Гейман Александр. Жизнь кота

   Ничего себе шалость, взять да прыгнуть на лицо спящему Брату! Хорошо еще, c головой закутывался во сне Брат, от комаров и мух закрывался, а то бы прямо по рту потоптались наглые немытые лапы. Прыгнув же, убегал Барсик - знал, что делал, озоровал - ночью не прыгал, а днем, когда Брат на полчаса ложился подремать - впрочем, бывало и Бабушке на лицо прыгал. Утрами же было другое, тогда Брат ещё не вставал рано - давал время корейцам собраться на рынок, поэтому до восьми лежал, не на работу, куда торопиться, да и кот тогда ещё не обзавелся привычкой спать с людьми, это уж потом повадился - и чаще прилегал в ноги Брату, а не Толстой Бабушке, а та радовалась котовому прилеганию, поощряла, оглаживала кота, хотя и неудобно ей было ночью - ноги затекали, повернуться боялась - ну, как же милого друга потревожить? Брат моностих сочинил: "Кот в ноги лег - тепло от кота!". Что правда, то правда, умел погреть котишка больное колено или, опять же, ступни, когда никак не согревались при простуде какой-нибудь. Но Брат-то с котом не как Бабушка - надо, так и повернется, и на пол спихнет. И заметил Брат: приспособился кот - когда Брат поворачивался, поднимался и переступал на кровати, пропуская на другое место ноги Брата, а потом снова приваливался к Брату, пушистая грелка, а вот под одеяло не шел, как иные коты любят, впрочем, этого и Брат не хотел. Но это ночью, потом, а в первое лето кот утрами навещал Брата и очень любил проказу: стукнет спящего лапой по лбу - и дёру. Брат остерегался, что кот сдуру по глазам может царапнуть, и стал угадывать эту непрошенную побудку - ещё хвостатый будильник в комнату идет, а Брат уж проснулся, почувствовал, закроет простыней лоб и глаза - а кот тогда лапой по носу, да ещё как-то раз когти не убрал, в пол-носа царапина была.
   - Ну, а где же они у него? - в который раз недоумевала Толстая Бабушка, зрительным способом не выявляя у кота мужских половых признаков. Должны же вырасти, он ведь большой уже! Может, это Марфа, а не Барсик?
   Осмотр она производила, положив кота себе на колени животом вверх. Кот покорно лежал, слушал - и вдруг выставил из мохнатого чехольчика остренький красный член.
   Брат хохотал в совершенном восторге:
   - А это ты видела? Убедил теперь?
   - Фу, бессовестный! - и Бабушка смахнула кота на пол. Этот случай она потом вспоминала часто: да уж, доказал - понял ведь!
   Барсик же не то чтобы понял, а скорее, как бывало, угадал, чего от него хотят, воспринял передаваемое - и откликнулся на запрос. После этого Толстая Бабушка принялась шутливо пугать кота, уложив на колени:
   - Ну что, отрежем яйки? А? Отрежем?
   Кот цепенел. Один раз она действительно чуть не отрезала мужское сокровище, по ошибке, - нащупала на животе катышек свалявшейся шерсти, а такие она выстригала, пушистая шерсть легко сбивалась в этакий войлок - ну, и теперь тоже собиралась остричь, да неудобно было, Брата позвала, чтоб он стриганул.
   - Ты что, старая! - возмутился Брат. - Это же яйцо! Ты поосторожней ножницами-то, а то...
   Верно, ошибиться легко было - шерсть длинная, густая, другие коты идут, так у них под хвостом сразу яйца видать, а у Барсика так никогда и не стало видно - штанами все закрывалось, даже у взрослого. Бабушка рассказывала Брату:
   - Стала ему расчесывать живот расческой, случайно яйцо задела посмотрел!
