Страница:
— И вы это сделали? — спросила Ирулэн.
Скайтейл, вернувший себе свой первоначальный облик пухлого коротышки, сказал:
— Как уже справедливо отметил наш друг с длинными плавниками, мы сделали это.
— И к чему же готовили Айдахо? — спросила Ирулэн.
— Айдахо… — повторил Адрик и посмотрел на лицевого танцора. — Вы знаете, кто такой Айдахо, Скайтейл?
— Мы продали вам создание по имени Хейт, — ответил тот.
— Верно, Хейт, — согласился Адриан. — Почему же вы нам его продали?
— Потому что однажды мы вырастили собственного Квизац Хадераха, ответил Скайтейл.
Быстро повернув голову, старая Преподобная Мать посмотрела на него.
— Вы нам этого не говорили! — обвиняюще произнесла она. — А вы нас об этом и по спрашивали, — возразил Скайтейл. — Так же вы распорядились своим Квизац Хадерахом? — спросила Ирулэн. — Существо, всю жизнь создававшее нечто определенное, как проявление своей сущности, скорее умрет, чем станет противоположностью этой сущности, — ответил Скайтейл.
— Не понимаю, — вмешался Адрик.
— Он убил себя, — проворчала Преподобная Мать.
— Внимательно слушайте меня, Преподобная Мать, — предупредил Скайтейл, в то же время телепатически передавая ей: "Ты не обладаешь Полом, не обладала им и никогда не будешь обладать!?
Тлейлаксу подождал, пока она все поймет. Она не должна заблуждаться относительно его намерений. Гнев пройдет, и она осознает, что лицевой танцор не мог предъявить такое обвинение, зная тактическую программу Бене Джессерит. В тоне Скайтейла звучало оскорбление, совершенно не характерное для тлейлаксу.
Используя умиротворяющую интонацию мирабхаза, Адрик поспешил смягчить напряжение:
— Скайтейл, вы ведь говорили нам, что продали Хейта, потому что разделяете наши планы по его использованию?
— Вы, Адрик, будете молчать, пока я не разрешу вам говорить, — сказал Скайтейл.
И так как представитель Союза собрался запротестовать, Преподобная Мать крикнула:
— Помолчите, Адрик!
Тот отступил в глубину своего бака.
— Мимолетные эмоции неуместны при решении общей программы, — сказал Скайтейл. — Они неуместны потому, что единственная обидная эмоция, которая собрала нас здесь, — страх.
— Да, — согласилась Ирулэн, оглянувшись на Преподобную Мать.
— Мы должны видеть слабое звено в нашей защите, — продолжал Скайтейл. — И оракул может натолкнуться на нечто непонятное.
— А вы изобретательны, Скайтейл, — сказала Ирулэн.
«Она и не догадывается, насколько справедливо это ее замечание, подумал Скайтейл. — Когда дело будет сделано, в наших руках окажется Квизац Хадерах, которого сможем контролировать только мы. А все остальные не получат ничего».
— Каково происхождение вашего Квизац Хадераха? — спросила Преподобная Мать.
— Мы имеем дело с чистыми сущностями, — ответил Скайтейл. — Добро и зло в чистом виде. Злодей, испытывающий наслаждение, лишь причиняя боль и ужас, легко поддается обучению.
— Старый Барон Харконнен, дед нашего Императора, был ли он созданием Тлейлакса? — спросила Ирулэн.
— Нет, — ответил Скайтейл. — Но природа часто создает существа, не менее смертоносные, чем наши. Мы лишь ставим их в условия, в которых можем их изучать.
— Я не потерплю такого обращения с собой! — не выдержав, заявил Адрик. — Кто скрывает нашу встречу от…
— Именно поэтому вы и должны быть благоразумнее, — напомнил ему Скайтейл.
— Давайте обсудим, как мы подарим Хейта Императору, — настаивал Адрик. — По моему мнению, Хейт представляет старую верность, испытанную Атридесом с самого рождения. С помощью Хейта Император смягчит свои действия, установит равновесие позитивных и негативных элементов в жизни и религии.
Скайтейл улыбнулся, снисходительно разглядывая сообщников. Они вели себя так, как он и ожидал. Старая Преподобная Мать орудовала эмоциями, точно косой. Ирулэн хорошо подготовлена к возложенной на нее задаче, но все же потерпела поражение — это ошибка Бене Джессерит. Адрик не больше (но и не меньше), чем орудие — он может скрывать и отвлекать. Сейчас Адрик погрузился в угрюмое молчание, остальные не обращали на него внимания.
— Правильно ли я поняла, что Хейт должен отравить душу Императора? спросила Ирулэн.
— Более или менее, — ответил Скайтейл.
— А как же Квизарат? — спросила она снова.
— Нужен лишь легкий толчок, небольшое акцентирование определенных эмоций, чтобы превратить зависть во вражду, — ответил Скайтейл.
— А КХОАМ?
— Ее интересует только прибыль.
— А другие группировки?
— Придется действовать от имели правительства, — сказал Скайтейл. -Менее могущественные мы проглотим — во имя морали и прогресса. Наши противники задохнутся в петле собственных трудностей.
— Алия?
— Хейт — гхола многоцелевого назначения, — ответил Скайтейл. — Сестра Императора в том возрасте, когда ее сможет привлечь мужчина, специально для этого созданный. Его могущественность и способности ментата не останутся без ее внимания.
Моахим позволила своим старым глазам удивленно раскрыться.
— Гхола — ментат? Рискованный ход.
— Мне кажется, что ментат должен иметь точные данные, — произнесла Ирулэн с ноткой сомнения. — Что, если Пол спросит его об истинной цели подарка?
— Хейт скажет правду, но это не будет иметь никакого значения, заверил ее Скайтейл.
— Значит, двери спасения открыты для Пола? — Ирулэн задала свой вопрос утвердительным тоном.
— Ментат! — фыркнула Моахим.
Скайтейл смотрел на Преподобную Мать и видел дремучую наивность, скрашивающую ее реакцию. Еще со времен Бутлерианского Джихада, когда «думающие машины» были стерты с лица Вселенной, компьютеры внушали недоверие, и человеческие компьютеры — тоже.
— Мне не нравится ваша улыбка, — сказала Моахим с внезапной откровенностью.
В тон ей Скайтейл ответил:
— А я и не собираюсь вам нравиться, но мы должны работать вместе и все это понимаем. — Он оглянулся на представителя Союза. — Как, Адрик?
— Вы преподали нам болезненный урок, — сказал тот. — Мне кажется, я не должен возражать против мнения всех других участников. — Видите, его можно научить, — улыбнулся Скайтейл.
— Я вижу и другое, — проворчал Адрик. — Атридесу принадлежит монополия на спайс. Без него я не могу проникать в будущее, а Бене Джессерит утратит свое чувство правды. У нас, конечно, есть запасы, но они не беспредельны. Меланж — могучая сила.
— У нашей цивилизации не одна эта сила, — многозначительно сказал Скайтейл.
— Вы думаете выкрасть секрет меланжа! — взвизгнула Моахим. — С планеты, охраняемой этими безумными Свободными?!
— Свободные тоже бывают разные, — спокойно возразил ей Скайтейл. — И они не безумны. Просто их приучили не думать, а верить, а верой вполне можно манипулировать. Опасно только знание.
— Но я буду родоначальницей династии? — спросила Ирулэн.
Все уловили жалобную интонацию в ее голосе, но улыбнулся только Адрик.
— Конечно, — успокоил ее Скайтейл.
— Это будет означать конец Атридесов как правящей партии, констатировал Адрик.
— Другие, менее одаренные оракулы, уже сделали это пророчество, заметил Скайтейл. — Для них это «мектуб ал меллах», как говорят Свободные. — «Написано солью», — перевела Ирулэн.
И когда она сказала это, Скайтейл понял, кого выставил против него орден Бене Джессерит — прекрасную умную женщину, которая никогда не будет принадлежать ему. «Что ж, — подумал он, — у меня будет ее копия».
Глава 3
Пол сел на край кровати и начал снимать пустынные сапоги. Они резко пахли смазкой, которая предохраняла насосы его стилсьюта. Было поздно. Он задержался на своей вечерней прогулке, чем вызвал беспокойство тех, кто его любил. Он и сам сознавал, что такие прогулки опасны, но эту опасность он мог распознать и немедленно на все отреагировать. Что-то привлекательное было в ночных прогулках по темным улицам Арракина.
Швырнув сапоги в угол комнаты, под единственный светящийся глоуглоб, он принялся за застежки стилсьюта. Великий Боже, как же он устал! Но усталость притаилась лишь в мышцах, мозг продолжал свою активную деятельность. Зрелище обеденной городской жизни вызывало в нем острую зависть. Император не мог влиться в этот безымянный поток жизни, по пройти по улицам, не привлекая ничьего внимания, — какое это преимущество! Миновать крикливую толпу нищенствующих пилигримов, слышать, как Свободный бранит лавочника: "У тебя влажные руки!?
Улыбаясь своим воспоминаниям, Пол освободился от стилсьюта.
Он стоял, обнаженный, странно не настроенный на свой привычный мир. Дюна теперь парадокс: планета в осаде, но в то же время — центр власти. Глядя себе под ноги, на зеленый ковер, ощущая подошвами его грубый ворс, он решил, что оказаться в осаде — неизбежная прерогатива власти.
Улицы по щиколотку были полны песка, надутого ветрами из-за Защитной стены. Пешеходы поднимали удушливую пыль, забивавшую фильтры стилсьюта. Даже здесь, несмотря на мощную вентиляцию крепости, он ощущал запах пыли. Этот запах напоминал ему о пустыне.
Другое время — другие опасности.
Сравнительно с теми, прежними днями опасность, сопровождавшая его одинокие прогулки, ничтожна. Но, надев стилсьют, он надевает и пустыню. Костюм, со всеми его приспособлениями, предназначенными для сбережения влаги тела, организовывал мысли по-другому. Пол снова становился диким Свободным. В костюме он забывал об опасности, снова, как прежде, полагаясь на навыки Свободного. Пилигримы и жители города скользили мимо него, опустив глаза. Они благоразумно не задевали дикаря. У горожан было свое представление о лике пустыни — это было лицо Свободного, скрытое носовыми фильтрами стилсьюта.
По правде говоря, существовала лишь мизерная вероятность, что кто-то из прежней жизни — жизни съетча — узнает его по походке, запаху или глазам. Но даже и в этом случае вероятность встречи с врагом была ничтожно мала.
Шум дверных занавесей и полоса света прервали его размышления. Вошла Чани с кофейным сервизом на платиновом подносе. За ней следовали два светящихся шара: один повис над изголовьем кровати, другой светил ей на руки.
Движения Чани оставляли впечатление хрупкости и уязвимости, по в то же время и уверенности. Что-то в ее позе, конца она склонилась над кофе, напомнило ему их первые дни. Черты ее лица оставались тонкими, годы их не тронули — разве что внимательно присмотревшись, можно было разглядеть морщинки в уголках лишенных белков глаз — «песчаные следы», как называют их Свободные.
Чани подняла крышку кофейника, откуда повалил пар. Она опустила крышку, и Пол понял, что кофе еще не готов. Серебряный кофейник в форме беременной женщины — это ганима, военная добыча, доставшаяся ему после того, как он убил прежнего владельца в личном поединке. Кажется, его звали Джемиз… верно, Джемиз. Что за странное бессмертие выпало на его долю! Зная, что смерть неизбежна, неужели он именно такую прочил сам себе?
Чани расставила чашки, голубые, приземистые, словно повитухи, рядом с кофейником. Три чашки: по одной на каждого пьющего и одну — для всех прежних владельцев. — Через минуту кофе будет готов, — сказала она, взглянув на Пола, и он постарался представить себе, каким она его видит. Все еще чужеземец, сухощавый, жилистый, но все же полный воды в сравнении со Свободными. Напоминает ли он ей Узула, того, чье имя он принял, когда они с матерью были беглецами в пустыне?
Пол оглядел себя — стройное тело, тугие мышцы, немного прибавилось шрамов, по в целом все то же, и ведь он уже двенадцать лет как Император. Подняв голову, он увидел свое лицо в зеркале: синие глаза Свободного след приверженности к спайсу, нос Атридесов. Ведь он родной внук Атридеса, который погиб на арене в схватке с быком, на глазах у своего народа, жаждущего зрелищ.
Пол вспомнил слова старика: «Тот, кто правит, берет на себя ответственность за тех, кем он правит. Ты хозяин, но это значит, что иногда от тебя требуется самопожертвование, бескорыстный акт любви, который может лишь позабавить тех, кем ты правишь». Подданные до сих пор вспоминают старика с любовью.
«А что сделал я во славу Атридесов? — спросил себя Пол. — Выпустил волка среди овец».
На минуту он задумался над всеми убийствами, над всем насилием, что творятся его именем. — Немедленно в постель! — приказала Чани, и Пол с усмешкой подумал, в какое замешательство пришли бы его подданные, если бы они могли услышать ее повелительный тон.
Он послушно лег навзничь, закинув руки за голову и отдаваясь привычным успокаивающим движениям рук Чани.
Неожиданно окружающая обстановка поразила его своей необычностью. Совсем не так представляли себе спальню Императора его подданные. Свет беспокойно плавающих шаров перемещал тени множества кувшинов на полке, за спиной Чани. Пол про себя перечислил их содержимое — сухие ингредиенты пустынной фармакопеи, мази, ладан, горсть песка из съетча Табр, прядь волос их сына, невинного младенца, убитого двенадцать лет назад в битве, которая сделала его, Пола, Императором.
Густой запах спайсового кофе заполнил комнату. Пол вдохнул этот запах, и взгляд его упал на желтую чашку рядом с подносом, на котором Чани готовила кофе. В чашке лежали земляные орехи. Неизбежный распознаватель яда, смонтированный под столом, размахивал над чашкой своими паучьими лапками. Это рассердило Пола: в дни пустыни не было нужды искать в пище яд.
— Кофе готов, — сказала Чани. — Есть будешь?
Его сердитый ответ потонул в грохоте спайсового лайнера, поднимающегося в небо с взлетного поля Арракина.
Чани видела, что Пол не в духе, однако налила кофе и подвинула ему чашку. Потом она села в изножье кровати, обнажила его ноги и начала растирать мышцы, затекшие от долгой ходьбы и стилсьюте. Самым обыденным тоном, который, однако же, не обманул Пола, она сказала:
— Давай поговорим о желании Ирулэн иметь ребенка. Пол раскрыл глаза и внимательно посмотрел на Чани: — Прошло всего два дня, как Ирулэн вернулась с Валлаха-9. Она что, уже была у тебя?
— Мы не говорили с ней об этом, — сказала Чани.
Пол напряг свои способности ментата и стал рассматривать Чани, подмечая каждую деталь, как учила его мать, Бене Джессерит. Ему не хотелось проделывать это с Чани. Секрет ее притягательности отчасти заключался для него в том, что ему не надо было рядом с ней напрягать свои способности ментата. Чани обычно избегала непрямых вопросов. Ее вопросы, как правило, касались практической стороны. Чани интересовали факты, от которых зависело положение ее мужчины, его влияние в Совете, верность его легионов, сила и слабость его союзников. В памяти у нее хранилось множество имен и подробностей. Она легко могла перечислить все слабые стороны любого из известных ей врагов, представить возможное расположение вражеских сил, предугадать возможные планы предводителей вражеской армии, определить производственные мощности главных отраслей промышленности противника.
?Почему же теперь она заговорила об Ирулэн?" — силился понять Пол.
— Я тебя встревожила, — извинилась Чани. — Я не хотела этого.
— Чего же ты хотела?
Она стыдливо улыбнулась, встретив его взгляд.
— Если ты сердишься, любимый, не скрывай этого.
Пол снова опустил голову на подушки.
— Может быть, отослать ее? — спросил он. — Польза от Ирулэн теперь сомнительная, к тому же мне очень не нравится ее последнее путешествие.
— Ты не отошлешь ее, — сказала Чани, продолжая массировать ему ноги. — Ты много раз говорил, что она твоя связь с врагами, что по ее действиям ты угадываешь их планы.
— Почему же тогда ты заговорила о ее желании иметь ребенка?
— Я думаю, это обескуражит наших врагов и поставит Ирулэн в зависимое положение… если ты сделаешь ее матерью.
По движениям ее рук он понял, чего стоили ей эти слова. В горле у него застрял ком. Он негромко сказал:
— Чани, любимая, я поклялся, что она никогда не будет лежать в моей кровати. А ребенок дал бы ей слишком большую власть. Ты что, хочешь, чтобы она заняла твое место?
— У меня нет места.
— Неправда, Сихайя, моя пустынная весна. Почему ты вдруг решила позаботиться об Ирулэн?
— Я забочусь о тебе, а не о ней. Если у нее будет ребенок Атридесов, ее друзья усомнятся в ее верности им. Чем меньше они будут верить ей, тем меньше она принесет им пользы.
— Ее ребенок может повлечь за собой твою смерть, — сказал Пол. — Ты знаешь, какие здесь возможны заговоры. — Он повел рукой, повторяя очертания крепости.
— Ты должен иметь наследника! — выдохнула она чуть слышно.
— Ах, вот оно что!
Теперь все ясно: Чани не родила ему наследника, значит, это должен сделать кто-то другой. Почему бы и не Ирулэн? Так рассуждала Чани. И это должно быть сделано при помощи секса, так как по всей Империи действовало строжайшее табу на любые искусственные способы оплодотворения. Чани пришла к этому заключению, руководствуясь естественной логикой Свободных.
Пол в новом свете рассматривал ее лицо. Его он знал лучше, чем свое собственное. Он видел его в экстазе страсти, видел смягченным сном, видел на нем выражение страха, гнева, печали…
Он закрыл глаза и снова мысленно увидел Чани еще юной девушкой поющей, просыпающейся рядом с ним. В его воспоминаниях она улыбалась, сначала стыдливо, потом напряженно — как будто хотела бежать из его видений.
У Пола пересохло во рту. На мгновение он ощутил дым опустошенного будущего. Голос из другого видения приказывал ему: освобождайся, освобождайся, освобождайся! Его пророческие видения уже очень давно приносили ему картины будущего, обрывки чужих языков. С того самого мгновения, как первое видение посетило его, он вглядывался в будущее, надеясь увидеть там мир.
Конечно, путь существует, он знает это. Не зря видение кричит ему: освобождайся… освобождайся… освобождайся!
Пол открыл глаза и посмотрел на Чани. Она перестала массировать ему ноги и сидела теперь неподвижно, как изваяние, настоящая Свободная! Черты ее лица оставались знакомыми под голубым незхопи — шарфом, который она обычно носила в помещении. Но на лице ее застыла непреклонность, древний и чуждый ему образ мыслей. В течение тысячелетий женщины Свободных жили рядом со своими мужьями обязательно в мире и согласии. Сейчас в Чани было что-то от тех женщин.
— Единственного наследника, который мне нужен, дашь мне ты, — сказал Пол.
— Ты видел это? — спросила она, имея в виду его пророческое видение. Как и много раз до этого, Пол подумал, как трудно объяснить ей сложность видений, бесконечное число временных линий, которые одновременно проходят перед ним. Он вздохнул, представляя себе воду, поднятую из реки в ладонях, струйки, вытекающие сквозь дрожащие пальцы. Как может он рассказать о будущем, утекающем, как эта вода? Слишком много оракулов скрывают от него это будущее.
— Значит, ты не видел, — утвердительно сказала Чани.
Видение будущего, доступное для него путем крайнего напряжения сил, что оно может показать им, кроме горя? Пол чувствовал, что находится в негостеприимной промежуточной зоне, где его чувства качаются и плывут бесконечно, безостановочно…
Чани укрыла ему ноги и сказала:
— Наследник Дома Атридесов — это не шутка. Не следует полагаться на волю случая, ставить это в зависимость от одной женщины.
«Так могла бы сказать моя мать», — подумал Пол. Неужели леди Джессика тайно общается с Чани? Его мать, разумеется, встала бы на защиту интересов Дома Атридесов. Такой воспитала ее школа Бене Джессерит. И это остается в ней даже теперь, когда она противостоит воспитавшему ее ордену.
— Ты подслушивала, когда ко мне сегодня приходила Ирулэн, — в его голосе прозвучала суровость.
— Да, — ответила она, не поднимая на него глаз.
Пол вспомнил посещение Ирулэн. Он сидел в семейной комнате. На ткацком станке Чани он заметил незаконченное платье. Комната пропахла едким запахом пустынного червя, злым запахом, почти забивающим запах меланжа. Кто-то пролил жидкий спайс на ковер. Не самое удачное сочетание. Спайс растворил материю ковра. На том месте, где лежал ковер, на пластиковом полу остались масляные следы. Пол уже хотел позвать кого-нибудь, чтобы вытерли пол, но вошла Хара, жена Стилгара и лучшая подруга Чани, и доложила о приходе Ирулэн.
Пол вынужден был принять Ирулэн среди этих острых запахов, будучи не в состоянии преодолеть суеверие Свободных, что злые запахи предотвращают покушение на убийство.
Впустив Ирулэн, Хара вышла.
— Добро пожаловать, — сказал Пол.
На Ирулэн было платье из серой китовой шерсти. Она запахнула его плотнее и поправила волосы. Его мирный топ удивил ее, и заготовленные гневные слова замерли на ее губах.
— Ты пришла сообщить мне, что орден растерял последние остатки морали? — спросил Пол.
— Разве не опасно быть таким злым? — возразила она.
«Злой» и «опасный» — сомнительное сочетание", — подумал Пол. Его опыт ученика Бене Джессерит подсказывал ему, что она едва преодолевает желание уйти. За этим скрывается страх, и он понял, что ей предстоит дело, которое она не вполне одобряет.
— Они слишком многого ожидали от принцессы королевской крови, сказал он.
Ирулэн застыла на месте, и Пол понял, что она изо всех сил сдерживает себя. «Тяжелая ноша», — подумал он.
Ирулэн мало-помалу расслабилась. Она, видно, решила, что теперь уже нет смысла поддаваться страху и отступать.
— Ты позволил погоде быть очень примитивной, — сказала она, растирая руки. — Сухо, и сегодня, к тому же, был песчаный шторм. Неужели так никогда и не будет дождя?
— Ты пришла сюда не для разговоров о погоде, — заметил Пол. Он чувствовал, что Ирулэн хочет сказать ему что то, чего ей по позволяет сделать открыто ее воспитание. Его с самого начала вдруг понесло по течению, и теперь нужно было стараться прибиться к берегу.
— Я должна иметь ребенка! — выпалила она.
Он покачал головой.
— Должна! — упрямо повторила Ирулэн. — И если тебе понадобится, я найду отца для своего ребенка — просто наставлю тебе рога. Посмей тогда обвинить меня!
— Изменяй мне сколько тебе угодно, — возразил он, — но никакого ребенка!
— Как ты сможешь мне помешать?
С бесконечно нежной улыбкой он произнес:
— Если понадобится, я тебя задушу.
На мгновение повисло молчание, и Пол почувствовал, что Чани подслушивает за тяжелыми занавесями их личных покоев. — Я — твоя жена, — прошептала Ирулэн.
— Не будем играть в глупые игры, — ответил он. — Мы оба знаем, кто на самом деле мне жена.
— А я всего лишь средство? — горько усмехнулась она.
— Мне не хотелось бы быть с тобой грубым.
— Отчего же? Ты выбрал меня как раз для этого.
— Не я, — возразил он. — Тебя выбрала судьба. Твой отец, орден Бене Джессерит, Союз — вот кто сделал этот выбор. А теперь они избрали тебя еще раз. Для чего, Ирулэн?
— Почему я не могу иметь от тебя ребенка?
— Потому что тебя выбрали по для этой роли.
— Мое право дать тебе наследника!.. Мой отец был…
— Твой отец был и остается зверем. Мы оба знаем, что он утратил почти все связи с людьми, которыми должен был править и которых должен был защищать.
— Разве его ненавидели больше, чем тебя? — вспылила она.
— Хороший вопрос, — согласился он. Сардоническая улыбка застыла в уголках его рта.
— Ты говоришь, что не хочешь быть несправедливым со мной, однако…
— Потому я и допускаю возможность твоей измены. Но пойми и ты меня: заводи себе любовников, но не приноси в мой дом плодов своей любви. Я откажусь от такого ребенка. Я буду на все закрывать глаза, пока ты будешь благоразумна. В подобных обстоятельствах было бы глупо вести себя по другому. Но не злоупотребляй позволением, которое я тебе даю. Поскольку дело касается трона, вопрос о наследнике буду решать только я. Не Бене Джессерит и не Союз. Это одна из тех привилегий, которые я завоевал, разбив легионы сардукаров твоего отца здесь, на равнинах Арракиса.
— Так пусть это падет на твою голову! — сказала Ирулэн и, повернувшись, вышла…
Пол, оторвавшись от воспоминаний, взглянул на Чани, сидевшего в изножье кровати. Он понимал, почему Чани приняла такое решение. В других обстоятельствах Чани и Ирулэн могли бы быть друзьями.
— Что же ты решил? — спросила она.
— Никакого ребенка.
Сложив указательный и большой пальцы правой руки, Чани сделала знак, означающий у Свободных криснож.
— Может дойти и до этого, — согласился Пол.
— Разве ребенок не решил бы проблемы Ирулэн?
— Только глупец может так думать.
— Я не так глупа, любимый.
Его охватил гнев. — Я никогда этого не говорил. Но мы обсуждаем не какой-нибудь вульгарный ее роман. Там, во дворце, подлинная принцесса, выросшая среди отвратительных интриг императорского двора. Устраивать заговоры для нее так же естественно, как и писать глупые истории.
— Они не глупые, любимый.
— Вероятно, нет, — он взял себя в руки и коснулся ее плеча. — Прости меня, но эта женщина вся сплетена из интриг. Удовлетвори одно ее требование, и она тут же предъявит другое.
Скайтейл, вернувший себе свой первоначальный облик пухлого коротышки, сказал:
— Как уже справедливо отметил наш друг с длинными плавниками, мы сделали это.
— И к чему же готовили Айдахо? — спросила Ирулэн.
— Айдахо… — повторил Адрик и посмотрел на лицевого танцора. — Вы знаете, кто такой Айдахо, Скайтейл?
— Мы продали вам создание по имени Хейт, — ответил тот.
— Верно, Хейт, — согласился Адриан. — Почему же вы нам его продали?
— Потому что однажды мы вырастили собственного Квизац Хадераха, ответил Скайтейл.
Быстро повернув голову, старая Преподобная Мать посмотрела на него.
— Вы нам этого не говорили! — обвиняюще произнесла она. — А вы нас об этом и по спрашивали, — возразил Скайтейл. — Так же вы распорядились своим Квизац Хадерахом? — спросила Ирулэн. — Существо, всю жизнь создававшее нечто определенное, как проявление своей сущности, скорее умрет, чем станет противоположностью этой сущности, — ответил Скайтейл.
— Не понимаю, — вмешался Адрик.
— Он убил себя, — проворчала Преподобная Мать.
— Внимательно слушайте меня, Преподобная Мать, — предупредил Скайтейл, в то же время телепатически передавая ей: "Ты не обладаешь Полом, не обладала им и никогда не будешь обладать!?
Тлейлаксу подождал, пока она все поймет. Она не должна заблуждаться относительно его намерений. Гнев пройдет, и она осознает, что лицевой танцор не мог предъявить такое обвинение, зная тактическую программу Бене Джессерит. В тоне Скайтейла звучало оскорбление, совершенно не характерное для тлейлаксу.
Используя умиротворяющую интонацию мирабхаза, Адрик поспешил смягчить напряжение:
— Скайтейл, вы ведь говорили нам, что продали Хейта, потому что разделяете наши планы по его использованию?
— Вы, Адрик, будете молчать, пока я не разрешу вам говорить, — сказал Скайтейл.
И так как представитель Союза собрался запротестовать, Преподобная Мать крикнула:
— Помолчите, Адрик!
Тот отступил в глубину своего бака.
— Мимолетные эмоции неуместны при решении общей программы, — сказал Скайтейл. — Они неуместны потому, что единственная обидная эмоция, которая собрала нас здесь, — страх.
— Да, — согласилась Ирулэн, оглянувшись на Преподобную Мать.
— Мы должны видеть слабое звено в нашей защите, — продолжал Скайтейл. — И оракул может натолкнуться на нечто непонятное.
— А вы изобретательны, Скайтейл, — сказала Ирулэн.
«Она и не догадывается, насколько справедливо это ее замечание, подумал Скайтейл. — Когда дело будет сделано, в наших руках окажется Квизац Хадерах, которого сможем контролировать только мы. А все остальные не получат ничего».
— Каково происхождение вашего Квизац Хадераха? — спросила Преподобная Мать.
— Мы имеем дело с чистыми сущностями, — ответил Скайтейл. — Добро и зло в чистом виде. Злодей, испытывающий наслаждение, лишь причиняя боль и ужас, легко поддается обучению.
— Старый Барон Харконнен, дед нашего Императора, был ли он созданием Тлейлакса? — спросила Ирулэн.
— Нет, — ответил Скайтейл. — Но природа часто создает существа, не менее смертоносные, чем наши. Мы лишь ставим их в условия, в которых можем их изучать.
— Я не потерплю такого обращения с собой! — не выдержав, заявил Адрик. — Кто скрывает нашу встречу от…
— Именно поэтому вы и должны быть благоразумнее, — напомнил ему Скайтейл.
— Давайте обсудим, как мы подарим Хейта Императору, — настаивал Адрик. — По моему мнению, Хейт представляет старую верность, испытанную Атридесом с самого рождения. С помощью Хейта Император смягчит свои действия, установит равновесие позитивных и негативных элементов в жизни и религии.
Скайтейл улыбнулся, снисходительно разглядывая сообщников. Они вели себя так, как он и ожидал. Старая Преподобная Мать орудовала эмоциями, точно косой. Ирулэн хорошо подготовлена к возложенной на нее задаче, но все же потерпела поражение — это ошибка Бене Джессерит. Адрик не больше (но и не меньше), чем орудие — он может скрывать и отвлекать. Сейчас Адрик погрузился в угрюмое молчание, остальные не обращали на него внимания.
— Правильно ли я поняла, что Хейт должен отравить душу Императора? спросила Ирулэн.
— Более или менее, — ответил Скайтейл.
— А как же Квизарат? — спросила она снова.
— Нужен лишь легкий толчок, небольшое акцентирование определенных эмоций, чтобы превратить зависть во вражду, — ответил Скайтейл.
— А КХОАМ?
— Ее интересует только прибыль.
— А другие группировки?
— Придется действовать от имели правительства, — сказал Скайтейл. -Менее могущественные мы проглотим — во имя морали и прогресса. Наши противники задохнутся в петле собственных трудностей.
— Алия?
— Хейт — гхола многоцелевого назначения, — ответил Скайтейл. — Сестра Императора в том возрасте, когда ее сможет привлечь мужчина, специально для этого созданный. Его могущественность и способности ментата не останутся без ее внимания.
Моахим позволила своим старым глазам удивленно раскрыться.
— Гхола — ментат? Рискованный ход.
— Мне кажется, что ментат должен иметь точные данные, — произнесла Ирулэн с ноткой сомнения. — Что, если Пол спросит его об истинной цели подарка?
— Хейт скажет правду, но это не будет иметь никакого значения, заверил ее Скайтейл.
— Значит, двери спасения открыты для Пола? — Ирулэн задала свой вопрос утвердительным тоном.
— Ментат! — фыркнула Моахим.
Скайтейл смотрел на Преподобную Мать и видел дремучую наивность, скрашивающую ее реакцию. Еще со времен Бутлерианского Джихада, когда «думающие машины» были стерты с лица Вселенной, компьютеры внушали недоверие, и человеческие компьютеры — тоже.
— Мне не нравится ваша улыбка, — сказала Моахим с внезапной откровенностью.
В тон ей Скайтейл ответил:
— А я и не собираюсь вам нравиться, но мы должны работать вместе и все это понимаем. — Он оглянулся на представителя Союза. — Как, Адрик?
— Вы преподали нам болезненный урок, — сказал тот. — Мне кажется, я не должен возражать против мнения всех других участников. — Видите, его можно научить, — улыбнулся Скайтейл.
