15 июня 1944 г. я прибыл с последним отрядом к месту сосредоточения дивизии в Припятских болотах, в 80 километрах к юго-востоку от Барановичей. Здесь дивизия влилась в состав 2-й армии группы армий «Центр». 22 июня русские начали на данном участке генеральное наступление, в ходе которого были почти полностью уничтожены 4-я и 9-я немецкие армии. 3 июля дивизия вместе с 4-й кавалерийской бригадой заняла оборону на северной оконечности Припятских болот. Уже в самом начале дивизия понесла тяжелые потери в живой силе и технике, и сражение не утихало ни на минуту. В первые недели боев я старался изо всех сил как-то помочь своим венгерским знакомым, впервые попавшим в самую гущу войны, освоиться в новой для них обстановке. Наконец к концу июля фронт несколько стабилизировался и стало возможным отвести дивизию в тыл на отдых и переформирование.
Через три недели я телеграммой был вызван в Хиршберг (Силезия), на курсы Генерального штаба. Фельдмаршал Вальтер Модель, командующий группой армий «Центр», не захотел меня отпускать.
– С какой стати они требуют вас к себе в Генеральный штаб? – заявил он. – Я не могу обойтись без вас, место ваше в венгерской дивизии. Война все равно уже проиграна. – Затем, помолчав немного, добавил: – Вам лучше после войны слыть просто капитаном, чем бывшим работником Генерального штаба.
В итоге я на курсы не поехал.
Долго отдыхать не пришлось: 20 августа 1-я кавалерийская дивизия выступила на фронт и уже 25 августа заняла оборону на отрезке к востоку от Варшавы, последнем немецком плацдарме на восточном берегу Вислы. В последних числах августа, вслед за выходом Румынии из союза с Германией и объявлением ей войны, подало в отставку правительство Венгрии. В результате Южный фронт передвинулся к румыно-венгерской границе.
Венгры приняли решение перевести все свои войска с Русского фронта в Венгрию и использовать для защиты страны. Выполняя приказ, части 1-й Королевской кавалерийской дивизии 27 сентября отправились по железной дороге домой. 9 октября я прибыл на дивизионный командный пункт, расположенный в городе Кечкемете; город имел стратегическое значение для обороны Будапешта. На другой день русские предприняли танковую атаку, в завязавшемся бою обе стороны понесли большие потери, и город пришлось временно оставить. Однако в тот же день нам удалось вновь отбить его. Когда я вернулся на свою квартиру и приготовился отдохнуть, ко мне зашел мой приятель Штипши. Я едва узнал его. Всегда олицетворение жизнерадостности и энергии, он выглядел крайне утомленным и отчаявшимся. Он рассказал мне о судьбе семейства Кароли, с которым поддерживал близкие отношения. Когда в их поместье ворвались русские, граф, графиня и двое их детей покончили с собой.
В это самое время, когда война уже катилась по венгерской земле, когда росло число сообщений о зверствах русских среди гражданского населения, а надежда на сохранение государственного суверенитета Венгрии таяла с каждым днем, ко мне в штаб группы связи 12 и 13 октября без ведома дивизионного начальства приходили несколько венгерских друзей из числа младших офицеров 2-го и 4-го гусарских полков, которые рассказывали о том, что, по сведениям из надежных источников, близких к правительственным кругам в Будапеште, вскоре предстояла смена государственного руководства и выход Венгрии, по примеру Румынии, из союза с Германией. Многие венгерские воинские части, в том числе и соседняя 23-я венгерская пехотная дивизия, уже якобы перешли на сторону противника.
Вместе мы договорились, что мои друзья постараются через свои контакты прояснить ситуацию с правительством, а также узнать наверняка, какие венгерские боевые подразделения готовы продолжать сражаться на стороне Германии. Я же со своей стороны обещал подготовить план вывода немецких и верных венгерских подразделений из района боев между Дунаем и Тисой. Все эти действия должны были осуществляться в строжайшей тайне, поскольку командование дивизии занимало в данной ситуации несколько двойственную позицию.
Я связался с графом фон Ноштицем, начальником штаба армейского корпуса, в который входила венгерская кавалерийская дивизия, в общих чертах обрисовал ему политическую обстановку и попросил его организовать мне, как можно быстрее, встречу с командующим генералом Кирхнером. Фон Ноштиц обещал помочь. 14 октября на моей квартире собрались 16 офицеров дивизии. По полученной информации из Будапешта, в ближайшую субботу в 14.00 правительство намеревалось объявить о разрыве с Германией, после чего большая часть венгерской армии должна была сложить оружие. В тот момент значительные участки фронта занимали только венгерские воинские контингента. А потому такое развитие событий означало бы полное крушение оборонительных линий, окружение и пленение германских войск, сражающихся в Венгрии. По моему плану немецкие и дружественные венгерские соединения, отведенные из района между Дунаем и Тисой, образуют плацдарм у переправы через Дунай возле города Дунафёльдвар, а основные силы создают мощный оборонительный вал на западном берегу Дуная. Присутствовавшие венгерские офицеры единодушно, без всяких изменений, одобрили этот план.
В этот вечер граф фон Ноштиц наконец уведомил меня о предстоящей на следующий день встрече с генералом Кирхнером. Застал я генерала в чрезвычайно раздраженном состоянии. Кратко описав ему и фон Ноштицу сложившуюся в стране крайне неустойчивую политическую ситуацию, я сообщил о принятых мною мерах. Однако генерал Кирхнер опасался осложнений с венгерским правительством, которые могли возникнуть как следствие моих инициатив. Как заявил генерал Кирхнер, все разговоры о капитуляции Венгрии, по его мнению, – обыкновенная сплетня, досужие домыслы, и ему-де крепко достанется от политического и военного руководства Германии, если он станет принимать эти слухи всерьез и на них реагировать. В заключение генерал приказал мне прекратить всякую самодеятельность в этом вопросе. Я был буквально вне себя от подобного приема и, возвращаясь в свой штаб, всю дорогу честил генерала Кирхнера на все корки. После такого реприманда я только удвоил свои усилия в прежнем направлении. Вечером я собрал своих офицеров группы связи, разъяснил обстановку и изложил суть чрезвычайных мер, вступающих в действие в субботу в 14.00. Таким образом, каждый из моих людей точно знал, что он должен делать и как поступать. Ввиду возможного нападения объединенных вражеских сил венгров и русских верные войска были приведены в состояние повышенной боевой готовности.
