Он подскочил к блоку управления на переборке и включил вентиляцию на полные обороты, чтобы убрать из воздуха радиоактивные ионы. – Джонни! – голос Спарроу.
Тот ответил в свой ларингофон:
– Здесь, капитан.
Спарроу понизил голос:
– Здесь ты ничем не поможешь, Джонни. Если ценишь свои мужские достоинства, убирайся от выхода из тоннеля. Джо «горячий». Слишком! – У меня есть двое детей, – ответил Рэмси. – Выносите его.
– Он уже здесь.
Безвольное тело Гарсии выползало из тоннеля, будто личинка насекомого из трещины в коре. Рэмси уложил его на полу. Спарроу помог ему. – Я пока только окатил его моющим средством, прежде, чем всунуть в свежий скафандр. Но все равно, он слишком «горячий». Рэмси наклонился, расстегнул молнию в передней части скафандра Гарсии. Капитан помог извлечь ни на что не реагирующее тело. Они затолкнули Гарсию в камеру антирадиационной обработки. Спарроу стянул с себя скафандр и тоже вошел в камеру. Рэмси забрал их скафандры, забросил их подальше в тоннель, потом стянул с себя свой и затолкал туда же. После этого закрыл дверь, посадив ее на болты торцевым ключом.
Дверь в камеру антирадиационной обработки распахнулась настежь. Оттуда вышел голый Спарроу, волоча за собой Гарсию.
– Мы заменим ему каждую капельку крови, – сказал капитан. – Заходи в камеру, только сначала сбрасывай одежду, а потом приходи в лазарет. – Он взял Гарсию за руки и стал подниматься на мостки, мышцы на спине и ногах напряглись под тяжестью груза.
Рэмси сказал в свой ларингофон:
– Лес, капитан несет Джо наверх. Помоги ему. Потом он сам забрался в камеру и включил программу обработки для средней степени зараженности. Тугие струи моющего средства, рассчитанные на человека в защитном скафандре, иглами били в его тело. Рэмси силой стащил с себя одежду и бросил ее в угол, отключил душ, вышел и пошлепал по мокрым следам.
В лазарете Спарроу уложил Гарсию на кровать, прикрепил бутыль с плазмой и ввел в вену инженера гибкую трубку с иглой, отходящей от банки с плазмой. Сейчас капитан настраивал аппарат кровообмена, регулируя венозное и артериальное давление, скорость протекания крови и пережал предплечье Гарсии.
Рэмси прошел к банку-хранилищу крови, проверил автоматические системы обращения и гемолиза крови, убедился, что те действуют. – Кровь готова, – доложил он.
– Отлично.
Спарроу подключил кровообменник в систему обращения, положил руку на вентиль.
– Контролируй то, что мы будем из него выкачивать. Рэмси прошел к головной части устройства кровообмена, поглядел на отводы от руки Гарсии. Тот дышал очень медленно, сбивчиво, движения грудной клетки еле заметны. Кожа на лице и груди приобрела синюшный оттенок.
Спарроу открыл систему кровообмена. Кровь из тела Гарсии стала стекать в покрытое свинцом хранилище устройства, в то время как взамен накачивалась консервированная кровь. Показатель уровня радиации у Рэмси сразу же зашкалило.
– Капитан, зашкал по радиации.
Спарроу дал знак, что понял.
– Я могу использовать все?
– Что вы имеете в виду?
– Может случиться, что для нас крови уже не останется. Память Рэмси вернулась к радиометру над выходом из тоннеля, где стрелку зашкалило на красном поле.
– Обойдемся плазмой, – ответил он.
– Я так и думал. Рад, что ты согласился. – Он обошел кровать, отсоединил бутыль с плазмой от левой руки Гарсии. – Если нам понадобится, это все, что есть. И, скорее всего, она понадобится скорее мне, чем тебе. Ведь я же был в тоннеле.
– Давайте оставим несколько смен крови для вас, – предложил Рэмси.
– Но ты не сможешь… – Со мной все будет хорошо.
Рэмси замолчал, следя за показаниями приборов. Стрелка показателя уровня радиации все так же была загнана вправо. – Я уже сделал уколы ему и себе. Теперь давай займемся тобой. – Валяйте, – Рэмси протянул левую руку, не отрывая глаз от приборов. – Прошло уже три смены крови, но радиометр все зашкаливает. Капитан, я никогда не слыхал, чтобы… – Это декарбонизатор. Смотри, будет больно, – предупредил Спарроу. Он зажал руку Рэмси и ввел сыворотку в мышцу. – За Джо не беспокойся, он в Господних руках.
– А разве все мы не в его руках?
– Капитан! – Голос Боннета в интеркоме.
Спарроу подошел к микрофону в стене, нажал кнопку.
– Валяй.
– Я только что протестировал реактор. Все действует нормально.
– Курс на Чарлстон, – приказал Спарроу. – Полный вперед.
– Есть. Как там Джо?
– Пока еще рано говорить.
– Скажите мне, если… – Скажем. – Спарроу отключился.
Гарсия свернулся на кровати клубком, губы его шевелились, он покачивал головой из стороны в сторону. Внезапно он заговорил на удивление сильным голосом:
– И все-таки я сделал это, Беа! Они давили на меня через детей, разве ты не поняла?
Теперь, казалось, он прислушивался.
– Больше я ничего сказать не могу! Меня застрелят!
– Успокойся, Джо, – сказал Спарроу.
Гарсия открыл глаза, закрыл, снова открыл. Он непонимающе уставился на Спарроу.
– А где Беа? Они забрали ее?
– С ней все будет хорошо, – успокоил его Спарроу.
Гарсия весь затрясся.
– Если бы мы могли куда-нибудь уехать и сменить имя. Это все.
Он закрыл глаза.
– Знаешь, где ты находишься? – спросил его Спарроу.
Гарсия кивнул.
– В кошмаре.
– Он уже вышел из зашкала, – доложил Рэмси. – Но до возможности выздоровления еще далеко.
– Спокойно, – заметил Спарроу. Он поглядел на показания прибора. – Кровь сменилась восемь раз.
– Осталось шестнадцать смен.
Спарроу снизил скорость протока крови.
– Оставили бы меня там, – сказал Гарсия.
– Не дури, – перебил его капитан.
– Меня готовили в диверсионной школе Буэнос-Айреса, – начал Гарсия. – Двадцать лет назад. Потом я прибыл на место, встретил Беа. Я залег на дно. Успокоился. Меня научили, как маскироваться.
– Тебе лучше не разговаривать, – сказал Рэмси. – Давление подымется. – Буду говорить. Шесть месяцев назад меня нашли, сказали: «Выполняй или же… дети…» Сами понимаете, я… – Понимаем, Джо, – сказал Спарроу. – Но сейчас, будь добр, полежи тихонько. Не трать силы.
– Впервые в жизни я с кем-то, я кому-то нужен – вам и команде, по-настоящему нужен, – прошептал Гарсия. – Ну и, конечно же, Беа. Но это уже другое.
