Геммел Дэвид. Царь Каменных Врат

   — Ну, довольно! — вспылил он. — Ты моя телом и душой! Я купил тебя!
   — Ты купил бездыханный труп, — заявила она в ответ. — Тронь меня только — и я убью себя. А заодно и тебя.
   — Вряд ли в такой последовательности у тебя что-то получится.
   — Не смей насмехаться надо мной, варвар!
   — Хорошо, чего же ты хочешь? Чтобы я перепродал тебя какому-нибудь вентрийцу?
   — Женись на мне.
   — И тогда, надо думать, ты воспылаешь ко мне любовью?
   — Нет. Но я буду спать с тобой и постараюсь, чтобы тебе не было скучно со мной.
   — Вот предложение, на которое трудно ответить отказом. Рабыня предлагает хозяину меньше того, за что он заплатил, за куда более высокую цену. С какой стати мне жениться на тебе?
   — А почему бы и нет?
   Они поженились две недели спустя и прожили десять хороших лет. Он знал, что Иллэ не любит его, но не придавал этому значения. Он не нуждался в том, чтобы его любили, — ему нужно было любить самому. Иллэ сразу это в нем разглядела и беззастенчиво пользовалась. А он ни разу не дал ей понять, что разгадал ее игру, — просто принимал все как должное и радовался жизни. Мудрец Киас остерегал его:
   — Ты слишком много вкладываешь в нее, мой друг. Ты делишь с ней свою мечту, свою надежду, свою душу. Если она бросит тебя или предаст, что у тебя останется?
   — Ничего, — чистосердечно ответил Тенака.
   — Экий ты глупец, Тенака. Хотел бы я надеяться, что она все-таки останется с тобой.
   — Она останется.
   Он был так уверен в этом! Он не предусмотрел одного — смерти.
   Тенака вздрогнул и запахнулся в плащ от поднявшегося ветра.
   Он проводит девушку до Сузы, а сам пойдет в Дренан. Найти и убить Цеску — проще простого. Никакая охрана не в силах обеспечить человеку полную безопасность — если его убийца готов умереть. А Тенака более чем готов.
   Он жаждет смерти, жаждет пустоты, где не бывает боли.
   Цеска уже должен знать, что Тенака на пути к нему. Минул месяц, и письмо, отправленное морем в Машрапур, должно уже дойти до Дренана.
   — Надеюсь, ты видишь меня во сне, Цеска, — и просыпаешься в холодном поту.
   — Не знаю, как ему, — глухо прозвучал чей-то голос, — но мне ты снишься постоянно.
   Тенака вскочил на ноги, и его меч сверкнул в воздухе. Перед ним стоял гигант в черной маске.
   — Я пришел убить тебя, — произнес нежданный гость и обнажил длинный меч.
   Тенака попятился от костра, не сводя глаз с противника. В голове у него прояснилось, тело вновь обрело уверенную плавность движений.
   Гигант взмахнул мечом и широко раскинул руки, чтобы удержать равновесие. Тенака моргнул — он узнал этого человека.
   — Ананаис?
   Меч просвистел в воздухе, целя ему в шею, но Тенака отбил удар и отскочил назад.
   — Ананаис, это ты?
   Человек в черном молча замер на месте.
   — Да, — сказал он наконец. — Это я. А теперь защищайся!
   Вложив меч в ножны, Тенака шагнул к нему.
   — Я не стану драться с тобой. И мне непонятно, почему ты хочешь моей смерти.
   Ананаис прыгнул к Тенаке, огрел его кулаком по голове и повалил в снег.
   — Непонятно тебе? Почему, спрашиваешь? Ну так посмотри на меня!
   Он сорвал с себя маску, и в мерцающем свете костра Тенака увидел перед собой оживший кошмар. Вместо лица под маской было бесформенное месиво. Ни носа, ни верхней губы — сплошные красно-белые рубцы. От прежнего Ананаиса остались только голубые глаза да густые светлые кудри.
   — Благие боги света! — прошептал Тенака. — Но ведь это не я... я даже не знал об этом.
   Ананаис медленно подошел и приставил острие меча к шее Тенаки.
