Герн Кэндис. Леди, будте плохой

   – Пожалуйста, Джон, вы знаете, что мне не нравится, когда вы пренебрежительно говорите о епископе. Он был хорошим человеком. Он провел всю свою жизнь, делая людям добро. Одно только то, что его политические и общественные взгляды были более консервативны, чем ваши либеральные мнения, не делает его плохим человеком.
   – А был ли он добр к вам? – Рочдейл окинул ее своим проницательным синим взглядом, как будто мог заглянуть прямо в душу. – Он сделал вас счастливой?
   – Конечно, – ответила она, пожалуй, слишком быстро, – Знакомство с ним было для меня благословением, а замужество – большой честью. Он сделал меня очень счастливой.
   Его брови резко взлетели вверх.
   – Как его маленькую помощницу? Можете ли вы честно сказать, что вам нравилась рабская покорность ему и его работе больше, чем самостоятельное управление Марлоу-Хаусом и фондом вдов? Готов поспорить, этот старик никогда не позволил бы вам быть самостоятельной женщиной.
   Вот опять это. Знакомая литания. Он, кажется, верит, что если Грейс действительно станет «самостоятельной женщиной», то эта новая, освобожденная женщина с радостью прыгнет в его постель.
   – Он хотя бы позволял вам иметь свое собственное мнение? – настаивал Рочдейл. – Хоть о чем-нибудь?
   Честно говоря, нечасто. Но это личное дело и вообще никак не касается Рочдейла.
   Он презрительно усмехнулся ее молчанию.
   – Я так и думал, что нет. Правда в том, что он взял еще не сложившуюся, податливую юную девушку и слепил из нее идеальную епископскую жену, публичный образец своих поучений. Но еще не слишком поздно разбить эту форму и начать лепить заново. К счастью, вы все еще молоды и можете…
   – В прошлом году мне исполнился тридцать один год. Не такая уже и молодая.
   – Боже мой! Такая старая карга? – Он театрально поежился. – Не могу понять, что привлекает меня в такой иссушенной временем старой вешалке. Вы чрезвычайно хорошо сохранились, моя дорогая.
   Она улыбнулась:
   – Возможно, потому, что не вела распутную жизнь.
   Он поморщился:
   – Прямое попадание. Вам обязательно напоминать, что моя морщинистая старая физиономия демонстрирует каждую минуту из моих тридцати четырех лет? Тогда как вы сидите тут в своей безупречной, аристократической, нестареющей красоте.
   Она тихонько усмехнулась и сказала:
   – Я не безупречна, не аристократична. Вы не знали этого? В отличие от вас я происхожу из очень простой семьи.
   – Правда?
   – Да. Моя мать была дочерью фермера, а отец – деревенским викарием в Девоне, дед по отцу был десятником на руднике и заработал на богатой жиле достаточно денег, чтобы послать своего сына в школу. Папа читал в церкви и начал свою карьеру с самого низа, младшим викарием.
   – Значит, ваша матушка была красавицей, пусть и не благородных кровей. Но вернемся к моей мысли, я только хотел сказать, что вы еще достаточно молоды, чтобы…
   – Я знаю, что вы хотели сказать. Нет необходимости повторять это. Я понимаю вашу точку зрения, Джон, действительно понимаю. Вы не должны повторять это мне так громко и так часто. А теперь тише. Музыканты готовы начать.
   Пока они слушали музыку или пытались слушать, слова Рочдейла звучали в ее ушах, заглушая все остальные звуки. Он был единственным человеком, который когда-либо осмелился в ее присутствии критиковать епископа. Грейс продолжит защищать мужа и его наставления. Это ее долг перед ним. Но все чаще и чаще она заставала себя за размышлениями, а вдруг епископ на самом деле манипулировал ею, наивной девочкой с податливым характером, чтобы создать из нее собственное творение. Несомненная правда, он учил ее, как должным образом вести себя на публике и дома. Даже в спальне. Неужели он уничтожил все, что было живой юной Грейс Ньюбери, чтобы создать холодную, сдержанную миссис Грейс Марлоу?
   Нет, он этого не смог. Она улыбнулась себе, поняв, что под грузом одиннадцатилетнего предусмотрительного брака и трехлетнего непорочного вдовства все еще жива та полная жажды жизни юная девушка. Неудивительно, что они с Рочдейлом стали такими хорошими друзьями. Они во многом так похожи. Каждый из них потерял юного себя и стал кем-то совершенно другим. Возможно, они помогут друг другу выпустить на свободу тот юношеский идеализм, который так долго был спрятан.
   Или уже слишком поздно?
   После того как музыканты закончили играть и молодая певица-сопрано спела две прелестные арии, гостям, расположившимся в гостиной и на террасе, подали чай и бренди. Рочдейл повел Грейс наружу, в очаровательный сад Вильгельмины, подальше от огней дома и бумажных фонариков, развешанных на деревьях. Она знала, чего он хочет, и тоже этого хотела. Он не целовал ее с того дня в Марлоу-Хаусе, хотя они виделись несколько раз. Это была их первая возможность побыть наедине, а гости Вильгельмины не из тех, кто будет судить или сплетничать. Или шпионить.
   Грейс позволила ему отвести себя в дальний угол сада, Рочдейл остановился и прислонился спиной к стволу большого дерева. Лунный свет падал сквозь листву на резкие черты лица. Господи, ну почему его глаза такие синие? Синие, как море. Море, в котором она могла бы утонуть. Умереть.
   Он взял ее за руки и мягко притянул к себе:
   – Я хочу поцеловать вас, Грейс.
   – Я знаю.
   – Вы позволите?
   – Нет.
   Его глаза расширились, он был явно поражен.
   – Почему нет? Ведь прошло уже столько времени, и я изголодался по вас. Почему я не могу поцеловать вас?
   Она улыбнулась:
   – Потому что это я собираюсь поцеловать вас.
   – Правда? – Он улыбнулся, и ее колени вдруг ослабели. Это была не безнравственная улыбка, не улыбка негодяя. Это была настоящая улыбка, от которой засветились его глаза, а в их уголках появились морщинки, улыбка, смягчившая его надменное высокомерие. Улыбка, заставившая ее захотеть полюбить его, совсем чуть-чуть.
   – Да, правда.
   – Ну тогда чего же вы ждете?
   Она обняла его за шею, а он скользнул руками на ее талию. Но не притянул Грейс к себе, а подождал, чтобы она сделала следующий шаг. Она улыбнулась, положила руку на его затылок, потянула его вниз, к себе, и поцеловала.
   Вспоминая все, что ей больше всего нравилось в его поцелуях, она пыталась дать ему такое же наслаждение. Сначала она легко провела губами по его губам, пощипывая и пробуя. Она целовала верхнюю губу, уголки рта и наконец вобрала его нижнюю губу в свои губы и нежно всосала. Он застонал и, точно так же как не один раз делал он, Грейс воспользовалась его слегка приоткрытыми губами и скользнула языком внутрь. Его язык жадно встретил ее, и они закружились в танце чистого наслаждения.
   Поцелуй стал битвой за контроль, когда сначала Рочдейл, а потом Грейс главенствовали губами и языком. И руками. Она водила руками по его спине и плечам и не вздрогнула, когда он накрыл ладонью ее грудь.
   Они целовались и целовались, казалось, целую вечность, хотя более вероятно, всего несколько минут. Когда они разошлись, услышав поблизости голоса, оба тяжело дышали.
   Он приблизил губы к ее уху.
   – Спасибо, Грейс. Это был лучший поцелуй, который мне когда-либо дарили.
   Она громко рассмеялась. Боже мой, он как опьяняющее зелье. Но ведь у него же было много практики. И все же сознание, что он хочет ее как женщину, как любовницу, не переставало быть открытием, которого она никогда в своей жизни не ожидала.
   Она знала, каким будет следующий шаг. Но готова ли она сделать его?
   В ту ночь ее сны были полны Рочдейлом. Сначала они стояли и целовались, полностью одетые. Потом благодаря непоследовательности снов она вдруг оказалась в его объятиях обнаженной – обнаженной! – они лежали вместе в ее постели. Он улыбался, накрывая ее волосами плечо, и медленно расчесывал пальцами их золотую массу. Он зарывался лицом в ее волосы, вдыхал их аромат, терся о них щекой и набирал их полные горсти. А потом целовал ее шею. Он целовал ее везде, в местах, о которых она только слышала от «веселых вдов», брал ее грудь в рот и сосал. Она изгибалась в кровати, желая больше, желая вползти прямо в него, она запускала пальцы в его черные волосы. А потом ее руки обнимали его обнаженную спину – Господи, он тоже был обнажен! – когда он толчком входил в нее. Снова, и снова, и снова. Это делалось не быстро, как с епископом, а медленно и глубоко и не похоже ни на что.
   И она выкрикивала его имя:
   – Джон. Джон. Джон!

Глава 12

   – Ты понимаешь, что я имею в виду, Марианна? Ты говорила, что сначала боялась.
   – Я бы сказала, что скорее беспокоилась, чем боялась, – ответила Марианна. – И была более чем слегка изумлена.
   Грейс и Марианна прогуливались рука об руку по дорожке, ведущей к Хорсгардз-Парейд, плац-параду королевской конной гвардии, пользуясь солнечной погодой и наслаждаясь прогулкой в парке. Они только что посетили выставку картин в Большом зале Спринг-Гарденз, где Общество художников маслом и акварелью выставляло свои работы. Марианна обожала акварели – в ее доме на Брутон-стрит была превосходная коллекция, она уже несколько лет была постоянной покровительницей общества. Сегодня Марианна вслух выражала свое разочарование тем, что члены общества, которые первоначально объединились, чтобы поддерживать усилия только акварелистов, в прошлом году включили в свои выставки картины маслом.
   – Нас просто недостаточно много, – говорила она, – при умеренном интересе публики к акварелям. Большинство любителей живописи предпочитают более яркие масляные краски. Общество было вынуждено либо представлять на своих выставках картины маслом, либо вообще самораспуститься, что они и делали на короткое время в прошлом году. Но это уже другое. Я скучаю по старым выставкам на Бонд-стрит с залами, до отказа заполненными нежными акварелями, и ничем больше.
   Сегодня она купила две картины, обе – пейзажи.
   Как Грейс ни нравилось смотреть на картины и слушать размышления подруги о стиле и технике, не по этой причине она приняла приглашение Марианны составить ей компанию. После встречи с Рочдейлом в саду Вильгельмины, не говоря уже о смущающе ярком сне, который за ней последовал, Грейс понимала, что вступает на дорогу, которая неизбежно приведет ее в постель Рочдейла. И эта мысль одновременно завораживала и пугала ее. Ей нужно было с кем-то поговорить, с кем-то, кто поймет внутреннее смятение от распутного поведения, которое было ей так несвойственно.
   – Я хочу тебе кое в чем признаться, – сказала Марианна, – потому что уверена, что это поможет тебе понять причину моей тревоги. Когда Пенелопа впервые заговорила о своих романах, я была потрясена. Я понятия не имела, что в спальне происходят такие вещи.
   Грейс подняла брови:
   – Правда? Я думала, что вы с Дэвидом… что у вас… я хочу сказать, то, как ты радостно приняла пакт Пенелопы и с таким энтузиазмом принялась искать любовника, я решила, это потому, что…
   – Потому что мне было любопытно. Как ни хорош был наш брак с Дэвидом, я никогда не испытывала ничего из того, что описывала Пенелопа. Когда Беатрис намекнула, что ее брак с Сомерфилдом был таким же страстным, я поняла, что пропустила что-то основополагающее, и поняла, что хочу испытать это. Теперь я понимаю, что в моем браке с Дэвидом действительно недоставало чего-то очень важного, что наши супружеские отношения были… ну, если быть совсем честной, они были почти целомудренными. Конечно, между нами была любовь, но не было физической страсти. С Адамом у меня есть и то и другое. Это более полные отношения, и я никогда в жизни не была так счастлива.
   Грейс молчала, обдумывая слова подруги. Казалось правильным, что брак должен включать в себя и любовь, и страсть, что муж и жена должны делить… все. И все же епископ учил ее другому.
   Величественная громада Хорсгардз и здание Казначейства возвышались слева от нее, а сады Карлтон-Хауса простирались справа, но Грейс не обращала на них внимания, в очередной раз обдумывая все, что епископ говорил о подобающем жене поведении. Стал бы он презирать Марианну за то, что она физически удовлетворена в браке?
   – Но, возвращаясь к твоему вопросу, – сказала Марианна, прерывая размышления Грейс, – да, сначала было немного страшно, что в моем теле столько совершенно новых ощущений. Чувствовать, что я не могу контролировать свои собственные реакции, как будто мое тело обладает собственным разумом, если ты понимаешь, о чем я говорю.
   – Да! Именно так я себя чувствую с Джоном. С лордом Рочдейлом. Это так смущает меня! Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного, и все же я… мне нравится это, хотя я знаю, что неправильно позволять себе чувствовать такое.
   – О чем ты говоришь? Как это – неправильно?
   – Я знаю, что грешно поддаваться страсти такого рода. Это непростительная слабость, которую я должна контролировать. Но на этот раз я не могу. И хуже того, я вдруг поняла, что мне все равно. Я готова согрешить.
   Марианна остановилась и, склонив голову набок, повернулась к Грейс.
   – Это… Прости меня, Грейс, но это то, что говорил тебе епископ? Что грешно испытывать физическую страсть?
   Грейс кивнула, вдруг смутившись от этого разговора.
   – Даже наедине с ним, – продолжила Марианна, – было неправильно отвечать на… на физическую близость?
   Грейс снова кивнула.
   – Добродетельная женщина не поддается низменным инстинктам, не позволяет себе испытывать сладострастных чувств любого рода, – произнесла она едва слышным шепотом, цитируя слова, которые епископ говорил в их первую брачную ночь.
   На лице Марианны отразились смятение и испуг, и она взяла Грейс за руку.
   – О, моя дорогая. Я так сожалею. Если бы он все еще был жив, я держала бы свое мнение при себе, хотя мне бы ужасно хотелось свернуть его святую шею. Но поскольку он умер, я возьму на себя смелость сказать, что он был не прав. Конечно, он был благочестивым, набожным человеком. Но он ошибался, Грейс. Очень ошибался. Нет ничего грешного в том, что мужчина и женщина делают вместе. Ничего грешного, если они любят друг друга. Это радостно, и естественно, и хорошо. И они делят удовольствие, они испытывают его вместе. Неправильно, когда мужчина получает удовольствие, а женщина подавляет свои эмоции. Это несправедливо в отношении обоих. О, Грейс, неудивительно, что ты в таком смятении!
   Марианна притянула Грейс к себе, они стояли плечо к плечу, все еще сжимая руки. Губы Грейс слегка задрожали, и она яростно заморгала, чтобы сдержать угрожающие вот-вот пролиться слезы. Господи, в последнее время она стала такой эмоциональной. Она опустила лицо, чтобы за полями шляпки спрятать свое замешательство. Она вспомнила молодую девушку, жаждущую разделить брачное ложе со своим прекрасным новым мужем и так униженную им. Она провела десять с лишним лет, стараясь исправить тот свой промах, делая себя образцом женской добродетели.
   До тех пор, пока не встретила Рочдейла.
   – Я вот думаю… – Она умолкла, чтобы справиться со своим голосом, который вдруг стал тонким и дрожащим. Она сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем продолжить. – Я все время думаю… не мог ли он… вдруг он ошибался. Я думаю о тебе, Беатрис и Пенелопе и не могу поверить, что он посчитал бы любую из вас грешной. Конечно, он не одобрил бы Вильгельмину, но не вас. И все же вы…
   – Мы делаем то, что он считал греховным.
   – Да.
   Марианна неодобрительно прищелкнула языком.
   – Ох, Грейс, я изо всех сил пытаюсь не сказать что-нибудь плохое о епископе. Я считаю себя доброй христианкой. Я каждое воскресенье хожу в церковь. Я занимаюсь благотворительностью, я добра к детям и животным. Я не лгу, не жульничаю и не краду. Я считаю, что я хороший человек. И не буду грешной только потому, что получаю наслаждение с мужчиной, которого люблю.
   Конечно, она права. Ни одна из ее подруг не грешница. Это могло означать только одно.
   – Он ошибался, так ведь? Епископ был не прав.
   – Да, Грейс, он был не прав.
   Мысли Грейс вернулись к тем первым дням брака, когда ее заставляли чувствовать себя такой развращенной из-за того, что она поддавалась чувствам, которые, как она теперь подозревала, были совершенно естественными. Грейс хотелось ненавидеть епископа за это, за то, что он сделал с ней такое. Но она не могла. Ее муж не был подлым или злым. Он был добрым человеком. Он просто верил в то, что проповедовал, искренне верил и жил в соответствии со своими убеждениями.
   – Ты теперь понимаешь это, да, Грейс? Ты понимаешь, как он ошибался?
   – Да. Да, понимаю. – Она не могла больше сдерживать слезы, которые уже бежали по ее щекам. – Епископ, пусть Господь упокоит его душу, верил, что был прав, но он ошибался. Насчет тебя. Насчет меня.
   – Пообещай мне, что не забудешь об этом.
   Такое прозрение будет трудно забыть: то, что епископ был уверен, что ее естественные страсти были признаком слабости и греховности, не делало его убеждения правдой. Его понимание Писания заставило его верить, что женщины слабы, что их врожденная слабость символизируется предательством Евы, у которой не хватило силы сопротивляться дьяволу. Это была его пылкая вера, но только вера. Вера, а не действительность. Грейс пожалела, что в юности не была сильнее, не была менее уязвимой для заявлений епископа. Она и тогда в глубине души знала, что не безнравственна, И все же она позволила этому красноречивому человеку заставить чувствовать себя именно такой.
   Как грустно, что он не смог принять ее такой, какой она была, не пытаясь слепить из нее то, чем она никогда не могла бы быть.
   – Я обещаю, что не забуду, – сказала она. Марианна все еще держала ее за руку, и Грейс благодарно сжала ладони. – Даже когда я буду с Рочдейлом и он будет заставлять меня чувствовать себя слабой от желания, я, буду помнить, что епископ ошибался во мне, что я не грешная и не безнравственная и что такое чувство совершенно естественно.
   Марианна просияла:
   – Молодец, Грейс. О, какая же ты молодец! Мне больно думать, что ты считала себя грешной и безнравственной. Слава Богу, что ты еще достаточно молода, чтобы все исправить.
   Грейс усмехнулась сквозь слезы:
   – Именно это все время говорит мне Рочдейл, я достаточно молода, чтобы начать заново и изменить свою жизнь. Что мне нужно перестать быть вдовой епископа и стать просто Грейс Марлоу.
   – Он прав.
   – Наверное, прав. И ты тоже. Все вы. Я должна попытаться отбросить подальше одиннадцать лет епископских наставлений и научиться принимать свои собственные решения, основанные на моей совести.
   – Браво, Грейс! Не могу высказать, как я рада слышать от тебя эти слова. И благослови Бог Рочдейла за то, что он побуждает тебя искать свой собственный путь.
   Иногда Грейс думала, вдруг все его слова о том, что она должна найти себя, это не более чем уловка, чтобы завлечь ее в постель. Потому что очень маловероятно, чтобы вдова епископа сдалась, зато Грейс Марлоу легко может капитулировать.
   – Итак, похоже, Рочдейл стал твоим другом, – сказала Марианна. – И теперь вы думаете стать любовниками?
   – Это то, чего он с самого начала хотел. По крайней мере я сделала такой вывод. Зачем еще ему преследовать меня?
   – А ты? Ты чего хочешь?
   Грейс снова вспомнила о своем сне, о том, что была обнаженной в его объятиях и он занимался с ней любовью.
   – Я очень хочу этого. О, Марианна, я все время думаю об этом. Но тот ли он мужчина? Не лучше ли мне подождать кого-то более респектабельного?
   Марианна рассмеялась:
   – Маловероятно, что кто-то более респектабельный заставит тебя чувствовать такое. Думаю, дурная репутация – это часть его шарма.
   – Но все эти слухи и скандальные истории. Дуэли. Азартные игры. То дело с Сереной Андервуд. Я понимаю, что в нем есть не только это. Я видела его доброту и участие, его щедрость, его ум. Я знаю, что он не совсем плохой. И все же это беспокоит меня. Особенно женщины. Ты беспокоилась об этом, когда встречалась с Адамом?
   – Конечно, беспокоилась, – широко улыбаясь, ответила Марианна. – Я беспокоилась, что не смогу соответствовать всем тем другим женщинам. Как и ты, я была, по существу, неопытной, хотя и побывала замужем. Мы с тобой отличаемся от Беатрис и Пенелопы, которые знали, чего ожидать, знали, что делать. – Она усмехнулась. – Но есть и преимущество, когда берешь в любовники опытного распутника. Он точно знает, что делать, и будет счастлив научить тебя. Ты можешь поверить мне, Грейс. Выгоды его распутной жизни перевесят недостатки. А что до всего остального, неприятных сплетен и всего прочего, ты должна решить, насколько они важны для тебя, потому что я более чем уверена, что большинство сплетен – это правда.
   Грейс вздохнула:
   – Я тоже это подозревала.
   – Думаю, в этом вопросе ты должна послушаться мудрого совета Вильгельмины. Если ты решишь взять Рочдейла в любовники, хорошенько позаботься о своем сердце. Он может подарить тебе ни с чем не сравнимое наслаждение, но помни, каков он с женщинами. Он никогда не остается с женщиной долго и может быть бессердечным, когда заканчивает отношения.
   – Вильгельмина говорит, это из-за того, что он не любит женщин и не доверяет им. Интересно, правда ли это. Он говорит… он говорит, что я ему нравлюсь.
   – Просто будь осторожна, Грейс. Поскольку я не услышала от тебя, что ты влюблена в него, я положусь на силу твоего характера, которая сможет вынести все, что бы ни случилось.
   Влюблена ли она в него? Были моменты, когда она думала, что такое возможно, но, наверное, это просто похоть, и ничего больше.
   – Я ценю твою уверенность во мне, Марианна. И очень благодарна за твой честный совет. Я была смущена и сбита с толку как никогда в жизни. Я все еще не уверена, что готова завести любовника, Рочдейла или кого-либо другого. В конце концов может оказаться, что я просто не захочу сделать этот шаг. Понимаешь, пристойность поведения прививалась мне с колыбели, задолго до того, как я встретила епископа, и сейчас она уже во мне до мозга костей. Но что бы ни случилось, ты помогла мне сделать это менее волнительным решением, понять, что я не должна придавать столько значения некоторым вещам, которым меня учил епископ. Я буду следовать инстинктам – своим собственным инстинктам, не его – и делать то, что кажется правильным.
   Марианна порывисто обняла ее. Поля их шляпок столкнулись, и обе подруги расхохотались.
   – Я так горжусь тобой, Грейс. Ты проделала такой долгий путь к осуществлению тоста Пенелопы.
   Благодаря Рочдейлу, который, впервые в жизни заставив ее почувствовать себя женщиной, заставил подвергнуть сомнению вещи, которые она долгое время принимала как нечто само собой разумеющееся.
   Подруги продолжили прогулку в сторону плаца, где тесным строем маршировали солдаты. Грейс взяла Марианну под руку, благодарная, что у нее есть хорошая подруга, готовая рассказать ей правду, не важно, насколько неудобна эта правда. Каким был бы ее брак с епископом, если бы у нее была такая подруга раньше?
   – Я сделаю еще один дерзкий шаг, – сказала Грейс, – к тому освобождению, о котором говорила Пенелопа. Я поеду сегодня вечером в оперу. С Рочдейлом.
   Глаза Марианны расширились.
   – Ты готова публично объявить о связи с ним?
   Грейс пожала плечами:
   – Нас уже видели танцующими на балах и разговаривающими на вечеринках. Никто не удивится, увидев нас вместе в опере.
   – Но он будет сопровождать тебя. Ты приедешь с ним и уедешь с ним, а не встретишься случайно, как это было бы на вечеринке. Могут начаться разговоры.
   – Могут. Завтра утром Маргарет наверняка будет у моего порога. Но даже если Рочдейл и я никогда не станем любовниками, он – мой друг, и я не стыжусь этого. Мне нравится думать, что моя репутация достаточно безупречна, чтобы выдержать появление вместе с ним на публике.
   Марианна выгнула бровь.
   – Возможно, его репутация улучшится, когда его увидят с тобой.
   Грейс рассмеялась:
   – Ему это не понравится. Он часто советует мне не пытаться изменить его. Ему нравится репутация отъявленного негодяя.
   – Да, он действительно изменил тебя, – сказала Марианна, в ее темных глазах плясали веселые искорки. – Кто знает? Ты можешь стать самой веселой из «веселых вдов». Я никогда и не мечтала увидеть тебя, самую «туго зашнурованную» из всех нас, распустившей шнурки, позволившей себе немного свободы, но я так рада, что ты это сделала.
   И Грейс тоже была рада этому.
 
   Как минимум дюжина пар театральных биноклей была направлена на ложу Рочдейла в «Ковент-Гарден». Другие проявили свое любопытство не так явно. И все же Грейс сидела рядом с ним, холодная и спокойная, внешне никак не тронутая суматохой.
   – Вы очень хорошо справляетесь с этим, моя дорогая, – сказал Рочдейл.
   Она повернулась к нему и улыбнулась:
   – Возможно, они просто восхищаются моим платьем.
   Он улыбнулся:
   – Да, наверное, так оно и есть. Как глупо с моей стороны предполагать другое. Сегодня вы выглядите потрясающе. Платье великолепно. Какой яркий оттенок цвета, и в то же время спокойный и скромный по стилю наряд, подобающий уважаемой даме. Платье прекрасно подходит к этому случаю. И идет вам.
   Платье было девственно-белым, из мягкой шуршащей ткани с блестящим отливом. Низко вырезанный корсаж закрывал прозрачный белый шелк, заканчивающийся высоко у горла кружевом. Если посмотреть поближе, что Рочдейл, разумеется, и сделал, под шелком можно было заметить смутную тень там, где сходились округлости грудей. Для случайного или далекого зрителя Грейс казалась очень пристойно закрытой до самого горла. Край прямоугольного выреза корсажа, так же как и подол, были украшены полосой яркой разноцветной вышивки. Поверх платья Грейс надела бордовый плащ с высоким воротником, украшенный такой же яркой вышивкой, что и платье. Это был наряд сдержанной элегантности. Рочдейл гордился своей дамой. Некоторые особо ярые ревнители приличий смотрели на нее неодобрительно за то, что ее ведет под руку такой мерзавец, но большинство джентльменов смотрели на него с завистью, ведь он ведет под руку такую красивую женщину.