Страница:
Рене Генон — антипод Метерлинка. Несмотря на такие заглавия, как «Корональная артерия и солнечный луч» или «Божественное путешествие», нам не грозит столкнуться с разгулом воображения или недостоверными суждениями; мысль излагается строго и точно, свидетельствуя о сильном и логичного уме. Многочисленные упоминания связей с другими традициями — библейской, арабской, египетской, даосской — усиливают привлекательность этой книги, которая является знаменательной вехой в нашем познании Востока».
«Сложность этой книги, которую следует читать страницу за страницей, вполне оправдывает себя.
Мсье Рене Генон с исчерпывающей ясностью излагает метафизические индуистские учения, объясняет разницу между понятиями Само и я, но его книгу никоим образом нельзя причислить к «популяризаторским». Не говоря уже о том, что эти концепции просто невозможно «популяризировать». Мсье Рене Генон довольствуется тем, что вносит уточнения, проясняет нюансы, ранее плохо доступные даже для интеллектуальной элиты, и приглашает эту элиту подняться до понимания этой доктрины в её незапятнанной чистоте.
Его книга имеет ценность учения, преподнесенного истинным знатоком; хотя, возможно, несколько излишне суховата. Но какое ослепляющее впечатление оставляет она по прочтении! Читайте Шанкарачарья (Scankaracharya) в переводе мсье Рене Генона.
Это книга, которую хочется перечитать».
«Азии, её учениям, её искусству грозит мода. Слово «угроза» может показаться лишком сильным. Однако, это не так. Всему высокому и знатному мода способна принести немало зла; она укрывает личной то, с чего намеревается снять покров; она профанирует и даже нередко оскверняет всё благородное, и идеи, которые она из этого извлекает, столь обыденны и столь извращены, что, поистине, пожалеешь о тех временах, когда эти вещи хранились в чистоте и покое, скрытые от жадных рук публики. К сожалению, наше время, похоже, не способно создать ничего, кроме модных безделушек. Всё возбуждает волнение, но ничто не находит внутреннего отклика, сплошное любопытство при полном отсутствии внимания, алчность, наряду с расточительством, похоже, наше время обречено недооценивать всё, заслуживающее высокой оценки. Нет никакого сомнения, что влияние Азии достигло наших краёв. Но есть все основания опасаться, что это влияние останется поверхностным, и всё закончится контрабандным буддизмом и шарлатанством.
Тем более важно указать читателям книги, которые помогут составить им истинное представление о этой великой Азии. С этой точки зрения равного одобрения заслуживают две работы. Одна из них, «Человек и его становление согласно Веданте», принадлежит перу мсье Рене Генона. Всем, кто серьёзно интересуется Востоком, знакомы книги этого автора. Количество затронутых в них идей столь велико, что даже бесполезно пытаться описать их в двух словах. Скажем лишь, что одним из основных достоинств этих книг является то, что они переводят внимание читателя с избитых идей на самую суть предмета, то есть на ту общую ценность, которую представляют для человечества учения, сохранившиеся в Азии».
Окончание статьи посвящено переводу «Жизни Миларепы» Ж. Бако.
Париж, 26 января 1925 г.
51, улица Сан. Луи-ан-Л'иль (IVe)
Милостивый сударь,
Похоже, я с каждым разом все больше запаздываю с ответами; прежде всего, позвольте мне пожелать вам крепкого здоровья, ибо, судя по вашему последнему письму, вы чувствуете себя не очень хорошо.
Я рад, что вам доставило удовольствие чтение «Миларепы»; к тому же, противное меня немало удивило бы. В той же коллекции был опубликован ещё один перевод Бако: «Три тибетских таинства»; он также хорош, но в него включены тексты скорее литературного толка, что менее интересно для нас.
Думаю, что упомянутая вами книга П. Хука (P. Huc) является переизданием его путевых заметок, написанных после путешествия по Тибету и Татарии; по сути в ней нет ничего, касающегося доктрин; там встречаются довольно любопытные описания, но это всё.
Должно быть под работой Бёме, переведенной на итальянский, имеется в виду «De signatura rerum»; мне кажется, смысл названия передан неточно. Что до книги Кампанеллы, я с ней не знаком; я читал только рецензию на неё в последнем номере «Игниса» («Ignis»). Фрагменты из Зогара, опубликованные у Ридера (Rieder), на самом деле представляют собой выжимки из перевода Жана де Поли; сам я их не видел, но говорят, что они довольно неплохо подобраны.
Что до Меа, то его книги настолько пропитаны теософизмом, что я сильно сомневаюсь, что из них можно извлечь что-либо полезное.
Кстати, по поводу теософизма, знаете ли вы, что новый Мессия (Кришнамурти) в самое ближайшее время намеревается выступить с торжественным воззванием, обставив своё выступление самым экстравагантным образом? Какое ребячество!
