– Вот теперь ты знаешь это. – Катсук взмахнул правой рукой.
Подчиняясь этому жесту, ворон взлетел и направился в сторону озера.
– Так как меня зовут? – требовательно спросил Катсук.
– Катсук, – прошептал старик, опустив плечи. Ружье свисало у него из рук, как будто он вот-вот собирался бросить его на землю.
Катсук указал на Дэвида.
– А это Хокват.
– Хокват, – согласился Иш.
Индеец прошел между стариком и Тсканай к завесе из лосиной шкуры. Он приподнял ее, затем повернулся к девушке.
– Тсканай, ты будешь присматривать за Хокватом. Проследи, чтобы он не попытался убежать. Скоро, очень скоро ему предстоит умереть.
И он вошел в дом, опустив за собой шкуру.
– Он сошел с ума, – прошептал Дэвид. – Совершенно.
Тсканай повернулась к старику.
– Почему ты уступил ему? Мальчик прав. Чарли…
– Заткнись, – прошипел Иш. – Он потерян для тебя, Мэри. Ты понимаешь меня? Он уже не твой. Я знал, давно уже видел это. Он потерян для всех нас. И я видел это.
– Ты видел… ты знал… – передразнила она его. – Почему ты, старый дурак, только стоял здесь со своей пукалкой, когда он…
– Ты же сама видела птицу.
– Всего лишь птицу.
– Она могла поразить нас молнией, насмерть!
– Ты такой же сумасшедший.
– Ты что, ослепла? Я разговаривал с ним только лишь затем, чтобы не дать понести своим нервам. Я даже не заметил, как он позвал свою птицу. Но ты могла почувствовать его силу. Он пришел сюда не потому, что мы пели. Он пришел показывать свою силу.
Она тряхнула головой.
– И что ты собираешься делать?
– Хочу подождать остальных и рассказать им.
– Что ты собираешься им сказать?
– То, что для них лучше подумать сначала, прежде чем выступать против него. Где Кэлли?
– Она ушла куда-то… минут десять назад.
– Когда она вернется, скажи, чтобы она приготовила дом для большого собрания. И проследи, чтобы этот ребенок не убежал. Если это случится, Катсук тебя убьет.
– А ты только будешь стоять и позволишь ему сделать это?
– Не выводи меня из себя! Я не хочу противостоять истинному духу. А его захватил Повелитель Душ.
20
Дэвид не знал, что и делать. Он понимал, что был причиной всего, случившегося на вырубке. У него были личные отношения с Катсуком – проблемы, касавшиеся жизни и смерти, но противостояние молодого индейца и старика Иша совершенно не касалось его судьбы. Теперь все перешло в иной план, в измерение духов и снов. Дэвид знал об этом. Теперь у него не было сомнений, в каком мире живет он в своем теле.
И он удивлялся: «Откуда мне все это известно?»
Сознание это пришло вопреки всему тому, во что он сам привык верить до тех пор, как в его жизнь вошел Катсук. Здесь были две проблемы, или даже одна проблема, но с двумя представлениями. Одно касалось необходимости сбежать от сумасшедшего индейца, возвращения к людям разумным, которые могли его понимать. Но была и другая сторона – а точнее, сила, связующая двух людей по имени Хокват и Катсук.
Мальчик подумал: «Но ведь я же Дэвид, а не Хокват.»
Только, вспомнив о Хоквате, он осознал, что сам создал некую связь. Если он сбежит, то разорвет оба этих соединенных звена. Иш понимал это, Тсканай – нет.
Девушка стояла там, где оставил ее Катсук. В ее глазах проглядывала озабоченность, когда она глядела на мальчика, которого ей приказали опекать. Ветер с озера взъерошил ее волосы, и она убрала прядку со лба. В этом движении был и гнев, и разочарованность.
Иш направился в лес. Он шел широким, уверенным шагом. Она же оставалась со своими заботами.
Тсканай была крепко связана с этим миром, понял Дэвид. У нее была лишь какая-то частица предвидения. Это было так, как будто она была слепой. Иш – совершенно другой случай. Он мог видеть оба мира, но боялся этого. Возможно, он и боялся-то потому что мог видеть оба мира.
Дэвид подавил в себе внутреннюю дрожь.
Долгое молчание Тсканай обеспокоило мальчика. Он оглянулся в сторону озера, потому что не мог вынести взгляда ее темных глаз. О чем она думала? Сейчас солнце висело высоко над холмами, посылая свой свет и тепло сюда, где стояли они оба. Почему она смотрит так? Почему ничего не говорит? Ему хотелось накричать на нее, сказать что-нибудь обидное или просто уйти.
Она думала о Катсуке.
Мальчик был уверен в этом, как будто она сама сказала об этом. Ей страшно хотелось поговорить о Катсуке.
Но говорить с ней про Катсука было опасно. Сейчас Дэвид знал об этом. Но так уж произошло. С Катсуком были проблемы. Опасность эта каким-то образом была связана с пережитым Катсуком духовным сном, о котором он не хотел рассказывать подробно. По-видимому, этот сон имел очень большое значение и силу воздействия. Очевидно так. Дэвид вдруг подумал, а не попал ли в этот сон Катсука сам Хокват. Могло такое случиться? Могло произойти такое, что, увидав какого-то человека во сне, на земле ты держишь его в плену?
Мальчика обожгло осознание того, что во время спора с Ишем сам он принял сторону Катсука. Как могло такое случиться? Мысль об этом наполнила его сознанием вины. Он предал самого себя! Он сам ослабил в себе то, что являлось Дэвидом. Каким-то образом он совершил ужаснейшую ошибку.
От перепуга у него даже рот раскрылся. Какие же силы управляли им, если он сам крепил связь между Хокватом и Катсуком?
Тсканай пришла в себя, спросила:
– Ты голоден?
Дэвид не понимал, о чем она говорит. Какое отношение имеет голод ко всему остальному? Голоден? Он задумался.
– Ты кушал? – настаивала Тсканай.
Дэвид пожал плечами.
– Кажется да. Немного арахиса, шоколадка…
– Пошли со мной.
Она повела его через всю вырубку к кучкам золы у дальних хижин.
Дэвид шел за ней, отмечая про себя, что кучки эти были разные. Одни из них дымились. Тсканай подвела его к одной такой. Здесь лежало обгорелое бревно и охапка коры.
Идя позади Тсканай, Дэвид заметил, что подол ее платья был мокрым от росы. Утром она ходила по высокой траве. По краю все ее платье было покрыто грязными пятнами, испачкано золой.
Дэвид спросил у девушки:
– Как мне тебя называть?
