Мечи зашипели, вылетая из ножен, и сшиблись над головами виллана и господина. Солнце играло на полированной стали, вспыхивая, потухая и вспыхивая снова. В начале схватки мечи были острее свежего осколка кремня, а щиты сверкали чернью и серебром и пёстрой эмалью гербов. Круторогий бык грозился с родового щита Гая Гисборна, лилия и шахматная доска блестели лазурью на щите Робина, добытом в морском бою у французов. Потом иззубрилась сарацинская сталь мечей, лопнули железные обручи на щитах, искрошились эмаль, серебро и чернь; иссечённые ударами обломки отлетали в траву. Меч рыцаря был на четыре пальца длиннее меча стрелка, и первым пришёл в негодность щит Робин Гуда.
Бойцы сражались молча, и только скрежет стали не умолкал ни на миг. Ноги бойцов утоптали траву на лужайке. Тяжёлый удар обрушился на меч Робина, сталь разбилась, как стекло, а конец клинка, сверкнув в воздухе, с лету вонзился в ствол дерева наискось, как широкий ирландский нож.
Теперь Робин стал пятиться назад, обороняясь обломком меча, который служил ему сразу и мечом, и щитом, и кольчугой.
Он отступал шаг за шагом, пядь за пядью по кругу, пока кольцо не замкнулось и он не ступил на утоптанную траву.
Здесь лежал убитый олень, и, пятясь, Робин споткнулся о него. Тут Гай Гисборн ударил его в бок, и только колчан спас стрелка от неминуемой смерти.
— Ты будешь лизать мне пятки, раб! — прохрипел Гай Гисборн, занося снова свой меч.
— Нет! — крикнул Робин. — Я не умру от руки господина!
Это были первые слова, слетевшие с его уст с начала боя. Отпрянув в сторону, как стрела от спущенной тетивы, он ударил рыцаря обломком меча в живот снизу вверх, как разят ирландским ножом в уличной драке. И удар был так силён, что тупой обломок прошиб кольчугу и по самую рукоять ушёл в тело врага.
Гай Гисборн упал, а Робин повалился с ним рядом. Он был так утомлён, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но лицо его смеялось, а сквозь мокрые от пота ресницы глаза глядели на солнце, зацепившееся за вершину дуба.
Он лежал и щурил глаза, и солнечный луч запутался у него в ресницах, сверкая огромным радужным щитом, и стрелок то сжимал, то разжимал веки, и радужный щит играл, переливаясь малиновым, жёлтым, зелёным, синим цветом, и Робин смеялся, думая о том, что его враг убит, а он остался жив и жизнь, как капля на ресницах, переливает радугой, звеня малиновым, жёлтым, зелёным и синим шумом.
Грудь стрелка вздымалась ровнее, ровнее, и он уснул. Ему приснился славный бой, толпы вилланов в малиновых куртках, с ирландскими ножами в руках и толпы господ в блестящих кольчугах.
«Ты будешь лизать мне пятки, раб!» — услышал Робин торжествующий голос и тотчас открыл глаза.
Повиснув на самом конце ивовой ветки, над ним покачивался дрозд, а в клюве у птицы извивался тонкий белый червяк.
— Хо-хо-хо, дроздушка! — крикнул Робин так громко, что дрозд выронил свою добычу и скользнул в листву.
Стрелок упёрся в землю рукой и сел.
Он посмотрел на Гая Гисборна, по лицу которого бегали муравьи, и на обломки щитов, и на осколок меча, неподвижно торчавший в корявом стволе, и рассмеялся, потому что трудолюбивый паук успел уже натянуть прозрачную сетку между клинком, дубовой корой и колючим цветком боярышника.
— Всю жизнь ты был негодяем, сэр Гай, а сегодня перестал им быть! — воскликнул Робин, наклоняясь над убитым врагом.
Он сдёрнул с рыцаря конскую шкуру и накинул её себе на плечи. Потом бросил свой колчан, разрубленный врагом, и взял колчан Гая Гисборна и его охотничий рог. И бросил свои ножны, потому что они были коротки для рыцарского меча. Он поднял оба лука и двинулся в путь, тревожа лес весёлым пением серебряного рога. И скоро сумерки заплели своей паутиной лужайку, а примятая трава зашевелилась, расправляя жадные к жизни, живучие стебельки.
