Свет дня померк, в нос ударила резкая вонь смазки, металлической стружки и угольной пыли. Четверо паровых механиков, все в одинаковых полосатых кепках и кожаных передниках, изучали какой-то чертеж. Резкий свет карбидной лампы играл на изогнутых, покрытых эмалью поверхностях странной машины.
   В первое мгновение Мэллори решил, что перед ним лодка, маленький пироскаф — алый корпус, нелепо подвешенный между двух огромных колес, но затем, подойдя поближе, он понял, что это — ведущие, а не гребные колеса; бронзовые, безукоризненно отшлифованные штоки уходили в пазы неправдоподобно тонкой обшивки. Нет, не лодка, а паровой экипаж, только экипаж необычный, напоминающий по форме… каплю? Нет, скорее уж огромного головастика. Третье колесо, миниатюрное и даже немного смешное, было установлено на конце длинного узкого хвоста, в шарнирной стойке.
   На тупом полукруглом носу машины прямо под огромным изогнутым листом великолепного свинцового стекла (предназначенным, надо понимать, для защиты машиниста от встречного потока воздуха), четко виднелись черные с золотом буквы: “ЗЕФИР”.
   — Иди сюда! — махнул рукой Том. — Что ты там стоишь как неродной.
   Остальные встретили его слова сдержанным смехом.
   Ну и нахалюга же, внутренне улыбнулся Мэллори; его подкованные сапоги громко скребли по цементному полу. Ишь, и усы у маленького братика появились, да какие роскошные — кошка лизнет и ничего не останется.
   — Мистер Майкл Годвин, сэр. — Мэллори протянул руку своему давнему другу, а ныне — наставнику девятнадцатилетнего Тома.
   — Доктор Мэллори, сэр! — отозвался Годвин, невысокий и кряжистый, лет сорока от роду механик с изрытыми оспой щеками, соломенными волосами, длинными густыми бакенбардами и острым блеском глубоко посаженных глаз. Он собрался было поклониться, но вовремя передумал и, несильно хлопнув Мэллори по спине, представил его своим товарищам. Последние звались Элайджа Дуглас, старший подмастерье, и Генри Честертон, мастер второй ступени.
   — Весьма польщен, — коротко кивнул Мэллори. — Я ожидал от вас многого — и все равно поражен увиденным.
   — И что вы думаете об этом красавце, доктор Мэллори?
   — Трудно заподозрить его в родстве с нашим фортом.
   — “Зефир” не предназначен для работы в Вайоминге, — улыбнулся Годвин, — чем и объясняется прискорбная нехватка брони и оружия. Форма определяется функцией — так, кажется, звучит любимая ваша присказка?
   — Маловат он вроде для гоночной машины, — осторожно заметил Мэллори. — Да и форма, как бы это получше сказать, своеобразная.
   — В основу нашей конструкции положены научные принципы, сэр. Новейшие принципы. Тут, кстати, очень интересная история, причем история, связанная с одним из ваших коллег. Вы помните покойного профессора Радвика?
   — Да, разумеется, Фрэнсис Радвик… — Мэллори растерянно смолк. — Но только Радвик и новые принципы?.. Не вяжется это как-то.
   Дуглас и Честертон смотрели на него с откровенным любопытством.
   — Мы оба — палеонтологи. — Мэллори чувствовал себя очень неловко. — Но этот малый воображал себя вроде как аристократом. Задирал нос, придерживался каких-то допотопных теорий. Не умел логически мыслить — хотя это, конечно же, мое личное мнение.
   Было видно, что механики воспринимают его слова весьма скептически.
   — Я не из тех, кто дурно отзывается о мертвых, — поспешно добавил Мэллори. — У Радвика была своя компания, у меня — своя, и хватит об этом.
   — Но вы ведь помните, — настаивал Годвин, — его гигантскую летающую рептилию?
   — Кецалькоатлус[45], — кивнул Мэллори. — Серьезное открытие, тут уж не поспоришь.
   — Кости отослали для изучения в Кембридж, — продолжал Годвин, — в Институт машинного анализа.
   — Я сам собираюсь там поработать по бронтозаврусу, — кивнул Мэллори. Ему очень хотелось сменить тему.
   — Так вот, — продолжил Годвин, — у них там в институте лучшие математики Британии, и они день за днем гоняли свои исполинские машины, пока мы с вами мерзли в топях Вайоминга. Долбили дырки в карточках, чтобы разобраться, как могла летать такая громадина.
   — Я знаком с проектом, — кивнул Мэллори. — Радвик опубликовал по этой теме пару статей. Но воздушная динамика — не моя специальность. Честно говоря, я не ожидаю от нее серьезных теоретических результатов. Слишком уж она, простите за каламбур, воздушна.
    А вдруг она может дать серьезные практические результаты? — улыбнулся Годвин. — В анализе принимал участие сам лорд Бэббидж.
   Мэллори задумался.
   — Надо думать, что в пневматике все же есть какой-то смысл, раз уж она привлекла внимание великого Бэббиджа. Развитие искусства воздухоплавания? Армия очень интересуется воздушными шарами, а на военные науки у нас денег не жалеют.
   — Нет, сэр,я имел в виду практическое конструирование.
   — Конструирование летающих машин? — Мэллори помедлил. — Но вы же не станете меня убеждать, что эта ваша таратайка летает?
   Механики вежливо рассмеялись.
   — Нет, — успокоил его Годвин. — К тому же все эти священнодействия с машиной так и не решили поставленной задачи. Зато теперь мы кое-что понимаем в воздушных потоках, начинаем осознавать принципы атмосферного сопротивления. Принципы совершенно новые, не получившие еще широкой известности.
   — Но мы, механики, — с гордостью вставил мистер Честертон, — уже использовали их практически, при конструировании “Зефира”.
   — Мы называем это “обтекаемая форма”, — подал голос Том.
   — Значит, вы придали своей машине “обтекаемую форму”, да? Вот почему она так похожа на… гм…
   — На рыбу, — подсказал Том.
   — Вот именно, — воскликнул Годвин. — Рыба! И все это связано с поведением текучих сред. Вода. Воздух. Хаос и турбулентность! И все это поддается расчету.
   — Поразительно, — отозвался Мэллори. — Так, значит, эти принципы турбулентности…
   Соседнее стойло взорвалось оглушительным грохотом; стены задрожали, а с потолка посыпалась сажа.
   — Это итальянцы, — крикнул Годвин. — В этом году они привезли нечто чудовищное!
   — И воняет эта гадость соответственно, — пожаловался Том.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента