Страница:
Люк скрипнул и открылся сам в тот самый момент, когда оператор вспомнил, что келпы могут оказывать большое влияние на Кристу Гэлли. А кроме того, он вспомнил о том, что за последнее время на их амфибии побывал лишь один посторонний предмет.
«Тот чертов „жучок“! Проклятый клещ Флэттери!»
– Мы вышвырнули этого паразита, Эльвира, но он уже подключился к нам. – Рико пытался сформулировать скачущие в голове мысли, – Если этот келп умеет вынюхивать – а я слышал, что умеет, – то, объединив информацию, посчитает, что мы просто банка консервированных креветок!
По слухам, усиленно циркулирующим внутри отряда, молодой капитан Юрий Бруд был внебрачным плодом любви самого директора и неведомой морянской дамы. Причиной слухов были редкое внешнее сходство капитана с Раджей Флэттери и его головокружительный карьерный взлет. К тому же им обоим была свойственна где-то схожая жесткость в принятии решений, что тоже не могло пройти незамеченным у нижних чинов.
Как и все солдаты его отряда, капитан Бруд провел детство в припортовом районе Калалоча, но в отличие от очень многих мальков ему, помимо обязательных дисциплин, преподавались частные уроки математики, логики и стратегии. В те времена «Мерман Меркантил» заведовала образованием, и против нее могли идти лишь те, кто учил не то, что задавали в ее школах. Достаточно поднаторев в науках, Бруд самолично написал большой труд о промывании мозгов как об основном методе воздействия политических деятелей на массы. Его педагоги развели руками и признались, что он превзошел их.
Старинные роды как островитян, так и морян продолжали стойко хранить верность своим кланам, что на деле являлось пассивным сопротивлением директору. Сначала отряд капитана Бруда проходил обучение в Месе, а затем их отправили в Калалоч для исполнения обязанностей полицейского отряда. И вот тут солдаты вдруг почувствовали себя единой семьей, противостоящей полчищу врагов, островом во враждебном им океане. Все они были взяты из деревень, находящихся слишком далеко от места их службы.
«Выжить в экспедиции, получить новый чин и вернуться на отдых в Теплицу» – это было их единственным кредо.
Капитан сперва слегка сдрейфил. Но тут же его страх сменился гневом – и тогда только головы полетели! Когда пришел приказ заняться «полицейской работой», капитан Бруд и его ребята были уже «дедами» и до возвращения домой им оставалось не больше месяца. Капитан тоже стремился домой, но тем не менее хотел пополнить свой послужной список. Однако он не забывал, что его ребята хотят вернуться домой не только живыми, но и здоровыми. За последний год район, в котором он вырос, сильно изменился – там теперь появился ракетодром и стало поспокойнее. И все же пришлось много работать. Операций на счету было столько, что лишь успевай менять у интенданта форму. А потом оказалось, что служить придется еще один год. И весь этот год каждый день начинался и заканчивался перестрелкой.
Застыв в дверях голостудии, капитан Бруд любовался Беатрис Татуш и размышлял, какого дьявола он должен ее убивать. Конечно, дикторша даже вообразить не могла, о чем он задумался, однако один вид в секунду рассредоточившихся по студии солдат произвел на нее впечатление – во рту у Беатрис пересохло, и она откинулась на спинку кресла, словно ища опоры.
Капитан указал на работающие камеры троим из своего отряда. Солдаты поняли его без слов и, подойдя к операторам, взяли их под прицел.
Беатрис, ослепленная ярким светом прожекторов, лишь слышала всхлипы, ругательства да лязганье оружия. Большой монитор напротив мигнул, погас, снова загорелся, и… на нем появилось сообщение о прибытии последнего челнока. Но в списке пассажиров не было ни ее, ни кого-либо из съемочной группы.
«Но ведь не станут же они нас убивать!» – пронеслось у нее в голове.
– Дак, – обратилась она к ассистенту, – проверь монитор, пожалуйста.
Переведя взгляд с монитора на двери, Беатрис заметила молоденького капитана, с любопытством взирающего на нее, и вспомнила, что уже видела его раньше. Она помнила эти темные глаза и то, как он улыбался, ведя ее по лабиринту космодрома. Чуть заметно улыбаясь, он слегка склонил голову, как бы в приветствии, после чего кивнул троим солдатам, и те взяли на мушку операторов.
Стоило Беатрис понять, что происходит, как ее парализовал страх. Но только на одну секунду. Однако в эту секунду она почувствовала, как от дверей тянет запахом тлена и смерти. И тут же ее посетило видение ее собственной смерти. Среди призраков маячило лицо капитана. Но он больше не улыбался.
А потом…
Потом Беатрис помнила лишь тяжелое дыхание в залитой светом студии…
И солдата, стоящего над мертвым оператором и орущего второй камере что-то вроде «выключай все это дерьмо, все равно вы не в эфире»…
– Заткнитесь, суки! – крикнул третий оператор, – Дело сделано. Заткнитесь. Все равно вы ничего не измените!
– Вот и договорились! – Одним движением руки капитан Бруд выставил за спиной каждого работника студии по солдату. Беатрис стало холодно, по телу поползли мурашки, но ей пришлось взять себя в руки, чтобы не трястись на глазах этого бравого офицера.
«Бен был прав! – с горечью думала она. – Но кто бы в такое поверил?»
А тем временем на висящем напротив нее главном мониторе сама Беатрис брала интервью у директора во время одного из его ритуальных посещений орбиты. Выражение ее лица там, на экране… этот ее восторг!.. эта ее вера!.. Беатрис почувствовала, что ее сейчас стошнит. И все же не отрывала глаз от экрана, предпочитая мерзость, которую видела сейчас, тому… что увидит здесь, в своей студии.
Из хаоса звуков и света вычленился древний заваатанский плач по мертвым, который вдруг отчаянным голосом затянул из какого-то угла Харлан. Только сейчас Беатрис вспомнила, что оператор третьей камеры, парень со смешными, как веера, ушами, был его двоюродным братом. Был. А сейчас тот же солдат, что его пристрелил, уже тащил труп за ноги в другой угол. Голова оператора билась о протянутые по всей студии кабели, а рана на груди уже почти не кровоточила.
Трое убийц, убрав с дороги тела, вновь заняли свои места в павильоне. Теперь пятнадцать человек из гологруппы находились под прицелом у девяти секьюрити. А сверху жарили безжалостные прожекторы. Капитан обошел павильон, затем обернулся к Беатрис и указал на красный огонек на пульте:
– Красный, как я понял, означает, что вы в прямом эфире. И она до сих пор работает, верно? Или я не прав?
Беатрис не ответила. Ей почему-то показалось, что самое главное сейчас – остаться невозмутимой. Но отвести взгляд от его темных глаз… было уже выше ее сил.
Он больше не улыбался. И не склонял головы.
– Кончайте со всеми, – приказал он. И, кивнув в сторону Беатрис, добавил: – А ее оставьте.
Затем капитан крепко взял ее за локоть и повел к входному люку. А крики, стоны, проклятия в адрес Флэттери остались позади. Беатрис казалось, что до люка ей не дойти – под ногами то и дело попадались тела ее друзей. И ноги то подгибались, то вообще отказывали служить.
– Да-да. Полюбуйтесь на дело рук своих. – Капитан Бруд дернул ее за локоть так, что она почти пришла в себя. – Вот она, та самая каша, которую ваше голо так любит заваривать!
Беатрис не могла ответить. Она могла лишь дико закричать. Но демонстрировать свою слабость ей не хотелось. Капитан попытался поддержать ее за локоть, но она оттолкнула его. Осталось только переступить через тело ее гримерши, лежавшее у порога.
«Как же ее звали? – Беатрис снова охватила ледяная дрожь. – Я ведь даже не могу вспомнить ее имени!..»
Ее звали Нефертити. Правильно, Нефертити. Прелестная, смуглая, как сама Беатрис, с дивными раскосыми глазами. Беатрис приказала себе хорошенько запомнить это и сделать все, чтобы мир об этом неведомо как, неведомо когда, но узнал!
– А вы отлично держитесь, – раздался откуда-то издалека голос капитана. – Впрочем, в Месе два года назад было гораздо жарче. И вы там тоже были. Правда?
Беатрис застыла на месте, не в силах сделать ни шага. И… если бы она была в состоянии выдавить из себя хоть звук!
– Я вас там видел. – Капитан был что-то сильно словоохотлив. – Я видел, что вы со своим парнем вытворяли, когда чуть было не подорвались на мине. Вы вдвоем сработали – просто блеск.
Она слабо кивнула и попыталась сказать «да», но вместо слов из ее горла вырвалось сиплое карканье.
Только теперь она обратила внимание на пластиковый квадратик на кармане формы и прочла фамилию: «Бруд». И в ту же секунду обратилась к небесам, моля оставить ее в живых до тех пор, пока она не увидит своими глазами, как умирает капитан Бруд.
Прогулка по коридору закончилась, и они вернулись в съемочный павильон. Где еще не остыли шестнадцать трупов. Беатрис снова уставилась на монитор. Показывали давнюю запись интервью с Дварфом Макинтошем, келпмастером Контроля над течениями. Из всех настоящих людей, попавших на эту планету в гибербаках, он был единственным, кто выжил, кроме всемогущего Флэттери. Он такой высокий, что Беатрис приходилось вставать на приступочку, чтобы взять у него интервью. Она познакомилась с Дварфом в первый же день, как прилетела на орбиту. Накануне была их последняя ночь с Беном. А месяц спустя Беатрис поняла, что влюблена в этого дылду по уши.
– Трупы сжечь, – распорядился капитан, – каюту опечатать, а коробки с пленками, камеры и прочий хлам погрузить на челнок. – И, с поклоном распахнув перед Беатрис люк, сказал: – Мы ожидаем вашу новую съемочную группу с минуты на минуту. Она будет лучше прежней. За этим проследят мои ребята, а они умеют выполнять приказы. Мы будем счастливы путешествовать в вашей компании и следить за вами лично и всей компанией столько, сколько понадобится.
Наблюдательный пост Контроля над течениями на орбите представлял собой каюту с внешним обзором. Дварф называл ее «башенкой». Именно там было царство келпмастера Макинтоша, ежедневно спасающего планету от цунами всех видов и размеров. Особенно ситуация обострилась после того, как над становищем самого большого на планете келпа появились постоянные и потому явно подозрительные облака. Правда, они тоже помогали предсказывать поведение келпа. Например, сегодня они спокойны, а значит, во всем районе будет спокойно. Да, сегодня люди могли о Дварфе как бы и позабыть.
«Башенка» была собственным творением Макинтоша. Едва он возглавил Контроль, как тут же изваял себе из плаза и пластали этот наблюдательный пост.
«Я всегда найду себе работу», – частенько ворчал Мак себе под нос. Но только тогда, когда его никто не слышал. Что до звания келпмастера – то это скорее была привилегия, чем серьезное назначение. С одной стороны, ему было больно смотреть, как новоиспеченные варвары Флэттери кромсают келп. С другой стороны, он чувствовал себя гораздо спокойнее на орбите, чем на этой хляби пандорской.
Как и Флэттери, Мака в свое время клонировали. И он вырос в стерильной атмосфере Лунбазы. А потом была гибернация и все связанные с ней прелести. Короче говоря, всю жизнь (за исключением анабиоза) он провел, крутясь на орбите вокруг Земли. А его клоны и того не видели. В те далекие времена Флэттери открыто прикалывался на тему «А есть ли жизнь на Земле?». Но даже тогда Дварф Макинтош все равно выглядывал в иллюминатор, дабы убедиться, что у этой планеты еще есть будущее. И множество разных будущих.
Теперь же из своей «башенки» он наблюдал иную планету и взвешивал ее неосуществленные возможности. Он даже давал каждой флуктуации свое имя. Впрочем, самые дорогие имена он приберег для своих еще не рожденных детей. Последние два года он провел в космосе, упорно отказываясь от обязательного отпуска на Пандоре. Отсюда нельзя было найти ни одной звезды, которая напоминала бы об их солнечной системе. И Дварфу это почему-то очень нравилось.
Однажды его вывела из гибернации чудовищная боль, и, еле придя в себя, он обнаружил, что находится на Пандоре – точнее говоря, с точки зрения галактики, просто черт знает где! Помимо всех планетных ужасов, его еще донимал извечный кошмар: триллионы планетных систем вокруг новых звезд…
Остальные выжившие из его команды вцепились в эту планетку зубами. И очень быстро после этого перемерли. А Алиса Марш… Впрочем, она тоже умерла. Она умерла уже в тот день, когда впервые пошла на Лунбазе на курсы ОМП.
Лишь Мак и Флэттери бредили дальнейшим полетом в дали космоса. Правда, признаться, хоть Мак и обучался вместе с Флэттери на Лунбазе, он всегда Раджу терпеть не мог. А стоило им повстречаться с келпом – вот тут-то их разногласия и поперли наружу.
«Как только Флэттери поймет, что мы натворили, чем по сути своей является келп, то…»
– Доктор Макинтош, челнок готов к стыковке.
Мак выбрался из «башенки» и направился в кают-компанию к своей персональной консоли. Основной канал связи в данный момент контролировал его личный ассистент Спад Солеус.
Быстро осмотрев шесть экранов, демонстрирующих данные о состоянии келпа в районе космодрома, Дварф успокоился – келп вел себя так, как было приказано. А вот на восьмом мониторе появилось нечто неожиданное: громадное становище келпов в районе Виктории извивалось, словно в конвульсиях. Да уж, сегодня погибнет столько грузовиков, что хоть за голову хватайся!
Он отпихнул услужливо придвинутую чашечку кофе.
– По какой причине возмущение не устранено?
Спад лишь неопределенно пожал плечами и снова уткнулся в монитор. Затем еле слышно пробурчал:
– В голопрограмме заявлены изменения. Флэттери никогда ничего не делает без того, чтобы не раструбить обо всем на целый свет!
– Чьи программы заменены? – У Мака перехватило дыхание. Он ведь так надеялся… Нет, он так хотел, он собирался увидеть Беатрис сегодня! Он думал о ней непрерывно в течение всех двух месяцев с тех пор, как в первый раз ее увидел. Он мечтал о ней и верил, как в солнечный мираж, что однажды она навсегда останется на орбите.
– Понятия не имею, – буркнул Спад. – И понятия не имею почему. До сих пор с «Новостями» все было в порядке. Вы что-нибудь понимаете?
Мак отрицательно помотал головой.
– Ах, ну да, вы же сидели себе в своей «башенке». А тут вдруг посреди передачи Татуш сообщает, что Бен Озетт исчез! Ну а дальше можно только догадываться о том, что стало с ее группой.
– Пожалуй, – мрачно кивнул Мак. – Я его вообще-то недолюбливаю, но, откровенно говоря, он мужик что надо. Правда, в последнее время он как-то больше крутился в свите директора.
И хотя тема разговора была для Мака достаточно важной, он не мог не заметить, как Спад посерел, увидев темный экран.
– Не лучший выход для мужчины – болтаться в чьей-то свите, – продолжал бурчать Спад. – Честно говоря, хуже нет. Но коли вы не видели сегодня новостей, так на нет и суда нет.
– Какого суда? Ты о чем?
– Да о том вашем интервью, когда здесь открыли станцию, – обернулся к нему ассистент. – Они сегодня его повторили. Я-то знаю, что два года назад у вас седины было поменьше. Но ой как бы мне хотелось, чтобы эта Беатрис Татуш сегодня смотрела на меня такими сладкими глазками, какими тогда смотрела на вас.
– Молчать! – рявкнул Дварф Макинтош, и ассистент тут же покорно скрючился над консолью.
– Прости, – через минуту сказал Мак.
– Да ладно вам, – буркнул Спад.
– Ты хочешь, чтобы я извинился?
– Как-нибудь в другой раз… Что за чертовщина там творится? Наш келп, и вдруг…
– Это не наш келп, – вздохнул Дварф Макинтош. – Келп свой собственный. Он сам себе хозяин. А мы держим его в цепях. И он поступает, как любое порабощенное существо – пытается разорвать цепи!
– Но ведь тогда люди Флэттери быстрехонько его прополют, а то и еще хуже – вырежут все становище.
– Но это не навсегда. Проблема рабства до сих пор не разрешена. Цепи есть цепи: с одной стороны прикован раб, с другой – хозяин.
– Да бросьте вы, доктор Мак…
Макинтош расхохотался:
– Ты прав. Если взглянуть на все это с исторической точки зрения, то Флэттери лучше всех пандорцев разбирается во всем. Мы, клоны, тоже рабы. Рабы своего времени. Лишь клоны первого поколения имели настоящую закалку. Их тогда выращивали как доноров, если вдруг оригиналу потребуются какие-нибудь органы. Они нуждались в нас и делали все, что им приказывали. А теперь этот клон порабощает келп, затыкает ему пасть, и все это только для того, чтобы свободно совершить действия, надиктованные свыше! И, главное, ему не под силу отсечь нити давно умерших манипуляторов. Он сам не ощущает, сколько времени прошло.
– Ну и что нас ждет?
– Раскрытие карт. И если Флэттери сейчас высунет нос, ему надо будет в ладошки хлопать от счастья, если он хоть на что-то сгодится келпу. А в противном случае я ставлю два против одного, что ему не жить.
– Два чего?
Дварф Макинтош расхохотался – от души и громогласно, как и полагается мужчине его комплекции.
– Я даже не пытаюсь догадаться, откуда идет эта идиома. В те времена, когда я жил на Лунбазе, «два» означало четверть доллара. А доллар – это такие у нас были тогда деньги. Для нас это имело значение…
– А мы в таких случаях говорим: «Да я и шерстинки рвача не дам за его шанс».
– Что ж, пожалуй, так будет честнее. Опа! – Дварф Макинтош махнул рукой в сторону одновременно загоревшихся шести красных огоньков на пульте приема. – И кого же мы не изволили выслушать?
– Директора, – фыркнул Спад и машинально отъехал на стуле от пульта. – Он хотел, чтобы мы сотворили что-нибудь с келпом из восьмого сектора. Будто бы мы и не пытались с ним что-нибудь сделать…
– Ага! Сделаешь с ним что-нибудь… Как же! Стоит нам чуть усилить воздействие, и мы поджарим все, что находится внизу. Прелестное рагу получится: тушеный келп с подводными лодками и другими специями по вкусу.
– А если келп только того и хочет?
– Не дай Бог, если он разжился у нас подобной информацией! У нас есть только один способ решить проблему. Нам нужно найти такой способ воздействия, которым до сих пор мы не только не пользовались, но и не думали о нем.
Спад невозмутимо пожал плечами:
– Я с вами, приятель. Но вот что скажет директор?
Келп на дисплее вел себя уже совершенно нетипично: он стремительно скручивался, словно его самого затягивало в воронку неведомого водоворота. И уж кто-кто, а Дварф Макинтош понимал, что службы Контроля сами чуть не выворачиваются наизнанку, лишь бы его удержать.
Спад ткнул пальцем в один из мониторов:
– Электромеханический контур. В районе келпа движется «жучок».
– Механический или электронный?
– Может, и то и другое вместе, – меланхолически заметил Спад. – Но именно эта блоха и взбесила наш келп.
– Согласен, – кивнул Мак. – Ты словно читаешь мои мысли. Но электрический контур идет от самого келпа. И он должен быть направлен на кого-то еще. Это становище еще не доросло до того уровня, чтобы хоть что-то начать соображать. Ну, по крайней мере, не должно было.
– Док?
– Да?
Макинтош вперился в экран, на котором в ускоренном порядке проходили все метаморфозы келпа за последние полчаса. И вдруг ему показалось, что он начинает понимать, почему именно келп вдруг взбунтовался.
– Я вычислил кривую его неповиновения.
Дварф Макинтош обернулся к склоненному над консолью Спаду. Его ассистент был белее мела и словно раза в два убавился в плечах. Зато указательный его палец удлинился многократно. И этим белым копьем он тыкал в экран.
– Что это такое? – не разобрал с ходу Мак.
– Спираль. Весьма типично для восьмого сектора. – Ассистент говорил монотонно, словно читал лекцию.
– Но это же означает, что одно становище келпа пожелало объединиться с соседним! А ты что видишь? И как ты это понимаешь?
– Возможно, сосед не пошел на контакт и теперь пытается выпихнуть агрессора в его воды.
– Ох, Спад, боюсь, что ты прав.
Тяжело вздохнув, Дварф Макинтош шагнул к своей личной консоли и набрал только одному ему известный код (причем пользуясь исключительно указательными пальцами). Красные огоньки на пульте связи превратились в черные.
– Аварийный режим! – громогласно объявил он, подмигнув Спаду. – Когда в следующий раз Флэттери выйдет на связь, отрапортуй ему, что контакт был прерван по причине повреждения кабеля и что ты самолично этот кабель заклеил лейкопластырем. Тогда, возможно, ты заслужишь прощение. Но я вряд ли ошибусь, если скажу, что моя служба здесь закончена. А теперь мы со спокойной совестью можем наблюдать за тем, что вытворяет внизу этот келп.
Спад позеленел и шумно проглотил слюну, но Мака это только развеселило.
– Ты чего скукожился, Спадди? Это всего лишь растение. Оно не умеет летать и не сцапает тебя здесь.
– Ладно вам… Флэттери тоже никому не доверяет. И я повсюду вижу ловушки, впрямь как он…
– Да, это он любит, – согласился Мак. – Это становище разрослось за пару лет. Однако здесь директор почему-то не применил все положенные по инструкции методы усмирения келпов. Уж слишком быстро оно разрослось.
Дварф Макинтош ждал, что с секунды на секунду раздастся знакомый голос Флэттери, который скажет им, что делать.
– Есть! – воскликнул он, одновременно включая канал связи. – А теперь спрячься за спинкой моего кресла и смотри, как пекутся пироги. Там, внизу, творится какая-то ерундовина. Но я должен быть первым, кто разберется в этой чепухе. А если мы еще и сумеем совладать с этим становищем, то, глядишь, чему-нибудь от него научимся. А кроме того… – теперь Мак уже подмигивал так, что и слепой бы заметил, – Флэттери внизу, а мы с тобой на орбите.
Переговорник издал протяжный писк. Мак потянулся за словарем дешифровки сигналов для космических служб.
– Мы послали к вам нашу птичку пять минут назад, – сообщил бестелесный и бесполый голос. – Есть возражения?
– Да никаких, – отмахнулся Макинтош. – В вашем районе течения стабильны, а погодные условия не собираются меняться в течение ближайшего часа.
– Вас понял, Контроль над течениями. Птичка прилетит теперь уже через… четыре минуты.
Необъятный содрогнулся от нахлынувшего чувства абсолютной свободы и расслабленно потянулся всеми стеблями. Давно уже все формировавшие его становища не испытывали подобного сладкого чувства. А так хорошо, как сейчас, ему вообще никогда не было. И даже продвижение субмарины по его артериям не доставляло ему ни малейшего дискомфорта.
Напротив, приближавшееся суденышко испускало мощные энергетические волны, наполнявшие его стебли подобием пульса. Щупальца держали кораблик очень нежно, чтоб случайно не раздавить хрупкой скорлупы.
Но суденышко пыталось вырваться, и, боясь повредить, Необъятный подтягивал его поближе к своему центру, очень осторожно передавая его из одной плети в другую. Он уже чувствовал, как его сознание соприкасается с сознанием Единственного. Как много в нем было понятного и знакомого Необъятному! Как много было келпового! Голомастер, Рико Лапуш, был там с кем-то еще, с кем-то, кого келп уже когда-то видел до того как… впрочем, неважно. Он очень скоро это выяснит.
Необъятный давно научился получать информацию от странных придуманных людьми волн головидения. И почти сразу после последнего пробуждения решил, что сможет поговорить с людьми на их языке – языке головидения.
Суденышко еще билось, пытаясь вырваться из нежных объятий. Теперь Необъятный наконец вспомнил о боли, которая с недавних пор беспокоила его, но на которую ему некогда было обращать внимание. А боль была чудовищной, поскольку все грузовые и пассажирские амфибии в районе номер восемь всеми силами пробивались к поверхности, безжалостно сжигая и разрезая слоевища на своем пути. Несколько он машинально прихлопнул, но поскольку в его сознание тут же хлынули раздражающие образы смерти, он приказал себе успокоиться и стерпеть.
«Смерть, – подумал он, – еще не ответ на жизнь».
Он даже открыл несколько келпопроводов, чтоб они могли выбраться. Теперь в его стеблях билось только одно судно – белоснежная амфибия голостудии. И как она ни вырывалась, Необъятный цепко держал ее и продолжал подтягивать все ближе к центру. Он очень надеялся, что вырваться ей не удастся и тогда он наконец поговорит со знаменитым голомастером Рико Лапушем.
Беатрис слушала бесстрастный голос командира, отсчитывающий секунды до взлета. Ее дрожащие пальцы машинально оглаживали металлические захваты, словно расправляя складки на рукавах. Она пыталась представить себя в объятиях Мака. Но только чтобы он обнимал ее так же сильно, как когда-то обнимал Бен ночью на старом Вашоне. Но ничего не получалось. Перед глазами стояли лица ребят из ее группы.
«И все из-за ошибки! – беспрестанно крутилось в голове у Беатрис. – Все они умерли только потому, что этот ублюдок совершил ошибку!»
«Тот чертов „жучок“! Проклятый клещ Флэттери!»
– Мы вышвырнули этого паразита, Эльвира, но он уже подключился к нам. – Рико пытался сформулировать скачущие в голове мысли, – Если этот келп умеет вынюхивать – а я слышал, что умеет, – то, объединив информацию, посчитает, что мы просто банка консервированных креветок!
Капитан наемников может быть солдатом искусным или не очень. Ежели он искусен, доверять ему нельзя, поскольку такой человек извечно стремится к власти и либо пытается подчинить тебя, своего хозяина, либо подчиняет себе остальных солдат в ущерб твоей власти.
Макиавелли, «Государь».
По слухам, усиленно циркулирующим внутри отряда, молодой капитан Юрий Бруд был внебрачным плодом любви самого директора и неведомой морянской дамы. Причиной слухов были редкое внешнее сходство капитана с Раджей Флэттери и его головокружительный карьерный взлет. К тому же им обоим была свойственна где-то схожая жесткость в принятии решений, что тоже не могло пройти незамеченным у нижних чинов.
Как и все солдаты его отряда, капитан Бруд провел детство в припортовом районе Калалоча, но в отличие от очень многих мальков ему, помимо обязательных дисциплин, преподавались частные уроки математики, логики и стратегии. В те времена «Мерман Меркантил» заведовала образованием, и против нее могли идти лишь те, кто учил не то, что задавали в ее школах. Достаточно поднаторев в науках, Бруд самолично написал большой труд о промывании мозгов как об основном методе воздействия политических деятелей на массы. Его педагоги развели руками и признались, что он превзошел их.
Старинные роды как островитян, так и морян продолжали стойко хранить верность своим кланам, что на деле являлось пассивным сопротивлением директору. Сначала отряд капитана Бруда проходил обучение в Месе, а затем их отправили в Калалоч для исполнения обязанностей полицейского отряда. И вот тут солдаты вдруг почувствовали себя единой семьей, противостоящей полчищу врагов, островом во враждебном им океане. Все они были взяты из деревень, находящихся слишком далеко от места их службы.
«Выжить в экспедиции, получить новый чин и вернуться на отдых в Теплицу» – это было их единственным кредо.
Капитан сперва слегка сдрейфил. Но тут же его страх сменился гневом – и тогда только головы полетели! Когда пришел приказ заняться «полицейской работой», капитан Бруд и его ребята были уже «дедами» и до возвращения домой им оставалось не больше месяца. Капитан тоже стремился домой, но тем не менее хотел пополнить свой послужной список. Однако он не забывал, что его ребята хотят вернуться домой не только живыми, но и здоровыми. За последний год район, в котором он вырос, сильно изменился – там теперь появился ракетодром и стало поспокойнее. И все же пришлось много работать. Операций на счету было столько, что лишь успевай менять у интенданта форму. А потом оказалось, что служить придется еще один год. И весь этот год каждый день начинался и заканчивался перестрелкой.
Застыв в дверях голостудии, капитан Бруд любовался Беатрис Татуш и размышлял, какого дьявола он должен ее убивать. Конечно, дикторша даже вообразить не могла, о чем он задумался, однако один вид в секунду рассредоточившихся по студии солдат произвел на нее впечатление – во рту у Беатрис пересохло, и она откинулась на спинку кресла, словно ища опоры.
Капитан указал на работающие камеры троим из своего отряда. Солдаты поняли его без слов и, подойдя к операторам, взяли их под прицел.
Беатрис, ослепленная ярким светом прожекторов, лишь слышала всхлипы, ругательства да лязганье оружия. Большой монитор напротив мигнул, погас, снова загорелся, и… на нем появилось сообщение о прибытии последнего челнока. Но в списке пассажиров не было ни ее, ни кого-либо из съемочной группы.
«Но ведь не станут же они нас убивать!» – пронеслось у нее в голове.
– Дак, – обратилась она к ассистенту, – проверь монитор, пожалуйста.
Переведя взгляд с монитора на двери, Беатрис заметила молоденького капитана, с любопытством взирающего на нее, и вспомнила, что уже видела его раньше. Она помнила эти темные глаза и то, как он улыбался, ведя ее по лабиринту космодрома. Чуть заметно улыбаясь, он слегка склонил голову, как бы в приветствии, после чего кивнул троим солдатам, и те взяли на мушку операторов.
Стоило Беатрис понять, что происходит, как ее парализовал страх. Но только на одну секунду. Однако в эту секунду она почувствовала, как от дверей тянет запахом тлена и смерти. И тут же ее посетило видение ее собственной смерти. Среди призраков маячило лицо капитана. Но он больше не улыбался.
А потом…
Потом Беатрис помнила лишь тяжелое дыхание в залитой светом студии…
И солдата, стоящего над мертвым оператором и орущего второй камере что-то вроде «выключай все это дерьмо, все равно вы не в эфире»…
– Заткнитесь, суки! – крикнул третий оператор, – Дело сделано. Заткнитесь. Все равно вы ничего не измените!
– Вот и договорились! – Одним движением руки капитан Бруд выставил за спиной каждого работника студии по солдату. Беатрис стало холодно, по телу поползли мурашки, но ей пришлось взять себя в руки, чтобы не трястись на глазах этого бравого офицера.
«Бен был прав! – с горечью думала она. – Но кто бы в такое поверил?»
А тем временем на висящем напротив нее главном мониторе сама Беатрис брала интервью у директора во время одного из его ритуальных посещений орбиты. Выражение ее лица там, на экране… этот ее восторг!.. эта ее вера!.. Беатрис почувствовала, что ее сейчас стошнит. И все же не отрывала глаз от экрана, предпочитая мерзость, которую видела сейчас, тому… что увидит здесь, в своей студии.
Из хаоса звуков и света вычленился древний заваатанский плач по мертвым, который вдруг отчаянным голосом затянул из какого-то угла Харлан. Только сейчас Беатрис вспомнила, что оператор третьей камеры, парень со смешными, как веера, ушами, был его двоюродным братом. Был. А сейчас тот же солдат, что его пристрелил, уже тащил труп за ноги в другой угол. Голова оператора билась о протянутые по всей студии кабели, а рана на груди уже почти не кровоточила.
Трое убийц, убрав с дороги тела, вновь заняли свои места в павильоне. Теперь пятнадцать человек из гологруппы находились под прицелом у девяти секьюрити. А сверху жарили безжалостные прожекторы. Капитан обошел павильон, затем обернулся к Беатрис и указал на красный огонек на пульте:
– Красный, как я понял, означает, что вы в прямом эфире. И она до сих пор работает, верно? Или я не прав?
Беатрис не ответила. Ей почему-то показалось, что самое главное сейчас – остаться невозмутимой. Но отвести взгляд от его темных глаз… было уже выше ее сил.
Он больше не улыбался. И не склонял головы.
– Кончайте со всеми, – приказал он. И, кивнув в сторону Беатрис, добавил: – А ее оставьте.
Затем капитан крепко взял ее за локоть и повел к входному люку. А крики, стоны, проклятия в адрес Флэттери остались позади. Беатрис казалось, что до люка ей не дойти – под ногами то и дело попадались тела ее друзей. И ноги то подгибались, то вообще отказывали служить.
– Да-да. Полюбуйтесь на дело рук своих. – Капитан Бруд дернул ее за локоть так, что она почти пришла в себя. – Вот она, та самая каша, которую ваше голо так любит заваривать!
Беатрис не могла ответить. Она могла лишь дико закричать. Но демонстрировать свою слабость ей не хотелось. Капитан попытался поддержать ее за локоть, но она оттолкнула его. Осталось только переступить через тело ее гримерши, лежавшее у порога.
«Как же ее звали? – Беатрис снова охватила ледяная дрожь. – Я ведь даже не могу вспомнить ее имени!..»
Ее звали Нефертити. Правильно, Нефертити. Прелестная, смуглая, как сама Беатрис, с дивными раскосыми глазами. Беатрис приказала себе хорошенько запомнить это и сделать все, чтобы мир об этом неведомо как, неведомо когда, но узнал!
– А вы отлично держитесь, – раздался откуда-то издалека голос капитана. – Впрочем, в Месе два года назад было гораздо жарче. И вы там тоже были. Правда?
Беатрис застыла на месте, не в силах сделать ни шага. И… если бы она была в состоянии выдавить из себя хоть звук!
– Я вас там видел. – Капитан был что-то сильно словоохотлив. – Я видел, что вы со своим парнем вытворяли, когда чуть было не подорвались на мине. Вы вдвоем сработали – просто блеск.
Она слабо кивнула и попыталась сказать «да», но вместо слов из ее горла вырвалось сиплое карканье.
Только теперь она обратила внимание на пластиковый квадратик на кармане формы и прочла фамилию: «Бруд». И в ту же секунду обратилась к небесам, моля оставить ее в живых до тех пор, пока она не увидит своими глазами, как умирает капитан Бруд.
Прогулка по коридору закончилась, и они вернулись в съемочный павильон. Где еще не остыли шестнадцать трупов. Беатрис снова уставилась на монитор. Показывали давнюю запись интервью с Дварфом Макинтошем, келпмастером Контроля над течениями. Из всех настоящих людей, попавших на эту планету в гибербаках, он был единственным, кто выжил, кроме всемогущего Флэттери. Он такой высокий, что Беатрис приходилось вставать на приступочку, чтобы взять у него интервью. Она познакомилась с Дварфом в первый же день, как прилетела на орбиту. Накануне была их последняя ночь с Беном. А месяц спустя Беатрис поняла, что влюблена в этого дылду по уши.
– Трупы сжечь, – распорядился капитан, – каюту опечатать, а коробки с пленками, камеры и прочий хлам погрузить на челнок. – И, с поклоном распахнув перед Беатрис люк, сказал: – Мы ожидаем вашу новую съемочную группу с минуты на минуту. Она будет лучше прежней. За этим проследят мои ребята, а они умеют выполнять приказы. Мы будем счастливы путешествовать в вашей компании и следить за вами лично и всей компанией столько, сколько понадобится.
Свободный мозг – мертвый мозг.
Дварф Макинтош, келпмастер, Контроль над течениями.
Наблюдательный пост Контроля над течениями на орбите представлял собой каюту с внешним обзором. Дварф называл ее «башенкой». Именно там было царство келпмастера Макинтоша, ежедневно спасающего планету от цунами всех видов и размеров. Особенно ситуация обострилась после того, как над становищем самого большого на планете келпа появились постоянные и потому явно подозрительные облака. Правда, они тоже помогали предсказывать поведение келпа. Например, сегодня они спокойны, а значит, во всем районе будет спокойно. Да, сегодня люди могли о Дварфе как бы и позабыть.
«Башенка» была собственным творением Макинтоша. Едва он возглавил Контроль, как тут же изваял себе из плаза и пластали этот наблюдательный пост.
«Я всегда найду себе работу», – частенько ворчал Мак себе под нос. Но только тогда, когда его никто не слышал. Что до звания келпмастера – то это скорее была привилегия, чем серьезное назначение. С одной стороны, ему было больно смотреть, как новоиспеченные варвары Флэттери кромсают келп. С другой стороны, он чувствовал себя гораздо спокойнее на орбите, чем на этой хляби пандорской.
Как и Флэттери, Мака в свое время клонировали. И он вырос в стерильной атмосфере Лунбазы. А потом была гибернация и все связанные с ней прелести. Короче говоря, всю жизнь (за исключением анабиоза) он провел, крутясь на орбите вокруг Земли. А его клоны и того не видели. В те далекие времена Флэттери открыто прикалывался на тему «А есть ли жизнь на Земле?». Но даже тогда Дварф Макинтош все равно выглядывал в иллюминатор, дабы убедиться, что у этой планеты еще есть будущее. И множество разных будущих.
Теперь же из своей «башенки» он наблюдал иную планету и взвешивал ее неосуществленные возможности. Он даже давал каждой флуктуации свое имя. Впрочем, самые дорогие имена он приберег для своих еще не рожденных детей. Последние два года он провел в космосе, упорно отказываясь от обязательного отпуска на Пандоре. Отсюда нельзя было найти ни одной звезды, которая напоминала бы об их солнечной системе. И Дварфу это почему-то очень нравилось.
Однажды его вывела из гибернации чудовищная боль, и, еле придя в себя, он обнаружил, что находится на Пандоре – точнее говоря, с точки зрения галактики, просто черт знает где! Помимо всех планетных ужасов, его еще донимал извечный кошмар: триллионы планетных систем вокруг новых звезд…
Остальные выжившие из его команды вцепились в эту планетку зубами. И очень быстро после этого перемерли. А Алиса Марш… Впрочем, она тоже умерла. Она умерла уже в тот день, когда впервые пошла на Лунбазе на курсы ОМП.
Лишь Мак и Флэттери бредили дальнейшим полетом в дали космоса. Правда, признаться, хоть Мак и обучался вместе с Флэттери на Лунбазе, он всегда Раджу терпеть не мог. А стоило им повстречаться с келпом – вот тут-то их разногласия и поперли наружу.
«Как только Флэттери поймет, что мы натворили, чем по сути своей является келп, то…»
– Доктор Макинтош, челнок готов к стыковке.
Мак выбрался из «башенки» и направился в кают-компанию к своей персональной консоли. Основной канал связи в данный момент контролировал его личный ассистент Спад Солеус.
Быстро осмотрев шесть экранов, демонстрирующих данные о состоянии келпа в районе космодрома, Дварф успокоился – келп вел себя так, как было приказано. А вот на восьмом мониторе появилось нечто неожиданное: громадное становище келпов в районе Виктории извивалось, словно в конвульсиях. Да уж, сегодня погибнет столько грузовиков, что хоть за голову хватайся!
Он отпихнул услужливо придвинутую чашечку кофе.
– По какой причине возмущение не устранено?
Спад лишь неопределенно пожал плечами и снова уткнулся в монитор. Затем еле слышно пробурчал:
– В голопрограмме заявлены изменения. Флэттери никогда ничего не делает без того, чтобы не раструбить обо всем на целый свет!
– Чьи программы заменены? – У Мака перехватило дыхание. Он ведь так надеялся… Нет, он так хотел, он собирался увидеть Беатрис сегодня! Он думал о ней непрерывно в течение всех двух месяцев с тех пор, как в первый раз ее увидел. Он мечтал о ней и верил, как в солнечный мираж, что однажды она навсегда останется на орбите.
– Понятия не имею, – буркнул Спад. – И понятия не имею почему. До сих пор с «Новостями» все было в порядке. Вы что-нибудь понимаете?
Мак отрицательно помотал головой.
– Ах, ну да, вы же сидели себе в своей «башенке». А тут вдруг посреди передачи Татуш сообщает, что Бен Озетт исчез! Ну а дальше можно только догадываться о том, что стало с ее группой.
– Пожалуй, – мрачно кивнул Мак. – Я его вообще-то недолюбливаю, но, откровенно говоря, он мужик что надо. Правда, в последнее время он как-то больше крутился в свите директора.
И хотя тема разговора была для Мака достаточно важной, он не мог не заметить, как Спад посерел, увидев темный экран.
– Не лучший выход для мужчины – болтаться в чьей-то свите, – продолжал бурчать Спад. – Честно говоря, хуже нет. Но коли вы не видели сегодня новостей, так на нет и суда нет.
– Какого суда? Ты о чем?
– Да о том вашем интервью, когда здесь открыли станцию, – обернулся к нему ассистент. – Они сегодня его повторили. Я-то знаю, что два года назад у вас седины было поменьше. Но ой как бы мне хотелось, чтобы эта Беатрис Татуш сегодня смотрела на меня такими сладкими глазками, какими тогда смотрела на вас.
– Молчать! – рявкнул Дварф Макинтош, и ассистент тут же покорно скрючился над консолью.
– Прости, – через минуту сказал Мак.
– Да ладно вам, – буркнул Спад.
– Ты хочешь, чтобы я извинился?
– Как-нибудь в другой раз… Что за чертовщина там творится? Наш келп, и вдруг…
– Это не наш келп, – вздохнул Дварф Макинтош. – Келп свой собственный. Он сам себе хозяин. А мы держим его в цепях. И он поступает, как любое порабощенное существо – пытается разорвать цепи!
– Но ведь тогда люди Флэттери быстрехонько его прополют, а то и еще хуже – вырежут все становище.
– Но это не навсегда. Проблема рабства до сих пор не разрешена. Цепи есть цепи: с одной стороны прикован раб, с другой – хозяин.
– Да бросьте вы, доктор Мак…
Макинтош расхохотался:
– Ты прав. Если взглянуть на все это с исторической точки зрения, то Флэттери лучше всех пандорцев разбирается во всем. Мы, клоны, тоже рабы. Рабы своего времени. Лишь клоны первого поколения имели настоящую закалку. Их тогда выращивали как доноров, если вдруг оригиналу потребуются какие-нибудь органы. Они нуждались в нас и делали все, что им приказывали. А теперь этот клон порабощает келп, затыкает ему пасть, и все это только для того, чтобы свободно совершить действия, надиктованные свыше! И, главное, ему не под силу отсечь нити давно умерших манипуляторов. Он сам не ощущает, сколько времени прошло.
– Ну и что нас ждет?
– Раскрытие карт. И если Флэттери сейчас высунет нос, ему надо будет в ладошки хлопать от счастья, если он хоть на что-то сгодится келпу. А в противном случае я ставлю два против одного, что ему не жить.
– Два чего?
Дварф Макинтош расхохотался – от души и громогласно, как и полагается мужчине его комплекции.
– Я даже не пытаюсь догадаться, откуда идет эта идиома. В те времена, когда я жил на Лунбазе, «два» означало четверть доллара. А доллар – это такие у нас были тогда деньги. Для нас это имело значение…
– А мы в таких случаях говорим: «Да я и шерстинки рвача не дам за его шанс».
– Что ж, пожалуй, так будет честнее. Опа! – Дварф Макинтош махнул рукой в сторону одновременно загоревшихся шести красных огоньков на пульте приема. – И кого же мы не изволили выслушать?
– Директора, – фыркнул Спад и машинально отъехал на стуле от пульта. – Он хотел, чтобы мы сотворили что-нибудь с келпом из восьмого сектора. Будто бы мы и не пытались с ним что-нибудь сделать…
– Ага! Сделаешь с ним что-нибудь… Как же! Стоит нам чуть усилить воздействие, и мы поджарим все, что находится внизу. Прелестное рагу получится: тушеный келп с подводными лодками и другими специями по вкусу.
– А если келп только того и хочет?
– Не дай Бог, если он разжился у нас подобной информацией! У нас есть только один способ решить проблему. Нам нужно найти такой способ воздействия, которым до сих пор мы не только не пользовались, но и не думали о нем.
Спад невозмутимо пожал плечами:
– Я с вами, приятель. Но вот что скажет директор?
Келп на дисплее вел себя уже совершенно нетипично: он стремительно скручивался, словно его самого затягивало в воронку неведомого водоворота. И уж кто-кто, а Дварф Макинтош понимал, что службы Контроля сами чуть не выворачиваются наизнанку, лишь бы его удержать.
Спад ткнул пальцем в один из мониторов:
– Электромеханический контур. В районе келпа движется «жучок».
– Механический или электронный?
– Может, и то и другое вместе, – меланхолически заметил Спад. – Но именно эта блоха и взбесила наш келп.
– Согласен, – кивнул Мак. – Ты словно читаешь мои мысли. Но электрический контур идет от самого келпа. И он должен быть направлен на кого-то еще. Это становище еще не доросло до того уровня, чтобы хоть что-то начать соображать. Ну, по крайней мере, не должно было.
– Док?
– Да?
Макинтош вперился в экран, на котором в ускоренном порядке проходили все метаморфозы келпа за последние полчаса. И вдруг ему показалось, что он начинает понимать, почему именно келп вдруг взбунтовался.
– Я вычислил кривую его неповиновения.
Дварф Макинтош обернулся к склоненному над консолью Спаду. Его ассистент был белее мела и словно раза в два убавился в плечах. Зато указательный его палец удлинился многократно. И этим белым копьем он тыкал в экран.
– Что это такое? – не разобрал с ходу Мак.
– Спираль. Весьма типично для восьмого сектора. – Ассистент говорил монотонно, словно читал лекцию.
– Но это же означает, что одно становище келпа пожелало объединиться с соседним! А ты что видишь? И как ты это понимаешь?
– Возможно, сосед не пошел на контакт и теперь пытается выпихнуть агрессора в его воды.
– Ох, Спад, боюсь, что ты прав.
Тяжело вздохнув, Дварф Макинтош шагнул к своей личной консоли и набрал только одному ему известный код (причем пользуясь исключительно указательными пальцами). Красные огоньки на пульте связи превратились в черные.
– Аварийный режим! – громогласно объявил он, подмигнув Спаду. – Когда в следующий раз Флэттери выйдет на связь, отрапортуй ему, что контакт был прерван по причине повреждения кабеля и что ты самолично этот кабель заклеил лейкопластырем. Тогда, возможно, ты заслужишь прощение. Но я вряд ли ошибусь, если скажу, что моя служба здесь закончена. А теперь мы со спокойной совестью можем наблюдать за тем, что вытворяет внизу этот келп.
Спад позеленел и шумно проглотил слюну, но Мака это только развеселило.
– Ты чего скукожился, Спадди? Это всего лишь растение. Оно не умеет летать и не сцапает тебя здесь.
– Ладно вам… Флэттери тоже никому не доверяет. И я повсюду вижу ловушки, впрямь как он…
– Да, это он любит, – согласился Мак. – Это становище разрослось за пару лет. Однако здесь директор почему-то не применил все положенные по инструкции методы усмирения келпов. Уж слишком быстро оно разрослось.
Дварф Макинтош ждал, что с секунды на секунду раздастся знакомый голос Флэттери, который скажет им, что делать.
– Есть! – воскликнул он, одновременно включая канал связи. – А теперь спрячься за спинкой моего кресла и смотри, как пекутся пироги. Там, внизу, творится какая-то ерундовина. Но я должен быть первым, кто разберется в этой чепухе. А если мы еще и сумеем совладать с этим становищем, то, глядишь, чему-нибудь от него научимся. А кроме того… – теперь Мак уже подмигивал так, что и слепой бы заметил, – Флэттери внизу, а мы с тобой на орбите.
Переговорник издал протяжный писк. Мак потянулся за словарем дешифровки сигналов для космических служб.
– Мы послали к вам нашу птичку пять минут назад, – сообщил бестелесный и бесполый голос. – Есть возражения?
– Да никаких, – отмахнулся Макинтош. – В вашем районе течения стабильны, а погодные условия не собираются меняться в течение ближайшего часа.
– Вас понял, Контроль над течениями. Птичка прилетит теперь уже через… четыре минуты.
Канон в D
Пачелбел
Необъятный содрогнулся от нахлынувшего чувства абсолютной свободы и расслабленно потянулся всеми стеблями. Давно уже все формировавшие его становища не испытывали подобного сладкого чувства. А так хорошо, как сейчас, ему вообще никогда не было. И даже продвижение субмарины по его артериям не доставляло ему ни малейшего дискомфорта.
Напротив, приближавшееся суденышко испускало мощные энергетические волны, наполнявшие его стебли подобием пульса. Щупальца держали кораблик очень нежно, чтоб случайно не раздавить хрупкой скорлупы.
Но суденышко пыталось вырваться, и, боясь повредить, Необъятный подтягивал его поближе к своему центру, очень осторожно передавая его из одной плети в другую. Он уже чувствовал, как его сознание соприкасается с сознанием Единственного. Как много в нем было понятного и знакомого Необъятному! Как много было келпового! Голомастер, Рико Лапуш, был там с кем-то еще, с кем-то, кого келп уже когда-то видел до того как… впрочем, неважно. Он очень скоро это выяснит.
Необъятный давно научился получать информацию от странных придуманных людьми волн головидения. И почти сразу после последнего пробуждения решил, что сможет поговорить с людьми на их языке – языке головидения.
Суденышко еще билось, пытаясь вырваться из нежных объятий. Теперь Необъятный наконец вспомнил о боли, которая с недавних пор беспокоила его, но на которую ему некогда было обращать внимание. А боль была чудовищной, поскольку все грузовые и пассажирские амфибии в районе номер восемь всеми силами пробивались к поверхности, безжалостно сжигая и разрезая слоевища на своем пути. Несколько он машинально прихлопнул, но поскольку в его сознание тут же хлынули раздражающие образы смерти, он приказал себе успокоиться и стерпеть.
«Смерть, – подумал он, – еще не ответ на жизнь».
Он даже открыл несколько келпопроводов, чтоб они могли выбраться. Теперь в его стеблях билось только одно судно – белоснежная амфибия голостудии. И как она ни вырывалась, Необъятный цепко держал ее и продолжал подтягивать все ближе к центру. Он очень надеялся, что вырваться ей не удастся и тогда он наконец поговорит со знаменитым голомастером Рико Лапушем.
В сознании вы можете обнаружить структуру, и одна из ее форм – красота.
Керро Паниль, «Беседы с Аваатой».
Беатрис слушала бесстрастный голос командира, отсчитывающий секунды до взлета. Ее дрожащие пальцы машинально оглаживали металлические захваты, словно расправляя складки на рукавах. Она пыталась представить себя в объятиях Мака. Но только чтобы он обнимал ее так же сильно, как когда-то обнимал Бен ночью на старом Вашоне. Но ничего не получалось. Перед глазами стояли лица ребят из ее группы.
«И все из-за ошибки! – беспрестанно крутилось в голове у Беатрис. – Все они умерли только потому, что этот ублюдок совершил ошибку!»