я хочу знать, что Анни истинно думает о них - и также ее милая сестра - и
мистер К.
Не выпускайте стихов из ваших рук до тех пор, пока вы не увидите их в
печати - потому что я продал их издателю Флага... Поклонитесь от меня всем.
[Подписи нет]
[Без даты]
Анни, вы увидите из этого письма, что я почти, если не совсем, здоров -
не беспокойтесь же больше обо мне. Я был не настолько болен, как
предполагала моя мать, и она так обо мне беспокоится, что поднимает тревогу
часто без причины. Я не столько был болен, сколько в очень подавленном
настроении - я не могу вам выразить, как страшно я страдал от меланхолии...
Вы знаете, как весело писал я вам недавно - о моих планах - надеждах - как я
предвидел, что вскоре выйду из затруднения. Ну и вот! по видимости, все это
разрушилось - по крайней мере, в настоящее время. Как обычно, злополучие
никогда не приходит в одиночку, и я испытал одно разочарование за другим.
Прежде всего Columbian Magazine обанкротился, потом Union (уничтожив главные
мои расчеты); потом Whig Review должен был прекратить подписку - затем
Democratic2, потом (из-за угнетения и наглости) я вынужден был поссориться
окончательно с - ; и потом, в довершение всего, " - - " (от какового журнала
я ожидал столького и заключил с ним при этом правильный договор о десяти
долларах в неделю в течение года), обратился к своим корреспондентам с
циркуляром, сообщая о своей бедности и отклоняя дальнейший прием каких-либо
статей. Это еще все S.L.Messenger, который должен мне изрядную сумму, как
раз не может ее уплатить, и целиком я сведен на Сартэна и Грээма, причем оба
чрезвычайно ненадежны. Без сомнения, Анни, вы припишете мое "мрачное
состояние" этим событиям - но вы ошибаетесь. Это не во власти каких-либо
чисто мирских соображений, подобных данным, пригнести меня... Нет, моя
печаль необъяснима, и это делает меня еще более печальным. Я полон мрачных
предчувствий. Ничто меня не радует и не веселит. Жизнь моя представляется
мне опустошенной, будущее - точно угрюмый пробел, но я буду бороться и
"надеяться вопреки надежде". Что вы думаете? Я получил письмо от мистрис Л.
- и какое письмо! Она говорит мне, что собирается напечатать подробный
рассказ обо всем, что произошло между нами, в форме романа с вымышленными
именами, и пр., - что она представит меня благодарным, великодушным и пр., и
пр. - отнюдь не дурным - что она отдаст справедливость моим мотивам, и пр.,
и пр. Она спрашивает, не имею ли я "сделать каких-либо указаний". Если я не
отвечу в течение двух недель, книга поступит в печать как она есть - и более
чем все это - она немедленно прибывает, чтобы увидеть меня в Фордгаме. Я не
ответил - нужно? и что? "Друг", который послал строки {Речь идет о
стихотворении "К Анни". - Том 1-й русского издания (К. Б.).} в Home Journal,
был другом, который любит вас наилучшим образом - я сам. Флаг так дурно
напечатал их, что я решился иметь верную копию. В редакции Флага есть еще
две мои вещи - "Сонет к моей матери" и "Коттедж Лэндора". Я написал балладу,
которая называется "Аннабель Ли", и скоро пошлю ее вам. Почему вы не
посылаете рассказ, о котором вы говорили?
[Подписи нет]
Фордгам - июня 16-го.
Вы просили меня, чтобы я написал вам пред тем как я выеду в Ричмонд, а
я должен был выехать в прошлый понедельник (11-го) - таким образом, быть
может, вы думаете, что я уже уехал, не написав и не сказавши "Прощайте" -
но, поистине, Анни, я не мог этого сделать. Дело в том, что, с тех пор как я
написал, я каждый день готов был уехать - и, таким образом, откладывал новое
письмо до последней минуты - но меня ждало разочарование - и я не могу более
удержаться от того, чтобы не послать вам хоть несколько строк, показать вам,
почему я так долго молчал. Когда я могу теперь уехать, это недостоверно -
но, быть может, я могу уехать завтра или через день - все зависит от
обстоятельств, находящихся вне моего контроля...
Видели ли вы "Мораль для авторов", новую сатиру Д. Э. Тьюиля? - Кто, во
имя Неба, есть этот Д. Э. Тьюиль? Книга жалостна, тупоумна. Он написал
длинную пародию на "Ворона" - на самом деле почти все метит, как кажется, в
меня. Если вы не видали этой книги и хотите увидеть, я вам ее пошлю... От
мистрис Л. еще никаких новостей. Если она прибудет сюда, я откажусь ее
видеть. Поклонитесь от меня вашим родителям, мистеру Р. и другим. А теперь
Небо да благословит вас навсегда -
Эдди
Моя мать посылает вам самую нежную - самую преданную любовь.
Июля 9-го, 1849
Эдди уехал десять дней тому назад, а я еще не получила от него ни
слова. Будете ли вы удивляться, что я совершенно как безумная! Я боюсь
всего... Будете ли вы удивляться, что у него так мало доверия к кому-либо?
разве не страдали мы от самой черной измены?.. Эдди должен был ехать через
Филадельфию, и как я боюсь, что он запутался там в какие-нибудь трудности;
он так искренно обещал мне написать оттуда. Я должна была получить от него
письмо в последний понедельник, а теперь уже опять понедельник - и ни
слова... О, если что-нибудь злое случилось с ним, что сможет утешить меня?
День спустя после того, как он уехал из Нью-Йорка, я уехала от мистрис Льюис
и отправилась домой. Я зашла к богатой родственнице, которая дала мне много
обещаний, но никогда она не знала нашего положения. Я чистосердечно
рассказала ей... Она предложила мне оставить Эдди, сказав, что он отлично
сумеет устроиться и сам... Чтобы кто-нибудь предложил мне оставить моего
Эдди - какое жестокое оскорбление! Никого, чтобы утешить и успокоить его,
кроме меня; никого, чтобы позаботиться о нем и походить за ним, когда он
болен и беспомощен! Смогу ли я когда-нибудь забыть то милое, нежное лицо,
такое спокойное, такое бледное, и эти милые глаза, смотрящие на меня так
печально, в то время как она сказала: "Любимая, любимая Медди, ты будешь
утешать его и будешь заботиться о моем бедном Эдди - ты никогда, никогда не
оставишь его? Обещай мне, дорогая моя Медди, и тогда я умру спокойно". И я
обещала. И когда я встречу ее в Небе, я могу сказать: "Я сдержала свое
слово, моя любимая"... Если Эдди благополучно приедет в Ричмонд и успеет в
том, что он задумал, мы несколько освободимся от наших затруднений; но если
он вернется домой в тревоге и больной, я не знаю, что будет с нами.
Октября 8-го, 1849
Анни, мой Эдди мертв. Он умер в Балтиморе вчера. Анни! Молитесь за
меня, вашего покинутого друга. Чувства мои хотят меня оставить. Я напишу в
ту же минуту, как только узнаю подробности. Я написала в Балтимор. Напишите
и посоветуйте мне, что делать.
Ваш помраченный друг, М.К.
МИСТРИС КЛЕММ К НЭЙЛЬСОНУ ПО {*}
Нью-Йорк, октября 9-го - 1845
{* Нэйльсон По - троюродный брат поэта. В волнении мистрис Клемм
пометила 1845 год, вместо 1849, и Нэльсон вместо Нэйльсон. (К. Б.)}
Дорогой Нэльсон, - я только что услышала о смерти моего дорогого сына