Страница:
Кабинет у Тилле оказался намного больше, а стол намного шире, чем у Шнайдера, весь завален папками и делами. На стене – две разные карты мира и два календаря. Под ними – еще один квадратный столик. Телефон звонил беспрерывно, кто-то входил и о чем-то спрашивал, кто-то что-то приносил и уносил. До меня дошло, что Тилле – начальник повыше тихого Шнайдера.
– Так, вы новый у нас?.. Ах, уже работали?.. Со Шнайдером?.. Он еще не на пенсии?.. – пошутил Тилле, перекладывая на столе бумаги и весело поглядывая исподтишка на Лунгаря (тот ясными глазами смотрел вперед, жевал бороденкой и мял кепочку). – Так. Кого мы имеем?.. Дезертир из Чечни?
Лунгарь два последних слова понял без перевода:
– Я, я, дезертирус аус Чечня. Из-под стражи убежал. С риском для жизни-здоровья и со множеством травм души и тела еле-еле от скотобоев ушел!
Тилле настроил диктофон, вставил кассету и начал задавать дежурные вопросы. Лунгарь отвечал без запинки, четко называя цифры и даты (по дороге я предупредил его, чтобы он был осторожен с датами. «Ясно, не-емцы», – ответил он тем же многозначительным, полууважительным-полунасмешливым шепотом). Документов у него не было. Мы быстро добрались до родителей и родных. Все были живы-здоровы. Тилле едва заметно поморщился:
– Придется всех родственников с адресами и датами в протокол заносить. – Передал мне чистый бланк, сам набрал чей-то номер и, пока мы с Лунгарем заполняли бланк, со смехом выяснял подробности какой-то вечеринки.
– Веселится. А я полгода в побеге маюсь, одни камуфлеты ем, – грустно-злобно прошептал Лунгарь. – Жаль, немецкого не знаю. Как тут, курсы дают, нет?
– Трудно сказать.
– А ты сам что-нибудь решаешь? – тревожно взглянул он мне в глаза.
– Что я могу решать? – пожал я плечами. – Переводчик – не человек, а машина, средство общения. Я только перевожу.
Перешли к биографии. Лунгарь подробно рассказал, какую школу, где и когда окончил. Потом три года учился в машиностроительном техникуме, после чего пошел в армию, стал бессрочником.
– Какие причины побудили вас стать профессиональным военным? Расскажите подробнее, – попросил Тилле и выключил диктофон, а я отметил про себя, что перед каждым важным вопросом и он, и Шнайдер выключали устройство – очевидно, чтобы лучше вникнуть в суть ответа и потом сформулировать его, как надо.
Лунгарь как-то замялся, кепочка завертелась в руках быстрее, бороденка заерзала.
– Может, он и не поверит, но из-за квартиры вся бахрома моей жизни спуталась. В армии квартиры давали, а нас в трех малых комнатах десятеро взрослых жило. У меня как раз основательная любовь с девушкой в ходу была, а встречаться негде – материальной базы нет. Она подняла струшню: «Что ты за мужик, места потрахаться найти не можешь!» А мне после техникума все равно на два года солдатом идти. Я и решил – чем еще два года по казармам вшей питать, лучше уж человекообразную квартиру получу и спать с бабой ложиться буду, а не с отбоем. Так и вышло все безобразие. Сейчас бы ни за какие баксовые кущи в военные не пошел бы. А тогда молод был, глуп, как пробка от портвейна.
Тилле внимательно выслушал его, сказал:
– Из-за квартиры?.. Это вполне может быть… Эту русскую проблему мы знаем… Каждый второй живет не там, где прописан, а прописан не там, где живет… Кстати, прапорщик – это вроде унтер-офицера?.. – уточнил он, включил микрофон и сжал ответ Лунгаря в одну емкую фразу. Потом задал следующий вопрос: – Кем, когда и где служили? В чем состояли ваши непосредственные задачи? Сколько получали жалованья? Имеются ли сбережения?
Лунгарь резво откликнулся:
– Двадцать лет в лямке, с 1980-го по 2000-й. Богом в наказание был определен прапорщиком в войска МВД. Отлично жил, все было, что человеку умеренному надо, зарплату платили. А как пошла эта поебень, извините, дерьмократия наша гондонная, так все и лопнуло, как майский шар в синем небе. А насчет сбережений… Копить деньги на черный день как-то начал, но отсутствие дней белых помешало… Чего сберегать? К нулю плюсовать нуль?..
На просьбу сказать, чем вообще занимаются войска МВД, он пояснил, что войска доблестного МВД в основном охраняют лагеря, зоны и тюрьмы, которых по России пропасть:
– Ну и кремлину возле мавзолейки, само собой.
– Какую кремлину? – не понял я.
– Кремль наш любимый, с алой звездой во лбу. И мавзолей, где великий цуцик отдыхает. Наломал, падла, дров – и в ящик, а ты тут вертись, как карась на сковородке… Но лично я всегда был в хозчасти. По снабжению.
Тилле усмехнулся:
– На снабженца не похож. Они все толстые.
– Да и я был не худ – в дороге отощал. Полгода в бегах, не шутка. Как личность получил излишне много травм души и тела.
Дальше выяснилось, что последние семь лет он служил в Ставрополе, откуда иногда приходилось сопровождать колонны с грузами в Чечню:
– Головной-то мозг всей заварухи – в Ростове. Там и штаб, и трибунал, и бухгалтерия, и морг с крематорием, нате-пожалуйста. А у нас в Ставрополе только хавка-обувка, сгущенка-тушенка и подобная дребедень. Но я лично с оружием дела не имел, все больше по пище. Эх, знать бы наперед, где споткнешься… Перевелся бы куда-нибудь. Вот в Заполярье звали. Думал, холодно будет там слишком, да на юге так припекло, что все бросить и бежать без оглядки, как альбиносному волку, пришлось. Жизнь перелобанила.
Потом он обстоятельно рассказал о том злосчастном дне, когда его послали сопровождать две цистерны с горючим в Грозный. Лунгарь сидел в кабине первого бензовоза, во второй машине был только шофер-солдат Мозолюк. Ехали под прикрытием БТР, в котором были три солдата и лейтенант Николай, родственник Лунгаря по жене. БТР шел впереди. Ночью, где-то в Чечне, на дороге вдруг появились бандиты, человек пятнадцать, в черных намордниках и маскхалатах. Они протянули «ежа» через шоссе. БТР шел впереди и «ежа» даже не заметил, переехал, а бензовозам пришлось остановиться.
– Кто были эти бандиты? Чеченцы? – невзначай поинтересовался Тилле.
– Кто их знает?.. Сейчас же все на чеченов валят. Где что не так – всё горцы злые. Темно было, ночь. Приказывал один бардадым с гранатометом, другие молчали, только автоматы стволистые на бензовозы понаставили. Стрельнут – и пиши пропало!..
Главарь с гранатометом приказал оружие бросать и выходить. Лунгарь по рации передал в БТР, чтоб оружие не применяли, а то бандюги под прицелом бензовозы держат, за пару сотен литров гореть неохота. Туда-сюда, уговорил он Николая сдать оружие и выйти из БТР. Бандюги никого не тронули, только БТР подожгли, сели в бензовозы и укатили. А они побрели пешей гурьбой в Грозный, где явились в комендатуру и всё рассказали:
– Что тут началось!.. Шум, визг, вой собачий!.. Всякие оскорбления личности и тела!.. «Суки-бляди-твари-сволочи, с врагом сотрудничаете, бензин загнали, деньги взяли, оружие продали, достоинство замарали, совесть блядством запятнали, доблесть заговняли, честь в грязи изваляли!..» Избили, как водится, до полусмерти, всё больше телефонным справочником по человеческой голове, мозги всмятку пошли… Звери в формах! Как же я не козел опущения?
Тут я прервал его, решив уточнить:
– Андрей, вы уже второй раз говорите «козел опущения». Что вы имеете в виду? Одно – это библейский козел отпущения, которого камнями забивали в пустыне за свои грехи, ну, а другое – это тот, которого… это самое… ну, вы понимаете… опустили…
Лунгарь замер:
– Понимаю. Нет, такого не было. Да кому я нужен, об меня мараться?.. А что, это не камни, когда по башке книгой бьют и стаканы об морду разбивают?.. А морально – да, конечно, еще как отчпокали!.. Паспорта и военбилеты отобрали и под конвоем в Ставрополь отправили, а там уже лютые звери из ФСБ поджидали, даже какой-то генерал самочинно явился. Толстый и жирный, как тюлень, и такой же моржовый… А чего ему не толстеть? На кормлении сидит, на питание получает, остальное со складов ворует… Генерал в России – это же не звание, а счастье пожизненное, – Лунгарь начал впадать в философию (глаза загорелись, волосы взъерошились сами собой), но я попросил его не отвлекаться. – Пришел генерал, посмотрел на нас со злым укором, рюмки три коньяка выпил, в лицо нам, изменникам, плюнул и ушел, а его шестерки поганые опять измолотили до упаду пульса и в наручниках в карцер на ночь куковать бросили. А человек в наручниках – уже не человек, а колода безгласная, насекомая. Мне пять лет вытанцовывалось, а Николаю как офицеру – и все восемь. Солдатиков три дня на губе продержали и выпустили, только Мозолюку 15 суток добавили за разговоры. А на нас с Николаем дело открыли и в трибунал передали.
– Позвольте, но это же нелогично – если бы вы действительно сотрудничали с чеченцами, то зачем вам было самим являться в комендатуру? – остановил его Тилле. – Подумайте, какой смысл? Ведь нелогично? Неужели ваше командование этого не понимало?..
Лунгарь замер, переспросил у меня:
– Он чего, по серьезке спрашивает?.. Понимать-то оно все понимало, чтоб ему пусто было, ни дна, ни покрышки, но виновных же найти надо, кто-то за все отвечать должен?.. Вот мы и оказались виновными! Как там про стрелочника?.. Гайку отвинтил – и все, под суд! Такой гайкозаворот! А что делать было?.. Перестрелку начинать?.. Героев играть?.. Рембов?.. Да ведь никто спасибо не скажет. Николай с тремя салагами, я, божья коровка, и солдаты-шоферишки, которые и оружия-то толком не нюхали!.. Так взорвали бы бензовозы – и все. Бандюганам что – вошли в лес и пропали, а тут гори за милую душу, как Зоя Космодемьянская!.. На хер нужно – скажем дружно!.. Каждая тварь и каждая травинка имеет право на живую жизнь, а хомо человекус – и подавно! – добавил он патетически.
Тилле пожал плечами:
– Конечно. Дальше.
В Ставрополе сидели в военном КПЗ. На третий день дело так поворачиваться стало, что ему, Лунгарю, тоже восьмерик грозит: следствие показало, что это именно он вынудил Николая сдать оружие и без боя лапки поднять. И тогда решил Лунгарь бежать за границу, ибо в России обязательно найдут. Подговорил Николая драку затеять, когда в туалет поведут. А когда вышли и драку затеяли, то и сбежал через стену, пока Николай от солдат отбивался.
– Из военной тюрьмы можно так легко убежать? – усомнился Тилле.
– А это не настоящая тюрьма, это камеры при комендатуре, прямо в городе.
– Опишите подробнее, как это произошло.
Лунгарь нарисовал схему двора, стену, закоулки и вахту:
– Тут вахта, там стена невысокая, если солдаты не мешают, то можно на крышу туалета залезть, а оттуда на стену. На стене проволока есть, но ток в ней отключен, ради экономии, о чем мне еще раньше известно стало от бухого ночного конвоя. Вот и вышел такой шайбонаворот, убег.
– Хорошо. Но почему этот Николай тоже не сбежал? Почему вам помог, а сам остался? – пытался понять Тилле.
Лунгарь на секунду замер, почесал в бороденке:
– А он не хотел из России уходить, патриот хренов! Родные берега его держат, к березкам мертвой петлей привязан. Знаете, болезнь такая есть – патриотит? Вот он ею болен. Это наша, чисто русская болезнь. Мысли у нас в голове копучие, ползучие, вязкие, ощупывают всё вокруг: это не наше, это прочь, а это наше, давай сюда его! Вот и он такой экземпляр. И штрафбата не боялся, побывал там уже когда-то. Ему, кстати, пять лет лично дали и еще год за мой побег присовокупили. Всего, значит, шесть. Можете проверить: Николай Кравцов, осужден в ноябре прошлого года, сидит где-то в Коми.
Тилле что-то отметил у себя на листе:
– А вы откуда знаете, что он осужден и где он сидит?
– Жене позвонил из Турции, она сказала.
Так начались странствия Лунгаря. У жены родственники были в Армавире, дали денег немного. И он, где попутками, где пешком, добрался до Сочи, а оттуда на частнике поехал в Ереван.
– И что, за все это время никто документов не проверял? – поинтересовался Тилле, поглядывая в атлас. Лунгарь энергично махнул рукой:
– Да дал десять долларов – и езжай себе.
Тилле еще раз сверил маршрут по атласу. В Ереване Лунгарь нанял такси, которое завезло его куда-то в горы, к границе с Турцией, которую он ночью и перешел. Добрался до Стамбула, четыре месяца жил с русскими бомжами, работал на черных работах: разгрузке и уборке.
– Как он без документов столько времени был в Турции?
– Да что я, один там такой?.. Два раза турки поганые ловили. Один раз просто отпустили, а другой раз избили дрючками и пригрозили, если не уеду, прибить вообще до исчезновения жизни. Басурмане, что с них взять. Хорошо, что кожуру живьем не содрали и в кипяточке не сварили!.. Они, кстати, и посоветовали сдаваться в Германию… Мол, иди, там таких принимают…
Этот пассаж Тилле выслушал особенно внимательно, покачав при этом головой:
– Мы, как всегда, самые глупые…
Помогая в овощной лавке и убирая урны, Лунгарь кое-как собрал немного денег. Знакомый турок свел с человеком, который за четыреста долларов устроил Лунгаря на сухогруз, который шел в Италию. На корабле он тоже работал, мыл палубы, а в Триесте, во время разгрузки, сумел в кузове грузовика спрятаться и за пределы порта выехать. Сел в поезд. И его тут же поймали: билета не было, проводник поднял шум. На следующей станции полицейские арестовали его, продержали сутки в участке, пытались узнать, кто он, а потом, услышав, что он хочет в Германии просить убежище, выписали ему двухнедельный паспорт и приказали побыстрей убираться из Италии, а не то худо будет.
Этот рассказ тоже очень заинтересовал Тилле.
– А где этот паспорт?
Лунгарь сделал большие глаза:
– Паспорт этот временный? А выкинул к чертям собачьим. Италию эту хренову, почти пятьсот километров, пешком ногами насквозь прошел. Вот дрянь страна!.. Грязь, бардак, чистоты и порядка нет ни грамма, плоды культуры в грязи валяются, народишко взъерошен. Еле ушел, во Франции оказался.
Во Франции Лунгарь пару раз заходил в полицию, хотел, чтоб и там ему временный паспорт выдали, потому что «к дисциплине привык», но французы-кусочники только посмеялись и прогнали его прочь, а во второй раз, узнав, что паспорт ему нужен, чтобы в Германию уехать, сами купили ему билет на поезд и под надзором отправили в Неметчину – пусть боши разбираются.
Тилле опять поднял брови и обратился ко мне:
– Слышали?.. Это называются партнеры по ЕС! Союзнички! Что Италия, что Франция!.. Он десять стран прошел, и никто на себя ничего брать не захотел!.. Конечно, зачем? Пусть немцы отдуваются! Вот как дело обстоит!.. Спросите его, почему он вообще с таким упорством сюда шел?.. Почему в Италии, Франции или Турции не остался? – уже раздраженно спросил он.
Лунгарь шлепнул шапку на стол и почесал бороденку:
– Турция – мусульманская страна, в ней жить невозможно без потери сознания. Противно их вой пять раз на дню слушать и на их толстые рыла смотреть. В Италии и Франции жизни нет совсем: шум, гам, гавканье, вонь, копоть и мотоциклы. Полиция противная, нищие донимают, черноты курчавой больше, чем в зоопарке… Вообще, господин начальник, я думаю, что лучше всего было бы, если бы с несчастного лица нашей бедной земли исчезли все негры и мусульмане! Если бог очистит нас от черномазых и бородатых, то жить станет лучше и веселее, уверяю вас!
Тилле усмехнулся:
– Слышали эти сказки. Курдов и цыган забыл.
Я перевел.
Лунгарь перевел дыхание, подобострастно уставился на Тилле:
– Да, конечно, их тоже, одни проблемы, это мусор. Все убийцы, преступники! И зачем бог в мир столько швали напустил? Что, делать ему было нечего? А Германия и Англия – это семена цивилизации, цветник жизни, сад радости, мечта певца. Поэтому прошу, чтобы меня оставили в этом земном раю, хотя бы временно!
– В его положении быть таким разборчивым не пристало, – выключив микрофон, проворчал Тилле под нос. – Франция ему не нравится, в Италию он не хочет!.. Спросите, что ему вообще, по его мнению, грозит в случае возвращения на родину? И что значит – просит временно оставить?
Лунгарь по-ленински сжал в кулаке кепчонку и, потрясая ею, заговорил о том, что ему грозит трибунал и большой срок: восемь и три за побег, вот и все одиннадцать; тут раньше Гитлер был, крутил-вертел, как хотел, немцев на другие народы понатравил, костры зажег и фашизм произвел, но после войны немцы осознали ошибки, когда и у нас придет новый Сталин, порядок наведет и этот ублюдочный капитализм прихлопнет, тогда и он, Лунгарь, с удовольствием поедет назад, к жене и детям, семейный мед ложками кушать:
– Потому искренне прошу временно при жизни оставить, а там видно будет.
– Сталина долго ждать придется, – усмехнулся Тилле и включил микрофон: – Имеет он еще что-нибудь добавить? Есть еще какие-нибудь причины, по которым он просит политическое убежище?
Лунгарь повторил просьбу, напирая на слово «временно» и на то, что в будущем он посчитает за особую честь выплатить все долги («без договору нет разговору») и служить дальше неописуемо преданно великой Германии:
– Даю вам слово на отсечение, что долги оправдаю и доверие верну!
А Тилле уже перематывал кассету, готовя ее для распечатки. Потом подписал стандартный временный паспорт беженца и, передавая его через стол, с усмешкой сказал:
– Итальянцы на две недели дали, а мы, конечно, сразу на три месяца. Спросите его, кстати, собирается ли он еще куда-нибудь бежать?
Лунгарь сделал испуганные глаза:
– Да ни боже ж мой – куда мне бежать? Я уже прибежал. Дальше для нас земли нету, как говорится. Никуда я бежать не хочу и только прошу и даже умоляю, чтобы мне спасли жизнь и не посылали в пекло на верную гибель. Ведь человек живет только один раз и не больше того?.. Что ни день – то короче к могиле наш путь. Защитите беззащитное существо, а то в России я полностью открыт, как на ветру стою, защиты нет!
Помечая время в моем обходном листе, Тилле откликнулся:
– Ну-ну, не так мрачно. У нас в Германии тоже есть поговорка: жизнь – как куриный насест, коротка и закакана. Все не так просто, как кажется, – уже суше добавил он.
А Лунгаря несло дальше:
– Я слышал, что «азюль» по-немецки значит «убежище». И я, будущий азюляндец, житель страны Азюляндии, обязуюсь не только кушать от ее кисельных берегов, но и рьяно чтить конституцию, исполнять все приказы точно в срок, беречь имущество и лесонаселение… охранять рекорыбные просторы… звериные тропы… небоптичий грай…
– Зря стараешься. Он уже выключил микрофон, – остановил я его, ленясь переводить этот бред.
Когда мы шли вниз на окончательные подписи-печати, он тихо спросил:
– Как думаете, оставят?
– Трудно сказать. От разного зависит. Не имею понятия.
– То-то и оно… Эх, ну бывай! Как говорится, пусть всегда будет пиво, водка и селедка! И зубной порошок, чтобы чистить горшок!
Я смотрел ему в юркую спину и думал, что все услышанное от него может быть чистой правдой, а может – и полной ложью, и никакой он не прапорщик Лунгарь, а какой-нибудь Фомка Хромой, или беглый растратчик, или просто хитрый человек, которому все осточертело, он по путевке приехал в Германию, спрятал паспорт и теперь пытается внедриться в райский сад с черного входа. Все могло быть. И всего могло не быть. И стало ясно, почему следователи во всех людях видят лгунов, врачи – больных, а психиатры – сумасшедших.
Потап с этапа
– Так, вы новый у нас?.. Ах, уже работали?.. Со Шнайдером?.. Он еще не на пенсии?.. – пошутил Тилле, перекладывая на столе бумаги и весело поглядывая исподтишка на Лунгаря (тот ясными глазами смотрел вперед, жевал бороденкой и мял кепочку). – Так. Кого мы имеем?.. Дезертир из Чечни?
Лунгарь два последних слова понял без перевода:
– Я, я, дезертирус аус Чечня. Из-под стражи убежал. С риском для жизни-здоровья и со множеством травм души и тела еле-еле от скотобоев ушел!
Тилле настроил диктофон, вставил кассету и начал задавать дежурные вопросы. Лунгарь отвечал без запинки, четко называя цифры и даты (по дороге я предупредил его, чтобы он был осторожен с датами. «Ясно, не-емцы», – ответил он тем же многозначительным, полууважительным-полунасмешливым шепотом). Документов у него не было. Мы быстро добрались до родителей и родных. Все были живы-здоровы. Тилле едва заметно поморщился:
– Придется всех родственников с адресами и датами в протокол заносить. – Передал мне чистый бланк, сам набрал чей-то номер и, пока мы с Лунгарем заполняли бланк, со смехом выяснял подробности какой-то вечеринки.
– Веселится. А я полгода в побеге маюсь, одни камуфлеты ем, – грустно-злобно прошептал Лунгарь. – Жаль, немецкого не знаю. Как тут, курсы дают, нет?
– Трудно сказать.
– А ты сам что-нибудь решаешь? – тревожно взглянул он мне в глаза.
– Что я могу решать? – пожал я плечами. – Переводчик – не человек, а машина, средство общения. Я только перевожу.
Перешли к биографии. Лунгарь подробно рассказал, какую школу, где и когда окончил. Потом три года учился в машиностроительном техникуме, после чего пошел в армию, стал бессрочником.
– Какие причины побудили вас стать профессиональным военным? Расскажите подробнее, – попросил Тилле и выключил диктофон, а я отметил про себя, что перед каждым важным вопросом и он, и Шнайдер выключали устройство – очевидно, чтобы лучше вникнуть в суть ответа и потом сформулировать его, как надо.
Лунгарь как-то замялся, кепочка завертелась в руках быстрее, бороденка заерзала.
– Может, он и не поверит, но из-за квартиры вся бахрома моей жизни спуталась. В армии квартиры давали, а нас в трех малых комнатах десятеро взрослых жило. У меня как раз основательная любовь с девушкой в ходу была, а встречаться негде – материальной базы нет. Она подняла струшню: «Что ты за мужик, места потрахаться найти не можешь!» А мне после техникума все равно на два года солдатом идти. Я и решил – чем еще два года по казармам вшей питать, лучше уж человекообразную квартиру получу и спать с бабой ложиться буду, а не с отбоем. Так и вышло все безобразие. Сейчас бы ни за какие баксовые кущи в военные не пошел бы. А тогда молод был, глуп, как пробка от портвейна.
Тилле внимательно выслушал его, сказал:
– Из-за квартиры?.. Это вполне может быть… Эту русскую проблему мы знаем… Каждый второй живет не там, где прописан, а прописан не там, где живет… Кстати, прапорщик – это вроде унтер-офицера?.. – уточнил он, включил микрофон и сжал ответ Лунгаря в одну емкую фразу. Потом задал следующий вопрос: – Кем, когда и где служили? В чем состояли ваши непосредственные задачи? Сколько получали жалованья? Имеются ли сбережения?
Лунгарь резво откликнулся:
– Двадцать лет в лямке, с 1980-го по 2000-й. Богом в наказание был определен прапорщиком в войска МВД. Отлично жил, все было, что человеку умеренному надо, зарплату платили. А как пошла эта поебень, извините, дерьмократия наша гондонная, так все и лопнуло, как майский шар в синем небе. А насчет сбережений… Копить деньги на черный день как-то начал, но отсутствие дней белых помешало… Чего сберегать? К нулю плюсовать нуль?..
На просьбу сказать, чем вообще занимаются войска МВД, он пояснил, что войска доблестного МВД в основном охраняют лагеря, зоны и тюрьмы, которых по России пропасть:
– Ну и кремлину возле мавзолейки, само собой.
– Какую кремлину? – не понял я.
– Кремль наш любимый, с алой звездой во лбу. И мавзолей, где великий цуцик отдыхает. Наломал, падла, дров – и в ящик, а ты тут вертись, как карась на сковородке… Но лично я всегда был в хозчасти. По снабжению.
Тилле усмехнулся:
– На снабженца не похож. Они все толстые.
– Да и я был не худ – в дороге отощал. Полгода в бегах, не шутка. Как личность получил излишне много травм души и тела.
Дальше выяснилось, что последние семь лет он служил в Ставрополе, откуда иногда приходилось сопровождать колонны с грузами в Чечню:
– Головной-то мозг всей заварухи – в Ростове. Там и штаб, и трибунал, и бухгалтерия, и морг с крематорием, нате-пожалуйста. А у нас в Ставрополе только хавка-обувка, сгущенка-тушенка и подобная дребедень. Но я лично с оружием дела не имел, все больше по пище. Эх, знать бы наперед, где споткнешься… Перевелся бы куда-нибудь. Вот в Заполярье звали. Думал, холодно будет там слишком, да на юге так припекло, что все бросить и бежать без оглядки, как альбиносному волку, пришлось. Жизнь перелобанила.
Потом он обстоятельно рассказал о том злосчастном дне, когда его послали сопровождать две цистерны с горючим в Грозный. Лунгарь сидел в кабине первого бензовоза, во второй машине был только шофер-солдат Мозолюк. Ехали под прикрытием БТР, в котором были три солдата и лейтенант Николай, родственник Лунгаря по жене. БТР шел впереди. Ночью, где-то в Чечне, на дороге вдруг появились бандиты, человек пятнадцать, в черных намордниках и маскхалатах. Они протянули «ежа» через шоссе. БТР шел впереди и «ежа» даже не заметил, переехал, а бензовозам пришлось остановиться.
– Кто были эти бандиты? Чеченцы? – невзначай поинтересовался Тилле.
– Кто их знает?.. Сейчас же все на чеченов валят. Где что не так – всё горцы злые. Темно было, ночь. Приказывал один бардадым с гранатометом, другие молчали, только автоматы стволистые на бензовозы понаставили. Стрельнут – и пиши пропало!..
Главарь с гранатометом приказал оружие бросать и выходить. Лунгарь по рации передал в БТР, чтоб оружие не применяли, а то бандюги под прицелом бензовозы держат, за пару сотен литров гореть неохота. Туда-сюда, уговорил он Николая сдать оружие и выйти из БТР. Бандюги никого не тронули, только БТР подожгли, сели в бензовозы и укатили. А они побрели пешей гурьбой в Грозный, где явились в комендатуру и всё рассказали:
– Что тут началось!.. Шум, визг, вой собачий!.. Всякие оскорбления личности и тела!.. «Суки-бляди-твари-сволочи, с врагом сотрудничаете, бензин загнали, деньги взяли, оружие продали, достоинство замарали, совесть блядством запятнали, доблесть заговняли, честь в грязи изваляли!..» Избили, как водится, до полусмерти, всё больше телефонным справочником по человеческой голове, мозги всмятку пошли… Звери в формах! Как же я не козел опущения?
Тут я прервал его, решив уточнить:
– Андрей, вы уже второй раз говорите «козел опущения». Что вы имеете в виду? Одно – это библейский козел отпущения, которого камнями забивали в пустыне за свои грехи, ну, а другое – это тот, которого… это самое… ну, вы понимаете… опустили…
Лунгарь замер:
– Понимаю. Нет, такого не было. Да кому я нужен, об меня мараться?.. А что, это не камни, когда по башке книгой бьют и стаканы об морду разбивают?.. А морально – да, конечно, еще как отчпокали!.. Паспорта и военбилеты отобрали и под конвоем в Ставрополь отправили, а там уже лютые звери из ФСБ поджидали, даже какой-то генерал самочинно явился. Толстый и жирный, как тюлень, и такой же моржовый… А чего ему не толстеть? На кормлении сидит, на питание получает, остальное со складов ворует… Генерал в России – это же не звание, а счастье пожизненное, – Лунгарь начал впадать в философию (глаза загорелись, волосы взъерошились сами собой), но я попросил его не отвлекаться. – Пришел генерал, посмотрел на нас со злым укором, рюмки три коньяка выпил, в лицо нам, изменникам, плюнул и ушел, а его шестерки поганые опять измолотили до упаду пульса и в наручниках в карцер на ночь куковать бросили. А человек в наручниках – уже не человек, а колода безгласная, насекомая. Мне пять лет вытанцовывалось, а Николаю как офицеру – и все восемь. Солдатиков три дня на губе продержали и выпустили, только Мозолюку 15 суток добавили за разговоры. А на нас с Николаем дело открыли и в трибунал передали.
– Позвольте, но это же нелогично – если бы вы действительно сотрудничали с чеченцами, то зачем вам было самим являться в комендатуру? – остановил его Тилле. – Подумайте, какой смысл? Ведь нелогично? Неужели ваше командование этого не понимало?..
Лунгарь замер, переспросил у меня:
– Он чего, по серьезке спрашивает?.. Понимать-то оно все понимало, чтоб ему пусто было, ни дна, ни покрышки, но виновных же найти надо, кто-то за все отвечать должен?.. Вот мы и оказались виновными! Как там про стрелочника?.. Гайку отвинтил – и все, под суд! Такой гайкозаворот! А что делать было?.. Перестрелку начинать?.. Героев играть?.. Рембов?.. Да ведь никто спасибо не скажет. Николай с тремя салагами, я, божья коровка, и солдаты-шоферишки, которые и оружия-то толком не нюхали!.. Так взорвали бы бензовозы – и все. Бандюганам что – вошли в лес и пропали, а тут гори за милую душу, как Зоя Космодемьянская!.. На хер нужно – скажем дружно!.. Каждая тварь и каждая травинка имеет право на живую жизнь, а хомо человекус – и подавно! – добавил он патетически.
Тилле пожал плечами:
– Конечно. Дальше.
В Ставрополе сидели в военном КПЗ. На третий день дело так поворачиваться стало, что ему, Лунгарю, тоже восьмерик грозит: следствие показало, что это именно он вынудил Николая сдать оружие и без боя лапки поднять. И тогда решил Лунгарь бежать за границу, ибо в России обязательно найдут. Подговорил Николая драку затеять, когда в туалет поведут. А когда вышли и драку затеяли, то и сбежал через стену, пока Николай от солдат отбивался.
– Из военной тюрьмы можно так легко убежать? – усомнился Тилле.
– А это не настоящая тюрьма, это камеры при комендатуре, прямо в городе.
– Опишите подробнее, как это произошло.
Лунгарь нарисовал схему двора, стену, закоулки и вахту:
– Тут вахта, там стена невысокая, если солдаты не мешают, то можно на крышу туалета залезть, а оттуда на стену. На стене проволока есть, но ток в ней отключен, ради экономии, о чем мне еще раньше известно стало от бухого ночного конвоя. Вот и вышел такой шайбонаворот, убег.
– Хорошо. Но почему этот Николай тоже не сбежал? Почему вам помог, а сам остался? – пытался понять Тилле.
Лунгарь на секунду замер, почесал в бороденке:
– А он не хотел из России уходить, патриот хренов! Родные берега его держат, к березкам мертвой петлей привязан. Знаете, болезнь такая есть – патриотит? Вот он ею болен. Это наша, чисто русская болезнь. Мысли у нас в голове копучие, ползучие, вязкие, ощупывают всё вокруг: это не наше, это прочь, а это наше, давай сюда его! Вот и он такой экземпляр. И штрафбата не боялся, побывал там уже когда-то. Ему, кстати, пять лет лично дали и еще год за мой побег присовокупили. Всего, значит, шесть. Можете проверить: Николай Кравцов, осужден в ноябре прошлого года, сидит где-то в Коми.
Тилле что-то отметил у себя на листе:
– А вы откуда знаете, что он осужден и где он сидит?
– Жене позвонил из Турции, она сказала.
Так начались странствия Лунгаря. У жены родственники были в Армавире, дали денег немного. И он, где попутками, где пешком, добрался до Сочи, а оттуда на частнике поехал в Ереван.
– И что, за все это время никто документов не проверял? – поинтересовался Тилле, поглядывая в атлас. Лунгарь энергично махнул рукой:
– Да дал десять долларов – и езжай себе.
Тилле еще раз сверил маршрут по атласу. В Ереване Лунгарь нанял такси, которое завезло его куда-то в горы, к границе с Турцией, которую он ночью и перешел. Добрался до Стамбула, четыре месяца жил с русскими бомжами, работал на черных работах: разгрузке и уборке.
– Как он без документов столько времени был в Турции?
– Да что я, один там такой?.. Два раза турки поганые ловили. Один раз просто отпустили, а другой раз избили дрючками и пригрозили, если не уеду, прибить вообще до исчезновения жизни. Басурмане, что с них взять. Хорошо, что кожуру живьем не содрали и в кипяточке не сварили!.. Они, кстати, и посоветовали сдаваться в Германию… Мол, иди, там таких принимают…
Этот пассаж Тилле выслушал особенно внимательно, покачав при этом головой:
– Мы, как всегда, самые глупые…
Помогая в овощной лавке и убирая урны, Лунгарь кое-как собрал немного денег. Знакомый турок свел с человеком, который за четыреста долларов устроил Лунгаря на сухогруз, который шел в Италию. На корабле он тоже работал, мыл палубы, а в Триесте, во время разгрузки, сумел в кузове грузовика спрятаться и за пределы порта выехать. Сел в поезд. И его тут же поймали: билета не было, проводник поднял шум. На следующей станции полицейские арестовали его, продержали сутки в участке, пытались узнать, кто он, а потом, услышав, что он хочет в Германии просить убежище, выписали ему двухнедельный паспорт и приказали побыстрей убираться из Италии, а не то худо будет.
Этот рассказ тоже очень заинтересовал Тилле.
– А где этот паспорт?
Лунгарь сделал большие глаза:
– Паспорт этот временный? А выкинул к чертям собачьим. Италию эту хренову, почти пятьсот километров, пешком ногами насквозь прошел. Вот дрянь страна!.. Грязь, бардак, чистоты и порядка нет ни грамма, плоды культуры в грязи валяются, народишко взъерошен. Еле ушел, во Франции оказался.
Во Франции Лунгарь пару раз заходил в полицию, хотел, чтоб и там ему временный паспорт выдали, потому что «к дисциплине привык», но французы-кусочники только посмеялись и прогнали его прочь, а во второй раз, узнав, что паспорт ему нужен, чтобы в Германию уехать, сами купили ему билет на поезд и под надзором отправили в Неметчину – пусть боши разбираются.
Тилле опять поднял брови и обратился ко мне:
– Слышали?.. Это называются партнеры по ЕС! Союзнички! Что Италия, что Франция!.. Он десять стран прошел, и никто на себя ничего брать не захотел!.. Конечно, зачем? Пусть немцы отдуваются! Вот как дело обстоит!.. Спросите его, почему он вообще с таким упорством сюда шел?.. Почему в Италии, Франции или Турции не остался? – уже раздраженно спросил он.
Лунгарь шлепнул шапку на стол и почесал бороденку:
– Турция – мусульманская страна, в ней жить невозможно без потери сознания. Противно их вой пять раз на дню слушать и на их толстые рыла смотреть. В Италии и Франции жизни нет совсем: шум, гам, гавканье, вонь, копоть и мотоциклы. Полиция противная, нищие донимают, черноты курчавой больше, чем в зоопарке… Вообще, господин начальник, я думаю, что лучше всего было бы, если бы с несчастного лица нашей бедной земли исчезли все негры и мусульмане! Если бог очистит нас от черномазых и бородатых, то жить станет лучше и веселее, уверяю вас!
Тилле усмехнулся:
– Слышали эти сказки. Курдов и цыган забыл.
Я перевел.
Лунгарь перевел дыхание, подобострастно уставился на Тилле:
– Да, конечно, их тоже, одни проблемы, это мусор. Все убийцы, преступники! И зачем бог в мир столько швали напустил? Что, делать ему было нечего? А Германия и Англия – это семена цивилизации, цветник жизни, сад радости, мечта певца. Поэтому прошу, чтобы меня оставили в этом земном раю, хотя бы временно!
– В его положении быть таким разборчивым не пристало, – выключив микрофон, проворчал Тилле под нос. – Франция ему не нравится, в Италию он не хочет!.. Спросите, что ему вообще, по его мнению, грозит в случае возвращения на родину? И что значит – просит временно оставить?
Лунгарь по-ленински сжал в кулаке кепчонку и, потрясая ею, заговорил о том, что ему грозит трибунал и большой срок: восемь и три за побег, вот и все одиннадцать; тут раньше Гитлер был, крутил-вертел, как хотел, немцев на другие народы понатравил, костры зажег и фашизм произвел, но после войны немцы осознали ошибки, когда и у нас придет новый Сталин, порядок наведет и этот ублюдочный капитализм прихлопнет, тогда и он, Лунгарь, с удовольствием поедет назад, к жене и детям, семейный мед ложками кушать:
– Потому искренне прошу временно при жизни оставить, а там видно будет.
– Сталина долго ждать придется, – усмехнулся Тилле и включил микрофон: – Имеет он еще что-нибудь добавить? Есть еще какие-нибудь причины, по которым он просит политическое убежище?
Лунгарь повторил просьбу, напирая на слово «временно» и на то, что в будущем он посчитает за особую честь выплатить все долги («без договору нет разговору») и служить дальше неописуемо преданно великой Германии:
– Даю вам слово на отсечение, что долги оправдаю и доверие верну!
А Тилле уже перематывал кассету, готовя ее для распечатки. Потом подписал стандартный временный паспорт беженца и, передавая его через стол, с усмешкой сказал:
– Итальянцы на две недели дали, а мы, конечно, сразу на три месяца. Спросите его, кстати, собирается ли он еще куда-нибудь бежать?
Лунгарь сделал испуганные глаза:
– Да ни боже ж мой – куда мне бежать? Я уже прибежал. Дальше для нас земли нету, как говорится. Никуда я бежать не хочу и только прошу и даже умоляю, чтобы мне спасли жизнь и не посылали в пекло на верную гибель. Ведь человек живет только один раз и не больше того?.. Что ни день – то короче к могиле наш путь. Защитите беззащитное существо, а то в России я полностью открыт, как на ветру стою, защиты нет!
Помечая время в моем обходном листе, Тилле откликнулся:
– Ну-ну, не так мрачно. У нас в Германии тоже есть поговорка: жизнь – как куриный насест, коротка и закакана. Все не так просто, как кажется, – уже суше добавил он.
А Лунгаря несло дальше:
– Я слышал, что «азюль» по-немецки значит «убежище». И я, будущий азюляндец, житель страны Азюляндии, обязуюсь не только кушать от ее кисельных берегов, но и рьяно чтить конституцию, исполнять все приказы точно в срок, беречь имущество и лесонаселение… охранять рекорыбные просторы… звериные тропы… небоптичий грай…
– Зря стараешься. Он уже выключил микрофон, – остановил я его, ленясь переводить этот бред.
Когда мы шли вниз на окончательные подписи-печати, он тихо спросил:
– Как думаете, оставят?
– Трудно сказать. От разного зависит. Не имею понятия.
– То-то и оно… Эх, ну бывай! Как говорится, пусть всегда будет пиво, водка и селедка! И зубной порошок, чтобы чистить горшок!
Я смотрел ему в юркую спину и думал, что все услышанное от него может быть чистой правдой, а может – и полной ложью, и никакой он не прапорщик Лунгарь, а какой-нибудь Фомка Хромой, или беглый растратчик, или просто хитрый человек, которому все осточертело, он по путевке приехал в Германию, спрятал паспорт и теперь пытается внедриться в райский сад с черного входа. Все могло быть. И всего могло не быть. И стало ясно, почему следователи во всех людях видят лгунов, врачи – больных, а психиатры – сумасшедших.
Потап с этапа
Долго не писал – по врачам таскался. К Ухогорлоносу ходил из-за звона в голове, тут все по-прежнему неясно. Да и как можно лечить то, чего не видно, рукой не пощупать, скальпелем не разрезать?.. И что лечить: уши, мозг, сердце или душу – тоже непонятно. Ухогорлонос, похожий со своим зеркальцем на безумного марсианина, дал порошки и сообщил, что причиной шума может быть стресс, а это значит, что я – чувствительная натура, ибо у толстокожих этого шума не бывает. Это, конечно, приятно слышать, да делу мало помогает. Чтобы окончательно меня успокоить, он сообщил, что после сорока лет многие этим недугом страдают. Утешил, не чего сказать, спасибо на добром слове… Я ему ответил в таком роде, что лучше уж быть глухонемым, чем с вечно-звенящим котелком на плечах, на это он с врачебным садизмом уточнил, что, если на то пошло, тогда лучше быть вообще полностью слепоглухонемым, совсем спокойно жить будет.
Потом поволокся к Поясничнику – что-то в спине защемило, когда ящики с водкой перетаскивали (к выставке одного художника готовились). С тех пор согнут, как Вольтер за богохульства. Ишиас, люмбаго, поцелуй тещи, выстрел ведьмы, язычок дьявола, а может, и похуже что-нибудь, вроде смещения позвонков или выхода костного мозга из ямок. В общем, вскрытие покажет. Только правильно люди говорят: после сорока все болезни – хронические, так что и гавкать нечего. Рука ноет – скажи спасибо, что не живот. Живот болит – хорошо, что не рак. Рак обнаружили – отлично, что уши поездом не отрезало. Вот на таком шатком балансе и висим, как в том анекдоте: «Поздравляю, мы вошли в минеральный возраст: в костях – соли, в почках – камни, в легких – известь, в пузыре – песок, во рту – металл, а в заднице – огнедышащий клин геморроя».
Поясничник таблетки от боли дал, с кодеином. Думаю, зачем лекарству пропадать? Таблетки растворил в воде и через кофейный фильтр пропустил. Кристаллики кодеина остались на фильтре, их и принял (водкой запив для лучшего растворения). Могу теперь перед телевизором сидеть, «В мире животных» смотреть и с тобой мыслями делиться. А что жалуюсь на шумы, соли и боли – так это каждому мыслящему человеку приятно слышать, что у ближнего тоже что-то болит. И не от злобы, заметь, а из чувства справедливости. Даже Фома Аквинский – на что уж хороший человек – и тот рад бывал, когда к нему прихожане приползали. На прощание Поясничник посоветовал: «Надо думать позитивно. Говорите себе, что все хорошо, – и все будет хорошо, ибо что хорошо и что плохо – никому не известно». Поэтому не буду больше о болячках, надоело. Думать позитивно!
Итак, все отлично. Сидя возле телевизора, много чего нового узнал. Вот в последнем письме ты спрашивал, как светская жизнь протекает, какие новости культурный мир волнуют. Ты, наверно, думаешь, раз Европа – то целый день о балетах и операх по всем каналам передают. Как бы не так. Балеты, конечно, есть, но, как говорится, из другой оперы. Скорее, балаган или театр теней. Одним словом, цирк.
В Америке, например, выборы президента идут, все гадают: Гор Буша победит, или Буш – Гора?.. Американцы – народ молодой, дикий, спонтанный, генетически грубый. Законы двести лет назад писаны, устарели, приходится поправками своего добиваться: что надо, то и поправим. Тем более что у Буша папа президентом был, племянник в соседнем штате губернатором, тетка – верховный судья, а деверь сенатором корячится. Немудрено, что во время выборов все компьютеры вдруг испортились. Что делать дальше?..
Издала тетка поправку Х к параграфу Y. Начали считать вручную – а что делать, если компьютеры перегрелись?.. Считают-считают, сверяют-сверяют, а все уже знают, что Буш выиграл. Гор по собраниям как оплеванный ездит, чувствует, что его скоро крепко кинут. А Буш на ранчо лошадей гладит и рожи корчит: «Все должно быть строго по закону!» Конечно, когда законом тетка управляет, все должно быть по закону – недаром какой-то умный человек сказал: «Друзьям – всё, остальным – закон!»
Я, честно признаться, думал, что вся эта «Бушгора» до полного Ионеску дойдет, типа того, что останется один голос, который должен все решить, и будет этот голос принадлежать слепому индейчонку, и тот, плача, объяснит прессе, что он отдает свой голосок за Буша потому, что Буш бедных и слепых любит, налоги снизит и рабочие места создаст. Но режиссеры решили, что слишком по-голливудски тоже не стоит, и остановились на преимуществе в триста голосов: Буш победил, радуйтесь! Все по закону. Горбуша или Бушгора?.. Бушгора. А Горбуша – это рыба такая полезная, фосфора в ней много, в полной тьме все ясно видно… Теперь в Америке поголовная демократия торжествует. И мир доволен. А то всем миром обсуждали, беспокоились. Фрау Грюн говорила, что даже косовские албанцы из-за этого в лагере поссорились, хотя им бы, казалось, что с того, Бушгора или Горбуша?.. Знай маши себе ножом и насилуй – так нет же, тоже политикой в свободное от разбоев время интересуются, а это уже настоящий прогресс, согласись.
А пресса тут злая, богатая, дотошная, ядовитая. За последние годы какого только мусора из изб не повыносили!.. Конечно, главным развлечением блядовитая принцесса Диана была. Шоу мирового масштаба: где сейчас Диана, с кем ее видели, на какой яхте и в какой позе она со своим арабом трахалась, да какой вообще величины у ее сыновей уши: в папу-принца или в конюха-любовника?.. Да кто ее машину испортил?.. Да как вся катастрофа произошла?.. И кто сколько кокаина в день аварии занюхал?.. Принцесса сердец. Царица яиц. Фея простаты. Свеча, залитая спермой.
Потом на бедного президента Клинтона переметнулись: веселый президент, уставая от трудов тяжких, ловил в коридорах власти пухленькую практикантку Монику, тискал ее и сигару в разные места вставлял, а потом облизывал и мастурбировал, но до оргазма почему-то не доходил (так, во всяком случае, он позднее Конституционному суду на допросе докладывал). А практикантка, не будь дурой, все это подругам в подробностях рассказывала, а те – по секрету всему свету.
Создали независимую комиссию. Та собрала два пуда доказательств и давай Клинтона травить: дача ложных показаний, склонение подчиненных к сексу, лжи и подлогу. Один советник по безопасности даже измену родине предлагал дать. Он был больше всего возмущен тем, что Клинтон занимался всей этой дрянью в кабинете, где еще витает тень Авраама Линкольна – это, мол, предел цинизма (вроде как взятки брать под портретом Дзержинского). И как только у президента рука поднялась мастурбировать в таком святом месте? Адвокаты возражают: «Кончал Клинтон или не кончал – вот в чем вопрос! Если мастурбировал, но не кончал – то и говорить не о чем!»
Потом поволокся к Поясничнику – что-то в спине защемило, когда ящики с водкой перетаскивали (к выставке одного художника готовились). С тех пор согнут, как Вольтер за богохульства. Ишиас, люмбаго, поцелуй тещи, выстрел ведьмы, язычок дьявола, а может, и похуже что-нибудь, вроде смещения позвонков или выхода костного мозга из ямок. В общем, вскрытие покажет. Только правильно люди говорят: после сорока все болезни – хронические, так что и гавкать нечего. Рука ноет – скажи спасибо, что не живот. Живот болит – хорошо, что не рак. Рак обнаружили – отлично, что уши поездом не отрезало. Вот на таком шатком балансе и висим, как в том анекдоте: «Поздравляю, мы вошли в минеральный возраст: в костях – соли, в почках – камни, в легких – известь, в пузыре – песок, во рту – металл, а в заднице – огнедышащий клин геморроя».
Поясничник таблетки от боли дал, с кодеином. Думаю, зачем лекарству пропадать? Таблетки растворил в воде и через кофейный фильтр пропустил. Кристаллики кодеина остались на фильтре, их и принял (водкой запив для лучшего растворения). Могу теперь перед телевизором сидеть, «В мире животных» смотреть и с тобой мыслями делиться. А что жалуюсь на шумы, соли и боли – так это каждому мыслящему человеку приятно слышать, что у ближнего тоже что-то болит. И не от злобы, заметь, а из чувства справедливости. Даже Фома Аквинский – на что уж хороший человек – и тот рад бывал, когда к нему прихожане приползали. На прощание Поясничник посоветовал: «Надо думать позитивно. Говорите себе, что все хорошо, – и все будет хорошо, ибо что хорошо и что плохо – никому не известно». Поэтому не буду больше о болячках, надоело. Думать позитивно!
Итак, все отлично. Сидя возле телевизора, много чего нового узнал. Вот в последнем письме ты спрашивал, как светская жизнь протекает, какие новости культурный мир волнуют. Ты, наверно, думаешь, раз Европа – то целый день о балетах и операх по всем каналам передают. Как бы не так. Балеты, конечно, есть, но, как говорится, из другой оперы. Скорее, балаган или театр теней. Одним словом, цирк.
В Америке, например, выборы президента идут, все гадают: Гор Буша победит, или Буш – Гора?.. Американцы – народ молодой, дикий, спонтанный, генетически грубый. Законы двести лет назад писаны, устарели, приходится поправками своего добиваться: что надо, то и поправим. Тем более что у Буша папа президентом был, племянник в соседнем штате губернатором, тетка – верховный судья, а деверь сенатором корячится. Немудрено, что во время выборов все компьютеры вдруг испортились. Что делать дальше?..
Издала тетка поправку Х к параграфу Y. Начали считать вручную – а что делать, если компьютеры перегрелись?.. Считают-считают, сверяют-сверяют, а все уже знают, что Буш выиграл. Гор по собраниям как оплеванный ездит, чувствует, что его скоро крепко кинут. А Буш на ранчо лошадей гладит и рожи корчит: «Все должно быть строго по закону!» Конечно, когда законом тетка управляет, все должно быть по закону – недаром какой-то умный человек сказал: «Друзьям – всё, остальным – закон!»
Я, честно признаться, думал, что вся эта «Бушгора» до полного Ионеску дойдет, типа того, что останется один голос, который должен все решить, и будет этот голос принадлежать слепому индейчонку, и тот, плача, объяснит прессе, что он отдает свой голосок за Буша потому, что Буш бедных и слепых любит, налоги снизит и рабочие места создаст. Но режиссеры решили, что слишком по-голливудски тоже не стоит, и остановились на преимуществе в триста голосов: Буш победил, радуйтесь! Все по закону. Горбуша или Бушгора?.. Бушгора. А Горбуша – это рыба такая полезная, фосфора в ней много, в полной тьме все ясно видно… Теперь в Америке поголовная демократия торжествует. И мир доволен. А то всем миром обсуждали, беспокоились. Фрау Грюн говорила, что даже косовские албанцы из-за этого в лагере поссорились, хотя им бы, казалось, что с того, Бушгора или Горбуша?.. Знай маши себе ножом и насилуй – так нет же, тоже политикой в свободное от разбоев время интересуются, а это уже настоящий прогресс, согласись.
А пресса тут злая, богатая, дотошная, ядовитая. За последние годы какого только мусора из изб не повыносили!.. Конечно, главным развлечением блядовитая принцесса Диана была. Шоу мирового масштаба: где сейчас Диана, с кем ее видели, на какой яхте и в какой позе она со своим арабом трахалась, да какой вообще величины у ее сыновей уши: в папу-принца или в конюха-любовника?.. Да кто ее машину испортил?.. Да как вся катастрофа произошла?.. И кто сколько кокаина в день аварии занюхал?.. Принцесса сердец. Царица яиц. Фея простаты. Свеча, залитая спермой.
Потом на бедного президента Клинтона переметнулись: веселый президент, уставая от трудов тяжких, ловил в коридорах власти пухленькую практикантку Монику, тискал ее и сигару в разные места вставлял, а потом облизывал и мастурбировал, но до оргазма почему-то не доходил (так, во всяком случае, он позднее Конституционному суду на допросе докладывал). А практикантка, не будь дурой, все это подругам в подробностях рассказывала, а те – по секрету всему свету.
Создали независимую комиссию. Та собрала два пуда доказательств и давай Клинтона травить: дача ложных показаний, склонение подчиненных к сексу, лжи и подлогу. Один советник по безопасности даже измену родине предлагал дать. Он был больше всего возмущен тем, что Клинтон занимался всей этой дрянью в кабинете, где еще витает тень Авраама Линкольна – это, мол, предел цинизма (вроде как взятки брать под портретом Дзержинского). И как только у президента рука поднялась мастурбировать в таком святом месте? Адвокаты возражают: «Кончал Клинтон или не кончал – вот в чем вопрос! Если мастурбировал, но не кончал – то и говорить не о чем!»