– Мэ… – Она бросила взгляд на хижину, в которую вошел Катсук. – Тсканай.
– Это означает – Лунная Вода, – сказал Дэвид. – Я уже слышал это имя.
Девушка кивнула и начала маленькой палочкой раскапывать угли в золе. Дэвид обошел бревно.
– Ты давно знаешь Катсука?
– С самого детства.
Он нагнулась над кострищем и стала раздувать угли. Вспыхнул язычок пламени. Девушка подбросила в огонь кусочки коры.
– Ты хорошо его знаешь?
– Я собиралась выйти за него замуж.
– О!
Тсканай прошла в дом и вернулась с двумя старыми эмалированными мисками. В одной плескалась вода, в которой плавали черничные листья. Во второй была серо-голубая масса.
– Здесь голубика, клубни тигровой лилии и камышовые корни, – ответила девушка, когда Дэвид спросил, что это такое.
Мальчик присел у костра, наслаждаясь его теплом.
Тсканай поставила обе миски на угли, вернулась в хижину, принесла эмалированную тарелку, кружку и дешевую ложку. Она вытерла их подолом платья, а затем пересыпала в тарелку разогретую кашу, налила в кружку настой из черничных листьев.
Дэвид сел на бревно и стал есть. Тсканай присела на другой конец бревна и, не говоря ни слова, смотрела, пока он не закончил. Каша показалась мальчику сытной и сладкой. Чай был горьковатым, но после него во рту оставалось чувство свежести и чистоты.
– Понравилось? – спросила Тсканай, забирая посуду.
– Угу.
– Это индейская еда.
– Катсуку не нравится, когда его называют индейцем.
– Пошел он к черту! Он сильно тебя ударил?
– Да нет. Ты еще собираешься выйти за него замуж?
– Никто за него не собирается.
Дэвид кивнул. Катсук ушел в мир, в котором люди не женятся и не выходят замуж.
– Раньше он не был таким жестоким, – сказала Тсканай.
– Знаю.
– Он назвал тебя Невинным. Ты и вправду такой?
– Какой?
– Невинный?
Дэвид не знал, что и ответить. Эта тема ему не нравилась.
– Вот я – нет, – сказала она. – Я была его женщиной.
– Понятно. – Дэвид отвернулся в сторону озера.
– Ты знаешь, почему он назвал тебя Хокватом?
– Потому что я белый.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать. – Дэвид поглядел на большой дом. – Так что случилось с Катсуком, что он изменился?
– Он ненавидит.
– Это я понял. Но почему?
– Скорее всего, из-за сестры.
– Сестры?
– Да. Она покончила с собой.
Дэвид уставился на Тсканай.
– Почему она сделала это?
– На Форкс Роад ее схватила банда белых и изнасиловала.
В словах Тсканай Дэвид уловил скрытую радость, и это его удивило. Он спросил:
– И потому Катсук ненавидит белых?
– Думаю, поэтому. Ты еще никого не насиловал, а?
Дэвид покраснел. Его злило, что она могла такое подумать. Он отвернулся.
– Ты хоть знаешь, что это означает?
– А как же! – Голос его прозвучал грубо.
– А ты и вправду невинный!
– Да! – Уже дерзко.
– И никогда не лазил девчонкам под юбку?
Дэвид почувствовал, что снова краснеет.
Тсканай рассмеялась. Дэвид повернулся, поглядел на нее.
– Он собирается убить меня! Ты знаешь про это? Если твои родичи не остановят его, то…
Она кивнула, лицо стало серьезным.
– Почему ты не убежишь?
– Куда мне бежать?
Девушка указала на озеро.
– Из другого конца озера вытекает речушка, даже ручей. Иди по его течению, там много звериных троп. Потом там будет речка, свернешь налево, вниз по ее течению. Ты выйдешь к парковым дорогам и мосту. Перейдешь мост. Там есть указатель. Дорога ведет к палаточному городку. Там мы оставляем свои машины.
«Машины!» – подумал Дэвид. Сейчас автомобиль означал для него безопасность, освобождение от страшных пут.
– Насколько это далеко?
Девушка задумалась.
– Миль двадцать. Мы идем два дня.
– Где я смогу отдохнуть? Что буду есть?
– Если будешь держаться северного берега реки, то найдешь заброшенный парковый приют. Иш с кое с кем из своих приятелей закопал там стальную бочку. Там есть одеяла, бобы, спички и растопка. Это в самом северном углу убежища. Я сама слышала, как он рассказывал об этом.
Дэвид уставился на озеро. «Приют… одеяла… мост… машины…» Он бросил взгляд на хижину, в которой скрылся Катсук.
– Если я убегу, он тебя убьет.
– Не посмеет.
– Он может.
– Да ведь он же кричал, молил своего чертова Ворона!
Дэвид подумал: «Он вышлет за мной своих птиц!»
– Меня он не запугает, – сказала Тсканай. – Или ты сам не хочешь убегать?
– Конечно хочу.
– Так чего ты ждешь?
Дэвид вскочил на ноги.
– Ты уверена?
– Уверена.
Мальчик еще раз глянул на озеро. Он чувствовал, как нарастает в нем восторг. «По ручью до речки. По ее течению спуститься до парковой дороги. Перейти мост.»
Даже не оглянувшись, не подумав о Тсканай, он побежал к озеру, делая так на тот случай, если бы Катсук следил за ним. На самом берегу он поднял плоский камешек и забросил его в тростники. Если бы за ним следили, он притворился бы, что просто побежал к озеру играть. И еще один камень полетел в заросли. Этот вспугнул сидящего в укрытии селезня. Птица с криком вылетела из тростников, взбивая воду крыльями, и уселась на дальнем берегу, стала оглаживать перья, при этом недовольно крякая.
Дэвид сглотнул слюну, заставляя себя не оглядываться в сторону индейской стоянки. Селезень наделал шума, и это могло привлечь внимание других птиц. Высматривая воронов, мальчик обошел открытую сверху порубку и обнаружил звериную тропу, по которой стекала вода. Все поросло мокрой высокой травой. Ноги тут же промокли до самых колен. У самой стены деревьев Дэвид остановился. Как только он войдет в лес, о нем сообщат Катсуку.
Рядом раздалось воронье карканье.
Дэвид повернулся влево, поглядел на озеро. Вся воронья стая сидела на высоком сухом дереве на другом берегу. Тропа вела по берегу прямо к нему.
Мальчик подумал: «Если я подойду поближе, они взлетят, наделают шума и позовут Катсука.»
Сквозь маскирующие его деревья он мог видеть склон холма, нависшего над озером: никаких видимых дорог, все густо поросло елями и тсугами, повсюду торчат корни, покрывшиеся мохом упавшие деревья.