   — Ты — тот камушек, который вызвал лавину, — сказал он. — И не притворяйся, будто не понимаешь меня.
   Тенака отвел от себя меч.
   — Придется тебе рассказать все с самого начала, друг мой, — сказал он, садясь.
   — Будь ты проклят! — Бросив меч, гигант рывком поднял Тенаку на ноги и притянул к себе, лицом к лицу. — Смотри на меня — смотри!
   Тенака посмотрел в голубые льдистые глаза и увидел мерцающее там безумие. Его жизнь висела на волоске.
   — Расскажи мне, что с тобой случилось, — попросил он. — Я никуда не убегу. Хочешь убить меня — убей. Только сначала расскажи.
   Ананаис отпустил его и, повернувшись спиной, стал искать свою маску.
   — А я вот не могу убить тебя, — с горечью проговорил Тенака.
   Гигант обернулся, в глазах его стояли слезы.
   — Ох, Тани, — надломившимся голосом сказал он, — видишь, что со мной сделали?
   Он упал на колени, закрыв изувеченное лицо руками, а Тенака опустился на снег с ним рядом и обнял его. Ананаис плакал навзрыд, грудь его тяжело вздымалась. Тенака гладил его по спине, как ребенка, и чувствовал боль друга, как свою.
   Ананаис пришел не убить его. Он пришел умереть от его руки. И Тенака знал, за что друг винит его. В тот день, когда был получен приказ о роспуске «Дракона», Ананаис собрал охотников, чтобы идти на Дренан и свергнуть Цеску. Тенака и ган «Дракона» Барис уняли страсти, напомнив воинам, что армия всегда боролась за право народа выбирать себе вождей — и мятеж закончился, не успев начаться.
   Ну что ж... теперь «Дракон» истреблен, в стране разруха, и дренаи живут под властью ужаса.
   Ананаис был прав.
   Рения молча ждала, пока не стихли рыдания, а потом она подбросила в догорающий костер хвороста и подошла к мужчинам. Ананаис судорожно схватился за маску.
   Рения стала рядом с ним на колени, взяла за руки, прижавшие маску к лицу, и отвела их, глядя не на лицо, а только в глаза.
   Ананаис закрыл глаза и склонил голову. И тогда Рения нагнулась и поцеловала его в лоб, в изрытую шрамами щеку.
   Он открыл глаза и прошептал:
   — Что ты!
   — Мы все ходим в рубцах, — сказала она. — И еще хорошо, когда они снаружи. — Она встала и вернулась на свою еловую постель.
   — Кто она? — спросил Ананаис.
   — Беглянка, преследуемая Цеской.
   — Как и все мы. — Гигант снова надел маску.
   — Ничего, скоро мы его удивим.
   — Хорошо бы.
   — Доверься мне — я хочу его сместить.
   — Один?
   — Разве я по-прежнему один? — усмехнулся Тенака.
   — Нет! У тебя есть какой-то план?
   — Пока нет.
   — Ясно. Как видно, мы с тобой возьмем в клещи Дренан ?
   — Может статься, что и возьмем. Сколько наших еще осталось в живых ?
   — Очень мало. Большинство откликнулись на призыв. Я тоже откликнулся бы, если бы весть дошла до меня вовремя. Декадо жив.
   — Это хорошая новость.
   — Не совсем. Он стал монахом.
   — Декадо? Монахом? Он же жил ради того, чтобы убивать.
   — Теперь он нашел иной смысл жизни. Ты что, хочешь собрать армию?
   — Нет — против полулюдов армия все равно не устоит. Они слишком сильны, слишком скоры — куда нам с ними тягаться.
   — А все-таки их можно побить.
   — Людям это не под силу.
   — Я побил одного.
   — Ты?
   — Да. После роспуска я попробовал крестьянствовать, но не преуспел и влез в долги — а тут Цеска начал устраивать бои на аренах, вот я и пошел в гладиаторы. Думал, проведу три боя и заработаю на покрытие своих долгов. А потом увлекся. Я дрался под чужим именем, но Цеска узнал, кто я. Так я по крайней мере думаю. Я должен был сразиться с человеком по имени Треус, а против меня выпустили полулюда. Боги, в нем было футов восемь росту! И все-таки я побил его. Клянусь всеми демонами ада — побил!
   — Но как?
   — Подпустил совсем близко — он уже думал, что победил. А я вспорол ему брюхо своим ножом.
   — Ты сильно рисковал.
   — Верно.
   — И все окончилось благополучно?
   — Не совсем. Он сорвал с меня лицо.
 
   — А ведь я всерьез намеревался убить тебя, — сказал Ананаис, когда они сидели вместе у огня. — Я верил, что смогу это сделать. Я ненавидел тебя. Видя страдания народа, я каждый раз вспоминал о тебе. Я чувствовал себя обманутым — точно разом рухнуло все, ради чего я жил. А потом, когда тот полулюд меня изувечил, я и вовсе лишился всего — и мужества, и рассудка.
   Тенака слушал его молча, с тяжелым сердцем. Ананаис в свое время был тщеславен, но умел и посмеяться над собой — это сглаживало его тщеславие. Притом он был красавец, и женщины обожали его. Тенака не прерывал друга — ему казалось, что Ананаис уже давным-давно ни с кем не разговаривал. Речь его текла без перерыва, и снова и снова он вспоминал о ненависти, которую питал к надирскому княжичу.
   — Я знал, что это безрассудство, но не мог противиться — а когда увидел трупы у казарм и понял, что это твоя работа, ярость ослепила меня. Потом я увидел, как ты сидишь здесь, и тогда... тогда...
   — Тогда ты решил, что дашь мне убить себя, — мягко подсказал Тенака.
   — Да. Мне показалось... что так будет лучше.
   — Я рад, что мы нашли друг друга. Вот бы еще и других отыскать.
   Настало ясное, свежее утро, и близкая весна коснулась поцелуем леса, согрев сердца путников.
   Рения смотрела на Тенаку новыми глазами, и дело тут было не только в той любви и понимании, которые он проявлял к своему несчастному другу, но и в тех словах, что он сказал ей перед приходом Ананаиса: «Верь мне».
   И она верила.
   Более того. Его слова проникли ей в сердце и облегчили душевную боль.
   Он разгадал ее тайну — и не покинул ее. Рения не знала, что такое любовь, — в жизни ее любил только Олен, старый книжник. Но с Тенакой все иначе — он вовсе не стар.
   Совсем не стар!
   Она не останется без него в Сузе. Она нигде без него не останется. Куда пойдет Тенака-хан, туда пойдет и она. Он еще не знает об этом, но скоро узнает.
   Днем Тенака выследил молодого оленя и убил его, метнув кинжал с двадцати шагов. Путники наелись досыта и легли спать пораньше — ведь прошлую ночь они почти не спали. На следующее утро на юго-востоке показались шпили Сузы.
   — Тебе лучше остаться здесь, — сказал Тенаке Ананаис. — Мне думается, твои приметы уже разосланы по всему Дренаю. Какого черта ты отправил это свое письмо? Где это слыхано — оповещать жертву о намерениях убийцы?
   — То-то и оно, друг мой. Страх будет глодать Цеску, и он не сможет мыслить ясно. И с каждым днем, пока Цеска не получает обо мне никаких известий, его страх растет. А вместе со страхом растет и растерянность императора.
   — Это ты так думаешь. Как бы там ни было, Рению в город провожу я.
   — Хорошо. Я подожду тебя здесь.
   — А мнения самой Рении никто так и не спросит? — вкрадчиво осведомилась девушка.
   — Не вижу, почему ты можешь быть против, — невозмутимо ответил Тенака.
   — Ну а я против! — вспылила она. — Я не твоя собственность и иду, куда сама захочу. — Она уселась на поваленном дереве и, скрестив руки на груди, устремила взгляд в гущу леса.
   — Я думал, ты хочешь в Сузу.
   — Не хочу. Это Олен хотел, а не я.
   — Куда же, в таком случае?
   — Пока не знаю. Придет время — скажу.
   Тенака покачал головой и развел руками. Ананаис пожал плечами:
   — Так или иначе, я все равно схожу в город. Нам нужна пища, да и обстановку поразведать не мешает.
