Страница:
В сентябре 1939 г. Комитет обороны при СНК СССР принял постановление о реконструкции существующих и строительстве 9 новых самолетостроительных заводов и 7 авиамоторных. Кроме того, по решению правительства в 1940 г. в авиационную промышленность было передано 7 заводов из других отраслей народного хозяйства.
На выпуск авиационной техники было привлечено свыше 100 самолетостроительных, моторостроительных, агрегатных, приборостроительных заводов, институтов, конструкторских бюро, для которых обеспечивалась первоочередная поставка всех видов материалов и оборудования. «…Не было случая, чтобы какой-то наш заказ не был выполнен… – отмечал новый нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин. – Мы брали все или почти все. Например, забирали почти весь алюминий, магний, кобальт, легированные стали, абсолютное большинство легированных труб и т. д. Здесь мы были монополистами: нам давали то, что никому не давали».
В короткие сроки конструкторские бюро под руководством А.Н. Туполева, А.С. Яковлева, В.М. Петлякова, С.В. Ильюшина, А.И. Микояна, С.А. Лавочкина, М.И. Гуревича, А.А. Архангельского, П.О. Сухого, В.П. Горбунова, М.И. Гудкова и др. создали первоклассные типы истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков. Хороших результатов добились в этой отрасли конструкторские бюро моторостроителей: В.Я. Климова, А.А. Микулина, А.Д. Швецова, С.К. Туманского, Е.В. Урмина и др.
Новый пикирующий бомбардировщик Пе-2 превосходил немецкие самолеты такого же типа Ю-87 и Ю-88. Новые истребители Як-1, ЛаГГ-3, МиГ-3 имели высокие скорости и сильное пушечно-пулеметное вооружение. Штурмовик Ил-2 по своим тактико-техническим данным не имел аналогов в мировой авиации. Еще в августе 1939 г. в боях в районе р. Халхин-Гол было впервые применено авиационное реактивное оружие, установленное на истребителях И-16.
В 1940 г. производство самолетов в Советском Союзе по сравнению с 1939 г. выросло на 19 %. Хотя авиапромышленность оказалась существенно перестроенной, она была еще не в состоянии удовлетворить возросшие потребности обороны в более совершенных машинах.
«В 1940 году, – вспоминал А.И. Шахурин, – наша авиационная промышленность выпускала самолеты-истребители, развивавшие скорость в среднем 420–450 километров в час (лишь один И-16 последней модификации имел скорость более 500 километров в час). И вооружены они были главным образом пулеметами. А у лучших зарубежных самолетов скорость приближалась к 600 километрам в час, к тому же вооружены они были не только пулеметами, многие и пушками, брали значительный запас снарядов и патронов. Нашей боевой авиации необходимо было выйти на новый уровень, совершить качественный скачок, чтобы не только не уступать самолетам фашистской Германии и других стран, но и превзойти их в летном, тактическом и боевом отношении. И эта работа уже велась».
В 1939-м и 1940-х гг. СССР производил больше самолетов, чем Германия. Однако в фашистском рейхе в это время выпускались самолеты только новых типов, а в Советском Союзе – новых и старых конструкций.
Поэтому с конца 1940-х гг. среди авиастроителей развернулась напряженная борьба за ускоренное серийное освоение лучших типов боевых машин. С марта 1941 г. авиапромышленность СССР перешла на суточный график, что повысило четкость и ритмичность ее работы. И если в 1940 г. производство новых типов самолетов было весьма незначительным, то в течение первой половины 1941 г. авиапромышленность дала уже 146 истребителей новых типов, 548 бомбардировщиков Пе-2 и 249 штурмовиков Ил-2. За первое полугодие 1941 г. авиационная промышленность СССР выпустила новых самолетов: МиГ-3 – 1289, ЛаГГ-3 – 322, Як-1 – 335, Ил-2 – 249, Пе-2 и Пе-3 – 458[47].
Всего за три с половиной довоенных года страна получила более 22 тыс. боевых самолетов.
Несмотря на то, что к началу войны парк советских ВВС был значительно пополнен, большую часть из них все еще составляли машины устаревших конструкций. Например, в общем парке боевых самолетов было 82,7 % старых типов и только 17,3 % – новых. К сожалению, и некоторые самолеты новых типов по ряду тактико-технических данных уступали германским. Главный недостаток заключался в слабом вооружении и низкой живучести. На 1 июня 1941 г. только 9,8 % общего количества истребителей имели пушечное вооружение, остальные – 90,2 % – пулеметное. Ударная сила бомбардировщиков и штурмовиков в целом была также низкой. В своем боекомплекте они, как правило, не имели достаточно эффективных средств борьбы с танками и мотомеханизированными войсками противника. Укажем еще и на такой факт, заметно ослабивший боевую мощь ВВС страны: недостаточную готовность ее летного состава. К полетам в действительно сложных условиях военного времени к июню 1941 г. сумели подготовиться только отдельные соединения, а к ночным полетам – не более 15 % летного состава.
Фашистская агрессия, таким образом, застала ВВС страны и ее авиапромышленность в стадии широкой реорганизации, повышения квалификации и мастерства всех кадров авиаторов.
И все же следует считать большим достижением тот факт, что к лету 1941 г. производственные мощности советской авиационной промышленности уже почти в 1,5 раза превышали мощности авиазаводов Германии. В целом производственная авиабаза СССР была подготовлена к запуску в серийное производство новых высококачественных боевых самолетов, что позволило в первые месяцы войны, несмотря на сложнейшие условия, достаточно быстро организовать их массовый выпуск.
Немало делалось и в области танкостроения. Серийное производство танков в СССР началось за десять лет до начала Второй мировой войны и из года в год приобретало все больший размах. Уже в 1933–1935 гг. ежегодный выпуск танков значительно превышал масштабы производства бронетанковой техники в других странах. В стране сформировались два мощных центра танкостроения – в Ленинграде и Харькове. Накануне фашистской агрессии танки, танковые моторы и броню производили 9 заводов.
К началу Второй мировой войны значительная часть танков (Т-37, Т-38, Т-26, Т-35 и БТ), находившихся на вооружении Красной Армии, устарела и перед советскими танкостроителями во весь рост встала задача – создать новые образцы машин, отличавшиеся высокими тактико-техническими характеристиками. Танкостроительная промышленность была выделена в самостоятельную отрасль. Своевременная специализация сыграла положительную роль в деле развертывания массового производства, совершенствования конструкции танков и развития моторостроительной базы. Важное значение имело создание в 1938 г. нового танкового двигателя – дизельного мотора В-2. На Кировском заводе (г. Ленинград) в результате напряженной работы группы конструкторов во главе с Н.Л. Духовым и всего конструкторского коллектива (начальник конструкторского бюро Ж.Я. Котин) был создан принципиально новый образец тяжелого танка KB, что сыграло важную роль в развитии как отечественной, так и мировой танковой техники. На нем установили 76-мм пушку. В декабре 1939 г. танк KB был принят к производству и на вооружение Красной Армии.
В следующем году коллектив конструкторов Харьковского завода под руководством М.И. Кошкина (главный конструктор), А.А. Морозова и Н.А. Кучеренко создал лучший в мире по тому времени танк Т-34. Его творцам удалось блестяще решить проблему оптимального сочетания надежной бронезащиты, высоких показателей огневой мощи, эффективного вооружения, подвижности и большой маневренности. В 1940 г. два танка Т-34 первого выпуска совершили пробег по маршруту Харьков – Москва. После их демонстрации руководству страны было вынесено решение о начале серийного производства Т-34 для вооружения Красной Армии.
В 1940 г. удалось изготовить только 246 танков KB и 115 (при плане – 600) танков Т-34. Сказались трудности организационного и технологического порядка. Правда, в первом полугодии 1941 г. выпуск новых боевых машин значительно увеличился: за это время промышленность дала стране 393 танка KB и 1110 танков Т-34. И что особенно важно: если с 1931 по 1936 г. в общей массе выпущенных танков удельный вес средних и тяжелых составлял 24 %, то накануне фашистского нападения их доля возросла до 43 %[48]. Но и этого количества было явно недостаточно для перевооружения армии. Для сравнения отметим, что в этом же году в фашистской Германии было выпущено 1,4 тыс. средних танков новых типов.
Хотя производственные мощности советского танкостроения к лету 1941 г. в 1,5 раза превышали мощность танковой промышленности Германии, выпуск танков не соответствовал производственным возможностям наших заводов.
За годы довоенных пятилеток в СССР была также создана прочная промышленная база для производства боеприпасов. Созданный в январе 1939 г. Наркомат боеприпасов возглавлял И.П. Сергеев, а с марта 1941 г. – П.Н. Горемыкин. Темпы ее развития резко возросли в 1939 г. В июне этого года Комитет обороны при СНК СССР утвердил мобилизационный план по боеприпасам, который предусматривал увеличение выпуска боеприпасов в 4,6 раза по сравнению с 1937 г. В соответствии с планом в стране развернулось строительство 24 заводов и одного комбината по производству боеприпасов, а также реконструкция 28 заводов. Уже в 1941 г. отечественная промышленность способна была выпустить боеприпасов более чем втрое по сравнению с 1940 г. Только с января по июнь 1941 г. производство боеприпасов по важнейшим видам увеличилось на 66 %[49].
Быстро развивалась и советская военная судостроительная промышленность, располагавшая 21 заводом с хорошо оборудованными стапелями, развитой сетью конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов. Над созданием новых военных судов плодотворно трудился большой коллектив известных ученых, инженеров, конструкторов, и среди них: С.В. Киткин, В.Е. Костенко, А.Н. Маслов, Б.М. Малинин, В.Ф. Попов и др.
Накануне Второй мировой войны в СССР была разработана пятилетняя судостроительная программа, рассчитанная на значительный рост Военно-морского флота: на заводах было заложено 100 подводных лодок и более 120 надводных кораблей, в том числе 3 линкора, 2 тяжелых крейсера, 9 легких крейсеров и др. Однако строительство «большого океанского флота» требовало огромного количества металла и производственных мощностей. В 1939 г. Комитет обороны при СНК СССР принял решение о резком сокращении числа строящихся линкоров и тяжелых крейсеров. Основные усилия были перенесены на строительство легких сил флота. В течение 1939–1940 гг. мощности судостроения увеличились в 3 раза. За первые три года третьей пятилетки промышленность передала Военно-морскому флоту 265 новых боевых кораблей различных классов.
Таким образом, все отрасли военного производства СССР накануне Великой Отечественной войны расширили свои производственные мощности. Были приняты меры к модернизации самолетов и танков в соответствии с мировыми военно-техническими достижениями, сделан шаг вперед в дальнейшем совершенствовании артиллерийского и стрелкового вооружения, возросло производство боеприпасов.
Если степень оснащения Красной Армии на 1 января 1937 г. взять за 100 %, то к 22 июня 1941 г. количество винтовок в ней возросло в 2,5 раза, пулеметов – почти в 2 раза, минометов – в 35 раз, противотанковых орудий – почти в 4 раза, танковых пушек – в 2,5, зенитных орудий – в 5, орудий крупных калибров – 3,5 раза[50]. Что касается состояния военно-экономической готовности СССР к отражению фашистской агрессии, то несомненно одно: созданный самоотверженными усилиями народа военно-экономический потенциал страны не только обеспечивал важнейшие потребности Вооруженных сил СССР накануне вражеского нападения, но и был способен даже в тяжелейших условиях войны значительно наращивать свое военное производство. Именно этот прочный и надежный потенциал послужил материальной основой достижения Великой Победы над фашистским блоком.
Глава 3. Что мы знаем о зимней войне
На выпуск авиационной техники было привлечено свыше 100 самолетостроительных, моторостроительных, агрегатных, приборостроительных заводов, институтов, конструкторских бюро, для которых обеспечивалась первоочередная поставка всех видов материалов и оборудования. «…Не было случая, чтобы какой-то наш заказ не был выполнен… – отмечал новый нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин. – Мы брали все или почти все. Например, забирали почти весь алюминий, магний, кобальт, легированные стали, абсолютное большинство легированных труб и т. д. Здесь мы были монополистами: нам давали то, что никому не давали».
В короткие сроки конструкторские бюро под руководством А.Н. Туполева, А.С. Яковлева, В.М. Петлякова, С.В. Ильюшина, А.И. Микояна, С.А. Лавочкина, М.И. Гуревича, А.А. Архангельского, П.О. Сухого, В.П. Горбунова, М.И. Гудкова и др. создали первоклассные типы истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков. Хороших результатов добились в этой отрасли конструкторские бюро моторостроителей: В.Я. Климова, А.А. Микулина, А.Д. Швецова, С.К. Туманского, Е.В. Урмина и др.
Новый пикирующий бомбардировщик Пе-2 превосходил немецкие самолеты такого же типа Ю-87 и Ю-88. Новые истребители Як-1, ЛаГГ-3, МиГ-3 имели высокие скорости и сильное пушечно-пулеметное вооружение. Штурмовик Ил-2 по своим тактико-техническим данным не имел аналогов в мировой авиации. Еще в августе 1939 г. в боях в районе р. Халхин-Гол было впервые применено авиационное реактивное оружие, установленное на истребителях И-16.
В 1940 г. производство самолетов в Советском Союзе по сравнению с 1939 г. выросло на 19 %. Хотя авиапромышленность оказалась существенно перестроенной, она была еще не в состоянии удовлетворить возросшие потребности обороны в более совершенных машинах.
«В 1940 году, – вспоминал А.И. Шахурин, – наша авиационная промышленность выпускала самолеты-истребители, развивавшие скорость в среднем 420–450 километров в час (лишь один И-16 последней модификации имел скорость более 500 километров в час). И вооружены они были главным образом пулеметами. А у лучших зарубежных самолетов скорость приближалась к 600 километрам в час, к тому же вооружены они были не только пулеметами, многие и пушками, брали значительный запас снарядов и патронов. Нашей боевой авиации необходимо было выйти на новый уровень, совершить качественный скачок, чтобы не только не уступать самолетам фашистской Германии и других стран, но и превзойти их в летном, тактическом и боевом отношении. И эта работа уже велась».
В 1939-м и 1940-х гг. СССР производил больше самолетов, чем Германия. Однако в фашистском рейхе в это время выпускались самолеты только новых типов, а в Советском Союзе – новых и старых конструкций.
Поэтому с конца 1940-х гг. среди авиастроителей развернулась напряженная борьба за ускоренное серийное освоение лучших типов боевых машин. С марта 1941 г. авиапромышленность СССР перешла на суточный график, что повысило четкость и ритмичность ее работы. И если в 1940 г. производство новых типов самолетов было весьма незначительным, то в течение первой половины 1941 г. авиапромышленность дала уже 146 истребителей новых типов, 548 бомбардировщиков Пе-2 и 249 штурмовиков Ил-2. За первое полугодие 1941 г. авиационная промышленность СССР выпустила новых самолетов: МиГ-3 – 1289, ЛаГГ-3 – 322, Як-1 – 335, Ил-2 – 249, Пе-2 и Пе-3 – 458[47].
Всего за три с половиной довоенных года страна получила более 22 тыс. боевых самолетов.
Несмотря на то, что к началу войны парк советских ВВС был значительно пополнен, большую часть из них все еще составляли машины устаревших конструкций. Например, в общем парке боевых самолетов было 82,7 % старых типов и только 17,3 % – новых. К сожалению, и некоторые самолеты новых типов по ряду тактико-технических данных уступали германским. Главный недостаток заключался в слабом вооружении и низкой живучести. На 1 июня 1941 г. только 9,8 % общего количества истребителей имели пушечное вооружение, остальные – 90,2 % – пулеметное. Ударная сила бомбардировщиков и штурмовиков в целом была также низкой. В своем боекомплекте они, как правило, не имели достаточно эффективных средств борьбы с танками и мотомеханизированными войсками противника. Укажем еще и на такой факт, заметно ослабивший боевую мощь ВВС страны: недостаточную готовность ее летного состава. К полетам в действительно сложных условиях военного времени к июню 1941 г. сумели подготовиться только отдельные соединения, а к ночным полетам – не более 15 % летного состава.
Фашистская агрессия, таким образом, застала ВВС страны и ее авиапромышленность в стадии широкой реорганизации, повышения квалификации и мастерства всех кадров авиаторов.
И все же следует считать большим достижением тот факт, что к лету 1941 г. производственные мощности советской авиационной промышленности уже почти в 1,5 раза превышали мощности авиазаводов Германии. В целом производственная авиабаза СССР была подготовлена к запуску в серийное производство новых высококачественных боевых самолетов, что позволило в первые месяцы войны, несмотря на сложнейшие условия, достаточно быстро организовать их массовый выпуск.
Немало делалось и в области танкостроения. Серийное производство танков в СССР началось за десять лет до начала Второй мировой войны и из года в год приобретало все больший размах. Уже в 1933–1935 гг. ежегодный выпуск танков значительно превышал масштабы производства бронетанковой техники в других странах. В стране сформировались два мощных центра танкостроения – в Ленинграде и Харькове. Накануне фашистской агрессии танки, танковые моторы и броню производили 9 заводов.
К началу Второй мировой войны значительная часть танков (Т-37, Т-38, Т-26, Т-35 и БТ), находившихся на вооружении Красной Армии, устарела и перед советскими танкостроителями во весь рост встала задача – создать новые образцы машин, отличавшиеся высокими тактико-техническими характеристиками. Танкостроительная промышленность была выделена в самостоятельную отрасль. Своевременная специализация сыграла положительную роль в деле развертывания массового производства, совершенствования конструкции танков и развития моторостроительной базы. Важное значение имело создание в 1938 г. нового танкового двигателя – дизельного мотора В-2. На Кировском заводе (г. Ленинград) в результате напряженной работы группы конструкторов во главе с Н.Л. Духовым и всего конструкторского коллектива (начальник конструкторского бюро Ж.Я. Котин) был создан принципиально новый образец тяжелого танка KB, что сыграло важную роль в развитии как отечественной, так и мировой танковой техники. На нем установили 76-мм пушку. В декабре 1939 г. танк KB был принят к производству и на вооружение Красной Армии.
В следующем году коллектив конструкторов Харьковского завода под руководством М.И. Кошкина (главный конструктор), А.А. Морозова и Н.А. Кучеренко создал лучший в мире по тому времени танк Т-34. Его творцам удалось блестяще решить проблему оптимального сочетания надежной бронезащиты, высоких показателей огневой мощи, эффективного вооружения, подвижности и большой маневренности. В 1940 г. два танка Т-34 первого выпуска совершили пробег по маршруту Харьков – Москва. После их демонстрации руководству страны было вынесено решение о начале серийного производства Т-34 для вооружения Красной Армии.
В 1940 г. удалось изготовить только 246 танков KB и 115 (при плане – 600) танков Т-34. Сказались трудности организационного и технологического порядка. Правда, в первом полугодии 1941 г. выпуск новых боевых машин значительно увеличился: за это время промышленность дала стране 393 танка KB и 1110 танков Т-34. И что особенно важно: если с 1931 по 1936 г. в общей массе выпущенных танков удельный вес средних и тяжелых составлял 24 %, то накануне фашистского нападения их доля возросла до 43 %[48]. Но и этого количества было явно недостаточно для перевооружения армии. Для сравнения отметим, что в этом же году в фашистской Германии было выпущено 1,4 тыс. средних танков новых типов.
Хотя производственные мощности советского танкостроения к лету 1941 г. в 1,5 раза превышали мощность танковой промышленности Германии, выпуск танков не соответствовал производственным возможностям наших заводов.
За годы довоенных пятилеток в СССР была также создана прочная промышленная база для производства боеприпасов. Созданный в январе 1939 г. Наркомат боеприпасов возглавлял И.П. Сергеев, а с марта 1941 г. – П.Н. Горемыкин. Темпы ее развития резко возросли в 1939 г. В июне этого года Комитет обороны при СНК СССР утвердил мобилизационный план по боеприпасам, который предусматривал увеличение выпуска боеприпасов в 4,6 раза по сравнению с 1937 г. В соответствии с планом в стране развернулось строительство 24 заводов и одного комбината по производству боеприпасов, а также реконструкция 28 заводов. Уже в 1941 г. отечественная промышленность способна была выпустить боеприпасов более чем втрое по сравнению с 1940 г. Только с января по июнь 1941 г. производство боеприпасов по важнейшим видам увеличилось на 66 %[49].
Быстро развивалась и советская военная судостроительная промышленность, располагавшая 21 заводом с хорошо оборудованными стапелями, развитой сетью конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов. Над созданием новых военных судов плодотворно трудился большой коллектив известных ученых, инженеров, конструкторов, и среди них: С.В. Киткин, В.Е. Костенко, А.Н. Маслов, Б.М. Малинин, В.Ф. Попов и др.
Накануне Второй мировой войны в СССР была разработана пятилетняя судостроительная программа, рассчитанная на значительный рост Военно-морского флота: на заводах было заложено 100 подводных лодок и более 120 надводных кораблей, в том числе 3 линкора, 2 тяжелых крейсера, 9 легких крейсеров и др. Однако строительство «большого океанского флота» требовало огромного количества металла и производственных мощностей. В 1939 г. Комитет обороны при СНК СССР принял решение о резком сокращении числа строящихся линкоров и тяжелых крейсеров. Основные усилия были перенесены на строительство легких сил флота. В течение 1939–1940 гг. мощности судостроения увеличились в 3 раза. За первые три года третьей пятилетки промышленность передала Военно-морскому флоту 265 новых боевых кораблей различных классов.
Таким образом, все отрасли военного производства СССР накануне Великой Отечественной войны расширили свои производственные мощности. Были приняты меры к модернизации самолетов и танков в соответствии с мировыми военно-техническими достижениями, сделан шаг вперед в дальнейшем совершенствовании артиллерийского и стрелкового вооружения, возросло производство боеприпасов.
Если степень оснащения Красной Армии на 1 января 1937 г. взять за 100 %, то к 22 июня 1941 г. количество винтовок в ней возросло в 2,5 раза, пулеметов – почти в 2 раза, минометов – в 35 раз, противотанковых орудий – почти в 4 раза, танковых пушек – в 2,5, зенитных орудий – в 5, орудий крупных калибров – 3,5 раза[50]. Что касается состояния военно-экономической готовности СССР к отражению фашистской агрессии, то несомненно одно: созданный самоотверженными усилиями народа военно-экономический потенциал страны не только обеспечивал важнейшие потребности Вооруженных сил СССР накануне вражеского нападения, но и был способен даже в тяжелейших условиях войны значительно наращивать свое военное производство. Именно этот прочный и надежный потенциал послужил материальной основой достижения Великой Победы над фашистским блоком.
Глава 3. Что мы знаем о зимней войне
В истории войн всегда вызывает интерес (а нередко – и большие споры) вопрос о том, как возникла та или иная война, каковы были ее движущие силы, непосредственный повод и более глубокие причины.
В преддверии Великой Отечественной войны в районах приграничных рубежей СССР имели место несколько вооруженных конфликтов и противоборств, преимущественно локального характера. Хотя они не вылились тогда в большие войны, их положительный и негативный опыт по использованию различных видов войск и вооружения весьма пригодился в 1941–1945 гг. Таковы, например, военные действия у озера Хасан, в районе реки Халхин-Гол, освободительный поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию.
К ним относится и Советско-финляндская война, или, как ее еще называют, Зимняя война (30 ноября 1939 г. – 13 марта 1940 г.).
В советской историографии возникновение и ход Зимней войны к началу 90-х годов не получили сколько-нибудь широкого освещения, а в имевшейся тогда небольшой литературе, как правило, обходились «острые углы» и превалировала односторонняя трактовка событий.
Все это не вызывает удивления, так как конкретное изучение и освещение важнейших аспектов этой войны не поощрялось, а подавляющая часть соответствующих архивных документов находилась в закрытых и недоступных историкам фондах. Официальные установки, в том числе цензурного характера, предписывали исследователям при упоминании Советско-финляндской войны именовать ее не иначе как «финляндско-советский вооруженный конфликт», дабы… не омрачать дружественные послевоенные отношения, сложившиеся между Советским Союзом и Финляндской Республикой. При этом вынесение на первое место слова «финляндско-» как бы указывало на виновника данного «конфликта».
Для молодого читателя Зимняя война до последнего времени была неизвестной. А в памяти старших поколений, несмотря на усилия последующей полувековой отечественной пропаганды, она почти не сохранила «героический след», оставив смешанное чувство горечи и неудовлетворенности.
По своему характеру и содержанию это была, конечно, настоящая война с участием довольно значительных контингентов войск, с массовым использованием боевой техники. И она принесла обеим сторонам большие жертвы и невосполнимые потери.
За последние годы в процессе развития в стране гласности исследователи получили возможность, опираясь на свежие пласты ранее засекреченных архивных источников, по-иному взглянуть на многие аспекты Зимней войны.
Но это не означает, что о «Зимней войне» мы теперь знаем все или почти все и все сложности освещения событий того времени уже позади.
В этом очерке мы остановимся лишь на некоторых проблемах предыстории и истории Советско-финляндской войны.
Прежде всего зададимся вопросом: насколько обоснованной была озабоченность советского правительства за безопасность Ленинграда и своих северо-западных границ в конце 30-х годов?
Хотя в 1920 г. между Финляндской Республикой и Советской Россией был заключен мирный договор, а в 1932 г. – договор о ненападении тем не менее в последующие годы во внешней политике Финляндии возобладала антисоветская направленность. Страна эта легко могла стать плацдармом для агрессии против СССР, как это уже имело место в 1918–1920 гг. Следует иметь в виду, что советско-финляндская граница проходила всего лишь в 32 км от Ленинграда, т. е. находилась на расстоянии орудийного выстрела крупнокалиберной пушки. Еще 17 апреля 1919 г. английская газета «Таймс» писала: «Если мы посмотрим на карту, то увидим, что Петроград легче всего достичь через Прибалтийские государства. Самый удобный и самый короткий путь лежит через Финляндию, границы которой проходят всего лишь в 30 милях от столицы России. Финляндия является ключом к Петрограду, а Петроград – ключом к Москве».
Ощущение опасности нарастало по мере того, как становились известными новые и новые свидетельства сближения Финляндии на антисоветской платформе с одной стороны с гитлеровской Германией, а с другой – с Англией, Францией и США. Некоторые финские историки, правда, пытаются утверждать, что Финляндия в предвоенные годы отошла от Германии. Так, в своей статье в советском журнале «Родина» финский профессор М. Якобсон заявил, что «когда над Европой нависла тень экспансионистской политики Гитлера, руководство Финляндии отмежевалось от германского влияния».
Но подобные «открытия», мягко говоря, расходятся с исторической действительностью. Теперь уже широко известно заявление П. Свинхувуда, занимавшего в 1931–1937 гг. пост президента страны. «Любой враг России, – говорил он, – должен быть всегда другом Финляндии. Финский народ по существу своему и навсегда является другом Германии».
Основы финско-германского союза были заложены еще в 1935 г., когда Гитлер получил разрешение на свободный проход немецких войск через финскую территорию. За это он пообещал Финляндии советскую Карелию. Это соглашение не замедлило принести свои плоды. Германские офицеры регулярно инспектировали крупные маневры финской армии. С помощью германских специалистов авиаслужба модернизировала 23 крупных аэродрома, способных принять в 10 раз больше самолетов, чем имели тогда ВВС Финляндии. Специалисты из рейха постоянно наблюдали за сооружением «линии Маннергейма», в особенности за сооружением тяжелых артиллерийских фортов. Когда строительство этой линии заканчивалось, в конце июня 1939 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер произвел последний «инспекционный» осмотр ее укреплений. (Кстати, накануне этого визита Хельсинки посетила большая группа руководителей германской разведки во главе с адмиралом В. Канарисом.) В речи на приеме в честь Гальдера финский министр иностранных дел Э. Эркко высоко оценил ту «исключительную благосклонность, которую вооруженные силы Германии проявляют к Финляндии». Гальдер в ответ призвал финских руководителей не уклоняться от проводимого ими антисоветского курса.
Осенью 1939 г. была достигнута договоренность о предоставлении Германии для подводных лодок ряда островов в районе Хельсинки. В Финляндии было открыто 12 немецких консульств. Как отмечал в своей речи в 1964 г. президент У. Кекконен, «тень Гитлера в конце 30-х годов распространялась над нами, и финское общество в целом не может поклясться, что оно не относилось к ней с определенной симпатией».
В распоряжении историков сегодня есть неопровержимые доказательства того, что Финляндия имела тесные контакты и с другими державами Запада, настроенными недружественно по отношению к Советскому Союзу. Еще в июне 1935 г., к примеру, британское и финляндское правительства заключили секретное соглашение об использовании английскими самолетами финских аэродромов в войне против СССР. Из общего числа военных поставок в Финляндию на долю Англии в 1936 г. приходилось 23 %, в 1937-м – 28 % и в 1938 году – 43 %. И еще такой не менее красноречивый факт. 18 июня 1939 г. в Хельсинки прибыл главнокомандующий английской армией генерал Кирк. Он совершил инспекционную поездку на Карельский перешеек, а затем состоялись его переговоры с маршалом Маннергеймом, во время которых затрагивался и вопрос о помощи Финляндии в случае войны с СССР. Генерал Кирк одобрительно отнесся к отказу финского руководства от сотрудничества с СССР в условиях возрастания гитлеровской экспансии.
Все это нельзя не учитывать при анализе советско-финляндских переговоров, начавшихся по инициативе СССР весной и продолженных осенью 1939 г. Постоянное воздействие осуществлялось на финское руководство как со стороны фашистской Германии, так и со стороны англо-французского альянса.
Это обстоятельство следует особо подчеркнуть, так как за рубежом, в том числе и в Финляндии, имели место высказывания, что секретный дополнительный протокол к пакту Молотова – Риббентропа от 23 августа 1939 г. якобы стал тем рубежом, начиная с которого сталинское руководство взяло курс на решение советско-финляндских проблем только военным путем. Утверждается, что направленное финской стороне 5 октября 1939 г. предложение возобновить прерванные переговоры было лишь своеобразным маневром и что переговоры, дескать, были заранее обречены на неудачу.
Однако знакомство с документами, относящимися к советско-финляндским переговорам, раскрывает подлинную картину того, как вели себя представители сторон. Нельзя не сказать со всей определенностью, что с конца августа и до начала ноября 1939 г. позиция советской стороны была в целом конструктивной, достаточно терпеливой, готовой к различным компромиссам. Этого нельзя сказать о финском правительстве. Его позицию откровенно выразил на заседании комиссии по иностранным делам сейма 10 октября 1939 г. министр иностранных дел Э. Эркко. «Мы ни на какие уступки СССР не пойдем, – заявил он, – и будем драться, во что бы то-ни стало, так как нас обещали поддержать Англия, Америка и Швеция»[51].
11 октября для ведения переговоров в Москву прибыла делегация Финляндии во главе с государственным советником, министром и ее будущим президентом Ю. Паасикиви. Но характерная деталь: он не получил полномочий для подписания какого-либо соглашения. Более того, Э. Эркко без ведома парламента и правительства дал главе финляндской делегации указание проводить исключительно жесткую, неуступчивую линию.
Несколько позднее к делегации присоединился министр финансов В. Таннер.
На состоявшейся 12 октября первой встрече председатель СНК СССР и нарком иностранных дел В.М. Молотов выдвинул ряд предложений и среди них: заключить договор о взаимной помощи, подобный тем, что были подписаны с Литвой, Латвией и Эстонией; сдать в аренду СССР сроком на 30 лет полуостров Ханко для создания там военно-морской базы; чтобы обеспечить укрепление безопасности северо-западных районов страны, включая Ленинград и Мурманск, советское правительство предложило обменять финляндскую часть территории (острова Гогланд, Сейскаари, Лавансаари, Тютерсаари, Бьерке, а также часть Карельского перешейка от села Липпола до южной оконечности города Койвисто, западную часть полуостровов Рыбачий и Средний) общей площадью 2761 кв. км на вдвое большую часть Советской Карелии (5529 кв. км)[52].
Многие политические деятели Финляндии, в том числе маршал К. Маннергейм, высказывались за необходимость принять эти предложения советского правительства.
Однако глава финского МИДа Эркко был иного мнения. По его указанию финляндская делегация, сославшись на нейтралитет своего государства и на то, что после заключения пактов о взаимопомощи с Прибалтийскими странами «значение финляндского материка для обороны СССР уже не имеет прежней важности»[53], отклонила советские предложения.
В меморандуме советского правительства от 14 октября его первоначальные, довольно умеренные предложения были еще более смягчены. «Меня несколько удивили небольшие требования Сталина осенью 1939 года, – писал позднее Ю. Паасикиви. – Он ожидал от нас компромиссных предложений, но мы таких предложить не смогли, если не считать самых минимальных»[54].
Во время одной из бесед с советским представителем, состоявшейся 14 октября, военный атташе Финляндии в Москве майор Сомерто заявил, что «финны были чрезвычайно обрадованы и удивлены, что СССР предъявил умеренные требования. Они ожидали гораздо худшего»[55].
Наконец, об этом свидетельствовал и В. Таннер. Выступив на заседании социал-демократической фракции сейма 26 октября с докладом о поездке в Москву, он заявил, что в Кремле во время переговоров старались создать дружеское настроение. «Сталин говорил очень сердечно и хотел нас убедить, что СССР желает Финляндии только лучшего»[56]. Таннер подчеркнул, что у финской делегации «возникло впечатление, что Сталин искренне хотел соглашения…»[57].
Но, к сожалению, никакого компромисса достигнуть не удалось. Делегация Финляндии оставалась на прежних позициях, о чем свидетельствовали меморандумы от 14, 23 и 31 октября, направленные советскому руководству[58].
Безрезультатно закончились переговоры и 3 ноября, когда советская делегация сняла свое предложение относительно предоставления СССР военной базы на полуострове Ханко, но предложила взамен обменять или продать острова Хермансэ, Куэ, Хэстэбусэ, Лонгшер, Фурушер, Экен и ряд других близлежащих островов.
В преддверии Великой Отечественной войны в районах приграничных рубежей СССР имели место несколько вооруженных конфликтов и противоборств, преимущественно локального характера. Хотя они не вылились тогда в большие войны, их положительный и негативный опыт по использованию различных видов войск и вооружения весьма пригодился в 1941–1945 гг. Таковы, например, военные действия у озера Хасан, в районе реки Халхин-Гол, освободительный поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию.
К ним относится и Советско-финляндская война, или, как ее еще называют, Зимняя война (30 ноября 1939 г. – 13 марта 1940 г.).
В советской историографии возникновение и ход Зимней войны к началу 90-х годов не получили сколько-нибудь широкого освещения, а в имевшейся тогда небольшой литературе, как правило, обходились «острые углы» и превалировала односторонняя трактовка событий.
Все это не вызывает удивления, так как конкретное изучение и освещение важнейших аспектов этой войны не поощрялось, а подавляющая часть соответствующих архивных документов находилась в закрытых и недоступных историкам фондах. Официальные установки, в том числе цензурного характера, предписывали исследователям при упоминании Советско-финляндской войны именовать ее не иначе как «финляндско-советский вооруженный конфликт», дабы… не омрачать дружественные послевоенные отношения, сложившиеся между Советским Союзом и Финляндской Республикой. При этом вынесение на первое место слова «финляндско-» как бы указывало на виновника данного «конфликта».
Для молодого читателя Зимняя война до последнего времени была неизвестной. А в памяти старших поколений, несмотря на усилия последующей полувековой отечественной пропаганды, она почти не сохранила «героический след», оставив смешанное чувство горечи и неудовлетворенности.
По своему характеру и содержанию это была, конечно, настоящая война с участием довольно значительных контингентов войск, с массовым использованием боевой техники. И она принесла обеим сторонам большие жертвы и невосполнимые потери.
За последние годы в процессе развития в стране гласности исследователи получили возможность, опираясь на свежие пласты ранее засекреченных архивных источников, по-иному взглянуть на многие аспекты Зимней войны.
Но это не означает, что о «Зимней войне» мы теперь знаем все или почти все и все сложности освещения событий того времени уже позади.
В этом очерке мы остановимся лишь на некоторых проблемах предыстории и истории Советско-финляндской войны.
Прежде всего зададимся вопросом: насколько обоснованной была озабоченность советского правительства за безопасность Ленинграда и своих северо-западных границ в конце 30-х годов?
Хотя в 1920 г. между Финляндской Республикой и Советской Россией был заключен мирный договор, а в 1932 г. – договор о ненападении тем не менее в последующие годы во внешней политике Финляндии возобладала антисоветская направленность. Страна эта легко могла стать плацдармом для агрессии против СССР, как это уже имело место в 1918–1920 гг. Следует иметь в виду, что советско-финляндская граница проходила всего лишь в 32 км от Ленинграда, т. е. находилась на расстоянии орудийного выстрела крупнокалиберной пушки. Еще 17 апреля 1919 г. английская газета «Таймс» писала: «Если мы посмотрим на карту, то увидим, что Петроград легче всего достичь через Прибалтийские государства. Самый удобный и самый короткий путь лежит через Финляндию, границы которой проходят всего лишь в 30 милях от столицы России. Финляндия является ключом к Петрограду, а Петроград – ключом к Москве».
Ощущение опасности нарастало по мере того, как становились известными новые и новые свидетельства сближения Финляндии на антисоветской платформе с одной стороны с гитлеровской Германией, а с другой – с Англией, Францией и США. Некоторые финские историки, правда, пытаются утверждать, что Финляндия в предвоенные годы отошла от Германии. Так, в своей статье в советском журнале «Родина» финский профессор М. Якобсон заявил, что «когда над Европой нависла тень экспансионистской политики Гитлера, руководство Финляндии отмежевалось от германского влияния».
Но подобные «открытия», мягко говоря, расходятся с исторической действительностью. Теперь уже широко известно заявление П. Свинхувуда, занимавшего в 1931–1937 гг. пост президента страны. «Любой враг России, – говорил он, – должен быть всегда другом Финляндии. Финский народ по существу своему и навсегда является другом Германии».
Основы финско-германского союза были заложены еще в 1935 г., когда Гитлер получил разрешение на свободный проход немецких войск через финскую территорию. За это он пообещал Финляндии советскую Карелию. Это соглашение не замедлило принести свои плоды. Германские офицеры регулярно инспектировали крупные маневры финской армии. С помощью германских специалистов авиаслужба модернизировала 23 крупных аэродрома, способных принять в 10 раз больше самолетов, чем имели тогда ВВС Финляндии. Специалисты из рейха постоянно наблюдали за сооружением «линии Маннергейма», в особенности за сооружением тяжелых артиллерийских фортов. Когда строительство этой линии заканчивалось, в конце июня 1939 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер произвел последний «инспекционный» осмотр ее укреплений. (Кстати, накануне этого визита Хельсинки посетила большая группа руководителей германской разведки во главе с адмиралом В. Канарисом.) В речи на приеме в честь Гальдера финский министр иностранных дел Э. Эркко высоко оценил ту «исключительную благосклонность, которую вооруженные силы Германии проявляют к Финляндии». Гальдер в ответ призвал финских руководителей не уклоняться от проводимого ими антисоветского курса.
Осенью 1939 г. была достигнута договоренность о предоставлении Германии для подводных лодок ряда островов в районе Хельсинки. В Финляндии было открыто 12 немецких консульств. Как отмечал в своей речи в 1964 г. президент У. Кекконен, «тень Гитлера в конце 30-х годов распространялась над нами, и финское общество в целом не может поклясться, что оно не относилось к ней с определенной симпатией».
В распоряжении историков сегодня есть неопровержимые доказательства того, что Финляндия имела тесные контакты и с другими державами Запада, настроенными недружественно по отношению к Советскому Союзу. Еще в июне 1935 г., к примеру, британское и финляндское правительства заключили секретное соглашение об использовании английскими самолетами финских аэродромов в войне против СССР. Из общего числа военных поставок в Финляндию на долю Англии в 1936 г. приходилось 23 %, в 1937-м – 28 % и в 1938 году – 43 %. И еще такой не менее красноречивый факт. 18 июня 1939 г. в Хельсинки прибыл главнокомандующий английской армией генерал Кирк. Он совершил инспекционную поездку на Карельский перешеек, а затем состоялись его переговоры с маршалом Маннергеймом, во время которых затрагивался и вопрос о помощи Финляндии в случае войны с СССР. Генерал Кирк одобрительно отнесся к отказу финского руководства от сотрудничества с СССР в условиях возрастания гитлеровской экспансии.
Все это нельзя не учитывать при анализе советско-финляндских переговоров, начавшихся по инициативе СССР весной и продолженных осенью 1939 г. Постоянное воздействие осуществлялось на финское руководство как со стороны фашистской Германии, так и со стороны англо-французского альянса.
Это обстоятельство следует особо подчеркнуть, так как за рубежом, в том числе и в Финляндии, имели место высказывания, что секретный дополнительный протокол к пакту Молотова – Риббентропа от 23 августа 1939 г. якобы стал тем рубежом, начиная с которого сталинское руководство взяло курс на решение советско-финляндских проблем только военным путем. Утверждается, что направленное финской стороне 5 октября 1939 г. предложение возобновить прерванные переговоры было лишь своеобразным маневром и что переговоры, дескать, были заранее обречены на неудачу.
Однако знакомство с документами, относящимися к советско-финляндским переговорам, раскрывает подлинную картину того, как вели себя представители сторон. Нельзя не сказать со всей определенностью, что с конца августа и до начала ноября 1939 г. позиция советской стороны была в целом конструктивной, достаточно терпеливой, готовой к различным компромиссам. Этого нельзя сказать о финском правительстве. Его позицию откровенно выразил на заседании комиссии по иностранным делам сейма 10 октября 1939 г. министр иностранных дел Э. Эркко. «Мы ни на какие уступки СССР не пойдем, – заявил он, – и будем драться, во что бы то-ни стало, так как нас обещали поддержать Англия, Америка и Швеция»[51].
11 октября для ведения переговоров в Москву прибыла делегация Финляндии во главе с государственным советником, министром и ее будущим президентом Ю. Паасикиви. Но характерная деталь: он не получил полномочий для подписания какого-либо соглашения. Более того, Э. Эркко без ведома парламента и правительства дал главе финляндской делегации указание проводить исключительно жесткую, неуступчивую линию.
Несколько позднее к делегации присоединился министр финансов В. Таннер.
На состоявшейся 12 октября первой встрече председатель СНК СССР и нарком иностранных дел В.М. Молотов выдвинул ряд предложений и среди них: заключить договор о взаимной помощи, подобный тем, что были подписаны с Литвой, Латвией и Эстонией; сдать в аренду СССР сроком на 30 лет полуостров Ханко для создания там военно-морской базы; чтобы обеспечить укрепление безопасности северо-западных районов страны, включая Ленинград и Мурманск, советское правительство предложило обменять финляндскую часть территории (острова Гогланд, Сейскаари, Лавансаари, Тютерсаари, Бьерке, а также часть Карельского перешейка от села Липпола до южной оконечности города Койвисто, западную часть полуостровов Рыбачий и Средний) общей площадью 2761 кв. км на вдвое большую часть Советской Карелии (5529 кв. км)[52].
Многие политические деятели Финляндии, в том числе маршал К. Маннергейм, высказывались за необходимость принять эти предложения советского правительства.
Однако глава финского МИДа Эркко был иного мнения. По его указанию финляндская делегация, сославшись на нейтралитет своего государства и на то, что после заключения пактов о взаимопомощи с Прибалтийскими странами «значение финляндского материка для обороны СССР уже не имеет прежней важности»[53], отклонила советские предложения.
В меморандуме советского правительства от 14 октября его первоначальные, довольно умеренные предложения были еще более смягчены. «Меня несколько удивили небольшие требования Сталина осенью 1939 года, – писал позднее Ю. Паасикиви. – Он ожидал от нас компромиссных предложений, но мы таких предложить не смогли, если не считать самых минимальных»[54].
Во время одной из бесед с советским представителем, состоявшейся 14 октября, военный атташе Финляндии в Москве майор Сомерто заявил, что «финны были чрезвычайно обрадованы и удивлены, что СССР предъявил умеренные требования. Они ожидали гораздо худшего»[55].
Наконец, об этом свидетельствовал и В. Таннер. Выступив на заседании социал-демократической фракции сейма 26 октября с докладом о поездке в Москву, он заявил, что в Кремле во время переговоров старались создать дружеское настроение. «Сталин говорил очень сердечно и хотел нас убедить, что СССР желает Финляндии только лучшего»[56]. Таннер подчеркнул, что у финской делегации «возникло впечатление, что Сталин искренне хотел соглашения…»[57].
Но, к сожалению, никакого компромисса достигнуть не удалось. Делегация Финляндии оставалась на прежних позициях, о чем свидетельствовали меморандумы от 14, 23 и 31 октября, направленные советскому руководству[58].
Безрезультатно закончились переговоры и 3 ноября, когда советская делегация сняла свое предложение относительно предоставления СССР военной базы на полуострове Ханко, но предложила взамен обменять или продать острова Хермансэ, Куэ, Хэстэбусэ, Лонгшер, Фурушер, Экен и ряд других близлежащих островов.