Уж лучше это, чем вороны.
Дэвид направился вверх по склону, прямо в лес.
Это был трудный подъем – спотыкаясь на корнях и палых ветках, скользя по влажному мху, мальчик падал; сучья царапали и хватали его за одежду. Через пару сотен шагов он уже потерял озеро из виду, зато на вершине покрытого клочьями мха дерева он увидал глухаря.
Птица не испугалась, а только повернула голову, когда мальчик проходил мимо.
За исключением постоянной капели стекающей с деревьев влаги, лес молчал. Дэвид думал: «Когда доберусь до вершины холма, сразу же сверну влево. Потом дойду до озера или выйду прямо к ручью.»
Мокрые носки быстро натерли ноги.
Склон стал уже не таким крутым, как вначале. Деревья здесь были и ниже, и не такие толстые. Усы лиан хватали мальчика за одежду и за ноги. Он вышел на небольшую полянку с громадным вывороченным черным деревом. Его корни змеились прямо из гранитного основания холма. Перебраться через него не было никакой возможности.
Дэвид присел, чтобы немного перевести дух. Камни и корни спутались в неустойчивую массу, которая не позволяла ему повернуть влево. На полянке была только узенькая оленья тропка, поворачивающая в правую сторону. «Ладно, дойду до самой вершины, а там сверну влево.»
Немного отдохнув, мальчик встал и начал подниматься по тропке. Не пройдя и сотни шагов, он уперся в сплошную стену кустарника. Заросли шли сплошной полосой до самой вершины и заворачивали вправо, к подножию. Дэвид попытался было протиснуться через кустарник, но понял, что это невозможно. Клочья оленьей шерсти на колючках верхних веток подсказали, что олени просто перепрыгивали этот барьер.
Разочарованный, мальчик осматривал окрестности. Спускаться вправо, к подножию, означало возвращаться к Катсуку… раз уж не удалось обойти долину поверху. А перейти озеро по левому берегу – означало встретиться с воронами. Правда, здесь была еще одна тропа, по которой он пришел сюда вместе с Катсуком.
Решение принесло надежду. Он повернул назад, к подножию, стараясь двигаться осторожно, чему учился, глядя на Катсука. Но, так как у индейца, не получалось: Дэвид наступал на сухие ветки, которые ломались с оглушительным хрустом, он все так же спотыкался на корнях и ветках.
Деревья становились выше и толще, но много было и поломанных ветром. Мальчику хотелось пить, он начал ощущать первые признаки голода.
Здесь он обнаружил еще одну оленью тропу. Через несколько шагов она разделилась: левая тропка вела чуть ли не отвесно вверх, на склон холма, правая плавно спускалась вниз, теряясь в зеленом полумраке.
Дэвид осмотрелся и понял, что заблудился. Если он подымется наверх, то обязательно упрется в другую часть непреодолимой каменной гряды. Так что оставалось идти только вниз. Возможно, там ему удастся найти воду, чтобы, наконец-то, утолить жажду. Он погрузился в зеленый полумрак. Тропинка прихотливо вилась, пока не привела к вывернутому стихией дереву, чьи корни торчали прямо в небо.
Мальчик обошел вздыбленный комель и нос к носу столкнулся с черным медведем. Зверь заворчал и попятился назад. А Дэвид понесся вниз, по тропе, не обращая внимания на ветки и кусты, страх заставлял его мчаться сломя голову. Низкая ветка расцарапала ему лоб, на покрытом мхом стволе он поскользнулся и со всего размаху влетел носом в порожденное родником, пробивавшимся из черной скалы, болотце. Мальчик с трудом поднялся на ноги, разгляделся. Он весь был в грязи. От медведя ни слуху, ни духу. Ужасно болели грудь и бок, на который он упал.
Дэвид постоял, прислушиваясь, но слышен был только ветер в деревьях, булькание воды из родника и его собственное хриплое дыхание. Песня воды напомнила, что ему давно хочется пить. Мальчик нашел углубление в камнях, присел и погрузил лицо в родниковую воду. Когда он поднялся, все лицо было мокрым, но Дэвиду не удалось найти ни единого сухого клочка одежды, чтобы утереться. Пришлось отряхнуться по-собачьи.
Подул ветер, и Дэвиду стало холодно. Он ощутил, как дрожат все его мышцы, но поднялся и пошел вниз по течению ручья. Тот пробегал под сваленными деревьями, по песку, заполняя мелкие провальчики, становясь все шире и шире. В конце концов ручей добрался еще до одного болотца и скрылся в плотных зарослях чертовой ягоды.
Дэвид остановился, глядя на длинные белые шипы. Здесь не пройти. Он посмотрел направо. Эта дорога должна была привести его к стоянке индейцев. Тогда он свернул налево, идя по совершенно размокшей земле, и она чавкала на каждом шагу. Тропа привела его к зарослям кустарника выше его роста. Но здесь почва была уже тверже.
Оленья тропка вела прямо через заросли. Дэвид остановился и огляделся. Он посчитал, что бродит уже часа три. Он даже не был уверен, находится ли сейчас в озерной долине. Какая-то тропа здесь имелась. Мальчик поглядел в черную дыру прохода в кустарнике. Почва была грязно-серой, всю ее покрывали оленьи следы.
Мальчика охватил страх. От холода застучали зубы.
Куда ведет эта тропа? Назад к Катсуку?
Звук постоянно капающей влаги действовал ему на нервы. Ноги гудели. Окружающую тишину мальчик ощущал как проявление враждебности к нему и растений, и животных. Теперь уже он весь трясся от холода.
До него донеслось отдаленное карканье воронов. Дэвид поворачивал голову, пытаясь определить направление, откуда исходил этот звук. А каркание становилось все громче и громче, теперь крылья хлопали уже над самой головой, но за кронами деревьев самих птиц он видеть не мог.
«А вот они смогут увидать его даже сквозь листву.»
В приступе ужаса, большего, чем даже когда он встретился с медведем, Дэвид скользнул в дыру оленьего прохода, поскользнулся, упал, снова поднялся. Он бежал, ревя во весь голос, с трудом ориентируясь в плотной тени. Внезапно тропа резко завернула. Дэвид не удержался и грохнулся в кусты.
Подняв голову, он густо покраснел, все тело дрожало.
Прямо перед ним стоял Иш. Он подал руку, чтобы помочь Дэвиду подняться.
– Ты заблудился, мальчик?
Дэвид от изумления даже рот раскрыл. Единственное, что он мог, это глядеть птичьи глаза на морщинистом лице. За стариком была поляна, окруженная широким кольцом деревьев. Вся она была залита солнцем. От яркого света Дэвид зажмурился.