В эту ночь я почти не сомкнул глаз, непрерывно прибывали посыльные с сообщениями о положении в Будапеште и в расположении венгерской кавалерийской дивизии. Согласно поступающей информации, время выхода Венгрии из союза с Германией неумолимо приближалось, в армии царил хаос, следовало быть готовым ко всему.
В 13.30 в субботу зазвонил телефон. На другом конце провода был командир дивизии генерал-лейтенант фон Ибрани. Он просил меня немедленно пожаловать к нему в штаб, находившийся всего в сотне метров от моего пункта, для срочного разговора. Прежде чем уйти, я приказал офицерам своей группы, в случае моего невозвращения в 14.10, сразу же атаковать штаб дивизии, освободить меня, если возможно, и не мешкая пробиваться в сторону Дунафёльдвара.
Сверив еще раз наши часы, я поспешил на встречу, не ведая, что меня ожидает. В венгерском штабе меня принял сам фон Ибрани. В компании со штабными офицерами мы выпили по рюмочке, поболтали немного о второстепенных вещах, стрелки часов неумолимо приближались к роковому сроку. Всякий раз, когда я смотрел на часы, фон Ибрани, будто забавляясь, улыбался. За несколько минут до 14 часов генерал, в который раз улыбнувшись, проговорил:
– Мой дорогой капитан, вам следовало пригласить меня участвовать на вашей стороне. А теперь поторопитесь предупредить вашу команду по телефону прежде, чем они нападут на нас!
Позднее в этот же день пришло известие, что на Карпатском фронте 1-я венгерская армия практически в полном составе перешла на сторону врага – точно в 14.00.
20 октября в мой штаб офицеров связи прибыл майор Хак с приказом передать ему руководство группой. Сначала меня эта неожиданная смена очень удивила, но вскоре я узнал, что меня переводят в штаб Верховного командования сухопутных войск.
Район боев постепенно переместился дальше к югу. Моя воинская часть покинула Кечкемет, а я самостоятельно выехал на фронт, чтобы попрощаться со своими венгерскими друзьями. Возле города Кишкункалаш я наткнулся на отряд венгерских кавалеристов, которые после неудачного наступления решали вопрос о дальнейших действиях. Был среди них и мой приятель граф Штипши, чье поместье находилось неподалеку. Он стоял немного в стороне в окружении примерно двадцати добровольцев. Мнения явно разделились, большинство пребывало в нерешительности. Но вот Штипши, выпрямившись в седле, что-то сказал своим кавалеристам, затем, приподнявшись на стременах, обернулся ко мне и крикнул:
– Благополучного возвращения домой, приятель! Прощай и помни обо мне!
И они поскакали, все двадцать, пригнувшись к гривам коней, за своим командиром. Только один вернулся следующей ночью, остальные погибли под пулеметным огнем русских. 24 октября 1944 г. я покинул чудесную Венгрию, чтобы уже никогда туда не вернуться.
Глава 3
Через три недели я телеграммой был вызван в Хиршберг (Силезия), на курсы Генерального штаба. Фельдмаршал Вальтер Модель, командующий группой армий «Центр», не захотел меня отпускать.
– С какой стати они требуют вас к себе в Генеральный штаб? – заявил он. – Я не могу обойтись без вас, место ваше в венгерской дивизии. Война все равно уже проиграна. – Затем, помолчав немного, добавил: – Вам лучше после войны слыть просто капитаном, чем бывшим работником Генерального штаба.
В итоге я на курсы не поехал.
Долго отдыхать не пришлось: 20 августа 1-я кавалерийская дивизия выступила на фронт и уже 25 августа заняла оборону на отрезке к востоку от Варшавы, последнем немецком плацдарме на восточном берегу Вислы. В последних числах августа, вслед за выходом Румынии из союза с Германией и объявлением ей войны, подало в отставку правительство Венгрии. В результате Южный фронт передвинулся к румыно-венгерской границе.
Венгры приняли решение перевести все свои войска с Русского фронта в Венгрию и использовать для защиты страны. Выполняя приказ, части 1-й Королевской кавалерийской дивизии 27 сентября отправились по железной дороге домой. 9 октября я прибыл на дивизионный командный пункт, расположенный в городе Кечкемете; город имел стратегическое значение для обороны Будапешта. На другой день русские предприняли танковую атаку, в завязавшемся бою обе стороны понесли большие потери, и город пришлось временно оставить. Однако в тот же день нам удалось вновь отбить его. Когда я вернулся на свою квартиру и приготовился отдохнуть, ко мне зашел мой приятель Штипши. Я едва узнал его. Всегда олицетворение жизнерадостности и энергии, он выглядел крайне утомленным и отчаявшимся. Он рассказал мне о судьбе семейства Кароли, с которым поддерживал близкие отношения. Когда в их поместье ворвались русские, граф, графиня и двое их детей покончили с собой.
В это самое время, когда война уже катилась по венгерской земле, когда росло число сообщений о зверствах русских среди гражданского населения, а надежда на сохранение государственного суверенитета Венгрии таяла с каждым днем, ко мне в штаб группы связи 12 и 13 октября без ведома дивизионного начальства приходили несколько венгерских друзей из числа младших офицеров 2-го и 4-го гусарских полков, которые рассказывали о том, что, по сведениям из надежных источников, близких к правительственным кругам в Будапеште, вскоре предстояла смена государственного руководства и выход Венгрии, по примеру Румынии, из союза с Германией. Многие венгерские воинские части, в том числе и соседняя 23-я венгерская пехотная дивизия, уже якобы перешли на сторону противника.
Вместе мы договорились, что мои друзья постараются через свои контакты прояснить ситуацию с правительством, а также узнать наверняка, какие венгерские боевые подразделения готовы продолжать сражаться на стороне Германии. Я же со своей стороны обещал подготовить план вывода немецких и верных венгерских подразделений из района боев между Дунаем и Тисой. Все эти действия должны были осуществляться в строжайшей тайне, поскольку командование дивизии занимало в данной ситуации несколько двойственную позицию.
Я связался с графом фон Ноштицем, начальником штаба армейского корпуса, в который входила венгерская кавалерийская дивизия, в общих чертах обрисовал ему политическую обстановку и попросил его организовать мне, как можно быстрее, встречу с командующим генералом Кирхнером. Фон Ноштиц обещал помочь. 14 октября на моей квартире собрались 16 офицеров дивизии. По полученной информации из Будапешта, в ближайшую субботу в 14.00 правительство намеревалось объявить о разрыве с Германией, после чего большая часть венгерской армии должна была сложить оружие. В тот момент значительные участки фронта занимали только венгерские воинские контингента. А потому такое развитие событий означало бы полное крушение оборонительных линий, окружение и пленение германских войск, сражающихся в Венгрии. По моему плану немецкие и дружественные венгерские соединения, отведенные из района между Дунаем и Тисой, образуют плацдарм у переправы через Дунай возле города Дунафёльдвар, а основные силы создают мощный оборонительный вал на западном берегу Дуная. Присутствовавшие венгерские офицеры единодушно, без всяких изменений, одобрили этот план.
В этот вечер граф фон Ноштиц наконец уведомил меня о предстоящей на следующий день встрече с генералом Кирхнером. Застал я генерала в чрезвычайно раздраженном состоянии. Кратко описав ему и фон Ноштицу сложившуюся в стране крайне неустойчивую политическую ситуацию, я сообщил о принятых мною мерах. Однако генерал Кирхнер опасался осложнений с венгерским правительством, которые могли возникнуть как следствие моих инициатив. Как заявил генерал Кирхнер, все разговоры о капитуляции Венгрии, по его мнению, – обыкновенная сплетня, досужие домыслы, и ему-де крепко достанется от политического и военного руководства Германии, если он станет принимать эти слухи всерьез и на них реагировать. В заключение генерал приказал мне прекратить всякую самодеятельность в этом вопросе. Я был буквально вне себя от подобного приема и, возвращаясь в свой штаб, всю дорогу честил генерала Кирхнера на все корки. После такого реприманда я только удвоил свои усилия в прежнем направлении. Вечером я собрал своих офицеров группы связи, разъяснил обстановку и изложил суть чрезвычайных мер, вступающих в действие в субботу в 14.00. Таким образом, каждый из моих людей точно знал, что он должен делать и как поступать. Ввиду возможного нападения объединенных вражеских сил венгров и русских верные войска были приведены в состояние повышенной боевой готовности.
В эту ночь я почти не сомкнул глаз, непрерывно прибывали посыльные с сообщениями о положении в Будапеште и в расположении венгерской кавалерийской дивизии. Согласно поступающей информации, время выхода Венгрии из союза с Германией неумолимо приближалось, в армии царил хаос, следовало быть готовым ко всему.
В 13.30 в субботу зазвонил телефон. На другом конце провода был командир дивизии генерал-лейтенант фон Ибрани. Он просил меня немедленно пожаловать к нему в штаб, находившийся всего в сотне метров от моего пункта, для срочного разговора. Прежде чем уйти, я приказал офицерам своей группы, в случае моего невозвращения в 14.10, сразу же атаковать штаб дивизии, освободить меня, если возможно, и не мешкая пробиваться в сторону Дунафёльдвара.
Сверив еще раз наши часы, я поспешил на встречу, не ведая, что меня ожидает. В венгерском штабе меня принял сам фон Ибрани. В компании со штабными офицерами мы выпили по рюмочке, поболтали немного о второстепенных вещах, стрелки часов неумолимо приближались к роковому сроку. Всякий раз, когда я смотрел на часы, фон Ибрани, будто забавляясь, улыбался. За несколько минут до 14 часов генерал, в который раз улыбнувшись, проговорил:
– Мой дорогой капитан, вам следовало пригласить меня участвовать на вашей стороне. А теперь поторопитесь предупредить вашу команду по телефону прежде, чем они нападут на нас!
Позднее в этот же день пришло известие, что на Карпатском фронте 1-я венгерская армия практически в полном составе перешла на сторону врага – точно в 14.00.
20 октября в мой штаб офицеров связи прибыл майор Хак с приказом передать ему руководство группой. Сначала меня эта неожиданная смена очень удивила, но вскоре я узнал, что меня переводят в штаб Верховного командования сухопутных войск.
Район боев постепенно переместился дальше к югу. Моя воинская часть покинула Кечкемет, а я самостоятельно выехал на фронт, чтобы попрощаться со своими венгерскими друзьями. Возле города Кишкункалаш я наткнулся на отряд венгерских кавалеристов, которые после неудачного наступления решали вопрос о дальнейших действиях. Был среди них и мой приятель граф Штипши, чье поместье находилось неподалеку. Он стоял немного в стороне в окружении примерно двадцати добровольцев. Мнения явно разделились, большинство пребывало в нерешительности. Но вот Штипши, выпрямившись в седле, что-то сказал своим кавалеристам, затем, приподнявшись на стременах, обернулся ко мне и крикнул:
– Благополучного возвращения домой, приятель! Прощай и помни обо мне!
И они поскакали, все двадцать, пригнувшись к гривам коней, за своим командиром. Только один вернулся следующей ночью, остальные погибли под пулеметным огнем русских. 24 октября 1944 г. я покинул чудесную Венгрию, чтобы уже никогда туда не вернуться.
Глава 3
УПРАВЛЕНИЕ «ИНОСТРАННЫЕ ВОЙСКА – ВОСТОК»
В Майбах-I и Майбах-II расположились Верховное главнокомандование вооруженными силами Германии (ОКБ) и Верховное главнокомандование сухопутными войсками (ОКХ). На поверхности сторонний наблюдатель мог заметить лишь ничем не примечательное одноэтажное здание с коньковой черепичной крышей. При возведении подземных убежищ всеми силами старались не нарушить верхний лесной массив. Благодаря, по-видимому, подобным мерам предосторожности союзные бомбардировщики проглядели эти два важных командных центра.
В октябре я отрапортовал о прибытии к новому месту службы в ОКХ. Служебные кабинеты начальника Генерального штаба и его ближайших помощников находились в строении № 5 Майбах-II, а оперативное управление – в строении № 6. В строении № 3 разместилось особое аналитическое управление («Иностранные войска – Восток»). Начальником Генерального штаба в то время являлся генерал-полковник Гудериан, а начальником военно-разведывательного и аналитического управления – генерал Рейнхард Гелен, оперативным управлением руководил генерал Венк. Служба Гелена занималась обработкой всей информации, поступавшей по каналам военной разведки и из других источников с Восточного фронта и необходимой для военного планирования, определения тактических задач и стратегических целей, а также порядка их достижения.
Методы работы управления можно было бы сравнить с кропотливым сложением довольно замысловатой и запутанной мозаики. Сотни сообщений, полученных от агентов, в процессе допросов военнопленных и перебежчиков, от диверсионных групп, заброшенных за линию фронта, в результате перехвата радиопередач и телефонных разговоров, воздушной и наземной разведки, изучения заявлений гражданских лиц и документов убитых военнослужащих противника, – все это создавало общую картину военной обстановки, позволяющую оценивать противостояние силы русских, готовить боевые операции и принимать важные решения. Каждое отдельное сообщение подвергалось всестороннему, тщательному анализу, сравнивалось со сведениями из других разнообразных источников и затем с почти педантичным вниманием к мельчайшим деталям укладывалось на подобающее ему место в мозаике, отражающей реальное положение дел на каждом конкретном участке растянутого фронта.
Многие годы скрупулезной работы посвятил Гелен изучению советских вооруженных сил, он составил подробнейшие досье о боевой мощи и личном составе различных воинских подразделений русских, вплоть до дивизионного, а в некоторых случаях и до полкового уровня. Ему была известна обеспеченность специальных частей автомашинами, танками и иным снаряжением. Кроме того, он собрал уникальную информацию о военно-промышленном потенциале Советской России, о размерах материальной помощи союзников и о моральном духе в войсках противника. Имелась даже особая книга, которую мы называли «Красной Библией», содержавшая интимнейшие характеристики на русских ведущих военных и политических деятелей, директоров крупных промышленных предприятий.
После окончательной классификации всей наличной информации приступали к делу другие сотрудники Генерального штаба. Необходимо было тщательно исследовать и переработать полученные результаты, определить вероятные цели и задачи обеих противоборствующих сторон, затем передать эти выводы в оперативное управление для использования в качестве исходного материала оперативного планирования. Наши данные относительно точных сроков намечаемых русскими наступлений, сосредоточения вражеских войск и направления главных ударов, безусловно, служили основой для принятия Гитлером в качестве главнокомандующего вооруженными силами Германии стратегических решений.
После доклада о прибытии на службу в Генеральный штаб мне сказали, что я должен явиться к генералу Рейнхарду Гелену. Генерал сразу же произвел на меня неизгладимое впечатление. Он разительно отличался от тех кадровых службистов вермахта, с какими мне обычно приходилось иметь дело на фронте. Ухоженный, подтянутый, с массивным лбом, свидетельствующим о высоком уме, он скорее походил на профессора, случайно надевшего военную форму, чем на офицера, воюющего вот уже целых пять лет. И его манера высказываться вполне соответствовала внешнему виду. Гелен никогда не произносил лишних слов, его речь всегда была взвешенной и культурной, а вопросы – краткими и четкими. В беседе он избегал неопределенных выражений. В споре – двусмысленных аргументов. Мой ознакомительный разговор с Геленом, по-видимому, удовлетворил его: по окончании он провел меня в помещение, где проводились ежедневные совещания. Здесь были разложены большие штабные карты, испещренные голубыми линиями с пометками красными чернилами. До тех пор мне еще не приходилось иметь дело с военной разведкой, и я был совершенно не знаком с ее методами.
И вот предо мною предстала война абсолютно под иным углом зрения. До этого момента через мои руки проходили карты с нанесенными на них позициями батальонов, полков или – самое большее – дивизий, а теперь я увидел карты, отображающие расположение войск на всем Восточном фронте. Должно быть, Гелен заметил мое легкое смущение, так как дал мне несколько минут собраться с мыслями, прежде чем приступить к объяснению общей фронтовой обстановки. Новым для меня явилось и то, что Гелен, не останавливаясь на расположении германских войск, не касаясь численности личного состава и находящихся в распоряжении ОКБ материальных ресурсов, прямо заговорил о позициях, занимаемых дивизиями русских, об их военно-морских и военно-воздушных силах. Затем он познакомил меня с собственными выводами, сделанными с учетом конфигурации фронтовой линии, характера передвижений советских воинских частей и мест сосредоточения крупных танковых соединений.
На южном участке фронта, действуя против немецкой группы армий «Юг», русские, по словам Гелена, усиливали нажим на Будапешт, двигаясь в северо-западном направлении и приближаясь к границам Австрии. Далее к востоку и северо-востоку, высоко в горах и на северных отрогах Карпат, русские вели бои местного значения с 8-й немецкой общевойсковой, 1-й немецкой танковой и 1-й венгерской армиями, которые занимали выгодные позиции: с тыла их прикрывали крутые склоны карпатского горного хребта. Предвидя ожидавшие их на данном участке трудности, русские сконцентрировали основные силы на 2-м и 3-м Украинских фронтах, где столкнулись с определенными осложнениями.
Затем Гелен перешел к положению дел на рубеже между Карпатами и Варшавой. В ходе мощного наступления, которое позволило русским пройти от Могилева через Минск и Брест-Литовск до стен Варшавы и которое закончилось для Германии еще более крупной катастрофой, чем Сталинградская битва, противник сумел захватить и прочно удерживает на западном берегу Вислы три плацдарма.
Именно этим плацдармам, расположенным в районе городов Варка, Пулавы и Баранува, в 60-200 километрах к югу от Варшавы, уделил особое внимание Гелен. Затем он подчеркнул, что действия 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов вышли далеко за рамки обычного тактического маневра и приобрели размах генерального сражения; коснулся Гелен и ситуации на других участках Восточного фронта и, заметив некоторую мою растерянность от услышанного, добавил:
– Боюсь, что именно так развиваются сейчас события.
С окончанием моего первого урока лейтенант Вессель, ведающий у Гелена вопросами комплектования кадров, представил меня новым коллегам и показал мне сектор Восточного фронта, за который мне предстояло отвечать. Речь шла об отрезке между Карпатами и местом впадения реки Нарев в Вислу, где русские захватили три плацдарма у городов Варка, Пулавы и Баранува. В данной полосе наступления противника оборону держала группа армий «Центр» в составе 9-й и 17-й общевойсковых и 4-й танковой армий.
Увиденное и услышанное мною в этот день на главном командном пункте сухопутных войск не давало мне уснуть почти до самого рассвета. За все годы на фронте я никогда не терял присутствия духа, всегда знал, как мне поступить и что делать в самой, казалось, безвыходной ситуации, ибо в ожесточенной схватке все мое внимание, вся энергия неизменно концентрировались на одном: как одолеть врага и не погибнуть самому. Но нынешнее мое положение выглядело иначе: я больше не являлся непосредственным и активным участником событий, а был всего лишь пассивным наблюдателем. И было очень и очень непросто освоиться в этой новой для меня ситуации, недаром мне пришлось пережить приступ глубочайшей, но, к счастью, кратковременной депрессии. В течение нескольких последующих дней – до официального утверждения меня в должности – я присутствовал на внутренних совещаниях, слушал доклады об обстановке на фронтах и знакомился с моими новыми служебными обязанностями. Гелен еще раз пригласил меня к себе и, беседуя со мной, подробно обрисовал потенциальную ударную мощь русских, скрупулезно перечислил имеющиеся в нашем распоряжении вооруженные формирования и материальные ресурсы. При этом он опять остановился на важном значении трех упомянутых ранее плацдармов русских на Висле, предсказывая, что судьба всего Восточного фронта непременно решится именно на этих стратегических участках в ходе зимней кампании. По полученным его ведомством сведениям, русские, захватив плацдармы, не теряли времени даром; они немедленно перебросили сюда солидные подкрепления и создали прочную оборону. Все наши попытки ликвидировать плацдармы потерпели неудачу главным образом потому, что действовали мы недостаточно настойчиво и слишком малыми силами. Русские даже успели после месяцев летнего наступления несколько улучшить свои позиции в отдельных местах и расширить территории плацдармов.
В июне союзные войска высадились в Нормандии, и в развернувшихся там сражениях германские войска понесли серьезные потери; это вынудило Верховное командование вермахта перебросить на вновь открывшийся театр военных действий дополнительные воинские части, в первую очередь элитные танковые дивизии. Постоянные требования Сталина относительно открытия второго фронта заставляли немецкое командование держать во Франции значительные силы, которых как раз и не хватило, чтобы отбросить русских за Вислу и создать на этой реке непреодолимый заградительный вал.
Впечатляющее и темпераментное описание Геленом сложившейся ситуации на Восточном фронте отражало глубину переживаемого им, начальником военно-разведывательного и аналитического управления, внутреннего конфликта, быть может даже трагедии. Он день за днем всю свою энергию без остатка отдавал разведывательной работе против русских, хотя хорошо знал о пренебрежительном и недоверчивом отношении Гитлера к его информации и о нежелании прислушиваться к выводам и рекомендациям руководимого им ведомства. Гелен вовсе не принадлежал к преданным сторонникам Гитлера, скорее наоборот, но, как солдат, он исполнял свой долг и, не жалея ни сил, ни времени, организовывал разведывательные мероприятия против русских.
Повседневная работа управлений Генерального штаба регулировалась порядком проведения совещаний в ставке Гитлера, на которых представители всех трех родов войск докладывали фюреру об обстановке в зоне их внимания. За сухопутные войска докладывал обыкновенно генерал Гудериан. Готовясь к выступлению у Гитлера, он проводил с соответствующими работниками Генерального штаба свое собственное совещание, на котором получал самую свежую информацию о последних событиях на фронтах. Это позволяло ему не только эффективно руководить подведомственными департаментами, но и компетентно высказывать Гитлеру хорошо обоснованные предложения. В то утро, о котором пойдет речь, совещание у фюрера было назначено на 11 часов, а потому у Гелена мы собрались уже в 10. Чтобы успеть со своими выкладками, на работу мы явились ровно в 7 часов. Нужно было просмотреть отчеты штаба группы армий «Центр» о действиях противоборствующих сторон в течение прошедшей ночи, нанести на карты последние сведения о расположении и передвижении частей Красной армии и иные важные детали. Кроме того, пришлось проконсультироваться с некоторыми отделами военно-воздушных сил и получить нужную информацию в других военных и гражданских организациях и учреждениях.
На фронте разведывательную информацию добывали различными способами: засылали в тыл противника небольшие группы специально подготовленных бойцов, организовывали разведку боем, даже прислушивались к характерным шумам в полосе действия противника, стараясь определить их происхождение. Кроме того, обстоятельно допрашивались военнопленные и перебежчики, проводились беседы с гражданскими лицами, контролировались радиопередачи и телефонные переговоры противника, напрямую или путем параллельного включения; специальными самолетами забрасывались в глубокий вражеский тыл агенты из дивизии «Бранденбург» или специальных центров обучения для выполнения особых заданий, однако возвращаться им приходилось уже пешком через линию фронта. По разным каналам поступали также сведения о перевозках по железной дороге живой силы и техники и о выпуске военной продукции промышленными предприятиями. Фронтовая авиация снабжала нас аэрофотосъемками передовой линии обороны русских и непосредственно примыкающей к ней территории; эти фотографии фиксировали маршруты передвижения и места сосредоточения воинских частей противника, мосты и дороги, существующие и находящиеся в стадии строительства, аэродромы, стационарные и полевые, артиллерийские позиции и множество других полезных вещей. Все эти разрозненные детали сложной и красочной головоломки мы должны были собрать вместе, вставляя кусочек за кусочком, чтобы получилась стройная и ясная картина реальной обстановки на текущий момент. На основании получаемой таким образом информации управлению Гелена всегда удавалось заблаговременно узнавать и загодя предупреждать руководящие органы вермахта и государства о готовящейся мало-мальски крупной операции русских.
Гитлер, однако, постоянно и упорно отрицал надежность подобных методов сбора сведений, хотя в большинстве случаев с заключениями Гелена соглашались высокопоставленные и заслуженные военные, прошедшие отличную подготовку на курсах Генерального штаба и прекрасно сознающие, что без хорошо налаженной разведки успешно вести войну невозможно. Гитлер мнил себя великим стратегом, и первоначальные легкие успехи позволили ему укрепить веру в собственную полководческую гениальность. Он никак не мог смириться с мыслью, что какие-то обстоятельства в силах повлиять на его непревзойденное дарование руководить масштабными военными кампаниями. В этом крылась одна из причин наших серьезных неудач на фронтах и сокрушительного поражения на востоке.
В периоды стремительных наступлений русских на долю управления Гелена выпадало особенно много работы. Кроме утреннего, проводилось еще вечернее совещание, и мы постоянно были готовы в любой момент представить требуемую информацию. А это означало, что нам приходилось трудиться вплоть до позднего вечера. Но и после этого всегда нужно было срочно что-то доделать, а потому нередко раннее утро заставало меня за письменным столом.
Я полностью зависел от телефона, и если в период крупного наступления телефонная линия оказывалась перегруженной, заблокированной или разрушенной, то ситуация становилась критической, особенно в дневное время. Фронтовые части обычно находились в непрерывном движении и зачастую не имели времени подготовить и переслать очередные отчеты, и мне волей-неволей приходилось выискивать иные, альтернативные источники информации. Меньше возникало трудностей ночью. Мы, как правило, не очень полагались на сухие доклады лишь с перечислением голых цифр и фактов, которые почему-либо не вызвали доверия. В подобных случаях мы обычно стремились проверить информацию путем личных бесед по телефону и, получив более полную картину происходящего на фронте, лучше подготовиться к утреннему совещанию у фюрера.
В октябре я отрапортовал о прибытии к новому месту службы в ОКХ. Служебные кабинеты начальника Генерального штаба и его ближайших помощников находились в строении № 5 Майбах-II, а оперативное управление – в строении № 6. В строении № 3 разместилось особое аналитическое управление («Иностранные войска – Восток»). Начальником Генерального штаба в то время являлся генерал-полковник Гудериан, а начальником военно-разведывательного и аналитического управления – генерал Рейнхард Гелен, оперативным управлением руководил генерал Венк. Служба Гелена занималась обработкой всей информации, поступавшей по каналам военной разведки и из других источников с Восточного фронта и необходимой для военного планирования, определения тактических задач и стратегических целей, а также порядка их достижения.
Методы работы управления можно было бы сравнить с кропотливым сложением довольно замысловатой и запутанной мозаики. Сотни сообщений, полученных от агентов, в процессе допросов военнопленных и перебежчиков, от диверсионных групп, заброшенных за линию фронта, в результате перехвата радиопередач и телефонных разговоров, воздушной и наземной разведки, изучения заявлений гражданских лиц и документов убитых военнослужащих противника, – все это создавало общую картину военной обстановки, позволяющую оценивать противостояние силы русских, готовить боевые операции и принимать важные решения. Каждое отдельное сообщение подвергалось всестороннему, тщательному анализу, сравнивалось со сведениями из других разнообразных источников и затем с почти педантичным вниманием к мельчайшим деталям укладывалось на подобающее ему место в мозаике, отражающей реальное положение дел на каждом конкретном участке растянутого фронта.
Многие годы скрупулезной работы посвятил Гелен изучению советских вооруженных сил, он составил подробнейшие досье о боевой мощи и личном составе различных воинских подразделений русских, вплоть до дивизионного, а в некоторых случаях и до полкового уровня. Ему была известна обеспеченность специальных частей автомашинами, танками и иным снаряжением. Кроме того, он собрал уникальную информацию о военно-промышленном потенциале Советской России, о размерах материальной помощи союзников и о моральном духе в войсках противника. Имелась даже особая книга, которую мы называли «Красной Библией», содержавшая интимнейшие характеристики на русских ведущих военных и политических деятелей, директоров крупных промышленных предприятий.
После окончательной классификации всей наличной информации приступали к делу другие сотрудники Генерального штаба. Необходимо было тщательно исследовать и переработать полученные результаты, определить вероятные цели и задачи обеих противоборствующих сторон, затем передать эти выводы в оперативное управление для использования в качестве исходного материала оперативного планирования. Наши данные относительно точных сроков намечаемых русскими наступлений, сосредоточения вражеских войск и направления главных ударов, безусловно, служили основой для принятия Гитлером в качестве главнокомандующего вооруженными силами Германии стратегических решений.
После доклада о прибытии на службу в Генеральный штаб мне сказали, что я должен явиться к генералу Рейнхарду Гелену. Генерал сразу же произвел на меня неизгладимое впечатление. Он разительно отличался от тех кадровых службистов вермахта, с какими мне обычно приходилось иметь дело на фронте. Ухоженный, подтянутый, с массивным лбом, свидетельствующим о высоком уме, он скорее походил на профессора, случайно надевшего военную форму, чем на офицера, воюющего вот уже целых пять лет. И его манера высказываться вполне соответствовала внешнему виду. Гелен никогда не произносил лишних слов, его речь всегда была взвешенной и культурной, а вопросы – краткими и четкими. В беседе он избегал неопределенных выражений. В споре – двусмысленных аргументов. Мой ознакомительный разговор с Геленом, по-видимому, удовлетворил его: по окончании он провел меня в помещение, где проводились ежедневные совещания. Здесь были разложены большие штабные карты, испещренные голубыми линиями с пометками красными чернилами. До тех пор мне еще не приходилось иметь дело с военной разведкой, и я был совершенно не знаком с ее методами.
И вот предо мною предстала война абсолютно под иным углом зрения. До этого момента через мои руки проходили карты с нанесенными на них позициями батальонов, полков или – самое большее – дивизий, а теперь я увидел карты, отображающие расположение войск на всем Восточном фронте. Должно быть, Гелен заметил мое легкое смущение, так как дал мне несколько минут собраться с мыслями, прежде чем приступить к объяснению общей фронтовой обстановки. Новым для меня явилось и то, что Гелен, не останавливаясь на расположении германских войск, не касаясь численности личного состава и находящихся в распоряжении ОКБ материальных ресурсов, прямо заговорил о позициях, занимаемых дивизиями русских, об их военно-морских и военно-воздушных силах. Затем он познакомил меня с собственными выводами, сделанными с учетом конфигурации фронтовой линии, характера передвижений советских воинских частей и мест сосредоточения крупных танковых соединений.
На южном участке фронта, действуя против немецкой группы армий «Юг», русские, по словам Гелена, усиливали нажим на Будапешт, двигаясь в северо-западном направлении и приближаясь к границам Австрии. Далее к востоку и северо-востоку, высоко в горах и на северных отрогах Карпат, русские вели бои местного значения с 8-й немецкой общевойсковой, 1-й немецкой танковой и 1-й венгерской армиями, которые занимали выгодные позиции: с тыла их прикрывали крутые склоны карпатского горного хребта. Предвидя ожидавшие их на данном участке трудности, русские сконцентрировали основные силы на 2-м и 3-м Украинских фронтах, где столкнулись с определенными осложнениями.
Затем Гелен перешел к положению дел на рубеже между Карпатами и Варшавой. В ходе мощного наступления, которое позволило русским пройти от Могилева через Минск и Брест-Литовск до стен Варшавы и которое закончилось для Германии еще более крупной катастрофой, чем Сталинградская битва, противник сумел захватить и прочно удерживает на западном берегу Вислы три плацдарма.
Именно этим плацдармам, расположенным в районе городов Варка, Пулавы и Баранува, в 60-200 километрах к югу от Варшавы, уделил особое внимание Гелен. Затем он подчеркнул, что действия 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов вышли далеко за рамки обычного тактического маневра и приобрели размах генерального сражения; коснулся Гелен и ситуации на других участках Восточного фронта и, заметив некоторую мою растерянность от услышанного, добавил:
– Боюсь, что именно так развиваются сейчас события.
С окончанием моего первого урока лейтенант Вессель, ведающий у Гелена вопросами комплектования кадров, представил меня новым коллегам и показал мне сектор Восточного фронта, за который мне предстояло отвечать. Речь шла об отрезке между Карпатами и местом впадения реки Нарев в Вислу, где русские захватили три плацдарма у городов Варка, Пулавы и Баранува. В данной полосе наступления противника оборону держала группа армий «Центр» в составе 9-й и 17-й общевойсковых и 4-й танковой армий.
Увиденное и услышанное мною в этот день на главном командном пункте сухопутных войск не давало мне уснуть почти до самого рассвета. За все годы на фронте я никогда не терял присутствия духа, всегда знал, как мне поступить и что делать в самой, казалось, безвыходной ситуации, ибо в ожесточенной схватке все мое внимание, вся энергия неизменно концентрировались на одном: как одолеть врага и не погибнуть самому. Но нынешнее мое положение выглядело иначе: я больше не являлся непосредственным и активным участником событий, а был всего лишь пассивным наблюдателем. И было очень и очень непросто освоиться в этой новой для меня ситуации, недаром мне пришлось пережить приступ глубочайшей, но, к счастью, кратковременной депрессии. В течение нескольких последующих дней – до официального утверждения меня в должности – я присутствовал на внутренних совещаниях, слушал доклады об обстановке на фронтах и знакомился с моими новыми служебными обязанностями. Гелен еще раз пригласил меня к себе и, беседуя со мной, подробно обрисовал потенциальную ударную мощь русских, скрупулезно перечислил имеющиеся в нашем распоряжении вооруженные формирования и материальные ресурсы. При этом он опять остановился на важном значении трех упомянутых ранее плацдармов русских на Висле, предсказывая, что судьба всего Восточного фронта непременно решится именно на этих стратегических участках в ходе зимней кампании. По полученным его ведомством сведениям, русские, захватив плацдармы, не теряли времени даром; они немедленно перебросили сюда солидные подкрепления и создали прочную оборону. Все наши попытки ликвидировать плацдармы потерпели неудачу главным образом потому, что действовали мы недостаточно настойчиво и слишком малыми силами. Русские даже успели после месяцев летнего наступления несколько улучшить свои позиции в отдельных местах и расширить территории плацдармов.
В июне союзные войска высадились в Нормандии, и в развернувшихся там сражениях германские войска понесли серьезные потери; это вынудило Верховное командование вермахта перебросить на вновь открывшийся театр военных действий дополнительные воинские части, в первую очередь элитные танковые дивизии. Постоянные требования Сталина относительно открытия второго фронта заставляли немецкое командование держать во Франции значительные силы, которых как раз и не хватило, чтобы отбросить русских за Вислу и создать на этой реке непреодолимый заградительный вал.
Впечатляющее и темпераментное описание Геленом сложившейся ситуации на Восточном фронте отражало глубину переживаемого им, начальником военно-разведывательного и аналитического управления, внутреннего конфликта, быть может даже трагедии. Он день за днем всю свою энергию без остатка отдавал разведывательной работе против русских, хотя хорошо знал о пренебрежительном и недоверчивом отношении Гитлера к его информации и о нежелании прислушиваться к выводам и рекомендациям руководимого им ведомства. Гелен вовсе не принадлежал к преданным сторонникам Гитлера, скорее наоборот, но, как солдат, он исполнял свой долг и, не жалея ни сил, ни времени, организовывал разведывательные мероприятия против русских.
Повседневная работа управлений Генерального штаба регулировалась порядком проведения совещаний в ставке Гитлера, на которых представители всех трех родов войск докладывали фюреру об обстановке в зоне их внимания. За сухопутные войска докладывал обыкновенно генерал Гудериан. Готовясь к выступлению у Гитлера, он проводил с соответствующими работниками Генерального штаба свое собственное совещание, на котором получал самую свежую информацию о последних событиях на фронтах. Это позволяло ему не только эффективно руководить подведомственными департаментами, но и компетентно высказывать Гитлеру хорошо обоснованные предложения. В то утро, о котором пойдет речь, совещание у фюрера было назначено на 11 часов, а потому у Гелена мы собрались уже в 10. Чтобы успеть со своими выкладками, на работу мы явились ровно в 7 часов. Нужно было просмотреть отчеты штаба группы армий «Центр» о действиях противоборствующих сторон в течение прошедшей ночи, нанести на карты последние сведения о расположении и передвижении частей Красной армии и иные важные детали. Кроме того, пришлось проконсультироваться с некоторыми отделами военно-воздушных сил и получить нужную информацию в других военных и гражданских организациях и учреждениях.
На фронте разведывательную информацию добывали различными способами: засылали в тыл противника небольшие группы специально подготовленных бойцов, организовывали разведку боем, даже прислушивались к характерным шумам в полосе действия противника, стараясь определить их происхождение. Кроме того, обстоятельно допрашивались военнопленные и перебежчики, проводились беседы с гражданскими лицами, контролировались радиопередачи и телефонные переговоры противника, напрямую или путем параллельного включения; специальными самолетами забрасывались в глубокий вражеский тыл агенты из дивизии «Бранденбург» или специальных центров обучения для выполнения особых заданий, однако возвращаться им приходилось уже пешком через линию фронта. По разным каналам поступали также сведения о перевозках по железной дороге живой силы и техники и о выпуске военной продукции промышленными предприятиями. Фронтовая авиация снабжала нас аэрофотосъемками передовой линии обороны русских и непосредственно примыкающей к ней территории; эти фотографии фиксировали маршруты передвижения и места сосредоточения воинских частей противника, мосты и дороги, существующие и находящиеся в стадии строительства, аэродромы, стационарные и полевые, артиллерийские позиции и множество других полезных вещей. Все эти разрозненные детали сложной и красочной головоломки мы должны были собрать вместе, вставляя кусочек за кусочком, чтобы получилась стройная и ясная картина реальной обстановки на текущий момент. На основании получаемой таким образом информации управлению Гелена всегда удавалось заблаговременно узнавать и загодя предупреждать руководящие органы вермахта и государства о готовящейся мало-мальски крупной операции русских.
Гитлер, однако, постоянно и упорно отрицал надежность подобных методов сбора сведений, хотя в большинстве случаев с заключениями Гелена соглашались высокопоставленные и заслуженные военные, прошедшие отличную подготовку на курсах Генерального штаба и прекрасно сознающие, что без хорошо налаженной разведки успешно вести войну невозможно. Гитлер мнил себя великим стратегом, и первоначальные легкие успехи позволили ему укрепить веру в собственную полководческую гениальность. Он никак не мог смириться с мыслью, что какие-то обстоятельства в силах повлиять на его непревзойденное дарование руководить масштабными военными кампаниями. В этом крылась одна из причин наших серьезных неудач на фронтах и сокрушительного поражения на востоке.
В периоды стремительных наступлений русских на долю управления Гелена выпадало особенно много работы. Кроме утреннего, проводилось еще вечернее совещание, и мы постоянно были готовы в любой момент представить требуемую информацию. А это означало, что нам приходилось трудиться вплоть до позднего вечера. Но и после этого всегда нужно было срочно что-то доделать, а потому нередко раннее утро заставало меня за письменным столом.
Я полностью зависел от телефона, и если в период крупного наступления телефонная линия оказывалась перегруженной, заблокированной или разрушенной, то ситуация становилась критической, особенно в дневное время. Фронтовые части обычно находились в непрерывном движении и зачастую не имели времени подготовить и переслать очередные отчеты, и мне волей-неволей приходилось выискивать иные, альтернативные источники информации. Меньше возникало трудностей ночью. Мы, как правило, не очень полагались на сухие доклады лишь с перечислением голых цифр и фактов, которые почему-либо не вызвали доверия. В подобных случаях мы обычно стремились проверить информацию путем личных бесед по телефону и, получив более полную картину происходящего на фронте, лучше подготовиться к утреннему совещанию у фюрера.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента