Глазов Григорий. Стойкий запах лосьона

   - А что толку? "Заявляйте в милицию, - говорит. - Пусть ищут". А почему вас интересуют конкретные люди: завскладом, шофер и мой зам?
   - Так уж я устроен, с детства любопытен.
   В кабинет вошел Михальченко. Чекирда поднялся, поклонился, Михальченко ответил кивком.
   - Ну? - Левин поднял глаза на Михальченко.
   - Пустые хлопоты.
   - Я вам еще нужен? - спросил Чекирда. - У меня деловое свидание.
   - Пожалуй нет, Артур Сергеевич. Если что - я вам позвоню.
   Когда Чекирда ушел, Михальченко, потирая больную руку - это стало у него уже привычкой, стыли пальцы, - сказал:
   - Подведем итог. Сперва о базе. Там сам черт ногу сломит. Склады идут на сотни метров: обувные, верхняя одежда, электрорадиотовары, химтовары, канцтовары и прочее и прочее. Терминалы заставлены контейнерами. Протиснуться невозможно. Одни разгружают, другие загружают. База-то оптовая. Наверное, тысячи контейнеров. Беспрерывно подъезжают машины, автопогрузчики. Завскладом бегает от машины к машине, оттуда в конторку, из конторки снова на терминал. Весь в мыле. Мат стоит, хоть топор вешай. Я понаблюдал. Уволочь оттуда можно, что угодно. Охрана - говно: какая-то старуха, все время жует. Я говорил с завскладом. Плачется, разводит руками, мол, такого не бывало, чтоб так по-крупному. Понимает, что для него это кончится худо. В лучшем случае выгонят... Я вот о чем подумал: ну объездил я городские кооперативные гаражи, что толку? Ведь в каждом райцентре области их тоже немало. Но не гонять же по всей области!
   - А что, если похищенное вывозили вообще за пределы области?
   - Не исключено, - ответил Михальченко.
   - Я попробую проверить через ГАИ, не было ли подозрительных задержаний... Ну что, по домам? Все-таки суббота...
   7
   В конце дня, когда Костюкович делал записи в чьей-то истории болезни, в ординаторскую вошел следователь ГАИ старший лейтенант Рудько. Костюкович узнал его.
   - Я к вам опять, доктор, - сказал Рудько.
   - Догадываюсь. Садитесь, слушаю.
   - Как там Зимин? Мне дело закрывать пора, побеседовать с ним надо коротенько. Возможно?
   - Умер Зимин.
   - Да вы что! Когда?
   Костюкович назвал число.
   - Меня-то не было девять дней, к матери ездил в Винницу... Что же это с ним?
   - Инсульт...
   Когда Рудько поднялся, Костюкович вдруг спросил:
   - Прошлый раз, когда вы были у меня, вы упоминали, что за полгода до этой аварии Зимин тоже попал в аварию?
   - Да.
   - Вы с ним разбирались потом?
   - А как же!
   - И как он объяснил? Вы говорили что-то о внезапной потере зрения.
   - Когда я приехал к нему в больницу брать объяснения, он сказал, что его за рулем вдруг замутило, на секунду потерял зрение и врезался.
   - А в больницу он как попал? В какую?
   - Мы вызвали "скорую" и его отвезли сюда к вам. Кажется, в 1-ю нейрохирургию. У него было сотрясение мозга.
   - Вы не могли бы установить месяц и число, когда это случилось?
   - Попробую, если нужно. Я позвоню вам.
   В пятницу, когда Костюкович закончил обход, позвонил старший лейтенант Рудько:
   - ДТП произошло 19 января.
   - Он был один в машине?
   - Нет, с дружком. В деле есть его показания. Тоже спортсмен: Владимир Анатольевич Покатило.
   - Спасибо, старший лейтенант.
   - Пожалуйста, если для дела - всегда готов.
   - У меня тоже автомобиль есть, - засмеялся Костюкович.
   - Тогда тем более.
   - Еще раз спасибо, - Костюкович опустил трубку, - "Володя Покатило... Это тот парень, который был в приемном покое, когда я принимал Зимина", вспомнил Костюкович. Что-то в обрывочных сопоставлениях не вязалось. Поразмыслив, он отправился на шестой этаж в 1-ю нейрохирургию.
   Завотделением была у себя, мыла руки, когда вошел Костюкович.
   - Здравствуйте, доктор, - поприветствовал он.
   - Здравствуйте. Вы ко мне? - куцым вафельным полотенцем она принялась протирать каждый палец.
   - Я к вам с просьбой, - и он рассказал, в чем дело.
   - Когда он к нам попал?
   - 19-го января.
   - Хорошо, я узнаю, у кого он лежал, поднимем из архива историю болезни.
   - Буду очень признателен.
   - Позвоните мне в конце дня, часа в четыре.
   К трем Костюкович уже освободился, мог бы идти домой, но он ждал назначенного нейрохирургом времени. Около четырех раздался звонок.
   - Слушаю, - сказал Костюкович.
   - Доктор Костюкович? - спросил мужской голос.
   - Да.
   - Это из первой нейрохирургии Лернер. Вас интересовала история болезни Зимина? Она у меня, можете подняться, я в ординаторской. Только, пожалуйста, не задерживайтесь, мне нужно уходить, - все это было произнесено недовольным голосом. Костюкович знал доктора Лернера. Они встречались, когда Лернер приходил консультировать в неврологию или когда в нейрохирургию на консультацию вызывали Костюковича, сталкивались они и в приемном покое. Это был угрюмый раздражительный человек, постоянно чем-то недовольный, неуживчивый; коллеги его недолюбливали, но при этом признавали, что Лернер высокого класса оператор, золотые руки, хотя имел лишь вторую категорию...
   - Вот, - Лернер указал на тоненькую папочку на столе, едва Костюкович переступил порог.
   Зная его характер, Костюкович даже не удивился, что тот не поинтересовался, в чем дело.
   - Он был ваш? - спросил Костюкович.
   - Разумеется, - усмехнулся Лернер, - коль скоро мне было велено рыться в архиве.
   Костюкович сел, начал читать. Ничего особенного: сотрясение мозга, поступил с высоким артериальным давлением - 180 на 80, что в этой ситуации объяснимо. Выписали Зимина через три недели. Артериальное в норме: 120 на 70...
   - Все, доктор, спасибо, - Костюкович возвратил папочку.
   Лернер пожал плечами, мол, стоило из-за этого морочить голову.
   Поздно вечером Костюковичу позвонила начмед:
   - Марк Григорьевич? Это Ильчук.
   - Слушаю, Варвара Андреевна.
   - Ну и камнепад вы устроили!
   - С чем?
   - Да с Зиминым, с этим спортсменом! Они пришли за телом, и когда узнали, что вскрытие все-таки было, подняли такой шум!
   - Мать?
   - И врач команды. Я сказала, что вы настояли. Но когда начали угрожать, что будут жаловаться, я их выставила. Так что вам они досаждать уже не станут... Просто имейте это в виду...
   Но она ошиблась. Через час позвонил Туровский:
   - Зачем ты настоял на вскрытии? Начмед матери пообещала. А ты настоял! У людей свои предрассудки, мать не желала, чтоб кромсали тело ее сына, - шумел Туровский.
   - Не ори! - осадил его Костюкович. - Мать - ладно. Но ты же врач и обязан знать, какой порядок существует, если человек умер в больнице. А если этому человеку всего двадцать первый год и умирает он от внезапного инсульта, о чем тут может идти речь?! Мы вообще не имеем права выдавать труп без вскрытия. В данном случае к правилам прибавился и мой интерес: он мой больной!
   - У тебя что, мало других загибается?! Тебе понадобился именно Зимин?
   - Жаль парня... Успокой мать, объясни, что иначе было нельзя. Будь здоров! - Костюкович положил трубку.
   Он, конечно, слукавил, сказав, что лишь соблюдение правил заставило его настоять на вскрытии. Редкий врач-ординатор и в редких ситуациях требует вскрытия. У Костюковича к смерти Зимина имелся свой интерес. Когда-то он был любимым студентом у заведующего кафедрой патологической анатомии профессора Сивака, ходил в его научное общество, хотя специализировался по терапии и после некоторых сомнений и метаний выбрал в ней неврологию. Все последующие годы встречался с Сиваком в больнице, кафедра Сивака работала на ее базе, но имела свою отдельную гистологическую лабораторию. Несмотря на разницу в возрасте и положении, Костюкович и Сивак поддерживали добрые отношения, которые поощрял деликатный Сивак. Года полтора назад у Костюковича умер больной. Диагноз Костюковича и патологоанатома больницы несколько расходился. Как к третейскому судье, отправились к Сиваку на кафедру. Он подтвердил правоту Костюковича. Когда все уходили, Сивак задержал Костюковича: "Присядь, Марк. Как жизнь?" - "В пределах профессии и возможностей нашего здравоохранения, - засмеялся Костюкович. - Беготня по коридорам, из палаты в палату, писанина". - "Сам виноват: изменил патологоанатомии расхлебывай. Женился?" - "Некогда, Владислав Иванович". - "Наукой не хочешь заняться? Ты же способный!" - с неким смыслом прищурил глаз Сивак. - "Поздно начинать в тридцать пять лет. Да и вести палаты, дежурства! Когда тут наукой заниматься?!" Он не врал, отделение было тяжелым: девяносто процентов - сосудистые больные, из них острых инсультов процентов пятьдесят пять, девять-десять дежурств в месяц - дневных, ночных, суточных без права сна (правда, этим запретом пренебрегали, не выдерживали нагрузок). Имелось две ставки врачей-дежурантов, но они были постоянно вакантны - за нищенскую зарплату никто не хотел идти на эту каторгу, даже свеженькие выпускники мединститута. Последним год назад сбежал врач-дежурант Сева Алтунин... - "Это все отговорки, доктор, сказал Сивак. - Лень. А я мог бы тебе кое-что предложить. Материал соберешь быстро, он у тебя под рукой каждый день. Тут ты в более выгодном положении, нежели какой-нибудь аспирант. Так и быть, я пошел бы к тебе в руководители", - подмигнул Сивак. - "А о чем речь, Владислав Иванович? из вежливости спросил Костюкович. - "Скажем, инфаркты, инсульты в раннем возрасте, в группах риска... Подумай на досуге. Если решишь, зайди, поговорим подробней..."
   После долгих колебаний Костюкович решил: займусь. Хватит времени и сил, - сделаю кандидатскую, а не удастся, не выдержу, - тоже ничего не потеряю...
   Работа двигалась медленно, но материал накапливался. Вот почему смерть Юрия Зимина привлекла его внимание...
   Через три дня в ординаторскую позвонила Каширгова, попросила Костюковича. Его позвали.
   - Слушаю вас, Сажи, - сказал он.
   - Диагноз ваш подтвердился, Марк, - геморрагический инсульт. Гистология готова. Но тут вот что... - она прервала разговор и обратилась к кому-то, вошедшему в ее кабинет: - Тебе чего, Аня?.. Хорошо... Посиди подожди, я разговариваю с доктором Костюковичем, закончу и подпишу, посиди... - И уже - Костюковичу: - Извините, Марк, тут лаборантка пришла, надо подписать бумаги на химикаты... Да, так вот - листок гистологических исследований передо мной, читаю, - она начала читать, а когда закончила, стала комментировать, в итоге спросила: - Вы удовлетворены?
   - Пожалуй, - задумчиво ответил он. - Спасибо вам, Сажи, - Костюкович повесил трубку.
   Несколько дней назад между Левиным и начальником ГАИ области состоялся такой разговор:
   - Привет, Миша. Это Левин.
   - Здравствуй, Ефим.
   - Задавать тебе вопросы типа "как живешь?" не буду. О вашей жизни представление имею. У меня к тебе просьба.
   - Что, машину раскурочили, угнали?
   - У меня машины нет. Мы с Иваном Михальченко заняты тут одним делом. Наш заказчик - совместное предприятие "Золотой ячмень". Они получают из Чехии оборудование, краску. Арендуют склад у базы "Промимпортторга". Так вот с этого склада похищено несколько ящиков с электронным оборудованием и краской. Мне хотелось бы знать, не задерживали ли твои посты при выезде из города, из области какие-нибудь грузовики с этим добром. Документов на вывоз у похитителя быть не может.
   - Я проверю. Оставь мне свой номер телефона...
   И вот сегодня ответный звонок:
   - Ефим? Здравствуй. Я по поводу твоей просьбы. У нас ничего такого не зарегистрировано. Хотя задержания были: левый сахар, шифер и прочее. Вашего товара не было. На всякий случай я дал твой телефон старшему лейтенанту Рудько. Он следователь, парень толковый. Если что где проклюнется, сообщит. Но ты особенно не обольщайся. Мы не в состоянии натыкать посты на каждом километре. Объехать их по проселкам несложно.
   - Добро, Миша, спасибо, утешил.
   - Рад бы... Будь здоров...
   "И здесь глухо, - подумал Левин, хотя особых надежд не возлагал, так, отрабатывал одну из возможных версий. - Интересно, с чем приедет Иван?" подумал он о Михальченко, отправившемся в автопредприятие, где работал шофер Лукашин, обслуживавший фирму "Золотой ячмень"...
   Михальченко вернулся ни с чем. Тяжело опустившись в мягкое кресло, с шипением выдохнувшее воздух, он утер уголки губ, сказал:
   - Пожилой человек, год, как вышел на пенсию, но еще работает. Шоферский стаж тридцать восемь лет. Степенный, спокойный. Очень аккуратно одет и гладко выбрит. Вот вам и весь Лукашин.
   - Просто ангел.
   - Этого не знаю. Но к хищению он вряд ли имеет отношение. Что входит в его функцию по фирме "Золотой ячмень"? Вывезти со склада груз на строительную площадку. Ездит он всегда вдвоем с замом Чекирды, доверенность, накладные и прочие бумажки у этого зама. Вот и все. Так что...
   - Может у тебя насморк, потому и нюх притупился? - усмехнулся Левин.
   - Вроде я нигде не простыл. Да и перед тем, как беседовать с Лукашиным, я высморкался.
   - Тогда разовьем другую тему. Краску у Чекирды увели всю, а электронику для контроля разлива пива по банкам - два ящика из четырех. С чего бы такая доброта, а, Иван?
   - Не успели? Что-то помешало?
   - Ну уж!.. А ведь без содержимого двух уворованных ящиков оставшееся в двух других монтировать нельзя. Это электроника. Так что считай, что уперли все.
   - По логике так.
   - "Золотой ячмень" арендует весь складской модуль?
   - Нет, только левую его часть. Там есть такая выгородка для их грузов.
   - И много у них там груза?
   - Почти пусто. Груз по мере поступления с железной дороги за пять-шесть дней вывозится на стройплощадку.
   - А что же в остальной части модуля?
   - Склад импортной парфюмерии.
   - Значит случайный вор прогадал: вместо двух-трех коробок с импортной парфюмерией прихватил в сущности бесполезное, некомплектное, электронное оборудование? А может, он специально шел за этим?
   - На кой черт?! Ну, краску понятно, надеялся сбыть ее каким-нибудь дуракам под видом бытовой. А вот куски электроники зачем? Что от них проку? Это же не видеомагнитофон!
   - Вот и я об этом подумал.
   - Не пойму, куда вы клоните.
   - Это не я клоню, Иван, это меня клонит одна мыслишка.
   - Какая?
   - Дай додумать до конца, дорогой мой опер, тогда и расколюсь, а сейчас я занят.
   - Чем?
   - Да вот сижу и разговариваю с тобой...
   Зазвонил телефон:
   Левин снял трубку:
   - Слушаю... Да... Он у меня... Что стряслось?.. Боже! Этого еще не хватало! Понятно... Хорошо...
   - Звонили из аптекоуправления. У них со склада похитили какие-то лекарства.
   - Ночью или днем? - взволновался Михальченко.
   - Еще неизвестно. Выясняют подробности, позвонят.
   - Не дай бог ночью!
   - А что это меняет? - Левин пожал плечами.
   - Ночью там наши охраняют, а днем только один наш - на проходной, вместе с их человеком, да и то, лишь по будням до шести вечера. Бумаги и все, что вывозят, проверяет их вахтер. Но все равно неприятно.
   - Подождем подробностей.
   8
   Сева Алтунин ездил на "девятке" тренера сборной Виктора Петровича Гущина по доверенности. Он работал помощником врача у Туровского и был еще как бы разгонным шофером. В общем - на подвахте. Веселый, общительный, исполнительный, он пришелся по нраву и Туровскому, и Гущину...
   - Едем к Погосову в институт, Сева, - сказал Туровский, усаживаясь в машину...
   Они припарковались на маленьком пятачке возле НИИ фармакологии.
   - Может, я к своей зазнобе съезжу, пока вы тут? - спросил Сева.
   - Конечно... Обязательно! С этим тянуть нельзя.
   Постучавшись в дверь на втором этаже и услышав громкое "Прошу!", Туровский вошел. Погосов сидел за письменным столом, заваленным бумагами и книгами, что-то писал. Белый халат оттенял его большое смуглое лицо с темными умными глазами. Крупный череп Погосова был почти лыс, легкий венчик седых волос на висках и затылке, черная, в мелких кудряшках борода, закрывавшая поллица, делали его похожим на библейский персонаж.
   - О, какой гость! - Погосов поднялся. - Давно не виделись! Жаль, угостить нечем, даже спирта нет - дефицит.
   - Зато я могу угостить хорошим коньячком, Баграт Гургенович, - сказал Туровский, усаживаясь на стул. - Бутылочка "Ахтамара" сохранилась. Поедем? Я на колесах.
   - Не выйдет, Олег Константинович. У меня через час семинар.
   - Это вам на сезон, - Туровский протянул ему пропуск на бассейн. Форму надо блюсти, полнеете.
   - Некогда следить за формой. Содержание бы сохранить. Но за пропуск спасибо. Может выберусь... Какие заботы привели?
   - Все те же.
   - Сейчас не могу, срочная хоздоговорная тема, сулит большие деньги институту.
   - Когда же, Баграт Гургенович?
   - А вам срочно?
   - Да.
   - У вас всегда срочно. Так нельзя, нервные клетки сгорают, доктор. Надо жить спокойней.
   - Не получается... Так когда же? - спросил Туровский.
   - Посмотрим по обстоятельствам. Постараюсь...
   Они заканчивали разговор, когда вошла Ирина Костюкович.
   - Знакомьтесь, Олег Константинович, - сказал Погосов. - Это Ирина Григорьевна Костюкович, еще один наш завлаб и мой антагонист. Ира, а это доктор Туровский.
   - Погос, я же тебя учила, сперва представляют женщине мужчину, а ты всегда делаешь наоборот.
   - Вы не родственница Марка Костюковича? - спросил Туровский.
   - Родная сестра.
   - Очень приятно. Мы с Марком учились вместе в институте, кончали в один год, правда, в разных группах. - Туровский внимательно посмотрел на нее и быстро отметил в уме: "Она говорит Погосову "ты", хотя на вид ей лет тридцать пять, а Погосову пятьдесят четыре".
   - Я не вовремя? Ты занят, Погос? - спросила Ирина.
   - Мы уже вроде закончили, - Погосов взглянул на Туровского.
   - Да-да, - закивал тот и, попрощавшись, пошел к двери...
   - Лечишься у него, что ли? От чего, Погос? От лени или болтовни? засмеялась Костюкович.
   - Он спортивный врач, принес мне пропуск в бассейн. Говорит, форму соблюдать надо. Может, тогда полюбишь?
   - В наших отношениях, Погос, помеха не только это, - она ткнула пальцем в его большой живот.
   - Но я неисправим, Ира: несерьезный, болтун, не умею хранить тайны, меня от них распирает. Принимай, какой есть. Я ведь все-таки талантлив.
   - Я еще не так стара, Погос. У меня еще есть право выбора... Ладно, хватит трепотни, одолжи с полфлакона эфира. Моя Настя заперла шкаф и куда-то ушла с ключами.
   - Налей, сколько надо, вон из того коричневого бутыля.
   Она открыла бутыль, запахло эфиром.
   На таможню они приехали в конце перерыва. Ягныша на месте не было, пошел обедать в рабочую столовую аэропорта. Туровский прохаживался у входа в таможню, подстерегал Ягныша, не желая торчать в коридоре на глазах у сотрудников. Сева, купив в киоске пачку газет, читал в машине.
   Ягныш появился минут через пятнадцать. Был он в форменной одежде, отчего выглядел неподкупным и недоступным. Туровский в детстве испытывал робость перед людьми в любой форме - милицейской, железнодорожной, даже перед теми, кто был облачен в мундир лесничих. Сейчас, глядя на Ягныша, он внутренне посмеялся над детскими своими страхами.
   - Давай на скамеечке в скверике посидим, - сказал Ягныш.
   - Ну что, Федор Романович? - спросил Туровский, когда уселись.
   - В перечне их нет, это ты знаешь. Значит надо ждать экспертизу.
   - А если экспертиза наложит запрет?
   - Тогда будем думать... Ты меня здесь застал случайно. Я уже две недели как откомандирован до конца месяца в другое место, пока коллега из отпуска вернется... Слушай, Олег, как насчет того, что я просил? До осени дачу надо закончить, остались отделочные работы.
   - Можешь приехать взять... Но и ты пойми, у нас горит.
   - Да, понимаю я. Никогда ж не подводил, но в этот раз количество больно уж заметное...
   9
   Покойный Зимин жил с матерью в двухкомнатной квартире. Поднимаясь по лестнице, Туровский, Гущин и Алтунин, каждый думал свою думу, хотя все сходились к одному: как предстать им, здоровым, сильным, живым, перед убитой горем женщиной, потерявшей единственного сына, как пойдет разговор с нею.
   Кнопку звонка нажал Туровский. Дверь открыли не сразу, сперва тихий голос:
   - Кто?
   - Это мы, Мария Даниловна, доктор Туровский и Виктор Петрович.
   Дверь открылась. В проеме стояла мать Зимина, им показалось, что она стала тоньше, сморщенное личико, собранные со лба седые редкие волосы были завязаны сзади в небольшой узел. И странными казались для этого изможденного лица висевшие на мочках золотые сережки с небольшими рубинчиками. Туровский вспомнил: Юра Зимин покупал их для матери в Лейпциге, когда были на тренировочных сборах в позапрошлом году зимой...
   - Проходите, - сказала она, отступая от двери.
   Вошли. И сейчас вдруг по-особому бросились в глаза в этом как бы опустевшем жилье знакомые, не раз виденные фотографии, висевшие на стене, и личные кубки Зимина, стоявшие на серванте. Вот снимок, где Зимин во весь рост, в плавках стоит на краю бассейна, воздев руки, смеется, в левой зажата шапочка, только сдернутая с головы, а вот он на групповом снимке со всей командой, в центре - Гущин, Туровский, Сева Алтунин...
   Они сели по сторонам стола, покрытого голубой в белую клеточку моющейся скатертью. Это тоже привезено из какой-то заграницы. "Откуда же?" - зачем-то вспоминал Алтунин, но вспомнить не мог.
   - Коль уж зашли, соберу чего-нибудь, - негромко сказала Зимина.
   Пить в жару не хотелось, но с другой стороны, просто так вот сунуть ей конверт с деньгами и уйти - можно и обидеть, а это уже ни к чему. Туровский и Гущин переглянулись.
   - По маленькой можно, - решил Гущин.
   Зимина проворно принесла из кухни тарелки, приборы, поставила банку "Завтрака туриста", кабачковую икру, нарезала вареной колбасы, на тарелках - помидоры, огурцы, пристроила хлебницу, а в центр водрузила бутылочку "Пшеничной".
   - Вы уж извиняйте, что так вот, - кивнула Зимина на стол, - не ждала ведь гостей.
   Гущин, круто вздохнув, налил в большие рюмки ей, Туровскому и себе.
   - А ему что ж? - спросила Зимина, указав на пустую рюмку Алтунина.
   - За рулем он, нельзя, - ответил Гущин.
   Выпили, не чокаясь, молча, стали закусывать. Зимина едва пригубила.
   - Весной памятник ставить будем, - по-деловому сказал Гущин. - Надо, чтоб земля осела.
   Зимина согласно подергала головой. Гущин снова наполнил рюмки. Поднял свою и обращаясь к фотографиям, сказал:
   - Вот, Юра. Тут мы, с тобой, с твоей матерью, - и посмотрев на просвет рюмку, быстро выпил. За ним, морщась, Туровский.
   Глаза женщины наполнились слезами, она утерла их тыльной стороной руки, прошептала:
   - Вы уж извините...
   Когда бутылку прикончили, Гущин, дожевывая кусок колбасы, выразительно посмотрел на Туровского. Тот понял, вынул из нагрудного кармана конверт, сказал:
   - Мария Даниловна, это вам от всех нас, - протянул он ей конверт. Тут двадцать тысяч. Это еще не все, конечно, это на первый случай.
   - Господь с вами, - робко сказала Зимина. - Мне теперь ничего не нужно, всего хватит, - и глаза ее снова увлажнились.
   - Мы понимаем, что никакие деньги не заменят вам и нам Юру, продолжал Туровский, - но жить-то надо.
   Зимина молча подергивала головой, утирая слезы.
   - Что поделать, - сказал Гущин, - такая у нас медицина. - Лучше к ним в руки не попадать. Да еще к таким врачам, как этот... Молодой, видать, и неопытный... Вот и прозевал он, наверное, нужный момент... Гнать их таких надо. Загубил он Юру. А мы ведь так его берегли. Кормили самым лучшим. Да что с него, этого лекаря, сейчас возьмешь, - тяжко дыша, Гущин махнул рукой. - Хотя такое не прощают...
   Алтунин за все время не произнес ни слова. Наступила пауза. Видя, что она неловко затягивается, Туровский поднялся.
   - Нам пора, Мария Даниловна, - сказал он. - Извините нас за вторжение. Если что нужно будет, звоните.
   - Да-да! - подтвердил Гущин. - Вы с нами связь держите. Сева у нас под рукой всегда... В нужный момент - и он у вас... Спасибо за угощение.
   - Спасибо и вам... Вы уж извините, что скромно, - она пошла провожать их. - И за деньги поклон вам, придержу на памятник Юре.
   - Это лишнее, Мария Даниловна. Тратьте их, а на памятник мы найдем, это наш долг, - сказал Гущин.
   Когда вышли и уселись в машину, Туровский произнес:
   - Что ж, дело сделано...
   Было около пяти, когда Костюкович спустился в подвал, взял последнюю канистру бензина из своего загашника, заправил машину и поехал на спортбазу.
   Старик-вахтер, сидевший в дежурке, потребовал пропуск.
   - Я к доктору Туровскому, - сказал Костюкович, и не останавливаясь, крутанул турникет. В красивом трехэтажном здании размещалась гостиница, спортзал, зимний бассейн, столовая и административные помещения. Где-то в стороне раздавались голоса и плеск, слышались удары по мячу - там, видимо, были летний бассейн и волейбольная площадка. Тыльную сторону базы прикрывал густой сосняк. - Хорошо устроились, - подумал Костюкович.
   Навстречу шел молодой человек в джинсах, голый по пояс.
   - Где мне найти Володю Покатило? - остановил его Костюкович.
   - Он в спортзале железо толкает.
   - Вы не могли бы его позвать?
   - А что сказать?
   - Скажите, знакомый.
   Костюкович уселся ждать на скамеечке перед входом в здание. Покатило вышел, сощурился от сильного солнца. Он был не один, с ним еще какой-то парень.
   - Володя, - позвал Костюкович.
   Тот, видимо, не сразу узнал Костюковича, потом вспомнил:
   - А-а, доктор! Здравствуйте. Вы ко мне, что ли? - он и приятель, оба были в плавках: сильные торсы, могучие руки, ноги. Но мышцы не такие, как у гимнастов, не рельефные, а типичные для пловцов - сглаженные.
   - К вам, Володя. Присядьте. У меня несколько вопросов.
   - Я не помешаю? - спросил второй.
   - Нет, - ответил Костюкович, понимая, что невоспитанность отказом не исправишь. - Володя, вы говорили мне, что перед аварией у Зимина болела голова и на несколько секунд он потерял зрение, что иногда жаловался на головные боли.
   - Да.
   - Они часто его беспокоили после первой аварии в январе?