Страница:
3
Самыми первыми известными бандами в Бауэри были «парни Бауэри», «настоящие американцы», «американская гвардия», «гвардия О'Коннела» и «атлантическая гвардия». Банды состояли в основном из ирландцев, но они не стали такими жестокими, как их собратья в Пяти Точках, хотя и среди них было много талантливых хулиганов. «Настоящие американцы» были занятными, но безвредными. Они носили цилиндры и длинные сюртуки, которые, развеваясь, доходили им до лодыжек, а застегивались под подбородком. Их главным занятием в жизни было стоять на углу улицы и поносить англичан, а также мрачно предсказывать гибель Британской империи от огня или меча. Как большинство сыновей Ирландии, которые прибыли в эту страну, они так и не американизировались настолько, чтобы родина перестала представлять собой их главный интерес. Остальные банды, скорее всего, откололись в то или иное время от «парней Бауэри» и, как правило, присоединялись к ним в драках с буйными жителями Парадиз-сквер. Их подвиги не завоевали им места в истории банд.
Много лет «парни Бауэри» и «мертвые кролики» вели жестокую вражду, и редко случалась неделя, чтобы у них не происходила схватка или в Бауэри, или в районе Пяти Точек, или на старом месте боев на холме Банкера, на севере от Гранд-стрит. Крупнейший гангстерский конфликт начала XIX века разгорелся именно между этими двумя группировками, и их вражда продолжалась вплоть до 1863 года, когда они объединились с другими бандами и группировками для того, чтобы разграбить и сжечь город. В этих первых схватках «парней Бауэри» поддерживали другие банды этого района, в то время как «уродские цилиндры», «рубашки навыпуск» и «чичестеры» объединились под знаменем «мертвых кроликов».
Иногда бои бушевали по два-три дня без перерыва, улицы в тех районах, где находились банды, были забаррикадированы телегами и булыжниками из мостовой, а гангстеры то перестреливались из мушкетов и пистолетов, то вступали в рукопашный бой, орудуя ножами, кирпичами, дубинами, зубами и кулаками. В отдалении от дерущейся толпы головорезов стояли сочувствующие женщины с «боеприпасами» в руках, они внимательно высматривали слабые места в защите врага и всегда были готовы оказать любую помощь в драке.
Часто эти «амазонки» дрались в общих рядах, а многие приобрели большую известность в жестоких битвах. Они отличались особенной изощренностью в нанесении увечий и во время бунтов 1863 года причиняли самые жестокие страдания неграм, солдатам и полицейским, захваченным толпой, разрезая их тела ножами, выдирая языки и глаза, прикладывая факелы после того, как жертвы были обрызганы маслом и повешены на дерево. «Мертвые кролики» в начале 1840-х пользовались преданностью наиболее знаменитой среди воинов-женщин мегеры, известной под именем Чертова Кошка Мэгги, которая дралась бок о бок с главарем банды во время многих битв с бандами Бауэри. Про нее говорили, что она затачивала свои передние зубы напильником, а на пальцах носила накладные ногти, сделанные из меди. Когда Мэгги издавала свой боевой клич и бросалась кусаться и царапаться в самую середину вражеских сил, даже самые сильные духом отступали и спасались бегством. Первые гангстеры не просили и не давали пощады; когда раненый человек падал, его враг радостно прыгал на него и пинал или забивал его до смерти. Редко полиции удавалось разогнать толпу, чаще приходилось звать на помощь национальную гвардию и регулярную армию. Вскоре город привык к солдатам, марширующим в боевом порядке вдоль улиц на усмирение гангстерских потасовок. Время от времени приходилось вызывать и артиллерию, но в основном гангстеры разбегались перед мушкетами пехотинцев. Чаще всего этим занимался 27-й, позже 7-й полк.
О деятельности самых первых банд Бауэри осталось мало сведений, но история улиц полна сказками о «парнях Бауэри», об удали их могучих лидеров. Эта банда, наверное, была самой известной в истории Соединенных Штатов, но до тех пор, пока в конце 1880-х не появился знаменитый Чак Коннерс и не сделал из этих ребят бродяг и хулиганов из бара. «Парень Бауэри» не бездельничал никогда, кроме воскресенья и праздников. До Гражданской войны они не совершали преступлений, только если случайно. Член этой группировки мог зарабатывать на жизнь профессией мясника, или подмастерья механика, или вышибалы в пивной Бауэри либо танцевальном подвале. Но практически все они были добровольцами-пожарными, и это приносило большую пользу банде, так как до войны пожарный, большинство которых были ярыми сторонниками «Таммани-Холл»[5], мог много рассказать о поведении отцов города. Многие из наиболее выдающихся политиков принадлежали к пожарным бригадам. Между компаниями шло соперничество, и они давали своим машинам выразительные имена – «Белый дух», «Черная шутка», «Желудок селедки», «Сухие кости», «Красный пират», «Сенный вагон», «Большая шестерка», «Яльская девка», «Бобовый суп», «Старый хлам» и «Старая дева». Такие известные политические лидеры Нью-Йорка, как Корнелиус В. Лоренс, Зофар Миллс, Сэмюэль Виллетс, Уильям М. Вуд, Джон Дж. Горман и Уильям М. Твид, были добровольными пожарными. Еще раньше даже Джордж Вашингтон рвался к пожарным машинам и в свое недолгое пребывание в столице был главой Нью-Йоркского департамента. До создания платной пожарной службы одним из главных событий года был парад пожарных, и огромные толпы собирались вокруг и приветствовали одетых в красные рубашки и касторовые шляпы крикунов, пока те тащили свои машины по камням булыжника, а мимо них шагал духовой оркестр, ревущий «Мужчины, вперед!» – бодрую мелодию, которая была популярна еще много лет.
Соперничество между пожарными командами, члены которых являлись весьма состоятельными людьми, было сильным, но дружелюбным, а вот «парни Бауэри» любили свои машины почти так же, как девушек, и считали позором и для себя и для команды, если машина терпела поражение на пожаре. А пиком унижения было прикатить на пожар и обнаружить, что все пожарные клапаны уже захвачены другими командами. Чтобы избежать этого, «парни Бауэри» прибегали к довольно простому методу. Когда звучал сигнал пожарной тревоги, они просто хватали пустую бочку в бакалейном магазине и спешили с ней к ближайшему от горящего здания пожарному клапану. Там «парень» переворачивал бочку, садился на нее и доблестно защищал клапан от нападения конкурирующих команд, пока не приезжала его машина. Если ему это удавалось, он становился героем, и его команда праздновала славную победу. Нередко борьба за пожарный клапан становилась такой яростной, что у «парней Бауэри» не хватало времени на тушение пожара.
Настоящий «парень Бауэри», который прошел вместе со своим главарем много боев с ненавистными «мертвыми кроликами» и другими бандами Пяти Точек, был рослым головорезом, его щеки украшали бакенбарды дяди Сэма – тип американца, который все еще изображают в английских юмористических еженедельниках. На его голове был цилиндр, обычно помятый, а брюки, как правило, заправлялись в ботинки. Челюсти его постоянно двигались, пережевывая табак, он стругал щепки огромным ножом, без которого никогда не ходил. В более поздние годы, незадолго до появления Чака Коннерса, этот типаж изменился, как изменилась и мода в одежде, и «парень Бауэри» стал прогуливаться по своей любимой улице в высокой касторовой шляпе, ворс которой был расчесан в разные стороны. Его рослую фигуру облегал элегантный сюртук, а вокруг шеи был обмотан цветистый платок. Брюки, почти такие же широкие, как современные оксфордские штаны, были закатаны над тяжелыми ботинками. Волосы на затылке были коротко пострижены, подбородок и щеки выбриты, а на висках оставались изящно завитые пряди волос, обильно смазанные медвежьим жиром или другим сильным средством, нестерпимо воняющим. В те дни члены банды уже начали деградировать, но все еще оставались непослушными, воинственными гражданами, и было неблагоразумно давать им повод для обиды.
Пожалуй, в рядах этой банды сражались наиболее жестокие участники побоищ, которым ничего не стоило проломить череп или выбить глаз, и из этой суровой школы вышло много известных скандалистов и политических лидеров. Мясник Билл Пул, известный гангстер и политик районного масштаба, хранил верность «парням Бауэри», так же как и его убийца, Лью Бейкер, застреливший его в «Станвикс-Холл» в 1855 году.
Но самой крупной личностью среди «парней Бауэри» и, пожалуй, наиболее выдающейся фигурой за всю историю банд Нью-Йорка был человек, который в 1840-х годах возглавлял гангстеров в наиболее важных карательных и грабительских набегах на Пять Точек. Его личность остается неизвестной, и есть веская причина считать, что это всего лишь миф. Но многочисленные рассказы о его силе и доблести в сражениях с «мертвыми кроликами» и «уродскими цилиндрами» прошли через годы, приобретая со временем все больший размах и значительность. Под простым прозвищем Моус он стал легендарной личностью поистине героических масштабов, одновременно Самсоном, Ахиллом и Полом Буньяном района Бауэри. А за ним следует маленькая фигурка его преданного друга и советчика, которого звали Сиксей и про которого говорят, что это он придумал «hold de butt», выразительное название остатка погасшей сигареты.
Нынешнее поколение отбросов общества Бауэри не знает ничего (или почти ничего) о могучем Моусе, и только старики, блуждающие по унылым остаткам знаменитой улицы, слышали это имя. Но до Гражданской войны, во время, на которое приходился расцвет Бауэри, когда местные парни кичились своей принадлежностью к знаменитой банде, а в честь их славных деяний распевались песни, гангстеры бросались в сражение, выкрикивая его имя и призывая его дух присоединиться к ним, придать силы их рукам. Не успело еще тело этого человека остыть в могиле, как Чанфроу уже обессмертил его, написав пьесу «Моус, парень из Бауэри», которая была представлена шумной публике в старом театре «Олимпик» в 1849 году, в год восстания в Астор-Плейс.
Моус был самое меньшее восьми футов ростом и имел соответствующей ширины плечи, и его громадная фигура увенчивалась огромной головой с ярко-рыжими волосами, покрытыми касторовой шляпой высотой более 2 футов от полей до верхушки. Его руки были огромны, как окорока вирджинского кабана, и в те редкие минуты, когда Моус ничего не делал, они свисали ниже колен; привычкой Сиксея было хвастать, что его друг мог стоять прямо и при этом чесать коленку. Ступни великого главаря были такими огромными, что обыкновенные ботинки из магазина не налезали ему и на большой палец; он носил специально сконструированную обувь. Ее подошва была сделана из медных пластинок, подбитых гвоздями длиной в дюйм. Банды из Пяти Точек терпели полный разгром, когда великий Моус набрасывался на них и начинал пинать. Они в ужасе бежали, прячась в самых потайных глубинах трущоб Парадиз-сквер.
Ист-Сайд, Нью-Йорк – сцены, которые можно наблюдать, прогуливаясь по Бауэри, – жизнь и типажи, как они представлены на самой веселой и жизнерадостной улице великого города
Сила гиганта Моуса равнялась силе 10 человек. Другие «парни Бауэри» шли на драку с кусками кирпичей и обыкновенными бочарными досками, но Моус, собираясь драться, нес в одной руке булыжник из мостовой, а в другой – дышло от телеги, из дуба или гикори. Это была его дубина, и когда Моус терял ее в жаркой схватке, то просто вырывал из земли железный фонарный столб и наносил удары налево и направо со страшной силой. Вместо ножа, которым орудовали его соратники, он пользовался мясницким тесаком. Однажды, когда «мертвые кролики» одержали верх над его бандой и с яростью устремились в Бауэри, чтобы разгромить ее штаб, великий Моус вырвал из земли дуб и, держа его за верхние ветви, орудовал им как цепом, избивая врага, как Самсон избивал филистимлян. «Мертвые кролики» были сломлены и бежали, но Моус преследовал их до Парадиз-сквер, разгромив два здания, прежде чем его пыл угас. И потом он продолжал стоять на ногах перед сотней лучших бойцов из Пяти Точек, выковыривая булыжники из мостовой и швыряя их в самую гущу врагов, нанося им сильные потери.