   Осенью вернулась с дачи Крыска - так в дому меж собой иной раз называли соседку, а потому называли так, что Крысой она была по гороскопу. Когда поселилась, то долго искала подступ к Толстой Бабушке, нравилась та ей, а Брат знал из восточного гороскопа, что "крыса очарована обезьяной" Обезьяной же, и хитрожопейшей, была Толстая Бабушка, и на основании видимого расположения к ней Брат предположительно и вычислил соседкин знак - как-то явно напрашивалось. По наводке Брата Бабушка как-то затеяла разговор насчет гороскопов, и что же? - Крысой соседка и оказалась, а по месяцу Скорпионом, как и сама Толстая Бабушка. И Брат посоветовал Бабушке: "Ты с ней дружи, дружи, у вас совместимость хорошая" - и стала Бабушка дружить, а до того сторонилась. Крыска прямо до неправдоподобия подтверждала облик, приписанный ей восточными звездочетами, - вот вроде зыбкая это вещь, гороскопы, а уж тут сходилось, ничего не скажешь, - а именно, Бабушкина соседка была расчетлива, оборотиста и сентиментальна одновременно. Эта расчетливость сильно сердила Толстую Бабушку - дело в том, что завязав дружбу по сердечной склонности, соседка немедля нагрузила её практическим применением. Много чего тут было - и размещение коробок с разным добром в Бабушкиной квартире, а то у Крыски не повернуться, и присмотр за её квартирой, за квартирантами, пущенными на лето, и совместные походы в Крыскин гараж, на яму, достать и принести то-другое, и даже включение света вечером, чтобы Вале открыть дверь в освещенную квартиру, ну, а главное, Брат с Толстой Бабушкой крепко выручали Крыску с Тобиком, собачонкой, подобранной на улице - выгуливали его раз в день, потому что днем не было Вали дома, у сына сидела с его собакой, а то если с Боем никого не оставить, то пес начинал кидаться на дверь и портить мебель, стресс был у собаки от одиночества, вот и приходилось ездить караулить чужую собаку, а свою поручать соседям. Бабушку почему-то больше всего сердило всучивание ей на лето соседкиных вещей, хотя тут-то какой труд подержать у себя пару кулей или коробок, ещё не нравилось, что Крыска слушать про чужие горести не умела, только начнет Бабушка, а та перебивает: "Это что, а вот у меня..." - и уж не остановить, - а ещё сильно надоело в конце концов гулять с Тобиком, - это да, это и Брату обрыдло, но не в том была обида, не в самих трудах на Крыску, а то Бабушке не нравилось, что та к ней идет с _корыстью_ - а Бабушке хотелось, чтоб её чтили бескорыстно, вот как Роза: её никто не заставлял с этими мороженками, отказывалась Бабушка, а та все равно принесет и на табурет положит у дивана.
   И ведь не права была Бабушка в своих обидах - во-первых, от Крыски тоже добра было много, мало что ли она подарила - и сумок джинсовых, хороших, без сносу, и курток таких же несколько, Брату и внукам Бабушкиным, и стелек отличных много пар, сама всё шила - на продажу на рынке, и хорошо брали, даже пенсию с книжки не снимала Крыска, а ещё овощами делилась с дачи, и ягоды посылала с оказией, смородины по ведру каждое лето, и угостить Бабушку всегда любила стряпней своей, а ещё с соседкиного телефона Бабушка дочери звонила или Брат куда ему надо, не надо бы и считаться - кто кому чего, а главное - совсем не в корысти дело-то, Крыска и без выгоды могла порадеть ближнему - как-то раз вообще постороннюю женщину у себя три месяца держала, пожалела за её злосчастные обстоятельства - ну, а женщина та, уж как водится, аферисткой оказалось, умела пронять людей на жалость правда, Крыска-таки, уходя из дому, на ключ её запирала. Так что просто расположенность, склад такой практический был у Крыски - ну, видит, что вот, в руки прямо плывет возможность пользу устроить, а ей ведь на самом деле надо, вот и устраивала. Объяснял все это Брат Бабушке, да она и сама понимала, а все равно сердилась: "Ну, вот не может она..." - и как-то в сердцах даже сказку написала про толстую - а сама-то уж не тоньше стала - и неряшливую Крысу, как та Крота обставила. А Крыска-то и две рубашки в больницу потом дала, и сама сколько раз приходила сидела, и на похороны дала двести рублей, и к телефону звала, когда звонили чуть не в час ночи... Да и в конце-то концов, у кого нет недостатков - "хороших нет, все люди" такой афоризм Брат как-то раз услыхал у народа. Но Толстая Бабушка, как по опыту вывел Брат, чисто энергетически нуждалась в периодическом бурном выяснении отношений, чтобы кто-нибудь был перед ней неправ, а она в сражении восстановила попранные права - и иногда Брат имитировал участие в таких разборках, но поскольку калач он был тертый, то поживиться им Бабушке не слишком удавалось, так что оставалось язвительно ворчать на соседей: не то чтобы Толстая Бабушка не могла поругаться, могла, ещё как, но тут уж в ней верх над Скорпионом брала Обезьяна - с дерева наблюдала за схваткой тигров, это уж приходя домой она делилась с Братом: "Вот такая-то с той-то подруги, стояли разговаривали вместе, а как та ушла, она всю её обосрала". Но дальше Брата Бабушка никому не передавала, умна была, с обезьяньей ловкостью все скругляла и поставить себя умела, - а с другой стороны, зато и пламя-то, пар, раж в себе оставляла и жалящую язвительность Скорпионову внутрь себя обращала, а это ведь психосоматику нехорошую дает. "Сколько энергии-то", - восхищался Брат при вспышках Толстой Бабушки и приобняв за плечи, сверху - на голову выше был - изрекал: "Гнев - это желание сражаться, но с тем ли ты сражаешься и за то?" - и обезоруживал, умиротворял домовоительницу - ценила ум и смешное, меткое слово любила, да и сама восхитительно высказаться могла, а энергии у ней действительно было много - Брат вздыхал: "Да, будь у меня столько, я бы не то что Тапахрицей, а Чубайсом в РАО ЕЭС сидел!"
   Да, так Крыска - во-первых, Тобик раньше любил забежать к Брату и Бабушке в дом - за своих держал, а тут не пошел, не видел кота, а чуял только - и все равно, сразу признал, что тут уже чужое, нет ему ходу, хозяин есть, забито. Во-вторых, Крыска, уже после всех перетаскиваний вещей из машины наверх, зашла к Бабушке и первый раз увидела на коробе кота, в прихожей у двери, а кот всегда там позицию занимал при звонках в дверь - не удрать в подъезд, так хоть полюбопытствовать на пришедших. Лицо Крыскино приняло выражение той детской зависти, что проступает на лице, когда другому куплено что-то красивое или вкусное, а у тебя нету. "Так от него ведь шерсти много", - "Ничего не много, я его отеребливаю все время!" - "А куда он ходит, это ведь такая возня, песок в коробку все время новый сыпать", - "Зачем песок, мы ему каретку купили", - и Бабушка споро слазила в ванную и показала каретку с решеткой-надставкой. Не сумевши принизить достоинств пушистого Бабушкиного приобретения, Крыска сказала, что заведет такого же - это при Тобике? тебе его мало? не уживутся же! - не уживутся, признала и Крыска, Тобик на старости стал совсем недружелюбен и даже с Боем на даче - обоих брала Крыска - постоянно грызся, а был вдесятеро меньше. И удалилась Крыска с тем же выражением ревнивой зависти на лице, но то её утешало, что кот - глухонемой, как неудачно выразилась Толстая Бабушка, а сделала она это по своей привычке выставлять болячки и напасти, чтобы побудить окружающих к сочувствию и содействию - и такая жизненная стратегия заставляла Брата содрогаться: сочувствие вещь фальшивая, а показывать свои больные места и вообще опасно, жизнь тетка жестокая, по ним же и приложится - да ведь горбатого могила исправит, любила себя пожалеть Толстая Бабушка и других в это вовлечь старалась, - и только головой тряс Брат, негодуя: ну зачем, зачем выполнять делание несчастья, если счастливо жить куда лучше? А что в-третьих, насчет Крыски-то, теперь, иногда пуская Крыскино мясо к себе в морозилку, Бабушка отрезала тут-там по болоньке, незаметной висюльке, мясной полоске - себе никогда не стала бы, а Барсику. Лиха беда начало потом, бывало, и сама соседкин холодильник навещала, и если видела, что можно чуток срезать, то и там срезала. "Барчику мясо украла", заговорщицки-радостно, как об удачной проделке, сообщала Бабушка Брату - и из-за толстых стекол испускала взор восьмилетней школьницы, которая напроказничала с вареньем, а потом ловко выкрутилась и смеется, "тащится" втайне, празднуя свой выигрыш. С этой озорницей-первоклассницей легко было Брату, союзницей ему была против остальных: паникер, нытик, мелюзговый тиран, другие ипостаси Бабушкины - совладай-ка с ними со всеми в одиночку, ну, конечно, и по уму рассудить могла Бабушка, и по совести, если только себе не потакала, а уж это любила.
   Вершиной её драматического искусства Брат по праву считал сценку, произошедшую по возвращении из больницы после удаления катаракты во втором глазу, это было ещё до кота. Про свое лечение Бабушка уже успела рассказать тому-другому в подъезде, но, видимо, считала это событие слишком значимым и не снискавшим ещё должного общественного признания. Она заклеила левое стекло своих очков лейкопластырем и почаще стала выглядывать в подъезд на звуки шагов.
   - А зачем вы лейкопластырем стекло в очках заклеили? - удивилась пришедшая с каким-то соседским делом Крыска.
   - Не хочу, чтобы меня спрашивали, что у меня с глазом, - выдала исчерпывающее объяснение Толстая Бабушка.
   Брат, стоявший у Бабушки за плечом, так и покатился, а Крыска, тоже отменный сталкер, женщина ж, только наскоро отмерила понимающий взгляд Брату, и сочуственно закивала головой.
   Этой же осенью Барсик стал топтаться. Сперва забирался на руку Брату, вертелся, пристраивался, а Брат не сразу понял - забавно было, поднимет кота на руке-локте, а коту неудобно, он и спрыгнет. Барсик попробовал забираться на Бабушкин ватный халат, Розин подарок, на спинке дивана оставляемый, но тут уж старшие поняли, что к чему, и с халата Бабушка кота погнала. У Брата на кровати валялось желтое покрывало, иногда он под ним дремал - это-то покрывало и повадился топтать Барсик. Делал это кот с большим воодушевлением и очень долго: сначала закусывал середку покрывала и начинал сучить ногами, поворачиваясь на месте справа-налево, из покрывала скручивалась этакая кулема, и тогда кот начинал её разматывать, поворачиваясь в другую сторону, и так мотал витки то посолонь, то против солнца и наконец спрыгивал с кровати на пол, почему-то непременно стаскивая за собой и покрывало, кулемой скрученное - может, просто челюсти сводило, не сразу разжать мог, в раже-то, - а уж потом уходил прочь, равнодушный к предмету своей любви.
   Бабушка повадилась было усовещать кота - придет, сядет на табуретку у письменного стола, нагнется ко кровати и выговаривает:
   - Тебе не стыдно? А? Не стыдно? Чем ты это занимаешься? А? Бессовестный!
   Кот не находил нужным отвлекаться - и то сказать, нельзя, дело-то первостепеннной важности - и продолжал сучить ногами, кругообразно топча Дуньку и лишь изредка бросая на Бабушку равнодушный взгляд. Но уж этот вуайеризм Брат пресекал и выпроваживал Бабушку:
   - Иди, иди давай - не мешай! Человек работает!
   И пресек Брат - перестала Бабушка ходить смотреть на котовое дрочканье. А желтое покрывало она прозвала Дульсинеей - ну, а Брат опростил это до Дуньки, а раз Дунька, то и Евдокия. Теперь, когда Бабушка окликала Брата с дивана: "Где Барсик?", тот отвечал:
   - Трудится. - Или: - С Евдокеюшкой!
   В конце концов Бабушка приняла Барсикову Дульсинею, даже хвалить стала:
   - Мне, конечно, не нравится, что он топчется, но вот догадался же он, нашел же выход! Нет, умный кот! умный!
   Умный кот на первых порах топтался по четыре раза за вечер и восхищал Брата совсем не умом. "Да, - думал Брат, - я в его годы так не мог - чтоб четыре раза почти подряд! Это ведь по сорока минут топтаться - как его ноги держат!"
   Конечно, Брат прибеднялся - в юные годы и у него были сопоставимые рекорды. Юность, юность!.. Гормоны! Интерес новизны! Эстафетная палочка новой жизни! Первое прикосновение пальчиком к щелке!.. и не только пальчиком!.. и не только к щелке! эх!.. где ты, романтика? - скрученной Дунькой на полу валяешься, оттоптана и позабыта!..
   Весной кот чего-то заболел. Если чумка кошачья, то где бы и заразиться мог? Всю зиму дома сидел, близко никаких кошек не было. Правда, по подъезду иногда спускался поссать на первом этаже у батареи кастрированный кот Шура, пугливый, толстый, непушистый, но хозяйкой все равно любимый. Роза очень смеялась, когда Толстая Бабушка показывала ей Шуру на лестнице и говорила, что этого кота тоже зовут Саша. Но и с Шурой не нюхался Барсик, а вот что-то занемог, не ел почти, в ведро забирался в ванной, клубком сворачивался и спал все дни. А у Брата самого была тяжелая неделя подрядился у приятеля в магазине продавать всякую музыку на кассетах, и боком ему такая торговля вышла: и накололи, один псевдокраснопиджачник, кидала, гондурас, и как-то подвымотался, смены длинные, только ночевал дома.
   Утром же, как началась выходная неделя, в комнату Брата вошла Толстая Бабушка и заявила:
   - Саша, у Барсика стригучий лишай, его надо умерщвлять!
   А кот днем раньше как будто бы начал поправляться, поел, из ванной на подоконник перебрался.
   - Какой ещё лишай!
   - Вот, смотри! - и Бабушка показала проплешины около ушей, - места, где у кошек отродясь шерсть прорежена. Ненаблюдательны люди - и Брат так и не смог точно вспомнить, как тут у кота росло раньше и как вообще у кошек обстоит с шерстью на лбу над глазами. Вроде и знал, что от природы здесь залысины, а уверенности не было.
   Пока взрослые обсуждали Барсиков лишай, кот носился по квратире, с подоконника на диван, с дивана на ковер, к потолку и обратно, бесился, совсем как в прошлое лето котенком, и то и дело взглядывал в глаза людям и у Брата возникло отчетливое чувство, будто кот понимает, что люди обсуждают его болезнь, и нарочно показывает - да вот же я, здоровенький, живенький, уже поправился - не надо меня умерщвлять!
   В газете разыскали вызов ветеринара на дом, и в отсутствие Брата частнопрактикующий ветврач явился осмотреть Барсика. Сначала он ничего не нашел, потом на трех волосках в микроскопе обнаружил какой-то грибок, прописал мазь, содрал сто рублей - по нынешнему доллару почти пятьсот - сел на велосипед и поехал назад, в офис за два квартала. Да ещё предложил Бабушке охолостить честного кота.
   - Себе отрежь, - ответила Бабушка - ветеринар дико посмотрел на нее.
   Кота неделю донимали, мазая вокруг ушей йодом и "Микосептином", а никакого лишая и грибка, конечно, не было. Брат так и не понял, зачем Бабушке понадобилось изобретать этот мнимый лишай - и заключил, что то была полусознательная провокация с целью проверки Братовых чувств коту:
   - Это так кота любишь? - укоряла Бабушка, встречая в иных случаях отказ потрафить милому другу - катышки там выстричь или речную рыбешку посмотреть в магазине.
   Бабушка-то любила - и мало-помалу её воспитание, а то есть её потакание, начали пересиливать природную расположенность и здоровые наклонности кошачьего племени. Брат вообще определял её линию как неуклонное растление. Кот, поначалу оставляющий без внимания все попытки Толстой Бабушки привлечь к себе его внимание, мало-помалу приучился вести себя сообразно её линии. Он обучился пугаться громких окриков, а заодно всяких стуков, хлопаний, гроханий, поскольку за ними, даже если и не в адрес кота, следовало выражение Бабушкиного неудовольствия - лопнувшая на улице автобусная шина, упавшая миска и тому подобные неожиданности заставляли тревожную Бабушку ругаться и сердиться, а поскольку кот был уже вовлечен Бабушкой в соучастие её переживаниям, то и ему приходилось это участие как-то обозначать - удирать, прятаться, запрыгивать на шкафчики от расправы или угрозы. Конечно, тут не было настоящего страха - запрыгнув на шифонер или вешалку, кот оттуда лапой играл с мнимо карающей дланью, и собственно шлепков за побег в подъезд или разрытый горшок кот не боялся, но вот нести _зеркальную повинность_, то есть отражать Бабушкины действия и настроения, ему-таки теперь приходилось.
   В конце концов кот освоил науку подлаживания и умащивания - он стал забираться на колени к Бабушке, ложиться на бок и урчать, неслышно, но усердно, а лапами время от времени поцарапывал Бабушкины грудь и живот. Это Бабушку очень умиляло, хотя она и понимала:
   - Да себя, себя, это он себя любит! - возражала она на замечания Брата - дескать, вот как кот тебя любит. И все равно бывала тронута и долго оглаживала и трепала милого друга, приговаривая: - Забрался? Ну? Жопа! А ты мне нужен? А? Барсучок! Ох ты жопа! Да люблю, люблю! - и снова гладила пушистую спинку и почесывала бороду.
   Бабушка ещё пыталась научить кота лизать её в щеку, по-собачьи, но уж это кот не принимал - отворачивался и отпихивался лапой, на что Бабушка радовалась:
   - Он мне морщинки лапой разглаживает! - но фигушки, какие морщинки, просто не хотел - а ведь понимал, чего от него ждут и в считанных случаях, по настроению, исполнял - так, когда Брат ездил в Москву получить деньги за рассказ от одной заковыристой бабы и вернулся на четвертый день, то кот, притихший от долгой разлуки и поднесенный к Братовой щеке, мягко укусил её - ну, а уж Бабушке какая радость была от этих редких признаний!
   Наиболее очевидно растление кота простиралось, естественно, в область его пищевых повадок. Если в первый день пребывания на земле Брата и Толстой Старухи кот, вопреки сытому раздутому пузику, сожрал все килькины головы в чашке, то теперь и самое кильку загребал лапой, выразительно глядя в глаза Толстой Бабушке, а уж если снисходил, разнообразия ради, до кильки, то сжевывал тушки, роняя килечьи головы на пол и в миску. Такими были воспитательные последствия проживания в одних стенах с Толстой Бабушкой, а ещё миновавшая прожорливость поры быстрого роста. Умерившаяся способность кота к поглощению пищи просто не справлялась с размерами баловства и потакания, что готова была расточить на него Толстая Бабушка - не сенбернар же, маленькая зверька, и хотя, нарочно обученный Бабушкой, Барсик шел на кухню и залезши на стул цеплял Толстую Старуху лапой во время разделки мяса, из кусков болоньки, кинутых ему, кот съедал один-два, а остальное оставлял втуне и снова вспрыгивал на табуретку, чтобы повторить усвоенный ритуал - а меж тем, Брат хорошо помнил, как получив в первый раз мясной обрезок, кот добрые полчаса гонял его по комнате, толкая лапой туда-сюда или подкидывая в воздух и когтя на лету, и это была не просто игра - котом руководило великое правило: всякая пища должна быть оплачена работой тела. Но у Барсика просто не было возможности исполнять этот закон здоровья, и бегал он теперь больше по утрам и сам по себе, проносясь мимо шевелящейся веревочки и катящихся кидальных шариков, когда кто-нибудь из семьи пробовал поиграть с ним в этот час.