— Я вижу и другое, — проворчал Адрик. — Атридесу принадлежит монополия на спайс. Без него я не могу проникать в будущее, а Бене Джессерит утратит свое чувство правды. У нас, конечно, есть запасы, но они не беспредельны. Меланж — могучая сила.
— У нашей цивилизации не одна эта сила, — многозначительно сказал Скайтейл.
— Вы думаете выкрасть секрет меланжа! — взвизгнула Моахим. — С планеты, охраняемой этими безумными Свободными?!
— Свободные тоже бывают разные, — спокойно возразил ей Скайтейл. — И они не безумны. Просто их приучили не думать, а верить, а верой вполне можно манипулировать. Опасно только знание.
— Но я буду родоначальницей династии? — спросила Ирулэн.
Все уловили жалобную интонацию в ее голосе, но улыбнулся только Адрик.
— Конечно, — успокоил ее Скайтейл.
— Это будет означать конец Атридесов как правящей партии, констатировал Адрик.
— Другие, менее одаренные оракулы, уже сделали это пророчество, заметил Скайтейл. — Для них это «мектуб ал меллах», как говорят Свободные. — «Написано солью», — перевела Ирулэн.
И когда она сказала это, Скайтейл понял, кого выставил против него орден Бене Джессерит — прекрасную умную женщину, которая никогда не будет принадлежать ему. «Что ж, — подумал он, — у меня будет ее копия».
Глава 3
«Любая цивилизация должна бороться с бессознательной силой, которая может противостоять любому сознательному намерению коллектива, предать или блокировать его».
Теорема Тлейлакса (не доказана).
Пол сел на край кровати и начал снимать пустынные сапоги. Они резко пахли смазкой, которая предохраняла насосы его стилсьюта. Было поздно. Он задержался на своей вечерней прогулке, чем вызвал беспокойство тех, кто его любил. Он и сам сознавал, что такие прогулки опасны, но эту опасность он мог распознать и немедленно на все отреагировать. Что-то привлекательное было в ночных прогулках по темным улицам Арракина.
Швырнув сапоги в угол комнаты, под единственный светящийся глоуглоб, он принялся за застежки стилсьюта. Великий Боже, как же он устал! Но усталость притаилась лишь в мышцах, мозг продолжал свою активную деятельность. Зрелище обеденной городской жизни вызывало в нем острую зависть. Император не мог влиться в этот безымянный поток жизни, по пройти по улицам, не привлекая ничьего внимания, — какое это преимущество! Миновать крикливую толпу нищенствующих пилигримов, слышать, как Свободный бранит лавочника: "У тебя влажные руки!?
Улыбаясь своим воспоминаниям, Пол освободился от стилсьюта.
Он стоял, обнаженный, странно не настроенный на свой привычный мир. Дюна теперь парадокс: планета в осаде, но в то же время — центр власти. Глядя себе под ноги, на зеленый ковер, ощущая подошвами его грубый ворс, он решил, что оказаться в осаде — неизбежная прерогатива власти.
Улицы по щиколотку были полны песка, надутого ветрами из-за Защитной стены. Пешеходы поднимали удушливую пыль, забивавшую фильтры стилсьюта. Даже здесь, несмотря на мощную вентиляцию крепости, он ощущал запах пыли. Этот запах напоминал ему о пустыне.
Другое время — другие опасности.
Сравнительно с теми, прежними днями опасность, сопровождавшая его одинокие прогулки, ничтожна. Но, надев стилсьют, он надевает и пустыню. Костюм, со всеми его приспособлениями, предназначенными для сбережения влаги тела, организовывал мысли по-другому. Пол снова становился диким Свободным. В костюме он забывал об опасности, снова, как прежде, полагаясь на навыки Свободного. Пилигримы и жители города скользили мимо него, опустив глаза. Они благоразумно не задевали дикаря. У горожан было свое представление о лике пустыни — это было лицо Свободного, скрытое носовыми фильтрами стилсьюта.
По правде говоря, существовала лишь мизерная вероятность, что кто-то из прежней жизни — жизни съетча — узнает его по походке, запаху или глазам. Но даже и в этом случае вероятность встречи с врагом была ничтожно мала.
Шум дверных занавесей и полоса света прервали его размышления. Вошла Чани с кофейным сервизом на платиновом подносе. За ней следовали два светящихся шара: один повис над изголовьем кровати, другой светил ей на руки.
Движения Чани оставляли впечатление хрупкости и уязвимости, по в то же время и уверенности. Что-то в ее позе, конца она склонилась над кофе, напомнило ему их первые дни. Черты ее лица оставались тонкими, годы их не тронули — разве что внимательно присмотревшись, можно было разглядеть морщинки в уголках лишенных белков глаз — «песчаные следы», как называют их Свободные.
Чани подняла крышку кофейника, откуда повалил пар. Она опустила крышку, и Пол понял, что кофе еще не готов. Серебряный кофейник в форме беременной женщины — это ганима, военная добыча, доставшаяся ему после того, как он убил прежнего владельца в личном поединке. Кажется, его звали Джемиз… верно, Джемиз. Что за странное бессмертие выпало на его долю! Зная, что смерть неизбежна, неужели он именно такую прочил сам себе?
Чани расставила чашки, голубые, приземистые, словно повитухи, рядом с кофейником. Три чашки: по одной на каждого пьющего и одну — для всех прежних владельцев. — Через минуту кофе будет готов, — сказала она, взглянув на Пола, и он постарался представить себе, каким она его видит. Все еще чужеземец, сухощавый, жилистый, но все же полный воды в сравнении со Свободными. Напоминает ли он ей Узула, того, чье имя он принял, когда они с матерью были беглецами в пустыне?
Пол оглядел себя — стройное тело, тугие мышцы, немного прибавилось шрамов, по в целом все то же, и ведь он уже двенадцать лет как Император. Подняв голову, он увидел свое лицо в зеркале: синие глаза Свободного след приверженности к спайсу, нос Атридесов. Ведь он родной внук Атридеса, который погиб на арене в схватке с быком, на глазах у своего народа, жаждущего зрелищ.
Пол вспомнил слова старика: «Тот, кто правит, берет на себя ответственность за тех, кем он правит. Ты хозяин, но это значит, что иногда от тебя требуется самопожертвование, бескорыстный акт любви, который может лишь позабавить тех, кем ты правишь». Подданные до сих пор вспоминают старика с любовью.
«А что сделал я во славу Атридесов? — спросил себя Пол. — Выпустил волка среди овец».
На минуту он задумался над всеми убийствами, над всем насилием, что творятся его именем. — Немедленно в постель! — приказала Чани, и Пол с усмешкой подумал, в какое замешательство пришли бы его подданные, если бы они могли услышать ее повелительный тон.
Он послушно лег навзничь, закинув руки за голову и отдаваясь привычным успокаивающим движениям рук Чани.
Неожиданно окружающая обстановка поразила его своей необычностью. Совсем не так представляли себе спальню Императора его подданные. Свет беспокойно плавающих шаров перемещал тени множества кувшинов на полке, за спиной Чани. Пол про себя перечислил их содержимое — сухие ингредиенты пустынной фармакопеи, мази, ладан, горсть песка из съетча Табр, прядь волос их сына, невинного младенца, убитого двенадцать лет назад в битве, которая сделала его, Пола, Императором.
Густой запах спайсового кофе заполнил комнату. Пол вдохнул этот запах, и взгляд его упал на желтую чашку рядом с подносом, на котором Чани готовила кофе. В чашке лежали земляные орехи. Неизбежный распознаватель яда, смонтированный под столом, размахивал над чашкой своими паучьими лапками. Это рассердило Пола: в дни пустыни не было нужды искать в пище яд.
— Кофе готов, — сказала Чани. — Есть будешь?
Его сердитый ответ потонул в грохоте спайсового лайнера, поднимающегося в небо с взлетного поля Арракина.
Чани видела, что Пол не в духе, однако налила кофе и подвинула ему чашку. Потом она села в изножье кровати, обнажила его ноги и начала растирать мышцы, затекшие от долгой ходьбы и стилсьюте. Самым обыденным тоном, который, однако же, не обманул Пола, она сказала:
— Давай поговорим о желании Ирулэн иметь ребенка. Пол раскрыл глаза и внимательно посмотрел на Чани: — Прошло всего два дня, как Ирулэн вернулась с Валлаха-9. Она что, уже была у тебя?
— Мы не говорили с ней об этом, — сказала Чани.
Пол напряг свои способности ментата и стал рассматривать Чани, подмечая каждую деталь, как учила его мать, Бене Джессерит. Ему не хотелось проделывать это с Чани. Секрет ее притягательности отчасти заключался для него в том, что ему не надо было рядом с ней напрягать свои способности ментата. Чани обычно избегала непрямых вопросов. Ее вопросы, как правило, касались практической стороны. Чани интересовали факты, от которых зависело положение ее мужчины, его влияние в Совете, верность его легионов, сила и слабость его союзников. В памяти у нее хранилось множество имен и подробностей. Она легко могла перечислить все слабые стороны любого из известных ей врагов, представить возможное расположение вражеских сил, предугадать возможные планы предводителей вражеской армии, определить производственные мощности главных отраслей промышленности противника.
?Почему же теперь она заговорила об Ирулэн?" — силился понять Пол.
— Я тебя встревожила, — извинилась Чани. — Я не хотела этого.
— Чего же ты хотела?
Она стыдливо улыбнулась, встретив его взгляд.
— Если ты сердишься, любимый, не скрывай этого.
Пол снова опустил голову на подушки.
— Может быть, отослать ее? — спросил он. — Польза от Ирулэн теперь сомнительная, к тому же мне очень не нравится ее последнее путешествие.
— Ты не отошлешь ее, — сказала Чани, продолжая массировать ему ноги. — Ты много раз говорил, что она твоя связь с врагами, что по ее действиям ты угадываешь их планы.
— Почему же тогда ты заговорила о ее желании иметь ребенка?
— Я думаю, это обескуражит наших врагов и поставит Ирулэн в зависимое положение… если ты сделаешь ее матерью.
По движениям ее рук он понял, чего стоили ей эти слова. В горле у него застрял ком. Он негромко сказал:
— Чани, любимая, я поклялся, что она никогда не будет лежать в моей кровати. А ребенок дал бы ей слишком большую власть. Ты что, хочешь, чтобы она заняла твое место?
— У меня нет места.
— Неправда, Сихайя, моя пустынная весна. Почему ты вдруг решила позаботиться об Ирулэн?
— Я забочусь о тебе, а не о ней. Если у нее будет ребенок Атридесов, ее друзья усомнятся в ее верности им. Чем меньше они будут верить ей, тем меньше она принесет им пользы.
— Ее ребенок может повлечь за собой твою смерть, — сказал Пол. — Ты знаешь, какие здесь возможны заговоры. — Он повел рукой, повторяя очертания крепости.
— Ты должен иметь наследника! — выдохнула она чуть слышно.
— Ах, вот оно что!
Теперь все ясно: Чани не родила ему наследника, значит, это должен сделать кто-то другой. Почему бы и не Ирулэн? Так рассуждала Чани. И это должно быть сделано при помощи секса, так как по всей Империи действовало строжайшее табу на любые искусственные способы оплодотворения. Чани пришла к этому заключению, руководствуясь естественной логикой Свободных.
Пол в новом свете рассматривал ее лицо. Его он знал лучше, чем свое собственное. Он видел его в экстазе страсти, видел смягченным сном, видел на нем выражение страха, гнева, печали…
Он закрыл глаза и снова мысленно увидел Чани еще юной девушкой поющей, просыпающейся рядом с ним. В его воспоминаниях она улыбалась, сначала стыдливо, потом напряженно — как будто хотела бежать из его видений.
У Пола пересохло во рту. На мгновение он ощутил дым опустошенного будущего. Голос из другого видения приказывал ему: освобождайся, освобождайся, освобождайся! Его пророческие видения уже очень давно приносили ему картины будущего, обрывки чужих языков. С того самого мгновения, как первое видение посетило его, он вглядывался в будущее, надеясь увидеть там мир.
Конечно, путь существует, он знает это. Не зря видение кричит ему: освобождайся… освобождайся… освобождайся!
Пол открыл глаза и посмотрел на Чани. Она перестала массировать ему ноги и сидела теперь неподвижно, как изваяние, настоящая Свободная! Черты ее лица оставались знакомыми под голубым незхопи — шарфом, который она обычно носила в помещении. Но на лице ее застыла непреклонность, древний и чуждый ему образ мыслей. В течение тысячелетий женщины Свободных жили рядом со своими мужьями обязательно в мире и согласии. Сейчас в Чани было что-то от тех женщин.
— Единственного наследника, который мне нужен, дашь мне ты, — сказал Пол.
— Ты видел это? — спросила она, имея в виду его пророческое видение. Как и много раз до этого, Пол подумал, как трудно объяснить ей сложность видений, бесконечное число временных линий, которые одновременно проходят перед ним. Он вздохнул, представляя себе воду, поднятую из реки в ладонях, струйки, вытекающие сквозь дрожащие пальцы. Как может он рассказать о будущем, утекающем, как эта вода? Слишком много оракулов скрывают от него это будущее.
— Значит, ты не видел, — утвердительно сказала Чани.
Видение будущего, доступное для него путем крайнего напряжения сил, что оно может показать им, кроме горя? Пол чувствовал, что находится в негостеприимной промежуточной зоне, где его чувства качаются и плывут бесконечно, безостановочно…
Чани укрыла ему ноги и сказала:
— Наследник Дома Атридесов — это не шутка. Не следует полагаться на волю случая, ставить это в зависимость от одной женщины.
«Так могла бы сказать моя мать», — подумал Пол. Неужели леди Джессика тайно общается с Чани? Его мать, разумеется, встала бы на защиту интересов Дома Атридесов. Такой воспитала ее школа Бене Джессерит. И это остается в ней даже теперь, когда она противостоит воспитавшему ее ордену.
— Ты подслушивала, когда ко мне сегодня приходила Ирулэн, — в его голосе прозвучала суровость.
— Да, — ответила она, не поднимая на него глаз.
Пол вспомнил посещение Ирулэн. Он сидел в семейной комнате. На ткацком станке Чани он заметил незаконченное платье. Комната пропахла едким запахом пустынного червя, злым запахом, почти забивающим запах меланжа. Кто-то пролил жидкий спайс на ковер. Не самое удачное сочетание. Спайс растворил материю ковра. На том месте, где лежал ковер, на пластиковом полу остались масляные следы. Пол уже хотел позвать кого-нибудь, чтобы вытерли пол, но вошла Хара, жена Стилгара и лучшая подруга Чани, и доложила о приходе Ирулэн.
Пол вынужден был принять Ирулэн среди этих острых запахов, будучи не в состоянии преодолеть суеверие Свободных, что злые запахи предотвращают покушение на убийство.
Впустив Ирулэн, Хара вышла.
— Добро пожаловать, — сказал Пол.
На Ирулэн было платье из серой китовой шерсти. Она запахнула его плотнее и поправила волосы. Его мирный топ удивил ее, и заготовленные гневные слова замерли на ее губах.
— Ты пришла сообщить мне, что орден растерял последние остатки морали? — спросил Пол.
— Разве не опасно быть таким злым? — возразила она.
«Злой» и «опасный» — сомнительное сочетание", — подумал Пол. Его опыт ученика Бене Джессерит подсказывал ему, что она едва преодолевает желание уйти. За этим скрывается страх, и он понял, что ей предстоит дело, которое она не вполне одобряет.
— Они слишком многого ожидали от принцессы королевской крови, сказал он.
Ирулэн застыла на месте, и Пол понял, что она изо всех сил сдерживает себя. «Тяжелая ноша», — подумал он.
Ирулэн мало-помалу расслабилась. Она, видно, решила, что теперь уже нет смысла поддаваться страху и отступать.
— Ты позволил погоде быть очень примитивной, — сказала она, растирая руки. — Сухо, и сегодня, к тому же, был песчаный шторм. Неужели так никогда и не будет дождя?
— Ты пришла сюда не для разговоров о погоде, — заметил Пол. Он чувствовал, что Ирулэн хочет сказать ему что то, чего ей по позволяет сделать открыто ее воспитание. Его с самого начала вдруг понесло по течению, и теперь нужно было стараться прибиться к берегу.
— Я должна иметь ребенка! — выпалила она.
Он покачал головой.
— Должна! — упрямо повторила Ирулэн. — И если тебе понадобится, я найду отца для своего ребенка — просто наставлю тебе рога. Посмей тогда обвинить меня!
— Изменяй мне сколько тебе угодно, — возразил он, — но никакого ребенка!
— Как ты сможешь мне помешать?
С бесконечно нежной улыбкой он произнес:
— Если понадобится, я тебя задушу.
На мгновение повисло молчание, и Пол почувствовал, что Чани подслушивает за тяжелыми занавесями их личных покоев. — Я — твоя жена, — прошептала Ирулэн.
— Не будем играть в глупые игры, — ответил он. — Мы оба знаем, кто на самом деле мне жена.
— А я всего лишь средство? — горько усмехнулась она.
— Мне не хотелось бы быть с тобой грубым.
— Отчего же? Ты выбрал меня как раз для этого.
— Не я, — возразил он. — Тебя выбрала судьба. Твой отец, орден Бене Джессерит, Союз — вот кто сделал этот выбор. А теперь они избрали тебя еще раз. Для чего, Ирулэн?
— Почему я не могу иметь от тебя ребенка?
— Потому что тебя выбрали по для этой роли.
— Мое право дать тебе наследника!.. Мой отец был…
— Твой отец был и остается зверем. Мы оба знаем, что он утратил почти все связи с людьми, которыми должен был править и которых должен был защищать.
— Разве его ненавидели больше, чем тебя? — вспылила она.
— Хороший вопрос, — согласился он. Сардоническая улыбка застыла в уголках его рта.
— Ты говоришь, что не хочешь быть несправедливым со мной, однако…
— Потому я и допускаю возможность твоей измены. Но пойми и ты меня: заводи себе любовников, но не приноси в мой дом плодов своей любви. Я откажусь от такого ребенка. Я буду на все закрывать глаза, пока ты будешь благоразумна. В подобных обстоятельствах было бы глупо вести себя по другому. Но не злоупотребляй позволением, которое я тебе даю. Поскольку дело касается трона, вопрос о наследнике буду решать только я. Не Бене Джессерит и не Союз. Это одна из тех привилегий, которые я завоевал, разбив легионы сардукаров твоего отца здесь, на равнинах Арракиса.
— Так пусть это падет на твою голову! — сказала Ирулэн и, повернувшись, вышла…
Пол, оторвавшись от воспоминаний, взглянул на Чани, сидевшего в изножье кровати. Он понимал, почему Чани приняла такое решение. В других обстоятельствах Чани и Ирулэн могли бы быть друзьями.
— Что же ты решил? — спросила она.
— Никакого ребенка.
Сложив указательный и большой пальцы правой руки, Чани сделала знак, означающий у Свободных криснож.
— Может дойти и до этого, — согласился Пол.
— Разве ребенок не решил бы проблемы Ирулэн?
— Только глупец может так думать.
— Я не так глупа, любимый.
Его охватил гнев. — Я никогда этого не говорил. Но мы обсуждаем не какой-нибудь вульгарный ее роман. Там, во дворце, подлинная принцесса, выросшая среди отвратительных интриг императорского двора. Устраивать заговоры для нее так же естественно, как и писать глупые истории.
— Они не глупые, любимый.
— Вероятно, нет, — он взял себя в руки и коснулся ее плеча. — Прости меня, но эта женщина вся сплетена из интриг. Удовлетвори одно ее требование, и она тут же предъявит другое.