Глазов Григорий. Стойкий запах лосьона

   - Разрешите, Дмитрий Данилович? - Костюкович приоткрыл дверь в кабинет.
   - Входите. Вам давно пора было прийти, доктор Костюкович, - главный никого не называл по имени и отчеству, а только "доктор такой-то". - На вас в облздрав поступила жалоба, ее переслали мне разобраться с вами и принять меры.
   - От кого и в связи с чем? - спросил Костюкович.
   - Вы можете сесть... От матери умершего больного Зимина.
   - Зимина?! - удивился Костюкович. - На что же она жалуется?
   - Халатность, невнимание, а главное - ошибка в диагнозе, что привело к смерти ее сына.
   - Это чушь, Дмитрий Данилович! Во-первых, когда он поступил, дежурный нейрохирург, рентгенолог и я смотрели на томографе. Там был классический геморрагический инсульт.
   - В спешке вы могли что-то самое главное упустить, диагностировать инсульт, лечить от инсульта, а на самом деле...
   "Боже, неужто он такой болван?! Или прикидывается?" - с тоской подумал Костюкович и сказал:
   - Можно взять историю болезни Зимина из архива.
   - Она уже у меня. Я познакомился. Да, вы лечили его от инсульта. А если диагноз изначально был ошибочен?
   - Допустим, - сдерживаясь, сказал Костюкович. - Но есть же и высший судия - патологоанатом, вскрытие-то подтвердило мой диагноз.
   - А вы представьте мне протокол вскрытия и листок гистологических исследований.
   "Значит уже знает, что все исчезло, - понял Костюкович. - Кто же это ему настучал?"
   - Я знаю, что произошло, - сказал главный. - По этому поводу у меня уже был разговор с начмедом. Я читал объяснение доктора Коваля. Жаль, что Каширгова уехала на курсы, сейчас она была бы здесь очень нужна.
   - Она вернется и подтвердит все, - произнес Костюкович.
   - Это будут только слова. А мне нужны документы, чтобы держать ответ в облздраве... Кстати, какие у вас отношения с доктором Каширговой?
   - Нормальные деловые отношения, - удивился Костюкович, не понимая, куда гнет главный.
   - А я располагаю другими сведениями... Вот и мать Зимина пишет... Нате, читайте, - он протянул страничку машинописного текста.
   Костюкович стал читать. Те же слова: "халатность", "невнимательность", "преступная ошибка в диагнозе", а дальше шло: "Я уверена, что в справке после вскрытия - ложь, протокол вскрытия сфальсифицирован патологоанатомом Каширговой, и сделано это потому, что она спасала своего любовника, доктора Костюковича..." Он на мгновение прикрыл глаза, почувствовал, как терпнет кожа на лице, наконец сказал:
   - Это клевета.
   Главный развел руками, мол, что написано пером...
   - Я не знаю, любовники вы или нет, но ведь когда муж доктора Каширговой уезжал на полгода в командировку в Индию, вы довольно часто встречались с нею, - словно наслаждаясь растерянностью Костюковича, сказал главный.
   "Кому и зачем это понадобилось? - лихорадочно высчитывал Костюкович. - И что я могу доказать? Ведь за эти полгода я ходил с Сажи дважды на концерт, один раз в театр и один раз ездили на озера, она брала с собой сына... Среди сотен врачей и медсестер больницы нашелся какой-нибудь доброхот, которого главный держит в любимчиках и который видел меня с Сажи, кто-то видел, как я приходил к ней в отделение поболтать, выпить кофе, покурить... Но как весь этот бред попал из больничных коридоров в жалобу матери Зимина?.."
   - Я не хочу ни с кем обсуждать мои отношения с Сажи Алимовной, жестко произнес Костюкович. - Это не касается ни жалобщицы, ни вас, Дмитрий Данилович.
   - Как видите, коснулось.
   - Я готов отвечать только за то, что имеет отношение к моей работе.
   - Пишите объяснение. Там видно будет...
   Спускаясь в лифте, а затем идя по коридору в ординаторскую, Костюкович уже трезвее расставлял все по местам: "А ведь жалоба матери Зимина написана не ею. Ей дали только подмахнуть! Простая школьная уборщица едва ли смогла бы сформулировать довольно грамотно, медицински последовательно свои претензии. Да и откуда у нее возникло предположение, что Сажи меня покрывает, сфальсифицировала протокол, поскольку, дескать, мы любовники? Тут чья-то более опытная рука. Чья? Кто-то в нашем отделении? Или в отделении Сажи? Месть? Кому? Мне или ей? Или нам обоим?.."
   13
   Когда Левин зашел в кабинет Михальченко, тот, вальяжно развалившись в кресле у окна, читал какую-то тоненькую брошюрку в пожелтевшей выцветшей бумажной обложке.
   - Что, Иван, Чейза читаешь, учишься работать? - спросил Левин.
   Медленно отстранив от глаз книжицу, Михальченко ответил:
   - Вы это тоже читали? Правда, давненько, лет двадцать назад. Называется это произведение "Криминалистическое определение предельной дальности полета пули для установления местоположения стрелявшего". Методическое пособие. Авторы А.Бугаенко и Е.Левин. Слыхали?
   - Слышал, слышал. Где это ты откопал?
   - Наводил порядок у себя в кладовке, нашел несколько методичек со времен, когда еще в школе милиции учился. Притащил сюда, чего им валяться, поставлю тут на этажерочку.
   - Нам это, Иван, уже ни к чему.
   - Как сказать. В брошюрке ведь приведена сводная таблица почти всех существующих патронов: и пистолетных, и револьверных, и промежуточных. Начиная с "Маузера" 1896 до нашего АКС и израильского "Узи"... Долго корпели, пока составили эту таблицу?
   - Долго... Пули сейчас забота не наша... Ты был в аптекоуправлении?
   - Теперь это называется иначе: производственное объединение "Фармация". Не умер, так сдох. Был я там. Пропавшие лекарства - это картонная коробка размером приблизительно сорок на пятьдесят, фирменная, в ней и были упаковки с лекарством. А попала она туда с таможни.
   - Каким образом?
   - Таможня задержала. Уж больно внушительное количество. Это во-первых; во-вторых, в разрешительном перечне Минздрава этих таблеток нет. Следовательно, к провозу на территорию страны они запрещены. И реализовать через аптеки тоже возбраняется.
   - Кто тебе это сказал?
   - Сотрудник информационного отдела "Фармации".
   - Что же делают дальше с таким товаром?
   - Передают в налоговое управление. Создается комиссия из представителя налогового управления, таможни и "Фармации", составляется акт: подлежит уничтожению. Но не успели.
   - Да, кто-то оказался пошустрей.
   - Зав информационным отделом "Фармации" успел накануне взять из упаковки один туб для образцов. Вот как эта штуковина выглядит, Михальченко достал из кармана небольшую металлическую колбочку зеленого цвета. - Я у него выпросил, чтоб вам показать.
   Туб, как туб, плотно закрыт красивой винтовой герметической крышкой, чтоб сорвать ее, надо слегка нажать и повернуть вправо. Левин не сразу это понял, повозился.
   - Хитро, - сказал он, отвинчивая колпачок с замысловатой резьбой внутри.
   - Это для герметизации, - объяснил Михальченко.
   - Ты знаешь, я это уже понял, - хмыкнул Левин, высыпав на ладонь несколько маленьких розовых таблеток. - Запаха нет, - поднес он таблетки к носу. - Хочешь попробовать на вкус?
   - Воздержусь.
   - Мне тоже что-то не хочется... А вот аннотация, - Левин вытащил маленький листок глянцевой бумаги. Он был забит таким мелким шрифтом, что даже сквозь очки Левин ничего, кроме названия и надписи, что лекарство изготовлено в Германии, прочитать не смог. Название ничего ему не сказало. - Я возьму эту штуку домой, покажу жене, она все-таки провизор со стажем. А что, если это связано с наркотиками?
   - Вот этого не спросил.
   - Что еще можете сообщить по делу, гражданин Михальченко?
   - Все склады в девять утра снимаются с охраны и открываются. В тот день со склада, где хранилась эта коробка, и еще с одного склада шофер "москвича-фургона" получил товар и развез по аптекам, у которых в этот день завоз. Склад снова тут же был опечатан и взят на сигнализацию. Наш сотрудник вместе с их вахтером сидел в дежурке у ворот, когда машина выезжала. Говорит, что вахтер, как обычно, проверил у шофера бумаги, заглянул в фургон и открыл ворота.
   - Вот именно, заглянул. Ты думаешь, он сверял груз с накладной? Да ни в жисть! Поверь моему опыту... Как-то очень похоже: груз президента Чекирды исчез таким же образом, как и ящик с "Фармации", хотя склады в разных концах города, - сказал Левин.
   - Словно один и тот же "заказчик" или один и тот же исполнитель.
   - Возможно... Хорошо бы, конечно, задать шоферу вопрос: "Куда завез коробку, кому? В какую аптеку?" Но он тебе может ответить: "Никакой коробки в глаза не видел. Развез по аптекам товар по списку, так что, господа любезные, идите вы на..." Если даже коробку вывез он.
   - А на кой нам хрен все это нужно, Ефим Захарович? Сотрудник наш тут ни в чем не повинен, лицо нашей фирмы не загажено. Остальное - проблемы "Фармации".
   - Пусть обращаются в милицию.
   - Уже обратились.
   - Ну и славно. А у нас с тобой есть господин Чекирда и его проблемы, - сказал Левин.
   - Сейчас они и наши, поскольку наш счет увеличится за его счет.
   - Ничего, не обеднеет.
   - Я тоже так думаю... К осени у нас будет достаточно денег, чтоб купить факс, - поднял палец Михальченко.
   - Думаешь, он нам очень нужен? Разве что для пижонства.
   - Почему же? Вспомните, как мы жалели, что нет факса, когда вели дело с Густавом Анертом из Мюнхена! А дело о вымогательстве по Донецку!
   - Ладно, ладно. Покупай хоть "мерседес". Я старый ретроград... Интересно знать, у кого эта коробка была конфискована на таможне?
   - Чего вы опять вернулись к ней? - спросил Михальченко.
   - Да так, инерция.
   - Ни к чему нам эти заботы, - пожал плечами Михальченко. - Этот элементарный вопрос задаст на таможне любой опер. Но едва ли ответ его утешит: владелец конфискованной коробки скажет ему: "Да, забрали у меня. С тех пор я ее не видел". А если действительно владелец тут ни при чем?
   - Тут опер может его спросить: "Зачем такое количество лекарств?" Я бы на его месте спросил, - сказал Левин.
   - А я бы на месте владельца ответил: "Дефицит. Хотел подзаработать..." Пошли обедать, Ефим Захарович. Нечего над этой фигней ломать себе голову...
   14
   Костюкович допивал чай с вишней, когда раздался телефонный звонок. Второй, параллельный аппарат висел на кухне.
   - Слушаю, - Костюкович снял трубку.
   - Квартира доктора Костюковича? - спросил медленный баритон.
   - Да, - Костюкович пытался вспомнить голос.
   - Марка Григорьевича, пожалуйста, если можно.
   - Я у телефона. С кем имею честь?
   - Здравствуйте. Моя фамилия Думич. Я следователь прокуратуры Шевченковского района. Марк Григорьевич, нам надо бы встретиться.
   - В связи с чем?
   - В связи со смертью вашего больного Зимина.
   - Понятно... Жалоба?
   - Вы угадали. Когда сможете зайти?
   - Да хоть завтра, - как можно равнодушней ответил Костюкович.
   - Меня это тоже устраивает. А время?
   - Могу только после работы, около четырех.
   - Годится. Жду вас, доктор. Вы знаете, где прокуратура Шевченковского района?
   - Бывать не приходилось, но найду.
   - Седьмой кабинет.
   - Седьмой так седьмой. Всего доброго, - Костюкович спустил трубку. "Продолжение следует, - подумал он. - Режиссер выстраивает новую мизансцену. Кто же он, этот искатель справедливости?.."
   Следователь Думич оказался молодым человеком, почти ровесником Костюковича, но уже с лысиной, просвечивавшей сквозь редкие, очень светлые волосы. Он вскинул на вошедшего голубые близорукие глаза, казавшиеся испуганными за толстыми линзами очков. Костюкович уловил во взгляде вопрос, сказал:
   - Я доктор Костюкович.
   - Ага! - словно обрадовался следователь. - Садитесь, доктор... Ну что, приступим к делу, чтоб не терять времени?
   - Уже и дело есть? - улыбнулся Костюкович, усаживаясь в плохонькое кресло.
   - Бумажка во всяком случае имеется, - суховато ответил Думич. Познакомьтесь, - и он вынул страничку из тощей папки.
   Сперва Костюкович посмотрел на дату. Жалоба поступила давно, как и та, которая у главврача, обе поступили еще до болезни Костюковича и до кражи в архиве Каширговой.
   Затем он пробежал глазами текст, усмехнулся, возвратил следователю.
   - Все это я уже читал.
   - Где?
   - Аналогичная чушь поступила и к нашему главврачу. Автор тот же. Хотя не уверен, что это истинный автор.
   - Ну, а что бы вы могли сообщить по этому поводу, Марк Григорьевич?
   - В объяснительной на имя главврача я уже все сказал, другого ничего быть не может, вот, - и он извлек из кармана копию той объяснительной, какую оставил главврачу, - можете подшить к делу.
   - Мне бы хотелось услышать это в живом изложении. Сперва.
   - Изложу, - и Костюкович пересказал всю историю с Зиминым.
   - Значит похищенное из патологоанатомического отделения - протокол вскрытия и некропсийные материалы - это единственное опровержение жалобы?
   - Единственное.
   - Кому же понадобилось красть это? И зачем? У вас нет никаких предположений на сей счет?
   - Нет.
   - Плохо, - следователь посмотрел в глаза Костюковича, затем после паузы, сказал: - Копию этой вашей объяснительной вы, пожалуйста, перепишите для нас, так сказать собственноручно. Два дня вам хватит на это? И занесите мне, будьте добры.
   - И что дальше?
   - Жалоба на вас, как вы, надеюсь, понимаете, стала уже бумагой казенной, официальной. И я человек казенный. А речь в ней идет о том, что по вашей вине умер человек. Так что работы у меня прибавилось, следователь тоскливо вздохнул, встал, давая понять, что на сегодня все...
   Когда Костюкович шел в прокуратуру, волнения почти не было, а охватило какое-то шутливо-нервическое настроение от сознания, что ни в чем не виноват. Сейчас же, возвращаясь домой, он забеспокоился, стал вспоминать разные случаи, когда врачей по похожим поводам вызывали к следователям; ни та, ни другая сторона часто не могла ни доказать, ни опровергнуть, верх в таких случаях нередко брала удобная фраза "умер больной". В палате во сне или на операционном столе, или во время какой-нибудь процедуры - _у_м_е_р_.
   "А! Будь что будет", - как бы махнул рукой Костюкович.
   15
   В перерыве они вдвоем пили кофе с рогаликами, посыпанными маком. Кофе Погосов варил сам - из молотого зерна в настоящей медной турке на маленькой спиртовке.
   - Твой кабинет можно найти по запаху, как духан, - засмеялась Ирина.
   - Ты знаешь, сколько лет этой турке? - Погосов откинулся в кресле. Лет сто. - Еще прадед мой варил в ней. Мы, армяне, цепкие во всем, что касается домашнего очага, традиций, вещей.
   - Может потому, что Армения мононациональна, как никакая другая республика? - спросила Ирина.
   - Скорее другое: всю свою историю армяне боролись, чтоб уцелеть, не исчезнуть. На земле, наверное, только два таких народа: мы и евреи... Ты свой виварий пополнила? - неожиданно спросил Погосов.
   - Да. А почему ты спрашиваешь? - удивилась она резкому переходу к другой теме.
   - Зашиваюсь, выручи. На двух группах животных я уже проверил. Мне нужно еще испытать взвесь на ингаляционное и на аллергизирующее воздействие на третьей группе животных.
   - Это по хоздоговорной теме?
   - Да. Сделаешь?
   - Ладно, доктор Фауст, сделаю. Хотя своей работы полно.
   - Еще кофе? - предложил Погосов.
   - Нет, хватит, очень крепкий.
   Он начал убирать со стола, опрокинул чашку, густой черный ручеек потек под бумаги, лежавшие кипой справа и слева, Ирина стала помогать ему отодвигать бумаги, чтоб не промокли, откуда-то из-под них выкатился зеленый металлический туб, в каких обычно бывают импортные лекарства. Погосов схватил этот туб и сунул в карман. Ирину удивила торопливость, с какой это было сделано - туб металлический, не промок бы.
   - Что это? - спросила она.
   - Ерунда, - отмахнулся он. - Западногерманские витамины.
   - Пьешь, что ли?
   - Ага.
   - Летом? Чего вдруг? Когда полно помидоров, болгарского перца, зелени. И ты все это любишь. Врешь ты, Погос.
   - Вру, - добродушно согласился он, куском марли промокая лужицу на столе.
   Приоткрылась дверь, девушка-лаборантка в белом халате, заглянув, сказала:
   - Ирина Григорьевна, извините. К вам Суярко с химфармзавода приехал.
   - Иду! - отозвалась Ирина...
   16
   Костюкович вышел из застекленного тамбура, где толпились родственники больных, пытавшиеся проникнуть в неурочное время к своим близким, уговаривали пожилую женщину-швейцара, но та была неумолимой.
   - Посещение с пяти, вот написано, читать надо. Что вы тут кучу образовали, дайте доктору пройти!..
   По долгим ступеням он спустился с холма и пошел к трамвайной остановке. Было начало четвертого. Он ждал трамвай минут десять, когда перед ним остановилась "девятка" и из приоткрывшейся дверцы высунулся Туровский:
   - Марк! Домой, что ли? Садись!
   Костюкович обрадовался оказии, на дорогу обычно уходил час из-за двух пересадок - с трамвая на автобус, а затем на троллейбус. Он редко ездил на работу своей машиной, парковаться приходилось на пятачке у входа в приемный покой, куда то и дело подъезжали машины "скорой", нередко калечившие докторские легковушки, дважды досталось и "жигуленку" Костюковича...
   Едва он нырнул в "девятку", как почувствовал знакомый уже запах лосьона. Костюкович оказался на заднем сидении рядом с Туровским. Водитель, полуобернувшись, поприветствовал:
   - Здравствуйте, Марк Григорьевич. Не узнаете?
   Но Костюкович уже узнал Алтунина.
   - Здравствуй, Сева, - коротко сказал Костюкович, все еще втягивая носом парфюмерный запах. - Разбогател, "девятку" гоняешь?
   - Гоняю, - ответил Алтунин.
   Рядом с Севой сидел здоровенный мужик лет сорока в светло-серой безрукавке и в серых из плащевки брюках. Мощные руки, тяжелые, как бы обвисшие, плечи.
   - Знакомься, Марк, это наш тренер Виктор Петрович Гущин, - сказал Туровский.
   Гущин молча кивнул Костюковичу, но голубовато-водянистые глаза его, словно выпученные, под короткими белесыми ресницами, смотрели как-то настороженно.
   "У него, похоже, что-то со щитовидкой", - подумал Костюкович, отметив эти глаза, как бы не вмещавшиеся в орбитах. Только сейчас он вспомнил, что видел, хотя и издали, этого человека на спортбазе, когда приходил к Туровскому. Они сидели тогда с Туровским в комнатке, а через распахнутое окно виднелся бассейн, и там на бровке стоял тренер, что-то кричал, размахивая рукой, на нем были красные с каким-то узором красивые плавки...
   - Ты спешишь? - спросил Туровский, повернув голову к Костюковичу. Мы едем с тренировочной базы, хотим где-нибудь пообедать. Составишь компанию?
   - Денег с собой нет, - ответил Костюкович.
   - Ерунда! Мы приглашаем, так что никаких проблем. Так, Петрович? обратился Туровский к тренеру.
   - Порядок, - прогудел тот.
   - Куда поедем, Виктор Петрович? - спросил Алтунин.
   - Жми в "Голубой день".
   Костюкович знал, что это гриль-бар за городом, в лесном массиве, в зоне отдыха. Ему не очень-то хотелось быть в роли приглашенного. С какой стати? Кто он им? Может, Туровский просто из вежливости сказал "составишь компанию?" в надежде, что откажется. А услышав, куда они собираются, он расстроился, понимая, что в этом загородном гриль-баре цены космические. Поэтому, когда добрались до развилки - влево дорога в центр, а прямо - за город, в сосновый бор, где и приютился "Голубой день", Костюкович сказал:
   - Притормози, Сева. Я сойду, пожалуй. Мы там засидимся, а у меня еще дома кое-какие дела.
   - Да брось ты! Вот совковая психология! - махнул рукой Туровский. Когда-то же и расслабиться надо! Не щепетильничай! Пригласили - не комплексуй. Мы знаем эту тревогу, и знаем свои возможности. Так, Петрович?
   - Порядок! Кати, Сева, - скомандовал Гущин.
   "А черт с вами! - подумал Костюкович. - Чего я в самом деле? Не напрашивался же!" - успокаивал он себя, пытаясь избавиться от чувства неловкости...
   В гриль-баре народу было немного: время послеполуденное, да и будний день. Сразу же подошла официантка, похоже, знавшая клиентов.
   Туровский сказал ей:
   - Привет, подруга. Значит, как обычно, остальное из загашника.
   Первым делом она принесла минеральную воду в бутылках без этикеток, на других столах на бутылках были этикетки местной воды "Криничанка". Только потом, во время еды Костюкович понял, что им подали "Боржоми". Стол быстро заполнялся: малиновые помидоры, маленькие огородные огурчики, филе копченого карпа, обложенное каперсами, пучки свежего лука, армянская бастурма, лобио с копченой грудинкой, в глубоком квадратном блюдечке крабы, тарелка с пахучей кинзой и тархуном, бутылка коньяка "Славутич", а вместо хлеба еще теплый лаваш.
   - Откуда это у них все? - удивился Костюкович.
   - Бар теперь частный, выкупили, трое из них: хозяин, жена и сестра жены официанткой. Крутятся, в Армению ездят за бастурмой и травой, за фасолью для лобио и "Боржоми" - в Грузию, за каперсами - в Азербайджан, за этими помидорами - в Молдавию... Ну что, приступим? - Туровский налил коньяк тренеру, Костюковичу, себе, а Севе Алтунину плеснул в фужер "Боржоми". - Плохо, когда за рулем, а, Сева?
   - Ничего, компенсирую едой, - засмеялся Сева.
   Пили и закусывали быстро, все были голодны. После первых рюмок пружина неловкости, давившая Костюковича, ослабла, он уже легко участвовал в общем разговоре на какие-то незначительные темы. Потом принесли горячее - бараньи ребрышки с жареным картофелем и зеленым горошком, появилась еще одна бутылка коньяка. Разговор пошел о спорте, о будущем хоккея и футбола, незаметно перескочил на медицину.
   - Как твоя кандидатская движется? - спросил у Костюковича Туровский.
   - Ни шатко, ни валко.
   - Что так, Марк Григорьевич? - поинтересовался Сева Алтунин.
   - Времени не хватает.
   - А кто вам лабораторные работы делает? - спросил Сева.
   - Кто придется! - Костюкович хмельно взмахнул руками. - Все дефицит, реактивов нет, за все приходится переплачивать, лаборантки шкуру дерут, как весь частный сектор. Правда, и зарплата у них символическая.
   - Вам спонсор нужен, Марк Григорьевич, - подмигнул Сева.
   - Для этого дела спонсоров не сыщешь, Сева, я кустарь-одиночка.
   - Не скажите, - загудел тренер. - Наука не должна быть сиротой, - с умным видом изрек он, одним духом опростав фужер с "Боржоми".
   - Чем тебе так интересен случай с нашим Юрой Зиминым? - спросил Туровский. - Банальная история, у тебя же таких много.
   - Не совсем банальная.
   - Нам бы не очень хотелось, чтоб ты возился вокруг этого, - понизив голос, сказал Туровский.
   - А мы могли бы выступить спонсорами Марка Григорьевича, как думаешь, Олег? - снова заговорил Гущин, наполняя рюмку Костюковича коньяком, а свою водой.
   - Конечно! - подхватил Туровский.
   - Что вас смущает в моем интересе к смерти Зимина? - спросил Костюкович.
   - Спортивный мир, Марк Григорьевич, это клановая система, свои тайны, их обсуждают только в своем кругу. Как у вас, у врачей. Вы ведь тоже не очень любите, когда со стороны кто-то проявляет интерес к вашим неприятностям. Нам это внимание ваше не очень приятно, разговоры пойдут. Вы должны нас понять, Марк Григорьевич, - сведя брови произнес Гущин. Что у нас на десерт, Олег?
   - Мороженое с фундуком.
   - Скомандуй подавать! Только пусть вареньем не поливают.
   - Виктор Петрович прав, Марк, - закивал Туровский.
   - Хотите, мы будем вашими спонсорами? Сколько надо? Если что, немного "зеленых" наскребем, - Гущин откинулся на спинку стула, глядя выпученными глазами в лицо Костюковичу. - Только оставьте Зимина в покое. Думаете, матери приятно, когда после всего опять возникает имя ее сына?
   "Это я уже почувствовал: жалобы главному, в прокуратуру - подумал Костюкович, ловя быстрым взглядом их лица, но промолчал. - Что ж, Зимин их воспитанник, человек клана, как определил этот бугай...". Ему надоели эти разговоры, он поднялся, пошел в туалет. Когда вернулся, демонстративно посмотрел на часы:
   - Мне пора... Вы догуливайте, а я как-то сам доберусь, может идет какой-нибудь автобус.
   - Что ты, Марк! - воскликнул Туровский. Мы тебя отвезем, - он позвал официантку, обнял ее за плечо и увел к стойке бара платить.
   Все разом поднялись.
   Ехали молча, разморило - кого от еды, кого от выпитого. Костюковича от того и другого, его начала всасывать дремота, он встряхивался, старался, чтоб не заметили и мысленно ругал себя, что принял приглашение на этот обед, было ощущение, что унизился - подтолкнула к такому ощущению возникшая внезапно мысль: "А ведь они пытались меня в сущности подкупить!.. В чем же дело?.. Почему они так отгораживают от меня Зимина покойника, уже не принадлежащего им?.."
   17
   Левин не хотел садиться обедать один, ждал жену с работы, но ее все не было. "Стоит за чем-нибудь в очереди", - решил он, отправился на кухню, чистить картошку было лень, и он поставил на плиту кастрюлю с водой, чтоб сварить макароны.
   В дверь позвонили. У жены были свои ключи, поэтому спросил:
   - Кто?
   - Это Марк, Ефим Захарович.
   - Входи, сосед, - Левин распахнул дверь. - Ты, кстати, будем обедать. Мне одному неохота, скучно. Выпьем по пятьдесят граммов. Макароны любишь? Откроем кильку в маринаде. Есть борщ и котлеты... Проходи, садись.
   - Спасибо, Ефим Захарович, я только что отобедал.
   - Экий ты торопливый. Ира тебя, смотрю, обихаживает, вон животик наметился. Она хорошая девочка.
   - Этой девочке уже под сорок, - засмеялся Костюкович.
   - Но я-то помню ее школьницей... Ты ко мне или к Виталику?
   - К вам. За советом. У меня неприятность.
   - Какого рода?
   - Умер больной. Мать написала жалобу в прокуратуру, мол, халатность, ошибка в диагнозе, невнимание и прочее. Хотя и делал все, что мог, поверьте. У него был тяжелейшие инсульт. Молодой парень, спортсмен. Даже если бы он выжил, а шансов там почти не было, то это "почти" означало, что он остался бы полным инвалидом: паралич, отсутствие речи, все это необратимо... Меня вызывали в прокуратуру.