   - Говно выбегивает, - говорила Бабушка или просто: - Выбегивает, точно определяя суть происходящего, а Барсик, побегав, действительно шел в ванную, и уж потом, опроставшись, вразвалочку отправлялся на кухню к чашке.
   Брат записывал в дневнике: "Сегодня захожу в ванную - в закутке сидит кот и срет. Обычно он стесняется при нас, а тут я его застал. Ну, тоже сел на унитаз. Кот на меня глядит, а я на него. Обычно я долго, а тут быстро. Посрали, я подтерся, а кот лапой заскреб. Главное, дружненько так." Кот, и правда, почему-то избегал отправлять нужду при людях, что, согласно расспросам Брата, для кошек было совсем не свойственно. Но Барсик с очень большой неохотой, только уж при неотложной припертости, заходил в ванную, если там кто-то уже находился, и поссав-посрав торопился уйти, хотя обычно, справив нужду в одиночестве, кот настойчиво тряс лапой каретку, громыхая на всю квартиру, пока Брат или Толстая Старуха не приходили сполоснуть посудину.
   - Поссал, - определяла Бабушка по звуку, так как говешки кот обычно просто загребал лапой, не сотрясая ванночку.
   - Так чего ж ты сидишь? - побуждал Толстую Старуху Брат, наступательно опережая её повеление убрать за котом.
   - Сам иди, - вяло возражала Бабушка, не переставая, однако, прислушиваться к призывам из ванной.
   - Изнемогает животное! - и Человек Бабушка не выдерживала, отправляясь выливать напруженное или снаряжая на выручку Брата.
   Вообще, выведению шлаков из организма Барсик придавал большое значение и имел на сей счет незыблимые принципы. Так, он строго разграничивал нужду малую и большую и каретку использовал исключительно для жидких выделений. Что же до выделений относительно твердых, то под них кот отводил другое место, под ванной, и в этом была первоначальная ошибка старших. Заметив, что кот облюбовал для сральни дальний угол под ванной, люди долго попускали этому, и уж потом Толстый Человек Бабушка наказала Брату соорудить загородку из досок. Первое столкновение с загородкой создало для Барсика шоковую ситуацию. Брат в это время мылся в ванне и наблюдал, как кот несколько раз забегал и выбегал обратно, и наконец, влетев в ванную, чистоплотное животное завизжало - не может же оно вот так взять и нагадить в неправильном месте, а сил терпеть тоже уже не осталось!
   - Барсик, - позвал Брат и пошевелил рукой, привлекая внимание кота к свободному промежутку между днищем ванны и стеной, где коту вполне просторно было развернуться и куда уже была постелена клееночка.
   Барсик наклонил голову, взвешивая предложение, пару раз дернул хвостом, признавая справедливость доводов Брата, и, успокоившись, отправился в закуток. Спустя полгода загородку разобрали, но кот уже узаконил простенок для положенных нужд, к тому же, и сам подрос, и вопрос был решен окончательно, а кстати, и клееночку убрали за ненадобностью и неудобностью - говешки кота были сухонькими, и убирать их было одно удовольствие - взять да смести веником на совок, а то ещё возиться с клеенкой.
   Проблемы возникали, лишь когда Толстая Бабушка давала коту выпить лишку молока, пренебрегая увещеваниями Брата, что эта пища Барсику уже не по возрасту и ведет к дрисне. Кот, действительно, мог от того дрискануть или же обзавестись прилипшей к штанам (меховой опушке тыльной стороны ног) мокрой говешкой. Ее выстригали, а испачканную котовую жопку мыли разумеется, собственноручно Бабушка, а Брат придерживал кота на трапике. Кот в ту пору ещё не обзавелся водонеприязнью, и спокойно лежал на трапике задраным хвостом к смесителю, блестя глазами и озираясь по сторонам с выражением изумления и восторга, а то есть не вполне понимая назначение производимой процедуры, но одобряя её.