Мэлгон заскрипел зубами и метнул взгляд на жену. Но тут же снова отвернулся. Ему хотелось немедленно выяснить все до конца, найти подтверждение своим догадкам, но он не смел. Рана в душе Рианнон слишком глубока и болезненна, нельзя бередить ее. Он не мог допустить, чтобы она снова в ужасе бежала от него. Как-нибудь потом, позднее, он сумеет пролить свет на эти тайны, но только не теперь. Мэлгон погладил ее прекрасные волосы.
   – Ах, cariad, все хорошо, моя дорогая, моя любимая. Я никому не позволю тебя обидеть.
   – Он здесь, – прошептал Гавран.
   Мэлгон проследил за его указательным пальцем, стараясь проникнуть взглядом сквозь плотный туман, висевший между деревьями. Наконец, глаза «выловили» в густой дымке силуэт огромного оленя. Он стоял в каких-нибудь тридцати шагах. Темно-рыжая шкура кровавым пятном выделялась на коричневом фоне осенней листвы.
   – Господи, ты только посмотри, какой он огромный!
   – Ну, на севере я видел и побольше, – не преминул похвастать Гавран. – Однако, признаться, подобных красавцев и у нас немного.
   Охотники благоговейно разглядывали добычу, которую они преследовали уже несколько часов. Каждый дюйм оленьего тела свидетельствовал о силе и грациозности животного: и величественное древо рогов, и гладкая умная морда, и могучие плечи. Перед ними стоял настоящий владыка леса – король, и вошедшие в его царство люди, признавая это, смотрели на него восхищенно.
   Олень беспокойно повел головой. Темные глаза высматривали малейшее движение в близлежащих кустах, ноздри настороженно ловили лесные запахи.
   Мэлгон зашептал в самое ухо Гаврана:
   – Целимся одновременно. Двумя хорошими стрелами мы сможем уложить его. Не то придется гоняться за ним по всему лесу, а это не самое приятное занятие.
   Гавран молча кивнул. Они отправились на охоту одни, не взяв с собой даже собак, не говоря уж о лошадях или помощниках. Это походило на увлекательную игру и вместе с тем на серьезное испытание. Но теперь они поняли, что допустили ошибку. Ведь если поразить животное с первого выстрела, то придется прекратить охоту, и многочасовые поиски оленя окажутся напрасными. Если же, наоборот, им удастся завалить оленя, то встанет новая проблема: как дотащить тушу до Диганви?
   Друзья молча переглянулись и приладили стрелы. Несмотря на холодный воздух поздней осени, по их лицам струился пот. Олень вновь поднял голову, принюхался.
   – По твоему знаку, – едва шевельнул губами Мэлгон. Гавран кивнул.
   – Давай.
   Стрелы, взвизгнув, рванулись вперед, и олень в прыжке взмыл в воздух. Охотники едва успели разглядеть туманный силуэт, отскочивший на дюжину шагов и рухнувший на землю, с громким треском ломая ветки и сухие сучья. Мужчины издали победный клич:
   – Мы сразили его!
   – О да! Два превосходных выстрела.
   Они обменялись восторженными взглядами, потом радостно обнялись, молотя друг друга по спине.
   Наконец, отпраздновав победу, они поспешили к убитому зверю. Олень неуклюже развалился на земле, ноги подломились под ним. Величественная голова, увенчанная роскошными рогами, откинулась в сторону. Одна из стрел насквозь пронзила шею, другая же вошла глубоко в грудь, поразив сердце. Остекленевшие глаза животного были уже безжизненны, но бока все еще слегка подрагивали, и ноги бились в последних судорогах.
   – Король, – прошептал Мэлгон.
   – Да, – согласился Гавран.
   Они говорили шепотом, – но как же иначе? Ведь было очевидно, что где-то неподалеку, в густом утреннем тумане, витает душа поверженного оленя.
