Георгий Ланской. Звезда второго плана

   Секретарь в сером, подчеркнуто-деловом костюме неслышно открыла дверь кабинета и вошла, держа на вытянутых руках сверкающий поднос. Чашки корпоративного зеленого цвета, сахарница такая же, и только вазочка с конфетами сверкала неуставным серебряным блеском. Продюсер тяжело вздохнул.
   Нелегко ему, подумал Егор, поблагодарив секретаршу скупой улыбкой. Она вежливо кивнула в ответ, поставила кофе перед шефом и вышла, цокая каблуками. Егор чисто мужским взглядом проводил ее удаляющуюся спину, ровную, как у гренадера, оценил тугие полукружья попки и с куда меньшим интересом поглядел на Ивана Сергеевича.
   – Хороша? – спросил тот.
   – А то!
   – Бывшая мисс… то ли Самара, то ли Казань, не помню точно. Тоже приехала звездой устраиваться. Только таланта нет никакого. Не поет, не танцует, и как камеру увидит, в обморок падает. Даже прогноз погоды не смогла вести. Но девочка старательная. Вот, взял к себе в секретарши. Пока доволен.
   – Рад за вас и за нее, – усмехнулся Егор. – Так что там у нас с суммами?
   – Ехидничаешь? Это хорошо. Люблю остряков. В общем, за один эфир будем платить по косарю зеленых. В день снимаешься в трех передачах – три штуки в карман. Официально в ведомости меньше проставим, чтобы налоги не платить бешеные. Устраивает?
   Это было больше, чем предполагал Егор. В собственной программе он получал сумму покруглее, но там приходилось совмещать должности продюсера, режиссера, ведущего, а иногда и журналиста. И хотя подобная жизнь ему нравилась, нельзя было отрицать, что бешеная гонка прошлого года начала его утомлять. Чтобы сразу не отвечать, он уставился в окно.
   Пронзительно синее сентябрьское небо дышало холодком. Легкий ветер колыхал вертикальные полосы жалюзи немыслимого зеленого колера, а узкие солнечные лучи слабо нагревали паркет, словно намекая – это прощальный подарок. Хотите погреться – грейтесь сейчас, пока мы еще хоть в какой-то силе, потому что не за горами октябрь, потом ноябрь с его комковатыми тяжелыми тучами, а потом и зима. При мысли о зиме, невыносимо долгой, противной и слякотной, как все зимы в Москве, Егор вздохнул.
   – У меня же и свое шоу есть, – вяло возразил он. – Работы полно. Как я успевать все буду?
   – А чего тебе не успевать? Чай, не на край света мотаться. На лифте съедешь на три этажа, вот тебе и новая работа. И потом, я же говорю, это не прямой эфир. Оттарабанишь три программы – и гуляй до следующего раза. Графики согласуем. В конце концов, не только под тебя придется подстраиваться. Сам понимаешь, артисты тоже люди занятые. Ну, Егор, не ломайся.
   – А Рындин как же? – спросил Егор для проформы, ему было абсолютно все равно, что будет с актером, не справившимся с задачей.
   – Это тебя заботить не должно, – жестко сказал продюсер. От его показного добродушия не осталось ни следа. Егор приподнял бровь и даже голову наклонил, как любопытный попугай. И только взгляд остался холодным, цепким. Иван Сергеевич недовольно скривился, заглянул в чашку – не осталось ли там кофе.
   Чашка была пуста, только на дне болталось немного вязкой гущи. Продюсер сделал вид, что пьет, дабы выиграть время. Под взглядом Черского ему стало как-то неуютно.
   – Спекся Рындин, – нехотя пояснил он. – Он у нас в сериале бандита играет, но сорвал уже несколько съемочных дней, да еще тут куролесит, решили мы его убить.
   Теперь бровь Егора поползла вниз.
   – Ну, не взаправду, конечно, – хохотнул продюсер. – В сериале. А поскольку новый сезон начнется без него, то и на передаче ему делать нечего. Ну, что, согласен?
   – А у меня проблем с Рындиным не будет? – осторожно осведомился Егор.
   – Да брось, какие с ним могут быть проблемы?
   – Ну, мало ли…
   – Не будет, я тебе гарантирую. Так что? По рукам?
   Егор кивнул и улыбнулся чуть теплее.
   – Отлично, – обрадовался Иван Сергеевич. – Давай, сходи на пробы. Ты, конечно, профи, но мне нужно и картинку посмотреть. Если все будет пучком, завтра начнем работать.
   На пробах все было пучком.
   Работа действительно оказалась несложной. По сравнению с бешеным ритмом собственной программы Егора кулинарное шоу выглядело оазисом спокойствия. Вместо приглашенных знаменитостей Егору ассистировали две помощницы режиссера, которых он пытал каверзными вопросами. Выглядело это настолько живо, что продюсер, с удовольствием отсмотрев эфирные сорок минут, без лишних разговоров подсунул Егору контракт. И только на следующий день, приехав на съемку, Егор убедился, что здесь, среди кухонных комбайнов и тостеров, ему может быть крайне неуютно. Беды ничто не предвещало до того момента, пока Егор не взял в руки сценарий и не прочитал список приглашенных гостей.
 
   На телеканале любили склоки и скандалы. Этим он славился с момента его основания. Здесь не приветствовались старые добрые посиделки с уважаемыми людьми, монотонно рассказывающими о своем житье-бытье. Дикторы не стремились выглядеть лучшими друзьями приглашенных, смотрели на них с недобрым прищуром, с удовольствием стравливали гостей друг с другом и наслаждались заваренной кашей. Гости вцеплялись оппонентам в волосы, обливали их водой и с наслаждением били друг другу морды. Рейтинги канала зашкаливали, а телезрители, отслеживавшие анонсы, с нетерпением ждали, что выкинет очередная звезда.
   Сидя в маленькой гримерной, Егор читал сценарий и чувствовал, как волосы встали дыбом.
   – Вы с ума посходили, что ли? – спросил он у помощницы режиссера. – Ладно, Залевского дернули во время очередного запоя, это фигня. Но какого хрена вы поставили в пару Голубеву и Черницына? Рая, ты что, с дуба рухнула? Они же поубивают друг друга.
   – Да ладно, – отмахнулась смешливая Раечка, которой было глубоко все равно, кого ставить на эфир. – Нам же лучше будет, если они передерутся.
   – Они хоть знают, кто с кем будет состязаться?
   Раиса пожала плечами. Она только что пришла работать на телевидение и не понимала местной кухни. Какая разница, кого с кем ставить в пару? Главное – засветиться в эфире. А артистов хлебом не корми, дай поблистать в прайм-тайме, да еще денег за это получить.
   – Значит, так, – скомандовал Егор. – Меняем все местами. Черницына поставим с Залевским, а Голубеву – с шеф-поваром из кабака. Это и честнее будет, и мы, глядишь, живыми уйдем.
   – Начальство не согласится, – возразила Раечка. – Оно уже сценарий утвердило.
   – Я сам к начальству пойду, пока не поздно еще. Как только я отзвонюсь, найди Голубеву и скажи ей, чтобы она приехала на два часа позже.
   – На фига нам такой геморрой? – возмутилась Раечка.
   – Геморрой будет, если мы все как есть оставим, – пояснил Егор, сгреб в кучу разрозненные листки сценария и пошел к дверям. – Будут искать – я у шефа.