19. О ТОМ, КАК СТРЕЛКИ ВЫРУЧИЛИ ВИЛЛЯ СТАТЛИ, И О СМЕРТИ БЛАГОРОДНОГО ЛОРДА ШЕРИФА
Рабы с ошейниками на шее тащили на длинной верёвке двух пленников. Один пленник спотыкался и падал под непосильной ношей, пот градом катился по его лицу, а конец дубового глаголя, который лежал у него на плече, тащился за ним по дороге, взрывая в пыли глубокую борозду. Руки пленника были свободны, он поддерживал окровавленными пальцами тяжёлое бревно.
Второй пленник, в изорванном зелёном плаще, с руками, скрученными за спиной, шёл, гордо вскинув голову, смело поглядывая на толпу, запрудившую рыночную площадь Понтефракта. Рыжие пятна крови проступили у него на спине, я щека рассечена была багровым рубцом.
Рабы несли за ним второй глаголь.
— Стыдно робеть перед смертью, — усмехнувшись, сказал Вилль Статли, когда виллан сбросил с плеч свой тяжёлый груз. — Не с Христа ли берёшь ты пример, молодец? Зря ты тащил перекладину, на которой тебе же болтаться. Что значит перед смертью десяток лишних ударов?
Шериф, сидя на белом коне, не спускал с пленников глаз. Шерифов слуга протянул им два заступа.
— Ройте ямы для глаголей! — приказал он.
Вилль Статли звонко рассмеялся.
— Шутник ты, как я посмотрю! Как же это могу я рыть яму со связанными руками?
Виллан, взглянув на стрелка, выронил заступ. Слуга достал нож и приготовился разрубить верёвки на руках Билля Статли, но шериф угрюмо покачал головой. Тогда рабы поплевали на ладони и всадили заступы в землю.
Горожане молча следили за тем, как железо режет жёлтую глину.
— Отдохнём пока, что ли? — сказал Вилль, опускаясь на землю. — Ты, парень, жалеешь небось, что ввязался в наше дело?
— Нет, — ответил виллан. — А помирать неохота.
— Не горюй, приятель! Знаешь, на том свете все будет наоборот. Спроси любого монаха. На том свете ты будешь ехать на белом коне, в плаще, расшитом золотом и серебром, а твои товарищи, вроде меня, будут гнать по дороге шерифа с таким же глаголем на плечах. Вот только не знаю, есть ли на том свете Понтефракт.
Первый глаголь поднялся кверху, качнулся, как подрубленное дерево, и замер. На нем закачалась верёвка с петлёй.
Стрелок окинул взглядом толпу. Десятки глаз ощупывали его со всех сторон — иные горели злорадством, ненавистью и насмешкой, другие почернели от страха и жалости.
Рядом с первым глаголем встал второй. У стрелка пересохло в горле и пропала охота шутить. Он напряг мускулы, силясь порвать верёвки.
— Эх, стукнуть бы тебя перед смертью! — сказал он, глядя шерифу прямо в глаза. — Рук не хотелось марать о тебя, старая падаль, а зря мы отпустили тебя живым в тот проклятый день!
— Начинайте вот с этого, — кивнул шериф рабам.
Обозлённые тем, что стрелок заставил их тащить тяжёлую виселицу, рабы с поспешной готовностью подскочили к Биллю Статли. Но он тряхнул плечами, и они отлетели от него, как щенки.
— Шериф! — крикнул Вилль Статли. — Не годится стрелку Робин Гуда умирать от удавки! Ты однажды поклялся не вредить нам ни на море, ни на суше. Если есть ещё капля совести в твоей подлой душе, позволь мне умереть, как подобает стрелку. Прикажи дать мне в руки меч, я буду биться со всеми твоими людьми, один против многих!
— Нет, разбойник! Собаке — собачья смерть! Ты расстанешься с жизнью в петле!
Рука раба коснулась шеи стрелка. Вилль Статли отпрянул от него и наткнулся на копьё стражника. Острые копья нацелились в него со всех сторон.