Вы спрашивали меня, что представляет собой журнал «Ультра»; он квалифицирует себя как «независимое теософское» издание, это означает, что он является органом одной группы, отделившейся от «безантовского» Теософского общества (группа «Рим», 5, виа Грегориана). Вот копия заметки Эволы, появившейся в этом журнале (в статье под названием «Проблема Востока и Запада»), в которой он говорит обо мне:
«Понятно, что речь идёт о Востоке и Западе как о двух идеальных типах, которые могут совпадать в общей направленности двух культур, но расходятся в их частностях. Так, например, такие сегодняшние течения как интуиционизм, актуальный идеализм, иррационализм в целом могут быть объяснены принципом эроса. Однако прагматизм заслуживает некоторых оговорок. Кроме того, мы не можем согласится с положением, выдвинутым Р. Геноном («Восток и Запад»), согласно которому «научность» и чувственная жизнь являются взаимосвязанными элементами. Действительно, западная наука используется в практических целях. Однако не следует смешивать две разные вещи: если бы научное познание природы ограничилось бы удовлетворением простых нужд и потребностей, оно не продвинулось бы ни на шаг. Между тем, как уже указывалось, наука находит своё удовлетворение в подчинении себя первичной манифестации принципа овладения собственным Я и его утверждения — что составляет метафизическую ценность. Если же то, что стало возможным благодаря этому принципу, который сам по себе превосходит как чувственную жизнь потребностей, так и жизнь «чистой интеллектуальности», которой, как добрый рационалист, суеверно поклоняется Генон — используется элементами, чуждыми этому принципу, то это совсем другой вопрос. Но остаётся сама ценность, которая придаёт западной культуре её значение и своеобразие. Мы согласны с Геноном в том, что принцип абсолютного не имеет ничего общего с чувственным, моралистическим и отвлечённо рассудочным элементом; но, в отличие от Генона, мы утверждаем, что он равным образом не имеет ничего общего с исповедуемой им «чистой интеллектуальностью» или «метафизикой». Именно поскольку мы знаем, что она представляет собой, мы с более высокого уровня отрицаем, что эта интеллектуальность может быть противопоставлена рациональному, подобно тому, как это делал например Гегель (противопоставляя Vernuft и Verstand [45]). Таким образом, мы утверждаем, что принцип абсолютного суть потенция (шакти), и любая система, которая на метафизическом уровне ставит что-либо прежде или выше потенции, является рационалистической (в том пренебрежительном смысле, в котором использует это слово Генон) и абстрактной». [46]
Как видите, Эволе хватает самомнения; я же продолжаю настаивать на том, что он совсем не понимает, что мы имеем в виду под «интеллектуальностью», «познанием», «созерцанием» и т. п., и даже не способен отличить «инициатическую» точку зрения от «профанической». Похоже, он собирается написать отзыв на мою работу, посвященную Веданте, для журнала «Реалистический Идеализм» («L'Idealismo Realistico»); посмотрим, что из этого выйдет. Как бы то ни было, несмотря на всё, что я пытался ему втолковать, он упорно продолжает обнаруживать в Веданте «рационализм», хотя и вынужден признать, что он использует слово «рационализм» в совсем ином смысле, чем тот, который придают ему обычно.
Вы, наверное, заметили, что выпуск «Игниса» приостановлен: Регини больше не может заниматься всем почти в одиночку, точнее не может больше отдавать этому изданию всё своё время, что просто невозможно в нынешних обстоятельствах. Многие обещали ему помощь, но эти обещания так и остались словами; к сожалению, сегодня это обычное дело. Думаю, вы видели в последнем номере мою статью о Жозефе де Местре, в связи с книгами Эмиля Дерменгема (Emile Dermenghem).
Я высылаю вам номер «Кандида» со статьёй обо мне, о которой я говорил вам в прошлом письме. Помимо этого, не могу вам сообщить ничего нового; написание рецензий требует времени и, кроме того, многим, похоже, затруднительно говорить о моей последней книге. Как только появится что-нибудь заслуживающее внимания, я обязательно сообщу вам об этом.
Сказанное вами относительно концепции Дхармы в джайнизме, мне представляется очень верным, я так же, как и вы, уверен, что в этом он не имеет существенных отличий от ортодоксального учения. Однако, они довольно своеобразно толкуют понятия лока и алока; по-моему, вы совершенно правильно переводите первое как «мир форм».
Что до sphota, то это концепция, выдвинутая некоторыми грамматистами, дискуссия по поводу которой, упомянутая вами, показала её бесплодность. Вполне понятно, что подход грамматистов всегда является чисто внешним и аналитическим; он затрагивает только форму слова как набор отдельных фонетических элементов; синтетически и в самом себе слово даже не рассматривается. Именно искусственность этого подхода обусловливает введение sphota; в этом вы совершенно правы. Несомненно и то, что эта дискуссия куда более важна, чем то кажется при поверхностном взгляде; но не стоит ждать от современных филологов понимания этого; всё, затрагивающее истинную природу языка, полностью ускользает от них.
В прошлом месяце я сделал доклад по восточной метафизике для одной исследовательской группы, образовавшейся в Сорбонне; я вышлю его вам, когда он будет напечатан. Передо мной два доклада читал Масон-Урсель; он наговорил массу совершенно неправдоподобных вещей, окарикатурив индуистские доктрины; если вас это заинтересует, могу привести несколько примеров в следующем письме.
Милостивый государь, примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Париж, 12 июня 1927 г.
51, улица Сан. Луи-ан-Л'иль (IVe)
Милостивый сударь,
Что вы должны думать о моем молчании? Я поистине смущён, что столь долгое время оставлял ваши последние письма без ответа, и тем большее раскаяние вызывает у меня мысль о том, что вы в это время были нездоровы. Очень хотелось бы надеяться, что с тех пор ваше здоровье поправилось.
По вашей просьбе я побывал в книжном магазине Боссе; там мне не смогли сказать ничего определённого относительно вашего векселя, поскольку, похоже, им было недосуг заниматься сложными поисками, чтобы убедиться в его получении; но они заверили меня, что вам не о чем беспокоиться, а если вы получите уведомление о том, что оплата не была произведена, то вам стоит обратиться с жалобой на почту; мне думается они должны подводить счета в установленные сроки.
Вышел итальянский перевод «Царя Мира»; я буквально недавно получил его. Я не знал, что вы знакомы с г-ном Хэкином; мы вспоминали вас во время нашей последней встречи. Он прислал мне также книгу Щербацкого, но пока у меня не было времени, чтобы прочесть её; об этом переводе было заявлено уже давно.
Некоторое время назад я виделся с Масон-Урселем; он сказал мне, что всё больше сближается с моей точкой зрения и начинает понимать, что востоковеды допустили немало оплошностей. После всего им написанного, я был несколько удивлён этим заявлением; я спрашиваю себя, наберётся ли он когда-нибудь мужества, чтобы повторить это публично: он поистине слишком нерешителен и слишком боится скомпрометировать себя, чтобы открыто встать на ту или иную сторону.
Получили вы, наконец, ответ от Тахар Кейреддина?
Теперь относительно вашего вопроса по поводу Авалокитешвары: это имя буквально означает «Господин (Ishwara) увиденный (lokita) внизу (ava)»; но хотя lokita является причастием прошедшего времени, его чаще переводят, как если бы оно значило «Господин, который смотрит вниз». На самом деле, эти два перевода вовсе не противоречивы и не взаимоисключающи, но прекрасно дополняют друг друга, поскольку в данном случае имеется нечто вроде обратной связи. С этой точки зрения можно говорить об устремлённости снизу вверх, провоцирующей нисхождение духовных влияний. Именно это нисхождение и выражает символизм Авалокитешвары; это можно назвать «космическим милосердием» (некоторые мусульманские школы также используют выражение, имеющее это значение), естественно, применяя слово «милосердие» вне всяких сентиментальных значений. Одним из наиболее употребительных символов, встречающихся практически повсюду, является треугольник, обращённый вершиной вниз. Нередко встречающееся уподобление Авалокитешвары женскому началу также связано с этой идеей и символизмом; в Индии, перевёрнутый или нисходящий треугольник является одним из знаков Шакти.
Упомянутый вами Немийский Царь, должно быть, является тем же персонажем, которого нередко именуют «жрецом Неми» (кажется, об этом писал Ренан). Я знаю, что есть озеро Неми, но не могу сказать точно, в каком регионе Италии оно находится. Как бы то ни было, местность, о которой идёт речь, сегодня называется Неми; но вначале это вряд ли было именем собственным, поскольку это всего-навсего латинское слово nemus, означающее «лес, роща», с особым значением «священного леса». Это слово имеет тесную родственную связь с кельтским nemeton, а также, с перевёрнутым греческим temenos, и первое, и второе означают «освящённое место»; корни этих слов, также как templum и sacratum, выражают, главным образом, идею отстранения, отделения профанического мира.
У меня пока не было случая ознакомиться с переводами Мардрю, но учитывая то, что я знаю о нём, я не очень склонен ему доверять; кроме того, я не верю в то, что Коран доступен переводу.
Эвола постоянно присылает мне свой журнал; он настаивает, чтобы я написал для него статью, но у меня почти нет времени, чтобы заниматься этим. Публикуемые им материалы довольно разнородны, но в то же время там не столь уж много «философии», как я того опасался. Вдобавок, Эвола написал мне, что он намерен отказаться от той «философской» формы, которой он пользовался до сих пор; мне оставалось лишь благословить это его намерение; но, боюсь, что, несмотря ни на что, он ещё подвержен прежнему влиянию, хотя и оправдывает себя тем, что у него были особые причины использовать этот язык и этот способ изложения.
Всё, что вы говорили мне по поводу магии, совершенно верно; похоже, Эвола использует это слово в несколько отличном от общепринятого значении, что приводит к недоразумениям. В собственном смысле этого слова, оно, в конце концов, означает лишь науку экспериментального типа; её действительно можно использовать в качестве исходной точки для других занятий, но это верно по отношению ко всем традиционным наукам, и я бы даже охотно сказал, что именно это и является их основным предназначением. Лишь наука в современном западном понимании не открывает новых горизонтов, поскольку самое её строение закрывает всякий доступ к знанию высшего порядка.
Относительно того, что писал вам Эвола, я согласен с ним в том, что существовала западная инициатическая традиция; но, к сожалению, я сильно сомневаюсь в том, что можно говорить о ней как об актуально существующей. Мне периодически попадаются утверждения о наличии духовных центров в том или ином регионе Европы, но по сей день я не получил никаких свидетельств, подтверждающих обоснованность этих заявлений.
Милостивый государь, примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Блуа, 3 августа 1927 г.
74, улица дю Фуа
Милостивый сударь,
Вас наверное удивляет столь долгое отсутствие моего ответа на ваше прошлое письмо; но в Блуа мы оказались лишь несколько дней тому назад. Нам пришлось отложить наш отъезд из Парижа, поскольку мне не удалось вовремя завершить подготовку моей небольшой работы, посвящённой теме «кризиса современного мира» (написанной приблизительно в том же роде, что и «Восток и Запад»), которая должна выйти в издательстве Боссара (Bossard) к концу этого года. Сейчас меня подгоняет необходимость завершить чистовой вариант этой работы, поскольку я должен отослать свою рукопись не позднее 15 августа.
Относительно вашего вопроса, наши друзья заверили меня, что вам с лёгкостью удастся снять здесь тихое жилище, где вас никто не побеспокоит. Особой жары в этом году, по-видимому, также можно не опасаться; по крайней мере, по сей день, солнечные дни здесь довольно редки.
Мне не довелось узнать у г-на Хэкина, получил ли он ваше письмо; как-то я был на собрании в музее Гюиме (Guimet), где рассчитывал увидеть и его, но его там не было. Впрочем, учитывая то, что вы мне писали, нет ничего удивительного в том, что он не получил этого письма. Уже долгое время я не получал новостей непосредственно от Регини; что до Эволы, он регулярно высылает мне свой журнал. Один из друзей Регини, прибывший в Париж некоторое время назад, говорил мне, что его подход к католичеству значительно изменился за последнее время.
Озеро Неми действительно находится недалеко от Рима; возможно, вы, как и я, слышали о том, что там намереваются произвести исследования с целью отыскания трирем Калигулы. Это озеро называли «Speculum Dianae» (лат. Зеркало Дианы — В. В.); и именно там находился храм Дианы, жрецом которого как раз и был «rex Nemorensis» (лат. Немийский царь — В. В.), к которому и относится процитированная вами фраза.
Относительно Авалокитешвары, совершенно верно, что два перевода дополняют друг друга, как и то, что тот же символизм отражён в латинском слове «charitas» (так же как и в схожем с ним греческом charis).
Приношу свои извинения, что на этом вынужден завершить мое послание; я тороплюсь закончить свою работу, но, несмотря на это, мне хотелось написать вам эти несколько строк, дабы избежать слишком долгого перерыва в нашей переписке. Пожалуйста, известите меня, если вы решитесь приехать в Блуа.
Надеюсь, до скорого, и, как всегда, милостивый государь, примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Блуа, 15 августа 1927 г.
74, улица дю Фуа
Милостивый сударь,
Я был глубоко огорчён, узнав из вашего последнего письма, что ваше здоровье по-прежнему далеко от хорошего; надеюсь, в ближайшем времени оно улучшится. К сожалению, погода значительно ухудшилась с того времени, как мы обосновались здесь: грозы, бури, почти нескончаемые дожди; это совсем не похоже на лето. Обычно, здесь стоит куда более приятная погода, и небо совсем не то, что в Париже; но в этом году солнца почти нет. Здесь нет ни гор, ни холмов, самое большее — пригорки; но совсем рядом с Блуа есть лес, так что можно подолгу гулять в окрестностях. Вот, пожалуй, и всё описание, которое я могу привести в ответ на вашу просьбу; в любом случае, если вы решитесь приехать, лучше сделать это после первых чисел сентября, так как до этого времени нас здесь не будет. Я буду очень рад наконец познакомиться с вами лично, если, конечно, состояние вашего здоровья не сделает эту поездку излишне для вас обременительной.
Ваджра — это молния, но, должен все предупредить, что на данный момент и я сам затрудняюсь ответить в чем состоит истинный смысл Ваджраяны; я займусь этим исследованием по своему возвращения в Париж, поскольку здесь у меня нет для этого необходимых сведений.
Я полностью согласен с вашим мнением относительно нынешнего состояния человечества в связи с Кали-Югой; собственно, о том же я пишу и в своей последней работе. С другой стороны, совершенно очевидно, что «инициация» доступна пониманию лишь в особых условиях Кали-Юги, вне которых она не обоснована. Столь же верно и то, что эти условия необходимо принять во внимание; поэтому, полностью соглашаясь с вами в принципе, я вынужден ещё раз подчеркнуть то, что было мною сказано относительно роли элиты. Впрочем, эта роль не обязательно должна быть связана с традициями религиозного рода; исчерпывающим доказательством чего служит даосизм; то же самое мы встречаем повсюду, пусть даже менее ярко выраженным образом (например, в Индии.) Со времен наступления Кали-Юги «инициация» существует на Востоке, так же как и на Западе; там она есть фактическая необходимость. То же относится и к символизму: использование символов, сравнимых с герметическими символами, также является общепринятым местом; и эти символы ничуть не противоречат символам природным, но напротив, вполне соотносятся с ними. Кроме того, символический характер любой манифестации позволяет придать и тем же историческим фактам, как и всему прочему, совершенно иное значение, нежели то, которым они обладают сами по себе; это к тому, что вы говорили о Данте; если угодно, его символизм является западным символизмом по своей внешней форме, но он столь же равнозначен восточным символам. Наконец, реальное противостояние между Востоком и Западом, возникает лишь тогда, когда последний утрачивает свою традицию, включая сюда понимание символизма: герметизм куда ближе к восточному духу, чем к современному западному. Возможно вскоре мы сможем поговорить об этом более продолжительно.
С вашим мнением о Хэкине я полностью согласен: он очень любезен, но я не уверен, насколько он способен понять, о чём идёт речь. Что он не выслал вам книгу Щербацкого, это несомненно его забывчивость; он довольно рассеян.
Вчера я получил письмо от Эволы, который по прежнему настаивает, чтобы я выслал ему несколько своих вещей для «Ur»; похоже, в конце концов, я решусь удовлетворить его просьбу. Он сообщил мне, что вышел первый том его «Теории абсолютного Индивида», но он не стал высылать его мне в связи с чересчур философическим характером этой книги, но, возможно, «Языческий Империализм», который должен появиться осенью, окажется более приемлемым, чтобы заинтересовать меня. Он знает о той книге, которую я пишу сейчас; предполагаю, что узнал о ней от вас, поскольку о её подготовке я не сообщал ни одному из своих корреспондентов в Италии, помимо вас; впрочем, это не имеет никакого значения, ибо я говорил о ней уже со множеством лиц. Неделю назад я отослал рукопись издателю; но, поскольку пока не получил от него никакого ответа, думаю, к своей досаде, что на этом дело еще не закончилось.
Не сам Эвола, а Регини, говорил о том, что отношение последнего к католичеству изменилось за последнее время; похоже, я неверно выразил свою мысль в последнем письме или по рассеянности поставил одно имя вместо другого. В то же время, судя по вашим словам, возможно, это верно относительно их обоих; в любом случае, если вы сможете как-то повлиять на Эволу в этом отношении, это было бы хорошо; я думаю, он умён, но полон предрассудков всяческого рода; помимо того, мне думается, он желает достичь определённого положения в университетской среде, и это основательно осложняет его позицию.
Примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Париж, 1 ноября 1927 г.
51, улица Сан. Луи-ан-Л'иль (IVe)
Милостивый сударь и любезный друг,
Из открытки, посланной вами по приезду в Вараццу, мы с удовольствием узнали, что ваше путешествие завершилось благополучно; но следующее ваше письмо, пришедшее ещё до нашего возвращения из Блуа, к нашему огорчению, принесло нам куда менее благоприятные известия. Однако, поскольку в самом последнем вашем послании вы уже не возвращались к этому вопросу, нам хотелось бы надеяться, что ваше здоровье восстановилось.
Несмотря на всё то, что мне было известно об Эволе, и, прежде всего, с ваших слов, я был немало удивлён его отказом поместить вашу статью; в таком случае, спрашивается, зачем он настаивает на том, чтобы я прислал ему свои работы, ведь он должен понимать, что всё, что я сделаю, будет столь же традиционно, а следовательно, вряд ли удовлетворит его. Я решительно не понимаю, как это может соотноситься с его взглядами; учитывая же то, что я охотно следуя вашей просьбе, собираюсь написать ему тексты совершенно особого рода, это, скорее всего (по крайней мере, мне так думается), положит конец его дальнейшим настояниям и даст мне причины, дабы отказаться от сотрудничества с его журналом. Впрочем, мне надо ещё ответить ему на его предыдущее письмо, присланное месяц назад, в котором он задаёт мне вопрос по теме, которую, сколько мне помнится, он уже обсуждал с вами. Я прикладываю это письмо, с просьбой к вам ознакомиться с ним и переслать его Эволе; извините, что я не наклеил на него марки, так как сейчас у меня под рукой нет почтовых итальянских марок.
* * *
«Л'Интрансижан»:«Сложность этой книги, которую следует читать страницу за страницей, вполне оправдывает себя.
Мсье Рене Генон с исчерпывающей ясностью излагает метафизические индуистские учения, объясняет разницу между понятиями Само и я, но его книгу никоим образом нельзя причислить к «популяризаторским». Не говоря уже о том, что эти концепции просто невозможно «популяризировать». Мсье Рене Генон довольствуется тем, что вносит уточнения, проясняет нюансы, ранее плохо доступные даже для интеллектуальной элиты, и приглашает эту элиту подняться до понимания этой доктрины в её незапятнанной чистоте.
Его книга имеет ценность учения, преподнесенного истинным знатоком; хотя, возможно, несколько излишне суховата. Но какое ослепляющее впечатление оставляет она по прочтении! Читайте Шанкарачарья (Scankaracharya) в переводе мсье Рене Генона.
Это книга, которую хочется перечитать».
* * *
В «Журнал де Дебат» опубликована статья Абеля Боннара; вот её начало:«Азии, её учениям, её искусству грозит мода. Слово «угроза» может показаться лишком сильным. Однако, это не так. Всему высокому и знатному мода способна принести немало зла; она укрывает личной то, с чего намеревается снять покров; она профанирует и даже нередко оскверняет всё благородное, и идеи, которые она из этого извлекает, столь обыденны и столь извращены, что, поистине, пожалеешь о тех временах, когда эти вещи хранились в чистоте и покое, скрытые от жадных рук публики. К сожалению, наше время, похоже, не способно создать ничего, кроме модных безделушек. Всё возбуждает волнение, но ничто не находит внутреннего отклика, сплошное любопытство при полном отсутствии внимания, алчность, наряду с расточительством, похоже, наше время обречено недооценивать всё, заслуживающее высокой оценки. Нет никакого сомнения, что влияние Азии достигло наших краёв. Но есть все основания опасаться, что это влияние останется поверхностным, и всё закончится контрабандным буддизмом и шарлатанством.
Тем более важно указать читателям книги, которые помогут составить им истинное представление о этой великой Азии. С этой точки зрения равного одобрения заслуживают две работы. Одна из них, «Человек и его становление согласно Веданте», принадлежит перу мсье Рене Генона. Всем, кто серьёзно интересуется Востоком, знакомы книги этого автора. Количество затронутых в них идей столь велико, что даже бесполезно пытаться описать их в двух словах. Скажем лишь, что одним из основных достоинств этих книг является то, что они переводят внимание читателя с избитых идей на самую суть предмета, то есть на ту общую ценность, которую представляют для человечества учения, сохранившиеся в Азии».
Окончание статьи посвящено переводу «Жизни Миларепы» Ж. Бако.
* * *
В «Эр Нувель» дан очень искусно сделанный отзыв, но я решил не посылать его вам, так как он почти целиком состоит из фраз, взятых из моего предисловия.* * *
В «Фигаро» опубликованы две хроники Этьенна Фурно, где он упоминает мои работы с симпатией, но довольно поверхностно.* * *
Наконец в сентябрьском номере «Лярус Менсуель» помещена хорошая статья о «Востоке и Западе»; пусть и не сразу, но всё же постепенно дело движется…Париж, 26 января 1925 г.
51, улица Сан. Луи-ан-Л'иль (IVe)
Милостивый сударь,
Похоже, я с каждым разом все больше запаздываю с ответами; прежде всего, позвольте мне пожелать вам крепкого здоровья, ибо, судя по вашему последнему письму, вы чувствуете себя не очень хорошо.
Я рад, что вам доставило удовольствие чтение «Миларепы»; к тому же, противное меня немало удивило бы. В той же коллекции был опубликован ещё один перевод Бако: «Три тибетских таинства»; он также хорош, но в него включены тексты скорее литературного толка, что менее интересно для нас.
Думаю, что упомянутая вами книга П. Хука (P. Huc) является переизданием его путевых заметок, написанных после путешествия по Тибету и Татарии; по сути в ней нет ничего, касающегося доктрин; там встречаются довольно любопытные описания, но это всё.
Должно быть под работой Бёме, переведенной на итальянский, имеется в виду «De signatura rerum»; мне кажется, смысл названия передан неточно. Что до книги Кампанеллы, я с ней не знаком; я читал только рецензию на неё в последнем номере «Игниса» («Ignis»). Фрагменты из Зогара, опубликованные у Ридера (Rieder), на самом деле представляют собой выжимки из перевода Жана де Поли; сам я их не видел, но говорят, что они довольно неплохо подобраны.
Что до Меа, то его книги настолько пропитаны теософизмом, что я сильно сомневаюсь, что из них можно извлечь что-либо полезное.
Кстати, по поводу теософизма, знаете ли вы, что новый Мессия (Кришнамурти) в самое ближайшее время намеревается выступить с торжественным воззванием, обставив своё выступление самым экстравагантным образом? Какое ребячество!
Вы спрашивали меня, что представляет собой журнал «Ультра»; он квалифицирует себя как «независимое теософское» издание, это означает, что он является органом одной группы, отделившейся от «безантовского» Теософского общества (группа «Рим», 5, виа Грегориана). Вот копия заметки Эволы, появившейся в этом журнале (в статье под названием «Проблема Востока и Запада»), в которой он говорит обо мне:
«Понятно, что речь идёт о Востоке и Западе как о двух идеальных типах, которые могут совпадать в общей направленности двух культур, но расходятся в их частностях. Так, например, такие сегодняшние течения как интуиционизм, актуальный идеализм, иррационализм в целом могут быть объяснены принципом эроса. Однако прагматизм заслуживает некоторых оговорок. Кроме того, мы не можем согласится с положением, выдвинутым Р. Геноном («Восток и Запад»), согласно которому «научность» и чувственная жизнь являются взаимосвязанными элементами. Действительно, западная наука используется в практических целях. Однако не следует смешивать две разные вещи: если бы научное познание природы ограничилось бы удовлетворением простых нужд и потребностей, оно не продвинулось бы ни на шаг. Между тем, как уже указывалось, наука находит своё удовлетворение в подчинении себя первичной манифестации принципа овладения собственным Я и его утверждения — что составляет метафизическую ценность. Если же то, что стало возможным благодаря этому принципу, который сам по себе превосходит как чувственную жизнь потребностей, так и жизнь «чистой интеллектуальности», которой, как добрый рационалист, суеверно поклоняется Генон — используется элементами, чуждыми этому принципу, то это совсем другой вопрос. Но остаётся сама ценность, которая придаёт западной культуре её значение и своеобразие. Мы согласны с Геноном в том, что принцип абсолютного не имеет ничего общего с чувственным, моралистическим и отвлечённо рассудочным элементом; но, в отличие от Генона, мы утверждаем, что он равным образом не имеет ничего общего с исповедуемой им «чистой интеллектуальностью» или «метафизикой». Именно поскольку мы знаем, что она представляет собой, мы с более высокого уровня отрицаем, что эта интеллектуальность может быть противопоставлена рациональному, подобно тому, как это делал например Гегель (противопоставляя Vernuft и Verstand [45]). Таким образом, мы утверждаем, что принцип абсолютного суть потенция (шакти), и любая система, которая на метафизическом уровне ставит что-либо прежде или выше потенции, является рационалистической (в том пренебрежительном смысле, в котором использует это слово Генон) и абстрактной». [46]
Как видите, Эволе хватает самомнения; я же продолжаю настаивать на том, что он совсем не понимает, что мы имеем в виду под «интеллектуальностью», «познанием», «созерцанием» и т. п., и даже не способен отличить «инициатическую» точку зрения от «профанической». Похоже, он собирается написать отзыв на мою работу, посвященную Веданте, для журнала «Реалистический Идеализм» («L'Idealismo Realistico»); посмотрим, что из этого выйдет. Как бы то ни было, несмотря на всё, что я пытался ему втолковать, он упорно продолжает обнаруживать в Веданте «рационализм», хотя и вынужден признать, что он использует слово «рационализм» в совсем ином смысле, чем тот, который придают ему обычно.
Вы, наверное, заметили, что выпуск «Игниса» приостановлен: Регини больше не может заниматься всем почти в одиночку, точнее не может больше отдавать этому изданию всё своё время, что просто невозможно в нынешних обстоятельствах. Многие обещали ему помощь, но эти обещания так и остались словами; к сожалению, сегодня это обычное дело. Думаю, вы видели в последнем номере мою статью о Жозефе де Местре, в связи с книгами Эмиля Дерменгема (Emile Dermenghem).
Я высылаю вам номер «Кандида» со статьёй обо мне, о которой я говорил вам в прошлом письме. Помимо этого, не могу вам сообщить ничего нового; написание рецензий требует времени и, кроме того, многим, похоже, затруднительно говорить о моей последней книге. Как только появится что-нибудь заслуживающее внимания, я обязательно сообщу вам об этом.
Сказанное вами относительно концепции Дхармы в джайнизме, мне представляется очень верным, я так же, как и вы, уверен, что в этом он не имеет существенных отличий от ортодоксального учения. Однако, они довольно своеобразно толкуют понятия лока и алока; по-моему, вы совершенно правильно переводите первое как «мир форм».
Что до sphota, то это концепция, выдвинутая некоторыми грамматистами, дискуссия по поводу которой, упомянутая вами, показала её бесплодность. Вполне понятно, что подход грамматистов всегда является чисто внешним и аналитическим; он затрагивает только форму слова как набор отдельных фонетических элементов; синтетически и в самом себе слово даже не рассматривается. Именно искусственность этого подхода обусловливает введение sphota; в этом вы совершенно правы. Несомненно и то, что эта дискуссия куда более важна, чем то кажется при поверхностном взгляде; но не стоит ждать от современных филологов понимания этого; всё, затрагивающее истинную природу языка, полностью ускользает от них.
В прошлом месяце я сделал доклад по восточной метафизике для одной исследовательской группы, образовавшейся в Сорбонне; я вышлю его вам, когда он будет напечатан. Передо мной два доклада читал Масон-Урсель; он наговорил массу совершенно неправдоподобных вещей, окарикатурив индуистские доктрины; если вас это заинтересует, могу привести несколько примеров в следующем письме.
Милостивый государь, примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Париж, 12 июня 1927 г.
51, улица Сан. Луи-ан-Л'иль (IVe)
Милостивый сударь,
Что вы должны думать о моем молчании? Я поистине смущён, что столь долгое время оставлял ваши последние письма без ответа, и тем большее раскаяние вызывает у меня мысль о том, что вы в это время были нездоровы. Очень хотелось бы надеяться, что с тех пор ваше здоровье поправилось.
По вашей просьбе я побывал в книжном магазине Боссе; там мне не смогли сказать ничего определённого относительно вашего векселя, поскольку, похоже, им было недосуг заниматься сложными поисками, чтобы убедиться в его получении; но они заверили меня, что вам не о чем беспокоиться, а если вы получите уведомление о том, что оплата не была произведена, то вам стоит обратиться с жалобой на почту; мне думается они должны подводить счета в установленные сроки.
Вышел итальянский перевод «Царя Мира»; я буквально недавно получил его. Я не знал, что вы знакомы с г-ном Хэкином; мы вспоминали вас во время нашей последней встречи. Он прислал мне также книгу Щербацкого, но пока у меня не было времени, чтобы прочесть её; об этом переводе было заявлено уже давно.
Некоторое время назад я виделся с Масон-Урселем; он сказал мне, что всё больше сближается с моей точкой зрения и начинает понимать, что востоковеды допустили немало оплошностей. После всего им написанного, я был несколько удивлён этим заявлением; я спрашиваю себя, наберётся ли он когда-нибудь мужества, чтобы повторить это публично: он поистине слишком нерешителен и слишком боится скомпрометировать себя, чтобы открыто встать на ту или иную сторону.
Получили вы, наконец, ответ от Тахар Кейреддина?
Теперь относительно вашего вопроса по поводу Авалокитешвары: это имя буквально означает «Господин (Ishwara) увиденный (lokita) внизу (ava)»; но хотя lokita является причастием прошедшего времени, его чаще переводят, как если бы оно значило «Господин, который смотрит вниз». На самом деле, эти два перевода вовсе не противоречивы и не взаимоисключающи, но прекрасно дополняют друг друга, поскольку в данном случае имеется нечто вроде обратной связи. С этой точки зрения можно говорить об устремлённости снизу вверх, провоцирующей нисхождение духовных влияний. Именно это нисхождение и выражает символизм Авалокитешвары; это можно назвать «космическим милосердием» (некоторые мусульманские школы также используют выражение, имеющее это значение), естественно, применяя слово «милосердие» вне всяких сентиментальных значений. Одним из наиболее употребительных символов, встречающихся практически повсюду, является треугольник, обращённый вершиной вниз. Нередко встречающееся уподобление Авалокитешвары женскому началу также связано с этой идеей и символизмом; в Индии, перевёрнутый или нисходящий треугольник является одним из знаков Шакти.
Упомянутый вами Немийский Царь, должно быть, является тем же персонажем, которого нередко именуют «жрецом Неми» (кажется, об этом писал Ренан). Я знаю, что есть озеро Неми, но не могу сказать точно, в каком регионе Италии оно находится. Как бы то ни было, местность, о которой идёт речь, сегодня называется Неми; но вначале это вряд ли было именем собственным, поскольку это всего-навсего латинское слово nemus, означающее «лес, роща», с особым значением «священного леса». Это слово имеет тесную родственную связь с кельтским nemeton, а также, с перевёрнутым греческим temenos, и первое, и второе означают «освящённое место»; корни этих слов, также как templum и sacratum, выражают, главным образом, идею отстранения, отделения профанического мира.
У меня пока не было случая ознакомиться с переводами Мардрю, но учитывая то, что я знаю о нём, я не очень склонен ему доверять; кроме того, я не верю в то, что Коран доступен переводу.
Эвола постоянно присылает мне свой журнал; он настаивает, чтобы я написал для него статью, но у меня почти нет времени, чтобы заниматься этим. Публикуемые им материалы довольно разнородны, но в то же время там не столь уж много «философии», как я того опасался. Вдобавок, Эвола написал мне, что он намерен отказаться от той «философской» формы, которой он пользовался до сих пор; мне оставалось лишь благословить это его намерение; но, боюсь, что, несмотря ни на что, он ещё подвержен прежнему влиянию, хотя и оправдывает себя тем, что у него были особые причины использовать этот язык и этот способ изложения.
Всё, что вы говорили мне по поводу магии, совершенно верно; похоже, Эвола использует это слово в несколько отличном от общепринятого значении, что приводит к недоразумениям. В собственном смысле этого слова, оно, в конце концов, означает лишь науку экспериментального типа; её действительно можно использовать в качестве исходной точки для других занятий, но это верно по отношению ко всем традиционным наукам, и я бы даже охотно сказал, что именно это и является их основным предназначением. Лишь наука в современном западном понимании не открывает новых горизонтов, поскольку самое её строение закрывает всякий доступ к знанию высшего порядка.
Относительно того, что писал вам Эвола, я согласен с ним в том, что существовала западная инициатическая традиция; но, к сожалению, я сильно сомневаюсь в том, что можно говорить о ней как об актуально существующей. Мне периодически попадаются утверждения о наличии духовных центров в том или ином регионе Европы, но по сей день я не получил никаких свидетельств, подтверждающих обоснованность этих заявлений.
Милостивый государь, примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Блуа, 3 августа 1927 г.
74, улица дю Фуа
Милостивый сударь,
Вас наверное удивляет столь долгое отсутствие моего ответа на ваше прошлое письмо; но в Блуа мы оказались лишь несколько дней тому назад. Нам пришлось отложить наш отъезд из Парижа, поскольку мне не удалось вовремя завершить подготовку моей небольшой работы, посвящённой теме «кризиса современного мира» (написанной приблизительно в том же роде, что и «Восток и Запад»), которая должна выйти в издательстве Боссара (Bossard) к концу этого года. Сейчас меня подгоняет необходимость завершить чистовой вариант этой работы, поскольку я должен отослать свою рукопись не позднее 15 августа.
Относительно вашего вопроса, наши друзья заверили меня, что вам с лёгкостью удастся снять здесь тихое жилище, где вас никто не побеспокоит. Особой жары в этом году, по-видимому, также можно не опасаться; по крайней мере, по сей день, солнечные дни здесь довольно редки.
Мне не довелось узнать у г-на Хэкина, получил ли он ваше письмо; как-то я был на собрании в музее Гюиме (Guimet), где рассчитывал увидеть и его, но его там не было. Впрочем, учитывая то, что вы мне писали, нет ничего удивительного в том, что он не получил этого письма. Уже долгое время я не получал новостей непосредственно от Регини; что до Эволы, он регулярно высылает мне свой журнал. Один из друзей Регини, прибывший в Париж некоторое время назад, говорил мне, что его подход к католичеству значительно изменился за последнее время.
Озеро Неми действительно находится недалеко от Рима; возможно, вы, как и я, слышали о том, что там намереваются произвести исследования с целью отыскания трирем Калигулы. Это озеро называли «Speculum Dianae» (лат. Зеркало Дианы — В. В.); и именно там находился храм Дианы, жрецом которого как раз и был «rex Nemorensis» (лат. Немийский царь — В. В.), к которому и относится процитированная вами фраза.
Относительно Авалокитешвары, совершенно верно, что два перевода дополняют друг друга, как и то, что тот же символизм отражён в латинском слове «charitas» (так же как и в схожем с ним греческом charis).
Приношу свои извинения, что на этом вынужден завершить мое послание; я тороплюсь закончить свою работу, но, несмотря на это, мне хотелось написать вам эти несколько строк, дабы избежать слишком долгого перерыва в нашей переписке. Пожалуйста, известите меня, если вы решитесь приехать в Блуа.
Надеюсь, до скорого, и, как всегда, милостивый государь, примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Блуа, 15 августа 1927 г.
74, улица дю Фуа
Милостивый сударь,
Я был глубоко огорчён, узнав из вашего последнего письма, что ваше здоровье по-прежнему далеко от хорошего; надеюсь, в ближайшем времени оно улучшится. К сожалению, погода значительно ухудшилась с того времени, как мы обосновались здесь: грозы, бури, почти нескончаемые дожди; это совсем не похоже на лето. Обычно, здесь стоит куда более приятная погода, и небо совсем не то, что в Париже; но в этом году солнца почти нет. Здесь нет ни гор, ни холмов, самое большее — пригорки; но совсем рядом с Блуа есть лес, так что можно подолгу гулять в окрестностях. Вот, пожалуй, и всё описание, которое я могу привести в ответ на вашу просьбу; в любом случае, если вы решитесь приехать, лучше сделать это после первых чисел сентября, так как до этого времени нас здесь не будет. Я буду очень рад наконец познакомиться с вами лично, если, конечно, состояние вашего здоровья не сделает эту поездку излишне для вас обременительной.
Ваджра — это молния, но, должен все предупредить, что на данный момент и я сам затрудняюсь ответить в чем состоит истинный смысл Ваджраяны; я займусь этим исследованием по своему возвращения в Париж, поскольку здесь у меня нет для этого необходимых сведений.
Я полностью согласен с вашим мнением относительно нынешнего состояния человечества в связи с Кали-Югой; собственно, о том же я пишу и в своей последней работе. С другой стороны, совершенно очевидно, что «инициация» доступна пониманию лишь в особых условиях Кали-Юги, вне которых она не обоснована. Столь же верно и то, что эти условия необходимо принять во внимание; поэтому, полностью соглашаясь с вами в принципе, я вынужден ещё раз подчеркнуть то, что было мною сказано относительно роли элиты. Впрочем, эта роль не обязательно должна быть связана с традициями религиозного рода; исчерпывающим доказательством чего служит даосизм; то же самое мы встречаем повсюду, пусть даже менее ярко выраженным образом (например, в Индии.) Со времен наступления Кали-Юги «инициация» существует на Востоке, так же как и на Западе; там она есть фактическая необходимость. То же относится и к символизму: использование символов, сравнимых с герметическими символами, также является общепринятым местом; и эти символы ничуть не противоречат символам природным, но напротив, вполне соотносятся с ними. Кроме того, символический характер любой манифестации позволяет придать и тем же историческим фактам, как и всему прочему, совершенно иное значение, нежели то, которым они обладают сами по себе; это к тому, что вы говорили о Данте; если угодно, его символизм является западным символизмом по своей внешней форме, но он столь же равнозначен восточным символам. Наконец, реальное противостояние между Востоком и Западом, возникает лишь тогда, когда последний утрачивает свою традицию, включая сюда понимание символизма: герметизм куда ближе к восточному духу, чем к современному западному. Возможно вскоре мы сможем поговорить об этом более продолжительно.
С вашим мнением о Хэкине я полностью согласен: он очень любезен, но я не уверен, насколько он способен понять, о чём идёт речь. Что он не выслал вам книгу Щербацкого, это несомненно его забывчивость; он довольно рассеян.
Вчера я получил письмо от Эволы, который по прежнему настаивает, чтобы я выслал ему несколько своих вещей для «Ur»; похоже, в конце концов, я решусь удовлетворить его просьбу. Он сообщил мне, что вышел первый том его «Теории абсолютного Индивида», но он не стал высылать его мне в связи с чересчур философическим характером этой книги, но, возможно, «Языческий Империализм», который должен появиться осенью, окажется более приемлемым, чтобы заинтересовать меня. Он знает о той книге, которую я пишу сейчас; предполагаю, что узнал о ней от вас, поскольку о её подготовке я не сообщал ни одному из своих корреспондентов в Италии, помимо вас; впрочем, это не имеет никакого значения, ибо я говорил о ней уже со множеством лиц. Неделю назад я отослал рукопись издателю; но, поскольку пока не получил от него никакого ответа, думаю, к своей досаде, что на этом дело еще не закончилось.
Не сам Эвола, а Регини, говорил о том, что отношение последнего к католичеству изменилось за последнее время; похоже, я неверно выразил свою мысль в последнем письме или по рассеянности поставил одно имя вместо другого. В то же время, судя по вашим словам, возможно, это верно относительно их обоих; в любом случае, если вы сможете как-то повлиять на Эволу в этом отношении, это было бы хорошо; я думаю, он умён, но полон предрассудков всяческого рода; помимо того, мне думается, он желает достичь определённого положения в университетской среде, и это основательно осложняет его позицию.
Примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.
Рене Генон
Париж, 1 ноября 1927 г.
51, улица Сан. Луи-ан-Л'иль (IVe)
Милостивый сударь и любезный друг,
Из открытки, посланной вами по приезду в Вараццу, мы с удовольствием узнали, что ваше путешествие завершилось благополучно; но следующее ваше письмо, пришедшее ещё до нашего возвращения из Блуа, к нашему огорчению, принесло нам куда менее благоприятные известия. Однако, поскольку в самом последнем вашем послании вы уже не возвращались к этому вопросу, нам хотелось бы надеяться, что ваше здоровье восстановилось.
Несмотря на всё то, что мне было известно об Эволе, и, прежде всего, с ваших слов, я был немало удивлён его отказом поместить вашу статью; в таком случае, спрашивается, зачем он настаивает на том, чтобы я прислал ему свои работы, ведь он должен понимать, что всё, что я сделаю, будет столь же традиционно, а следовательно, вряд ли удовлетворит его. Я решительно не понимаю, как это может соотноситься с его взглядами; учитывая же то, что я охотно следуя вашей просьбе, собираюсь написать ему тексты совершенно особого рода, это, скорее всего (по крайней мере, мне так думается), положит конец его дальнейшим настояниям и даст мне причины, дабы отказаться от сотрудничества с его журналом. Впрочем, мне надо ещё ответить ему на его предыдущее письмо, присланное месяц назад, в котором он задаёт мне вопрос по теме, которую, сколько мне помнится, он уже обсуждал с вами. Я прикладываю это письмо, с просьбой к вам ознакомиться с ним и переслать его Эволе; извините, что я не наклеил на него марки, так как сейчас у меня под рукой нет почтовых итальянских марок.