   — Смотри, поосторожнее там.
   — Не беспокойся, я не стану лезть на глаза. Найду сборище высоких детин в черных масках и буду держаться при них.
   — Ты ведь понимаешь, о чем я.
   — Конечно. Не беспокойся! Я не собираюсь ради разведочной вылазки рисковать половиной нашей армии.
   Тенака проводил его взглядом и, смахнув снег со ствола, сел рядом с девушкой.
   — Почему ты не пошла с ним ?
   — А тебе хотелось бы? — спросила она, заглянув в его лиловые глаза.
   — Мне? О чем это ты?
   Она прижалась к нему. Он уловил мускусный запах ее кожи и снова заметил, как стройна ее шея и как красивы темные глаза.
   — Я хочу остаться с тобой, — прошептала она.
   Он закрыл глаза, спасаясь от ее красоты, — но от ее запаха он отгородиться не мог.
   — Это безумие, — проговорил он, поднявшись на ноги.
   — Почему?
   — Да потому, что я долго не проживу. Разве ты не понимаешь? Убийство Цески — дело нешуточное. Один шанс из тысячи, что я после этого останусь жив.
   — То, что ты задумал, — глупая игра. Только мужчины на такое способны. Зачем тебе убивать Цеску и брать на себя бремя дренаев?
   — Все так — но у меня с ним свои счеты. Я доведу дело до конца, и Ананаис тоже.
   — Тогда и я с вами. У меня не меньше причин ненавидеть Цеску, чем у вас обоих. Он затравил Олена.
   — Но ты женщина, — беспомощно сказал Тенака. Она рассмеялась веселым переливчатым смехом.
   — Ох, Тенака, как же я ждала, когда ты наконец скажешь глупость. Ты у нас такой умный и всегда прав. Женщина, скажите на милость! Ну да, я женщина. Но не только. Если б я захотела, то сама убила бы тех четырех солдат. Я не слабее тебя, а то и сильнее, и двигаюсь так же быстро. Ты же знаешь — я полулюдица! Олен увидел меня в Дренане — я была горбуньей и хромоножкой. Он сжалился надо мной, отвез меня в Гравен и использовал тамошние машины по их истинному назначению. Он исцелил меня, соединив с одним из ручных зверей Цески, — знаешь, с кем?
   — Нет, — шепотом ответил Тенака.
   Она взвилась со ствола, вскинула руки, и Тенака повалился в снег, не в силах дохнуть. Она пригвоздила его к земле, и он, как ни старался, не мог шевельнуться. Крепко держа его за руки, она навалилась на него всей тяжестью, почти касаясь лицом его лица.
   — С пантерой, вот с кем.
   — Я бы и так тебе поверил — не обязательно было показывать.
   — Для кого как. Ведь теперь ты полностью в моей власти.
   Он усмехнулся и выгнул спину. Рения, изумленно вскрикнув, отлетела влево. Тенака извернулся и упал на нее, придавив ее руки.
   — Мной не так-то просто овладеть, девушка.
   — Ну и что же дальше? — спросила она, выгнув бровь. Он покраснел и ничего не ответил — но и не отпустил ее.
   Он чувствовал ее тепло, ее запах.
   — Я люблю тебя, — сказала она. — Люблю по-настоящему.
   — Нет, нельзя. У меня нет будущего.
   — У меня тоже. Что может быть впереди у полулюдицы ? Поцелуй меня.
   — Нет.
   — Пожалуйста!
   Он ничего не ответил, да и не смог бы, ибо губы их слились.

4

   Муха стоял в толпе и смотрел на девушку, которую привязывали к столбу. Она не сопротивлялась, не кричала, и в глазах ее светилось презрение. Высокая и светловолосая, она притягивала к себе взгляды, хотя и не была красавицей. Стражники, укладывавшие хворост вокруг ее ног, старались не смотреть на нее, и Муха чувствовал, что им стыдно.
   Так же, как и ему.
   Офицер, взобравшись на деревянный помост рядом с девушкой, оглядел толпу. Он ощущал молчаливый гнев собравшихся и наслаждался им — ведь гнев этот был бессилен.
