Страница:
Игнат вспомнил черную старушку:
– Я уже сегодня слышал об этих самых разломах-переломах…
Есть такие места на земле, где в узлы собраны все ниточки… называй их как хочешь – разломами, переплетениями, соединениями…
Так что это за ниточки? – потерял терпение Игнат.
– Те самые, на которые мы все привязаны, как живцы на закидушках, и мечтаем, чтобы клюнула самая завидная судьба… Дерни за нужную ниточку, и все переменится…
– А при чем здесь это письмо?
– Мне дал его для тебя Самойл, который считается главным у людей, живущих в старых дымоходах… Видел когда-нибудь их?
– Видел, – вспомнил он бледные лица, горящие в темноте глаза, совершенно неслышную походку этих низкорослых, негромких людей, редко выходящих из своих укромных обиталищ. Они никогда не показываются посторонним, но Игната и Бочарова не опасались, неизвестно почему, может, думали, что те рано или поздно присоединятся к их свободолюбивому племени. За своих принимали Игната и Бочарова и люди чердаков и подвалов.
– Ну и что этот Самойл? Ну и что этот конверт? – Игнат подумал, что Академик никогда не закончит свой несвязный рассказ.
– Письмо это исполняет все желания… Только раз в восемьсот лет показывается оно людям, и обычно требуется переписать его от руки тысячу двести раз и отправить его по стольким же адресам – и все, что попросишь, – сбудется. Но если письмо обнаруживается в таком месте, то нужно просто приписать к нему свои желания и бросить в нужный почтовый ящик… Все, что захочешь, обязательно сбудется. Обязательно!.. Пожелаешь богатства – получи полные сундуки, захочешь любви – хоть захлебнись в ней!.. Это заповедное письмо счастья, понял?
Игнат вспомнил о ящиках из-под матричного картона, на которых они с матерью сидели дома, и сказал Академику:
– Да, неплохо было бы мне разбогатеть!.. Я купил бы матери четыре стула и диван… И комод… И обои в цветочек… Можно такое?..
– В том-то и дело, что можно! Наконец ты понял…
– Заливаешь, дядя?! – как можно больше иронии постарался вложить Игнат в свой вопрос, но в иронию эту помимо его воли вкралась и надежда.
– Зачем мне заливать?..
– Так разбогатей сам, купи стулья, купи этажерки для книг!.. Раскладушку купи!..
– Я бы с большим удовольствием, только письмо твое именное, посмотри, что на нем сверху написано: «Игнат, не бойся преград!..»
– Игнатов на свете много…
– Говорю тебе – именное. Зачем мне врать… Самойл сказал, что оно давно тебя дожидается… Другим Игнатам, наверное, припасены другие конверты… Где-нибудь есть и мое… только пока не нашлось, да и найдется ли?.. Говорят, что не каждому дано загадывать судьбу… А твоя – вот она, бери, живи, как напишешь…
– Сейчас, сейчас! – крикнул он вниз тете Марусе, продолжающей призывать его к тарелке с кашей.
– А про себя я вот что тебе скажу… Я тысячу книг прочитал, но посмотри, какие это книги? Выброшенные, покалеченные, с вырванными страницами. За последние десять лет я ни одной книги от начала до конца не прочитал – то начала нет, то из середины выдраны страницы, то из эпилога – и всегда обрываются мои книжки на самом интересном месте… Неинтересные места не вырывают… Яне знаю, чем кончилось дело в «Капитанской дочке» – хорошо ли все сложилось у Гринева? А Швабрин получил ли по заслугам? А Пугачев, Пугачев в итоге победил?.. И за Анну Каренину переживаю – не случилось бы с ней худого!.. А Воланд со свитой убрались из Москвы?.. Не в наш ли город?.. А не можешь мне сказать, выздоровела Патриция Хольман?.. Ах, не читал?..
Он задумался на минуту, продолжил:
– Хочу тебя попросить, когда будешь чего-нибудь загадывать, не поленись добавить всего одну строчку про меня – чтобы мне доставались целые книги – хоть потрепанные, хоть с загнутыми страницами, но целые, со всеми главами, со всеми предисловиями и послесловиями!.. Добавишь эту строчку, а? Что тебе стоит?..
– Так давай, я прямо сейчас и напишу эту строчку! – сказал Игнат. – Чего тянуть? И себе тысяч десять попрошу, нет – двадцать пять!.. Огрызок карандаша в кармане найдется…
Не торопись. Сначала нужно найти, где расположен этот почтовый ящик, а потом уже и загадывать. А где он находится – в какой стране, в каком краю, в каком городе или деревне? – никто не знает… Я слышал, что на каком-то острове… Так что придется тебе, малец, поплутать по свету… Но когда время придет писать желания – поймешь, что оно пришло, не ошибешься.
Игнат махнул рукой: что поделать, если выпадет плутать?.. Кто в жизни не плутал? Он ни на минуту не поверил придумке Бочарова с этим засаленным конвертом, но выбрасывать его не стал: все-таки вдруг не зря черная старушка толковала о всяких разломах? Чего только в жизни не бывает!
– Ладно, я пошел! – он поправил лестницу на плече и двинулся дальше по крыше.
– Пока! – сказал Бочаров. – Возвращайся скорее…
Он не произнес этого вслух, но ему вдруг показалось, что кто-то расслышал эти слова. Тонкий слух у этого «кто-то»… Игнат подошел к разрушающейся арке, небольшой лестницы едва хватило, чтобы перебросить ее через образовавшийся провал. Он осторожно ступил на эти ненадежные мостки, из-под ног полетело кирпичное крошево, он сделал еще шаг, деревянная лестница затрещала; он не успел испугаться – прыгнул и легко оказался на другой стороне каменного обрыва. Лестница же соскользнула с рассыпающейся кирпичной кладки, секунду балансировала на своде арки и рухнула вниз. «Как же теперь возвращаться?» – мелькнуло у него в голове, но он отогнал эту мысль, как будто возвращаться не собирался. Почему?
Он прошел по крыше типографского клуба, потом – склада, второго склада и вышел к высоченной кирпичной стене, подтянулся на руках и оказался на самом гребне стены – весь квартал оказался как на ладони. Осторожно ступая, он прошел метров двадцать и оказался на краю еще одного кирпичного каньона – здесь тоже старинная кладка оказалась разрушенной, причем провал был не менее трех-четырех метров и нечего было думать перепрыгнуть через него, да еще на такой высоте. Между тем, Игнат был уверен, что еще несколько дней назад, как и в первом случае, никакого провала здесь не было. «Как будто отрезают мне все пути, – подумал он и усмехнулся: – Полная чепуха, кто все это может предусмотреть, а главное – кому это нужно?..»
Оставался один путь – идти по черепичной крыше кладовой столовой национальных блюд, но черепица была в таком состоянии, что лучше было бы пробираться по минному полю. Но выбора не было – он спустился на крышу кладовой. Черепица трещала, казалось, что вот сейчас он полетит вниз – на огромные грязные кастрюли, мешки с проросшей картошкой, разбитые столы, безногие стулья. И тут он заметил на крыше нечто наподобие квадратного люка, черневшего ржавым железом на фоне серой черепицы. Он осторожно подошел к люку – вход охранял крошечный замок, наверное, таким замыкали некогда матросские сундучки. Замок как бы приглашал сбить его. Никогда прежде не видел Игнат этот люк, впрочем, и не присматривался особенно. Он дернул замок, и тот тут же открылся, а может, только притворялся закрытым.
Игнат попытался открыть люк, он тоже легко поддался. Он заглянул в образовавшийся сумрачный проем и увидел, что внутрь ведет узенькая металлическая лестница. И совершенно коротенькая – ступенек пять-шесть – и упирается эта матросская лесенка в деревянный настил, выглядевший древним, трухлявым. Игнат спустился на него, предательски скрипнули доски, ему показалось даже, что весь настил повело куда-то в сторону. Он вцепился руками в прохладные поручни, но доски удержались. Глаза привыкли к темноте, и он рассмотрел, что настил, на котором он стоял, – это некое подобие узкого деревянного балкона или галереи, протянувшейся вдоль старинной кирпичной стены. А внизу как раз и громоздились старые кастрюли, погнутые противни, волглые мешки со свеклой, всякая гадость из дешевой столовой. Наверное, снизу эта галерея под самой крышей была незаметна, воспринималась как обычное переплетение бревен и досок, да и кто будет таращить глаза, высматривать хоть что-то в этом хаосе строений, стен, заборов, проходов и арок, всего того, что накопил дряхлеющий город за последние четыреста лет, а может, и больше?..
Игнат двинулся по балкону, доски под ногами кряхтели, прогибались. Паутины было столько, что казалось – сейчас набросятся со всех сторон злобные пауки, стерегущие эти заповедные края, и выпьют всю кровь до капли. Пауки решили не трогать его, и он благополучно добрался до конца галереи. Она упиралась в дощатую дверцу, закрытую на стальной крючок. Из-под двери пробивались неровные полоски света. Игнат открыл крючок, толкнул рукой дощатую преграду. И зажмурился от потока солнечных лучей. Он стоял на крыше какого-то приземистого строения, за которым простирался огромный заасфальтированный двор. Ни этого строения, ни этого двора он прежде никогда не видел, чудо, да и только! Как могли они скрываться среди этих каменных теснин?.. Бывает ведь такое!..
В центре двора стоял самолет, пилоты располагались рядом со своей крылатой машиной, курили, пересмеивались. Слов их не было слышно из-за тарахтения мотора, но видно было, что настроение у авиаторов прекрасное. Да и могло ли быть иначе – погода летная, горючего полные баки, рядом надежные товарищи – душа так и просится в полет!
Пилоты заметили Игната, принялись махать ему руками, дескать, мы здесь, давно ждем тебя.
Один из них, чернявый, усатый, стройный, затянутый в кожу, перепоясанный ремнями, перекричал мотор:
– Командир, сюда! Все по местам!
Авиаторы растоптали папиросы, поправили портупеи и, придерживая маузеры, полезли в содрогающееся нутро самолета.
Игнат легко спустился с крыши, пошел к самолету. Навстречу ему чернявый ударил по асфальту строевым шагом, доложил звонко:
– Экипаж к полету готов! Машина исправна, синоптики дают «добро»!.. Отлично!..
Игнат положил ладонь на крыло; тонкая и прочная перкаль была тепла и чуть-чуть шершава.
«Пора!» – подумал он, и сам удивился этому: куда? Почему пора? Однако отвечать на эти вопросы ему совершенно не хотелось. Или ответ был известен давно?..
Он вспомнил Бочарова, который обещал объяснить все матери Игната. Выходит, он знал о том, что Игнат отправится в полет с этими бравыми авиаторами?.. И черная старушка у дома Мизиновых намекала на полет, говорила, что крылья его выдержат… Нет, не зря она про разломы эти самые толковала…
Чернявый, гожий летчик, так понравившийся продавщице, протянул Игнату парашют:
– Дорога дальняя…
Все знали, что дальняя, а к соседям-то можно пешком или на велосипеде.
Игнат протиснулся в кабину. Мерцание приборов, подрагивание стрелок, сияние крошечных лампочек – пора, пора…
– Вперед! – скомандовал Игнат, и в эту самую секунду во дворе появился вихрем мчавшийся велосипедист. Бывший истребитель Харитон Харитонович. Как раз успел!
– Стой! – закричал он. – Не сметь без меня! Без меня!.. Стой!
За секунду до разбега самолета Харитон Харитонович оказался на борту. Взревел двигатель, и помчались мимо крыла мусорные ящики, забытая кем-то зеленая полуторка без колес, бочки с карбидом, сваленные у какого-то склада, – все, что в изобилии водится во дворах, – заброшенное, никому не нужное, ржавое и перекошенное – непонятно что. Все это промелькнуло за секунду и провалилось вниз, наклонилось, закружилось – и самолет, промчавшись над бурыми крышами покидаемого города, потянулся кверху, к облакам, где и место таким могучим машинам.
– Точно я попал! – радовался Харитон Харитонович. – Куда курс держим?
– Только вперед! – повторил Игнат.
– Ты командир, тебе виднее, – не стал спорить бывший истребитель.
А Игнату вдруг стало грустно, он вспомнил мать, подумал, найдет ли нужные слова для нее Бочаров, успокоит или, наоборот, заставит лить слезы? Что с него взять, не прочитавшего до конца ни одной книжки?..
Игнат украдкой вздохнул: прости, милая, мамочка. Так надо!.. Надо?
А самолет плыл над неширокой ленточкой Урала, отражался чайкой в зеленоватой воде, отражение атаковали ненасытные жерехи, пытаясь сбить его мощными обмахами. Вслед за ними поднимались из сумрачных глубин под корягами гигантские сомы, провожая самолет взглядами крошечных глазок… На заливных лугах в траве по пояс звенели литовками косцы, махали руками вслед воздушным путешественникам, кричали: «В добрый путь!..»
«Мы вернемся, обязательно!..» – сами собой в ответ шептали губы Игната. Но никто это не слышал.
Только вперед!..
Глава пятая
…2–3; 1–2; 1 – 13…
Когда-то Данила знал, что земля плоская, и она была плоской, и держалась на трех китах, старых, добродушных, страдающих под тяжестью ноши, от глобального потепления, загрязнения Мирового океана.
На плоской земле было удобно жить. Никуда не закатывались мячи и блестящие металлические шарики, которые и были его единственными игрушками в детстве. Да еще, пожалуй, кубарь, такая деревянная юла, которую запускали рывком коротенького ремешка, а потом подстегивали, заставляли крутиться почти бесконечно. Кубарь на плоской земле чувствовал себя замечательно, иногда он вращался с такой скоростью, что, казалось, замерев, стоит на месте и только переливается, плывет на его боках разноцветный узор. На плоской земле не было и никакого притяжения, Данила часто летал над нею и нисколько не боялся высоты.