Рассказывали, что в минуты отдыха этот великий гангстерский бог имел обыкновение снимать омнибус с рельс и нести его через несколько кварталов на плечах, громко смеясь над толчками, которые получали пассажиры, когда он ставил его на землю. И смех его был таким бурным, что повозка дрожала на своих колесах, деревья наклонялись, как во время шторма, и Бауэри наполняли раскаты грохота, похожие на шум Ниагары. Иногда Моус распрягал лошадей и тащил повозку по всему Бауэри с ошеломительной скоростью. Однажды, если верить легенде, он поднял повозку над головой на Чэтэм-сквер и нес ее, с лошадьми, болтавшимися на постромках, на ладони до Астор-Плейс. Или еще, когда однажды один парусник застрял из-за штиля в Ист-Ривер и плавал в опасной близости от коварных скал Адских Врат, Моус отплыл на шлюпке, зажег сигару длиной в два фута и направил в паруса такие порывы дыма, что корабль был спасен и понесся по реке, как будто подталкиваемый ураганом. Сила дуновения Моуса была такой большой, что судно оказалось в Гавани и вдали от Стейтен-Айленда, прежде чем удалось повернуть руль. Иногда Моус развлекался тем, что становился в середине реки и не позволял кораблям проплывать; когда же они все-таки подплывали, он сдувал их назад. Моус чувствовал себя в воде как дома; он часто нырял у Бэттери и выныривал у берега Стейтен-Айленда, сейчас это расстояние паром пересекает за 25 минут. Моус мог пересечь Гудзон двумя мощными гребками и проплыть вокруг острова Манхэттен меньше чем за шесть гребков. А когда хотел пересечь Ист-Ривер в сторону Бруклина, он не унижался до плавания на полмили или около того; он просто перепрыгивал с одного берега на другой.
Когда Моус утолял свою жажду, из пивной заказывалась телега с пивом, и в жаркие летние месяцы он ходил туда-сюда с бочонком эля в 50 галлонов на поясе вместо фляжки. Когда он торжественно обедал, мясники из центра и торговцы с Флай-Маркет были заняты целые дни перед этим великим событием, забивая свиней, крупный скот и приготовляя кучу жаркого, необходимого великану для восстановления сил; он потреблял столько хлеба, что известие о том, что Моус голоден, вносило беспокойство в мучной рынок. Четыре кварты устриц были ему только закуской, а суп и кофе подавались в бочках. На десерт он очень любил фрукты. Историки утверждают, что вишневые деревья на Вишневом холме и шелковицы на Малберри-стрит исчезли в ходе строительства города, но, по легенде Бауэри, это Моус вырвал их за верхушки и съел плоды – он был голоден и не мог ждать, пока соберут вишни и шелковицу.
Много лет «парни Бауэри» и «мертвые кролики» вели жестокую вражду, и редко случалась неделя, чтобы у них не происходила схватка или в Бауэри, или в районе Пяти Точек, или на старом месте боев на холме Банкера, на севере от Гранд-стрит. Крупнейший гангстерский конфликт начала XIX века разгорелся именно между этими двумя группировками, и их вражда продолжалась вплоть до 1863 года, когда они объединились с другими бандами и группировками для того, чтобы разграбить и сжечь город. В этих первых схватках «парней Бауэри» поддерживали другие банды этого района, в то время как «уродские цилиндры», «рубашки навыпуск» и «чичестеры» объединились под знаменем «мертвых кроликов».
Иногда бои бушевали по два-три дня без перерыва, улицы в тех районах, где находились банды, были забаррикадированы телегами и булыжниками из мостовой, а гангстеры то перестреливались из мушкетов и пистолетов, то вступали в рукопашный бой, орудуя ножами, кирпичами, дубинами, зубами и кулаками. В отдалении от дерущейся толпы головорезов стояли сочувствующие женщины с «боеприпасами» в руках, они внимательно высматривали слабые места в защите врага и всегда были готовы оказать любую помощь в драке.
Часто эти «амазонки» дрались в общих рядах, а многие приобрели большую известность в жестоких битвах. Они отличались особенной изощренностью в нанесении увечий и во время бунтов 1863 года причиняли самые жестокие страдания неграм, солдатам и полицейским, захваченным толпой, разрезая их тела ножами, выдирая языки и глаза, прикладывая факелы после того, как жертвы были обрызганы маслом и повешены на дерево. «Мертвые кролики» в начале 1840-х пользовались преданностью наиболее знаменитой среди воинов-женщин мегеры, известной под именем Чертова Кошка Мэгги, которая дралась бок о бок с главарем банды во время многих битв с бандами Бауэри. Про нее говорили, что она затачивала свои передние зубы напильником, а на пальцах носила накладные ногти, сделанные из меди. Когда Мэгги издавала свой боевой клич и бросалась кусаться и царапаться в самую середину вражеских сил, даже самые сильные духом отступали и спасались бегством. Первые гангстеры не просили и не давали пощады; когда раненый человек падал, его враг радостно прыгал на него и пинал или забивал его до смерти. Редко полиции удавалось разогнать толпу, чаще приходилось звать на помощь национальную гвардию и регулярную армию. Вскоре город привык к солдатам, марширующим в боевом порядке вдоль улиц на усмирение гангстерских потасовок. Время от времени приходилось вызывать и артиллерию, но в основном гангстеры разбегались перед мушкетами пехотинцев. Чаще всего этим занимался 27-й, позже 7-й полк.
О деятельности самых первых банд Бауэри осталось мало сведений, но история улиц полна сказками о «парнях Бауэри», об удали их могучих лидеров. Эта банда, наверное, была самой известной в истории Соединенных Штатов, но до тех пор, пока в конце 1880-х не появился знаменитый Чак Коннерс и не сделал из этих ребят бродяг и хулиганов из бара. «Парень Бауэри» не бездельничал никогда, кроме воскресенья и праздников. До Гражданской войны они не совершали преступлений, только если случайно. Член этой группировки мог зарабатывать на жизнь профессией мясника, или подмастерья механика, или вышибалы в пивной Бауэри либо танцевальном подвале. Но практически все они были добровольцами-пожарными, и это приносило большую пользу банде, так как до войны пожарный, большинство которых были ярыми сторонниками «Таммани-Холл»[5], мог много рассказать о поведении отцов города. Многие из наиболее выдающихся политиков принадлежали к пожарным бригадам. Между компаниями шло соперничество, и они давали своим машинам выразительные имена – «Белый дух», «Черная шутка», «Желудок селедки», «Сухие кости», «Красный пират», «Сенный вагон», «Большая шестерка», «Яльская девка», «Бобовый суп», «Старый хлам» и «Старая дева». Такие известные политические лидеры Нью-Йорка, как Корнелиус В. Лоренс, Зофар Миллс, Сэмюэль Виллетс, Уильям М. Вуд, Джон Дж. Горман и Уильям М. Твид, были добровольными пожарными. Еще раньше даже Джордж Вашингтон рвался к пожарным машинам и в свое недолгое пребывание в столице был главой Нью-Йоркского департамента. До создания платной пожарной службы одним из главных событий года был парад пожарных, и огромные толпы собирались вокруг и приветствовали одетых в красные рубашки и касторовые шляпы крикунов, пока те тащили свои машины по камням булыжника, а мимо них шагал духовой оркестр, ревущий «Мужчины, вперед!» – бодрую мелодию, которая была популярна еще много лет.
Соперничество между пожарными командами, члены которых являлись весьма состоятельными людьми, было сильным, но дружелюбным, а вот «парни Бауэри» любили свои машины почти так же, как девушек, и считали позором и для себя и для команды, если машина терпела поражение на пожаре. А пиком унижения было прикатить на пожар и обнаружить, что все пожарные клапаны уже захвачены другими командами. Чтобы избежать этого, «парни Бауэри» прибегали к довольно простому методу. Когда звучал сигнал пожарной тревоги, они просто хватали пустую бочку в бакалейном магазине и спешили с ней к ближайшему от горящего здания пожарному клапану. Там «парень» переворачивал бочку, садился на нее и доблестно защищал клапан от нападения конкурирующих команд, пока не приезжала его машина. Если ему это удавалось, он становился героем, и его команда праздновала славную победу. Нередко борьба за пожарный клапан становилась такой яростной, что у «парней Бауэри» не хватало времени на тушение пожара.
Настоящий «парень Бауэри», который прошел вместе со своим главарем много боев с ненавистными «мертвыми кроликами» и другими бандами Пяти Точек, был рослым головорезом, его щеки украшали бакенбарды дяди Сэма – тип американца, который все еще изображают в английских юмористических еженедельниках. На его голове был цилиндр, обычно помятый, а брюки, как правило, заправлялись в ботинки. Челюсти его постоянно двигались, пережевывая табак, он стругал щепки огромным ножом, без которого никогда не ходил. В более поздние годы, незадолго до появления Чака Коннерса, этот типаж изменился, как изменилась и мода в одежде, и «парень Бауэри» стал прогуливаться по своей любимой улице в высокой касторовой шляпе, ворс которой был расчесан в разные стороны. Его рослую фигуру облегал элегантный сюртук, а вокруг шеи был обмотан цветистый платок. Брюки, почти такие же широкие, как современные оксфордские штаны, были закатаны над тяжелыми ботинками. Волосы на затылке были коротко пострижены, подбородок и щеки выбриты, а на висках оставались изящно завитые пряди волос, обильно смазанные медвежьим жиром или другим сильным средством, нестерпимо воняющим. В те дни члены банды уже начали деградировать, но все еще оставались непослушными, воинственными гражданами, и было неблагоразумно давать им повод для обиды.
Пожалуй, в рядах этой банды сражались наиболее жестокие участники побоищ, которым ничего не стоило проломить череп или выбить глаз, и из этой суровой школы вышло много известных скандалистов и политических лидеров. Мясник Билл Пул, известный гангстер и политик районного масштаба, хранил верность «парням Бауэри», так же как и его убийца, Лью Бейкер, застреливший его в «Станвикс-Холл» в 1855 году.
Но самой крупной личностью среди «парней Бауэри» и, пожалуй, наиболее выдающейся фигурой за всю историю банд Нью-Йорка был человек, который в 1840-х годах возглавлял гангстеров в наиболее важных карательных и грабительских набегах на Пять Точек. Его личность остается неизвестной, и есть веская причина считать, что это всего лишь миф. Но многочисленные рассказы о его силе и доблести в сражениях с «мертвыми кроликами» и «уродскими цилиндрами» прошли через годы, приобретая со временем все больший размах и значительность. Под простым прозвищем Моус он стал легендарной личностью поистине героических масштабов, одновременно Самсоном, Ахиллом и Полом Буньяном района Бауэри. А за ним следует маленькая фигурка его преданного друга и советчика, которого звали Сиксей и про которого говорят, что это он придумал «hold de butt», выразительное название остатка погасшей сигареты.
Нынешнее поколение отбросов общества Бауэри не знает ничего (или почти ничего) о могучем Моусе, и только старики, блуждающие по унылым остаткам знаменитой улицы, слышали это имя. Но до Гражданской войны, во время, на которое приходился расцвет Бауэри, когда местные парни кичились своей принадлежностью к знаменитой банде, а в честь их славных деяний распевались песни, гангстеры бросались в сражение, выкрикивая его имя и призывая его дух присоединиться к ним, придать силы их рукам. Не успело еще тело этого человека остыть в могиле, как Чанфроу уже обессмертил его, написав пьесу «Моус, парень из Бауэри», которая была представлена шумной публике в старом театре «Олимпик» в 1849 году, в год восстания в Астор-Плейс.
Моус был самое меньшее восьми футов ростом и имел соответствующей ширины плечи, и его громадная фигура увенчивалась огромной головой с ярко-рыжими волосами, покрытыми касторовой шляпой высотой более 2 футов от полей до верхушки. Его руки были огромны, как окорока вирджинского кабана, и в те редкие минуты, когда Моус ничего не делал, они свисали ниже колен; привычкой Сиксея было хвастать, что его друг мог стоять прямо и при этом чесать коленку. Ступни великого главаря были такими огромными, что обыкновенные ботинки из магазина не налезали ему и на большой палец; он носил специально сконструированную обувь. Ее подошва была сделана из медных пластинок, подбитых гвоздями длиной в дюйм. Банды из Пяти Точек терпели полный разгром, когда великий Моус набрасывался на них и начинал пинать. Они в ужасе бежали, прячась в самых потайных глубинах трущоб Парадиз-сквер.
Сила гиганта Моуса равнялась силе 10 человек. Другие «парни Бауэри» шли на драку с кусками кирпичей и обыкновенными бочарными досками, но Моус, собираясь драться, нес в одной руке булыжник из мостовой, а в другой – дышло от телеги, из дуба или гикори. Это была его дубина, и когда Моус терял ее в жаркой схватке, то просто вырывал из земли железный фонарный столб и наносил удары налево и направо со страшной силой. Вместо ножа, которым орудовали его соратники, он пользовался мясницким тесаком. Однажды, когда «мертвые кролики» одержали верх над его бандой и с яростью устремились в Бауэри, чтобы разгромить ее штаб, великий Моус вырвал из земли дуб и, держа его за верхние ветви, орудовал им как цепом, избивая врага, как Самсон избивал филистимлян. «Мертвые кролики» были сломлены и бежали, но Моус преследовал их до Парадиз-сквер, разгромив два здания, прежде чем его пыл угас. И потом он продолжал стоять на ногах перед сотней лучших бойцов из Пяти Точек, выковыривая булыжники из мостовой и швыряя их в самую гущу врагов, нанося им сильные потери.
Рассказывали, что в минуты отдыха этот великий гангстерский бог имел обыкновение снимать омнибус с рельс и нести его через несколько кварталов на плечах, громко смеясь над толчками, которые получали пассажиры, когда он ставил его на землю. И смех его был таким бурным, что повозка дрожала на своих колесах, деревья наклонялись, как во время шторма, и Бауэри наполняли раскаты грохота, похожие на шум Ниагары. Иногда Моус распрягал лошадей и тащил повозку по всему Бауэри с ошеломительной скоростью. Однажды, если верить легенде, он поднял повозку над головой на Чэтэм-сквер и нес ее, с лошадьми, болтавшимися на постромках, на ладони до Астор-Плейс. Или еще, когда однажды один парусник застрял из-за штиля в Ист-Ривер и плавал в опасной близости от коварных скал Адских Врат, Моус отплыл на шлюпке, зажег сигару длиной в два фута и направил в паруса такие порывы дыма, что корабль был спасен и понесся по реке, как будто подталкиваемый ураганом. Сила дуновения Моуса была такой большой, что судно оказалось в Гавани и вдали от Стейтен-Айленда, прежде чем удалось повернуть руль. Иногда Моус развлекался тем, что становился в середине реки и не позволял кораблям проплывать; когда же они все-таки подплывали, он сдувал их назад. Моус чувствовал себя в воде как дома; он часто нырял у Бэттери и выныривал у берега Стейтен-Айленда, сейчас это расстояние паром пересекает за 25 минут. Моус мог пересечь Гудзон двумя мощными гребками и проплыть вокруг острова Манхэттен меньше чем за шесть гребков. А когда хотел пересечь Ист-Ривер в сторону Бруклина, он не унижался до плавания на полмили или около того; он просто перепрыгивал с одного берега на другой.
Когда Моус утолял свою жажду, из пивной заказывалась телега с пивом, и в жаркие летние месяцы он ходил туда-сюда с бочонком эля в 50 галлонов на поясе вместо фляжки. Когда он торжественно обедал, мясники из центра и торговцы с Флай-Маркет были заняты целые дни перед этим великим событием, забивая свиней, крупный скот и приготовляя кучу жаркого, необходимого великану для восстановления сил; он потреблял столько хлеба, что известие о том, что Моус голоден, вносило беспокойство в мучной рынок. Четыре кварты устриц были ему только закуской, а суп и кофе подавались в бочках. На десерт он очень любил фрукты. Историки утверждают, что вишневые деревья на Вишневом холме и шелковицы на Малберри-стрит исчезли в ходе строительства города, но, по легенде Бауэри, это Моус вырвал их за верхушки и съел плоды – он был голоден и не мог ждать, пока соберут вишни и шелковицу.
4
Политические гении «Таммани-Холл» быстро осознали, какую пользу можно получить от гангстеров, и поняли, насколько целесообразно обеспечивать их местами для собраний и укрытиями, чтобы заслужить благосклонность бандитов и использовать их таланты на выборах, добиваясь тем самым прихода демократов к власти. Многие главы департаментов и районов приобрели право собственности на зеленные лавки-бары, в которых рождались первые банды Пяти Точек. Другие в это время получали контроль над пивными и танцевальными домами в Бауэри или брали под опеку игорные и публичные дома. Так дно общества стало важным фактором политики, и под косвенным руководством почтенных государственных мужей банды участвовали в длинной череде восстаний, которые начались во время волнений на весенних выборах в 1834 году и продолжались в виде частых вспышек почти 20 лет. Это было время Мучного бунта, бунта Пяти Точек, время самых больших волнений, связанных с отменой рабства; за это время произошло, как минимум, 200 сражений между бандами и бесчисленное количество стычек между добровольными пожарными дружинами.
Летом 1834 года бандам прибавилось работы из-за появления двух новых политических групп – «коренные американцы» и «партия равноправия». Последняя была фракцией недовольных в «Таммани-Холл» и яростно выступала за равные права для всех граждан, разражаясь критикой в адрес введения банкнотов и законодательного утверждения монополий. «Коренные американцы» возмущались избранием иностранцев на государственные должности и требовали отмены закона о натурализации, благодаря которому демократы получили так много голосов избирателей-ирландцев. Эта партия заняла в выборах место либералов. Но обе новые партии тоже нанимали гангстеров, чтобы шантажировать противников и фальсифицировать результаты выборов.
Одна банда Бауэри, под названием «американская гвардия», чьи члены гордились своим происхождением, вскоре с радостью присоединилась к «коренным американцам» и с готовностью реагировала на требования районных глав партии и политических деятелей. Летом 1835 года, примерно через год после бунта на выборах, разгорелась сильная вражда между этой бандой и «гвардией О'Коннела», организованной по инициативе одного продавца спиртного из Бауэри и пользовавшейся исключительной благосклонностью ирландской части «Таммани-Холл». Банды схватились 21 июня 1835 года на улицах Гранд и Кросс, в нижнем конце Ист-Сайда. Сражение перекинулось на Пять Точек, где в нем приняли участие гангстеры Парадиз-сквер, и вскоре беспорядки охватили значительную часть города. Мэр и шериф собрали всю полицию Нью-Йорка до последнего постового, и этих сил хватило, чтобы остановить сражение без помощи солдат, хотя отдельные группы бандитов и оставались во всеоружии всю ночь. Доктор В.М. Кэффри, известный хирург, был убит кирпичом, когда пытался пробраться через толпу к пациенту. А судья Олин М. Лоундес был серьезно ранен, когда вместе с полицией попал на территорию сражения.
Несколько менее сильных конфликтов во время движения за отмену работорговли случилось в конце 1833 года, и дома многих известных сторонников отмены были забросаны камнями и кирпичами. Но по большей части вопрос о рабовладении отходил на второй план по сравнению с весенними выборами, ведь именно тогда мэр впервые избирался прямым голосованием, и три дня шло сражение между «Таммани» и либералами, пока первые, наконец, не победили. В середине 1834 года недовольство противниками рабовладения, которое было очень сильно в метрополиях, дошло до крайней точки, и 7 июля чернь напала на часовню на Чэтэм и Театр Бауэри, где Эдвин Форрест играл в «Метаморе» в пользу директора, англичанина по имени Фаррен. Когда полиция выгнала хулиганов из театра, они бросились вниз, на Роуз-стрит. Сейчас это узкое пространство в мрачной тени Бруклинского моста, но тогда это была большая жилая улица, вдоль которой стояли роскошные особняки. Там бандиты напали на дом Льюиса Таппана, выдающегося борца за отмену рабства, и разбили двери и окна камнями. Проникнув в здание, они разломали все внутри и выбросили мебель на улицу, где сложили все в огромную кучу и облили маслом. Выбрасывая картины, которые украшали стены, один из гангстеров наткнулся на портрет Джорджа Вашингтона, а другой мародер попытался вырвать портрет у него из рук. Но нашедший прижал его к груди и взволнованно закричал: «Это Вашингтон! Ради бога, не жгите Вашингтона!» Его крик услышали на улице, и толпа закричала в один голос: «Ради бога, не жгите Вашингтона!» Изображение первого президента стали бережно передавать вниз по лестнице на улицу, где группа громил понесла ее в соседний дом. Там картина была установлена на веранде, и ее бережно охраняли вплоть до конца бунта.
Внезапные бунты вспыхивали еще несколько дней, а 10 июля толпа нанесла огромные повреждения торговым домам и резиденциям на улицах Спринг, Кэтрин, Томпсон и Рид, в то время как другая группа черни, состоящая почти целиком из гангстеров Пяти Точек, терроризировала местность вокруг Парадиз-сквер. Бунт был хорошо организован, так как между разными бандами бегали посыльные, а патрулировали улицы разведчики, чтобы предупредить появление полиции или солдат. Разнеслось известие, что главари банд решили поджечь и разграбить каждый дом вокруг Пяти Точек, в окне которого не будет гореть свеча, и скоро весь Парадиз-сквер засверкал парадной иллюминацией.
Тем не менее дюжина зданий была разграблена и сожжена, и в полночь небеса освещались огнем пожара, а густая пелена дыма низко повисла над этой частью города. Пять публичных домов сгорели, а над их раздетыми обитательницами гангстеры бесстыдно издевались. Негритянская церковь Святого Филиппа на Центральной улице была разрушена, как и три здания на другой стороне улицы и одно рядом с церковью. Всю ночь были слышны крики истязаемых негров и англичанина, которому бандиты выдавили глаза и оторвали уши. Но в час ночи, когда рев горна возвестил о прибытии полиции, главари банд разогнали головорезов, и через полчаса в Пяти Точках стояла тишина, только слышался топот войск и крики несчастных жертв, которые плакали на развалинах своих домов. На следующую ночь бунтовщики разграбили церковь на Спринг-стрит, забаррикадировав проход мебелью. Но их разбил 27-й пехотный полк, разрушив укрепления и выгнав толпу без единого выстрела.
Беспокойство городских властей невероятно возросло после огромного пожара 16 – 17 декабря 1835 года, который продолжался полтора дня при температуре воздуха 17 градусов мороза и опустошил 30 акров земли в центре финансового района. Потери составили больше 20 миллионов долларов. Возгорание началось с дома 25 на Мерчант-стрит и распространилось на Перл-стрит и Эксченд-Плейс. Было сожжено к югу все почти до Броад-стрит, к востоку – до Ист-Ривер и от Уолл-стрит до обвала Коэнти[6].
Все здания на южной стороне Уолл-стрит от Уильям-стрит до Ист-Ривер были разрушены, и огонь не был остановлен, пока военные моряки с судостроительного завода не взорвали Немецкую церковь, здания на Эксченд-Плейс и другие, не создав тем самым пустое пространство, через которое огонь уже не мог перекинуться. Сгорело несколько сотен домов, и по крайней мере 50 было разрушено и разграблено преступниками, которые, добыв уйму мебели, драгоценностей и одежды, сложили их в кучу на улице без должной охраны. Через неделю полиция нашла в лачугах Бауэри и Пяти Точек множество ценных вещей. Множество домов и магазинов было сожжено мародерами. Одного человека, пойманного, когда он подносил факел к зданию на Броад и Стоун-стрит, разгневанные жители повесили на дереве. Его окоченевшее тело висело три дня, прежде чем у полиции нашлось время его снять.
Этот пожар был одной из непосредственных причин паники 1837 года, потому что нанесенный им ущерб был так велик, что много банков закрылось, а страховые компании не смогли полностью выплатить страховку. В результате хозяевам торговых домов и фабрик не удалось достать денег на их восстановление, и тысячи человек были выкинуты на улицу, оставшись из-за этого бедствия без работы на все лето. Так, если в начале сентября 1836 года мука стоила 7 долларов за бочку, то в следующем месяце цена поднялась до 12, а торговые посредники предсказывали, что к концу зимы стоимость бочки муки должна возрасти до 20. Хлеб вскоре стал редкостью в рационе бедняков, и тысячи жителей трущоб Бауэри и Пяти Точек оказались на грани голода. В феврале 1837 года ходили слухи, что на огромных складах Троя в Нью-Йорке было только 4 тысячи бочек вместо обычных 30 тысяч. Газеты публиковали новости с самыми крупными заголовками того периода, а передовицы поименно называли торговцев, которые хранили огромные запасы зерна и муки, ожидая повышения цен.
В обществе было неспокойно, проходило много массовых митингов, но никаких конкретных действий не было до 10 февраля 1837 года, когда толпа, выслушав пламенное выступление в парке при городском управлении, напала на склад пшеницы и муки, принадлежащий Эли Харт, находившийся на Вашингтон-стрит. Охранники склада скрылись в здании, но не забаррикадировали дверь, которая вскоре пала под разрушительным натиском бунтовщиков. Толпа бросилась внутрь здания, и вскоре бочки с мукой и мешки с пшеницей полетели в окно. Большинство бочек разбились при падении на мостовую, а остальные были тотчас же разбиты погромщиками с криками: «Вот ваша мука по 8 долларов за бочку!» 500 бочек муки и тысяча бушелей[7] пшеницы были испорчены, пока не появились большие силы полиции, усиленные двумя ротами национальной гвардии. Убегая от мушкетов и полицейских дубинок, бунтовщики пронеслись по городу и набросились на магазин С.Х. Херрика около обвала Коэнти. Там они уничтожили 30 бочек муки и тысячу бушелей пшеницы и двинулись дальше.
Летом 1834 года бандам прибавилось работы из-за появления двух новых политических групп – «коренные американцы» и «партия равноправия». Последняя была фракцией недовольных в «Таммани-Холл» и яростно выступала за равные права для всех граждан, разражаясь критикой в адрес введения банкнотов и законодательного утверждения монополий. «Коренные американцы» возмущались избранием иностранцев на государственные должности и требовали отмены закона о натурализации, благодаря которому демократы получили так много голосов избирателей-ирландцев. Эта партия заняла в выборах место либералов. Но обе новые партии тоже нанимали гангстеров, чтобы шантажировать противников и фальсифицировать результаты выборов.
Одна банда Бауэри, под названием «американская гвардия», чьи члены гордились своим происхождением, вскоре с радостью присоединилась к «коренным американцам» и с готовностью реагировала на требования районных глав партии и политических деятелей. Летом 1835 года, примерно через год после бунта на выборах, разгорелась сильная вражда между этой бандой и «гвардией О'Коннела», организованной по инициативе одного продавца спиртного из Бауэри и пользовавшейся исключительной благосклонностью ирландской части «Таммани-Холл». Банды схватились 21 июня 1835 года на улицах Гранд и Кросс, в нижнем конце Ист-Сайда. Сражение перекинулось на Пять Точек, где в нем приняли участие гангстеры Парадиз-сквер, и вскоре беспорядки охватили значительную часть города. Мэр и шериф собрали всю полицию Нью-Йорка до последнего постового, и этих сил хватило, чтобы остановить сражение без помощи солдат, хотя отдельные группы бандитов и оставались во всеоружии всю ночь. Доктор В.М. Кэффри, известный хирург, был убит кирпичом, когда пытался пробраться через толпу к пациенту. А судья Олин М. Лоундес был серьезно ранен, когда вместе с полицией попал на территорию сражения.
Несколько менее сильных конфликтов во время движения за отмену работорговли случилось в конце 1833 года, и дома многих известных сторонников отмены были забросаны камнями и кирпичами. Но по большей части вопрос о рабовладении отходил на второй план по сравнению с весенними выборами, ведь именно тогда мэр впервые избирался прямым голосованием, и три дня шло сражение между «Таммани» и либералами, пока первые, наконец, не победили. В середине 1834 года недовольство противниками рабовладения, которое было очень сильно в метрополиях, дошло до крайней точки, и 7 июля чернь напала на часовню на Чэтэм и Театр Бауэри, где Эдвин Форрест играл в «Метаморе» в пользу директора, англичанина по имени Фаррен. Когда полиция выгнала хулиганов из театра, они бросились вниз, на Роуз-стрит. Сейчас это узкое пространство в мрачной тени Бруклинского моста, но тогда это была большая жилая улица, вдоль которой стояли роскошные особняки. Там бандиты напали на дом Льюиса Таппана, выдающегося борца за отмену рабства, и разбили двери и окна камнями. Проникнув в здание, они разломали все внутри и выбросили мебель на улицу, где сложили все в огромную кучу и облили маслом. Выбрасывая картины, которые украшали стены, один из гангстеров наткнулся на портрет Джорджа Вашингтона, а другой мародер попытался вырвать портрет у него из рук. Но нашедший прижал его к груди и взволнованно закричал: «Это Вашингтон! Ради бога, не жгите Вашингтона!» Его крик услышали на улице, и толпа закричала в один голос: «Ради бога, не жгите Вашингтона!» Изображение первого президента стали бережно передавать вниз по лестнице на улицу, где группа громил понесла ее в соседний дом. Там картина была установлена на веранде, и ее бережно охраняли вплоть до конца бунта.
Внезапные бунты вспыхивали еще несколько дней, а 10 июля толпа нанесла огромные повреждения торговым домам и резиденциям на улицах Спринг, Кэтрин, Томпсон и Рид, в то время как другая группа черни, состоящая почти целиком из гангстеров Пяти Точек, терроризировала местность вокруг Парадиз-сквер. Бунт был хорошо организован, так как между разными бандами бегали посыльные, а патрулировали улицы разведчики, чтобы предупредить появление полиции или солдат. Разнеслось известие, что главари банд решили поджечь и разграбить каждый дом вокруг Пяти Точек, в окне которого не будет гореть свеча, и скоро весь Парадиз-сквер засверкал парадной иллюминацией.
Тем не менее дюжина зданий была разграблена и сожжена, и в полночь небеса освещались огнем пожара, а густая пелена дыма низко повисла над этой частью города. Пять публичных домов сгорели, а над их раздетыми обитательницами гангстеры бесстыдно издевались. Негритянская церковь Святого Филиппа на Центральной улице была разрушена, как и три здания на другой стороне улицы и одно рядом с церковью. Всю ночь были слышны крики истязаемых негров и англичанина, которому бандиты выдавили глаза и оторвали уши. Но в час ночи, когда рев горна возвестил о прибытии полиции, главари банд разогнали головорезов, и через полчаса в Пяти Точках стояла тишина, только слышался топот войск и крики несчастных жертв, которые плакали на развалинах своих домов. На следующую ночь бунтовщики разграбили церковь на Спринг-стрит, забаррикадировав проход мебелью. Но их разбил 27-й пехотный полк, разрушив укрепления и выгнав толпу без единого выстрела.
Беспокойство городских властей невероятно возросло после огромного пожара 16 – 17 декабря 1835 года, который продолжался полтора дня при температуре воздуха 17 градусов мороза и опустошил 30 акров земли в центре финансового района. Потери составили больше 20 миллионов долларов. Возгорание началось с дома 25 на Мерчант-стрит и распространилось на Перл-стрит и Эксченд-Плейс. Было сожжено к югу все почти до Броад-стрит, к востоку – до Ист-Ривер и от Уолл-стрит до обвала Коэнти[6].
Все здания на южной стороне Уолл-стрит от Уильям-стрит до Ист-Ривер были разрушены, и огонь не был остановлен, пока военные моряки с судостроительного завода не взорвали Немецкую церковь, здания на Эксченд-Плейс и другие, не создав тем самым пустое пространство, через которое огонь уже не мог перекинуться. Сгорело несколько сотен домов, и по крайней мере 50 было разрушено и разграблено преступниками, которые, добыв уйму мебели, драгоценностей и одежды, сложили их в кучу на улице без должной охраны. Через неделю полиция нашла в лачугах Бауэри и Пяти Точек множество ценных вещей. Множество домов и магазинов было сожжено мародерами. Одного человека, пойманного, когда он подносил факел к зданию на Броад и Стоун-стрит, разгневанные жители повесили на дереве. Его окоченевшее тело висело три дня, прежде чем у полиции нашлось время его снять.
Этот пожар был одной из непосредственных причин паники 1837 года, потому что нанесенный им ущерб был так велик, что много банков закрылось, а страховые компании не смогли полностью выплатить страховку. В результате хозяевам торговых домов и фабрик не удалось достать денег на их восстановление, и тысячи человек были выкинуты на улицу, оставшись из-за этого бедствия без работы на все лето. Так, если в начале сентября 1836 года мука стоила 7 долларов за бочку, то в следующем месяце цена поднялась до 12, а торговые посредники предсказывали, что к концу зимы стоимость бочки муки должна возрасти до 20. Хлеб вскоре стал редкостью в рационе бедняков, и тысячи жителей трущоб Бауэри и Пяти Точек оказались на грани голода. В феврале 1837 года ходили слухи, что на огромных складах Троя в Нью-Йорке было только 4 тысячи бочек вместо обычных 30 тысяч. Газеты публиковали новости с самыми крупными заголовками того периода, а передовицы поименно называли торговцев, которые хранили огромные запасы зерна и муки, ожидая повышения цен.
В обществе было неспокойно, проходило много массовых митингов, но никаких конкретных действий не было до 10 февраля 1837 года, когда толпа, выслушав пламенное выступление в парке при городском управлении, напала на склад пшеницы и муки, принадлежащий Эли Харт, находившийся на Вашингтон-стрит. Охранники склада скрылись в здании, но не забаррикадировали дверь, которая вскоре пала под разрушительным натиском бунтовщиков. Толпа бросилась внутрь здания, и вскоре бочки с мукой и мешки с пшеницей полетели в окно. Большинство бочек разбились при падении на мостовую, а остальные были тотчас же разбиты погромщиками с криками: «Вот ваша мука по 8 долларов за бочку!» 500 бочек муки и тысяча бушелей[7] пшеницы были испорчены, пока не появились большие силы полиции, усиленные двумя ротами национальной гвардии. Убегая от мушкетов и полицейских дубинок, бунтовщики пронеслись по городу и набросились на магазин С.Х. Херрика около обвала Коэнти. Там они уничтожили 30 бочек муки и тысячу бушелей пшеницы и двинулись дальше.