   Офицера звали Малиф, Он оправил свой багряный плащ, снял шлем и пристроил его на согнутую в локте руку. Солнце светило ярко, и день обещал быть хорошим — просто превосходным.
   Малиф прочистил горло.
   — Эта женщина, обвиненная в колдовстве, подстрекательстве к мятежу, отравительстве и воровстве, приговорена по всем перечисленным статьям к справедливой казни. Но если кто-то хочет сказать слово в ее защиту, пусть сделает это сейчас.
   Его взгляд устремился влево, где в толпе возникло какое-то движение. Старик хотел выйти вперед, но молодой его удерживал. Нет, тут ничего не светит.
   Малиф указал рукой направо, на полулюда, одетого в красную с бронзой ливрею Силиуса-магистра.
   — Сему служителю закона поручено защищать решение суда. Если кто-то желает сразиться за женщину, именуемую Валтайя, пусть посмотрит сперва на своего противника.
   Муха вцепился в руку Белдера.
   — Не будь дураком! Тебя убьют. Я не допущу этого.
   — Лучше уж умереть, чем смотреть на это, — проворчал старый солдат, однако перестал вырываться, вздохнул и пошел прочь, расталкивая толпу.
   Муха глянул на девушку. Она смотрела прямо на него своими серыми глазами и улыбалась без тени насмешки.
   — Прости, — одними губами произнес Муха, но она уже отвернулась.
   — Можно мне сказать? — сильным и звонким голосом спросила она.
   — Закон дает тебе это право, — ответил Малиф, — однако помни, что в твоих словах не должно содержаться никакого подстрекательства, иначе я прикажу заткнуть тебе рот.
   — Друзья, — заговорила она, — мне жаль видеть вас здесь сегодня. Смерть — ничто по сравнению с безрадостной жизнью. Большинство из вас я знаю. И всех вас люблю. Пожалуйста, уходите и вспоминайте меня такой, какой знали. Подумайте о чем-нибудь веселом и забудьте об этом печальном событии.
   — Им не о чем будет забывать, госпожа! — крикнул кто-то. Толпа раздалась, и высокий человек в черном вышел на открытое место около костра.
   Валтайя взглянула сверху в его ярко-голубые глаза. Его лицо скрывала маска из блестящей черной кожи.
   Неужто человек с такими красивыми глазами может быть палачом?
   — Кто ты? — спросил Малиф.
   Человек скинул с себя кожаный плащ и небрежно швырнул в толпу.
   — Ты вызывал бойца, так или нет?
   Малиф улыбнулся. Незнакомец был крепко сложен, но рядом с полулюдом даже он казался недомерком. Нет, день определенно хорош!
   — Сними маску, чтобы мы могли видеть тебя! — потребовал Малиф.
   — В этом нет нужды, да и закон этого не предусматривает.
   — Что ж, хорошо. Спор решит рукопашная схватка без применения оружия.
   — Нет! — крикнула Валтайя. — Опомнитесь, сударь, это безумие. Если мне суждено умереть, пусть я умру одна. Я уже смирилась со своей участью, а из-за вас мне будет еще тяжелее.
   Не слушая, неизвестный достал из-за широкого черного пояса пару кожаных перчаток.
   — Дозволено ли мне надеть их? — спросил он.
   Малиф кивнул, и полулюд вышел вперед. Семи футов росту, с длинной лисьей мордой, с кривыми когтями на руках. Он глухо зарычал и вздернул губу, обнажив блестящие клыки.
   — Существуют ли правила для такого боя? — спросил незнакомец.
   — Нет, не существуют, — ответил Малиф.
   — Прекрасно! — И человек в маске со всего размаху треснул зверя в челюсть.
   Один клык сломался, из пасти хлынула кровь. Прыгнув вперед, человек в маске обрушил град ударов на голову полулюда.