Плоскость была хороша и в драке, она никому не давала преимущества, и бой был честен. Всегда побеждала справедливость, торжествовала правота, если, конечно, противник не брался за свинчатку.
Потом земля стала круглой, и куда-то задевались все мячи, шарики, кубарь больше не стоял на месте, а норовил закрутиться в темный угол и, наконец, исчез там. Круглая земля не давала стоять на месте, все время подталкивала: шагай, шагай, не стой на месте, ищи!.. И Данила ходил и однажды нашел старинные весы, этакое металлическое коромысло с крюком посередине. Весы были странные, их нельзя было уравновесить. Причем, когда на железные плечи весов не подвешивали никакого груза, они пребывали в полном равновесии. Данила нагружал на плечи весов одинаковые килограммовые гири, и равновесие тут же нарушалось. То перетягивала правая гиря, то левая – и так бесконечно. По ржавому металлу капризного прибора шли какие-то таинственные знаки, будто арабские. Данила попросил перевести надпись старого казаха – Миртая, который не признавал никакого жилища, кроме юрты. Юрту он поставил в самом центре села еще до рождения Данилы, сыновья и снохи давно предлагали старику хороший дом, начальство – квартиру на пятом этаже крупнопанельного дома, все завидовали таким предложениям, но Миртай отказывался, говорил: вся вселенная устроена, как моя юрта, зачем мне бросать ее?.. Странный был старик, не как все…
Миртай долго вглядывался в надпись на весах, закрывал глаза, как будто дремал, потом сказал:
– Мне этот язык незнаком, но здесь написано, что равновесие устанавливается не весами, если оно есть на земле…
Данила удивился, как же Миртай перевел надпись, если не знает этого языка?..
Жизнь потом сложилась так, что Данила нашел много странных вещей, как будто он притягивал их, а может, так оно и было? Вещи были всюду: в степи, что открывалась сразу за селом, в маленьком покосившемся магазинчике на позабытом хуторе, на чердаке собственного дома… Он иногда думал, что эти вещи сами искали его. Он складывал их сначала в большой шкаф, оставшийся от бабушки, потом вещи стали загромождать весь дом… И он почему-то знал, хотя не в книжках это вычитал, не по радио услышал, что все эти вещи были когда-то незаменимыми для людей, что расстались они с ними вынужденно, не по своей воле, и мечтают их вернуть, ищут их, но как им найти эти пыльные сюртуки, старинные книги, тяжелые подсвечники, связки писем, потускневшие портреты, пистолеты с отсыревшими зарядами, давнишние векселя, утерянные завещания?..
Он думал иногда, что, может быть, и родился для того, чтобы помогать находить утраченное, однажды показавшееся людям незначительным, ненужным, но обернувшееся вдруг самым дорогим. Как часто бывает такое в жизни!..
Данила родился в большом и богатом селе. Раньше в нем было два церковных прихода, и по праздникам все верующие умещались в храмах, молились, просили хорошего урожая, благодарили за дождь, если он бывал, поминали своих умерших, желали им царства небесного.
Новая власть, нагрянувшая с красными знаменами и пятиконечными звездами, церкви закрыла, в одной устроила клуб, во второй склад отходов. Часть народа разбежалась, часть померла, а остальным деваться было некуда, стали жить, как новая власть велела, сидеть на собраниях, плясать в самодеятельности и работать от зари до зари. И потихоньку село окрепло, не так, как прежде, но все-таки оправилось, ожило. Запели опять по утрам петухи, замычали коровы, люди знающие стали поговаривать о том, что и церкви откроют. Ну не обе, конечно, а одну… Слава Богу!..
Было это задолго до рождения Данилы. Однажды собрались женщины, те, кто постарше, смелее, и отправились к самому высшему районному начальству, которое сидело в двухэтажном оштукатуренном доме, разъезжало на «газике», а седьмого ноября кричало на площади торжественные лозунги.
Начальство выслушало женщин, не прерывало, не делало ненужных замечаний. А просили они открыть церковь, и громче всех Лукерья – бабушка Данилы.
– С Богом в душе, конечно, живем, – говорила она, – как же иначе?! Но без храма нелегко человеку!..
– Этот вопрос будет решен, – хмуро заверило женщин начальство, они не поверили, но делать нечего – отправились восвояси. Безбожное было начальство. А наутро они все пропали, а вместе с ними и старый слепой звонарь, доживавший свой век в глиняной мазанке, пару подслеповатых окон которой смотрели на старую церковь. Больше никто их не видел. Люди осторожно интересовались: куда же они подевались, куда?.. Может, они власти понадобились, но зачем?.. У власти вона какие молодцы мордастые, с револьверами, петлицами, для чего власти старухи?.. Какой с них прок, кормить зазря?.. И тогда кто-то тихонько сказал: на Остров подались, не иначе. Есть такая земля, где всем хорошо и никто никому не мешает. Хочешь петь – пой, желаешь плакать – пожалуйста, там нет ни голода, ни запретов…
Кто-то даже название земли той вспомнил – Беловодье… Беловодское царство… Хотя потом приезжали ученые лекторы и объясняли, что такого царства нет и быть не может, что все это выдумки, наука давно доказала невозможность существования этого царства, но в селе только укрепились в своей догадке: именно туда добралась-таки Лукерья с бабами. Там и поселились и по сей день здравы. Вот ведь как, сколько мужиков искали туда дорогу, а не нашли… Сотни лет про то царство люди баяли, и вот случилось…
А однажды Даниле приснилось, что едет он по тенистой лесной дороге на странной тележке. Телега, в общем, самая обычная, только доверху набита старыми вещами, а странное то, что едет она сама по себе. Никто ее не тянет, не толкает, а небольшой гривастый конек легко бежит рядом… И дальше снилось ему, что выезжает он из леса и видит большой деревянный мост, а перекинут он через широченную реку, а может, и через само синее море, а на другом берегу чудесный город, светлый, открытый… Он сразу понял – вот оно, Беловодье!.. Так ясно привиделся ему город этот, что разглядел он даже название одной из улиц – как будто Бархатная… И будто бы Данила пошел по этому мосту, по его теплым доскам, и так хорошо ему было идти, как будто ждало его впереди самое чудесное чудо…
Данила проснулся и стал размышлять. И чем больше думал, тем больше убеждался: сон не обманный, верный… Конечно же, город с Бархатной улицей есть!.. Не в нем ли живет его бабушка Лукерья?.. И разве не может телега катиться сама по себе? Если земля сейчас круглая, то нужна только хорошая смазка для колес, чтобы силу трения преодолеть, да и колеса на резиновом ходу, а потом толкни слегка телегу – и поедет она, не угонишься за ней!..
С телегой хлопот не было. Сельский кузнец почти задаром отдал, на легких колесах со стальными надежными спицами; гужевой-то транспорт кому теперь нужен? Все на мотоциклах, машинах, а сено на тракторе возят…
А вот смазку Данила долго подбирал. Остановился на топленом сливочном масле. Не успел смазать ось, как экипаж рванулся, еле удержал его. Данила даже не очень удивился – для того и существуют законы природы, чтобы служить людям.
Одним солнечным утром он загрузил в телегу свои находки, уложил их тщательно – пригодятся. Людей-то по свету много, может, кто и признает свои потери? – и он тронулся. Чтобы от зевак не отбиваться, не вести бесконечные технические споры с новаторами движения, впряг для виду в телегу молодого конька и поехал.
И куда, куда только человек рвется?.. Дорога неведома, припасов съестных никаких… А случатся волки, лихие люди, чем отбиваться?.. Нет, не разумом живет человек, не точными расчетами, а чем?.. Чем?.. Родился, крестился, учился, родители думали, что в люди выйдет, может, в летчики, а может, и на должность станет, но над ним дорога взяла силу, заколдовала, увела, должно быть, навсегда…
Месяц ли, год ли ездил на своей телеге Данила, менял старье на старье, выспрашивал верный путь, нужные координаты. Находились люди, которые будто бы сами бывали в Беловодье, даже книжки об этом написали, но дорогу подзабыли, память не держит мелочей, а может дорога та заколдована?..
Однажды подсел в телегу к Даниле усталый, хмурый мужичок. С виду непрост, очки на носу, а одежонка старая, тертая временем, непогодой. Ехали вместе не день, как-то у костра, за кашей с салом, мужичок разговорился. Оказалось, старый яицкий казак, большой ум, но отвергнутый, гонимый. А Даниле как раз он и нужен был. Земля сама сводит нуждающихся друг в друге. И рассказал он Даниле историю, хранимую яицкими казаками, которых прежде повелели называть уральскими, а ныне, говорят, и вообще их как будто нет. А они есть и не забыли о Беловодье. Потому что в стране той все по правде делается, чинится по справедливости. Правда это, или брехня, но потомки казаков верят этому. Тоска по казачьим вольницам не прошла. И поэтому ищут они, который уж век, заповедную землю, где царила бы благодать, где «истинная вера порождает истинное благочестие».
Вспомнил Данила, что где-то в телеге есть у него книжка, как-то вечером листал он ее: «Путешествие уральских казаков в „Беловодское царство“». Покопался в телеге и она, как будто ждала своего часа, легла на ладонь – небольшая совсем книжица, писанная неким Хохловым. Данила протянул ее старому казаку. Тот увидел, обрадовался ей, как старой знакомой:
– Как же, как же, произведение Григория Терентьевича, читали… А предисловие к ней написал сам Владимир Галактионович… Это тоже кое о чем говорит…
Он помолчал с полминуты, продолжил с прежней горячностью:
– Сердцем чую, что есть такая страна… Не дурнее нас люди были… Верили, да как верили! Скажешь, темные были?.. Нет, как раз просветленные… Ты любую вещь старинную возьми – глаз на ней радуется! Дома строили – до сих пор стоят, часы делали – идут точнее нынешних, книги писали, так одно слово – классики!.. Так почему же многие думают, что с Беловодьем они маху дали?.. Спросишь, так почему благодатная земля по сей день не открылась?.. Ан, не знаю, не скажу, может, греха на нас много… Вот казаки поручали специальным делегатам заниматься поисками, меч тали, чтобы все Уральское войско со временем могло туда переселиться… Но куда только не уводили казаков дороги, а все пока не вывели к нужному месту. Но земля эта близко, она есть… Ходим мы вокруг да около нее…
Старый казак часами мог говорить о Беловодье, горячился, норовил сорваться в спор, а Данила его и не очень слушал, иногда улыбался про себя: ведь катится же куда-то его телега? Не туда ли?..
Однажды Данила спросил:
– А вот найдете свое царство, туда все подадитесь?.. Тот долго молчал, смотрел на затухающий огонь, потом сказал:
– Может, кто и подастся, а большинство не тронутся никуда…
– Как же так? – поразился Данила.
– Притерпелись люди… А кроме того, нельзя превращать надежду в дом, шубу, город, страну… Вдруг в доме протечет крыша, а шубу потратит моль?.. А если в городе, не дай Бог, опрокинется трамвай или заведутся крысы?.. А на страну обрушится неурожай, завладеет ею недобрый царь?.. Что ж тогда станет с мечтой?.. Искать тогда другое царство?..
– Но ты ведь идешь в Беловодье?..
– Я иду, – только и ответил он. – Так ведь и ты туда идешь… Больше скажу: мы все, не успеем родиться, а уже начинаем искать для себя другое место – чтобы теплее в нем было, чтобы хлеба вдоволь, чтобы ветра и снега в лицо поменьше…
– Как тебя звать, человек? – вдруг точно ударило Данилу.
– Из Хохловых мы, а зовут меня Егорием…
– Не из тех ли? – удивленно спросил Данила. Казак в ответ только улыбнулся.
Глава шестая
..А– 10; Ы;4–3; 5–8; 4–2; 3 – 13. (2– 11;3–2; 3–1; 3–2; 4 – 10; 3–3; 2–5; Н).
Саша был космонавтом. Правда, не из тех, которые в крошечных капсулах мчатся над Землей, разглядывая планету в бронированный иллюминатор, и все время боятся нажать не на ту кнопку, потому что кнопок и рычажков ровно четыре с половиной тысячи. Саша входил в экспериментальную группу, занимающуюся дальним космосом, проблемами перемещения в пространстве со скоростью света и выше скорости света. Значительно выше этой скорости. Считалось, что никакое материальное тело не может достигнуть скорости света, но Сашины коллеги только смеялись, их опыты доказывали обратное. Они научились забрасывать различные предметы на расстояния в тысячи световых лет. Сначала отправили в район Малого Магелланова облака вымпел из лучшей нержавеющей стали (Саша ухитрился сделать себе из такой стали ножик для рыбалки, вечный), на котором крупными буквами написали разные научные данные, координаты Солнечной системы, а буквами чуть помельче имена ученых. Это на случай встречи с инопланетным разумом. Было там и Сашино имя. Потом такие вымпелы забрасывали в другие галактики, туманности и звездные скопления. Но ответа не было. Ученые ломали головы: то ли инопланетяне не могут разобраться в посланиях, то ли не хотят связываться с землянами, то ли все еще проще – нет никаких инопланетян и живем мы в бесконечном пустом, мертвом мире, в котором дрожит на ветру под солнечными лучами одна живая пылинка – Земля?
– Я уже сегодня слышал об этих самых разломах-переломах…
Есть такие места на земле, где в узлы собраны все ниточки… называй их как хочешь – разломами, переплетениями, соединениями…
Так что это за ниточки? – потерял терпение Игнат.
– Те самые, на которые мы все привязаны, как живцы на закидушках, и мечтаем, чтобы клюнула самая завидная судьба… Дерни за нужную ниточку, и все переменится…
– А при чем здесь это письмо?
– Мне дал его для тебя Самойл, который считается главным у людей, живущих в старых дымоходах… Видел когда-нибудь их?
– Видел, – вспомнил он бледные лица, горящие в темноте глаза, совершенно неслышную походку этих низкорослых, негромких людей, редко выходящих из своих укромных обиталищ. Они никогда не показываются посторонним, но Игната и Бочарова не опасались, неизвестно почему, может, думали, что те рано или поздно присоединятся к их свободолюбивому племени. За своих принимали Игната и Бочарова и люди чердаков и подвалов.
– Ну и что этот Самойл? Ну и что этот конверт? – Игнат подумал, что Академик никогда не закончит свой несвязный рассказ.
– Письмо это исполняет все желания… Только раз в восемьсот лет показывается оно людям, и обычно требуется переписать его от руки тысячу двести раз и отправить его по стольким же адресам – и все, что попросишь, – сбудется. Но если письмо обнаруживается в таком месте, то нужно просто приписать к нему свои желания и бросить в нужный почтовый ящик… Все, что захочешь, обязательно сбудется. Обязательно!.. Пожелаешь богатства – получи полные сундуки, захочешь любви – хоть захлебнись в ней!.. Это заповедное письмо счастья, понял?
Игнат вспомнил о ящиках из-под матричного картона, на которых они с матерью сидели дома, и сказал Академику:
– Да, неплохо было бы мне разбогатеть!.. Я купил бы матери четыре стула и диван… И комод… И обои в цветочек… Можно такое?..
– В том-то и дело, что можно! Наконец ты понял…
– Заливаешь, дядя?! – как можно больше иронии постарался вложить Игнат в свой вопрос, но в иронию эту помимо его воли вкралась и надежда.
– Зачем мне заливать?..
– Так разбогатей сам, купи стулья, купи этажерки для книг!.. Раскладушку купи!..
– Я бы с большим удовольствием, только письмо твое именное, посмотри, что на нем сверху написано: «Игнат, не бойся преград!..»
– Игнатов на свете много…
– Говорю тебе – именное. Зачем мне врать… Самойл сказал, что оно давно тебя дожидается… Другим Игнатам, наверное, припасены другие конверты… Где-нибудь есть и мое… только пока не нашлось, да и найдется ли?.. Говорят, что не каждому дано загадывать судьбу… А твоя – вот она, бери, живи, как напишешь…
– Сейчас, сейчас! – крикнул он вниз тете Марусе, продолжающей призывать его к тарелке с кашей.
– А про себя я вот что тебе скажу… Я тысячу книг прочитал, но посмотри, какие это книги? Выброшенные, покалеченные, с вырванными страницами. За последние десять лет я ни одной книги от начала до конца не прочитал – то начала нет, то из середины выдраны страницы, то из эпилога – и всегда обрываются мои книжки на самом интересном месте… Неинтересные места не вырывают… Яне знаю, чем кончилось дело в «Капитанской дочке» – хорошо ли все сложилось у Гринева? А Швабрин получил ли по заслугам? А Пугачев, Пугачев в итоге победил?.. И за Анну Каренину переживаю – не случилось бы с ней худого!.. А Воланд со свитой убрались из Москвы?.. Не в наш ли город?.. А не можешь мне сказать, выздоровела Патриция Хольман?.. Ах, не читал?..
Он задумался на минуту, продолжил:
– Хочу тебя попросить, когда будешь чего-нибудь загадывать, не поленись добавить всего одну строчку про меня – чтобы мне доставались целые книги – хоть потрепанные, хоть с загнутыми страницами, но целые, со всеми главами, со всеми предисловиями и послесловиями!.. Добавишь эту строчку, а? Что тебе стоит?..
– Так давай, я прямо сейчас и напишу эту строчку! – сказал Игнат. – Чего тянуть? И себе тысяч десять попрошу, нет – двадцать пять!.. Огрызок карандаша в кармане найдется…
Не торопись. Сначала нужно найти, где расположен этот почтовый ящик, а потом уже и загадывать. А где он находится – в какой стране, в каком краю, в каком городе или деревне? – никто не знает… Я слышал, что на каком-то острове… Так что придется тебе, малец, поплутать по свету… Но когда время придет писать желания – поймешь, что оно пришло, не ошибешься.
Игнат махнул рукой: что поделать, если выпадет плутать?.. Кто в жизни не плутал? Он ни на минуту не поверил придумке Бочарова с этим засаленным конвертом, но выбрасывать его не стал: все-таки вдруг не зря черная старушка толковала о всяких разломах? Чего только в жизни не бывает!
– Ладно, я пошел! – он поправил лестницу на плече и двинулся дальше по крыше.
– Пока! – сказал Бочаров. – Возвращайся скорее…
Он не произнес этого вслух, но ему вдруг показалось, что кто-то расслышал эти слова. Тонкий слух у этого «кто-то»… Игнат подошел к разрушающейся арке, небольшой лестницы едва хватило, чтобы перебросить ее через образовавшийся провал. Он осторожно ступил на эти ненадежные мостки, из-под ног полетело кирпичное крошево, он сделал еще шаг, деревянная лестница затрещала; он не успел испугаться – прыгнул и легко оказался на другой стороне каменного обрыва. Лестница же соскользнула с рассыпающейся кирпичной кладки, секунду балансировала на своде арки и рухнула вниз. «Как же теперь возвращаться?» – мелькнуло у него в голове, но он отогнал эту мысль, как будто возвращаться не собирался. Почему?
Он прошел по крыше типографского клуба, потом – склада, второго склада и вышел к высоченной кирпичной стене, подтянулся на руках и оказался на самом гребне стены – весь квартал оказался как на ладони. Осторожно ступая, он прошел метров двадцать и оказался на краю еще одного кирпичного каньона – здесь тоже старинная кладка оказалась разрушенной, причем провал был не менее трех-четырех метров и нечего было думать перепрыгнуть через него, да еще на такой высоте. Между тем, Игнат был уверен, что еще несколько дней назад, как и в первом случае, никакого провала здесь не было. «Как будто отрезают мне все пути, – подумал он и усмехнулся: – Полная чепуха, кто все это может предусмотреть, а главное – кому это нужно?..»
Оставался один путь – идти по черепичной крыше кладовой столовой национальных блюд, но черепица была в таком состоянии, что лучше было бы пробираться по минному полю. Но выбора не было – он спустился на крышу кладовой. Черепица трещала, казалось, что вот сейчас он полетит вниз – на огромные грязные кастрюли, мешки с проросшей картошкой, разбитые столы, безногие стулья. И тут он заметил на крыше нечто наподобие квадратного люка, черневшего ржавым железом на фоне серой черепицы. Он осторожно подошел к люку – вход охранял крошечный замок, наверное, таким замыкали некогда матросские сундучки. Замок как бы приглашал сбить его. Никогда прежде не видел Игнат этот люк, впрочем, и не присматривался особенно. Он дернул замок, и тот тут же открылся, а может, только притворялся закрытым.
Игнат попытался открыть люк, он тоже легко поддался. Он заглянул в образовавшийся сумрачный проем и увидел, что внутрь ведет узенькая металлическая лестница. И совершенно коротенькая – ступенек пять-шесть – и упирается эта матросская лесенка в деревянный настил, выглядевший древним, трухлявым. Игнат спустился на него, предательски скрипнули доски, ему показалось даже, что весь настил повело куда-то в сторону. Он вцепился руками в прохладные поручни, но доски удержались. Глаза привыкли к темноте, и он рассмотрел, что настил, на котором он стоял, – это некое подобие узкого деревянного балкона или галереи, протянувшейся вдоль старинной кирпичной стены. А внизу как раз и громоздились старые кастрюли, погнутые противни, волглые мешки со свеклой, всякая гадость из дешевой столовой. Наверное, снизу эта галерея под самой крышей была незаметна, воспринималась как обычное переплетение бревен и досок, да и кто будет таращить глаза, высматривать хоть что-то в этом хаосе строений, стен, заборов, проходов и арок, всего того, что накопил дряхлеющий город за последние четыреста лет, а может, и больше?..
Игнат двинулся по балкону, доски под ногами кряхтели, прогибались. Паутины было столько, что казалось – сейчас набросятся со всех сторон злобные пауки, стерегущие эти заповедные края, и выпьют всю кровь до капли. Пауки решили не трогать его, и он благополучно добрался до конца галереи. Она упиралась в дощатую дверцу, закрытую на стальной крючок. Из-под двери пробивались неровные полоски света. Игнат открыл крючок, толкнул рукой дощатую преграду. И зажмурился от потока солнечных лучей. Он стоял на крыше какого-то приземистого строения, за которым простирался огромный заасфальтированный двор. Ни этого строения, ни этого двора он прежде никогда не видел, чудо, да и только! Как могли они скрываться среди этих каменных теснин?.. Бывает ведь такое!..
В центре двора стоял самолет, пилоты располагались рядом со своей крылатой машиной, курили, пересмеивались. Слов их не было слышно из-за тарахтения мотора, но видно было, что настроение у авиаторов прекрасное. Да и могло ли быть иначе – погода летная, горючего полные баки, рядом надежные товарищи – душа так и просится в полет!
Пилоты заметили Игната, принялись махать ему руками, дескать, мы здесь, давно ждем тебя.
Один из них, чернявый, усатый, стройный, затянутый в кожу, перепоясанный ремнями, перекричал мотор:
– Командир, сюда! Все по местам!
Авиаторы растоптали папиросы, поправили портупеи и, придерживая маузеры, полезли в содрогающееся нутро самолета.
Игнат легко спустился с крыши, пошел к самолету. Навстречу ему чернявый ударил по асфальту строевым шагом, доложил звонко:
– Экипаж к полету готов! Машина исправна, синоптики дают «добро»!.. Отлично!..
Игнат положил ладонь на крыло; тонкая и прочная перкаль была тепла и чуть-чуть шершава.
«Пора!» – подумал он, и сам удивился этому: куда? Почему пора? Однако отвечать на эти вопросы ему совершенно не хотелось. Или ответ был известен давно?..
Он вспомнил Бочарова, который обещал объяснить все матери Игната. Выходит, он знал о том, что Игнат отправится в полет с этими бравыми авиаторами?.. И черная старушка у дома Мизиновых намекала на полет, говорила, что крылья его выдержат… Нет, не зря она про разломы эти самые толковала…
Чернявый, гожий летчик, так понравившийся продавщице, протянул Игнату парашют:
– Дорога дальняя…
Все знали, что дальняя, а к соседям-то можно пешком или на велосипеде.
Игнат протиснулся в кабину. Мерцание приборов, подрагивание стрелок, сияние крошечных лампочек – пора, пора…
– Вперед! – скомандовал Игнат, и в эту самую секунду во дворе появился вихрем мчавшийся велосипедист. Бывший истребитель Харитон Харитонович. Как раз успел!
– Стой! – закричал он. – Не сметь без меня! Без меня!.. Стой!
За секунду до разбега самолета Харитон Харитонович оказался на борту. Взревел двигатель, и помчались мимо крыла мусорные ящики, забытая кем-то зеленая полуторка без колес, бочки с карбидом, сваленные у какого-то склада, – все, что в изобилии водится во дворах, – заброшенное, никому не нужное, ржавое и перекошенное – непонятно что. Все это промелькнуло за секунду и провалилось вниз, наклонилось, закружилось – и самолет, промчавшись над бурыми крышами покидаемого города, потянулся кверху, к облакам, где и место таким могучим машинам.
– Точно я попал! – радовался Харитон Харитонович. – Куда курс держим?
– Только вперед! – повторил Игнат.
– Ты командир, тебе виднее, – не стал спорить бывший истребитель.
А Игнату вдруг стало грустно, он вспомнил мать, подумал, найдет ли нужные слова для нее Бочаров, успокоит или, наоборот, заставит лить слезы? Что с него взять, не прочитавшего до конца ни одной книжки?..
Игнат украдкой вздохнул: прости, милая, мамочка. Так надо!.. Надо?
А самолет плыл над неширокой ленточкой Урала, отражался чайкой в зеленоватой воде, отражение атаковали ненасытные жерехи, пытаясь сбить его мощными обмахами. Вслед за ними поднимались из сумрачных глубин под корягами гигантские сомы, провожая самолет взглядами крошечных глазок… На заливных лугах в траве по пояс звенели литовками косцы, махали руками вслед воздушным путешественникам, кричали: «В добрый путь!..»
«Мы вернемся, обязательно!..» – сами собой в ответ шептали губы Игната. Но никто это не слышал.
Только вперед!..
Глава пятая
Данила
Раз, два, три, четыре —
Меня грамоте учили:
Не считать, не писать,
Только по полу скакать.
…2–3; 1–2; 1 – 13…
Когда-то Данила знал, что земля плоская, и она была плоской, и держалась на трех китах, старых, добродушных, страдающих под тяжестью ноши, от глобального потепления, загрязнения Мирового океана.
На плоской земле было удобно жить. Никуда не закатывались мячи и блестящие металлические шарики, которые и были его единственными игрушками в детстве. Да еще, пожалуй, кубарь, такая деревянная юла, которую запускали рывком коротенького ремешка, а потом подстегивали, заставляли крутиться почти бесконечно. Кубарь на плоской земле чувствовал себя замечательно, иногда он вращался с такой скоростью, что, казалось, замерев, стоит на месте и только переливается, плывет на его боках разноцветный узор. На плоской земле не было и никакого притяжения, Данила часто летал над нею и нисколько не боялся высоты.
Плоскость была хороша и в драке, она никому не давала преимущества, и бой был честен. Всегда побеждала справедливость, торжествовала правота, если, конечно, противник не брался за свинчатку.
Потом земля стала круглой, и куда-то задевались все мячи, шарики, кубарь больше не стоял на месте, а норовил закрутиться в темный угол и, наконец, исчез там. Круглая земля не давала стоять на месте, все время подталкивала: шагай, шагай, не стой на месте, ищи!.. И Данила ходил и однажды нашел старинные весы, этакое металлическое коромысло с крюком посередине. Весы были странные, их нельзя было уравновесить. Причем, когда на железные плечи весов не подвешивали никакого груза, они пребывали в полном равновесии. Данила нагружал на плечи весов одинаковые килограммовые гири, и равновесие тут же нарушалось. То перетягивала правая гиря, то левая – и так бесконечно. По ржавому металлу капризного прибора шли какие-то таинственные знаки, будто арабские. Данила попросил перевести надпись старого казаха – Миртая, который не признавал никакого жилища, кроме юрты. Юрту он поставил в самом центре села еще до рождения Данилы, сыновья и снохи давно предлагали старику хороший дом, начальство – квартиру на пятом этаже крупнопанельного дома, все завидовали таким предложениям, но Миртай отказывался, говорил: вся вселенная устроена, как моя юрта, зачем мне бросать ее?.. Странный был старик, не как все…
Миртай долго вглядывался в надпись на весах, закрывал глаза, как будто дремал, потом сказал:
– Мне этот язык незнаком, но здесь написано, что равновесие устанавливается не весами, если оно есть на земле…
Данила удивился, как же Миртай перевел надпись, если не знает этого языка?..
Жизнь потом сложилась так, что Данила нашел много странных вещей, как будто он притягивал их, а может, так оно и было? Вещи были всюду: в степи, что открывалась сразу за селом, в маленьком покосившемся магазинчике на позабытом хуторе, на чердаке собственного дома… Он иногда думал, что эти вещи сами искали его. Он складывал их сначала в большой шкаф, оставшийся от бабушки, потом вещи стали загромождать весь дом… И он почему-то знал, хотя не в книжках это вычитал, не по радио услышал, что все эти вещи были когда-то незаменимыми для людей, что расстались они с ними вынужденно, не по своей воле, и мечтают их вернуть, ищут их, но как им найти эти пыльные сюртуки, старинные книги, тяжелые подсвечники, связки писем, потускневшие портреты, пистолеты с отсыревшими зарядами, давнишние векселя, утерянные завещания?..
Он думал иногда, что, может быть, и родился для того, чтобы помогать находить утраченное, однажды показавшееся людям незначительным, ненужным, но обернувшееся вдруг самым дорогим. Как часто бывает такое в жизни!..
Данила родился в большом и богатом селе. Раньше в нем было два церковных прихода, и по праздникам все верующие умещались в храмах, молились, просили хорошего урожая, благодарили за дождь, если он бывал, поминали своих умерших, желали им царства небесного.
Новая власть, нагрянувшая с красными знаменами и пятиконечными звездами, церкви закрыла, в одной устроила клуб, во второй склад отходов. Часть народа разбежалась, часть померла, а остальным деваться было некуда, стали жить, как новая власть велела, сидеть на собраниях, плясать в самодеятельности и работать от зари до зари. И потихоньку село окрепло, не так, как прежде, но все-таки оправилось, ожило. Запели опять по утрам петухи, замычали коровы, люди знающие стали поговаривать о том, что и церкви откроют. Ну не обе, конечно, а одну… Слава Богу!..
Было это задолго до рождения Данилы. Однажды собрались женщины, те, кто постарше, смелее, и отправились к самому высшему районному начальству, которое сидело в двухэтажном оштукатуренном доме, разъезжало на «газике», а седьмого ноября кричало на площади торжественные лозунги.
Начальство выслушало женщин, не прерывало, не делало ненужных замечаний. А просили они открыть церковь, и громче всех Лукерья – бабушка Данилы.
– С Богом в душе, конечно, живем, – говорила она, – как же иначе?! Но без храма нелегко человеку!..
– Этот вопрос будет решен, – хмуро заверило женщин начальство, они не поверили, но делать нечего – отправились восвояси. Безбожное было начальство. А наутро они все пропали, а вместе с ними и старый слепой звонарь, доживавший свой век в глиняной мазанке, пару подслеповатых окон которой смотрели на старую церковь. Больше никто их не видел. Люди осторожно интересовались: куда же они подевались, куда?.. Может, они власти понадобились, но зачем?.. У власти вона какие молодцы мордастые, с револьверами, петлицами, для чего власти старухи?.. Какой с них прок, кормить зазря?.. И тогда кто-то тихонько сказал: на Остров подались, не иначе. Есть такая земля, где всем хорошо и никто никому не мешает. Хочешь петь – пой, желаешь плакать – пожалуйста, там нет ни голода, ни запретов…
Кто-то даже название земли той вспомнил – Беловодье… Беловодское царство… Хотя потом приезжали ученые лекторы и объясняли, что такого царства нет и быть не может, что все это выдумки, наука давно доказала невозможность существования этого царства, но в селе только укрепились в своей догадке: именно туда добралась-таки Лукерья с бабами. Там и поселились и по сей день здравы. Вот ведь как, сколько мужиков искали туда дорогу, а не нашли… Сотни лет про то царство люди баяли, и вот случилось…
А однажды Даниле приснилось, что едет он по тенистой лесной дороге на странной тележке. Телега, в общем, самая обычная, только доверху набита старыми вещами, а странное то, что едет она сама по себе. Никто ее не тянет, не толкает, а небольшой гривастый конек легко бежит рядом… И дальше снилось ему, что выезжает он из леса и видит большой деревянный мост, а перекинут он через широченную реку, а может, и через само синее море, а на другом берегу чудесный город, светлый, открытый… Он сразу понял – вот оно, Беловодье!.. Так ясно привиделся ему город этот, что разглядел он даже название одной из улиц – как будто Бархатная… И будто бы Данила пошел по этому мосту, по его теплым доскам, и так хорошо ему было идти, как будто ждало его впереди самое чудесное чудо…
Данила проснулся и стал размышлять. И чем больше думал, тем больше убеждался: сон не обманный, верный… Конечно же, город с Бархатной улицей есть!.. Не в нем ли живет его бабушка Лукерья?.. И разве не может телега катиться сама по себе? Если земля сейчас круглая, то нужна только хорошая смазка для колес, чтобы силу трения преодолеть, да и колеса на резиновом ходу, а потом толкни слегка телегу – и поедет она, не угонишься за ней!..
С телегой хлопот не было. Сельский кузнец почти задаром отдал, на легких колесах со стальными надежными спицами; гужевой-то транспорт кому теперь нужен? Все на мотоциклах, машинах, а сено на тракторе возят…
А вот смазку Данила долго подбирал. Остановился на топленом сливочном масле. Не успел смазать ось, как экипаж рванулся, еле удержал его. Данила даже не очень удивился – для того и существуют законы природы, чтобы служить людям.
Одним солнечным утром он загрузил в телегу свои находки, уложил их тщательно – пригодятся. Людей-то по свету много, может, кто и признает свои потери? – и он тронулся. Чтобы от зевак не отбиваться, не вести бесконечные технические споры с новаторами движения, впряг для виду в телегу молодого конька и поехал.
И куда, куда только человек рвется?.. Дорога неведома, припасов съестных никаких… А случатся волки, лихие люди, чем отбиваться?.. Нет, не разумом живет человек, не точными расчетами, а чем?.. Чем?.. Родился, крестился, учился, родители думали, что в люди выйдет, может, в летчики, а может, и на должность станет, но над ним дорога взяла силу, заколдовала, увела, должно быть, навсегда…
Месяц ли, год ли ездил на своей телеге Данила, менял старье на старье, выспрашивал верный путь, нужные координаты. Находились люди, которые будто бы сами бывали в Беловодье, даже книжки об этом написали, но дорогу подзабыли, память не держит мелочей, а может дорога та заколдована?..
Однажды подсел в телегу к Даниле усталый, хмурый мужичок. С виду непрост, очки на носу, а одежонка старая, тертая временем, непогодой. Ехали вместе не день, как-то у костра, за кашей с салом, мужичок разговорился. Оказалось, старый яицкий казак, большой ум, но отвергнутый, гонимый. А Даниле как раз он и нужен был. Земля сама сводит нуждающихся друг в друге. И рассказал он Даниле историю, хранимую яицкими казаками, которых прежде повелели называть уральскими, а ныне, говорят, и вообще их как будто нет. А они есть и не забыли о Беловодье. Потому что в стране той все по правде делается, чинится по справедливости. Правда это, или брехня, но потомки казаков верят этому. Тоска по казачьим вольницам не прошла. И поэтому ищут они, который уж век, заповедную землю, где царила бы благодать, где «истинная вера порождает истинное благочестие».
Вспомнил Данила, что где-то в телеге есть у него книжка, как-то вечером листал он ее: «Путешествие уральских казаков в „Беловодское царство“». Покопался в телеге и она, как будто ждала своего часа, легла на ладонь – небольшая совсем книжица, писанная неким Хохловым. Данила протянул ее старому казаку. Тот увидел, обрадовался ей, как старой знакомой:
– Как же, как же, произведение Григория Терентьевича, читали… А предисловие к ней написал сам Владимир Галактионович… Это тоже кое о чем говорит…
Он помолчал с полминуты, продолжил с прежней горячностью:
– Сердцем чую, что есть такая страна… Не дурнее нас люди были… Верили, да как верили! Скажешь, темные были?.. Нет, как раз просветленные… Ты любую вещь старинную возьми – глаз на ней радуется! Дома строили – до сих пор стоят, часы делали – идут точнее нынешних, книги писали, так одно слово – классики!.. Так почему же многие думают, что с Беловодьем они маху дали?.. Спросишь, так почему благодатная земля по сей день не открылась?.. Ан, не знаю, не скажу, может, греха на нас много… Вот казаки поручали специальным делегатам заниматься поисками, меч тали, чтобы все Уральское войско со временем могло туда переселиться… Но куда только не уводили казаков дороги, а все пока не вывели к нужному месту. Но земля эта близко, она есть… Ходим мы вокруг да около нее…
Старый казак часами мог говорить о Беловодье, горячился, норовил сорваться в спор, а Данила его и не очень слушал, иногда улыбался про себя: ведь катится же куда-то его телега? Не туда ли?..
Однажды Данила спросил:
– А вот найдете свое царство, туда все подадитесь?.. Тот долго молчал, смотрел на затухающий огонь, потом сказал:
– Может, кто и подастся, а большинство не тронутся никуда…
– Как же так? – поразился Данила.
– Притерпелись люди… А кроме того, нельзя превращать надежду в дом, шубу, город, страну… Вдруг в доме протечет крыша, а шубу потратит моль?.. А если в городе, не дай Бог, опрокинется трамвай или заведутся крысы?.. А на страну обрушится неурожай, завладеет ею недобрый царь?.. Что ж тогда станет с мечтой?.. Искать тогда другое царство?..
– Но ты ведь идешь в Беловодье?..
– Я иду, – только и ответил он. – Так ведь и ты туда идешь… Больше скажу: мы все, не успеем родиться, а уже начинаем искать для себя другое место – чтобы теплее в нем было, чтобы хлеба вдоволь, чтобы ветра и снега в лицо поменьше…
– Как тебя звать, человек? – вдруг точно ударило Данилу.
– Из Хохловых мы, а зовут меня Егорием…
– Не из тех ли? – удивленно спросил Данила. Казак в ответ только улыбнулся.
Глава шестая
Кони на балконе
…Раз, два, три, четыре, пять
– я иду искать…
Раз, два, три, четыре, пять,
Шесть, семь, восемь, девять, десять,
Царь велел тебя повесить…
..А– 10; Ы;4–3; 5–8; 4–2; 3 – 13. (2– 11;3–2; 3–1; 3–2; 4 – 10; 3–3; 2–5; Н).
Саша был космонавтом. Правда, не из тех, которые в крошечных капсулах мчатся над Землей, разглядывая планету в бронированный иллюминатор, и все время боятся нажать не на ту кнопку, потому что кнопок и рычажков ровно четыре с половиной тысячи. Саша входил в экспериментальную группу, занимающуюся дальним космосом, проблемами перемещения в пространстве со скоростью света и выше скорости света. Значительно выше этой скорости. Считалось, что никакое материальное тело не может достигнуть скорости света, но Сашины коллеги только смеялись, их опыты доказывали обратное. Они научились забрасывать различные предметы на расстояния в тысячи световых лет. Сначала отправили в район Малого Магелланова облака вымпел из лучшей нержавеющей стали (Саша ухитрился сделать себе из такой стали ножик для рыбалки, вечный), на котором крупными буквами написали разные научные данные, координаты Солнечной системы, а буквами чуть помельче имена ученых. Это на случай встречи с инопланетным разумом. Было там и Сашино имя. Потом такие вымпелы забрасывали в другие галактики, туманности и звездные скопления. Но ответа не было. Ученые ломали головы: то ли инопланетяне не могут разобраться в посланиях, то ли не хотят связываться с землянами, то ли все еще проще – нет никаких инопланетян и живем мы в бесконечном пустом, мертвом мире, в котором дрожит на ветру под солнечными лучами одна живая пылинка – Земля?