   С нечеловеческими усилиями мужчины перевернули огромную тушу на бок, и Мэлгон проворно вспорол оленье брюхо. Вынув внутренности, от которых еще шел пар, он засунул руку глубоко в грудную клетку и вытащил сердце. Потом принялся охотничьим ножом рыть яму в сырой холодной земле.
   – Что ты делаешь? – удивился Гавран, пытавшийся вытащить стрелу из шеи оленя.
   Мэлгон почти с детской серьезностью ответил:
   – Совершаю жертвоприношение в честь этого великого короля.
   – А я думал, ты христианин.
   – Отчасти, – отозвался Мэлгон. – Но не только.
   Гавран показал крупные белые зубы, какими гордились все бриганты.
   – Тогда помолись и за меня почтенному Керунносу. Попроси, чтобы я благополучно добрался до дому.
   Мэлгон важно кивнул и снова занялся своим делом – захоронением сердца жертвы. Закончив, он прошептал несколько слов благодарственной молитвы. Почему он сделал это – он не смог бы объяснить. Нет сомнения, что монахи из Лландудно сочли бы его богохульником, но здесь, в глухом лесу, та дань уважения, которую один король отдавал другому, казалась совершенно естественной.
   Друзья закончили разделывать тушу и прикрыли большую ее часть дерном и листьями. Потом взвалили по четверти ляжки себе на плечи.
   – Эх, надо было все таки взять лошадей, – закряхтел Гавран, согнувшись под своей пошей.
   – Да, но только тогда уж пришлось бы вести с собой собак и других охотников, а это совсем другая охота.
   – Верно, совсем другая, – согласился Гавран. – Наша – настоящая, благородная охота. Я теперь всю жизнь буду хвастать.
   – Ах, так вот почему ты так торопишься домой – тебе просто хочется поскорее рассказать свои байки, – ухмыльнулся Мэлгон, но бригант неожиданно серьезно ответил:
   – Да, мне действительно не терпится попасть домой, но совсем не для того, чтобы сидеть возле очага и болтать об охоте. Я ведь скучаю по жене... и по трем маленьким сыновьям.
   – Так ты не нашел здесь подходящей женщины?
   – Сам знаешь, я перепробовал почти всех девчонок в твоей крепости, – улыбнулся Гавран. – Но ведь это не то же самое. Нет ничего на свете, что могло бы сравниться с бригантской женщиной. У моей Тангвил самые густые и мягкие волосы на свете и прекраснейшая в мире белая грудь...
   – Постой! – взмолился Мэлгон. – Замолчи, а то я отправлюсь к ней вместо тебя.
   – О! Но у тебя у самого бригантская жена, Мэлгон, твоя волшебница Рианнон.
   Король тотчас помрачнел.
   – Рианнон едва ли похожа на настоящую бригантку – так она миниатюрна и хрупка. Скажи-ка мне, Гавран, тебе известно что-нибудь о ее матери или хотя бы о том, из какого племени она родом?
   Приятель покачал головой.
   – Лишь по слухам. Я знаю, что Фердик, едва успев стать мужчиной, привез из похода младенца и заявил, что это его дитя от иностранной принцессы. Рианнон выросла под присмотром матери Фердика, а потом его жены.
   – Странная история.
   – Да уж, особенно для такого человека, как мой король. Он мало интересовался Рианнон, по крайней мере пока она не превратилась в женщину. Тут-то он понял, что может с ее помощью найти хорошего зятя.
   – Так ты считаешь, что Фердик не очень заботился о своей дочери, – задумчиво молвил король. – А я подозреваю, что девочкой вовсе никто не интересовался. – Мэлгон пристально взглянул на Гаврана. – Помнишь, ты упоминал человека по имени Алевенон, барда и целителя, у которого училась Рианнон? Что бы ты еще мог рассказать о нем?
   Гавран сосредоточенно наморщил лоб.
   – Он был довольно странным, очень замкнутым, однако все ученые люди одинаковы. После его ухода никто особенно не расстроился, разве что немного не хватало его рассказов у огня по вечерам.
   – А как насчет женщин? Он часто приглашал бриганток к себе в постель?
   – Никогда об этом не слыхивал, разве что он по секрету встречался с кем-нибудь. А почему ты спрашиваешь?
   – Да так, подумал... – Голос Мэлгона оборвался. Король не знал, как заговорить о возможном изнасиловании Рианнон. Слишком щекотливая тема для обсуждения с ее соплеменником, однако как иначе выяснить правду?
   – Тебе не нравится, что Рианнон была ученицей такого человека? – спросил Гавран.
   – Не совсем так. – Мэлгон глянул в глаза друга. – Не думаешь ли ты... В общем, могло ли так случиться, что этот человек, Алевенон, увел принцессу в лес и изнасиловал ее?
   Гавран остолбенел.
   – Тебе это сказала Рианнон?
   – Она мне ничего не говорила. Мне просто так кажется.
   – Что ж, я думаю, это вполне возможно. Она проводила с ним очень много времени... наедине в лесу. Да это и объясняет, почему вдруг, Алевенон впал в такую немилость у Фердика. Узнав, что его дочь осквернена, король должен был разъяриться. Может, и не столько из-за самой Рианнон, сколько потому, что посягнули на королевскую честь. – Гавран взглянул на приятеля, – Но что все это значит? Ты недоволен своим соглашением с Фердиком?
   – Да нет, почему же... – Мэлгон на минуту задумался. Он не собирался обсуждать странное поведение Рианнон, не мог и открыто выказать свое недовольство поведением бригантского короля. Он лишь горестно улыбнулся. – Я просто стараюсь получше понять свою жену. Кто из нас не захотел бы получше понять своих любимых?
   Бригант расхохотался:
   – Не трать время попусту, Мэлгон. Женщину понять невозможно. Вот я женат уже добрых семь зим, но Тангвил по-прежнему остается для меня загадкой. И я решил, что, так даже лучше. Боюсь, что если узнаю ее мысли, они придутся мне не по душе!
   Мэлгон одобрительно усмехнулся. После того приключения двухдневной давности в лесу Рианнон, казалось, успокоилась. Она стала чаще улыбаться, а когда вместе с Рином играла со щенками, король даже видел, что она смеется. Было ясно, что ей хочется забыть прошлое. Ради своей жены Мэлгон обязан был сделать то же самое.
   Но когда-нибудь, король скрипнул зубами, когда-нибудь настанет день, и он спросит с Фердика за Рианнон. И разыщет это чудовище Алевенона. Он настигнет его и покарает злодея.
   – Что тебя беспокоит, мой господин?
   – Что? О чем ты?
   – Ты даже теперь так сердито выглядишь.
   Супруги были у себя; Мэлгон лежал на спине, а Рианнон ласково массировала его бедра. Король смертельно устал. Мускулы до сих пор ныли от тяжелой оленьей туши, которую пришлось тащить так далеко. Истинное расслабление никак не давалось ему; он непрестанно вспоминал разговор с Гавраном о Алевеноне и обдумывал самые страшные пытки, которых заслуживал насильник.
   – Да нет, ничего, это всего лишь гримаса боли. – И он перевернулся на живот, чтобы подставить Рианнон плечи, а заодно и спрятать лицо. Жена склонилась над его спиной. Ее тоненькие пальчики глубоко прощупывали каждую мышцу. Мэлгон застонал.
   – Должно быть, животное было огромно, – сказала Рианнон.
   – Да, величественный олень. Рога с двенадцатью отростками.
   – Подумай только, как долго он прожил на свете, чтобы вырасти таким большим. – Рианнон, казалось, огорчилась. Мэлгон возмутился: неужто она больше жалеет эту тварь, чем собственного мужа?
   – Подумай, сколько прожил я, раз превратился в такого идиота: отправился на эту безумную охоту без лошади. Клянусь Ллудом, я слишком стар для таких мучений!
   – Ты не стар, – успокоила его Рианнон. – Ведь у тебя всего несколько седых волос и твердый, подтянутый живот.
   – Да, но сегодня у меня болит не живот, а спина и ноги. Ааа-х!
   – Судя по тому, как ты рычишь и стонешь, массаж тебе не на пользу.
   – На пользу, на пользу... да-да, вот здесь... аахх!
   Поглаживая крепкую спину и плечи мужа, Рианнон закрыла глаза. Ах, если б изгнать скорбь из его сердца было так же легко, как смягчить боль в его теле.

Глава 14

   Ты правда хочешь взять меня с собой? Прямо сейчас? – Пальцы Рианнон замерли на глиняном горшке, медленно вращавшемся перед нею на гончарном круге.
   Мэлгон улыбнулся:
   – Я же обещал иногда брать тебя на прогулку по окрестным лесам, а такого погожего денька, как этот, еще долго не будет. – Чувствуя ее сомнения, он добавил: – Никуда не денутся твоя глина и нитки с иголками.
   Рианнон нерешительно кивнула, и Мэлгон повернулся к двери, бросив через плечо:
   – Жду тебя возле конюшни.
   Король направился проверить, как оседланы лошади. Зная, что Рианнон любит покидать крепостные стены, он, однако, не почувствовал, чтобы она была в восторге от предстоящей прогулки в его компании. Неужели ему никогда не завоевать доверия жены? Неужели она всегда будет его опасаться?
   У входа в конюшню Мэлгон встретил Руфуса.
   – Кинрайт уже оседлан? – он.
   – Да, милорд. И пони тоже, хотя я сомневаюсь, что эта тщедушная тварь достойна нести на себе королеву. Вы уверены в том, что леди Рианнон не предпочла бы Савил?
   – Нет. Послушный Ио напоминает ей о родине. Для небольшой прогулки пони подойдет.
   Конюх вывел Кинрайта и Ио. Поджидая спутницу, Мэлгон принялся гладить лоснящуюся шею своего коня. Пони тихонько заржал, словно ревнуя. Король улыбнулся и погладил морду серенького малыша, чтобы и его не оставить без внимания. Он был уверен, что Рианнон не заставит себя долго ждать. Ей нужно было только вымыть перепачканные глиной руки и сменить платье на более просторное, подходящее для верховой езды. В отличие от большинства известных ему женщин королева не много времени тратила на возню с прической. Причем эта небрежность нисколько не умаляла, но даже подчеркивала ее естественную красоту. Вскоре она появилась. Шагая прямо к нему той легкой, стремительной поступью, позволявшей ей передвигаться по лесу почти бесшумно, Рианнон по обыкновению застенчиво улыбалась, и щеки ее горели чудесным румянцем. Мэлгону показалось, что, несмотря на свои прежние колебания, жена – польщена приглашением на эту конную прогулку.
   Король подсадил ее на спину Ио и вскочил в седло сам. Всадники миновали ворота и направились вниз по склону холма. Ласковый ветерок дул в лицо. Мэлгон жадно вбирал в легкие пахнувший морем и солнцем воздух. Хотя уже повеяло зимой, но ветер еще не был леденящим. Стояла осень, одна из самых теплых и мягких на его памяти.
   Рианнон молча ехала рядом, да и Мэлгон не чувствовал желания начинать беседу. Ему просто нравилось присутствие жены. Король заметил, что, едва выехав за ворота крепости, Рианнон оживилась и подобно вольному зверю стала примечать все мелочи в природе. Тело ее расслабилось, дыхание стало ровным и спокойным. Даже выражение ее лица стало иным: в нем проглядывала какая-то особая настороженность, а в глазах появился яркий блеск.
   Вскоре они добрались до леса. Мэлгон спешился и помог Рианнон слезть с коня. Потом привязал животных к ближайшей сосне, взял жену за руку и повел меж стволов ольхи, буков и дубов. Под ногами шуршали и похрустывали сухие листья, и этот звук напоминал нежную, успокаивающую музыку.
   На полянах все еще цвели желтые репейники и красный дербенник, тут и там из-под потемневшего серо-коричневого ковра опавшей листвы высовывались пурпурные и белые шипы наперстянки. Мэлгон слышал где-то, что наперстянка ядовита, но что ее хвалят как средство от сердечных недугов. Ему стало интересно, знает ли Рианнон о свойствах растений, которые попадались на пути. Похоже, что знает, поскольку она то и дело внимательно присматривалась к травам и кустарникам.
   В душе король проклинал Алевенона. Надругательство над Рианнон не просто оскорбило милую невинную девушку, оно вдобавок лишило кимров опытного лекаря. Теперь просто немыслимо попросить королеву применить свои знания, чтобы помочь раненым или больным. Осмелиться на это можно было лишь с неизбежным риском разрушить хрупкое доверие, которое, как Мэлгон надеялся, ему все-таки удалось взрастить в ее душе.
   Король вздохнул. Теперь не время гневаться на Алевенона. Он привел жену в лес не для того, чтобы пробудить ее страхи, но чтобы помочь избавиться от них.
   Они углублялись и чащу. Здесь не прогретый солнцем воздух был холодей, влажен и резко пах гниющей растительностью. Сухие веера папоротников и метелки хвощей укрывали холодную бурую землю, и только на лозе, обвивающей нижние ветви деревьев, как капли крови, алели ягоды клюквы.
   Тропинка сужалась, словно предлагая путникам идти по одному. Мэлгон пропустил Рианнон вперед. Следуя за женой, он наслаждался грацией ее движений, богатым оттенком кос, струившихся по спине. Им овладело чувство умиротворения. Казалось, что здесь, в чащобе, отсутствует привычное течение времени. Ведь этот лес стоял еще до того, как Канедаг поселился в Гвинедде. И он веками будет стоять точно так же и после смерти самого Мэлгона.
   Увидев, что Рианнон остановилась под огромным старым дубом и подняла глаза к полуоголенным ветвям, король тоже сбавил шаг. Губы ее тихо зашевелились, и он догадался, что стал свидетелем молитвы Неметоме – древнему божеству, олицетворявшему дух деревьев. Мэлгон не отрываясь смотрел на жену; по спине его пробежали мурашки.
   Еще мальчиком, гуляя в лесной чаще, он порой чувствовал, как древние божества наблюдают за ним, однако никогда не относился к этому настолько серьезно.
   Рианнон, наконец, оглянулась и посмотрела в глаза мужу, и Мэлгон почувствовал ее прикосновение, хотя их отделяли друг от друга несколько ярдов. Привлеченный этим загадочным манящим взором, Мэлгон направился к жене.
   – Когда я с тобой, мне кажется... Я чувствую себя так, будто уже бывал здесь раньше... совсем в другое время, даже в другой жизни.
   Рианнон кивнула:
   – Лес наполнен духами. Может, это они напоминают нам о нашем прежнем существовании.
   От этих слов по спине Мэлгона снова пробежали мурашки. Он пристально смотрел на жену, словно готов был к тому, что она вот-вот исчезнет, растворится в воздухе прямо у него на глазах. Она была неуловима, как наваждение, и все же, неопровержимо существовала. Как бы для того, чтобы убедиться в ее земном бытии, Мэлгон прижал к себе теплое гибкое тело.
   Она коснулась ладонью его лица и вздохнула:
   – Осень – мое любимое время года. Чарующее время; все вокруг колеблется – мир живет сожалением о прошлом и надеждой на будущее. Погляди: растения умирают, птицы улетают на юг, животные готовятся к трудностям зимы. Но в воздухе ощущается какая-то... свершенность. Ведь увядающие растения отягощены семенем, животные спариваются, а иные уже принесли потомство. Даже в самом этом завершении теплится начало нового.
   Ее мягкий, нежный голос ласкал его слух, и в Мэлгоне разгоралось желание. Хотя он привел Рианнон в лес не для того, чтобы заниматься любовью, теперь, казалось, настал вполне подходящий момент. И как только она подняла глаза, чтобы посмотреть на мужа, Мэлгон наклонился и медленно, сосредоточенно охватил губами ее уста. Рианнон, затаив дыхание, ответила ему поцелуем, наслаждаясь теплом, терпким вкусом его языка. Она была ошеломлена тем, как легко поддался король ее чарам. Она хотела его, сгорала от желания, но не смела сказать об этом, тем более здесь, посреди величавого увядания осеннего леса. Однако он и сам все понял и отозвался на призыв ее естества.
   Она ощутила как его ладонь пробралась под косы и принялась поглаживать се затылок. Рианнон сладостно вздохнула и крепко прижалась к мужу. От ощущения твердеющей плоти, коснувшейся ее живота, в ней взыграло вожделение, словно некая пружина распрямилась внутри. Рианнон медленно провела ладонями по груди Мэлгона и погладила твердые мускулы под тканью рубашки. Потом пальцы ее тронули пояс.
   Мэлгон отпустил жену, чтобы она без помех могла раздеть его. Рианнон взяла шелковистый, горячий стержень в обе руки, наслаждаясь его силой и мощью, ощущая, как в ее ладонях пульсирует неудержимая страсть. Ее опьяняло собственное могущество, которым она обладала в данный момент. С помощью своих ловких, искусных пальцев она могла заставить этого огромного мужчину в восхищении стонать, могла довести его до исступления.
   Медленно и ласково Рианнон словно плела пальцами тонкие узоры на поверхности нежной плоти, пока все его существо не затрепетало от этих прикосновений. Потом она опустилась на колени и припала губами к тому, что доставляло ей такое неописуемое наслаждение. Вкус был и солоноватым, и одновременно сладким. Рот ее наполнился теплом.
   – Я не могу... так, – простонал он, обхватив ладонями ее лицо.
   Рианнон смотрела, как муж, собрав сухие листья в некое подобие подстилки, раскинул на них свой плащ. Тогда она сама быстро разделась, улеглась на это ложе и взглянула вверх, на Мэлгона, смущенного вызывающей мощью своего любовного орудия. Воспоминание о том, как его плоть занимает внутри нее все пространство, добавило теплой влаги у нее в промежности.
   Мэлгон преклонил перед нею колени и, расчесывая пальцами огненные волосы, разложил пряди веером вокруг ее лица.
   – Моя осенняя женщина, – прошептал он. – У нее цвет ягод, ярких листьев, инея на поверхности земли. Она будет греть меня всю долгую холодную зиму.
   Потом он наклонился и поцеловал жену. Рианнон вздрогнула. Губы Мэлгона спустились ниже, лаская ее шею и плечи. Добравшись до груди, они стали более жадными, более настойчивыми. Он слегка прикусывал нежные розовые вершины до тех пор, пока они не напряглись, не затвердели. Губы его вкушали гостеприимную мякоть ее живота, ноздри вдыхали аромат рыжего треугольника волос. Когда жесткая щетина царапнула ее в паху, вызывая новый прилив желания, Рианнон закрыла глаза.
   Потом горячие губы Мэлгона достигли заветного места. Губы его медленно приближались к тающему в истоме центру ее женского естества. Рианнон вздрогнула, когда его язык, как мог глубоко, проник в нее, но сильные руки Мэлгона крепко держали ее ягодицы.
   Она неслась по волнам экстаза и уже не помнила ни о чем, кроме этих ласковых рук и губ, кроме темных кудрей нежно щекочущих ее бедра... Она чувствовала, как внутри у нее разгорается бешеное пламя, и языки этого пламени прыгают и пляшут, словно пламя костра на ветру.
   Когда она, наконец, обессилела, муж неожиданно прервал свои ласки и перевернул ее на живот. Рианнон встала на колени, уперлась локтями в сухую листву, и Мэлгон вошел в нее сзади, врезавшись глубоко в сладостную тьму одним-единственным ударом, который сразу же вознес ее к вершинам блаженства.
   Его плоть билась в ней мощным прибоем – так бьются океанские волны о берег. Острое наслаждение прописывало обоих. Мэлгон касался губами ее волос, поглаживал ладонями грудь и живот, погружал пальцы в тугие завитки между ног. Рианнон застонала и впилась ногтями в его предплечье. Тело ее из последних сил втягивало в себя входящего гостя, с наслаждением принимая его могущество. Она испытывала то неописуемое наслаждение, то почти боль. Потом, когда Мэлгон толкнул ее на листву и принялся биться в нее так, будто стремился вколотить в землю, во тьму, предшествовавшую жизни, наступило забвение.
   До Рианнон словно со стороны донесся ее собственный вскрик облегчения – как крик лисицы, такой же дикий, уносящийся эхом вдаль, в чащу леса. За ним последовал победный возглас Мэлгона.
   Медленно возвращались их души в распростертые посреди мирной поляны тела, теперь связанные между собой только переплетением вспотевших конечностей. Рианнон перевернулась на спину и поглядела на навес из ветвей над их головами. Сквозь него пробивались солнечные лучи, падавшие на землю неяркими бликами, смягченными тусклым старинным золотом поздней осени. Ах, если б это могло длиться бесконечно: соприкоснувшиеся души, слившаяся воедино плоть...
   Мэлгон протянул руку и погладил жену по щеке.
   – Рианнон, тебе не было больно?
   В ответ она лишь покачала головой.
   – Так любят время от времени все мужчины, – добавил он, как бы извиняясь. – Я обычно стараюсь быть поосторожнее.
   Рианнон воззрилась на него в упор. Ее переполняла любовь. Как бы смог он причинить ей страдание, если его нетерпеливая страсть питала самую ее душу? Она понимала естественные порывы прекрасного мужского тела и охотно разделяла их. Более того, сама величественная суть противоположного пола, дополняя ее женственность, превращала ее в нечто действительно цельное. Вместе они творили волшебство, столь же древнее, как эти камни и этот ветер.
   – Я могла бы сейчас умереть... и была бы счастлива, – молвила Рианнон.
   Мэлгон рассмеялся:
   – Ну до чего ж скромны твои желания, cariad. Погоди, я думаю, мы уже посадили семя будущей жизни. – Он погладил ее по плоскому животу. – Тебе носить его, тебе становиться матерью.
   От этих практичных предсказаний Рианнон слегка смутилась. На какое-то время она позабыла о будущем... как, впрочем, и о прошлом. В те мгновения, когда тела их соединялись, казалось, не было на свете ничего такого, что могло бы встать между ними. Но последние слова Мэлгона тотчас вернули ее к грубой действительности.
   – Разве теперь, когда у тебя есть Рин, так важно, рожу я ребенка или нет? – спросила королева.
   – Знаешь, еще один сынишка – это ведь совсем неплохо... ну, или дочка. Мне бы доставило удовольствие баловать и тискать рыжеволосую малышку, похожую на тебя. – Мэлгон протянул руку и намотал прядь рыжих волос себе на палец. Глаза его сделались серьезными. – Хотя, потеряв первую жену во время родов, я теперь очень боюсь за тебя. Ты совсем еще молода, так что если не забеременеешь сразу, это даже к лучшему.
   Рианнон облегченно вздохнула и положила голову на грудь мужа. Он так добр к ней. Она так любит его.

Глава 15

   – Мэлгон! – Тревожный возглас ворвался в его сновидение. – Гонец у ворот!
   Король поднялся и зарычал от боли: даже по прошествии трех дней после охоты боль в мускулах давала о себе знать. Он закутал Рианнон в одеяла, затем поднялся с кровати и зашагал по холодному полу, чтобы отпереть дверь.
   – Простите, что разбудил вас, милорд, – при виде обнаженной фигуры своего владыки часовой виновато поежился, – но там человек, который называет себя посланником короля Фердика. Мне не хотелось в столь позднее время впускать незнакомца, но он настаивает на немедленной личной встрече с вами.