   Раечке было все равно, потому возражать она не стала. Ее дело людей на передачу пригласить, проследить за тем, чтобы вовремя приехали, были довольны, накормлены, напоены, а личный автотранспорт звезд не сгинул на стоянке, напоминающей Бермудский треугольник. Почему-то часто так получалось, что артисты, приткнув свои «Мерседесы» и «Лексусы», потом никак не могли их отыскать. Вот и приходилось Раечке, высунув язык, носиться по тесно заставленной разномастными авто стоянке и искать забытых железных коней. На прошлой неделе, к примеру, потерялся «Ягуар» самого Теодора Алмазова, который в кои-то веки сам сел за руль. Когда машину нашли, она оказалась, вопреки утверждениям певца, вовсе не «беленькой», а цвета «металлик», а уж какой у нее номер – певец и подавно не мог сообщить. Привык, знаете ли, видеть машину изнутри, а потому, едва захлопнув дверь, позабыл, какого она цвета. Да и немудрено. Гастроли, съемки и постоянно новые, незнакомые машины, водители с одинаково стрижеными затылками…
   Впрочем, были куда более забавные случаи, вроде казуса с певцом Андреем Синицыным, бездарно провалившимся на европейском музыкальном конкурсе. Синицын приехал на съемку в кабриолете веселенького канареечного цвета, а покидая Останкино, обнаружил в нем кучу мусора. Не помогла ни репутация, ни охрана, впрочем, исполняющая свои обязанности спустя рукава…
   Егору до этих мелочей не было дела. Куда больше его волновал предстоящий эфир. Нет, волновал – не совсем верное слово. Предстоящая съемка должна была стать крайне… неприятной.
   Во-первых, Залевский, по паспорту – Алексей Пузиков. Конечно, эта фамилия крайне не подходила герою дамских грез, потому Алексей и сменил ее на более пристойную. В младые лета он сыграл одну из главных ролей в трилогии на историческую тему. Благородного гусара, спасающего честь державы, мгновенно полюбили зрители, а за Залевским моментально закрепилась репутация рыцаря, готового на любой подвиг ради Отечества или прекрасной дамы. Зрительницы умирали от любви, слали письма, залитые нежными слезами, и были готовы на все за один только его взгляд или улыбку.
   На деле слава Казановы была несколько преувеличена. В жизни от киношного благородства не оставалось и следа. Залевский частенько поколачивал своих жен, которых к его сорокалетию насчитывалось уже пять, а количество не битых им любовниц заметно уступало количеству битых. Былая красота уже начала растворятся в обрюзгшем, стареющем теле, да и длительные запои не придавали актеру шарма. Однако чем старше становился Алексей, тем моложе были его подруги.
   Во хмелю Залевский был буен, устраивал драки на съемочных площадках, требуя привилегий. Режиссеры снимали его больше по привычке, когда следовало украсить кадр знакомым лицом, но главных ролей предлагали мало, отчего Залевский еще больше пил и буянил.
   Егор на ходу читал сценарий и мрачнел. В прессе лесным пожаром бушевал скандал. Залевский вышвырнул из дома свою пятую, а может, и шестую жену, предварительно столкнув ее с лестницы. Дама сломала два ребра и подала на супруга в суд. Дабы подогреть интерес к этой теме, руководство канала, владеющее также и газетой, пригласило Залевского на эфир.
   Ну и как тут выкручиваться?
   По коридорам Останкино, как хлопотливые муравьи, туда-сюда сновали люди, и каждый что-то тащил. Никто не старался идти степенно. Все носились, ускоряя шаг почти до бега, роняли папки и кассеты, демонстрируя всем своим видом невероятную занятость. Егор же по собственному опыту знал: стоит свернуть на лестницу, и там он увидит совершенно другую картину: медленно волочащих ноги курильщиков, бездельников из всех редакций, прячущихся от начальства, репортеров, обсуждающих эфиры, девиц школьного возраста, бесчисленных помощниц и секретарш. Туда, на лестницу, начальство заглядывало редко, предпочитая лифты. Не по рангу им по ступенькам носиться…
   Егору же, несмотря на руководство собственной программой, было не привыкать носиться по лестницам. Вот только сейчас он был рад паузе и думал, как лучше выстроить разговор с Залевским.
   Беседа о кулинарии может легко свернуть на домашнее хозяйство, а затем – и на супругу. И если Алексею не понравятся вопросы, он без особых церемоний устроит свару. А то и в драку кинется. Вон на прошлой неделе напал на журналистов, сломал им камеру, а репортера пнул в живот. Теперь репортер стал знаменитым и тоже собирается подавать в суд.
   – Да вы злой, господин Пузиков, – хохотнул Егор, подходя к лифту. К начальству ехать было всего ничего, но не тащиться же по лестнице, встречая бесчисленных знакомых. Лифт застрял где-то внизу. Ожидая, пока пыхтящая кабинка подползет к этажу, Егор перелистнул пару страниц и вздохнул: Мария Голубева и Антон Черницын… Это уже во-вторых. Какой идиот позвал их на эфир вместе?!
   Голубева и годившийся ей в сыновья Черницын были женаты около года, но после непродолжительного романа Антона и его партнерши по съемке певицы Рокси с треском развелись. Антон завел интрижку с девушкой Егора Аллой.
   Дружбе пришел конец.
   Егор с раздражением посмотрел на горевшую кнопку вызова. Лифт все не ехал. Скорей бы добраться до начальника, объяснить ему ситуацию и, перетасовав карты в колоде, разрулить готовый вспыхнуть конфликт. Голубева никогда не выйдет в эфир вместе с бывшим мужем, и ее, народную артистку России, придется уважить. По сравнению с маститой экс-супругой Черницын выглядит бледно. Да, популярный актер, восходящая звезда и все такое… Но по-настоящему значимых ролей у него пока нет, в то время как Голубеву обожает вся страна за ее веселые комедийные роли. Значит, Черницына долой, пусть против Марии играет профессионал. Иначе она устроит бывшему мужу какую-нибудь пакость… По слухам, Мария не раз предпринимала действия против Черницына, в результате которых тому отказывали в съемках.
   Хорошо ей, подумал Егор. Она может позволить себе не выйти в эфир, не терпеть рядом Антона. А что делать ему? Улыбаться в камеру, обнимать Антона за плечи, демонстрируя всему миру, что у них прекрасные отношения, хотя они не здороваются при встречах, старательно делая вид, что незнакомы?
   Лифт открыл дверцы, выплюнув старых и проглотив новых пассажиров. Егор зашел внутрь, прислонился к стене и мрачно подумал, как все непрочно в их суматошном мире. Почему никто не подумал, что ему тоже будет неприятно видеть Антона? В блестящих металлических стенах кабинки отражались смазанные силуэты людей. Егор протянул руку своему отражению и потер потянувшиеся к нему холодные пальцы собственного двойника.
   – Ничего, – негромко произнес он. – Прорвемся!
   Люди, стоящие рядом, оглянулись, но он не обратил на это никакого внимания, разглядывая размазанное отражение, повторявшее его движения.
 
   Мария Голубева сидела в кресле и смотрела на всех исподлобья. Рядом на гримерном столике стояла чашка чая и вазочка с вкусностями. В коричневой жидкости плавали чаинки, лениво гоняясь друг за другом, фантики шоколадных конфет искрились под лампочками. Чашка была из категории «дежурных» – из таких поили гостей, когда те засиживались надолго.
   Мария чаю не хотела.
   – Какого хрена вы вообще меня позвали? – осведомилась она трубным басом. – Я что, должна сниматься… вот с этим?
   Антон Черницын, подпиравший стенку, лениво пожал плечами и выпустил струю дыма. В крохотной гримерной, куда набилась почти вся съемочная группа, все курили, хотя правилами это было строго-настрого запрещено. Дым свивался кольцами, как напуганная змея, поднимался к потолку, впитываясь в побелку. Часы над дверью неумолимо двигали секундную стрелку, словно палач лезвие гильотины. Чирк – и нет секунды, чирк – вот и час прошел. В скандалах время пролетает быстро, а эфир неумолим. Он уже анонсирован и должен начаться именно в указанное время.
   – Маша, успокойся, – негромко сказал Егор. – Накладочка вышла. Сейчас все исправим.
   – Накладочка? – вскипела Мария и оттолкнула от себя трясущуюся Раечку, не к месту сунувшуюся к ней с кипой салфеток. – Накладочка – это когда ты заказала семгу, а тебе принесли мороженого хека. Вот это – накладочка. А это, пардон за французский, х…ня. Гоша, я тебя, конечно, люблю и уважаю, но если не умеешь руководить процессом, не берись!
   Раечка забилась в угол, наблюдая за ссорой с хорошо разыгранным ужасом. Ну, не дозвонилась она Голубевой, тоже мне, происшествие. Та, как на грех, удачно миновала все московские пробки и прибыла в телецентр точно по расписанию. И здесь же, у лестницы, лоб в лоб столкнулась с Черницыным, приехавшим еще раньше.
   У Голубевой хватило выдержки не устраивать скандал прямо у входных дверей. Она поднялась наверх и излила душу там. Все это время Антон стоял рядом и презрительно усмехался дрожащими губами. Все это время Егор с побледневшим от напряжения лицом метался между ними, стараясь загасить конфликт. Получалось так себе, и он это прекрасно понимал, отчего лихорадочно курил, выпуская вверх клубы дыма. Антон смотрел на Голубеву с усмешкой, казавшейся подделкой.
   Интересно, думала Раечка, неужели правда, что они были женаты? Нет, то, что они сочетались в ЗАГСе, она знала, но… может быть, это лишь пиар-ход? Она внимательно оглядела Антона.
   Хорош, ничего не скажешь. Высокий, мускулистый, с пронзительными светлыми глазами и хищным носом. Над ремнем, правда, уже слегка выпирает животик. Мужику только дай волю, деньги и толику свободы – и он из поджарого волка превратится в жирного борова. Но все равно хорош! Что он делал рядом с этой старой развалиной?
   «Старая развалина» загасила окурок в пепельнице и пробасила, словно медведица:
   – Короче, так: или вы немедленно разруливаете эту ситуацию, или я уезжаю. А по пути зайду к вашему главному и выскажу все, что думаю о вас, в мелких подробностях. Понятно?
   – Маш, не надо никуда ходить, не суетись, – поморщился Егор и запустил руку в волосы, откидывая челку назад. – Все уже решено. Рая, повар подъехал?
   – А? – всполошилась та.
   – Бэ! Повар, говорю, подъехал?
   Раечка пожала плечами, а потом спохватилась:
   – Может быть, и подъехал. Я вниз сбегаю, хорошо?
   – Пулей! – скомандовал Егор и повернулся к разъяренной Голубевой: – Маша, поверь, я принял меры, как только увидел, кого поставили с тобой в пару. Сама видишь, какой тут бардак, а я буквально вчера пришел на канал.
   – Я сейчас расплачусь, – съязвила Голубева.
   – Маш, ну хватит. Все уже решили, переиграли. Поставим тебя в паре с шеф-поваром. Он, между прочим, жгучий итальянец, специалист по пасте и пицце. Или чего они там еще едят? И все будет чики-пуки. Антон снимется вместе с Залевским.
   – Почему это он с Залевским, а не я?
   – Хочешь ты? Пожалуйста. Только тогда придется ждать. Его все равно еще нет.
   – То есть в этом случае ждать придется мне? – вмешался Антон. – И с какой стати?
   – Антон, – ровным тоном произнес Егор, – позволь, я утрясу одну проблему, а потом займусь тобой. В конце концов, ты джентльмен, уступи даме.
   – Ничего я не собираюсь уступать, – взвился Антон. – С какой стати? Я теперь должен откладывать все дела и ждать, пока вы отснимете эту старую каракатицу?
   – Ах ты, паразит! – ахнула Мария. – Да ты же мне руки целовал, а теперь я – старая каракатица?!
   – Ну, я не буду уточнять, куда ты целовала «этого паразита», – парировал Антон.
   – Сучонок, – прошипела Голубева, схватила чашку с остывшим чаем и швырнула ею в Антона. Чай вылился на Егора, чашка врезалась в косяк и брызнула осколками именно в тот момент, когда в дверь влетела запыхавшаяся Раечка.
   – Мама! – взвизгнула она и, зажмурившись, шагнула назад. Егор взвился вверх и заорал:
   – А ну, прекратили все! Всем молчать и слушать только меня.
   Оглушенные воплем члены группы, и даже Мария и Антон, притихли. Только Раечка всхлипывала в коридоре. Егор резко втянул ее в комнатушку и закрыл дверь.
   – Значит, так, все делают то, что я говорю. Рая! Хватит ныть, в тебя ничем не попало! Отвечай: повар приехал?
   – При-приехал, – пробулькала напуганная Раечка. – Я его пока в холле усадила на диванчик.
   – Отлично. Иди и карауль его, чтобы не смылся. Кофе там дай или журнал. Ты, – Егор ткнул пальцем в Марию, – не желаешь сниматься с ним?
   Он мотнул головой в сторону Антона. Мария, кипевшая от ярости, лишь кивнула, всерьез опасаясь, что если откроет рот, то взорвется. В приоткрытое окно дуло. Ветерок гулял по комнате и неприятно холодил спину. Голубева подумала, что надо будет попросить прикрыть окно, иначе завтра она сляжет с простудой.
   – Ты не желаешь ждать? – спросил Егор у Антона.
   Тот высокомерно кивнул:
   – Естественно. Не моя проблема, что вы все перепутали, и я…
   – Так, тихо, ша! – прервал Егор и на минуту задумался. – Маша, у тебя время есть?
   – Нет, конечно, – возмутилась она. – Я, между прочим, сегодня еще спектакль играю.
   – Тогда два варианта: или вы оба идете на эфир вместе, или кто-то уступает. Ну, а поскольку никто из вас уступать не хочет, добровольца я назначу принудительно.
   – У меня спектакль, и я пойду первой, – стиснув зубы, процедила Мария. Антон фыркнул.
   – Я тогда вообще уйду, и выпутывайтесь, как хотите.
   – Да без проблем, – отмахнулся Егор. – Поставим с Залевским итальянца. Пусть макароны по второму кругу приготовит, делов-то… А завтра отснимем кого-то еще. Мы же в записи идем, так что нам фиолетово, какая очередность будет. Эфир в субботу, у нас еще уйма времени. Можешь уходить.
   Антон прищурился, а потом нехотя произнес:
   – Ладно, черт с вами. Подожду Залевского.
   – Вот и чудно, – спокойным тоном сказал Егор. – Коля, сходи за Раей и поваром. Сейчас начнем работу. Ира, Марию на грим. Антон, подожди в кафе или, если хочешь, можешь в студии посидеть со зрителями. Так… все, все, все, за работу!
   Гримерка, только что напоминавшая разворошенный муравейник, мгновенно опустела. Внутри остались только Голубева, гримерша и Егор, неподвижно уставившийся в пол. Сизый дым сигарет медленно вытягивался на улицу.
   – Гош, – сказала вдруг Голубева. – Ты прости меня, дуру старую. Сам понимаешь, как мне неприятно его видеть.
   – Я понимаю, – ответил Егор.
   Его голос был тусклым, как сгоревшая лампочка. Мария вдруг пожалела этого красивого, но бесконечно холодного мальчишку.
   Переживает… Не то что этот поганец!
   Мария вздохнула и проникновенно сказала:
   – Не подумай, я очень ценю, что ты сейчас для меня сделал… Просто… Просто иногда приходится включать стерву. А иначе никак. Здорово ты его припугнул. Он теперь шелковый будет, морду-то надо рекламировать…
   – Маш, не парься.
   – Но…
   – Не парься. Я сделал это ради эфира. Ну, и немножко – ради себя.
 
   – Стоп! Снято! – скомандовал режиссер. – Всем спасибо!
   Егор еще минуту стоял, пластмассово улыбаясь в камеру, пока с него снимали микрофон и передатчик, прикрепленный к поясу. По спине текли холодные струйки пота. Ну и эфир, черт его раздери…
   – Егор, ты молодец, – протараторила Раечка, отнимая у него папку со сценарием. – Блестящая импровизация. Все-таки Рындину до тебя далеко… Пойдем уже, передохнешь…
   – Да, – ненатурально бодрым голосом сказал Егор. – Сейчас.
   Колени тряслись совершенно неприлично. Егор посмотрел на них с удивлением. Что это с ним? Можно подумать, первый эфир…
   С Голубевой проблем не было. Получив свой пакет с продуктами и итальянца-повара в качестве оппонента, она приготовила обед, сыпала прибаутками и актерскими байками, за что в итоге совершенно заслуженно получила признание зрительного зала и кухонный комбайн, нужный ей, как рыбке зонтик…
   Итальянский повар был забавным: очень толстый, лысый, с собранной в складки на затылке кожей, отчего казалось, что сзади у него вылезают излишки мозга. Он смешно расставлял ударения и не всегда понимал, когда к нему обращались с тем или иным вопросом. Однако его это не смущало: тараторил, как сорока, не переставая одновременно что-то рубить, резать и шинковать, поглядывая на Голубеву с заметным интересом.
   – Когда я поступала, то не знала ровным счетом ничего, – поведала Мария, как только камеры развернулись в ее сторону, прицелившись злыми красными огоньками. В ее руках мелькал нож, которым она безжалостно рубила кабачок. – Помните, у нас был такой предмет – научный коммунизм? Ах, ну да, откуда вам помнить… Предмет ужасный и к актерской профессии никакого отношения не имеющий. А преподавателем у нас был жуткий гад. Его ненавидели все, и я в том числе. Но что делать? Предмет надо было сдавать…
   – И что же вы сделали? – сочувственно поинтересовался Егор.
   – Я всегда была чертовски предусмотрительна, – похвасталась Мария и высыпала кабачки на шипящую сковороду. – Сами понимаете, выучить это было невозможно. Я учебник даже не открывала. Вместо этого я накатала преподавателю письмо откровенно эротического содержания, где в мелких деталях признавалась ему в любви. Без подписи, естественно…
   – Так-так? – заинтересовался Егор. – И что?
   – И все. Оставшееся время до экзаменов смотрела на учителя томными глазами влюбленной коровы. А на экзамене расплакалась, сказала, что от любви двух слов связать не могу. Это была моя первая трагическая роль.
   Кабачки шипели, на другой половине студии, где орудовал итальянец, смолк блендер. Повар заинтересованно прислушивался к словам Марии.
   – В результате мне поставили пятерку, хотя я ни одного слова не произнесла на тему, – удовлетворенно сказала Мария.
   – Неужели эта история не имела продолжения?
   – Еще как имела! Но, к счастью, на следующий год изучать научный коммунизм было уже не нужно, так что я без труда пресекла все попытки педагога пощупать меня за… мягкое место…
   Голубева заразительно рассмеялась. Вместе с ней захихикал Егор, разразилась разнокалиберным смехом студия, и даже итальянец, понимавший через слово, издал неопределенный смешок.
   Нет, этот эфир, несмотря на нервотрепку перед началом, прошел отлично. Легкие нестыковки без труда уберутся при монтаже. Атмосфера на площадке царила праздничная. Актриса непринужденно шутила, на бис спела пару частушек на грани приличия, и даже итальянец порадовал зрителей акапельным исполнением оперной арии.
   Совсем другая картина получилась, когда на освободившееся место вышли Антон и Алексей Залевский. Залевский опоздал на сорок минут, приехал изрядно пьяным и с большим трудом соображал, что от него требуется.
   Но самым неприятным стало присутствие на площадке Антона. Егору приходилось улыбаться и язвить в меру, делая вид, что они лучшие друзья. От фальшивой улыбки сводило щеки, и к концу съемочного дня казалось, что кожа его лица сделана из резины. Перед финальными кадрами Егору пришлось обнять за плечи пьяненького Залевского, который почти не держался на ногах, и неестественно держащего спину Антона, вздрогнувшего от прикосновения. Егору припомнился старый детектив, где преступник вот так же обнимал свою жертву, зная, что под рубашкой у него открытая рана, и с наслаждением надавливал на нее. Знать бы, где такая рана у Черницына…