– Тебе надо набираться сил.
– Зачем? Чтобы Джонни-Безопасность мог вытащить меня на расстрел?
– Я не из Безопасности, Джо.
– Он из ПсиБю, – вмешался Спарроу. – Его послали насесть на меня.
У Рэмси и челюсть отвисла.
– Я заметил это в тот день, когда впервые спустились ниже предельной глубины, – сказал Спарроу. – Мне это стало понятно по тому, как он наседал на Леса.
– Но он и из Безопасности тоже, – настаивал Гарсия. – Меня там лишь усыновили, – оправдывался Рэмси. – Я не мог… – Если проболтаешься, – погрозил Спарроу, – я тебя… – Я только хотел сказать, что не мог хорошенько расслышать, – сказал Рэмси. Он улыбнулся, потом снова нахмурился и поглядел на Гарсию. – Ты имел что-нибудь общее со смертью инспектора Безопасности? – Ничего. Бог мне свидетель.
– А как насчет диверсий?
– Это сделали мои старые «друзья», но только для перестраховки. – Он покачал головой. – Мне было поручено выдать расположение скважины, когда мы достигли бы ее. Я предложил, что сообщу тогда, когда мы уже будем в своих водах. Они до того собирались захватить нас в плен. – Как ты собирался сообщить им про нас? – спросил Спарроу.
– Подключив сонар к специальным образом переделанной ламповой панели.
– И когда же ты решил не сообщать им про скважину?
– Я и не собирался делать этого.
Спарроу облегченно вздохнул.
– Я приказал Беа взять детей и обратиться в Безопасность, как только мы выйдем в море, и с «Рэмом» нельзя будет связаться. Гарсия замолк.
– Попробуй заснуть, – сказал Спарроу.
Гарсия лишь фыркнул:
– Джонни, что там показывает твоя стрелочка?
Тот поглядел на капитана. Тот разрешающе кивнул.
– Возможность смертельного исхода, – сказал Рэмси.
– Возможность смертельного исхода, – повторил Гарсия.
– Но уровень радиации в крови снижается.
– Хочешь, мы закатим тебе сейчас повышенную дозу дефосфатов и декальциатов? – спросил Спарроу.
Гарсия поглядел на него с иронией.
– Хотите подольше потянуть эту глупую битву? – он усмехнулся. – Если хотите колоть, валяйте. Только лучше морфий, шкип. Дадите? – Его усмешка превратилась в ухмылку черепа. – Зачем вам возиться со мной? Спарроу вздрогнул, потом сделал глубокий вдох. – Для него это единственный шанс, – сказал Рэмси. – Если только можно назвать это шансом.
– Ладно, – сказал Спарроу. Он подошел к шкафчику с лекарствами, отобрал шприцы и вернулся.
– Морфий, – напомнил ему Рэмси.
Спарроу поднял ампулу, показывая ему.
– Спасибо вам за все, капитан, – сказал Гарсия. – Одна просьба: вы не присмотрите за Беа и ребятишками?
Спарроу быстро кивнул, наклонился и сделал уколы: один, два, три.
Они следили за тем, как действует наркотик.
– В машине еще осталось восемь перемен крови, – сказал Рэмси.
– Установи максимальную скорость прохождения.
Рэмси отрегулировал вентиль.
– А теперь, Джонни, я хочу услышать всю эту историю от тебя самого, – сказал Спарроу, не отрывая взгляда от Гарсии. – В принципе, вам все уже известно.
– Я хочу знать все детали.
Рэмси подумал: «Выдерживать роль в стиле „плаща и шпаги“ было бы смешно. Спарроу вычислил меня уже давно, скорее всего, виной тому Гарсия. Я же метался вслепую, не сознавая этого. Или сознавая?» К нему вернулось непонятное чувство опасности.
– Ну? – настаивал Спарроу.
Чтобы собраться с мыслями, Рэмси спросил:
– Насколько подробно?
– Начни с самого начала.
Рэмси внутренне скрестил пальцы и подумал: «Вот он – кризис. Если Спарроу и вправду психически ненормален, он сорвется. Но рискнуть надо. Я не знаю, как много ему известно. Проколоться нельзя». – Начинай немедленно, – настаивал Спарроу. – Это приказ. Рэмси тяжело вздохнул и начал от звонка доктора Оберхаузена и совещания у адмирала Белланда в первом отделе службы Безопасности. – А эта телеметрическая аппаратура? – спросил Спарроу. – Что же она рассказала обо мне?
– Что вы как бы часть подлодки. Вы реагируете не как человек, а будто один из механизмов или приборов.
– Так я машина?
– Если хотите – да!
– А ты полностью доверяешь своей черной коробочке?
– Выделения желез не умеют лгать.
– Надеюсь, что это так. Но вот интерпретация может быть ошибочной. Не думаю, что ты правильно отградуировал ее, когда мы находились на глубине. – Что вы хотите этим сказать?
– Ты помнишь тот день, когда чуть не сошел с ума у себя в мастерской? Рэмси вспомнил свои страхи, невозможность даже шевельнуться, успокаивающее влияние Спарроу. Он кивнул.
– Как бы ты назвал это состояние?
– Временный нервный срыв.
– Временный?
Рэмси удивленно поглядел на Спарроу.
– А что общего здесь с нашей проблемой?
– Мог бы ты сказать, что твое поведение на борту «Рэма» всегда было разумным?
Рэмси почувствовал, как горячая кровь прилила к лицу.
– Капитан, а какая машина вы сейчас?
– Счетная, – ответил тот. – А сейчас послушай меня, слушай внимательно. Здесь, на подводных буксировщиках, мы, как человеческие существа, обязаны приспосабливаться к огромному психическому давлению, при том оставаясь дееспособными. Мы уже адаптировались. Одни в большей степени, другие в меньшей. Одни – по-своему, другие – как-то иначе. Но каким бы ни был способ адаптации, всегда остается одна проблема: с точки зрения людей, живущих давлением, наша адаптация не выглядит как нормальное поведение. – Как вы знаете об этом?
– Уж знаю. Как ты сам наблюдал, моя личная адаптация машиноподобна. Рассматривая это в свете обычной человеческой нормальности, вы, психологи, даже придумали для подобной адаптации свой термин. – Расщепление психики, шизофрения.
– Вот я и расщепил свою жизнь с точки зрения психики, – сказал Спарроу. – Во мне есть какая-то часть, можешь назвать ее цепью, схемой, которая поддерживает меня здесь, на глубине. Эта часть во мне верит в потусторонний мир, потому что он в ней имеется… Рэмси напрягся.
– Но что не дает мне права всегда быть таким; таким, каким, я бываю здесь? – спросил Спарроу. Он потер длинными пальцами свою щеку. – Мне хотелось знать, почему я делаю, поступаю так, а не иначе. Поэтому я стал себя изучать, анализировать, рассчитывать поведение в каждом случае, который только мог представить. Я был совершенно безжалостен к самому себе.
Он замолчал.
Заинтригованный его словами, Рэмси спросил:
– И?
– Я понял, что я псих, – ответил Спарроу. – Но мое безумие проявляется так, чтобы наилучшим образом приспособиться к своему миру. Это приводит к тому, что мир делается «психованным», а я нормальным. Не психически здоровым, не здравомыслящим. Нормальным. Приспособленным. – Так вы говорите, что мир шизоиден, расщеплен, фрагментарен? – А разве это не так? – спросил Спарроу. – Где в нем не разрушенные полностью коммуникативные связи? Покажи мне полнейшую социальную интеграцию.
Он медленно покачал головой в жесте отрицания.
– Все это давление, Джонни.
Рэмси на мгновение отвлекся, чтобы поглядеть, как идет кровообмен в теле Гарсии. Он посмотрел на инженера, лежащего под действием наркотика. Лицо у того расслабилось, стало спокойным и миролюбивым. На какое-то время для него давление исчезло.
– Мы расцениваем психическое здоровье, как нечто утопическое, – продолжил Спарроу. – Ничто не давит. Ничто не мешает твоему выживанию. Вот почему мы испытываем мечтательную ностальгию по старым добрым Южным морям. Минимум усилий для выживания. – Он снова покачал головой. – Каким бы ни было давление, какой бы ни была адаптация к нему, вашей наукой она всегда определяется как нездоровая. Иногда я думаю, что в этом лежит истинное объяснение евангельской фразы: «Дети наследуют им». Как правило, у детей нет комплексов давления и выживания. Ergo: они более здоровы психически, чем взрослые.
– У них есть свои проблемы, свои давления и прессинги, – возразил Рэмси.
– Совершенно иного плана, – ответил Спарроу. – Он наклонился, пощупал пульс Гарсии. – Сколько еще крови осталось?
– На две перемены.
– Уровень радиации?
Увидав показания, Рэмси даже недоверчиво дернул головой.
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Он будет жить, – сказал Спарроу. В его голосе звучала абсолютная уверенность, даже непререкаемость.
Рэмси почувствовал смутное раздражение.
– Черт побери, почему это вы так уверены?
– Ты будешь удивлен, когда получше присмотришься к счетчику. – Чудо, что он вообще так долго протянул. – Вопреки намерениям, в голосе прозвучало раздражение.
– Правильно, чудо, – согласился Спарроу. – Послушай меня, Джонни. Вопреки всей вашей медицине, всей вашей науке, есть нечто, что люди частенько отказываются признать.
– Что именно?
Сейчас его голос был уже откровенно враждебным.
– Это подобно тому, как иметь Бога в душе, быть в согласии с миром. Действительно, это связано с чудом. Но все довольно просто. Ты входишь в… ладно, в фазу. Механистически можно описать это и так. Ты сливаешься с волной, вместо того, чтобы ее ломать.
В голосе Спарроу появилась нотка спокойной отрешенности. Рэмси сжал губы, чтобы не выпалить свои мысли вслух. А над всем этим его психологическое образование и подготовка уже сортировали данные:
«Религиозный фанатизм. Фрагментация. Непоколебимая уверенность в своей правоте. Весьма высокая возможность диагноза: параноидальный тип». – Твоя личная адаптация продиктована твоей подготовкой психолога, – сказал Спарроу. – Твоя функция: сохранять возможность действовать. Назовем это нормой. Ты веришь, что я психически нездоров, и в твоем понимании этот диагноз будет абсолютно верным. Таким путем ты наверху, ты управляешь процессом, контролируешь его. Это твой личный путь выживания. Ты можешь направлять меня и управлять мною как истинным животным, каким я и являюсь, но это я выведу тебя туда, где давление уменьшается. – Это бессмыслица, – рявкнул Рэмси. – Психологический нонсенс! Вы даже понятия не имеете, о чем говорите!
– Если твой диагноз точен, каким тогда представляется тебе направление моей жизни? – спросил Спарроу.
Прежде чем подумать и остановиться, Рэмси выпалил:
– Вы совершенно сходите с ума! Совершенно!
Внутри у него что-то оборвалось.
Спарроу засмеялся, покачал головой.
– Нет, Джонни. Я вернусь туда, где давление меньше. Вздохну полной грудью. Сыграю в покер по маленькой в «Гарден Гленн». Нажрусь раз или два, потому что от меня этого ждут. Еще раз переживу медовый месяц с женой. А она будет со мной мила. И будет сильно сокрушаться из-за того, что подгуливает, пока я далеко от дома. Это ее личная адаптация. Меня это уже не волнует.
Рэмси уставился на него.
– Ну и, конечно же, будет масса новых удивлений. Зачем это все вокруг? Что представляем собою мы – человеческие животные? Есть ли смысл во всем этом? Но у меня очень крепкие корни, Джонни. Я уже видел чудеса. – Он склонился над Гарсией. – Мне известны последствия событий еще до того, как те произойдут. Это дает мне… На аппарате искусственного кровообращения загудел сигнал. Рэмси отключил перекачку крови. Спарроу обошел кровать, отсоединил венозные и артериальные иглы.
– Шестьдесят на сорок, – сообщил Рэмси.
– Через двадцать два часа мы будем в Чарлстоне, – сказал Спарроу и поглядел на Рэмси.
– Что ты собираешься рассказать парням адмирала Белланда про Джо?
– Не могу вспомнить ничего такого, что я мог бы рассказать им про Джо.
Губы Спарроу медленно растянулись в улыбку.
– Вот это и есть нормально, – сказал он. – Не разумно, но нормально. Рэмси только засопел. «Почему я так раздражен?» – спросил он у самого себя. А его подготовка психолога тут же подсунула ответ, от которого нельзя было отмахнуться: «Потому что не повернулся лицом к чему-то в самом себе. Существует нечто, чего я не хочу видеть». – Давай поговорим о Хеппнере, – предложил Спарроу.
Рэмси чуть не заорал: «Господи! За что?!!»
– Он тоже пришел к мысли о психической нормальности, – продолжил Спарроу. – И однажды ему стало ясно, что я не совсем психически здоров. Тогда он стал размышлять дальше: а что такое психическое здоровье? Он рассказывал о некоторых своих мыслях. Внезапно он открыл, что не может дать этому определения! И это привело его к тому, что сам он посчитал себя несколько тронутым.
– Так? – прошептал Рэмси.
– Он подал рапорт о переводе из службы подводных буксировщиков. Мне он подал прошение об уходе, когда вернемся на берег. Это было в тот последний наш поход.
Рэмси сказал:
– И он поплыл сам.
Спарроу кивнул:
– Он сам себя уговорил, что у него нет якоря, нет точки отсчета, куда можно было бы плыть.
Рэмси чувствовал внутреннее возбуждение, как будто находился на пороге великого открытия.
– И поэтому, – продолжал Спарроу, – мне следует готовить нового офицера-электронщика. Тебе надо возвращаться в ПсиБю, где находятся твои корни. Там тот океан, в котором ты знаешь пути.
Рэмси уже не мог сдержаться, чтобы не спросить:
– А как вы определяете душевное здоровье, капитан?
– Возможность плавать, – ответил Спарроу.
Рэмси почувствовал холодный шок, будто его внезапно кинули в ледяную воду. Изо всех сил он заставлял себя дышать нормально. Голос Спарроу доносился до него как бы с огромного расстояния:
– Это означает, что душевно здоровый человек понимает течения, он знает, что надо делать в различных водах.
Рэмси слышал тяжелые удары грома, совпадающие с прозаичным, сухим тоном Спарроу:
– А психически больной похож на тонущего. Он падает вниз, барахтается, он… Джонни! Что случилось?
Рэмси слышал слова, но они теряли для него смысл. Комната превратилась во вращающуюся центрифугу, в которой он был на краю… быстрее… быстрее… быстрее… Он ухватился за аппарат искусственного кровообращения, не удержался и свалился на пол. Какая-то часть его самого чувствовала чьи-то руки на лице, пальцы, нажимающие на глазные яблоки.
Гремящий голос Спарроу, будто из трубы:
– Обморок!
Бум! Бум! Бум! Бум! шаги хлопание двери звон стекла Он плыл в желеобразном гамаке, сковывающем все его тело. Перед глазами открылась миниатюрная сцена. Спарроу, Гарсия и Боннет стояли плечом к плечу, кукольные фигуры, освещенные миниатюрной, лилипутской рампой. Марионетки.
Пустым, монотонным голосом миниатюрный Спарроу сказал:
– Я коммандер, подводник, портативный, модель I.
Миниатюрный Гарсия сказал:
– Я офицер-инженер, подводник, портативный, модель I.
Миниатюрный Боннет сказал:
– Я первый офицер, подводник, портативный, модель I.
Рэмси попробовал было что-то сказать, но губы его не слушались.
На кукольной сцене Спарроу сказал:
– Я ненормален, ты ненормален, он ненормален, мы ненормальны, они ненормальны.
Гарсия сказал:
– К сожалению, должен рапортовать о повреждении составных частей: самого себя.
Боннет сказал:
– Этот Рэмси – катализатор.
Спарроу сказал:
– Я не могу помочь тебе; он не может помочь тебе; мы не можем помочь тебе; они не могут помочь тебе; ты не можешь помочь себе сам. В это время лилипутский Гарсия растворился, оставляя Боннета и Спарроу одних в пространстве. Из пустоты донесся его голос:
– Сожалею, что не могу поблагодарить тебя лично.
Боннет сказал:
– Мое поколение не верит в вампиров.
Рэмси снова попытался заговорить, но не смог издать ни звука.
Спарроу и Боннет заговорили в унисон:
– Успокойся… успокойся… успокойся… успокойся… Все слабее слабее слабее Голос Гарсии был уже слабеньким-слабеньким эхом, едва различимым сквозь ритм ударов. глубокая, всеокутывающая темнота темнота, окружающая плод в материнском лоне Рэмси почувствовал движение, жужжание: электромоторы. Голос Боннета:
«Кажется, он приходит в себя».
Спарроу: «Ты слышишь меня, Джонни?»
Сам он не хотел отвечать. Это требовало энергии. Для этого необходимо было взять мировую субстанцию. Но годы тренинга психолога вдруг сказали ему: «Ты лежишь в позе зародыша».
Спарроу: «Давай попробуем его распрямить. Это может помочь».
Боннет: «Сообщите ему об этом как-нибудь помягче, капитан». Руки хватают его за лодыжки, за предплечья, пихают на какие-то сдутые мячи. Он хочет сопротивляться, но мышцы будто из ваты. «О чем сообщить помягче?»
В голосе Спарроу настойчивость: «Джонни!»
Рэмси смочил спекшиеся губы непослушным языком. «О чем сообщить помягче?» Голос его прозвучал слабо-слабо:
– Да… – Открой глаза, Джонни.
Он послушался и глянул прямо в переплетение труб и воздухопроводов. Центральный пост. Рэмси почувствовал, что Спарроу рядом, повернулся к капитану. Тот глядел на него сверху, с беспокойным напряжением на вытянувшемся лице. Боннет на своем посту, спиной к ним.
– Как… как… Рэмси попытался прочистить горло.
Спарроу объяснил:
– Мы принесли тебя сюда, чтобы присматривать. Мы уже почти в Чарлстоне.
Рэмси чувствовал живой ритм подводной лодки, моментально вжился в него.
«О чем сообщить помягче?» Но он спросил не о том:
– Что произошло?
– На тебя что-то подействовало, – ответил Спарроу. – Может, это декальцифицирующий укол. Но может, это как-то связано с нашими сверхперегрузочными погружениями, реакцией на ангидразу. Как ты себя чувствуешь?
– Паршиво. Как там Джо?
Похоже, Спарроу было очень трудно выдержать внутреннее смятение. Он сделал глубокий вдох.
– У Джо перестали вырабатываться красные кровяные тельца. Мы ничего не смогли сделать.
«Вот и прошло твое чудо», – подумал Рэмси и сказал:
– Извините, капитан.
Спарроу прикрыл глаза рукой.
– Может, это и к лучшему. – Он вздрогнул. – Ты тоже был… – У меня на экране что-то есть, – доложил Боннет. Он подключил цепи системы опознания «свой-чужой», проверил их. – Это монитор, один из наших. Быстро идет.
Спарроу крутнулся, подбежал к переговорному пульту, проверил релейные цепи.
– Мы уже достаточно близко для голосовой связи?
Боннет изучал показания приборов.
– Да.
Спарроу повернул регулятор, включил микрофон.
– Это Умелый Джон. Повторяю. Это Умелый Джон. У нас полный «слизняк». Один член экипажа погиб от радиации. Просим разрешения на заход в Чарлстон. Прием.
В динамике возник нечеловеческий голос, сопровождаемый искажениями и модуляциями.
– Привет, Умелый Джон. Ты слегка «горячий». Остановись для дозиметрической проверки. Прием.
Боннет отжал рычаг, и они снизили скорость.
Со своего места на раскладушке Рэмси мог видеть экранчик осциллоскопа: зеленые мигающие линии вытягивались все сильнее по мере приближения монитора.
Вновь в динамике возник прежний нечеловеческий голос:
– Монитор Умелому Джону. Можете проходить. Спускайтесь на входную глубину. Мы станем сопровождать вас с фланга. Прием. Боннет прибавил мощности. «Рэм» устремился вперед.
– Подключи носовые камеры, – сказал Спарроу. Большой экран над локаторным пультом ожил. Зеленая вода и пришедшая случайно помощь.
Спарроу повернулся к Рэмси.
– Скоро мы отдадим тебя в хорошие руки, Джонни. У Рэмси было странное смешение чувств. Он попытался представить Чарлстонский входной тоннель – черную дыру в стене подводного каньона. Мысли его расползлись в разные стороны. «Почему так произошло?» – спросил он сам себя. Потом: «Что сообщить помягче?» Какая-то часть внутри него пыталась оставаться в боевой готовности, делать клинические заключения:
Тот ответил в свой ларингофон:
– Здесь, капитан.
Спарроу понизил голос:
– Здесь ты ничем не поможешь, Джонни. Если ценишь свои мужские достоинства, убирайся от выхода из тоннеля. Джо «горячий». Слишком! – У меня есть двое детей, – ответил Рэмси. – Выносите его.
– Он уже здесь.
Безвольное тело Гарсии выползало из тоннеля, будто личинка насекомого из трещины в коре. Рэмси уложил его на полу. Спарроу помог ему. – Я пока только окатил его моющим средством, прежде, чем всунуть в свежий скафандр. Но все равно, он слишком «горячий». Рэмси наклонился, расстегнул молнию в передней части скафандра Гарсии. Капитан помог извлечь ни на что не реагирующее тело. Они затолкнули Гарсию в камеру антирадиационной обработки. Спарроу стянул с себя скафандр и тоже вошел в камеру. Рэмси забрал их скафандры, забросил их подальше в тоннель, потом стянул с себя свой и затолкал туда же. После этого закрыл дверь, посадив ее на болты торцевым ключом.
Дверь в камеру антирадиационной обработки распахнулась настежь. Оттуда вышел голый Спарроу, волоча за собой Гарсию.
– Мы заменим ему каждую капельку крови, – сказал капитан. – Заходи в камеру, только сначала сбрасывай одежду, а потом приходи в лазарет. – Он взял Гарсию за руки и стал подниматься на мостки, мышцы на спине и ногах напряглись под тяжестью груза.
Рэмси сказал в свой ларингофон:
– Лес, капитан несет Джо наверх. Помоги ему. Потом он сам забрался в камеру и включил программу обработки для средней степени зараженности. Тугие струи моющего средства, рассчитанные на человека в защитном скафандре, иглами били в его тело. Рэмси силой стащил с себя одежду и бросил ее в угол, отключил душ, вышел и пошлепал по мокрым следам.
В лазарете Спарроу уложил Гарсию на кровать, прикрепил бутыль с плазмой и ввел в вену инженера гибкую трубку с иглой, отходящей от банки с плазмой. Сейчас капитан настраивал аппарат кровообмена, регулируя венозное и артериальное давление, скорость протекания крови и пережал предплечье Гарсии.
Рэмси прошел к банку-хранилищу крови, проверил автоматические системы обращения и гемолиза крови, убедился, что те действуют. – Кровь готова, – доложил он.
– Отлично.
Спарроу подключил кровообменник в систему обращения, положил руку на вентиль.
– Контролируй то, что мы будем из него выкачивать. Рэмси прошел к головной части устройства кровообмена, поглядел на отводы от руки Гарсии. Тот дышал очень медленно, сбивчиво, движения грудной клетки еле заметны. Кожа на лице и груди приобрела синюшный оттенок.
Спарроу открыл систему кровообмена. Кровь из тела Гарсии стала стекать в покрытое свинцом хранилище устройства, в то время как взамен накачивалась консервированная кровь. Показатель уровня радиации у Рэмси сразу же зашкалило.
– Капитан, зашкал по радиации.
Спарроу дал знак, что понял.
– Я могу использовать все?
– Что вы имеете в виду?
– Может случиться, что для нас крови уже не останется. Память Рэмси вернулась к радиометру над выходом из тоннеля, где стрелку зашкалило на красном поле.
– Обойдемся плазмой, – ответил он.
– Я так и думал. Рад, что ты согласился. – Он обошел кровать, отсоединил бутыль с плазмой от левой руки Гарсии. – Если нам понадобится, это все, что есть. И, скорее всего, она понадобится скорее мне, чем тебе. Ведь я же был в тоннеле.
– Давайте оставим несколько смен крови для вас, – предложил Рэмси.
– Но ты не сможешь… – Со мной все будет хорошо.
Рэмси замолчал, следя за показаниями приборов. Стрелка показателя уровня радиации все так же была загнана вправо. – Я уже сделал уколы ему и себе. Теперь давай займемся тобой. – Валяйте, – Рэмси протянул левую руку, не отрывая глаз от приборов. – Прошло уже три смены крови, но радиометр все зашкаливает. Капитан, я никогда не слыхал, чтобы… – Это декарбонизатор. Смотри, будет больно, – предупредил Спарроу. Он зажал руку Рэмси и ввел сыворотку в мышцу. – За Джо не беспокойся, он в Господних руках.
– А разве все мы не в его руках?
– Капитан! – Голос Боннета в интеркоме.
Спарроу подошел к микрофону в стене, нажал кнопку.
– Валяй.
– Я только что протестировал реактор. Все действует нормально.
– Курс на Чарлстон, – приказал Спарроу. – Полный вперед.
– Есть. Как там Джо?
– Пока еще рано говорить.
– Скажите мне, если… – Скажем. – Спарроу отключился.
Гарсия свернулся на кровати клубком, губы его шевелились, он покачивал головой из стороны в сторону. Внезапно он заговорил на удивление сильным голосом:
– И все-таки я сделал это, Беа! Они давили на меня через детей, разве ты не поняла?
Теперь, казалось, он прислушивался.
– Больше я ничего сказать не могу! Меня застрелят!
– Успокойся, Джо, – сказал Спарроу.
Гарсия открыл глаза, закрыл, снова открыл. Он непонимающе уставился на Спарроу.
– А где Беа? Они забрали ее?
– С ней все будет хорошо, – успокоил его Спарроу.
Гарсия весь затрясся.
– Если бы мы могли куда-нибудь уехать и сменить имя. Это все.
Он закрыл глаза.
– Знаешь, где ты находишься? – спросил его Спарроу.
Гарсия кивнул.
– В кошмаре.
– Он уже вышел из зашкала, – доложил Рэмси. – Но до возможности выздоровления еще далеко.
– Спокойно, – заметил Спарроу. Он поглядел на показания прибора. – Кровь сменилась восемь раз.
– Осталось шестнадцать смен.
Спарроу снизил скорость протока крови.
– Оставили бы меня там, – сказал Гарсия.
– Не дури, – перебил его капитан.
– Меня готовили в диверсионной школе Буэнос-Айреса, – начал Гарсия. – Двадцать лет назад. Потом я прибыл на место, встретил Беа. Я залег на дно. Успокоился. Меня научили, как маскироваться.
– Тебе лучше не разговаривать, – сказал Рэмси. – Давление подымется. – Буду говорить. Шесть месяцев назад меня нашли, сказали: «Выполняй или же… дети…» Сами понимаете, я… – Понимаем, Джо, – сказал Спарроу. – Но сейчас, будь добр, полежи тихонько. Не трать силы.
– Впервые в жизни я с кем-то, я кому-то нужен – вам и команде, по-настоящему нужен, – прошептал Гарсия. – Ну и, конечно же, Беа. Но это уже другое.
– Тебе надо набираться сил.