— Хорошо же! — крикнул Вилль Статли. — Развяжите мне руки, а там посмотрим, помогут ли вам ваши копья!
— Слишком большая честь для тебя — умереть от копья и меча, — усмехнулся шериф. — Ты издохнешь, высунув набок язык, и такой же смертью умрёт Робин Гуд, когда попадётся мне в руки.
Вилль Статли приподнялся, выпятив грудь, заскрежетал зубами. Но узлы затянуты были туго, только кровь с натуги брызнула у него из рубца на щеке.
— Ты жалкий трус, шериф! — прохрипел он. — Погоди же! Робин Гуд разочтётся с тобой за меня. Он проткнёт твоё подлое сердце, он раздавит тебя, как вонючего клопа… Прощай, виллан, не робей! Умирать — один раз!
Парень съёжился, когда петля упала на шею стрелка, будто сам ощутил прикосновение верёвки.
— Дай же мне попрощаться с тобой, Вилль Статли! — раздался тут голос, и лучник в зелёном плаще, вынырнув из толпы, шагнул к стрелку.
— Стой! И ты не уйдёшь, Рейнольд Гринлиф! — вскричал шериф, узнав Маленького Джона. — Ты будешь болтаться с ним на одной верёвке!
Но широкий нож блеснул уже в воздухе раз и другой, в Вилль Статли выдернул меч из ножен у стражника, который стоял рядом с ним.
— Спина к спине! — крикнул Маленький Джон, и два меча сверкнули над головами стрелков.
Горожане в испуге отступили назад и прижались к стенам домов, шериф осадил коня, а стражники бросились вперёд.
А в небе скользили белые облака, проволакивая лёгкие тени, как сети, по дубам, по каштанам и букам, по колосистым полям и горячим дорогам, собирая прозрачный улов — ветерок, напоённый дыханием цветов, и дрожащий над пашнями воздух. А с высокого холма, что сбегает лугами к Понтефракту, навстречу скользящим теням спешил всадник в малиновой куртке, с конской шкурой на плечах и в рогатом шлеме.
Перед ним, как на ладони, открылась рыночная площадь, и зоркие глаза разглядели сквозь дымку пыли, как упал, раскинув руки, незнакомый виллан под ударом датского топора и как люди шерифа, навалившись на Маленького Джона и Билля Статли, связали стрелков по рукам и ногам.
— Вовремя я подоспел! — сказал Робин и трижды протрубил в рог сэра Гая Гисборна.
Торжествующий звук прокатился над Понтефрактом. И шериф узнал этот рог и воскликнул, привстав в стременах:
— Это рог Гая Гисборна. Он даёт нам знать, что разбойник убит!
Толпа расступилась, чтобы пропустить воина в конской шкуре.
— Привет благородному лорду! — услышали горожане. — Робин Гуд убит и не воскреснет.
Шлем скрывал лицо воина, и шериф не знал, кто стоит перед ним. Он видел только конскую шкуру и бычьи рога на шлеме.
— Наконец-то! — крикнул шериф. — Сэр Гай Гисборн, проси у меня любой награды! Ты совершил великий подвиг, Гай, и тебе ни в чём не будет отказа.
И стражники все шагнули вперёд, чтобы узнать, какой награды потребует рыцарь, убивший Робин Гуда.
— Мне не нужно награды, — ответил воин. — А впрочем… — Тут он посмотрел в ту сторону, где лежали связанные Билль Статли и Маленький Джон. — А впрочем, нет, благородный лорд шериф. Там, я вижу, лежат слуги Робин Гуда. Я убил их главаря, так позволь мне прикончить и слуг!
— Безумец! Такой ли ты заслужил награды? Спрашивай золота, спрашивай земли, леса, я добуду для тебя у короля всё, что захочешь!
— Отойдите в сторону, чтобы никто не услышал исповеди этих людей. Я разделаюсь с ними, как разделался с Робин Гудом.
Шериф кивнул и тронул поводья. Он отъехал к тому месту, где стояли рыночные весы, а стражники отошли вслед за ним.
Тогда воин в конской шкуре, с бычьими рогами на шлеме склонился над пленниками, и верёвки упали с них под ударами ножа.
