Страница:
Инедирт затянул узел и повернул Вэдана лицом к себе.
– Пойдем со мной, – сказал Вэдан, когда он завязывал рукава на спине. – Я не справлюсь один…
– Справишься, – сказал Баруг и поцеловал его – торопливо, но и нежно. – Все, иди.
Инедирт накинул ему на лицо капюшон и открыл калитку. Она закрылась за спиной Вэдана в тот момент, когда начальник конвоя вышел из башенки контроля над воротами.
– В колонну по трое, – звучным, но лишенным каких бы то ни было эмоций голосом приказал кианейс.
Вэдан оказался в последней шеренге вдвоем с каким-то парнем, который с трудом держался на ногах. На этот раз Дарэнгу не пришлось принюхиваться. Аромат аннубе опутывал обреченного плотным коконом. Третьим в шеренгу встал кианейс. Нельзя сказать, чтобы Вэдана сильно обрадовало такое соседство, но выбора у него не было.
– Папа, я не виноват, – начал оправдываться Мэнир. – Это все…
И Чаар Самре сказал ему тогда:
– Это сареасы всегда ищут виноватого. А мы, лерцы, думаем, как теперь жить дальше.
И Чаар отправил сына уборщиком в док на месяц. Денег, сэкономленных на оплате работнику, хватило заплатить за стекло. Самре жили в центре первого города Цачеса, в особняке, ранее принадлежавшему благородному сареасскому роду, так что дело было не в деньгах.
И Мэнир запомнил урок на всю жизнь.
Сейчас, оказавшись на Площади Горя, он ни секунды не раздумывал о причинах. По закону, их объяснение и не требовалось. Совет Трехсот мог отдать на съедение любого. Впрочем, подросток и так уже догадался. Душевный друг Мэарит, Вэдан, рассказывал ему о гибели своего отца – наверняка и Чаар тоже насолил кому-то. Но это все это не имело значения. Каковы бы ни были причины, изменить их было уже нельзя.
Мэнир осмотрелся. Он использовал бы любой шанс улизнуть. Подросток быстро убедился, что сбежать с площади невозможно. К нему подошел кианейс – не тот, что забрал у него браслет и нитсек, а другой.
– Не желаете ли аннубе, сареас? – спросил биоробот. – Или аннире, может быть?
В этот момент Мэнир понял причину отупелого молчания и спокойствия, в которое были погружены его товарищи по несчастью. То, что большинство были привезены из тюрем, он догадался еще раньше. На лице у многих были родовые татуировки преступных кланов третьего города Цачеса. И кисло-сладкий запах, заполнивший площадь при появлении обреченных, тоже был знаком младшему отпрыску клана Самре. Мэнир был так погружен в свои думы, что поначалу не обратил на него внимания.
– Нет, спасибо, – ответил он.
Кианейс отошел.
По команде Мэнир встал в колонну.
Тринадцатые ворота открылись. Колонна обреченных под конвоем кианейсов двинулась по Тракту Раздумий. Голубые шестиугольники из неизвестного мягкого материала, которыми в незапамятные времена был выложен Тракт, мягко пружинили под ногами идущих. Тракт Раздумий светился ровным нездешним светом, оттеняя мрачность стонущих под ветром джунглей. Гроза собиралась еще с вечера, но мутное небо никак не могло разродиться дождем. Ветер схватил Мэнира за длинный подол балахона, рванул, но повалить подростка ему не удалось. Огорченный ветер взвыл так, словно процессия двигалась в ущелье Голосов Мертвых.
После часа пути обреченные оказались на развилке, где от Тракта Раздумий отходила Тринадцатая дорога. Она и вела в Священную рощу. Кэцэры создали ее как место жертвоприношений. Говорили, что таких деревьев, как в этой роще, больше нигде в мире нет. Кэцэры якобы привезли дракхи с собой. На самом деле дракхи будто и не деревья вовсе, а некие полуживые существа, которые крепко держат обреченных своими ветвями, чтобы они не сопротивлялись кэцэрам. У Мэнира были все шансы проверить эти слухи.
Тринадцатая дорога была намного уже Тракта, и кианейсы перестроили обреченных в колонну по одному. Дорога вышла на берег Священного Озера, потянуло острой свежестью. Мэнир невольно подумал о том, что именно сейчас – время ночной охоты всех тех страшилищ, которыми оно кишело. Многие из мутантов, в том числе и легендарный хищник тежюс, с равным удовольствием питались как водными, так и наземными животными.
Только сейчас подросток осознал, что с ним случится. Все происходило слишком быстро, чтобы Мэнир успел задуматься об этом раньше. Шестнадцать лет – не то время, чтобы воспринимать смерть всерьез. Каждый знает о ней, но в глубине души еще твердо верит, что бессмертен. Оказавшись лицом к лицу с равнодушной бездной физического исчезновения и вдруг прочувствовав его, Мэнир едва не завыл от ужаса. Он пожалел, что отказался от наркотиков. Ощущения, когда тебя жрут заживо, явно не стоили того, чтобы переживать их в трезвом рассудке.
И в этот момент Мэнир услышал телепатический призыв, и узнал зовущего.
«Вэдан?», телепатировал он. – «Когти Джуура, ты тоже здесь?»
«Я пришел за тобой», пришел ответ.
«Ты думаешь одолеть кэкцэров?», мрачно осведомился Мэнир. – «Вот в этом?»
Он повел плечами, поскольку пошевелить привязанными к телу руками не мог.
«Не знаю», честно признался Вэдан. – «Дождемся, когда уйдут кианейсы, я освобожу тебя, и свалим. По Тринадцатой дороге до Моста, там спустимся в Рарера, доплывем до порта. Я тебя спрячу, а там видно будет».
Мэнир не стал напоминать другу, что жабр у него нет, и он чувствует себя в воде гораздо менее уверенно, чем сареас. С жабрами или без них, плавал подросток ничуть не хуже хрэша. Мэнир ощутил неописуемое облегчение и прилив сил.
Обреченные добрались до Священной Рощи.
Место жертвоприношения представляло собой круг из двенадцати деревьев. В центре круга стояло тринадцатое, самое мощное. Деревья до уровня пояса человека были покрыты лишенными листвы ветками, которые безжизненно висели и впрямь походили на сухие крючья. Кианейс бесцеремонно подтолкнул Мэнира к ближайшему дракху. Раздался неприятный скрип. Нижние ветви дерева зашевелились и плотно прижали подростка к стволу.
Мэнир наконец заметил Вэдана – биоробот поставил его у соседнего дракха.
Хозяйским движением потрогав ветки, кианейс чуть расправил их, чтобы Мэниру было легче дышать. Остальные обреченные уже стояли каждый около своего дерева. Каждый был плотно обхвачен ветвями. Кианейсы построились и ушли. В темноте сыто пророкотал гром.
– Вэдан! – облегченно воскликнул он. – Скорее!
У сареасов не было принято называть друг друга истинными именами в присутствии посторонних. Но Мэнир рассудил, что все, кто случайно услышал настоящее имя его друга, уже никому не смогут рассказать об этом.
– Тихо ты, – пробормотал Вэдан в ответ.
Раздался треск, запахло паленым деревом. Мэнир ощутил, как отпали ветви, державшие его. Обреченный на соседнем дереве зашевелился.
– Что вы там делаете? – раздался его голос.
Обреченный смазывал гласные – следствие аннире, бродящей в его крови. Но большая часть наркотика уже выветрилась из него. Он понял, что происходит.
– Побег! – закричал он. – Помогите и мне, умоляю!
– Бежим! – сказал Вэдан Мэниру.
Ему не надо было повторять дважды. Мэнир так резво бросился к выходу из Священной Рощи, что Вэдан едва поспевал за ним. Мэнир уже видел светлый пунктир Тринадцатой дороги, до нее оставалось рукой подать. И тут Мэнира пронзил ужас, безграничный, парализующий. Подросток застонал и повалился в мокрую от росы траву. Священная Роща наполнилась криками и стонами остальных обреченных. Из последних сил подросток перевернулся на спину. Мир то накатывал, как зубная боль, то снова исчезал. Нежные голоса шептали в его голове о прощении, о вечном покое. И все же Мэнир понимал, что сейчас произойдет, и душу его затягивало в черную воронку ужаса.
Подросток увидел в черноте над собой бледное пятно – лицо склонившегося над ним Вэдана.
– Это… мысленное излучение… – ломаным эхом раздался голос друга. – Блокируй его! Ну же!
«МАМА», с усилием подумал Мэнир.
Мир перестал плясать в его глазах. Вэдан схватился за голову. Мэнир, уже сообразив, что уровень мыслепередачи поднялся, врубил второй блок:
ГЭДИР
А вот Вэдан не смог последовать своему совету. Он упал, едва не придавив собой подростка. Теперь Мэнир мог всласть налюбоваться на светящиеся фигуры, которые медленно приближались к Священной Роще со стороны озера.
– Вэдан, вставай, – с трудом ворочая языком, произнес Мэнир.
Друг не ответил. Только рука его зашевелилась. Вэдан натянул на запястье ременную петлю, на которой носили нитсек. Теперь он мог умереть, но фамильного оружия не потерял бы.
– За дерево, – хрипло сказал Вэдан.
Встать не мог ни один из них. Они поползли. Мэнир подумал, что их вид – две пьяные улитки на скользкой траве – здорово позабавит кэцэров. Злость придала подростку сил, и он стал двигаться быстрее. Нитсек же Вэдана сильно тормозил движение, цепляясь за траву и корни своей колючей головкой.
Кто-то взял Мэнира за плечо и перевернул лицом вверх. Свет прожектора, укрепленного на шлеме кэцэра, на миг ослепил подростка. Мэнир зажмурился и ударил головой чуть пониже источника света. Его лицо с чавканьем погрузилось во что-то мягкое. Безвкусное желе залепило нос и рот. Рука, сжимавшая его плечо, разжалась. Мэнир вскочил, вытирая лицо.
По Священной Роще метались, пересекаясь, лучи прожекторов. В их свете подросток увидел своего противника. Кэцэр лежал на траве. На нем был летный скафандр из гибкого пластика – устаревшая конструкция, которую теперь можно было увидеть разве что в кинохрониках времен, когда Хранители были еще живы. Свет от прожектора бил в небо. Стекло шлема было поднято, за ним виднелось вполне человеческое лицо. Но Мэнира это не обмануло. Он знал, что кэцэры сожрали всех Хранителей, и что инопланетяне могут принимать любой облик, который им заблагорассудится. Этот кэцэр принял вид одного из Хранителей – возможно, того, которого сам убил. Мэнир родился слишком поздно, чтобы знать Хранителей в лицо, и не смог бы сказать, пародия на какого именно Хранителя сейчас надвигается на него. Аккуратная черная бородка Хранителя стала удлиняться, распадаясь на многочисленные толстые жгуты щупалец.
Щупальца потянулись к Мэниру.
– Вэдан! – заорал подросток.
Но друг неподвижно лежал на траве. Раздался первый удар грома, яркая вспышка расколола небо. Лицо Хранителя расплылось. Мэнир увидел голый череп с огромными фасеточными глазами и подвижным хоботком вместо рта и носа. Щупальца схватили Мэнира. Кэцэр расстегнул скафандр до половины, поднял Мэнира и принялся заталкивать подростка внутрь себя. Инопланетянин оказался плотным, холодным и желеобразным. Вокруг сомкнулась тьма.
Мэнир почувствовал, что задыхается.
Кэцэр застегнул скафандр.
Небо прочертила светящаяся стрела. Это взлетел первый из кэцэров и завис над Священной Рощей в ожидании собратьев, которые еще ужинали.
К Вэдану вернулся контроль над телом. Кэцэры, видимо, уже съели всех, кого хотели, и перестали индуцировать подавляющее волю излучение за ненадобностью.
Вэдан вскочил – кэцэр отшатнулся.
Совершенно зря, между прочим.
Единственное, чего хотел в этот момент сареас – бежать прочь отсюда, как можно быстрее и дальше. Мэнир погиб. Идти на кэцэра с одним нитсеком, который перестал быть боевым оружием еще во времена Шэдана Харбогадана и превратился в символ, в знак высокого рода, было бы самоубийством. Тем более, что Вэдан был в обычной обуви, а не в боевой, у которой всегда делали резиновую подошву. Вэдан не собирался драться.
Но когда кэцэр подался назад, Дарэнг понял, что уйти, сбежать ему не удастся. Инопланетянин его видел. В том, что кэцэрам хватило бы решительности преследовать свою жертву до самого Цачеса, сомневаться не приходилось. Вэдан ощутил холодный удар в грудь.
Оставалось только погибнуть в бою.
Сареас шагнул вперед, вытаскивая нитсек.
Он ударил им кэцэра, вложив в удар весь тот ужас, который захлестнул его душу. Кэцэр упал. В тот же миг ногу и талию Дарэнга захлестнули щупальца. Инопланетянин и Вэдан оказались в одной электрической цепи. Вэдан едва успел выключить нитсек. Кэцэр оказался не только устойчив к электрошоку, но и знаком с правилами составления цепей. Инопланетянин мысленно заорал, призывая на помощь своих соплеменников. Вэдан ожидал чего-то в этом роде и легко заблокировал призыв. Дарэнг упал на кэцэра, привычным движением переводя нитсек в режущий режим. Одним ударом Вэдан отхватил щупальца у самого лица. Затем, ломая ногти, стал расстегивать скафандр. Кэцэр крутил головой, стараясь ослепить противника прожектором. Он извивался всем телом, пытаясь сбросить сареаса.
Снова прогрохотал гром, молния упала в Священное Озеро. Воды засветились неясным, фосфоресцирующим светом. Вэдан хотел ударить кэцэра нитсеком на максимальном напряжении, чтобы тот перестал дергаться, но не стал – побоялся навредить Мэниру, который все еще находился внутри. Серебряные стрелы молний били в Священное Озеро почти непрерывно. Вэдан содрал с кэцэра скафандр в тот миг, когда над Священной Рощей начался дождь. Куртка Дарэнга моментально промокла и прилипла к спине. Ливни Звездного Лета Миар всегда были неистовыми.
Вэдан увидел Мэнира. Подросток был словно запаян в прозрачное желе, которое изнутри занимало весь скафандр. Поверхность кэцэра выглядела влажной и маслянисто блестела в отсветах молний. Крупные капли забарабанили по телу кэцэра, оставляя глубокие светлые язвы. Оно зашипело и задымилось. Кэцэр снова мысленно завопил. Вэдан не смог заглушить телепатемму полностью. Свет прожекторов обрушился на него сверху. Сареас ослабил хватку. Инопланетянин, воспользовавшись моментом, сбросил его с себя. Вэдан ударился спиной о мощный корень дракха. Кэцэр же, вместо того, чтобы прикончить противника, пытался застегнуть скафандр, чтобы взлететь.
Вэдан включил нитсек, воткнул его в самый низ скафандра. Дарэнг резко встал, разрывая кэцэра снизу доверху. Кипящее желе брызнуло в разные стороны. Вэдан успел подхватить падающего Мэнира. Он не смог удержать скользкое, облепленное горячими останками кэцэра тело. Вэдан и Мэнир вместе упали на истоптанную траву. Короткий болезненный разряд обжег запястье Вэдана. Вода с насквозь промокшего рукава залилась под браслет, и нитсек замкнуло. Сареас коротко вскрикнул. Конструкция оружия предусматривала такую ситуацию, и нитсек выключился.
Насовсем, ну или до ремонта, что сейчас означало то же самое.
Вэдан увидел на выбеленной светом прожектора траве чудовищные, изломанные тени. Кэцэры спускались на помощь своему соплеменнику. Руку, на которую попали брызги кэцэра, невыносимо жгло. Мэнир был без сознания – если не мертв, – а нитсек перегорел. Из-за своей шипастой головки он был довольно опасен и в качестве холодного оружия – нитсеки электрифицировали не так давно – но не против кэцэра же.
Вэдан вскочил, рывком поднял Мэнира, ударил его по лицу. Подросток открыл глаза.
– Беги! – закричал Дарэнг и толкнул его в сторону джунглей.
Мэнир ошалело помотал головой и скрылся в чаще.
Вэдан повернулся лицом к противнику, и вовремя. Одну из частей скафандра развернуло подобно чаше, и она уже наполнилась водой. Другая же часть стояла на траве как полая горка. Желе, разбрызганное по траве, стекалось под нее. Кэцэр оставлял за собой длинные белые лохмотья, похожие на нити вылитого в горячую воду яичного белка. Желе осталось слишком много, чтобы целиком уместиться под обрывком скафандра. Когда оно забралось под него целиком, он приподнялся над травой на высоту сантиметров сорока.
Кэцэр выбросил из себя длинное, тонкое щупальце, и отшвырнул обломок в сторону. Столб коллоида медленно поднялся перед Вэданом. Дарэнг попятился к лесу. Брызги, шипя, отлетали с кэцэра во все стороны – как капли воды, попавшие в раскаленное масло на сковороде. Вэдан внезапно очень остро почувствовал, что упустил свой единственный шанс убежать, пока инопланетянин собирал себя в кучу. Кэцэр снова принял облик Хранителя, только из подбородка у него торчали длинные гибкие щупальца. Он размял щупальца и шагнул к Вэдану. Тот рефлекторно выставил вперед бесполезный нитсек. Кэцэр совсем по-человечески ухмыльнулся. Инопланетянин ухватился щупальцем за стальную палочку чуть повыше колючего шарика и потянул нитсек на себя.
Вэдан услышал короткое тренькание контакта, и, не веря в свою удачу, подал на нитсек максимальное напряжение.
Мир вспыхнул и взорвался болью.
перевод: Зэйно Каарег, Джоанна Шмелевская
запись произведена 16-того числа по независимому времени звездолета «Клык Тежюса»
Ты никогда не замечал, что слова "сареас"[3] и "саарт"[4] похожи? Хочешь узнать, почему?
Сначала Творец создал моря, океаны и всех живущих в них. Разные это были твари. Многие уже не встречаются людям, только тежюс и хрэш существуют по-прежнему. Но было зверям холодно и грустно в мрачных глубинах – а светил тогда еще не было. И все твари взмолились о том, чтобы Творец как-нибудь помог им.
И создал тогда Творец большой огненный шар, золотой бубен, что дарил свет и тепло – и назвал его Маар, «бубен». Хранители называют его Солнцем. Творец дал Маар своему сыну, светлому богу Рану.
А у Рану был друг Тсилад, которого зовут еще Двуликим Драконом. Некоторые понимают это так, что у Тсилада было две головы, но здесь иной смысл. Просто на лице у него всегда одновременно было два выражения – если злость, то и доброта, если горе, то и радость, если свет, то и тьма. "Тсилад" означает "мудрость" на нашем старом языке. Да и вправду, совместить две противоположности в одном – это и есть высшая мудрость.
И Рану укрепил Маар на его голове, а сам сел на холку дракона, и они полетели над водами вдоль срединной линии мира. Хранители называют ее экватор. Достигнув границы мира, Рану и Тсилад отдыхали в чертогах Вечного Шута, который там жил. А затем возвращались обратно во владения Творца. И от края до края мира сделался свет и тепло. Все твари радовались и благодарили Творца за его заботу о них.
Вечному Шуту очень не нравился Маар, потому что Вечный Шут был порождением (еще читают: «породил» прим. переводчика) Тьмы. От Света ему было больно, как нам от огня. И Вечному Шуту нравился Тсилад. Он и сам был не прочь прокатиться верхом на драконе. Однако до поры до времени Шут скрывал свои мысли, терпел Свет, и любезно принимал у себя гостей.
Двуликий Дракон не брал никаких других седоков, кроме Рану, которого нежно любил. И тогда Вечный Шут замыслил погубить Рану. Как-то он спросил Тсилада:
– Почему ты, когда летишь с этим бубенчиком, так далеко вытягиваешь шею и так низко склоняешь голову, о великолепный Двуликий Дракон?
– Чтобы больше света и тепла доходило до вод, – ответил Тсилад. – Да и честно сказать, Маар очень тяжелый.
Тогда Вечный Шут засмеялся и сказал:
– Да Творец нарочно сделал его таким, чтобы ты склонял голову перед его сыном! А Рану сидит на твоей холке да лишь хихикает над твоей глупостью, бедный ты мой Тсилад!
Дракон рассердился и прогнал Шута, но ядовитые слова запали ему в душу. Долго думал он над ними. Драконы все таковы – долго размышляют они о своих планах, но когда принимают решение, остановить их уже нельзя.
Таковы и некоторые люди.
И вот однажды, когда летели они над водами к чертогу Вечного Шута, Тсилад вспомнил о его словах и потихоньку приподнял голову. А Маар был очень горячий. Он один вмещал в себя Миар и Мрэ. Даже теперь, когда в мире гораздо меньше Света, вспомни, как жарко бывает летом.
Каково же было бедному Рану, который сидел прямо за Мааром?
– Милый Тсилад, – попросил он, морщась от жара. – Пожалуйста, не поднимай свою многомудрую голову.
– Почему? – спросил Тсилад, и Рану честно ответил ему:
– Мне жарко.
Но Тсилад не поверил ему. Если бы он сказал ему правду – то, что Тсилад считал правдой, – он, может, и опустил бы голову. Нет ничего позорного даже для дракона в том, чтобы склонить голову перед сыном бога. Но Тсилад решил, что Рану лжет ему, и сердце его ожесточилось.
– Хорошо, – ответил дракон, но голову опустил совсем на чуть – чуть. Скоро он снова приподнял ее – еще выше, еще ближе к Рану.
– Милый Тсилад, – опять попросил он, изнемогая от жара. – Пожалуйста, не поднимай так высоко голову, столь любимую мной.
И на этот раз Тсилад ответил ему:
– У меня заболела шея, мой Рану, и я не могу опустить ее. Мы уже скоро долетим, потерпи немного.
Прошло совсем немного времени, и вот уже вдалеке показались чертоги Вечного Шута. Тсилад горделиво приподнял голову еще выше. На этот раз Рану не произнес не слова. Маар оказался так близко, что всадник в мгновение ока превратился в пепел и начал медленно рассыпаться. Но Тсилад не смотрел вниз, на воды. Он гордо смотрел вперед и не видел, как падает прах его друга вниз, в предвечный океан.
Так среди вод из пепла тела Рану появилась земля, которую мы и называем "лебеф", что на старом языке означает "пепел небесного всадника".
Когда Тсилад достиг края вод, Вечный Шут встретил его у своих чертогов и спросил:
– А где же Рану, твой любимый всадник?
И тут понял Тсилад, что он натворил. Дракон начал извиваться от горя. Маар сорвался с него и разбился надвое – Миар, «большой бубен», и Мрэ, «маленький бубен», как мы называем их теперь. И эти кусочки покатились по небу в беспорядке, то нагоняя друг друга, то отдаляясь. И так они катаются до сих пор. А Тсилад сидел на краю неба, над телом Рану, и плакал, и изливал свое горе в песне. Убивать Вечного Шута он не стал, хотя именно Шут был виноват в смерти Рану. Тсилад был мудр и знал, что месть хотя и сладка, но не возвращает погибших друзей. Месть лишь увеличивает количество Тьмы в мире.
Слезы Тсилада падали на землю и застывали. Их находят и сейчас. Хранители называют эти слипшиеся каменные блестящие зерна ураном и говорят, что они до сих пор ядовиты. Пусть это слезы – но это все же слезы дракона…
Спев свою песню, Тсилад бросился вниз, на останки своего любимого всадника. Он хотел и в смерти соединиться с ним. Рану, конечно, был меньше огромного дракона, но пепел от его тела рассыпался почти вдоль всей срединной линии мира.
Тсилад разбился. Чешуя дракона брызнула в небо, и чешуйки стали звездами, навеки прилипнув к небосводу. Кости его стали горами, что обильно покрывают нашу землю – потому она и зовется Лебефдульф, то есть "кости и пепел". Здесь, в Лери, упала его голова, в которой, как известно, много костей – и здесь всюду недоступные горы. Кровь Тсилада ушла в землю, но не впиталась в нее. Она так и хранится в огромных впадинах под горами – Хранители называют ее нефтью. Она хорошо горит, потому что это кровь огненного существа. Особенно много ее в Лери – так и крови больше всего в голове.
Туда, где упала грудь дракона, появилось Руи. Там поменьше гор – так ведь и в груди из костей только ребра. Все знают, что в позвонках содержится жидкость. Хребет Тсилада, разломавшись, превратился в реку Рарера, что соединяет Руи и Лери. "Руилери" и означает на старом языке корпус человека без ног. Там, где упал желудок Тсилада, почва набухла и размякла – сейчас там находится Республика Великого Болота, и гор там совсем нет. За ней лежит Венесуэнс, что означает "разделенный". Туда упал хвост Тсилада, и теперь там высокий горный хребет, что делит равнину на две части почти точно по срединной линии мира. Еще дальше тоже живут люди. Они называют свою страну Ретернленд, и на их языке это означает «возвращенная земля». Видимо, у них о сотворении мира рассказывают другие сказки. Как же было на самом деле, не знает никто. Там, где рухнули в воду крылья дракона, с одной стороны образовалось множество мелких и крупных островов – и там теперь Островная Империя. Что же находится с другой стороны, точно не известно – наши мореходы еще туда не добрались.
Из плоти Тсилада появились все растения и животные. Да-да, и грозный аиреб, и маленькая яркая певунья ирбилок вышли из одной и той же плоти – черной плоти погибшего дракона. Там же, где разбилась голова Тсилада, его мозг выплеснулся наружу, и мысли его тоже обрели плоть.
Так и появились сареасы, что означает "живая мысль". Каждый из нас – одна из мыслей Двуликого Дракона. И в каждом из нас есть двойственность, потому что таковы были мысли, от которых мы произошли. В каждом есть Свет и Тьма, речь мысленная и речь устная, легкие для того, чтобы дышать воздухом и жабры для того, чтобы дышать в воде. Но мозг ведь есть не только в голове – он есть и в других костях, и так везде в горах появились люди. Сареасы же призваны управлять другими людьми, как наша голова управляет всеми другими частями тела. Мужчины и женщины, соединяясь, порождают детей, подобно тому, как две мысли, соединенные определенным образом, порождают новую мысль, которая является их следствием и в то же время имеет смысл сама по себе. Не нужно думать, что дети одних и тех же родителей – это повторяющиеся мысли.
– Пойдем со мной, – сказал Вэдан, когда он завязывал рукава на спине. – Я не справлюсь один…
– Справишься, – сказал Баруг и поцеловал его – торопливо, но и нежно. – Все, иди.
Инедирт накинул ему на лицо капюшон и открыл калитку. Она закрылась за спиной Вэдана в тот момент, когда начальник конвоя вышел из башенки контроля над воротами.
– В колонну по трое, – звучным, но лишенным каких бы то ни было эмоций голосом приказал кианейс.
Вэдан оказался в последней шеренге вдвоем с каким-то парнем, который с трудом держался на ногах. На этот раз Дарэнгу не пришлось принюхиваться. Аромат аннубе опутывал обреченного плотным коконом. Третьим в шеренгу встал кианейс. Нельзя сказать, чтобы Вэдана сильно обрадовало такое соседство, но выбора у него не было.
* * *
Когда Мэниру было лет семь, случилось так, что он в компании с друзьями разбил окно в школе. Воспитатель пожаловался отцу.– Папа, я не виноват, – начал оправдываться Мэнир. – Это все…
И Чаар Самре сказал ему тогда:
– Это сареасы всегда ищут виноватого. А мы, лерцы, думаем, как теперь жить дальше.
И Чаар отправил сына уборщиком в док на месяц. Денег, сэкономленных на оплате работнику, хватило заплатить за стекло. Самре жили в центре первого города Цачеса, в особняке, ранее принадлежавшему благородному сареасскому роду, так что дело было не в деньгах.
И Мэнир запомнил урок на всю жизнь.
Сейчас, оказавшись на Площади Горя, он ни секунды не раздумывал о причинах. По закону, их объяснение и не требовалось. Совет Трехсот мог отдать на съедение любого. Впрочем, подросток и так уже догадался. Душевный друг Мэарит, Вэдан, рассказывал ему о гибели своего отца – наверняка и Чаар тоже насолил кому-то. Но это все это не имело значения. Каковы бы ни были причины, изменить их было уже нельзя.
Мэнир осмотрелся. Он использовал бы любой шанс улизнуть. Подросток быстро убедился, что сбежать с площади невозможно. К нему подошел кианейс – не тот, что забрал у него браслет и нитсек, а другой.
– Не желаете ли аннубе, сареас? – спросил биоробот. – Или аннире, может быть?
В этот момент Мэнир понял причину отупелого молчания и спокойствия, в которое были погружены его товарищи по несчастью. То, что большинство были привезены из тюрем, он догадался еще раньше. На лице у многих были родовые татуировки преступных кланов третьего города Цачеса. И кисло-сладкий запах, заполнивший площадь при появлении обреченных, тоже был знаком младшему отпрыску клана Самре. Мэнир был так погружен в свои думы, что поначалу не обратил на него внимания.
– Нет, спасибо, – ответил он.
Кианейс отошел.
По команде Мэнир встал в колонну.
Тринадцатые ворота открылись. Колонна обреченных под конвоем кианейсов двинулась по Тракту Раздумий. Голубые шестиугольники из неизвестного мягкого материала, которыми в незапамятные времена был выложен Тракт, мягко пружинили под ногами идущих. Тракт Раздумий светился ровным нездешним светом, оттеняя мрачность стонущих под ветром джунглей. Гроза собиралась еще с вечера, но мутное небо никак не могло разродиться дождем. Ветер схватил Мэнира за длинный подол балахона, рванул, но повалить подростка ему не удалось. Огорченный ветер взвыл так, словно процессия двигалась в ущелье Голосов Мертвых.
После часа пути обреченные оказались на развилке, где от Тракта Раздумий отходила Тринадцатая дорога. Она и вела в Священную рощу. Кэцэры создали ее как место жертвоприношений. Говорили, что таких деревьев, как в этой роще, больше нигде в мире нет. Кэцэры якобы привезли дракхи с собой. На самом деле дракхи будто и не деревья вовсе, а некие полуживые существа, которые крепко держат обреченных своими ветвями, чтобы они не сопротивлялись кэцэрам. У Мэнира были все шансы проверить эти слухи.
Тринадцатая дорога была намного уже Тракта, и кианейсы перестроили обреченных в колонну по одному. Дорога вышла на берег Священного Озера, потянуло острой свежестью. Мэнир невольно подумал о том, что именно сейчас – время ночной охоты всех тех страшилищ, которыми оно кишело. Многие из мутантов, в том числе и легендарный хищник тежюс, с равным удовольствием питались как водными, так и наземными животными.
Только сейчас подросток осознал, что с ним случится. Все происходило слишком быстро, чтобы Мэнир успел задуматься об этом раньше. Шестнадцать лет – не то время, чтобы воспринимать смерть всерьез. Каждый знает о ней, но в глубине души еще твердо верит, что бессмертен. Оказавшись лицом к лицу с равнодушной бездной физического исчезновения и вдруг прочувствовав его, Мэнир едва не завыл от ужаса. Он пожалел, что отказался от наркотиков. Ощущения, когда тебя жрут заживо, явно не стоили того, чтобы переживать их в трезвом рассудке.
И в этот момент Мэнир услышал телепатический призыв, и узнал зовущего.
«Вэдан?», телепатировал он. – «Когти Джуура, ты тоже здесь?»
«Я пришел за тобой», пришел ответ.
«Ты думаешь одолеть кэкцэров?», мрачно осведомился Мэнир. – «Вот в этом?»
Он повел плечами, поскольку пошевелить привязанными к телу руками не мог.
«Не знаю», честно признался Вэдан. – «Дождемся, когда уйдут кианейсы, я освобожу тебя, и свалим. По Тринадцатой дороге до Моста, там спустимся в Рарера, доплывем до порта. Я тебя спрячу, а там видно будет».
Мэнир не стал напоминать другу, что жабр у него нет, и он чувствует себя в воде гораздо менее уверенно, чем сареас. С жабрами или без них, плавал подросток ничуть не хуже хрэша. Мэнир ощутил неописуемое облегчение и прилив сил.
Обреченные добрались до Священной Рощи.
Место жертвоприношения представляло собой круг из двенадцати деревьев. В центре круга стояло тринадцатое, самое мощное. Деревья до уровня пояса человека были покрыты лишенными листвы ветками, которые безжизненно висели и впрямь походили на сухие крючья. Кианейс бесцеремонно подтолкнул Мэнира к ближайшему дракху. Раздался неприятный скрип. Нижние ветви дерева зашевелились и плотно прижали подростка к стволу.
Мэнир наконец заметил Вэдана – биоробот поставил его у соседнего дракха.
Хозяйским движением потрогав ветки, кианейс чуть расправил их, чтобы Мэниру было легче дышать. Остальные обреченные уже стояли каждый около своего дерева. Каждый был плотно обхвачен ветвями. Кианейсы построились и ушли. В темноте сыто пророкотал гром.
* * *
Мэнир не мог толком разглядеть, что делает Вэдан. Подросток слышал только кряхтение, сопение, и скрип ветвей. Затем Мэнир увидел темную фигуру, приближающуюся к нему.– Вэдан! – облегченно воскликнул он. – Скорее!
У сареасов не было принято называть друг друга истинными именами в присутствии посторонних. Но Мэнир рассудил, что все, кто случайно услышал настоящее имя его друга, уже никому не смогут рассказать об этом.
– Тихо ты, – пробормотал Вэдан в ответ.
Раздался треск, запахло паленым деревом. Мэнир ощутил, как отпали ветви, державшие его. Обреченный на соседнем дереве зашевелился.
– Что вы там делаете? – раздался его голос.
Обреченный смазывал гласные – следствие аннире, бродящей в его крови. Но большая часть наркотика уже выветрилась из него. Он понял, что происходит.
– Побег! – закричал он. – Помогите и мне, умоляю!
– Бежим! – сказал Вэдан Мэниру.
Ему не надо было повторять дважды. Мэнир так резво бросился к выходу из Священной Рощи, что Вэдан едва поспевал за ним. Мэнир уже видел светлый пунктир Тринадцатой дороги, до нее оставалось рукой подать. И тут Мэнира пронзил ужас, безграничный, парализующий. Подросток застонал и повалился в мокрую от росы траву. Священная Роща наполнилась криками и стонами остальных обреченных. Из последних сил подросток перевернулся на спину. Мир то накатывал, как зубная боль, то снова исчезал. Нежные голоса шептали в его голове о прощении, о вечном покое. И все же Мэнир понимал, что сейчас произойдет, и душу его затягивало в черную воронку ужаса.
Подросток увидел в черноте над собой бледное пятно – лицо склонившегося над ним Вэдана.
– Это… мысленное излучение… – ломаным эхом раздался голос друга. – Блокируй его! Ну же!
«МАМА», с усилием подумал Мэнир.
Мир перестал плясать в его глазах. Вэдан схватился за голову. Мэнир, уже сообразив, что уровень мыслепередачи поднялся, врубил второй блок:
ГЭДИР
А вот Вэдан не смог последовать своему совету. Он упал, едва не придавив собой подростка. Теперь Мэнир мог всласть налюбоваться на светящиеся фигуры, которые медленно приближались к Священной Роще со стороны озера.
– Вэдан, вставай, – с трудом ворочая языком, произнес Мэнир.
Друг не ответил. Только рука его зашевелилась. Вэдан натянул на запястье ременную петлю, на которой носили нитсек. Теперь он мог умереть, но фамильного оружия не потерял бы.
– За дерево, – хрипло сказал Вэдан.
Встать не мог ни один из них. Они поползли. Мэнир подумал, что их вид – две пьяные улитки на скользкой траве – здорово позабавит кэцэров. Злость придала подростку сил, и он стал двигаться быстрее. Нитсек же Вэдана сильно тормозил движение, цепляясь за траву и корни своей колючей головкой.
Кто-то взял Мэнира за плечо и перевернул лицом вверх. Свет прожектора, укрепленного на шлеме кэцэра, на миг ослепил подростка. Мэнир зажмурился и ударил головой чуть пониже источника света. Его лицо с чавканьем погрузилось во что-то мягкое. Безвкусное желе залепило нос и рот. Рука, сжимавшая его плечо, разжалась. Мэнир вскочил, вытирая лицо.
По Священной Роще метались, пересекаясь, лучи прожекторов. В их свете подросток увидел своего противника. Кэцэр лежал на траве. На нем был летный скафандр из гибкого пластика – устаревшая конструкция, которую теперь можно было увидеть разве что в кинохрониках времен, когда Хранители были еще живы. Свет от прожектора бил в небо. Стекло шлема было поднято, за ним виднелось вполне человеческое лицо. Но Мэнира это не обмануло. Он знал, что кэцэры сожрали всех Хранителей, и что инопланетяне могут принимать любой облик, который им заблагорассудится. Этот кэцэр принял вид одного из Хранителей – возможно, того, которого сам убил. Мэнир родился слишком поздно, чтобы знать Хранителей в лицо, и не смог бы сказать, пародия на какого именно Хранителя сейчас надвигается на него. Аккуратная черная бородка Хранителя стала удлиняться, распадаясь на многочисленные толстые жгуты щупалец.
Щупальца потянулись к Мэниру.
– Вэдан! – заорал подросток.
Но друг неподвижно лежал на траве. Раздался первый удар грома, яркая вспышка расколола небо. Лицо Хранителя расплылось. Мэнир увидел голый череп с огромными фасеточными глазами и подвижным хоботком вместо рта и носа. Щупальца схватили Мэнира. Кэцэр расстегнул скафандр до половины, поднял Мэнира и принялся заталкивать подростка внутрь себя. Инопланетянин оказался плотным, холодным и желеобразным. Вокруг сомкнулась тьма.
Мэнир почувствовал, что задыхается.
* * *
Вэдан перевернулся на спину. Оцепенев от ужаса, он смотрел, как кэцэр заталкивает подростка прямо в себя. Инопланетянин напоминал при этом ужа, надевающего себя на лягушку. Вся операция заняла не больше трех секунд. Из шлема остались торчать только обитые железом носки ботинок Мэнира. Инопланетянин издал хлюпающий звук, и исчезли и они.Кэцэр застегнул скафандр.
Небо прочертила светящаяся стрела. Это взлетел первый из кэцэров и завис над Священной Рощей в ожидании собратьев, которые еще ужинали.
К Вэдану вернулся контроль над телом. Кэцэры, видимо, уже съели всех, кого хотели, и перестали индуцировать подавляющее волю излучение за ненадобностью.
Вэдан вскочил – кэцэр отшатнулся.
Совершенно зря, между прочим.
Единственное, чего хотел в этот момент сареас – бежать прочь отсюда, как можно быстрее и дальше. Мэнир погиб. Идти на кэцэра с одним нитсеком, который перестал быть боевым оружием еще во времена Шэдана Харбогадана и превратился в символ, в знак высокого рода, было бы самоубийством. Тем более, что Вэдан был в обычной обуви, а не в боевой, у которой всегда делали резиновую подошву. Вэдан не собирался драться.
Но когда кэцэр подался назад, Дарэнг понял, что уйти, сбежать ему не удастся. Инопланетянин его видел. В том, что кэцэрам хватило бы решительности преследовать свою жертву до самого Цачеса, сомневаться не приходилось. Вэдан ощутил холодный удар в грудь.
Оставалось только погибнуть в бою.
Сареас шагнул вперед, вытаскивая нитсек.
Он ударил им кэцэра, вложив в удар весь тот ужас, который захлестнул его душу. Кэцэр упал. В тот же миг ногу и талию Дарэнга захлестнули щупальца. Инопланетянин и Вэдан оказались в одной электрической цепи. Вэдан едва успел выключить нитсек. Кэцэр оказался не только устойчив к электрошоку, но и знаком с правилами составления цепей. Инопланетянин мысленно заорал, призывая на помощь своих соплеменников. Вэдан ожидал чего-то в этом роде и легко заблокировал призыв. Дарэнг упал на кэцэра, привычным движением переводя нитсек в режущий режим. Одним ударом Вэдан отхватил щупальца у самого лица. Затем, ломая ногти, стал расстегивать скафандр. Кэцэр крутил головой, стараясь ослепить противника прожектором. Он извивался всем телом, пытаясь сбросить сареаса.
Снова прогрохотал гром, молния упала в Священное Озеро. Воды засветились неясным, фосфоресцирующим светом. Вэдан хотел ударить кэцэра нитсеком на максимальном напряжении, чтобы тот перестал дергаться, но не стал – побоялся навредить Мэниру, который все еще находился внутри. Серебряные стрелы молний били в Священное Озеро почти непрерывно. Вэдан содрал с кэцэра скафандр в тот миг, когда над Священной Рощей начался дождь. Куртка Дарэнга моментально промокла и прилипла к спине. Ливни Звездного Лета Миар всегда были неистовыми.
Вэдан увидел Мэнира. Подросток был словно запаян в прозрачное желе, которое изнутри занимало весь скафандр. Поверхность кэцэра выглядела влажной и маслянисто блестела в отсветах молний. Крупные капли забарабанили по телу кэцэра, оставляя глубокие светлые язвы. Оно зашипело и задымилось. Кэцэр снова мысленно завопил. Вэдан не смог заглушить телепатемму полностью. Свет прожекторов обрушился на него сверху. Сареас ослабил хватку. Инопланетянин, воспользовавшись моментом, сбросил его с себя. Вэдан ударился спиной о мощный корень дракха. Кэцэр же, вместо того, чтобы прикончить противника, пытался застегнуть скафандр, чтобы взлететь.
Вэдан включил нитсек, воткнул его в самый низ скафандра. Дарэнг резко встал, разрывая кэцэра снизу доверху. Кипящее желе брызнуло в разные стороны. Вэдан успел подхватить падающего Мэнира. Он не смог удержать скользкое, облепленное горячими останками кэцэра тело. Вэдан и Мэнир вместе упали на истоптанную траву. Короткий болезненный разряд обжег запястье Вэдана. Вода с насквозь промокшего рукава залилась под браслет, и нитсек замкнуло. Сареас коротко вскрикнул. Конструкция оружия предусматривала такую ситуацию, и нитсек выключился.
Насовсем, ну или до ремонта, что сейчас означало то же самое.
Вэдан увидел на выбеленной светом прожектора траве чудовищные, изломанные тени. Кэцэры спускались на помощь своему соплеменнику. Руку, на которую попали брызги кэцэра, невыносимо жгло. Мэнир был без сознания – если не мертв, – а нитсек перегорел. Из-за своей шипастой головки он был довольно опасен и в качестве холодного оружия – нитсеки электрифицировали не так давно – но не против кэцэра же.
Вэдан вскочил, рывком поднял Мэнира, ударил его по лицу. Подросток открыл глаза.
– Беги! – закричал Дарэнг и толкнул его в сторону джунглей.
Мэнир ошалело помотал головой и скрылся в чаще.
Вэдан повернулся лицом к противнику, и вовремя. Одну из частей скафандра развернуло подобно чаше, и она уже наполнилась водой. Другая же часть стояла на траве как полая горка. Желе, разбрызганное по траве, стекалось под нее. Кэцэр оставлял за собой длинные белые лохмотья, похожие на нити вылитого в горячую воду яичного белка. Желе осталось слишком много, чтобы целиком уместиться под обрывком скафандра. Когда оно забралось под него целиком, он приподнялся над травой на высоту сантиметров сорока.
Кэцэр выбросил из себя длинное, тонкое щупальце, и отшвырнул обломок в сторону. Столб коллоида медленно поднялся перед Вэданом. Дарэнг попятился к лесу. Брызги, шипя, отлетали с кэцэра во все стороны – как капли воды, попавшие в раскаленное масло на сковороде. Вэдан внезапно очень остро почувствовал, что упустил свой единственный шанс убежать, пока инопланетянин собирал себя в кучу. Кэцэр снова принял облик Хранителя, только из подбородка у него торчали длинные гибкие щупальца. Он размял щупальца и шагнул к Вэдану. Тот рефлекторно выставил вперед бесполезный нитсек. Кэцэр совсем по-человечески ухмыльнулся. Инопланетянин ухватился щупальцем за стальную палочку чуть повыше колючего шарика и потянул нитсек на себя.
Вэдан услышал короткое тренькание контакта, и, не веря в свою удачу, подал на нитсек максимальное напряжение.
Мир вспыхнул и взорвался болью.
ТСИЛАД И РАНУ.
(Сареасское сказание о происхождении мира)
цитируется по: "Предания народов мира", "Мифы сареасов", иллюстрированное издание для детей дошкольного возраста, издательство "Очаг", Цачес, 1341 луногод.перевод: Зэйно Каарег, Джоанна Шмелевская
запись произведена 16-того числа по независимому времени звездолета «Клык Тежюса»
Ты никогда не замечал, что слова "сареас"[3] и "саарт"[4] похожи? Хочешь узнать, почему?
Сначала Творец создал моря, океаны и всех живущих в них. Разные это были твари. Многие уже не встречаются людям, только тежюс и хрэш существуют по-прежнему. Но было зверям холодно и грустно в мрачных глубинах – а светил тогда еще не было. И все твари взмолились о том, чтобы Творец как-нибудь помог им.
И создал тогда Творец большой огненный шар, золотой бубен, что дарил свет и тепло – и назвал его Маар, «бубен». Хранители называют его Солнцем. Творец дал Маар своему сыну, светлому богу Рану.
А у Рану был друг Тсилад, которого зовут еще Двуликим Драконом. Некоторые понимают это так, что у Тсилада было две головы, но здесь иной смысл. Просто на лице у него всегда одновременно было два выражения – если злость, то и доброта, если горе, то и радость, если свет, то и тьма. "Тсилад" означает "мудрость" на нашем старом языке. Да и вправду, совместить две противоположности в одном – это и есть высшая мудрость.
И Рану укрепил Маар на его голове, а сам сел на холку дракона, и они полетели над водами вдоль срединной линии мира. Хранители называют ее экватор. Достигнув границы мира, Рану и Тсилад отдыхали в чертогах Вечного Шута, который там жил. А затем возвращались обратно во владения Творца. И от края до края мира сделался свет и тепло. Все твари радовались и благодарили Творца за его заботу о них.
Вечному Шуту очень не нравился Маар, потому что Вечный Шут был порождением (еще читают: «породил» прим. переводчика) Тьмы. От Света ему было больно, как нам от огня. И Вечному Шуту нравился Тсилад. Он и сам был не прочь прокатиться верхом на драконе. Однако до поры до времени Шут скрывал свои мысли, терпел Свет, и любезно принимал у себя гостей.
Двуликий Дракон не брал никаких других седоков, кроме Рану, которого нежно любил. И тогда Вечный Шут замыслил погубить Рану. Как-то он спросил Тсилада:
– Почему ты, когда летишь с этим бубенчиком, так далеко вытягиваешь шею и так низко склоняешь голову, о великолепный Двуликий Дракон?
– Чтобы больше света и тепла доходило до вод, – ответил Тсилад. – Да и честно сказать, Маар очень тяжелый.
Тогда Вечный Шут засмеялся и сказал:
– Да Творец нарочно сделал его таким, чтобы ты склонял голову перед его сыном! А Рану сидит на твоей холке да лишь хихикает над твоей глупостью, бедный ты мой Тсилад!
Дракон рассердился и прогнал Шута, но ядовитые слова запали ему в душу. Долго думал он над ними. Драконы все таковы – долго размышляют они о своих планах, но когда принимают решение, остановить их уже нельзя.
Таковы и некоторые люди.
И вот однажды, когда летели они над водами к чертогу Вечного Шута, Тсилад вспомнил о его словах и потихоньку приподнял голову. А Маар был очень горячий. Он один вмещал в себя Миар и Мрэ. Даже теперь, когда в мире гораздо меньше Света, вспомни, как жарко бывает летом.
Каково же было бедному Рану, который сидел прямо за Мааром?
– Милый Тсилад, – попросил он, морщась от жара. – Пожалуйста, не поднимай свою многомудрую голову.
– Почему? – спросил Тсилад, и Рану честно ответил ему:
– Мне жарко.
Но Тсилад не поверил ему. Если бы он сказал ему правду – то, что Тсилад считал правдой, – он, может, и опустил бы голову. Нет ничего позорного даже для дракона в том, чтобы склонить голову перед сыном бога. Но Тсилад решил, что Рану лжет ему, и сердце его ожесточилось.
– Хорошо, – ответил дракон, но голову опустил совсем на чуть – чуть. Скоро он снова приподнял ее – еще выше, еще ближе к Рану.
– Милый Тсилад, – опять попросил он, изнемогая от жара. – Пожалуйста, не поднимай так высоко голову, столь любимую мной.
И на этот раз Тсилад ответил ему:
– У меня заболела шея, мой Рану, и я не могу опустить ее. Мы уже скоро долетим, потерпи немного.
Прошло совсем немного времени, и вот уже вдалеке показались чертоги Вечного Шута. Тсилад горделиво приподнял голову еще выше. На этот раз Рану не произнес не слова. Маар оказался так близко, что всадник в мгновение ока превратился в пепел и начал медленно рассыпаться. Но Тсилад не смотрел вниз, на воды. Он гордо смотрел вперед и не видел, как падает прах его друга вниз, в предвечный океан.
Так среди вод из пепла тела Рану появилась земля, которую мы и называем "лебеф", что на старом языке означает "пепел небесного всадника".
Когда Тсилад достиг края вод, Вечный Шут встретил его у своих чертогов и спросил:
– А где же Рану, твой любимый всадник?
И тут понял Тсилад, что он натворил. Дракон начал извиваться от горя. Маар сорвался с него и разбился надвое – Миар, «большой бубен», и Мрэ, «маленький бубен», как мы называем их теперь. И эти кусочки покатились по небу в беспорядке, то нагоняя друг друга, то отдаляясь. И так они катаются до сих пор. А Тсилад сидел на краю неба, над телом Рану, и плакал, и изливал свое горе в песне. Убивать Вечного Шута он не стал, хотя именно Шут был виноват в смерти Рану. Тсилад был мудр и знал, что месть хотя и сладка, но не возвращает погибших друзей. Месть лишь увеличивает количество Тьмы в мире.
Слезы Тсилада падали на землю и застывали. Их находят и сейчас. Хранители называют эти слипшиеся каменные блестящие зерна ураном и говорят, что они до сих пор ядовиты. Пусть это слезы – но это все же слезы дракона…
Спев свою песню, Тсилад бросился вниз, на останки своего любимого всадника. Он хотел и в смерти соединиться с ним. Рану, конечно, был меньше огромного дракона, но пепел от его тела рассыпался почти вдоль всей срединной линии мира.
Тсилад разбился. Чешуя дракона брызнула в небо, и чешуйки стали звездами, навеки прилипнув к небосводу. Кости его стали горами, что обильно покрывают нашу землю – потому она и зовется Лебефдульф, то есть "кости и пепел". Здесь, в Лери, упала его голова, в которой, как известно, много костей – и здесь всюду недоступные горы. Кровь Тсилада ушла в землю, но не впиталась в нее. Она так и хранится в огромных впадинах под горами – Хранители называют ее нефтью. Она хорошо горит, потому что это кровь огненного существа. Особенно много ее в Лери – так и крови больше всего в голове.
Туда, где упала грудь дракона, появилось Руи. Там поменьше гор – так ведь и в груди из костей только ребра. Все знают, что в позвонках содержится жидкость. Хребет Тсилада, разломавшись, превратился в реку Рарера, что соединяет Руи и Лери. "Руилери" и означает на старом языке корпус человека без ног. Там, где упал желудок Тсилада, почва набухла и размякла – сейчас там находится Республика Великого Болота, и гор там совсем нет. За ней лежит Венесуэнс, что означает "разделенный". Туда упал хвост Тсилада, и теперь там высокий горный хребет, что делит равнину на две части почти точно по срединной линии мира. Еще дальше тоже живут люди. Они называют свою страну Ретернленд, и на их языке это означает «возвращенная земля». Видимо, у них о сотворении мира рассказывают другие сказки. Как же было на самом деле, не знает никто. Там, где рухнули в воду крылья дракона, с одной стороны образовалось множество мелких и крупных островов – и там теперь Островная Империя. Что же находится с другой стороны, точно не известно – наши мореходы еще туда не добрались.
Из плоти Тсилада появились все растения и животные. Да-да, и грозный аиреб, и маленькая яркая певунья ирбилок вышли из одной и той же плоти – черной плоти погибшего дракона. Там же, где разбилась голова Тсилада, его мозг выплеснулся наружу, и мысли его тоже обрели плоть.
Так и появились сареасы, что означает "живая мысль". Каждый из нас – одна из мыслей Двуликого Дракона. И в каждом из нас есть двойственность, потому что таковы были мысли, от которых мы произошли. В каждом есть Свет и Тьма, речь мысленная и речь устная, легкие для того, чтобы дышать воздухом и жабры для того, чтобы дышать в воде. Но мозг ведь есть не только в голове – он есть и в других костях, и так везде в горах появились люди. Сареасы же призваны управлять другими людьми, как наша голова управляет всеми другими частями тела. Мужчины и женщины, соединяясь, порождают детей, подобно тому, как две мысли, соединенные определенным образом, порождают новую мысль, которая является их следствием и в то же время имеет смысл сама по себе. Не нужно думать, что дети одних и тех же родителей – это повторяющиеся мысли.