   Но противник был не из слабых — оправившись от замешательства, он взревел и кинулся на обидчика. Один взмах когтистой лапы — и человек отскочил назад. Камзол его был разодран, на груди проступила кровь. Противники начали описывать круги. Полулюд атаковал — человек взвился в воздух и ударил сапогами ему в морду. Полулюд упал, и человек подбежал к нему, намереваясь его пнуть. Еще один взмах когтистой лапы — и человек повалился навзничь. Полулюд встал в полный рост и вдруг пошатнулся — глаза закатились, язык вывалился из пасти. И тогда человек бросился на него и что было сил принялся молотить по голове. Еще немного — и полулюд рухнул в грязь посреди рыночной площади. Человек постоял над ним, тяжело дыша, и обернулся к ошеломленному Малифу.
   — Освободите девушку! Бой окончен.
   — Это колдовство! — вскричал Малиф. — Ты колдун. Тебя сожгут вместе с нею. Взять его!
   Толпа гневно взревела и подалась вперед.
   Ананаис с усмешкой вскочил на помост, Малиф попятился, схватившись за меч. Удар — и Малиф слетел с эшафота. Стража бросилась бежать, а Муха, взобравшись к столбу, перерезал кинжалом веревки.
   — Бежим! — прокричал он, схватив Валтайю за руку. — Надо убираться отсюда. Они сейчас вернутся.
   — Где мой плащ? — проревел Ананаис.
   — У меня, генерал, — крикнул бородач, старый солдат по виду.
   Ананаис накинул плащ на плечи, застегнул и вскинул руки, призывая к молчанию.
   — Когда вас спросят, кто освободил девушку, отвечайте: бойцы Тенаки-хана. Скажите им, что «Дракон» вернулся.
   — Сюда, скорее! — завопил Муха, увлекая Валтайю в узкий переулок.
   Ананаис легко спрыгнул с помоста и последовал за ними, оглянувшись еще раз на безжизненное тело Малифа с ненатурально свернутой шеей. Должно быть, упал неудачно. Но если б он не убился, его бы прикончил яд. Ананаис осторожно снял перчатки, нажал на потайную пружину, и отравленные шипы на костяшках ушли внутрь. Он сунул перчатки за пояс и устремился за двумя беглецами.
   С булыжной мостовой они нырнули в боковую дверь какого-то дома и оказались в полутемной харчевне; ставни были закрыты, стулья поставлены на столы. Муха с девушкой подошли к стойке, и трактирщик, низенький, лысеющий толстяк, налил им вина в глиняные кружки. Тут из мрака выступил Ананаис, и кувшин выпал из дрожащих пальцев хозяина. Муха испуганно обернулся.
   — А, это ты! Для человека твоего роста ты ходишь очень тихо. Все в порядке, Ларкас, — это он спас Валтайю.
   — Рад познакомиться с вами, — кивнул трактирщик. — Выпьете вина?
   — Охотно.
   — Мир сошел с ума, — сказал Ларкас. — Вы знаете, в те первые пять лет, что я держал эту гостиницу, здесь не случилось ни одного убийства. У всех было хоть немного денег, и жить было весело. Мир сошел с ума! — Он налил Ананаису, подлил себе и выпил единым духом. — Все обезумели! Ненавижу насилие. Я приехал сюда, чтобы пожить спокойно. Тихий городок близ Сентранской равнины — чего, казалось бы, лучшего желать? А посмотрите, что творится здесь теперь. Звери разгуливают на двух ногах. Законов никто не понимает, не говоря уж о том, чтобы исполнять их. Кругом доносчики, воры, убийцы. Стоит пустить ветер во время исполнения гимна — и тебя объявят изменником.
   Ананаис снял со стола стул, сел ко всем спиной, приподнял маску и выпил. Валтайя подошла к нему — он отвернулся, допил вино и поправил маску. Ладонь девушки легла на его руку.
   — Спасибо, что подарил мне жизнь.
   — Для меня это было удовольствием.
   — У тебя на лице шрамы?
   — Еще какие.
   — Но они зажили?
   — В основном да. Тот, что под правым глазом, то и дело открывается, но ничего, жить с этим можно.
   — Я тебя полечу.
   — Не стоит.
   — Но мне хочется хоть что-то для тебя сделать. Не бойся — мне и раньше доводилось видеть шрамы.
   — Не такие. Под этой маской нет лица. А ведь когда-то я слыл красавцем.
   — Ты и теперь красив.
   Его голубые глаза сверкнули, и он подался вперед, сжав кулак.
   — Не делай из меня дурака, женщина!
   — Я хотела только...
   — Я знаю, чего ты хотела — показать, какая ты добрая. Так вот, я ни в чьей доброте не нуждаюсь. Ни в доброте, ни в понимании. Я был красивым, и мне это нравилось. Теперь я урод и научился жить с этим.
   — А теперь послушай меня, — спокойно сказала Валтайя, опершись локтями о стол. — Я хотела сказать, что внешность для меня ничего не значит. Человека красят его дела, а не кожа, которую он носит поверх жил и костей. Твой сегодняшний подвиг был прекрасен.
   Ананаис откинулся назад, сложив руки на широкой груди.
   — Я сожалею о том, что сказал. Прости меня. Она усмехнулась и крепко сжала ему руку.
   — Мне нечего прощать. Просто мы узнали друг друга чуть получше, только и всего.
   — За что тебя хотели сжечь? — спросил он, кладя руку поверх ее руки и наслаждаясь теплом ее пальцев.
   Она пожала плечами.
   — Я травница и знахарка — а еще я всегда говорю правду.
   — С подстрекательством и колдовством мне все ясно. А как же насчет воровства?
   — Однажды я позаимствовала лошадь. Расскажи лучше о себе.
   — Нечего рассказывать. Я воин, который ищет войны.
   — Ты из-за этого вернулся в Дренай?
   — Трудно сказать.
   — И у вас правда целая армия?
   — Как же — целых два человека. Но это только начало.
   — Что ж, в бодрости духа тебе не откажешь. Твой друг дерется так же хорошо, как и ты?
   — Лучше. Это Тенака-хан.
   — Надирский князь? Хан Теней?
   — Я вижу, ты знаешь нашу историю.
   — Я выросла в Дрос-Дельнохе, — сказала она, пригубив вино. — Я думала, он погиб вместе со всем «Драконом».
   — Такие, как Тенака, так просто не погибают.
   — Тогда ты, должно быть, Ананаис? Золотой Воин?
   — Имел когда-то честь так называться.
   — О вас обоих ходят легенды. Вдвоем вы истребили двадцать вагрийских всадников в сотне миль к западу от Сузы. А потом окружили и уничтожили большой отряд работорговцев близ Пурдола на востоке.
   — Всадников было не двадцать, а всего лишь семеро — и одного трясла лихорадка. А работорговцев было вдвое меньше, чем нас.
   — А разве вы не освободили лентрийскую принцессу из рук надирских кочевников, проехав ради этого сотни лиг на север?
   — Нет — и я в толк не возьму, откуда взялась эта легенда. Притом все это случилось еще до твоего рождения — откуда ты так хорошо об этом знаешь?
   — От Мухи — он замечательный рассказчик. Почему ты меня спас?
   — Что за вопрос? Разве я не проехал сотни лиг, чтобы спасти лентрийскую принцессу?
   — Но я-то не принцесса.
   — Да и я не герой.
   — Ты схватился с полулюдом...
   — Да — но он был обречен после первого же моего удара. У меня на перчатках отравленные шипы.
   — Все равно, немногие отважились бы на такое.
   — Тенака убил бы его и без перчаток. Быстротой он уступает только одному из всех известных мне воинов.
   — Кому же это?
   — Ты что, никогда не слышала о Декадо?
 
   Тенака развел костер и опустился на колени около спящей Рении. Ее дыхание было ровным. Он нежно провел пальцем по ее щеке, потом взошел на пригорок и посмотрел через холмы и долины на юг, туда, где только что взошедшее солнце осветило Скельнские горы.
   Леса, реки и широкие луга таяли в голубой дымке, и небо словно стремилось слиться с землей. На юго-западе вонзались в облака Скодийские горы, горделивые и красные, как кровь.
   Тенака вздрогнул и запахнулся в плащ. Как прекрасна земля, не знающая присутствия человека.
   Его мысли блуждали бесцельно, но образ Рении то и дело вставал перед его умственным взором.
   Любит ли он ее? Может ли любовь зародиться столь быстро — или это только влечение одинокого мужчины к несчастному ребенку?