– Кое-кто посчитал, что ты заблудился, но тут я услыхал, как ты полетел на склоне холма, – сказал Иш. Он положил руку на плечо Дэвида и отступил на шаг, чтобы осмотреть мальчика всего. – Лодырь ты, только шатался все время.
– Я медведя встретил, – оправдывался Дэвид. Только сказав это, он понял, насколько глупо прозвучали его слова.
– Сейчас ты тоже увидал медведя? – в голосе Иша чувствовался смех.
Дэвид смутился.
– Пошли, глянем, как там Тсканай, – сказал Иш.
– Он рассердился на нее?
– Он наслал на нее духа. А тот сделал так, что девушку схватила судорогу, и она упала, плача от боли.
– Это он ударил ее.
– Может и так.
– Я же говорил ей, что он может так сделать.
– Тебе не надо было убегать, мальчик. Это же чистое самоубийство.
– А какая разница?
– Ладно, – примирительно сказал Иш. – Ты неплохо погулял. Я покажу тебе короткий путь в лагерь. Катсук ждет тебя.
Он повернулся и пошел через поляну – хромой старик, на чьих волосах горело солнце.
Дэвид, слишком усталый, для того, чтобы плакать, потащился за ним как марионетка на шнурке.
21
Старуха стояла у занавешенного шкурой входа в самую большую хижину. Когда Иш с мальчиком вышли на вырубку, где был лагерь, она разговаривала с Катсуком. Иш поднял руку, чтобы остановить Дэвида.
– Это Кэлли, его тетка со стороны матери, – объяснил старик мальчику.
Она была на голову ниже Катсука, плотная и крепкая, в черном платье до середины икр. На ногах у нее были черные носки и теннисные туфли. Волосы у нее были иссиня-черные, пронизанные сединой, крепко стянутые и связанные сзади голубой лентой. Ниже ленты волосы рассыпались по плечам. У нее был высокий лоб, щеки круглые, кожа жирная и смуглая. Когда она глядела через всю прогалину на Дэвида, он мог видеть непроницаемые карие глаза, которые ничего не говорили ему.
Мотнув головой, Кэлли приказала Ишу подвести мальчика поближе. Катсук повторил ее жест, улыбка переместилась с его губ в глаза.
– Иди, мальчик, сказал Иш и подвел Дэвида к паре, стоящей у входа в дом.
– Ну что, Хокват, хорошо прогулялся? – спросил Катсук. В то же время он размышлял: «Значит, это действительно правда – Хокват не может уйти от меня. Даже убежав, он возвращается назад.»
Дэвид уставился в землю. Он чувствовал себя несчастным и отверженным.
Здесь собрались и другие люди – идущие от берега озера, стоящие кучками у дверей других хижин. Дэвид чувствовал исходящее от них прохладное любопытство, и больше ничего.
Он подумал: «Такого не может быть. Это вовсе не дикие индейцы из исторических книжек. Эти люди ходят в школу и церковь. У них есть автомобили. Они смотрят телевизор.»
Он чувствовал, что разум его пытается установить точки совпадения между ним и окружающими его сейчас людьми. Эти мысли помогали забыть об отчаянной ситуации. Он сконцентрировался на теннисных туфлях, что были на ногах у Кэлли. Эти туфли явно были куплены. Значит, она бывала в городе и в магазинах. У Иша есть ружье. На нем была покупная одежда… как и тенниски Кэлли. Здесь они были людьми, а не дикарями-индейцами.
И все они боялись Катсука.
Тот же бросил быстрый взгляд на старуху и сказал:
– Хокват связан со мной, поняла? Он не может сбежать.
– Не говори глупостей, – ответила Кэлли, но без особой уверенности.
Катсук объяснил Дэвиду:
– Это Кэлли, сестра моей матери. Мне не хотелось бы много объяснять тебе, Хокват, но именно от родичей матери я получил свою первоначальную силу.
«Он говорит это, чтобы убедить ее, а не меня», – подумал мальчик.
Дэвид глянул на лицо женщины, чтобы уловить ее реакцию, но нашел там лишь буравящие его карие глаза. Чувствуя, как все внутри него проваливается куда-то вниз, Дэвид понял, что Кэлли гордится Катсуком. Она гордится тем, что сделал Катсук, но ее душа не принимает этого. И никогда не примет.
– С тобой все в порядке, мальчик? – спросила Кэлли.
Дэвид вздрогнул, но промолчал, все еще думая о той власти, которой обладал Катсук над этой женщиной. И она еще гордилась им.
«Ну что я могу сделать?» – подумал Дэвид. С большим трудом он заставлял себя не плакать. Плечи повисли от неуверенности. Только через какое-то время до него дошло, как страстно надеялся он на то, что эта женщина ему поможет. Ему казалось, что пожилая женщина всегда благосклонно отнесется к попавшему в беду мальчику.
Но она гордилась племянником… и в то же время боялась.
Кэлли положила руку на плечо Дэвиду и сказала:
– Ты весь грязный, тебе надо помыться. Снимай одежду, я возьму ее и постираю.
Дэвид удивленно уставился на нее. Было ли это проявлением мягкосердечия? Нет. Просто ей нужно было занять руки, что позволяло ей не думать, но сохранять чувство гордости.
Старуха поглядела на Катсука сбоку и спросила:
– Так что же ты, сынок, решил сделать с ним на самомделе? Ты собираешься взять за него потлач, выкуп?
Катсук нахмурился.
– Что? – Что-то не понравилось ему в голосе тетки. Была в нем какая-то хитрость.
– Ты говорил, – продолжила Кэлли, – что он связан с тобой, что только ты можешь его освободить. Ты собираешься отпустить его к своим?
Катсук отрицательно покачал головой и впервые увидел, что тетка сердится. Что это она задумала? Она разговаривала не с Катсуком. Она пробует воскресить Чарлза Хобухета! Он подавил в себе вскипающую ярость и сказал:
Подчиняясь этому жесту, ворон взлетел и направился в сторону озера.
– Так как меня зовут? – требовательно спросил Катсук.
– Катсук, – прошептал старик, опустив плечи. Ружье свисало у него из рук, как будто он вот-вот собирался бросить его на землю.
Катсук указал на Дэвида.
– А это Хокват.
– Хокват, – согласился Иш.
Индеец прошел между стариком и Тсканай к завесе из лосиной шкуры. Он приподнял ее, затем повернулся к девушке.
– Тсканай, ты будешь присматривать за Хокватом. Проследи, чтобы он не попытался убежать. Скоро, очень скоро ему предстоит умереть.
И он вошел в дом, опустив за собой шкуру.
– Он сошел с ума, – прошептал Дэвид. – Совершенно.
Тсканай повернулась к старику.
– Почему ты уступил ему? Мальчик прав. Чарли…
– Заткнись, – прошипел Иш. – Он потерян для тебя, Мэри. Ты понимаешь меня? Он уже не твой. Я знал, давно уже видел это. Он потерян для всех нас. И я видел это.
– Ты видел… ты знал… – передразнила она его. – Почему ты, старый дурак, только стоял здесь со своей пукалкой, когда он…
– Ты же сама видела птицу.
– Всего лишь птицу.
– Она могла поразить нас молнией, насмерть!
– Ты такой же сумасшедший.
– Ты что, ослепла? Я разговаривал с ним только лишь затем, чтобы не дать понести своим нервам. Я даже не заметил, как он позвал свою птицу. Но ты могла почувствовать его силу. Он пришел сюда не потому, что мы пели. Он пришел показывать свою силу.
Она тряхнула головой.
– И что ты собираешься делать?
– Хочу подождать остальных и рассказать им.
– Что ты собираешься им сказать?
– То, что для них лучше подумать сначала, прежде чем выступать против него. Где Кэлли?
– Она ушла куда-то… минут десять назад.
– Когда она вернется, скажи, чтобы она приготовила дом для большого собрания. И проследи, чтобы этот ребенок не убежал. Если это случится, Катсук тебя убьет.
– А ты только будешь стоять и позволишь ему сделать это?
– Не выводи меня из себя! Я не хочу противостоять истинному духу. А его захватил Повелитель Душ.
20
Я уже говорил парням из средств массовой информации, как сильно мы нуждаемся в сотрудничестве. Мы даем вам все, что только можно. Черт подери, я знаю, какая это сенсационная новость. Мы загружены по самую макушку, а шериф говорит, что все надо сворачивать. Мы рассчитывали на то, что оставленные Хобухетом записки – это требования о выкупе. Как только выяснилось похищение, мы тут же автоматически предприняли юридические действия. Мы разработали версию, что мальчика перевезли в другой штат или даже за рубеж. Я знаю, что говорит шериф, но и он всего не знает. Мы ожидаем, что вскоре появится следующее требование о выкупе. Хобухет учился в университете, и мы склонны считать, что он стал индейским боевиком. Он думает, что мы отдадим Форт Лоутон, Алькатрас или что-нибудь еще под Независимые Индейские Территории. Только, ради Бога, не печатайте этого.
Специальный агент Норман Хосбиг, ФБР
Дэвид не знал, что и делать. Он понимал, что был причиной всего, случившегося на вырубке. У него были личные отношения с Катсуком – проблемы, касавшиеся жизни и смерти, но противостояние молодого индейца и старика Иша совершенно не касалось его судьбы. Теперь все перешло в иной план, в измерение духов и снов. Дэвид знал об этом. Теперь у него не было сомнений, в каком мире живет он в своем теле.
И он удивлялся: «Откуда мне все это известно?»
Сознание это пришло вопреки всему тому, во что он сам привык верить до тех пор, как в его жизнь вошел Катсук. Здесь были две проблемы, или даже одна проблема, но с двумя представлениями. Одно касалось необходимости сбежать от сумасшедшего индейца, возвращения к людям разумным, которые могли его понимать. Но была и другая сторона – а точнее, сила, связующая двух людей по имени Хокват и Катсук.
Мальчик подумал: «Но ведь я же Дэвид, а не Хокват.»
Только, вспомнив о Хоквате, он осознал, что сам создал некую связь. Если он сбежит, то разорвет оба этих соединенных звена. Иш понимал это, Тсканай – нет.
Девушка стояла там, где оставил ее Катсук. В ее глазах проглядывала озабоченность, когда она глядела на мальчика, которого ей приказали опекать. Ветер с озера взъерошил ее волосы, и она убрала прядку со лба. В этом движении был и гнев, и разочарованность.
Иш направился в лес. Он шел широким, уверенным шагом. Она же оставалась со своими заботами.
Тсканай была крепко связана с этим миром, понял Дэвид. У нее была лишь какая-то частица предвидения. Это было так, как будто она была слепой. Иш – совершенно другой случай. Он мог видеть оба мира, но боялся этого. Возможно, он и боялся-то потому что мог видеть оба мира.
Дэвид подавил в себе внутреннюю дрожь.
Долгое молчание Тсканай обеспокоило мальчика. Он оглянулся в сторону озера, потому что не мог вынести взгляда ее темных глаз. О чем она думала? Сейчас солнце висело высоко над холмами, посылая свой свет и тепло сюда, где стояли они оба. Почему она смотрит так? Почему ничего не говорит? Ему хотелось накричать на нее, сказать что-нибудь обидное или просто уйти.
Она думала о Катсуке.
Мальчик был уверен в этом, как будто она сама сказала об этом. Ей страшно хотелось поговорить о Катсуке.
Но говорить с ней про Катсука было опасно. Сейчас Дэвид знал об этом. Но так уж произошло. С Катсуком были проблемы. Опасность эта каким-то образом была связана с пережитым Катсуком духовным сном, о котором он не хотел рассказывать подробно. По-видимому, этот сон имел очень большое значение и силу воздействия. Очевидно так. Дэвид вдруг подумал, а не попал ли в этот сон Катсука сам Хокват. Могло такое случиться? Могло произойти такое, что, увидав какого-то человека во сне, на земле ты держишь его в плену?
Мальчика обожгло осознание того, что во время спора с Ишем сам он принял сторону Катсука. Как могло такое случиться? Мысль об этом наполнила его сознанием вины. Он предал самого себя! Он сам ослабил в себе то, что являлось Дэвидом. Каким-то образом он совершил ужаснейшую ошибку.
От перепуга у него даже рот раскрылся. Какие же силы управляли им, если он сам крепил связь между Хокватом и Катсуком?
Тсканай пришла в себя, спросила:
– Ты голоден?
Дэвид не понимал, о чем она говорит. Какое отношение имеет голод ко всему остальному? Голоден? Он задумался.
– Ты кушал? – настаивала Тсканай.
Дэвид пожал плечами.
– Кажется да. Немного арахиса, шоколадка…
– Пошли со мной.
Она повела его через всю вырубку к кучкам золы у дальних хижин.
Дэвид шел за ней, отмечая про себя, что кучки эти были разные. Одни из них дымились. Тсканай подвела его к одной такой. Здесь лежало обгорелое бревно и охапка коры.
Идя позади Тсканай, Дэвид заметил, что подол ее платья был мокрым от росы. Утром она ходила по высокой траве. По краю все ее платье было покрыто грязными пятнами, испачкано золой.
Дэвид спросил у девушки:
– Как мне тебя называть?
– Мэ… – Она бросила взгляд на хижину, в которую вошел Катсук. – Тсканай.
– Это означает – Лунная Вода, – сказал Дэвид. – Я уже слышал это имя.
Девушка кивнула и начала маленькой палочкой раскапывать угли в золе. Дэвид обошел бревно.
– Ты давно знаешь Катсука?
– С самого детства.
Он нагнулась над кострищем и стала раздувать угли. Вспыхнул язычок пламени. Девушка подбросила в огонь кусочки коры.
– Ты хорошо его знаешь?
– Я собиралась выйти за него замуж.
– О!
Тсканай прошла в дом и вернулась с двумя старыми эмалированными мисками. В одной плескалась вода, в которой плавали черничные листья. Во второй была серо-голубая масса.
– Здесь голубика, клубни тигровой лилии и камышовые корни, – ответила девушка, когда Дэвид спросил, что это такое.
Мальчик присел у костра, наслаждаясь его теплом.
Тсканай поставила обе миски на угли, вернулась в хижину, принесла эмалированную тарелку, кружку и дешевую ложку. Она вытерла их подолом платья, а затем пересыпала в тарелку разогретую кашу, налила в кружку настой из черничных листьев.
Дэвид сел на бревно и стал есть. Тсканай присела на другой конец бревна и, не говоря ни слова, смотрела, пока он не закончил. Каша показалась мальчику сытной и сладкой. Чай был горьковатым, но после него во рту оставалось чувство свежести и чистоты.
– Понравилось? – спросила Тсканай, забирая посуду.
– Угу.
– Это индейская еда.
– Катсуку не нравится, когда его называют индейцем.
– Пошел он к черту! Он сильно тебя ударил?
– Да нет. Ты еще собираешься выйти за него замуж?
– Никто за него не собирается.
Дэвид кивнул. Катсук ушел в мир, в котором люди не женятся и не выходят замуж.
– Раньше он не был таким жестоким, – сказала Тсканай.
– Знаю.
– Он назвал тебя Невинным. Ты и вправду такой?
– Какой?
– Невинный?
Дэвид не знал, что и ответить. Эта тема ему не нравилась.
– Вот я – нет, – сказала она. – Я была его женщиной.
– Понятно. – Дэвид отвернулся в сторону озера.
– Ты знаешь, почему он назвал тебя Хокватом?
– Потому что я белый.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать. – Дэвид поглядел на большой дом. – Так что случилось с Катсуком, что он изменился?
– Он ненавидит.
– Это я понял. Но почему?
– Скорее всего, из-за сестры.
– Сестры?
– Да. Она покончила с собой.
Дэвид уставился на Тсканай.
– Почему она сделала это?
– На Форкс Роад ее схватила банда белых и изнасиловала.
В словах Тсканай Дэвид уловил скрытую радость, и это его удивило. Он спросил:
– И потому Катсук ненавидит белых?
– Думаю, поэтому. Ты еще никого не насиловал, а?
Дэвид покраснел. Его злило, что она могла такое подумать. Он отвернулся.
– Ты хоть знаешь, что это означает?
– А как же! – Голос его прозвучал грубо.
– А ты и вправду невинный!
– Да! – Уже дерзко.
– И никогда не лазил девчонкам под юбку?
Дэвид почувствовал, что снова краснеет.
Тсканай рассмеялась. Дэвид повернулся, поглядел на нее.
– Он собирается убить меня! Ты знаешь про это? Если твои родичи не остановят его, то…
Она кивнула, лицо стало серьезным.
– Почему ты не убежишь?
– Куда мне бежать?
Девушка указала на озеро.
– Из другого конца озера вытекает речушка, даже ручей. Иди по его течению, там много звериных троп. Потом там будет речка, свернешь налево, вниз по ее течению. Ты выйдешь к парковым дорогам и мосту. Перейдешь мост. Там есть указатель. Дорога ведет к палаточному городку. Там мы оставляем свои машины.
«Машины!» – подумал Дэвид. Сейчас автомобиль означал для него безопасность, освобождение от страшных пут.
– Насколько это далеко?
Девушка задумалась.
– Миль двадцать. Мы идем два дня.
– Где я смогу отдохнуть? Что буду есть?
– Если будешь держаться северного берега реки, то найдешь заброшенный парковый приют. Иш с кое с кем из своих приятелей закопал там стальную бочку. Там есть одеяла, бобы, спички и растопка. Это в самом северном углу убежища. Я сама слышала, как он рассказывал об этом.
Дэвид уставился на озеро. «Приют… одеяла… мост… машины…» Он бросил взгляд на хижину, в которой скрылся Катсук.
– Если я убегу, он тебя убьет.
– Не посмеет.
– Он может.
– Да ведь он же кричал, молил своего чертова Ворона!
Дэвид подумал: «Он вышлет за мной своих птиц!»
– Меня он не запугает, – сказала Тсканай. – Или ты сам не хочешь убегать?
– Конечно хочу.
– Так чего ты ждешь?
Дэвид вскочил на ноги.
– Ты уверена?
– Уверена.
Мальчик еще раз глянул на озеро. Он чувствовал, как нарастает в нем восторг. «По ручью до речки. По ее течению спуститься до парковой дороги. Перейти мост.»
Даже не оглянувшись, не подумав о Тсканай, он побежал к озеру, делая так на тот случай, если бы Катсук следил за ним. На самом берегу он поднял плоский камешек и забросил его в тростники. Если бы за ним следили, он притворился бы, что просто побежал к озеру играть. И еще один камень полетел в заросли. Этот вспугнул сидящего в укрытии селезня. Птица с криком вылетела из тростников, взбивая воду крыльями, и уселась на дальнем берегу, стала оглаживать перья, при этом недовольно крякая.
Дэвид сглотнул слюну, заставляя себя не оглядываться в сторону индейской стоянки. Селезень наделал шума, и это могло привлечь внимание других птиц. Высматривая воронов, мальчик обошел открытую сверху порубку и обнаружил звериную тропу, по которой стекала вода. Все поросло мокрой высокой травой. Ноги тут же промокли до самых колен. У самой стены деревьев Дэвид остановился. Как только он войдет в лес, о нем сообщат Катсуку.
Рядом раздалось воронье карканье.
Дэвид повернулся влево, поглядел на озеро. Вся воронья стая сидела на высоком сухом дереве на другом берегу. Тропа вела по берегу прямо к нему.
Мальчик подумал: «Если я подойду поближе, они взлетят, наделают шума и позовут Катсука.»
