Страница:
Однако такая политика не могла продолжаться долго. В ее рамках невозможен был не только экономический рост, но и выход из долгового кризиса, как бы ни сокращали бюджетные расходы. Построенная «денежными властями» финансовая «пирамида» государственных краткосрочных обязательств с 1997 г. качественно превышала возможности бюджета по ее поддержанию. Помесячные расходы на погашение и обслуживание внутреннего долга устойчиво (в 1,5–2 раза) превышали все налоговые поступления в федеральный бюджет. В этой ситуации проводившаяся уже второй год политика секвестирования расходов бюджета ради их перераспределения на обслуживание государственного долга потеряла смысл. Рост расходов федерального бюджета на эти цели до 1/3 его величины не остановил рост пирамиды государственного долга, которая, перед тем как рухнуть, увеличилась в 1998 г. более чем на 100 млрд. руб. Перефразируя известный афоризм, это не только преступление, это – бессмыслица. Бессмысленно оплачивать финансовым спекулянтам невиданные в мировой практике сверхприбыли за счет экономии на детских пособиях и зарплате бюджетникам, так как возможности этой экономии намного меньше лавинообразно нарастающих долговых обязательств. Таким образом, если причины и последствия макроэкономической политики были изрядно затуманены наукообразной демагогией, то действия правительства в условиях бюджетного кризиса не оставляли сомнений в реальных (а не декларировавшихся публично) приоритетах проводившейся политики.
В проведенном в 1997 году незаконном секвестре расходов федерального бюджета четко обнажились реальные приоритеты бюджетной политики правительства. Согласно принятым решениям сокращение составило 30% по северному завозу, угольной отрасли, оборонному заказу, 55% – по остальным незащищенным статьям. Законодательно утвержденные бюджетные ассигнования на национальную оборону были обеспечены финансированием в 1997 г. всего лишь на 66,9%, в том числе такая защищенная статья, как продовольственное обеспечение Вооруженных сил – на 64,2%; на фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу – на 61,5%; на промышленность, энергетику и строительство – на 57,9, в том числе на конверсию оборонной промышленности – на 15,5%; на сельское хозяйство и рыболовство – на 44,5%; на образование – на 76,3%, в том числе на дошкольное воспитание – на 60,1%; на культуру и искусство – на 38,1% [70]. Но секвестру не подлежали расходы по обслуживанию госдолга, которые, таким образом, оказывались самыми приоритетными. Они не только не секвестрировались, но постоянно перевыполнялись относительно бюджетных лимитов. В результате расходы на обеспечение сверхприбылей финансовых спекулянтов от инвестиций в пирамиду государственного долга составили свыше четверти всех расходов бюджета в 1997 г., став самой крупной статьей бюджетных расходов.
Эта тенденция получила закрепление в бюджете 1998 г. При сокращении по сравнению с предыдущим годом запланированных социальных расходов на 8 млрд. руб. рост расходов на обслуживание государственного долга составил 33 млрд. руб. В нем не только зафиксирован тот же уровень расходов на обслуживание государственного долга (в полтора раза превышающий расходы на национальную оборону), но и предоставлено правительству право секвестра значительной части расходов по другим статьям в целях перераспределения бюджетных средств на оплату сверхприбылей финансовых спекулянтов. Запланированные в бюджете расходы на образование, здравоохранение, культуру, национальную оборону, науку и технический прогресс оказываются необязательными, если денег не хватает на поддержание сверхприбылей финансовых спекулянтов. При фактическом исполнении за девять месяцев 1998 г. расходной части федерального бюджета в среднем на 48,3% от годовых назначений, расходы на обслуживание государственного долга были выполнены на 70,5%, в то время как расходы на промышленность, энергетику и строительство – на 23%, на сельскохозяйственное производство – на 22,5%, финансирование государственных инвестиций – 8,9%, на конверсию – 4%. Практически не проводилось погашения задолженности перед предприятиями оборонного комплекса, а текущие платежи составляют 10–15% от утвержденных лимитов. Приспособление к бюджетному кризису путем произвольного сокращения всех расходов, за исключением постоянно растущих расходов на обслуживание государственного долга привело к стабилизации непроцентных расходов федерального бюджета на крайне низком уровне около 10 % ВВП при доходах бюджета в 11,9% ВВП, в том числе налоговых доходах – 9,1% ВВП. Острый бюджетный кризис фактически стал хроническим – величина расходов федерального бюджета сократилась за истекшее шестилетие впятеро, а по сравнению с союзным бюджетом – на порядок.
Уже несколько лет подряд уровень бюджетных расходов оказывается на треть ниже минимума, необходимого для поддержания самых первоочередных социальных расходов и национальной безопасности. При этом из года в год нарастала дополнительная нагрузка на бюджет по обслуживанию государственного долга. При таком уровне бюджетного финансирования неизбежным становится разрушение обороноспособности страны и национальной безопасности, свертывание системы социальных гарантий, деградация государства и населения. Явный перекос расходов бюджета в пользу выплаты сверхвысоких процентов по государственным обязательствам объяснялся не столько объективной необходимостью, сколько прямыми коммерческими интересами влиятельных финансовых структур, привыкших использовать госбюджет в качестве главного источника сверхдоходов. В конечном счете, как указывалось выше, покупателем эмитируемых правительством обязательств становился Центральный банк, который на эти цели расходовал значительную часть денежной эмиссии. Только в отличие от прошлой практики, когда эмиссионный доход направлялся в казну (на финансирование дефицита бюджета), революционеры сочли более целесообразным его перераспределение в частных интересах в форме процентов по государственным обязательствам. В том числе в пользу доходов самого Центрального банка, который в 1995–1997 гг. фактически был коммерциализирован своим руководством, перераспределявшим доходы этой важнейшей государственной монополии в свою пользу. Проведение этой линии было безнравственно, не говоря уже о правовой и политической стороне разного отношения правительства к своим обязательствам перед финансовыми спекулянтами (которые выполняются полностью и в срок) и перед населением и производственной сферой (которые всякий раз срываются или не выполняются вовсе). Эта открытая дискриминация занятых в бюджетных отраслях, науке, Вооруженных силах, а также всего общества должна быть прекращена.
Произошедший 17 августа 1998 г. крах финансовой пирамиды государственных краткосрочных обязательств вместе с решением Центрального банка о замораживании валютных операций капитального характера и девальвации рубля фактически означал финансовое банкротство государства, ставшее закономерным результатом проводившейся последние годы макроэкономической и финансовой политики. Удивительным было упорство, с которым руководители правительства и Центрального банка 1994 – первой половины 1998 гг. и ответственные за обслуживание госдолга специалисты этих органов отрицали не только угрозу краха финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ, но и отказывались признать очевидный для всех «пирамидальный» принцип обслуживания госдолга (в соответствии с ним долговые обязательства погашались за счет новых займов). Даже за несколько дней до краха руководители Правительства и Центробанка отвергали все предложения о реструктуризации госдолга как неприемлемые и настаивали на правильности проводившейся политики дальнейшего наращивания долговых обязательств.
По состоянию на 1 июля 1998 г. объем внутреннего госдолга по облигационным краткосрочным займам составил 436 млрд. руб. Согласно имеющимся данным, чистая выручка государственного бюджета от размещения этих облигаций (доходы от размещения минус расходы на выплату процентов и погашение долга) не превысили 30 млрд. руб. Следовательно, чистые потери государства от сооружения финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ составили свыше 400 млрд. руб. Своевременная реализация предложений ученых и специалистов о реструктуризации финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ в 1996 г. позволила бы снизить этот ущерб до 150 млрд. руб. и не прибегать к секвестру непроцентных расходов федерального бюджета в 1997 г. в объеме 109 млрд. деноминированных рублей. Принятие в первом чтении Государственной Думой в феврале 1998 г. законопроекта «О чрезвычайных фискальных, институциональных и законодательных мерах по преодолению бюджетного кризиса», продвижение которого на второе чтение было заблокировано категорическими возражениями Правительства и Центрального банка, позволило бы сократить ущерб до 300 млрд. руб., не прибегая к секвестру непроцентных расходов федерального бюджета в текущем году на 63 млрд. руб. Кроме того, своевременно принятое решение о реструктуризации финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ минимизировало бы отрицательные внешние последствия банкротства внутреннего долга, менее пострадал бы кредитный рейтинг и престиж страны. Запоздалый и сумбурный отказ от дальнейшего обслуживания пирамиды ГКО-ОФЗ означал признание бессмысленности двух секвестров бюджета в 1997–1998 гг. и связанных с этим тяжелых потерь в сфере социальной политики и национальной безопасности, которые были принесены в жертву ради перекачки денег на оплату процентов спекулянтам в целях поддержания этой пирамиды и видимости стабилизации.
Также бессмысленно были потрачены миллиарды долларов валютного резерва страны, включая последний 4,8-миллиардный займ МВФ, на поддержание завышенного обменного курса рубля ради сохранения видимости финансовой стабилизации. До последнего момента правительство и Центральный банк тратили тающие бюджетные средства и валютные резервы на обслуживание финансовых спекулянтов, обеспечивая им максимально благоприятный режим для перевода капитала и прибыли за рубеж. Пока финансовая пирамида поддерживалась в состоянии устойчивого роста, втянутые в ее обслуживание сбережения населения приносили неплохой доход. Однако, как и предсказывали специалисты, при ее крахе эти сбережения мгновенно оказались замороженными и частично обесценились.
Имевшийся опыт фактического отказа правительства от выполнения своих обязательств по восстановлению уже однажды обесценившихся вкладов граждан в Сбербанке оставлял немного надежд, что после краха финансовой пирамиды государственных обязательств правящая олигархия предпримет необходимые меры по сохранению втянутых в эту пирамиду сбережений населения, а не по сохранению собственных капиталов, вложенных в обслуживание государственного долга за счет очередного обесценения сбережений граждан. Так оно и произошло. Оказавшись в состоянии банкротства, наши денежные власти забыли о кредитной репутации страны, обесценив десятки миллиардов долларов, затраченных на ее завоевание, и бросились спасать «олигархов». Центральный банк принял решения о прекращении на 90 дней операций российских коммерческих банков по возврату кредитов за рубеж и девальвации рубля, нарушив свои клятвенные официальные обещания, непрерывно объявлявшиеся в течение последних месяцев. Призывая за месяц до краха плевать в лицо каждому, кто говорит о девальвации рубля, главный банкир страны враз намного «переплюнул» всех своих предшественников по сверхкрупным финансовым махинациям: вслед за отказом Правительства платить по долгам он не только девальвировал рубль, автоматически сократив эти долги уже на 20%, но и приказал не возвращать долги зарубежным партнерам всем российским коммерческим банкам.
Своими решениями Центральный банк и правительство надолго обрушили кредитный рейтинг России и каждого из российских банков. Большинство из них пострадали за тех, кто не мог или не хотел платить, пролоббировав соответствующее решение в руководстве Центрального банка в обмен на его политическую поддержку. Иного объяснения эта мера не имела: сама по себе она не решала проблему оттока капитала, который легко находит другие пути. В силу своей кратковременности она не спасла бы и платежный баланс, дефицит которого в связи с этой мерой лишь увеличился вследствие потери доверия к российской банковской системе. Эти решения спровоцировали резкий рост требований иностранных банков по возврату выданных ими кредитов своим российским партнерам или существенному увеличению их залогового обеспечения, что может разорить многие вполне платежеспособные банки, не думавшие отказываться от выполнения своих обязательств.
На первых порах после коллапса финансовой системы 17 августа 1998 г. вместо давно назревших мер по изменению денежно-кредитной политики в направлении подъема инвестиционной активности и финансового оздоровления производственной сферы, Центробанк по требованию финансовой олигархии сосредоточил денежную эмиссию на спасении привилегированных банков. Следующим шагом в этом направлении было предложение Центробанка гарантировать вклады населения, фактически переписав их на Сбербанк. Эти подарки хозяевам привилегированных банков за счет бюджета не меняли ситуацию по существу. Указанные «олигархами» структуры спасались за счет остальных. Еще одним шагом в этом направлении стало изменение требований Центрального банка по залоговому обеспечению кредитов на рефинансирование крупных коммерческих банков, которым предлагалось передавать в залог контрольные пакеты своих акций. Аналогичные недостатки были характерны и для принятых решений в сфере валютного регулирования.
В ситуации кризиса можно было бы принять сильные решения, использовав его для исправления ряда серьезных диспропорций экономики, блокирующих экономический рост, и обеспечив одновременно прочность макроэкономической стабилизации на новом уровне цен, создать стимулы для оживления производства. Например, провести централизацию валютных резервов, одновременно осуществив дедолларизацию банковской системы и увеличив денежное предложение в рублях, что способствовало бы ремонетизации экономики и снижению ставок процента. Одномоментная девальвация рубля до уровня его реальной покупательной способности (примерно на треть) с временным замораживанием цен создала бы серьезный запас прочности финансовой системы, открыв также возможности для оживления производства при новом соотношении цен. Отказ от обслуживания финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ должен был быть дополнен альтернативными каналами увеличения денежного предложения в производственной сфере, например, связывающими погашение задолженности по гособязательствам с приростом производственных инвестиций.
Вместо этого Центральный банк немножко девальвировал рубль и немножко заморозил платежи за рубеж, спровоцировав резкое усиление давления на рубль и неизбежную (через три месяца) мощную волну вывоза капитала, уничтожив с трудом завоеванное доверие иностранных инвесторов и сделав неизбежными скорую дальнейшую девальвацию рубля, усиление инфляции и углубление кризиса. Впоследствии это повлечет за собой новые нарушения обязательств, дальнейшее ухудшение положения России на мировом финансовом рынке, закрытие или необратимую колонизацию страны. Подобно временному правительству свергателей Царя, балансировавшего между интересами Запада и собственного крупного капитала, временное правительство «молодых реформаторов», продолжив политику своих предшественников, искало баланс между требованиями МВФ и запросами «олигархов». По требованию первого секвестировался бюджет, сжималась денежная масса, завышался обменный курс рубля, демонтировались защитные механизмы во внешней торговле. По запросам вторых приватизировалось государственное имущество, строилась финансовая «пирамида» государственных обязательств, вводился мораторий на возврат долгов иностранным кредиторам, внедрялись схемы льготного кредитования своих банков. Как и в 1917 г., интересы народа и страны оказались за бортом компромиссов между внешними и внутренними кредиторами и покровителями облеченных государственной властью лиц. Как и тогда, это оборачивается ускоряющимся соскальзыванием России к хаосу, оставляя из всех возможных вариантов спасения страны наиболее радикальные и наименее эффективные.
Если за год до августовских событий имелась возможность избежать долгового кризиса при соответствующем изменении макроэкономической политики, за полгода до них – выйти из него с минимальными потерями, за два месяца – ограничиться «мягкой» системой антикризисных мер, предлагавшихся Советом Федерации [47] и не предусматривавших какого-либо принуждения хозяйствующих субъектов, то теперь вряд ли удастся обойтись без перехода к мобилизационной политике. Для сохранения общественной и национальной безопасности необходимо преодоление бюджетного кризиса, прежде всего за счет восстановления надежных источников бюджетных доходов. Однако вместо этого правительство просто сокращало социальные расходы, что вело к еще большему обнищанию населения. При этом всем неангажированным специалистам было ясно, что бюджетный кризис вызван отнюдь не избыточностью расходов. Основная и непосредственная причина бюджетного кризиса – резкое ухудшение финансового положения предприятий производственной сферы (доля убыточных предприятий в отраслях производственной сферы в 1997 г. достигла 60,4% против 30% в 1995 г.) и сокращение налогооблагаемой базы в результате резкого сжатия массы прибыли – являтся прямым следствием проводившейся правительством макроэкономической политики.
Еще одной важной причиной бюджетного кризиса стало присвоение правящей олигархией важнейших источников рентных доходов, которые по праву и по сути должны находиться в собственности государства: от экспорта природного газа, сырой нефти, других природных ресурсов, от импорта и оборота алкоголя, от денежной эмиссии и др. Немаловажное значение имеет и прямое казнокрадство в форме налоговых льгот, предоставлявшихся руководителями правительства «своим» коммерческим структурам: по данным НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре, потери доходов бюджета в 1996–1997 гг. из-за предоставления налоговых преференций (льгот), по разным оценкам, составляли от 100 до 180 млрд. деноминированных руб. в год, что превышало размер бюджетного дефицита [26]. Не отрицая возможности увеличения бюджетных доходов, правительство в то же время не предпринимало очевидных мер по возвращению под контроль государства принадлежащих ему по праву источников дохода: природной ренты, прибыли Центрального банка, дохода от реализации алкогольных напитков и др.
Не желало правительство и сокращения невероятно раздутых непроизводительных расходов на обслуживание государственного долга. Хотя значительная часть государственных обязательств находилась во владении государственного учреждения – Центрального банка – и могла быть легко реструктурирована, правительство предпочитало выплачивать ему сверхприбыли, которые затем трансформировались в астрономическую зарплату и приобретение недвижимости для государственных служащих этого ведомства. В изменениях структуры расходов федерального бюджета последних лет отчетливо видны интересы, которые фактически обслуживало правительство, камуфлируя их разговорами о наведении порядка и необходимости «жить по средствам». Из всех разнообразных мер приспособления к бюджетному кризису правительство выбирало самые простые и одновременно наиболее разорительные для населения, защищая прежде всего источники сверхдоходов правящей олигархии. Сохранение сверхприбылей олигархических кланов, контролировавших значительную часть банков и сырьевых монополий, доходов алкогольной мафии, спекулянтов государственными обязательствами представлялось для правительства делом более важным, чем обеспечение минимальных социальных гарантий, спасение от голода и деградации детей, защита здоровья населения и образование молодежи. Проводившаяся в 1993–1998 гг. бюджетная и макроэкономическая политика, принесшая правящей олигархии огромные прибыли, обернулась для большинства населения резким сокращением текущих доходов и обесценением сбережений, а для производственных предприятий – свертыванием производства, кризисом платежей и огромными убытками.
4. Идеология
В проведенном в 1997 году незаконном секвестре расходов федерального бюджета четко обнажились реальные приоритеты бюджетной политики правительства. Согласно принятым решениям сокращение составило 30% по северному завозу, угольной отрасли, оборонному заказу, 55% – по остальным незащищенным статьям. Законодательно утвержденные бюджетные ассигнования на национальную оборону были обеспечены финансированием в 1997 г. всего лишь на 66,9%, в том числе такая защищенная статья, как продовольственное обеспечение Вооруженных сил – на 64,2%; на фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу – на 61,5%; на промышленность, энергетику и строительство – на 57,9, в том числе на конверсию оборонной промышленности – на 15,5%; на сельское хозяйство и рыболовство – на 44,5%; на образование – на 76,3%, в том числе на дошкольное воспитание – на 60,1%; на культуру и искусство – на 38,1% [70]. Но секвестру не подлежали расходы по обслуживанию госдолга, которые, таким образом, оказывались самыми приоритетными. Они не только не секвестрировались, но постоянно перевыполнялись относительно бюджетных лимитов. В результате расходы на обеспечение сверхприбылей финансовых спекулянтов от инвестиций в пирамиду государственного долга составили свыше четверти всех расходов бюджета в 1997 г., став самой крупной статьей бюджетных расходов.
Эта тенденция получила закрепление в бюджете 1998 г. При сокращении по сравнению с предыдущим годом запланированных социальных расходов на 8 млрд. руб. рост расходов на обслуживание государственного долга составил 33 млрд. руб. В нем не только зафиксирован тот же уровень расходов на обслуживание государственного долга (в полтора раза превышающий расходы на национальную оборону), но и предоставлено правительству право секвестра значительной части расходов по другим статьям в целях перераспределения бюджетных средств на оплату сверхприбылей финансовых спекулянтов. Запланированные в бюджете расходы на образование, здравоохранение, культуру, национальную оборону, науку и технический прогресс оказываются необязательными, если денег не хватает на поддержание сверхприбылей финансовых спекулянтов. При фактическом исполнении за девять месяцев 1998 г. расходной части федерального бюджета в среднем на 48,3% от годовых назначений, расходы на обслуживание государственного долга были выполнены на 70,5%, в то время как расходы на промышленность, энергетику и строительство – на 23%, на сельскохозяйственное производство – на 22,5%, финансирование государственных инвестиций – 8,9%, на конверсию – 4%. Практически не проводилось погашения задолженности перед предприятиями оборонного комплекса, а текущие платежи составляют 10–15% от утвержденных лимитов. Приспособление к бюджетному кризису путем произвольного сокращения всех расходов, за исключением постоянно растущих расходов на обслуживание государственного долга привело к стабилизации непроцентных расходов федерального бюджета на крайне низком уровне около 10 % ВВП при доходах бюджета в 11,9% ВВП, в том числе налоговых доходах – 9,1% ВВП. Острый бюджетный кризис фактически стал хроническим – величина расходов федерального бюджета сократилась за истекшее шестилетие впятеро, а по сравнению с союзным бюджетом – на порядок.
Уже несколько лет подряд уровень бюджетных расходов оказывается на треть ниже минимума, необходимого для поддержания самых первоочередных социальных расходов и национальной безопасности. При этом из года в год нарастала дополнительная нагрузка на бюджет по обслуживанию государственного долга. При таком уровне бюджетного финансирования неизбежным становится разрушение обороноспособности страны и национальной безопасности, свертывание системы социальных гарантий, деградация государства и населения. Явный перекос расходов бюджета в пользу выплаты сверхвысоких процентов по государственным обязательствам объяснялся не столько объективной необходимостью, сколько прямыми коммерческими интересами влиятельных финансовых структур, привыкших использовать госбюджет в качестве главного источника сверхдоходов. В конечном счете, как указывалось выше, покупателем эмитируемых правительством обязательств становился Центральный банк, который на эти цели расходовал значительную часть денежной эмиссии. Только в отличие от прошлой практики, когда эмиссионный доход направлялся в казну (на финансирование дефицита бюджета), революционеры сочли более целесообразным его перераспределение в частных интересах в форме процентов по государственным обязательствам. В том числе в пользу доходов самого Центрального банка, который в 1995–1997 гг. фактически был коммерциализирован своим руководством, перераспределявшим доходы этой важнейшей государственной монополии в свою пользу. Проведение этой линии было безнравственно, не говоря уже о правовой и политической стороне разного отношения правительства к своим обязательствам перед финансовыми спекулянтами (которые выполняются полностью и в срок) и перед населением и производственной сферой (которые всякий раз срываются или не выполняются вовсе). Эта открытая дискриминация занятых в бюджетных отраслях, науке, Вооруженных силах, а также всего общества должна быть прекращена.
Произошедший 17 августа 1998 г. крах финансовой пирамиды государственных краткосрочных обязательств вместе с решением Центрального банка о замораживании валютных операций капитального характера и девальвации рубля фактически означал финансовое банкротство государства, ставшее закономерным результатом проводившейся последние годы макроэкономической и финансовой политики. Удивительным было упорство, с которым руководители правительства и Центрального банка 1994 – первой половины 1998 гг. и ответственные за обслуживание госдолга специалисты этих органов отрицали не только угрозу краха финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ, но и отказывались признать очевидный для всех «пирамидальный» принцип обслуживания госдолга (в соответствии с ним долговые обязательства погашались за счет новых займов). Даже за несколько дней до краха руководители Правительства и Центробанка отвергали все предложения о реструктуризации госдолга как неприемлемые и настаивали на правильности проводившейся политики дальнейшего наращивания долговых обязательств.
По состоянию на 1 июля 1998 г. объем внутреннего госдолга по облигационным краткосрочным займам составил 436 млрд. руб. Согласно имеющимся данным, чистая выручка государственного бюджета от размещения этих облигаций (доходы от размещения минус расходы на выплату процентов и погашение долга) не превысили 30 млрд. руб. Следовательно, чистые потери государства от сооружения финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ составили свыше 400 млрд. руб. Своевременная реализация предложений ученых и специалистов о реструктуризации финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ в 1996 г. позволила бы снизить этот ущерб до 150 млрд. руб. и не прибегать к секвестру непроцентных расходов федерального бюджета в 1997 г. в объеме 109 млрд. деноминированных рублей. Принятие в первом чтении Государственной Думой в феврале 1998 г. законопроекта «О чрезвычайных фискальных, институциональных и законодательных мерах по преодолению бюджетного кризиса», продвижение которого на второе чтение было заблокировано категорическими возражениями Правительства и Центрального банка, позволило бы сократить ущерб до 300 млрд. руб., не прибегая к секвестру непроцентных расходов федерального бюджета в текущем году на 63 млрд. руб. Кроме того, своевременно принятое решение о реструктуризации финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ минимизировало бы отрицательные внешние последствия банкротства внутреннего долга, менее пострадал бы кредитный рейтинг и престиж страны. Запоздалый и сумбурный отказ от дальнейшего обслуживания пирамиды ГКО-ОФЗ означал признание бессмысленности двух секвестров бюджета в 1997–1998 гг. и связанных с этим тяжелых потерь в сфере социальной политики и национальной безопасности, которые были принесены в жертву ради перекачки денег на оплату процентов спекулянтам в целях поддержания этой пирамиды и видимости стабилизации.
Также бессмысленно были потрачены миллиарды долларов валютного резерва страны, включая последний 4,8-миллиардный займ МВФ, на поддержание завышенного обменного курса рубля ради сохранения видимости финансовой стабилизации. До последнего момента правительство и Центральный банк тратили тающие бюджетные средства и валютные резервы на обслуживание финансовых спекулянтов, обеспечивая им максимально благоприятный режим для перевода капитала и прибыли за рубеж. Пока финансовая пирамида поддерживалась в состоянии устойчивого роста, втянутые в ее обслуживание сбережения населения приносили неплохой доход. Однако, как и предсказывали специалисты, при ее крахе эти сбережения мгновенно оказались замороженными и частично обесценились.
Имевшийся опыт фактического отказа правительства от выполнения своих обязательств по восстановлению уже однажды обесценившихся вкладов граждан в Сбербанке оставлял немного надежд, что после краха финансовой пирамиды государственных обязательств правящая олигархия предпримет необходимые меры по сохранению втянутых в эту пирамиду сбережений населения, а не по сохранению собственных капиталов, вложенных в обслуживание государственного долга за счет очередного обесценения сбережений граждан. Так оно и произошло. Оказавшись в состоянии банкротства, наши денежные власти забыли о кредитной репутации страны, обесценив десятки миллиардов долларов, затраченных на ее завоевание, и бросились спасать «олигархов». Центральный банк принял решения о прекращении на 90 дней операций российских коммерческих банков по возврату кредитов за рубеж и девальвации рубля, нарушив свои клятвенные официальные обещания, непрерывно объявлявшиеся в течение последних месяцев. Призывая за месяц до краха плевать в лицо каждому, кто говорит о девальвации рубля, главный банкир страны враз намного «переплюнул» всех своих предшественников по сверхкрупным финансовым махинациям: вслед за отказом Правительства платить по долгам он не только девальвировал рубль, автоматически сократив эти долги уже на 20%, но и приказал не возвращать долги зарубежным партнерам всем российским коммерческим банкам.
Своими решениями Центральный банк и правительство надолго обрушили кредитный рейтинг России и каждого из российских банков. Большинство из них пострадали за тех, кто не мог или не хотел платить, пролоббировав соответствующее решение в руководстве Центрального банка в обмен на его политическую поддержку. Иного объяснения эта мера не имела: сама по себе она не решала проблему оттока капитала, который легко находит другие пути. В силу своей кратковременности она не спасла бы и платежный баланс, дефицит которого в связи с этой мерой лишь увеличился вследствие потери доверия к российской банковской системе. Эти решения спровоцировали резкий рост требований иностранных банков по возврату выданных ими кредитов своим российским партнерам или существенному увеличению их залогового обеспечения, что может разорить многие вполне платежеспособные банки, не думавшие отказываться от выполнения своих обязательств.
На первых порах после коллапса финансовой системы 17 августа 1998 г. вместо давно назревших мер по изменению денежно-кредитной политики в направлении подъема инвестиционной активности и финансового оздоровления производственной сферы, Центробанк по требованию финансовой олигархии сосредоточил денежную эмиссию на спасении привилегированных банков. Следующим шагом в этом направлении было предложение Центробанка гарантировать вклады населения, фактически переписав их на Сбербанк. Эти подарки хозяевам привилегированных банков за счет бюджета не меняли ситуацию по существу. Указанные «олигархами» структуры спасались за счет остальных. Еще одним шагом в этом направлении стало изменение требований Центрального банка по залоговому обеспечению кредитов на рефинансирование крупных коммерческих банков, которым предлагалось передавать в залог контрольные пакеты своих акций. Аналогичные недостатки были характерны и для принятых решений в сфере валютного регулирования.
В ситуации кризиса можно было бы принять сильные решения, использовав его для исправления ряда серьезных диспропорций экономики, блокирующих экономический рост, и обеспечив одновременно прочность макроэкономической стабилизации на новом уровне цен, создать стимулы для оживления производства. Например, провести централизацию валютных резервов, одновременно осуществив дедолларизацию банковской системы и увеличив денежное предложение в рублях, что способствовало бы ремонетизации экономики и снижению ставок процента. Одномоментная девальвация рубля до уровня его реальной покупательной способности (примерно на треть) с временным замораживанием цен создала бы серьезный запас прочности финансовой системы, открыв также возможности для оживления производства при новом соотношении цен. Отказ от обслуживания финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ должен был быть дополнен альтернативными каналами увеличения денежного предложения в производственной сфере, например, связывающими погашение задолженности по гособязательствам с приростом производственных инвестиций.
Вместо этого Центральный банк немножко девальвировал рубль и немножко заморозил платежи за рубеж, спровоцировав резкое усиление давления на рубль и неизбежную (через три месяца) мощную волну вывоза капитала, уничтожив с трудом завоеванное доверие иностранных инвесторов и сделав неизбежными скорую дальнейшую девальвацию рубля, усиление инфляции и углубление кризиса. Впоследствии это повлечет за собой новые нарушения обязательств, дальнейшее ухудшение положения России на мировом финансовом рынке, закрытие или необратимую колонизацию страны. Подобно временному правительству свергателей Царя, балансировавшего между интересами Запада и собственного крупного капитала, временное правительство «молодых реформаторов», продолжив политику своих предшественников, искало баланс между требованиями МВФ и запросами «олигархов». По требованию первого секвестировался бюджет, сжималась денежная масса, завышался обменный курс рубля, демонтировались защитные механизмы во внешней торговле. По запросам вторых приватизировалось государственное имущество, строилась финансовая «пирамида» государственных обязательств, вводился мораторий на возврат долгов иностранным кредиторам, внедрялись схемы льготного кредитования своих банков. Как и в 1917 г., интересы народа и страны оказались за бортом компромиссов между внешними и внутренними кредиторами и покровителями облеченных государственной властью лиц. Как и тогда, это оборачивается ускоряющимся соскальзыванием России к хаосу, оставляя из всех возможных вариантов спасения страны наиболее радикальные и наименее эффективные.
Если за год до августовских событий имелась возможность избежать долгового кризиса при соответствующем изменении макроэкономической политики, за полгода до них – выйти из него с минимальными потерями, за два месяца – ограничиться «мягкой» системой антикризисных мер, предлагавшихся Советом Федерации [47] и не предусматривавших какого-либо принуждения хозяйствующих субъектов, то теперь вряд ли удастся обойтись без перехода к мобилизационной политике. Для сохранения общественной и национальной безопасности необходимо преодоление бюджетного кризиса, прежде всего за счет восстановления надежных источников бюджетных доходов. Однако вместо этого правительство просто сокращало социальные расходы, что вело к еще большему обнищанию населения. При этом всем неангажированным специалистам было ясно, что бюджетный кризис вызван отнюдь не избыточностью расходов. Основная и непосредственная причина бюджетного кризиса – резкое ухудшение финансового положения предприятий производственной сферы (доля убыточных предприятий в отраслях производственной сферы в 1997 г. достигла 60,4% против 30% в 1995 г.) и сокращение налогооблагаемой базы в результате резкого сжатия массы прибыли – являтся прямым следствием проводившейся правительством макроэкономической политики.
Еще одной важной причиной бюджетного кризиса стало присвоение правящей олигархией важнейших источников рентных доходов, которые по праву и по сути должны находиться в собственности государства: от экспорта природного газа, сырой нефти, других природных ресурсов, от импорта и оборота алкоголя, от денежной эмиссии и др. Немаловажное значение имеет и прямое казнокрадство в форме налоговых льгот, предоставлявшихся руководителями правительства «своим» коммерческим структурам: по данным НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре, потери доходов бюджета в 1996–1997 гг. из-за предоставления налоговых преференций (льгот), по разным оценкам, составляли от 100 до 180 млрд. деноминированных руб. в год, что превышало размер бюджетного дефицита [26]. Не отрицая возможности увеличения бюджетных доходов, правительство в то же время не предпринимало очевидных мер по возвращению под контроль государства принадлежащих ему по праву источников дохода: природной ренты, прибыли Центрального банка, дохода от реализации алкогольных напитков и др.
Не желало правительство и сокращения невероятно раздутых непроизводительных расходов на обслуживание государственного долга. Хотя значительная часть государственных обязательств находилась во владении государственного учреждения – Центрального банка – и могла быть легко реструктурирована, правительство предпочитало выплачивать ему сверхприбыли, которые затем трансформировались в астрономическую зарплату и приобретение недвижимости для государственных служащих этого ведомства. В изменениях структуры расходов федерального бюджета последних лет отчетливо видны интересы, которые фактически обслуживало правительство, камуфлируя их разговорами о наведении порядка и необходимости «жить по средствам». Из всех разнообразных мер приспособления к бюджетному кризису правительство выбирало самые простые и одновременно наиболее разорительные для населения, защищая прежде всего источники сверхдоходов правящей олигархии. Сохранение сверхприбылей олигархических кланов, контролировавших значительную часть банков и сырьевых монополий, доходов алкогольной мафии, спекулянтов государственными обязательствами представлялось для правительства делом более важным, чем обеспечение минимальных социальных гарантий, спасение от голода и деградации детей, защита здоровья населения и образование молодежи. Проводившаяся в 1993–1998 гг. бюджетная и макроэкономическая политика, принесшая правящей олигархии огромные прибыли, обернулась для большинства населения резким сокращением текущих доходов и обесценением сбережений, а для производственных предприятий – свертыванием производства, кризисом платежей и огромными убытками.
4. Идеология
Выше мы рассматривали проводившуюся экономическую политику с точки зрения ее последствий для благосостояния населения, доказывая непосредственную связь резкого ухудшения уровня жизни с выбиравшимися вариантами реформирования экономики. Разумеется, этим содержание проводившейся экономической политики не исчерпывается. Для лучшего понимания причин выбора из множества способов экономической реформы наиболее обременительного для населения и разрушительного для производительных сил страны варианта необходимо кратко остановиться на анализе его основных идеологических предпосылок. Выбор стратегии перехода к рынку был сделан в конце 1991 г. в пользу навязанной определенными западными кругами концепции «шоковой терапии», представляющей собой радикальный вариант крайне либерального подхода к вопросам экономической политики, известного в специальной литературе как «вашингтонский консенсус». Этот выбор был сделан вопреки мнению научной общественности страны и несмотря на сопротивление парламента и государственного аппарата. Необходимостью осуществления этого выбора новая российская власть мотивировала преступления против государства и общества. Все это заставляет внимательно отнестись к анализу идеологии проводившихся преобразований.
Последовательно реализованная в России и других бывших странах СЭВ стратегия «шоковой терапии» представляет собой разновидность разработанной Международным валютным фондом для слаборазвитых стран третьего мира концепции так называемого «вашингтонского консенсуса». Она отличается крайней примитивизацией экономической политики и сведением ее к трем постулатам: либерализации, приватизации и стабилизации через жесткое формальное планирование денежной базы. Эта концепция предусматривает максимальное ограничение роли государства как активного субъекта экономического влияния и ограничение его функций контролем за динамикой показателей денежной массы. И хотя последние обычно задаются «с потолка», систематически занижаются в целях борьбы с инфляцией, для их выполнения в жертву приносится все: урезаются социальные расходы, прекращается финансирование науки, сворачиваются государственные инвестиционные программы, не финансируются государственные закупки, не выплачивается вовремя зарплата и т. д. Изначально принципы «вашингтонского консенсуса» разрабатывались для установления контроля за формированием экономической политики слаборазвитых государств с целью предотвращения разбазаривания предоставляемых им из-за рубежа кредитов и обеспечения гарантий для беспрепятственной деятельности на их территории международного капитала. Этим объясняется и удивительная примитивность этой концепции, сведение всех вопросов макроэкономической политики к минимизации государственного регулирования экономики, ограничении его вопросами поддержания правопорядка и защиты прав собственности, либерализации цен, внутренней и внешней торговли, устранению влияния государства на воспроизводственные и инвестиционные процессы путем привязки национальной валюты к доллару и сведения денежно-кредитной политики к формальному планированию прироста денежной массы в зависимости от прироста валютных резервов.
С точки зрения интересов МВФ, смыслом этой политики было вовсе не обеспечение общественного благосостояния и экономический рост. Ее задача заключалась в демонтаже национального суверенитета стран-заемщиков в интересах международного капитала, осуществлении жесткого контроля за действиями их правительств, обеспечении соответствия проводимой ими политики потребностям иностранных «инвесторов». Содержание концепции «вашингтонского консенсуса» есть ни что иное как технология такого контроля. Этим объясняется и выбор примитивных, но весьма удобных для внешнего контроля методик планирования экономической политики. Задавая жесткий план прироста денежной массы, либерализации цен и внешней торговли, МВФ одновременно блокирует свободу действий во всех других вопросах экономической политики становящегося таким образом подконтрольным правительства. Такая политика, хотя и не обеспечивает экономический рост, но гарантирует управляемость, прозрачность и предсказуемость действий (точнее, бездействия) государства, что важно для международного финансового и торгового капитала, заинтересованного в установлении контроля над рынками соответствующих стран. Под давлением иностранных кредиторов российским руководством концепция «вашингтонского консенсуса» была принята в наиболее примитивной форме – стратегии «шоковой терапии». При этом Международному валютному фонду отводилась руководящая роль в формировании экономической политики государства. Фактически после расстрела Верховного Совета и осуществления государственного переворота с конца 1993 г. до осени 1998 г. в России действовало внешнее управление экономической политикой государства, основные параметры которой разрабатывались экспертами МВФ и затем формально утверждались марионеточным правительством и Центральным банком в форме соответствующих заявлений об экономической политике.
Последовательно реализованная в России и других бывших странах СЭВ стратегия «шоковой терапии» представляет собой разновидность разработанной Международным валютным фондом для слаборазвитых стран третьего мира концепции так называемого «вашингтонского консенсуса». Она отличается крайней примитивизацией экономической политики и сведением ее к трем постулатам: либерализации, приватизации и стабилизации через жесткое формальное планирование денежной базы. Эта концепция предусматривает максимальное ограничение роли государства как активного субъекта экономического влияния и ограничение его функций контролем за динамикой показателей денежной массы. И хотя последние обычно задаются «с потолка», систематически занижаются в целях борьбы с инфляцией, для их выполнения в жертву приносится все: урезаются социальные расходы, прекращается финансирование науки, сворачиваются государственные инвестиционные программы, не финансируются государственные закупки, не выплачивается вовремя зарплата и т. д. Изначально принципы «вашингтонского консенсуса» разрабатывались для установления контроля за формированием экономической политики слаборазвитых государств с целью предотвращения разбазаривания предоставляемых им из-за рубежа кредитов и обеспечения гарантий для беспрепятственной деятельности на их территории международного капитала. Этим объясняется и удивительная примитивность этой концепции, сведение всех вопросов макроэкономической политики к минимизации государственного регулирования экономики, ограничении его вопросами поддержания правопорядка и защиты прав собственности, либерализации цен, внутренней и внешней торговли, устранению влияния государства на воспроизводственные и инвестиционные процессы путем привязки национальной валюты к доллару и сведения денежно-кредитной политики к формальному планированию прироста денежной массы в зависимости от прироста валютных резервов.
С точки зрения интересов МВФ, смыслом этой политики было вовсе не обеспечение общественного благосостояния и экономический рост. Ее задача заключалась в демонтаже национального суверенитета стран-заемщиков в интересах международного капитала, осуществлении жесткого контроля за действиями их правительств, обеспечении соответствия проводимой ими политики потребностям иностранных «инвесторов». Содержание концепции «вашингтонского консенсуса» есть ни что иное как технология такого контроля. Этим объясняется и выбор примитивных, но весьма удобных для внешнего контроля методик планирования экономической политики. Задавая жесткий план прироста денежной массы, либерализации цен и внешней торговли, МВФ одновременно блокирует свободу действий во всех других вопросах экономической политики становящегося таким образом подконтрольным правительства. Такая политика, хотя и не обеспечивает экономический рост, но гарантирует управляемость, прозрачность и предсказуемость действий (точнее, бездействия) государства, что важно для международного финансового и торгового капитала, заинтересованного в установлении контроля над рынками соответствующих стран. Под давлением иностранных кредиторов российским руководством концепция «вашингтонского консенсуса» была принята в наиболее примитивной форме – стратегии «шоковой терапии». При этом Международному валютному фонду отводилась руководящая роль в формировании экономической политики государства. Фактически после расстрела Верховного Совета и осуществления государственного переворота с конца 1993 г. до осени 1998 г. в России действовало внешнее управление экономической политикой государства, основные параметры которой разрабатывались экспертами МВФ и затем формально утверждались марионеточным правительством и Центральным банком в форме соответствующих заявлений об экономической политике.