— Вот тебе лук Гая Гисборна, Маленький Джон, — сказал Робин, — а ты, Билль Статли, бери его меч.
Робин сбросил на землю тяжёлый шлем, и два лука пропели тетивой. Двое стражников, которые бросились вперёд, заметил обман, упали на горячую пыль. Ещё две стрелы просвистели, я люди шерифа пустились бежать без оглядки, чувствуя, как щекочет их между лопатками смерть. Ральф Мурдах всадил шпоры в брюхо коню, но стрела догнала шерифа.
— Так, — сказал Робин, — был в Ноттингеме благородный шериф — лорд Ральф Мурдах.
Стрелки ополоснули лицо и руки у студёного колодца и с весёлой песней двинулись к Вирисдэлю. Навстречу стрелкам из зелёной лощины примчались вестники победы — лохматые псы фриара Тука. А потом, как всегда, показался за ними и сам святой отец, и хотя широки были плечи у причетчика из Фаунтендэля, но они не могли скрыть от глаз его спутников.
Три десятка молодцов в зелёных плащах шли за ним, и три сына вдовы, и старый рыцарь Ричард, и сын его Энгельрик Ли, и хромой старикашка, весёлый стрельник из Трента.
— Победа, Робин! — прогудел фриар Тук, сложив ладони трубкой.
— Победа, победа, друзья! — ответили сразу и Робин, и Билль, и Маленький Джон.
ЭПИЛОГ
Бойцы сражались молча, и только скрежет стали не умолкал ни на миг. Ноги бойцов утоптали траву на лужайке. Тяжёлый удар обрушился на меч Робина, сталь разбилась, как стекло, а конец клинка, сверкнув в воздухе, с лету вонзился в ствол дерева наискось, как широкий ирландский нож.
Теперь Робин стал пятиться назад, обороняясь обломком меча, который служил ему сразу и мечом, и щитом, и кольчугой.
Он отступал шаг за шагом, пядь за пядью по кругу, пока кольцо не замкнулось и он не ступил на утоптанную траву.
Здесь лежал убитый олень, и, пятясь, Робин споткнулся о него. Тут Гай Гисборн ударил его в бок, и только колчан спас стрелка от неминуемой смерти.
— Ты будешь лизать мне пятки, раб! — прохрипел Гай Гисборн, занося снова свой меч.
— Нет! — крикнул Робин. — Я не умру от руки господина!
Это были первые слова, слетевшие с его уст с начала боя. Отпрянув в сторону, как стрела от спущенной тетивы, он ударил рыцаря обломком меча в живот снизу вверх, как разят ирландским ножом в уличной драке. И удар был так силён, что тупой обломок прошиб кольчугу и по самую рукоять ушёл в тело врага.
Гай Гисборн упал, а Робин повалился с ним рядом. Он был так утомлён, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но лицо его смеялось, а сквозь мокрые от пота ресницы глаза глядели на солнце, зацепившееся за вершину дуба.
Он лежал и щурил глаза, и солнечный луч запутался у него в ресницах, сверкая огромным радужным щитом, и стрелок то сжимал, то разжимал веки, и радужный щит играл, переливаясь малиновым, жёлтым, зелёным, синим цветом, и Робин смеялся, думая о том, что его враг убит, а он остался жив и жизнь, как капля на ресницах, переливает радугой, звеня малиновым, жёлтым, зелёным и синим шумом.
Грудь стрелка вздымалась ровнее, ровнее, и он уснул. Ему приснился славный бой, толпы вилланов в малиновых куртках, с ирландскими ножами в руках и толпы господ в блестящих кольчугах.
«Ты будешь лизать мне пятки, раб!» — услышал Робин торжествующий голос и тотчас открыл глаза.
Повиснув на самом конце ивовой ветки, над ним покачивался дрозд, а в клюве у птицы извивался тонкий белый червяк.
— Хо-хо-хо, дроздушка! — крикнул Робин так громко, что дрозд выронил свою добычу и скользнул в листву.
Стрелок упёрся в землю рукой и сел.
Он посмотрел на Гая Гисборна, по лицу которого бегали муравьи, и на обломки щитов, и на осколок меча, неподвижно торчавший в корявом стволе, и рассмеялся, потому что трудолюбивый паук успел уже натянуть прозрачную сетку между клинком, дубовой корой и колючим цветком боярышника.
— Всю жизнь ты был негодяем, сэр Гай, а сегодня перестал им быть! — воскликнул Робин, наклоняясь над убитым врагом.
Он сдёрнул с рыцаря конскую шкуру и накинул её себе на плечи. Потом бросил свой колчан, разрубленный врагом, и взял колчан Гая Гисборна и его охотничий рог. И бросил свои ножны, потому что они были коротки для рыцарского меча. Он поднял оба лука и двинулся в путь, тревожа лес весёлым пением серебряного рога. И скоро сумерки заплели своей паутиной лужайку, а примятая трава зашевелилась, расправляя жадные к жизни, живучие стебельки.
19. О ТОМ, КАК СТРЕЛКИ ВЫРУЧИЛИ ВИЛЛЯ СТАТЛИ, И О СМЕРТИ БЛАГОРОДНОГО ЛОРДА ШЕРИФА
Там не один сгибался лук
И не одна стрела летела,
Немало порвано кольчуг,
И не одно пробито тело.
Рабы с ошейниками на шее тащили на длинной верёвке двух пленников. Один пленник спотыкался и падал под непосильной ношей, пот градом катился по его лицу, а конец дубового глаголя, который лежал у него на плече, тащился за ним по дороге, взрывая в пыли глубокую борозду. Руки пленника были свободны, он поддерживал окровавленными пальцами тяжёлое бревно.
Второй пленник, в изорванном зелёном плаще, с руками, скрученными за спиной, шёл, гордо вскинув голову, смело поглядывая на толпу, запрудившую рыночную площадь Понтефракта. Рыжие пятна крови проступили у него на спине, я щека рассечена была багровым рубцом.
Рабы несли за ним второй глаголь.
— Стыдно робеть перед смертью, — усмехнувшись, сказал Вилль Статли, когда виллан сбросил с плеч свой тяжёлый груз. — Не с Христа ли берёшь ты пример, молодец? Зря ты тащил перекладину, на которой тебе же болтаться. Что значит перед смертью десяток лишних ударов?
Шериф, сидя на белом коне, не спускал с пленников глаз. Шерифов слуга протянул им два заступа.
— Ройте ямы для глаголей! — приказал он.
Вилль Статли звонко рассмеялся.
— Шутник ты, как я посмотрю! Как же это могу я рыть яму со связанными руками?
Виллан, взглянув на стрелка, выронил заступ. Слуга достал нож и приготовился разрубить верёвки на руках Билля Статли, но шериф угрюмо покачал головой. Тогда рабы поплевали на ладони и всадили заступы в землю.
Горожане молча следили за тем, как железо режет жёлтую глину.
— Отдохнём пока, что ли? — сказал Вилль, опускаясь на землю. — Ты, парень, жалеешь небось, что ввязался в наше дело?
— Нет, — ответил виллан. — А помирать неохота.
— Не горюй, приятель! Знаешь, на том свете все будет наоборот. Спроси любого монаха. На том свете ты будешь ехать на белом коне, в плаще, расшитом золотом и серебром, а твои товарищи, вроде меня, будут гнать по дороге шерифа с таким же глаголем на плечах. Вот только не знаю, есть ли на том свете Понтефракт.
Первый глаголь поднялся кверху, качнулся, как подрубленное дерево, и замер. На нем закачалась верёвка с петлёй.
Стрелок окинул взглядом толпу. Десятки глаз ощупывали его со всех сторон — иные горели злорадством, ненавистью и насмешкой, другие почернели от страха и жалости.
Рядом с первым глаголем встал второй. У стрелка пересохло в горле и пропала охота шутить. Он напряг мускулы, силясь порвать верёвки.
— Эх, стукнуть бы тебя перед смертью! — сказал он, глядя шерифу прямо в глаза. — Рук не хотелось марать о тебя, старая падаль, а зря мы отпустили тебя живым в тот проклятый день!
— Начинайте вот с этого, — кивнул шериф рабам.
Обозлённые тем, что стрелок заставил их тащить тяжёлую виселицу, рабы с поспешной готовностью подскочили к Биллю Статли. Но он тряхнул плечами, и они отлетели от него, как щенки.
— Шериф! — крикнул Вилль Статли. — Не годится стрелку Робин Гуда умирать от удавки! Ты однажды поклялся не вредить нам ни на море, ни на суше. Если есть ещё капля совести в твоей подлой душе, позволь мне умереть, как подобает стрелку. Прикажи дать мне в руки меч, я буду биться со всеми твоими людьми, один против многих!
— Нет, разбойник! Собаке — собачья смерть! Ты расстанешься с жизнью в петле!
Рука раба коснулась шеи стрелка. Вилль Статли отпрянул от него и наткнулся на копьё стражника. Острые копья нацелились в него со всех сторон.
— Хорошо же! — крикнул Вилль Статли. — Развяжите мне руки, а там посмотрим, помогут ли вам ваши копья!
— Слишком большая честь для тебя — умереть от копья и меча, — усмехнулся шериф. — Ты издохнешь, высунув набок язык, и такой же смертью умрёт Робин Гуд, когда попадётся мне в руки.
Вилль Статли приподнялся, выпятив грудь, заскрежетал зубами. Но узлы затянуты были туго, только кровь с натуги брызнула у него из рубца на щеке.
— Ты жалкий трус, шериф! — прохрипел он. — Погоди же! Робин Гуд разочтётся с тобой за меня. Он проткнёт твоё подлое сердце, он раздавит тебя, как вонючего клопа… Прощай, виллан, не робей! Умирать — один раз!
Парень съёжился, когда петля упала на шею стрелка, будто сам ощутил прикосновение верёвки.
— Дай же мне попрощаться с тобой, Вилль Статли! — раздался тут голос, и лучник в зелёном плаще, вынырнув из толпы, шагнул к стрелку.
— Стой! И ты не уйдёшь, Рейнольд Гринлиф! — вскричал шериф, узнав Маленького Джона. — Ты будешь болтаться с ним на одной верёвке!
Но широкий нож блеснул уже в воздухе раз и другой, в Вилль Статли выдернул меч из ножен у стражника, который стоял рядом с ним.
— Спина к спине! — крикнул Маленький Джон, и два меча сверкнули над головами стрелков.
Горожане в испуге отступили назад и прижались к стенам домов, шериф осадил коня, а стражники бросились вперёд.
А в небе скользили белые облака, проволакивая лёгкие тени, как сети, по дубам, по каштанам и букам, по колосистым полям и горячим дорогам, собирая прозрачный улов — ветерок, напоённый дыханием цветов, и дрожащий над пашнями воздух. А с высокого холма, что сбегает лугами к Понтефракту, навстречу скользящим теням спешил всадник в малиновой куртке, с конской шкурой на плечах и в рогатом шлеме.
Перед ним, как на ладони, открылась рыночная площадь, и зоркие глаза разглядели сквозь дымку пыли, как упал, раскинув руки, незнакомый виллан под ударом датского топора и как люди шерифа, навалившись на Маленького Джона и Билля Статли, связали стрелков по рукам и ногам.
— Вовремя я подоспел! — сказал Робин и трижды протрубил в рог сэра Гая Гисборна.
Торжествующий звук прокатился над Понтефрактом. И шериф узнал этот рог и воскликнул, привстав в стременах:
— Это рог Гая Гисборна. Он даёт нам знать, что разбойник убит!
Толпа расступилась, чтобы пропустить воина в конской шкуре.
— Привет благородному лорду! — услышали горожане. — Робин Гуд убит и не воскреснет.
Шлем скрывал лицо воина, и шериф не знал, кто стоит перед ним. Он видел только конскую шкуру и бычьи рога на шлеме.
— Наконец-то! — крикнул шериф. — Сэр Гай Гисборн, проси у меня любой награды! Ты совершил великий подвиг, Гай, и тебе ни в чём не будет отказа.
И стражники все шагнули вперёд, чтобы узнать, какой награды потребует рыцарь, убивший Робин Гуда.
— Мне не нужно награды, — ответил воин. — А впрочем… — Тут он посмотрел в ту сторону, где лежали связанные Билль Статли и Маленький Джон. — А впрочем, нет, благородный лорд шериф. Там, я вижу, лежат слуги Робин Гуда. Я убил их главаря, так позволь мне прикончить и слуг!
— Безумец! Такой ли ты заслужил награды? Спрашивай золота, спрашивай земли, леса, я добуду для тебя у короля всё, что захочешь!
— Отойдите в сторону, чтобы никто не услышал исповеди этих людей. Я разделаюсь с ними, как разделался с Робин Гудом.
Шериф кивнул и тронул поводья. Он отъехал к тому месту, где стояли рыночные весы, а стражники отошли вслед за ним.
Тогда воин в конской шкуре, с бычьими рогами на шлеме склонился над пленниками, и верёвки упали с них под ударами ножа.
— Вот тебе лук Гая Гисборна, Маленький Джон, — сказал Робин, — а ты, Билль Статли, бери его меч.
Робин сбросил на землю тяжёлый шлем, и два лука пропели тетивой. Двое стражников, которые бросились вперёд, заметил обман, упали на горячую пыль. Ещё две стрелы просвистели, я люди шерифа пустились бежать без оглядки, чувствуя, как щекочет их между лопатками смерть. Ральф Мурдах всадил шпоры в брюхо коню, но стрела догнала шерифа.
— Так, — сказал Робин, — был в Ноттингеме благородный шериф — лорд Ральф Мурдах.
Стрелки ополоснули лицо и руки у студёного колодца и с весёлой песней двинулись к Вирисдэлю. Навстречу стрелкам из зелёной лощины примчались вестники победы — лохматые псы фриара Тука. А потом, как всегда, показался за ними и сам святой отец, и хотя широки были плечи у причетчика из Фаунтендэля, но они не могли скрыть от глаз его спутников.
Три десятка молодцов в зелёных плащах шли за ним, и три сына вдовы, и старый рыцарь Ричард, и сын его Энгельрик Ли, и хромой старикашка, весёлый стрельник из Трента.
— Победа, Робин! — прогудел фриар Тук, сложив ладони трубкой.
— Победа, победа, друзья! — ответили сразу и Робин, и Билль, и Маленький Джон.
ЭПИЛОГ
Много весёлых песен сложили глимены про Робин Гуда и его лесных молодцов.
Хочешь — слушай про то, как стрелок повстречал Маленького Джона на бревне, перекинутом через ручей.
Если добрым людям нравится, глимен расскажет, как старуха вдова обменялась с Робином платьем, чтобы спасти его от епископа, как он спас от шерифа её сыновей.
— Спой нам про то, как король Ричард навещал Робина в Шервудском лесу, — скажут крестьяне.
И глимен споёт про Ричарда Львиное Сердце. Целый год просидел король в Ноттингеме, но не смог изловить Робин Гуда. А потом оделся монахом, и стрелки привели его к Робину. Добрый Робин отказался служить королю, потому что ему милее была свобода, и зелёный лес, и Маленький Джон с востроносым Скателоком.
В этих рассказах волной льётся эль, и поёт тетива, и хохочет хмельной фриар Тук. Стрелы летят слишком метко, чтобы это могло быть правдой, а знатные рыцари и аббаты душат своих вилланов так, что это не может быть ложью. Много веселья в этих рассказах, потому что нет ничего веселей в целом свете, чем борьба за привольную и свободную жизнь. И для каждого пахаря, для виллана и для раба имя Робин Гуда, как тетива боевого лука, звенит надеждой на лучшие дни, звенит призывом к бою. Но после этих весёлых песен всякий попросит глимена:
— Спой, молодец, как умер Робин Гуд.
Тогда глимен выпьет кружку томного эля и тихо положит руки на струны арфы. И добрые люди услышат последнюю песню:
Хочешь — слушай про то, как стрелок повстречал Маленького Джона на бревне, перекинутом через ручей.
Если добрым людям нравится, глимен расскажет, как старуха вдова обменялась с Робином платьем, чтобы спасти его от епископа, как он спас от шерифа её сыновей.
— Спой нам про то, как король Ричард навещал Робина в Шервудском лесу, — скажут крестьяне.
И глимен споёт про Ричарда Львиное Сердце. Целый год просидел король в Ноттингеме, но не смог изловить Робин Гуда. А потом оделся монахом, и стрелки привели его к Робину. Добрый Робин отказался служить королю, потому что ему милее была свобода, и зелёный лес, и Маленький Джон с востроносым Скателоком.
В этих рассказах волной льётся эль, и поёт тетива, и хохочет хмельной фриар Тук. Стрелы летят слишком метко, чтобы это могло быть правдой, а знатные рыцари и аббаты душат своих вилланов так, что это не может быть ложью. Много веселья в этих рассказах, потому что нет ничего веселей в целом свете, чем борьба за привольную и свободную жизнь. И для каждого пахаря, для виллана и для раба имя Робин Гуда, как тетива боевого лука, звенит надеждой на лучшие дни, звенит призывом к бою. Но после этих весёлых песен всякий попросит глимена:
— Спой, молодец, как умер Робин Гуд.
Тогда глимен выпьет кружку томного эля и тихо положит руки на струны арфы. И добрые люди услышат последнюю песню:
Случилось, что Робин и Маленький Джон
Зелёным брели перевалом,
И Джону сказал отважный стрелок:
«Стреляли с тобой мы немало.
Но больше не сделать ни выстрела мне,
Стрела с тетивы не помчится.
Спущусь я в долину. В обители той
Пусть кровь отворит мне сестрица».
И Робин к Кирклейскому скиту идёт,
Слабеют сильные ноги.
Кирклей далёк, и смелый стрелок
Совсем занемог по дороге.
Когда он добрался до скита Кирклей
И стукнул в дверное кольцо,
Сестра открывает тяжёлую дверь,
Приветливо смотрит в лицо.
Монахиня пива ему налила,
Сказала: «Садись у огня». —
«Ни есть я не буду, ни пить ничего,
Пока не полечишь меня».
«В обители тихий найдётся покой,
Тебя я туда провожу.
И, если ты просишь кровь отворить,
Услугу тебе окажу».
За белую руку пришельца берет,
Уводит в далёкую келью,
И Робину кровь отворяет она —
Кровь каплет горячей капелью.
Жилу открыла ему на руке,
Ушла, ключами звеня,
И долго точилась горячая кровь —
До полудня другого дня.
Сперва густая бежала кровь,
Потом совсем поредела,
И понял тогда отважный стрелок,
Что сделано алое дело.
Тут Робин с надеждой взглянул на окно,
Подумал — спасёт прыжок.
Но слаб он был, и но было сил,
И прыгнуть Робин не смог.
Тогда он подумал: «Уж, верно, меня
Спасёт мой рог боевой».
Подносит он рог к ослабевшим устам
И тихо дует в него.
И Маленький Джон в зелёном лесу
Услышал — зовёт стрелок.
«Не в смертный ли час он вспомнил о нас
Если тихо так трубит в рог?»
К Кирклейской обители бросился Джон,
Бежит, сколько хватит сил.
Плечом вышибает тяжёлую дверь,
Замки разметал и разбил.
«О милости, Робин, о милости я
Прошу, на колени упав!» —
Горестно крикнул Маленький Джон,
Стрелка своего отыскав.
«Что тебе нужно? — спросил Робин Гуд. —
Какой тебе милости, Джон?» —
«Позволь, чтобы этот проклятый Кирклей
Со всем вороньём был сожжён!»
Но Робин в ответ ему тихо шепнул:
«Милости этой не жди:
Женщины я не обижу вовек,
И ты монастырь пощади.
Дай мне, товарищ, мой лук боевой,
И в небо выстрелю я.
И где упадёт и воткнётся стрела,
Там будет могила моя.
Зелёного дёрну под голову мне
И в ноги ты положи,
И лук положи мой бок о бок со мной,
Что музыкой мне служил.
И дуб посади на могильном холме,
Чтоб он мой покой сторожил.
Могилу просторную вширь и в длину
Мне вырой — и люди пройдут
И скажут: «Под деревом этим лежит
Храбрый стрелок Робин Гуд!»