Сквозь маскирующие его деревья он мог видеть склон холма, нависшего над озером: никаких видимых дорог, все густо поросло елями и тсугами, повсюду торчат корни, покрывшиеся мохом упавшие деревья.
Уж лучше это, чем вороны.
Дэвид направился вверх по склону, прямо в лес.
Это был трудный подъем – спотыкаясь на корнях и палых ветках, скользя по влажному мху, мальчик падал; сучья царапали и хватали его за одежду. Через пару сотен шагов он уже потерял озеро из виду, зато на вершине покрытого клочьями мха дерева он увидал глухаря.
Птица не испугалась, а только повернула голову, когда мальчик проходил мимо.
За исключением постоянной капели стекающей с деревьев влаги, лес молчал. Дэвид думал: «Когда доберусь до вершины холма, сразу же сверну влево. Потом дойду до озера или выйду прямо к ручью.»
Мокрые носки быстро натерли ноги.
Склон стал уже не таким крутым, как вначале. Деревья здесь были и ниже, и не такие толстые. Усы лиан хватали мальчика за одежду и за ноги. Он вышел на небольшую полянку с громадным вывороченным черным деревом. Его корни змеились прямо из гранитного основания холма. Перебраться через него не было никакой возможности.
Дэвид присел, чтобы немного перевести дух. Камни и корни спутались в неустойчивую массу, которая не позволяла ему повернуть влево. На полянке была только узенькая оленья тропка, поворачивающая в правую сторону. «Ладно, дойду до самой вершины, а там сверну влево.»
Немного отдохнув, мальчик встал и начал подниматься по тропке. Не пройдя и сотни шагов, он уперся в сплошную стену кустарника. Заросли шли сплошной полосой до самой вершины и заворачивали вправо, к подножию. Дэвид попытался было протиснуться через кустарник, но понял, что это невозможно. Клочья оленьей шерсти на колючках верхних веток подсказали, что олени просто перепрыгивали этот барьер.
Разочарованный, мальчик осматривал окрестности. Спускаться вправо, к подножию, означало возвращаться к Катсуку… раз уж не удалось обойти долину поверху. А перейти озеро по левому берегу – означало встретиться с воронами. Правда, здесь была еще одна тропа, по которой он пришел сюда вместе с Катсуком.
Решение принесло надежду. Он повернул назад, к подножию, стараясь двигаться осторожно, чему учился, глядя на Катсука. Но, так как у индейца, не получалось: Дэвид наступал на сухие ветки, которые ломались с оглушительным хрустом, он все так же спотыкался на корнях и ветках.
Деревья становились выше и толще, но много было и поломанных ветром. Мальчику хотелось пить, он начал ощущать первые признаки голода.
Здесь он обнаружил еще одну оленью тропу. Через несколько шагов она разделилась: левая тропка вела чуть ли не отвесно вверх, на склон холма, правая плавно спускалась вниз, теряясь в зеленом полумраке.
Дэвид осмотрелся и понял, что заблудился. Если он подымется наверх, то обязательно упрется в другую часть непреодолимой каменной гряды. Так что оставалось идти только вниз. Возможно, там ему удастся найти воду, чтобы, наконец-то, утолить жажду. Он погрузился в зеленый полумрак. Тропинка прихотливо вилась, пока не привела к вывернутому стихией дереву, чьи корни торчали прямо в небо.
Мальчик обошел вздыбленный комель и нос к носу столкнулся с черным медведем. Зверь заворчал и попятился назад. А Дэвид понесся вниз, по тропе, не обращая внимания на ветки и кусты, страх заставлял его мчаться сломя голову. Низкая ветка расцарапала ему лоб, на покрытом мхом стволе он поскользнулся и со всего размаху влетел носом в порожденное родником, пробивавшимся из черной скалы, болотце. Мальчик с трудом поднялся на ноги, разгляделся. Он весь был в грязи. От медведя ни слуху, ни духу. Ужасно болели грудь и бок, на который он упал.
Дэвид постоял, прислушиваясь, но слышен был только ветер в деревьях, булькание воды из родника и его собственное хриплое дыхание. Песня воды напомнила, что ему давно хочется пить. Мальчик нашел углубление в камнях, присел и погрузил лицо в родниковую воду. Когда он поднялся, все лицо было мокрым, но Дэвиду не удалось найти ни единого сухого клочка одежды, чтобы утереться. Пришлось отряхнуться по-собачьи.
Подул ветер, и Дэвиду стало холодно. Он ощутил, как дрожат все его мышцы, но поднялся и пошел вниз по течению ручья. Тот пробегал под сваленными деревьями, по песку, заполняя мелкие провальчики, становясь все шире и шире. В конце концов ручей добрался еще до одного болотца и скрылся в плотных зарослях чертовой ягоды.
Дэвид остановился, глядя на длинные белые шипы. Здесь не пройти. Он посмотрел направо. Эта дорога должна была привести его к стоянке индейцев. Тогда он свернул налево, идя по совершенно размокшей земле, и она чавкала на каждом шагу. Тропа привела его к зарослям кустарника выше его роста. Но здесь почва была уже тверже.
Оленья тропка вела прямо через заросли. Дэвид остановился и огляделся. Он посчитал, что бродит уже часа три. Он даже не был уверен, находится ли сейчас в озерной долине. Какая-то тропа здесь имелась. Мальчик поглядел в черную дыру прохода в кустарнике. Почва была грязно-серой, всю ее покрывали оленьи следы.
Мальчика охватил страх. От холода застучали зубы.
Куда ведет эта тропа? Назад к Катсуку?
Звук постоянно капающей влаги действовал ему на нервы. Ноги гудели. Окружающую тишину мальчик ощущал как проявление враждебности к нему и растений, и животных. Теперь уже он весь трясся от холода.
До него донеслось отдаленное карканье воронов. Дэвид поворачивал голову, пытаясь определить направление, откуда исходил этот звук. А каркание становилось все громче и громче, теперь крылья хлопали уже над самой головой, но за кронами деревьев самих птиц он видеть не мог.
«А вот они смогут увидать его даже сквозь листву.»
В приступе ужаса, большего, чем даже когда он встретился с медведем, Дэвид скользнул в дыру оленьего прохода, поскользнулся, упал, снова поднялся. Он бежал, ревя во весь голос, с трудом ориентируясь в плотной тени. Внезапно тропа резко завернула. Дэвид не удержался и грохнулся в кусты.
Подняв голову, он густо покраснел, все тело дрожало.
Прямо перед ним стоял Иш. Он подал руку, чтобы помочь Дэвиду подняться.
– Ты заблудился, мальчик?
Дэвид от изумления даже рот раскрыл. Единственное, что он мог, это глядеть птичьи глаза на морщинистом лице. За стариком была поляна, окруженная широким кольцом деревьев. Вся она была залита солнцем. От яркого света Дэвид зажмурился.
– Кое-кто посчитал, что ты заблудился, но тут я услыхал, как ты полетел на склоне холма, – сказал Иш. Он положил руку на плечо Дэвида и отступил на шаг, чтобы осмотреть мальчика всего. – Лодырь ты, только шатался все время.
– Я медведя встретил, – оправдывался Дэвид. Только сказав это, он понял, насколько глупо прозвучали его слова.
– Сейчас ты тоже увидал медведя? – в голосе Иша чувствовался смех.
Дэвид смутился.
– Пошли, глянем, как там Тсканай, – сказал Иш.
– Он рассердился на нее?
– Он наслал на нее духа. А тот сделал так, что девушку схватила судорогу, и она упала, плача от боли.
– Это он ударил ее.
– Может и так.
– Я же говорил ей, что он может так сделать.
– Тебе не надо было убегать, мальчик. Это же чистое самоубийство.
– А какая разница?
– Ладно, – примирительно сказал Иш. – Ты неплохо погулял. Я покажу тебе короткий путь в лагерь. Катсук ждет тебя.
Он повернулся и пошел через поляну – хромой старик, на чьих волосах горело солнце.
Дэвид, слишком усталый, для того, чтобы плакать, потащился за ним как марионетка на шнурке.
21
И вы еще называете себя индейцами! Каждый раз, когда вы так говорите, вы отрицаете – что вы Люди! Неру был индийцем. Ганди был индийцем. Они знали, что это такое – быть Людьми. Если вы не можете слушать меня, послушайте Ганди. Он говорил: «Как только человек перестает бояться сил деспотии, их мощь уходит». Услыхали, трусы? Выберите для себя собственное имя!
Из письма «Власть – краснокожим», которое Катсук направил в Индейский Союз
Старуха стояла у занавешенного шкурой входа в самую большую хижину. Когда Иш с мальчиком вышли на вырубку, где был лагерь, она разговаривала с Катсуком. Иш поднял руку, чтобы остановить Дэвида.
– Это Кэлли, его тетка со стороны матери, – объяснил старик мальчику.
Она была на голову ниже Катсука, плотная и крепкая, в черном платье до середины икр. На ногах у нее были черные носки и теннисные туфли. Волосы у нее были иссиня-черные, пронизанные сединой, крепко стянутые и связанные сзади голубой лентой. Ниже ленты волосы рассыпались по плечам. У нее был высокий лоб, щеки круглые, кожа жирная и смуглая. Когда она глядела через всю прогалину на Дэвида, он мог видеть непроницаемые карие глаза, которые ничего не говорили ему.
Мотнув головой, Кэлли приказала Ишу подвести мальчика поближе. Катсук повторил ее жест, улыбка переместилась с его губ в глаза.
– Иди, мальчик, сказал Иш и подвел Дэвида к паре, стоящей у входа в дом.
– Ну что, Хокват, хорошо прогулялся? – спросил Катсук. В то же время он размышлял: «Значит, это действительно правда – Хокват не может уйти от меня. Даже убежав, он возвращается назад.»
Дэвид уставился в землю. Он чувствовал себя несчастным и отверженным.
Здесь собрались и другие люди – идущие от берега озера, стоящие кучками у дверей других хижин. Дэвид чувствовал исходящее от них прохладное любопытство, и больше ничего.
Он подумал: «Такого не может быть. Это вовсе не дикие индейцы из исторических книжек. Эти люди ходят в школу и церковь. У них есть автомобили. Они смотрят телевизор.»
Он чувствовал, что разум его пытается установить точки совпадения между ним и окружающими его сейчас людьми. Эти мысли помогали забыть об отчаянной ситуации. Он сконцентрировался на теннисных туфлях, что были на ногах у Кэлли. Эти туфли явно были куплены. Значит, она бывала в городе и в магазинах. У Иша есть ружье. На нем была покупная одежда… как и тенниски Кэлли. Здесь они были людьми, а не дикарями-индейцами.
И все они боялись Катсука.
Тот же бросил быстрый взгляд на старуху и сказал:
– Хокват связан со мной, поняла? Он не может сбежать.
– Не говори глупостей, – ответила Кэлли, но без особой уверенности.
Катсук объяснил Дэвиду:
– Это Кэлли, сестра моей матери. Мне не хотелось бы много объяснять тебе, Хокват, но именно от родичей матери я получил свою первоначальную силу.
«Он говорит это, чтобы убедить ее, а не меня», – подумал мальчик.
Дэвид глянул на лицо женщины, чтобы уловить ее реакцию, но нашел там лишь буравящие его карие глаза. Чувствуя, как все внутри него проваливается куда-то вниз, Дэвид понял, что Кэлли гордится Катсуком. Она гордится тем, что сделал Катсук, но ее душа не принимает этого. И никогда не примет.
– С тобой все в порядке, мальчик? – спросила Кэлли.
Дэвид вздрогнул, но промолчал, все еще думая о той власти, которой обладал Катсук над этой женщиной. И она еще гордилась им.
«Ну что я могу сделать?» – подумал Дэвид. С большим трудом он заставлял себя не плакать. Плечи повисли от неуверенности. Только через какое-то время до него дошло, как страстно надеялся он на то, что эта женщина ему поможет. Ему казалось, что пожилая женщина всегда благосклонно отнесется к попавшему в беду мальчику.
Но она гордилась племянником… и в то же время боялась.
Кэлли положила руку на плечо Дэвиду и сказала:
– Ты весь грязный, тебе надо помыться. Снимай одежду, я возьму ее и постираю.
Дэвид удивленно уставился на нее. Было ли это проявлением мягкосердечия? Нет. Просто ей нужно было занять руки, что позволяло ей не думать, но сохранять чувство гордости.
Старуха поглядела на Катсука сбоку и спросила:
– Так что же ты, сынок, решил сделать с ним на самомделе? Ты собираешься взять за него потлач, выкуп?
Катсук нахмурился.
– Что? – Что-то не понравилось ему в голосе тетки. Была в нем какая-то хитрость.
– Ты говорил, – продолжила Кэлли, – что он связан с тобой, что только ты можешь его освободить. Ты собираешься отпустить его к своим?
Катсук отрицательно покачал головой и впервые увидел, что тетка сердится. Что это она задумала? Она разговаривала не с Катсуком. Она пробует воскресить Чарлза Хобухета! Он подавил в себе вскипающую ярость и сказал: