Герролд Дэвид. Война против Кторра

   Все же оставлять что-нибудь в тарелке мне было не по себе. Старые привычки умирают с трудом. Если привык думать определенным образом, то продолжаешь думать так, даже когда так больше не имеет смысла думать?
   Хм.
   Я думал, как гусь? В самом деле? Я продолжал упорствовать в гусизме, потому что не знал, как поступать иначе? Это было очевидно для окружающих?
   Может, мне надо перестать быть собой на время и начать быть кем-нибудь еще - у кого не будет так много хлопот, как у меня.
   Я не был больше голоден. Я встал, отнес поднос к окошку и покинул интендантство.
   Может, у меня смешная походка. Дело в том, что я низкорослый, и качусь по полу, как колобок. Я выгляжу как гусь? Может, я смог бы научиться ходить иначе, если бы чуть выпрямиться и перенести центр тяжести с потрохов на грудь? - Бац! Я извиняюсь. - Я так увлекся походкой, что не глядел по сторонам, и врезался прямо в молодую женщину. Бумц!... - О - я очень извиняюсь!
   Это была Марсия. Тонкая девушка с большими темными глазами. Из автобуса. Полковник Паяц.
   - Привет..., - я искал слова. - Э-э, что вы здесь делаете?
   - Подкармливаю пса, мне дают остатки. - Она показала сверток, который несла.
   Я подержал для нее дверь. Она прошла, не сказав спасибо. Я следовал за ней.
   Она остановилась у дорожки: - Вы преследуете меня?
   Я покачал головой: - Нет.
   - Ну, тогда уходите.
   - Вы грубая, знаете?
   Она посмотрела равнодушным взглядом.
   - Вы не даете человеку даже шанса.
   Она мигнула: - Извините. Разве я знакома с вами?
   - Э-э, мы были вместе в автобусе, помните? Прошлой ночью?
   Она покачала головой: - Ничего не помню о прошлой ночи. Вы один из парней, трахавших меня?
   - Что? Нет... то есть, я... что?
   - Я совсем ему не нужна. Знаю, что думают люди, но он ни разу не дотронулся до меня. Ему нравится смотреть, как я делаю это м молодыми людьми, которых он выбирает. А потом ему нравится... ну, вы понимаете.
   - Почему вы остаетесь с ним?
   Она пожала плечами: - Не знаю. Мне некуда больше идти. Потом добавила: - Я в самом деле извиняюсь. Я совсем вас не помню. Была под кайфом прошлой ночью. Он достал голубые колеса. Не думаю, что делала это с кем-нибудь, но не совсем уверена. Вы были там?
   - Я же сказал. Мы были вместе в автобусе. Помните? Автобус в город?
   - О, да. Извините. Иногда я совсем не помню. Раз вы говорите... - Потом она отвернулась, нагнулась к земле и развернула свой пакет, открыв большую кучу мясных обрезков и костей. - Он любит это. Рэнгл!, - позвала она. - Ко мне! Сюда, Рэнгл, ко мне, а то я отдам все собакам! - Она снова повернулась ко мне: - Я не люблю порошок, но... ну, иногда это помогает. Понимаете? Иногда мне... одиноко. Понимаете?
   - Да. Понимаю.
   - Страшно, правда? Если знаешь, куда идти, есть еще много народа, но все они - толпы чужаков. Я нигде никого не знаю.
   - Понимаю, что вы имеете в виду. И все всегда кажутся такими возбужденными. Словно ускорилось социальное броуновское движение...
   Она глядела равнодушно. Не поняла.
   Я сказал: - Оттого, что теперь осталось мало людей, мы все двигаемся быстрее, чтобы забыться в разнообразии.
   Она уставилась на меня. Я сморозил что-то глупое? Или она не поняла? Она сказала: - Я хочу быть умной. Вроде вас. Но будешь умной - перестанешь быть нужной. Поэтому я перестала становиться умной. - Она глядела с болью. - Порошок страшно помогает. С порошком можно очень быстро стать глупой. - Она прикусила язык, словно сболтнула что-то ненужное. Снова громко начала звать: Эй, Рэнгл! Ко мне! Где ты? - Нотка нетерпения была в ее голосе. Она повернулась ко мне: - Он вам понравится. На самом деле это очень дружелюбный пес, я просто не знаю, где он сейчас.
   - О, ну... может, он застрял в автомобильной пробке или что-нибудь еще.
   Она не прореагировала на шутку. Снова повернула на меня взгляд широко открытых глаз: - Вы так думаете?
   - Вы все еще под порошком?, - спросил я.
   - О, нет. Не нюхала со вчерашнего. Мне это не нравится. Почему вы спрашиваете? - Прежде чем я ответил, она схватила меня за руку. - Я странная? Извините меня. Иногда я становлюсь странной. Бывает. Но никто не говорит мне, странная я или нет. Иногда это пугает меня - что я могу быть такой странной, что никто не хочет сказать мне об этом. Один раз кто-то достал порошок, а мне осталось только пищать, потому что у меня настало время и я не хотела рисковать кровотечением, мне было очень скучно. Они не понимают, почему я не хихикаю, вроде тех...
   - Да, - сказал я, - вы странная.
   Она посмотрела мне в лицо. Глаза были очень большими и очень темными. Она выглядела, как маленькая девочка. Она сказала: Спасибо. Спасибо, что сказали мне. - Она замигала и я увидел, как слезы набухают в ее глазах. - Я больше ничего не знаю, кроме того что люди говорят мне. Поэтому спасибо, что сказали мне правду.
   - Вы ненавидите меня?
   Я покачал головой.
   - Вы жалеете меня?
   - Нет. - На мгновение я вспомнил отца. - Нет, больше я никого не жалею. Это только убивает.
   Она продолжала смотреть на меня, но долго ничего не говорила. Мы стояли в сумерках Колорадо, пока звезды не взошли над головой. К западу горы были облиты слабым оранжевым сиянием. Теплый ветер пах медом и сосной.
   Молчание меж нами стало неудобным. Я начал думать, не должен ли извиниться за то, что был честен с нею. Наконец, она сказала: - Хотела бы я знать, куда убежал проклятый пес. Не похоже на него пропускать обед. Рэнгл! - Она казалась раздраженной, потом, словно стесняясь гнева, сказала: - Не знаю, почему я так расстраиваюсь, ведь в действительности это не мой пес. То есть, он просто бродячий. Я немного приручила его... - Потом она сказала: - ... но он единственный, кого я знаю, кто... ну, ему все равно, что я странная. Рэнглу все равно. Понимаете?
   - Да, понимаю. В эти дни всем нам кто-то нужен. - Я улыбнулся ей. - Потому что мы сами - все, что у нас осталось.
   Она ответила не сразу. Уставилась на бумагу с обрезками мяса. Над головами включилось уличное освещение, заполнив сумерки мягким сиянием. Когда Марсия наконец заговорила, голос был очень тихим. - Знаете, я отличала, что важно в жизни, а что нет. Быть красивой было важным. Я исправила нос - все лицо - потому что хотела быть красивой. Например, вы могли бы исправить эту шишку на носу...
   - Я попал в аварию на мотоцикле, - сказал я.
   - ... но внутри вы остались бы собой, правда? Ну, это и случилось со мной. Я переделала лицо, только после всего, я - все еще я. Мне кажется, это случилось и с миром. Мы остались теми, кем были в прошлом году, только наша внешность изменилась, а мы еще не знаем об этом. Мы не знаем, кем предполагаем быть дальше. Я нервничаю и пугаюсь все время, - сказала она. - Я имею в виду, что если я узнаю, кто я есть, а потом кто-то придет и скажет, что это не так, то кем же я буду после всего? Понимаете, о чем я?
   Я сказал: - Гуси. Мы хотим быть лебедями, а нам говорят, что мы гуси и даже не очень хорошие гуси.
   - Да, - сказала она. - Вот хорошо. Вы понимаете. Иногда мне хочется знать, есть ли кто в мире, кто чувствует, как я; иногда я даже нахожу таких, но всегда сюрприз - обнаружить, что я не совсем одинока.
   Она дрожала и я обнял ее: - Я понимаю.
   Она сказала нетерпеливо: - Я сейчас поняла, где Рэнгл. Он, наверное, появится завтра, улыбаясь и помахивая хвостом. Он настоящий шутник, но я не люблю волноваться. Может, вы видели его? Белый пополам с коричневым, почти розовым, очень лохматый, с большими шлепающими лапами, как будто в комнатных шлепанцах. Большие коричневые глаза и черный влажный нос.
   Да, я видел его.
   Из стеклянной кабинки над круглой комнатой.
   Вчера ночью. С Джиллианной.
   Он был на десерт.
   Я почувствовал спазмы в желудке. О, дерьмо. Как я должен преподнести ей это?
   Марсия взглянула на меня: - Вы что-то знаете?
   - Э-э, Марсия, я... э-э, не знаю, как сказать вам, но... Просто скажи правду, проговорил голос в моей голове. - ...э-э, Рэнгл мертв. Он, э-э... попал под машину. Это случилось вчера поздно ночью. Я видел. Он умер мгновенно. Я не знал, что это был Рэнгл, пока вы не описали его.
   Она покачала головой: - О, нет, это не он! Вы уверены, Джим? - Она исследовала мое лицо в поисках знака, что я ошибаюсь.
   Я с трудом сглотнул. Горло свело. Я вспомнил, что слышал в кабинке, как пес некоторое время попрошайничал возле интендантства. - Марсия, - сказал я, - Я уверен. Он был примерно вот такого роста, правда?
   Она медленно кивнула. Тяжело задышала, словно ей не хватало воэдуха. Потом закрыла лицо руками. Словно враз разбилась на тысячу кричащих кусочков и только давление рук удерживало их от разлета.
   Потом резко выпрямилась и ее лицо превратилось в маску. Когда заговорила, голос был неживым. - Со мной все в порядке. - Пожала плечами: - Он всего лишь пес. - Она снова превратилась в зомби.
   Я пристально смотрел, как она наклонилась и подняла пакет мясных обрезков, которые Рэнгл не будет есть. Она аккуратно свернула бумагу, подошла к ближайшей мусорной урне и бросила пакет туда. - Теперь мне больше не о ком заботиться.
   - Марсия, с заботой все в порядке. У всех есть о ком заботиться.
   - У меня нет, - сказала она и запахнула плащ, словно защищаясь от холода, но ночь была теплой и холода не было. Она прошла мимо, коснувшись меня, и двинулась прочь.
   - Марсия! - Она продолжала идти и я понял, что бессилен остановить ее. Чувство бессилия разгневало меня - то же чувство, когда отец уходил от меня навсегда. - Нет, черт побери! Я устал от людей, уходящих от меня! - Что-то сверкнуло, как в кинокадре, я пролетел пространство между нами и схватил ее руку. Я развернул ее к себе: - Брось это, - рявкнул я. - Это действительно глупо! Я уже видел, как бывало с другими! Ты начинаешь уклоняться от жизни, потому что она ранит! Каждый раз ты делаешь по шагу, но очень скоро это входит в привычку, автоматическую, и ты бежишь от всего. Конечно она ранит! Ранит настолько, насколько ты заботишься! И только это доказывает, насколько ты жива!
   - Уходи! Мне не нужны проповеди!
   - Правильно! Не нужны! Тебе нужен год в пробковой комнате!
   Она вырвалась, глаза стали дикими. - Замолчи!, - крикнула она. Я чувствовал ее руки-клешни.
   - Почему? Потому что это может оказаться правдой? Говоришь, что боишься быть странной, что можешь оказаться одной из этих леди с яичницей на щеках, но никто не хочет сказать тебе? Ну, так вот я тебе говорю! Если ты сейчас убежишь от меня, это будет первым шагом к яичнице!
   Она глядела, словно я ударил ее, мигая в сиянии уличных ламп. Напряжение спадало по мере того, как слова проникали глубже в сознание. Я почти видел, как они пронзали слой за слоем. - Я останусь, - сказала она, - я не хочу возвращаться.
   - Так не возвращайся. Не надо. Не возвращайся к тому, что делает тебя безумной. Думаешь, ты только одна такая? Мы все просто психи! Надо только оглянуться. Единственная разница, что мы не позволяем этому остановить нас. - Я добавил: - Надолго.
   - Но это больно!
   - Ну и что? Пусть больно! Именно так ты преодолеешь! То, что ты делала до сих пор, не привело к результатам, не так ли?
   Она кивнула, выдохнула, потом ее глаза набухли, она схватилась за мою рубашку, стиснула меня и начала всхлипывать. Я обнял ее теснее и склонился над ней, словно мог защитить ее от боли, только эта боль шла не извне, она бурлила внутри и прорывалась через ее глаза, нос и рот: - Это не честно! Не честно! Почему так много смерти!! Мне нужен мой пес!! О, Рэнгл, Рэнгл! Я хочу, чтобы ты вернулся! - Она рыдала и кричала в мою рубашку. Хватала глоток воздуха и рыдала снова. Слезы струились по ее щекам: - Это не честно! Все, что я любила - я не хочу любить никого больше! Я устала терять! Забота слишком сильно ранит! Я хочу покончить с ней! Я хочу моего пса!
   Я думал о людях, поймавших Рэнгла, и о том, что хотел бы сделать с ними. Марсия была права - это было нечестно. Они убили этого пса, а с виной и горем дело пришлось иметь мне! Почему я должен вычищать их мерзость?! Все их мерзости?!! Мои руки на спине Марсии сжимались в кулаки. Ее плечи приподнялись. Она закашлялась, я разжал кулаки и начал легонько похлопывать ее. Все в порядке, - сказал я, - все в порядке. Все прошло, это выход - хорошо поплакать. Это показывает, как сильно ты заботишься. Просто выплачь все, это по женски... - Я продолжал бормотать, пытаясь успокоить ее. Изумляло, как сильно она горевала по собаке. Теперь она просто плакала, или она оплакивала больше чем просто пса? Я держал ее и давал ей выплакаться. Два солдата прошли мимо, не останавливаясь. Посчитали само собой разумеющимся. Такие сцены стали теперь обычны.
   Марсия вздохнула и подняла глаза: - Джим?
   - Что?
   - Теперь я в порядке. Ты можешь идти.
   - О. Я извиняюсь.
   - Нет. Не надо. Спасибо тебе.
   - Пошли. Я провожу тебя до комнаты.
   - Окей.
   Мы шли в молчании. У нее была небольшая квартира во втором здании возле интендантства. Простая, но сносная.
   Войдя, она снова обняла меня и тесно прижалась: - Спасибо тебе, - сказала она. Я обнял ее и мы стояли так некоторое время.
   - Джим, - спросила она тихо, - хочешь любить меня?
   Я чувствовал запах духов в ее волосах, он кружил голову. Я не мог говорить, просто кивнул, потом склонился к ее лицу. Ее глаза были широко открыты, она была похожа на испуганную девочку, боящуюся, что я скажу да.
   Я сказал: - Да, - и ее глаза медленно закрылись. Она положила голову мне на грудь и я почувствовал, как ее тело расслабилось. Она была в порядке. Наконец, она поняла, что была в порядке. Потому что я был в порядке и сказал ей, что сказал.
   Я дотронулся до ее волос. Она была... такая крошечная, такая бледная, такая тонкая. Такая хрупкая. Такая теплая.
   Можно было наговорить тысячу вещей.
   Я не сказал ничего.
   Немного погодя мы пошли в постель.
   - Выключить свет?, - спросил я.
   - Лучше оставить.
   - О. Хорошо... окей.
   30
   Я плыл в стране После, двигаясь к стране Дремоты - пока внезапно не подскочил и сел в холодном поту: - О, дьявол!
   Марсия рядом со мной встревоженно повернулась: - Что? Что такое?
   - Мне надо идти, мне надо назад в отель! Который час? О, боже, почти полночь! Меня точно повесят!
   - Джим, ты в порядке?
   - Нет, нет! - Я уже надевал брюки. - Где мои ботинки?
   - Не уходи...
   - Мне надо! - Я перехватил ее взгляд - болезненное, потерянное выражение глаз - сел рядом и обнял ее. - Марсия, извини. Я хотел бы остаться здесь с тобой, но не могу. Я... у меня приказ. Я понимаю, выглядит, словно я бегу от тебя, но это не так. Пожалуйста, верь мне.
   - Я верю, - сказала она, но я чувствовал, как она напряглась в моих объятьях. Она потерла глаза. - Я не сержусь. Я к этому привыкла.
   Я склонился к ее лицу и поцеловал. - Я не такой, Марсия.
   - Да, понимаю. Никто не такой, только все убегают.
   Я начал искать рубашку. - Я убегаю не "от", я убегаю "к". Если бы ты знала...
   - Да, да. У тебя секретная миссия. Как у всех. - Она откинулась в постель и закатилась под одеяло, положив подушку на голову. - Просто уйди, Джим. Окей?
   Я присел рядом, натягивая ботинки. - Слушай, я вернусь, хорошо? Если я не опоздал. А хотел бы.
   - Не беспокойся, - невнятно проговорила она из-под подушки.
   - Марсия, пожалуйста, не злись на меня. Я хотел бы рассказать, но не могу. - Я наклонился поцеловать ее, но она не дала убрать подушку с головы. - Хорошо, будь по твоему.
   Я поехал в отель, чувствуя, как что-то пробивается из-под камней. Черт, чем сильнее я пытаюсь быть честным, тем хуже себя чувствую. Почему бы мне не быть просто дерьмом, вроде Теда, чтобы каждый переступал через меня?
   Единственный ответ, который я смог придумать: я не знал, как стать дерьмом. Я был обречен идти по жизни, все время пытаясь быть хорошим. Всегда пытаясь быть рациональным. Всегда пытаясь понять.
   Я со злостью включил автотерминал и врубил пятнадцатый канал. Шел повтор одной из сессий свободного форума конференции, но послушав, я стал еще злее. Зачем они вообще передают эту чепуху? Если эти люди хотят быть глупыми, это их дело - но сколько невинных будет в опасности, если поверят в то, что услышат по сети? Я почти трясся от ярости, когда наконец подъехал к подземному гаражу отеля.
   Я съехал в бетонные внутренности здания. На одном из боксов стояла надпись "Служебный" и я въехал в него. Робот проверил карточку, посмотрел мне в лицо и открыл без вопросов. Лифт тоже удостоверил мою личность, прежде чем доставил на тринадцатый этаж.
   Когда двери лифта разошлись, не было никаких вооруженных охранников, поджидающих меня. Я выдохнул воздух, который задерживал весь путь наверх.
   Я прошел в комнату, назначенную мне, и набрал на терминале: "Жду инструкций".
   Экран опустел, потом появилось: "Пожалуйста, ждите дальнейших указаний на этом месте".
   Что это значило?
   Я сел перед терминалом и начал ждать, уставившись на экран. Сколько?
   Вдруг Валлачстейн и другие уже встретились и решили мою судьбу? Пока меня не было, чтобы говорить за себя?
   Я пошел на кухню и достал томатного сока, потом вернулся к клавиатуре и снова уселся. Пока ничего. Я подумал о Марсии. Я еще чувствовал теплый медовый запах ее волос. Он заставил меня ощутить внутренний жар - пока я не вспомнил горечь своего внезапного ухода. Удивлюсь, если она простит меня.
   Ну, может, я успею сделать что-нибудь, пока жду. Я сбросил экран и вызвал библиотечную службу. Экран замигал: "Извините, терминал заблокирован".
   Что?
   Я попытался еще раз. Тот же ответ.
   Я вытащил карту из щели считывания и направился к двери.
   Она не открылась. "Неверный пароль."
   Я вернулся в комнату, постоял в центре и осмотрелся в поисках другого выхода. Балкон?
   Я открыл скользящую дверь, вышел и перегнулся через перила, посмотреть, высоко ли. Слишком высоко. Тринадцатый этаж. Опасно было не само падение, а резкая остановка в конце.
   А если перебраться по перилам на соседний балкон? Невозможно. Балконы изолированы. Еще одна предосторожность подозрительного Мариотта.
   Я снова глянул вниз, потом вернулся в комнату и сделал мысленную опись обстановки. Две простыни, кингсайз. Два одеяла, кингсайз. Недостаточно. Даже с занавесями мне, наверное, не будет хватать четыре этажа.
   Я снова сел перед терминалом и начал пить свой томатный сок. Он был кислым. Даже закололо в гландах. Мне следует найти другое решение?
   Я не мог придумать никакого.
   Почему я вообще хочу выбраться?
   Потому что меня заперли.
   А почему меня заперли?
   Потому что боятся, что я попытаюсь сбежать.
   И что это подразумевает? Что они приняли решение? Что они запланировали для меня что-то такое, что может мне не понравиться?
   И я умчался из постели Марсии, чтобы прийти сюда? Не удивительно, что так много людей считают меня дураком.
   Я покончил с остатками сока несколькими быстрыми глотками, потом утонул в кресле и сердито уставился на неумолимый экран терминала.
   Он был полностью отключен. Прежде чем он снова начнет отзываться, его должен сбросить кто-нибудь с высоким кодом приоритета.
   Я подумал о Марсии и о своем обещании позвонить. Теперь я не мог сделать даже этого.
   Я подумал о Валлачстейне и его едва скрытых угрозах. Может, я не прошел психиатрическое исследование?
   А что, если они решили, чтобы я исчез? Разве мне не дано право на честный суд, или он у меня уже был? Как они смогут сделать это? Я получу какое-нибудь предупреждение? Каким образом у них исчезают люди?
   Я понял, что покрылся потом. Я не мог больше сидеть. Я встал и снова обыскал комнату, балкон, дверь...
   В дверь позвонили.
   Я начал говорить: - Кто там?, - и запнулся. А вдруг там расстрел-команда? Может, они сделают это здесь, в комнате? Или они заберут меня куда-то еще?
   Я стоял, соображая, не позвать ли на помощь или попытаться спрятаться.
   Прежде чем я сообразил, дверь открылась. - Можно войти?
   - Что? Кто?... - Потом я узнал его. Фромкин. Человек, который ел клубнику, рассуждая о глобальном голоде. Напыщенный осел.
   - Я спросил: можно войти? Я ничему не помешал?
   - Э-э, нет... я... э-э, как вы открыли дверь?
   Он поднял карточку с золотой полосой и дал мне посмотреть.
   - О, - сказал я.
   Я посторонился, он прошел внутрь и дверь закрылась. Я смотрел на нее, желая узнать, откроется ли она мне теперь, но устоял. Я прошел за ним в комнату и мы сели. Он скользнул в кресло легко и грациозно. Сколько ему лет, хотел бы я знать?
   Он изучал меня некоторое время острыми темными глазами, потом сказал: - Я здесь, потому что наш общий друг хочет, чтобы я поговорил с вами. Вы понимаете?
   - Никаких имен, да?
   - Правильно. - Он повторил: - Вы понимаете?
   Валлачстейн спрашивал то же самое несколько раз. Некая фраза всплыла в моей памяти: понимание подсудимого. Важное требование законности. Об этом когда-то было решение Верховного Суда. Хотел бы я знать, не есть ли это тоже часть моего суда?
   - Это официально?, - спросил я.
   Он смотрел раздраженно. - Пока вы не ответили на мой вопрос, я не могу уйти. Вы понимаете?
   - Да, - ответил я быстро. - Я понимаю. Теперь ответьте на мой вопрос. Это официальный визит или что?
   - Если вы так хотите посмотреть на дело, то да. Наш общий друг думает, что мы должны немного поболтать. Это для вашей пользы.
   - Да? В самом деле?
   Фромкин глядел раздраженно, но тем не менее отмел этот вопрос. Он сказал: - Если хотите знать, да, я видел ваше представление этим утром, и да, я помню вас также и с прошлой ночи. Для того, кто появился в городе лишь вчера, вы конечно дали почувствовать свое присутствие. - Должно быть, я смутился, потому что он добавил: - Если быть честным, это не только ваше деяние. Сегодня этот город просто еще один поселок. Номер второй в комнатном спорте сплетничает о номере первом - кто в какой позиции играет. Вы и ваш друг просто попали в самый центр, вот и все.
   - Мы не друзья. В центр чего?
   Фромкин почесал голову: - Э-э, позвольте объяснить следующим образом. Есть некая группа людей, ходят слухи, что они очень важные люди. Хотя никто не знает состав группы, что делает, или даже что предполагает делать группа, каждый подозревает, что любой, кто знает что-то, должен состоять в этой группе. Просто так получилось, что некоторые из этих подозрений оказались весьма точны. Поэтому, когда один из этих, по-видимому, очень важных индивидуумов внезапно оторвался от ее, э-э, персональных дел и передал Очень Важную Посылку, мда, тогда, естественно, возник очень большой интерес к этой посылке.
   Некоторое время я переводил и еще некоторое время вникал. Правильно. Хуже, чем я думал. Я сказал: - Тед и я не друзья. Ни в каком смысле. И я не знаю, важна посылка или нет, мне сказали, что нет.
   - Об этом я не знаю, - невинным жестом широко развел руками Фромкин. - В любом случае я пришел поговорить не об этом. Вас не побеспокоит, что я стану записывать? - Он поднял свой аппаратик. Я покачал головой и он включил его. - Вы видели записи сессий конференции?
   - Только чуть. Слушал немного, когда ехал сюда сегодня вечером.
   - Что вы услышали?
   - Сплошной шум и гам. О том, что делать с червями. Очевидно, есть фракция, которая хочет попытаться установить мирный контакт.
   - Вы верите в эту возможность?
   - Нет.
   - Почему?
   Я помигал: - Э-э, вы не слишком знаете о кторрах, не правда?
   - Что ж, это не германские племена. Но я спросил ваше мнение.
   - Я ни разу не видел кторра, который хотел бы остановиться и для начала немного поболтать. У нас не было выбора, кроме как убивать их.
   - Сколько кторров вы видели?
   - Живых или снимки?
   - Всего.
   - Э-э, ну я видел фотографии Шоу Лоу...
   Фромкин понимающе кивнул: - Продолжайте.
   - ... и я видел гнездо, о котором говорил утром. С четырьмя кторрами. Одного я сжег.
   Он выжидательно помолчал. - Это все?
   - Э-э, нет, был еще один. Здесь, в научном центре.
   Его глаза сузились. - Расскажите, - медленно произнес он.
   Я покачал головой. - Это было просто...
   Он посмотрел мне в глаза и сказал: - Я знаю об этих забавах, сынок. Вы были на одной из них?
   Я кивнул. - Несколько собак. Ими кормят кторров. Живьем. Вы знаете это?
   Фромкин сказал: - Утверждают, что кторры не хотят питаться мертвыме мясом, они едят добычу живьем.
   - Это правда. По меньшей мере, насколько я знаю.
   - Мм-хм. И это все кторры, которых вы видели?
   - Да.
   - Так вы эксперт по кторрам?
   - Нет, конечно нет. Но у меня больше опыта, чем у других, по крайней мере у тех, кто выжил, чтобы рассказать. Сегодня некоторые болваны говорили о дружбе с кторрами. А это не более возможно, чем дружба бифштекса с собакой - разве что внутри.
   - Не может случиться, что ваш опыт с кторрами ограничен и это влияет на ваше восприятие их?...
   - Вы имеете в виду, что есть мирные кторры, но я не знаю о них?
   Он кивнул.
   Я взвесил эту возможность. - Что ж, возможно есть мирные. Я не слышал ни об одном. И не думаю, что кто-нибудь другой слышал, иначе мы бы узнали об этом сегодня. Кто-нибудь что-нибудь сказал бы. Кто-нибудь знал бы об этом, не так ли?
   Фромкин не отвечал.
   - К чему вы это, кстати?, - спросил я.
   Он покачал головой. - Просто для информации. Сырой материал. Вы понимаете. Правду видно только тогда, когда смотришь на нее со многих точек зрения сразу.
   Я покачал головой. - Вы спрашивали не для информации. Вы намеренно рыли для чего-то.
   - Вы слишком подозрительны. Я гражданский, сынок. Может, продолжим?
   - Есть еще вопросы?
   - Немного. Сегодня, стоя перед толпой народа, вы сказали, что сожгли человека, потому что на него напал червь.
   - Да. - Часть меня настаивала, чтобы я возвел оборонительный барьер против доискиваний этого человека, но другая часть требовала сказать правду независимо от того, кто ее слушает. Единственный путь, на котором мы можем победить кторров - это говорить правду. Я добавил: - Это лучшее, что я мог сделать.