– Зачем? Чтобы Джонни-Безопасность мог вытащить меня на расстрел?
– Я не из Безопасности, Джо.
– Он из ПсиБю, – вмешался Спарроу. – Его послали насесть на меня.
У Рэмси и челюсть отвисла.
– Я заметил это в тот день, когда впервые спустились ниже предельной глубины, – сказал Спарроу. – Мне это стало понятно по тому, как он наседал на Леса.
– Но он и из Безопасности тоже, – настаивал Гарсия. – Меня там лишь усыновили, – оправдывался Рэмси. – Я не мог… – Если проболтаешься, – погрозил Спарроу, – я тебя… – Я только хотел сказать, что не мог хорошенько расслышать, – сказал Рэмси. Он улыбнулся, потом снова нахмурился и поглядел на Гарсию. – Ты имел что-нибудь общее со смертью инспектора Безопасности? – Ничего. Бог мне свидетель.
– А как насчет диверсий?
– Это сделали мои старые «друзья», но только для перестраховки. – Он покачал головой. – Мне было поручено выдать расположение скважины, когда мы достигли бы ее. Я предложил, что сообщу тогда, когда мы уже будем в своих водах. Они до того собирались захватить нас в плен. – Как ты собирался сообщить им про нас? – спросил Спарроу.
– Подключив сонар к специальным образом переделанной ламповой панели.
– И когда же ты решил не сообщать им про скважину?
– Я и не собирался делать этого.
Спарроу облегченно вздохнул.
– Я приказал Беа взять детей и обратиться в Безопасность, как только мы выйдем в море, и с «Рэмом» нельзя будет связаться. Гарсия замолк.
– Попробуй заснуть, – сказал Спарроу.
Гарсия лишь фыркнул:
– Джонни, что там показывает твоя стрелочка?
Тот поглядел на капитана. Тот разрешающе кивнул.
– Возможность смертельного исхода, – сказал Рэмси.
– Возможность смертельного исхода, – повторил Гарсия.
– Но уровень радиации в крови снижается.
– Хочешь, мы закатим тебе сейчас повышенную дозу дефосфатов и декальциатов? – спросил Спарроу.
Гарсия поглядел на него с иронией.
– Хотите подольше потянуть эту глупую битву? – он усмехнулся. – Если хотите колоть, валяйте. Только лучше морфий, шкип. Дадите? – Его усмешка превратилась в ухмылку черепа. – Зачем вам возиться со мной? Спарроу вздрогнул, потом сделал глубокий вдох. – Для него это единственный шанс, – сказал Рэмси. – Если только можно назвать это шансом.
– Ладно, – сказал Спарроу. Он подошел к шкафчику с лекарствами, отобрал шприцы и вернулся.
– Морфий, – напомнил ему Рэмси.
Спарроу поднял ампулу, показывая ему.
– Спасибо вам за все, капитан, – сказал Гарсия. – Одна просьба: вы не присмотрите за Беа и ребятишками?
Спарроу быстро кивнул, наклонился и сделал уколы: один, два, три.
Они следили за тем, как действует наркотик.
– В машине еще осталось восемь перемен крови, – сказал Рэмси.
– Установи максимальную скорость прохождения.
Рэмси отрегулировал вентиль.
– А теперь, Джонни, я хочу услышать всю эту историю от тебя самого, – сказал Спарроу, не отрывая взгляда от Гарсии. – В принципе, вам все уже известно.
– Я хочу знать все детали.
Рэмси подумал: «Выдерживать роль в стиле „плаща и шпаги“ было бы смешно. Спарроу вычислил меня уже давно, скорее всего, виной тому Гарсия. Я же метался вслепую, не сознавая этого. Или сознавая?» К нему вернулось непонятное чувство опасности.
– Ну? – настаивал Спарроу.
Чтобы собраться с мыслями, Рэмси спросил:
– Насколько подробно?
– Начни с самого начала.
Рэмси внутренне скрестил пальцы и подумал: «Вот он – кризис. Если Спарроу и вправду психически ненормален, он сорвется. Но рискнуть надо. Я не знаю, как много ему известно. Проколоться нельзя». – Начинай немедленно, – настаивал Спарроу. – Это приказ. Рэмси тяжело вздохнул и начал от звонка доктора Оберхаузена и совещания у адмирала Белланда в первом отделе службы Безопасности. – А эта телеметрическая аппаратура? – спросил Спарроу. – Что же она рассказала обо мне?
– Что вы как бы часть подлодки. Вы реагируете не как человек, а будто один из механизмов или приборов.
– Так я машина?
– Если хотите – да!
– А ты полностью доверяешь своей черной коробочке?
– Выделения желез не умеют лгать.
– Надеюсь, что это так. Но вот интерпретация может быть ошибочной. Не думаю, что ты правильно отградуировал ее, когда мы находились на глубине. – Что вы хотите этим сказать?
– Ты помнишь тот день, когда чуть не сошел с ума у себя в мастерской? Рэмси вспомнил свои страхи, невозможность даже шевельнуться, успокаивающее влияние Спарроу. Он кивнул.
– Как бы ты назвал это состояние?
– Временный нервный срыв.
– Временный?
Рэмси удивленно поглядел на Спарроу.
– А что общего здесь с нашей проблемой?
– Мог бы ты сказать, что твое поведение на борту «Рэма» всегда было разумным?
Рэмси почувствовал, как горячая кровь прилила к лицу.
– Капитан, а какая машина вы сейчас?
– Счетная, – ответил тот. – А сейчас послушай меня, слушай внимательно. Здесь, на подводных буксировщиках, мы, как человеческие существа, обязаны приспосабливаться к огромному психическому давлению, при том оставаясь дееспособными. Мы уже адаптировались. Одни в большей степени, другие в меньшей. Одни – по-своему, другие – как-то иначе. Но каким бы ни был способ адаптации, всегда остается одна проблема: с точки зрения людей, живущих давлением, наша адаптация не выглядит как нормальное поведение. – Как вы знаете об этом?
– Уж знаю. Как ты сам наблюдал, моя личная адаптация машиноподобна. Рассматривая это в свете обычной человеческой нормальности, вы, психологи, даже придумали для подобной адаптации свой термин. – Расщепление психики, шизофрения.
– Вот я и расщепил свою жизнь с точки зрения психики, – сказал Спарроу. – Во мне есть какая-то часть, можешь назвать ее цепью, схемой, которая поддерживает меня здесь, на глубине. Эта часть во мне верит в потусторонний мир, потому что он в ней имеется… Рэмси напрягся.
– Но что не дает мне права всегда быть таким; таким, каким, я бываю здесь? – спросил Спарроу. Он потер длинными пальцами свою щеку. – Мне хотелось знать, почему я делаю, поступаю так, а не иначе. Поэтому я стал себя изучать, анализировать, рассчитывать поведение в каждом случае, который только мог представить. Я был совершенно безжалостен к самому себе.
Он замолчал.
Заинтригованный его словами, Рэмси спросил:
– И?
– Я понял, что я псих, – ответил Спарроу. – Но мое безумие проявляется так, чтобы наилучшим образом приспособиться к своему миру. Это приводит к тому, что мир делается «психованным», а я нормальным. Не психически здоровым, не здравомыслящим. Нормальным. Приспособленным. – Так вы говорите, что мир шизоиден, расщеплен, фрагментарен? – А разве это не так? – спросил Спарроу. – Где в нем не разрушенные полностью коммуникативные связи? Покажи мне полнейшую социальную интеграцию.
Он медленно покачал головой в жесте отрицания.
– Все это давление, Джонни.
Рэмси на мгновение отвлекся, чтобы поглядеть, как идет кровообмен в теле Гарсии. Он посмотрел на инженера, лежащего под действием наркотика. Лицо у того расслабилось, стало спокойным и миролюбивым. На какое-то время для него давление исчезло.
– Мы расцениваем психическое здоровье, как нечто утопическое, – продолжил Спарроу. – Ничто не давит. Ничто не мешает твоему выживанию. Вот почему мы испытываем мечтательную ностальгию по старым добрым Южным морям. Минимум усилий для выживания. – Он снова покачал головой. – Каким бы ни было давление, какой бы ни была адаптация к нему, вашей наукой она всегда определяется как нездоровая. Иногда я думаю, что в этом лежит истинное объяснение евангельской фразы: «Дети наследуют им». Как правило, у детей нет комплексов давления и выживания. Ergo: они более здоровы психически, чем взрослые.
– У них есть свои проблемы, свои давления и прессинги, – возразил Рэмси.
– Совершенно иного плана, – ответил Спарроу. – Он наклонился, пощупал пульс Гарсии. – Сколько еще крови осталось?
– На две перемены.
– Уровень радиации?
Увидав показания, Рэмси даже недоверчиво дернул головой.
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Он будет жить, – сказал Спарроу. В его голосе звучала абсолютная уверенность, даже непререкаемость.
Рэмси почувствовал смутное раздражение.
– Черт побери, почему это вы так уверены?
– Ты будешь удивлен, когда получше присмотришься к счетчику. – Чудо, что он вообще так долго протянул. – Вопреки намерениям, в голосе прозвучало раздражение.
– Правильно, чудо, – согласился Спарроу. – Послушай меня, Джонни. Вопреки всей вашей медицине, всей вашей науке, есть нечто, что люди частенько отказываются признать.
– Что именно?
Сейчас его голос был уже откровенно враждебным.
– Это подобно тому, как иметь Бога в душе, быть в согласии с миром. Действительно, это связано с чудом. Но все довольно просто. Ты входишь в… ладно, в фазу. Механистически можно описать это и так. Ты сливаешься с волной, вместо того, чтобы ее ломать.
В голосе Спарроу появилась нотка спокойной отрешенности. Рэмси сжал губы, чтобы не выпалить свои мысли вслух. А над всем этим его психологическое образование и подготовка уже сортировали данные:
«Религиозный фанатизм. Фрагментация. Непоколебимая уверенность в своей правоте. Весьма высокая возможность диагноза: параноидальный тип». – Твоя личная адаптация продиктована твоей подготовкой психолога, – сказал Спарроу. – Твоя функция: сохранять возможность действовать. Назовем это нормой. Ты веришь, что я психически нездоров, и в твоем понимании этот диагноз будет абсолютно верным. Таким путем ты наверху, ты управляешь процессом, контролируешь его. Это твой личный путь выживания. Ты можешь направлять меня и управлять мною как истинным животным, каким я и являюсь, но это я выведу тебя туда, где давление уменьшается. – Это бессмыслица, – рявкнул Рэмси. – Психологический нонсенс! Вы даже понятия не имеете, о чем говорите!
– Если твой диагноз точен, каким тогда представляется тебе направление моей жизни? – спросил Спарроу.
Прежде чем подумать и остановиться, Рэмси выпалил:
– Вы совершенно сходите с ума! Совершенно!
Внутри у него что-то оборвалось.
Спарроу засмеялся, покачал головой.
– Нет, Джонни. Я вернусь туда, где давление меньше. Вздохну полной грудью. Сыграю в покер по маленькой в «Гарден Гленн». Нажрусь раз или два, потому что от меня этого ждут. Еще раз переживу медовый месяц с женой. А она будет со мной мила. И будет сильно сокрушаться из-за того, что подгуливает, пока я далеко от дома. Это ее личная адаптация. Меня это уже не волнует.
Рэмси уставился на него.
– Ну и, конечно же, будет масса новых удивлений. Зачем это все вокруг? Что представляем собою мы – человеческие животные? Есть ли смысл во всем этом? Но у меня очень крепкие корни, Джонни. Я уже видел чудеса. – Он склонился над Гарсией. – Мне известны последствия событий еще до того, как те произойдут. Это дает мне… На аппарате искусственного кровообращения загудел сигнал. Рэмси отключил перекачку крови. Спарроу обошел кровать, отсоединил венозные и артериальные иглы.
– Шестьдесят на сорок, – сообщил Рэмси.
– Через двадцать два часа мы будем в Чарлстоне, – сказал Спарроу и поглядел на Рэмси.
– Что ты собираешься рассказать парням адмирала Белланда про Джо?
– Не могу вспомнить ничего такого, что я мог бы рассказать им про Джо.
Губы Спарроу медленно растянулись в улыбку.
– Вот это и есть нормально, – сказал он. – Не разумно, но нормально. Рэмси только засопел. «Почему я так раздражен?» – спросил он у самого себя. А его подготовка психолога тут же подсунула ответ, от которого нельзя было отмахнуться: «Потому что не повернулся лицом к чему-то в самом себе. Существует нечто, чего я не хочу видеть». – Давай поговорим о Хеппнере, – предложил Спарроу.
Рэмси чуть не заорал: «Господи! За что?!!»
– Он тоже пришел к мысли о психической нормальности, – продолжил Спарроу. – И однажды ему стало ясно, что я не совсем психически здоров. Тогда он стал размышлять дальше: а что такое психическое здоровье? Он рассказывал о некоторых своих мыслях. Внезапно он открыл, что не может дать этому определения! И это привело его к тому, что сам он посчитал себя несколько тронутым.
– Так? – прошептал Рэмси.
– Он подал рапорт о переводе из службы подводных буксировщиков. Мне он подал прошение об уходе, когда вернемся на берег. Это было в тот последний наш поход.
Рэмси сказал:
– И он поплыл сам.
Спарроу кивнул:
– Он сам себя уговорил, что у него нет якоря, нет точки отсчета, куда можно было бы плыть.
Рэмси чувствовал внутреннее возбуждение, как будто находился на пороге великого открытия.
– И поэтому, – продолжал Спарроу, – мне следует готовить нового офицера-электронщика. Тебе надо возвращаться в ПсиБю, где находятся твои корни. Там тот океан, в котором ты знаешь пути.
Рэмси уже не мог сдержаться, чтобы не спросить:
– А как вы определяете душевное здоровье, капитан?
– Возможность плавать, – ответил Спарроу.
Рэмси почувствовал холодный шок, будто его внезапно кинули в ледяную воду. Изо всех сил он заставлял себя дышать нормально. Голос Спарроу доносился до него как бы с огромного расстояния:
– Это означает, что душевно здоровый человек понимает течения, он знает, что надо делать в различных водах.
Рэмси слышал тяжелые удары грома, совпадающие с прозаичным, сухим тоном Спарроу:
– А психически больной похож на тонущего. Он падает вниз, барахтается, он… Джонни! Что случилось?
Рэмси слышал слова, но они теряли для него смысл. Комната превратилась во вращающуюся центрифугу, в которой он был на краю… быстрее… быстрее… быстрее… Он ухватился за аппарат искусственного кровообращения, не удержался и свалился на пол. Какая-то часть его самого чувствовала чьи-то руки на лице, пальцы, нажимающие на глазные яблоки.
Гремящий голос Спарроу, будто из трубы:
– Обморок!
Бум! Бум! Бум! Бум! шаги хлопание двери звон стекла Он плыл в желеобразном гамаке, сковывающем все его тело. Перед глазами открылась миниатюрная сцена. Спарроу, Гарсия и Боннет стояли плечом к плечу, кукольные фигуры, освещенные миниатюрной, лилипутской рампой. Марионетки.
Пустым, монотонным голосом миниатюрный Спарроу сказал:
– Я коммандер, подводник, портативный, модель I.
Миниатюрный Гарсия сказал:
– Я офицер-инженер, подводник, портативный, модель I.
Миниатюрный Боннет сказал:
– Я первый офицер, подводник, портативный, модель I.
Рэмси попробовал было что-то сказать, но губы его не слушались.
На кукольной сцене Спарроу сказал:
– Я ненормален, ты ненормален, он ненормален, мы ненормальны, они ненормальны.
Гарсия сказал:
– К сожалению, должен рапортовать о повреждении составных частей: самого себя.
Боннет сказал:
– Этот Рэмси – катализатор.
Спарроу сказал:
– Я не могу помочь тебе; он не может помочь тебе; мы не можем помочь тебе; они не могут помочь тебе; ты не можешь помочь себе сам. В это время лилипутский Гарсия растворился, оставляя Боннета и Спарроу одних в пространстве. Из пустоты донесся его голос:
– Сожалею, что не могу поблагодарить тебя лично.
Боннет сказал:
– Мое поколение не верит в вампиров.
Рэмси снова попытался заговорить, но не смог издать ни звука.
Спарроу и Боннет заговорили в унисон:
– Успокойся… успокойся… успокойся… успокойся… Все слабее слабее слабее Голос Гарсии был уже слабеньким-слабеньким эхом, едва различимым сквозь ритм ударов. глубокая, всеокутывающая темнота темнота, окружающая плод в материнском лоне Рэмси почувствовал движение, жужжание: электромоторы. Голос Боннета:
«Кажется, он приходит в себя».
Спарроу: «Ты слышишь меня, Джонни?»
Сам он не хотел отвечать. Это требовало энергии. Для этого необходимо было взять мировую субстанцию. Но годы тренинга психолога вдруг сказали ему: «Ты лежишь в позе зародыша».
Спарроу: «Давай попробуем его распрямить. Это может помочь».
Боннет: «Сообщите ему об этом как-нибудь помягче, капитан». Руки хватают его за лодыжки, за предплечья, пихают на какие-то сдутые мячи. Он хочет сопротивляться, но мышцы будто из ваты. «О чем сообщить помягче?»
В голосе Спарроу настойчивость: «Джонни!»
Рэмси смочил спекшиеся губы непослушным языком. «О чем сообщить помягче?» Голос его прозвучал слабо-слабо:
– Да… – Открой глаза, Джонни.
Он послушался и глянул прямо в переплетение труб и воздухопроводов. Центральный пост. Рэмси почувствовал, что Спарроу рядом, повернулся к капитану. Тот глядел на него сверху, с беспокойным напряжением на вытянувшемся лице. Боннет на своем посту, спиной к ним.
– Как… как… Рэмси попытался прочистить горло.
Спарроу объяснил:
– Мы принесли тебя сюда, чтобы присматривать. Мы уже почти в Чарлстоне.
Рэмси чувствовал живой ритм подводной лодки, моментально вжился в него.
«О чем сообщить помягче?» Но он спросил не о том:
– Что произошло?
– На тебя что-то подействовало, – ответил Спарроу. – Может, это декальцифицирующий укол. Но может, это как-то связано с нашими сверхперегрузочными погружениями, реакцией на ангидразу. Как ты себя чувствуешь?
– Паршиво. Как там Джо?
Похоже, Спарроу было очень трудно выдержать внутреннее смятение. Он сделал глубокий вдох.
– У Джо перестали вырабатываться красные кровяные тельца. Мы ничего не смогли сделать.
«Вот и прошло твое чудо», – подумал Рэмси и сказал:
– Извините, капитан.
Спарроу прикрыл глаза рукой.
– Может, это и к лучшему. – Он вздрогнул. – Ты тоже был… – У меня на экране что-то есть, – доложил Боннет. Он подключил цепи системы опознания «свой-чужой», проверил их. – Это монитор, один из наших. Быстро идет.
Спарроу крутнулся, подбежал к переговорному пульту, проверил релейные цепи.
– Мы уже достаточно близко для голосовой связи?
Боннет изучал показания приборов.
– Да.
Спарроу повернул регулятор, включил микрофон.
– Это Умелый Джон. Повторяю. Это Умелый Джон. У нас полный «слизняк». Один член экипажа погиб от радиации. Просим разрешения на заход в Чарлстон. Прием.
В динамике возник нечеловеческий голос, сопровождаемый искажениями и модуляциями.
– Привет, Умелый Джон. Ты слегка «горячий». Остановись для дозиметрической проверки. Прием.
Боннет отжал рычаг, и они снизили скорость.
Со своего места на раскладушке Рэмси мог видеть экранчик осциллоскопа: зеленые мигающие линии вытягивались все сильнее по мере приближения монитора.
Вновь в динамике возник прежний нечеловеческий голос:
– Монитор Умелому Джону. Можете проходить. Спускайтесь на входную глубину. Мы станем сопровождать вас с фланга. Прием. Боннет прибавил мощности. «Рэм» устремился вперед.
– Подключи носовые камеры, – сказал Спарроу. Большой экран над локаторным пультом ожил. Зеленая вода и пришедшая случайно помощь.
Спарроу повернулся к Рэмси.
– Скоро мы отдадим тебя в хорошие руки, Джонни. У Рэмси было странное смешение чувств. Он попытался представить Чарлстонский входной тоннель – черную дыру в стене подводного каньона. Мысли его расползлись в разные стороны. «Почему так произошло?» – спросил он сам себя. Потом: «Что сообщить помягче?» Какая-то часть внутри него пыталась оставаться в боевой готовности, делать клинические заключения: