Геммел Дэвид. Друсс-Легенда

   Зибен с улыбкой покачал головой.
   — Этак всю дренайскую историю можно изложить, прежде чем яйцо сварится. Рассказчик из тебя аховый, друг мой, но это к лучшему: не будешь отбивать у меня кусок хлеба
   Друсс потер глаза и откинулся на мягкую спинку кресла. В тепле его разморило, и он еще ни разу в жизни не чувствовал себя таким усталым. Последние тяжкие дни взяли свое — он уплывал куда-то по теплому морю. Поэт что-то говорил, но Друсс уже не слышал его.
   Он проснулся на рассвете. От огня в очаге остались только тлеющие угли, и в доме никого не было. Друсс зевнул, потянулся, пошел на кухню и взял себе черствого хлеба с сыром. Запивая завтрак водой, он услышал, как скрипнула входная дверь. Вошел Зибен с белокурой девушкой, неся топор и перчатки Друсса.
   — Это к тебе, старый конь. — Поэт сложил свою ношу и с улыбкой удалился.
   Девушка застенчиво улыбнулась:
   — Я не знала, где вас искать, но ваш топор сберегла.
   — Спасибо. Я вспомнил — ты служишь в таверне. — На ней было простое линялое платьице, когда-то голубое, а теперь серое, но ее фигурка и теплые карие глаза были очень милы.
   — Ну да. Вчера вы говорили со мной. — Она села, сложив руки на коленях. — Вам было очень грустно.
   — Теперь я пришел в себя, — мягко сказал он.
   — Зибен сказал мне, что вашу жену увели в рабство.
   — Я найду ее.
   — Когда мне было шестнадцать, на нашу деревню тоже напали, убили моего отца и ранили мужа. А меня забрали и продали в Машрапуре с семью другими девушками. Я пробыла там два года. Однажды ночью мы с подругой бежали и ушли в горы. Ее там задрал медведь, а меня, умирающую от голода, подобрали паломники, которые шли в Лентрию. Они помогли мне вернуться домой.
   — Зачем ты рассказываешь мне все это? — спросил Друсс ласково, видя грусть в ее глазах.
   — Мой муж к тому времени женился на другой. А мой брат Лорик, потерявший во время того набега руку, сказал, что я больше никому не нужна. Сказал, что я падшая женщина и что, будь у меня гордость, я покончила бы с собой. И я ушла.
   Друсс взял ее за руку.
   — Твой муж — кусок дерьма, и брат не лучше. Но ответь все же: зачем ты мне это рассказала?
   — Мне вспомнилось все это, когда Зибен сказал, что ты ищешь свою жену. Я тоже, бывало, мечтала, что Карк придет за мной. Но у рабыни в Машрапуре нет никаких прав. Желание господина — закон, и отказывать ему нельзя. Кто знает, что будет с твоей милой. — Женщина помолчала, не глядя на Друсса. — Как бы тебе это сказать... Когда я была рабыней, меня били, унижали и насиловали. Но тяжелее всего я перенесла то, как посмотрел на меня муж после разлуки, и то, как говорил со мной брат.
   — Как тебя зовут? — спросил Друсс, не выпуская ее руки.
   — Сашан.
   — Будь я твоим мужем, Сашан, я последовал бы за тобой и нашел бы тебя. А когда нашел бы, то обнял бы и увез домой — как увезу Ровену.
   — И ты не осудишь ее?
   — Не больше, чем тебя, — улыбнулся он, — а о тебе я могу сказать одно: ты храбрая женщина, и всякий мужчина — если он мужчина — должен гордиться такой женой.
   Она зарделась и встала.
   — Если бы желания были конями, все нищие бы ездили верхом. — Она прошла прочь, оглянулась еще раз с порога и ушла.
   Зибен явился к ней на смену.
   — Ты точно сказал, старый конь. Очень хорошо. Пожалуй, ты нравишься мне, несмотря на твои жуткие манеры и косноязычие. Мы поедем в Машрапур и найдем там твою милую.
   Друсс смерил поэта пристальным взглядом. Тот был чуть выше него, одет нарядно, а длинные ухоженные волосы подравнивались явно не ножом, да и зеркалом ему вряд ли служил медный таз. И руки нежные, как у ребенка. Только перевязь с ножами доказывала, что Зибен способен драться.
   — Ну и как ты меня находишь, старый конь?
   — С кем только не сводит нас судьба, как говаривал мой отец.
   — Взгляни на дело с моей точки зрения. Ты поедешь с человеком тонким и образованным, несравненным рассказчиком, а я — с крестьянином в провонявшем блевотиной кафтане.
   Друсс, как ни странно, ничуть не разозлился и не ощутил желания ударить Зибена. Он засмеялся, и на душе у него стало легко.
   — Ты мне нравишься, неженка.
   В первый день пути они оставили горы за собой и теперь ехали по долинам, через зеленые холмы и быстрые ручьи. Вдоль дороги им встречалось много сел и деревень с домами из белого камня, крытыми деревом или сланцем.
   Зибен держался в седле грациозно и прямо. Солнце блистало на его дорожном камзоле из бледно-голубого шелка и на серебряной окантовке высоких сапог. Длинные светлые волосы были связаны в хвост, а впереди схвачены серебряным обручем.
   — Сколько их у тебя, обручей этих? — спросил его Друсс, когда они выехали.
   — Увы, очень мало. Этот хорош, верно? Я приобрел его в Дренане в прошлом году. Всегда любил серебро.
   — Вид у тебя, как у хлыща.
   — Мне только недоставало замечаний от человека, чьи волосы, очевидно, подравнивались ржавой пилой и чья рубашка залита вином и... нет, лучше не упоминать, чем еще.
   Друсс оглядел себя.
   — Еще кровью — но это не моя.
   — Очень утешительно. Я буду спать крепче, узнав об этом. В начале пути поэт пытался давать своему спутнику полезные советы:
   — Не стискивай лошадь икрами — только ляжками. И выпрями спину. — Но вскоре Зибен махнул на это рукой. — Знаешь, Друсс, есть люди, которые рождаются наездниками, но ты к ним не относишься. Мешок с морковкой и то лучше бы держался в седле.
   Друсс ответил кратко и непристойно Зибен с усмешкой обратил взор к безоблачному голубому небу.
   — Хороший день, чтобы отправиться на поиски похищенной принцессы.
   — Она не принцесса.
   — Всякая женщина, которую похищают, — принцесса. Разве ты никогда не слушал сказок? Герои в них всегда высоки ростом, златокудры и хороши собой, а принцессы прекрасны, скромны и всю жизнь ждут принца, который освободит их. Правдивые истории не нужны никому. Вообрази только — юный герой не может выехать на поиски возлюбленной, потому что здоровенный чирей на заднице мешает сесть ему на коня! — И Зибен залился смехом. Угрюмый обычно Друсс невольно улыбнулся в ответ, и поэт продолжил: — У сказок свои законы. Женщины в них либо богини, либо шлюхи. Принцесса, прелестная дева, относится, конечно, к первой категории. Герой тоже должен быть непорочен вплоть до сладкого мига свидания с нею. Это очень возвышенно — и ужасно смешно. Любовь, подобно игре на лире, требует огромного опыта. К счастью, сказки всегда кончаются прежде, чем юная пара начнет свою неуклюжую возню в постели.
   — Ты говоришь так, как будто сам никого не любил.
   — Вздор. Я любил десятки раз.
   — Будь это правдой, ты знал бы, какой чудесной может быть ... такая вот возня. Долго ли ехать до Машрапура?
   — Два дня. Но продажа рабов всегда устраивается в день Миссаэля или Маниэна, так что время у нас есть. Расскажи мне о ней.
   — Нет.
   — Как? Ты не хочешь говорить о своей жене?
   — Не с чужим человеком. Ты когда-нибудь был женат?
   — Нет — и не стремился к этому. Погляди вокруг, Друсс. Вон сколько цветов на том холме — к чему же ограничиваться одним цветком, одним ароматом? Была у меня как-то лошадь, Шадира, — чудесное животное, быстрое, как северный ветер. Она с запасом перескакивала через изгородь из четырех брусьев. Когда отец подарил ее мне, мне было десять, а Шадире пятнадцать. И когда мне сровнялось двадцать, Шадира стала бегать уже не так быстро, а прыгать и вовсе не могла. Поэтому я купил себе другую лошадь. Понимаешь, о чем я?
   — Нет, не понимаю, — буркнул Друсс. — Женщина — это не лошадь.
   — Верно. На лошади, как правило, ездят дольше.
   — Не знаю, что ты называешь любовью, да и знать не хочу. Они ехали все дальше на юг, и холмы стали более отлогими, а горы отступили вдаль. Впереди по дороге брел старик в выцветших синих одеждах, тяжело опираясь на длинный посох. Приблизившись, Зибен увидел, что старик слеп.
   — Не можем ли мы чем-нибудь помочь тебе, дедушка? — спросил поэт.
   — Помощь мне не нужна, — неожиданно сильным, звучным голосом ответил тот. — Я иду в Дренан.
   — Тебе предстоит долгий путь.
   — Я не тороплюсь. Но если вы согласны поделиться со мной обедом, я охотно приму приглашение.
   — Почему бы и нет? Тут немного правее течет ручей — мы будем ждать тебя там. — Зибен свернул на траву и легко соскочил с седла. Друсс, подъехав к нему, тоже спешился.
   — Зачем ты позвал его?
   Зибен оглянулся — старик брел к ним, но еще не мог их слышать..
   — Он пророк, Друсс. Ясновидящий. Разве ты никогда не слышал о таких?
   — Нет.
   — Это служители Истока — они лишают себя зрения, чтобы усилить свой пророческий дар. Они способны на многое — ради этого стоит потратить немного овсянки.
   Поэт развел костер, подвесил над ним медный котелок с водой, насыпал овса и посолил. Старик сел у огня, поджав ноги. Друсс, сняв с себя шлем и колет, растянулся на солнцепеке. Сварив похлебку, Зибен налил миску и подал старику.
   — Нет ли у вас сахара? — спросил тот.
   — Нет. Есть немного меду — сейчас достану.
   Поев, старик спустился к ручью, вымыл миску и отдал Зибену.
   — А теперь, полагаю, вы хотите узнать свое будущее? — с кривой улыбкой осведомился он.
   — Охотно послушаем, — ответил Зибен.
   — Так ли уж охотно? Хотел бы ты знать, когда умрешь?
   — Я понял тебя, старик. Расскажи лучше о красотках, с которыми я буду спать. Старик усмехнулся:
   — Дар мой велик, но людям нужны только жалкие его крохи. Я мог бы рассказать, какие у тебя будут сыновья, и предостеречь о грядущих опасностях, но ты не хочешь об этом слышать. Хорошо, дай мне руку.
   Зибен, сев напротив старика, протянул ему правую руку. Тот помолчал несколько минут и вздохнул.
   — Я побывал в твоем будущем Зибен-Поэт, Зибен-Сказитель. Перед тобой длинная дорога. Первая женщина, с которой ты ляжешь в постель, будет машрапурская шлюха — она спросит с тебя семь серебряных монет, и ты заплатишь. — Старик отпустил руку Зибена и обратил незрячие глаза к Друссу: — А ты не хочешь узнать свое будущее?
   — Свое будущее я творю сам.
   — Вижу, что ты человек сильный и независимый, — но все же позволь мне взглянуть, ради моего собственного любопытства, что ждет тебя впереди.
   — Не кобенься, парень, — вмешался Зибен. — Дай ему руку.
   Друсс присел перед стариком и протянул ладонь. Странник схватил ее пальцами.
   — Большая рука и сильная... очень сильная. — Внезапно старец сморщился, и тело его застыло. — Ты еще молод, Друсс-Легенда? Ты уже стоял на перевале?
   — На каком перевале?
   — Сколько тебе лет?
   — Семнадцать.
   — Да, конечно. Тебе семнадцать, и ты ищешь Ровену. Да... Машрапур. Вижу теперь. Еще не Побратим Смерти, не Серебряный Убийца, не Мастер Топора — но уже могуч. — Он отпустил руку Друсса и вздохнул. — Ты совершенно прав, Друсс: ты сам творишь свое будущее, и мои слова тебе не нужны. — Старец встал и взял посох. — Спасибо за гостеприимство.
   Зибен тоже встал. — Скажи хотя бы, что ждет нас в Машрапуре.
   — Шлюха за семь монет, — сухо усмехнулся старик и обернулся к Друссу: — Будь сильным, воин. Путь долог, и легенды еще не сложены. Но смерть ждет, она терпелива. Ты встретишься с ней в воротах на четвертом году Леопарда.
   Старик побрел прочь.
   — Невероятно, — прошептал Зибен.
   — Что тут такого? Я бы и сам мог предсказать, что следующая твоя женщина будет шлюхой.
   — Он знает наши имена, Друсс, он знает все. Когда у нас четвертый год Леопарда?
   — Ничего путного он нам не сказал. Поехали.
   — Как так — ничего путного? Он назвал тебя Друссом-Легендой. О какой легенде речь? Друсс молча взобрался на коня.
   — Не люблю лошадей. В Машрапуре продам ее — мы с Ровеной вернемся домой пешком. Зибен заглянул в его светлые глаза.
   — Так его пророчество тебя ничуть не тронуло?
   — Это только слова, поэт. Пустой звук. Поехали.
   — Четвертый год Леопарда настанет через сорок три года, — поразмыслив, сказал Зибен. — Ты доживешь до старости, Друсс. Хотел бы я знать, что это за ворота.
   Друсс молча послал коня вперед.

Глава 5

   Бодасен пробирался сквозь толпу, кишащую в гавани, — мимо пестро разодетых женщин с раскрашенными лицами и фальшивыми улыбками, мимо торговцев, расхваливающих свой товар, мимо увечных нищих. Он ненавидел Машрапур, ненавидел все его отребье, толкущееся здесь в надежде на скорое богатство. Дома здесь строят в три, в четыре и даже в пять этажей, а в узких темных улицах между ними караулят грабители, чтобы вонзить нож в жертву и убежать — немногочисленной городской страже не под силу ловить их.
   Грязный город — город воров, контрабандистов, работорговцев и перебежчиков.
   — Не скучно ли тебе, милашка? — спросила какая-то женщина, сверкнув золотыми зубами. Бодасен поглядел на нее сверху — ее улыбка померкла, и она шмыгнула прочь.
   Въехав в узкий переулок, Бодасен перекинул свой черный плащ через левое плечо, и рукоять сабли блеснула на предзакатном солнце. Дальше он пошел пешком. Во мраке затаились трое — Бодасен смерил их вызывающим взглядом, и они попятились. Он дошел до маленькой площади, посреди которой бил фонтан с бронзовой статуей мальчика верхом на дельфине. Несколько уличных девок, болтавших у фонтана, при виде мужчины тут же выпятили груди и привычно заулыбались. Бодасен прошел мимо, и они снова принялись болтать.
   В гостинице было почти пусто, если не считать старика, сидящего у стойки в обнимку с кувшином пива. Две служанки протирали столы, третья складывала в очаге дрова к вечеру. Бодасен сел у окна, лицом к двери. Одна из служанок подошла к нему.
   — Добрый вечер, господин. Подать вам ваш обычный ужин?
   — Нет. Принеси кубок хорошего красного вина и кувшин чистой воды.
   Девушка, присев, отошла. Ее учтивость смягчила раздражение Бодасена. Даже в этом гнусном городе умеют распознать вельможу. Вино оказалось не лучшего свойства, не более четырех лет выдержки и терпкое. Бодасен пил умеренно.
   С улицы вошли двое мужчин. Первый — красивый, высокий и плечистый, в багряном плаще поверх красного камзола и с саблей на бедре. Второй — здоровенный лысый воин, мускулистый и угрюмый.
   Первый сел напротив Бодасена, второй стал у стола.
   — Где Хариб Ка? — спросил Бодасен.
   — Ваш соотечественник не придет, — ответил Коллан.
   — Но он обещал — поэтому я и согласился на встречу.
   — У него встреча в другом месте, — пожал плечами Коллан.
   — Он ничего не говорил мне об этом.
   — Думаю, это произошло неожиданно. Ну так как, займемся делом или нет?
   — Я никакими делами не занимаюсь, Коллан. Я хочу лишь заключить договор с... с вольными мореходами Вентрийского моря. Насколько я понимаю, у вас с ними имеются какие-то связи.
   — Как видно, выговорить слово «пираты» вы не в силах? — усмехнулся Коллан. — Для вентрийского вельможи это трудно Что ж, посмотрим, как обстоят у вас дела. Вентрийский флот разбит и потоплен, сухопутные войска также разгромлены, император убит. Теперь вы возлагаете свои надежды на пиратский флот — только он может помешать наашанской армии дойти до столицы. Или я в чем-то ошибаюсь?
   Бодасен откашлялся.
   — Империи нужны союзники. Вольные мореходы могли бы помочь нам в борьбе против сил зла — а за помощь мы всегда вознаграждаем щедро.
   — Понятно. Стало быть, вы сражаетесь против сил зла? А я думал, что Вентрия и Наашан — всего лишь два враждующих государства. Как это наивно с моей стороны. Вы говорите «щедро» — насколько же щедр ваш принц?
   — Император известен своим великодушием.
   — Император в девятнадцать лет — завидная участь. Но он сдал врагу одиннадцать городов, и казна его пуста. Сможет ли он сыскать двести тысяч золотых рагов?
   — Двести... вы это серьезно?
   — У вольных мореходов пятьдесят боевых кораблей. С ними мы могли бы защитить побережье и предотвратить вторжение с моря, а также сопровождать караваны, которые возят вентрийский шелк в Дренай, Лентрию и множество других стран. Без нас вы обречены, Бодасен. Двести тысяч — не столь уж большая цена.
   — Я уполномочен предложить пятьдесят — не больше.
   — Наашаниты предлагают сто.
   Бодасен умолк — во рту у него пересохло.
   — Не могли бы мы оплатить разницу шелком и другими товарами? — сказал он наконец.
   — Золото. Больше мы ничего не возьмем. Мы не торгаши. «Нет, — с горечью подумал Бодасен, — вы воры и убийцы, и мне нестерпимо сидеть с тобой за одним столом».
   — Мне необходимо посоветоваться с послом, — сказал он вслух. — Он передаст ваши требования императору — на это нам понадобится пять дней.
   — Согласен, — сказал Коллан и встал. — Известно вам, где найти меня?
   «Под камнем, — подумал Бодасен, — со слизняками и прочей нечистью».
   — Да, — сказал он вслух, — известно. Скажите, когда Хариб вернется в Машрапур?
   — Никогда.
   — Где же у него в таком случае назначена встреча?
   — В аду, — ответил Коллан.