- Хорошо, я вас жду.
- Спасибо. До свидания, - Левин опустил трубку. - Слышал? - обратился он к Михальченко. - Обеспечь меня билетом туда и на следующий день обратно. Бери на самый ранний рейс.
- А с гостиницей как?
- Это уже моя забота. Позвоню во Львовскую прокуратуру. Там еще остались знакомые.
- Не вызвать ли нам сына Тюнена? - вдруг спросил Михальченко.
- Зачем?
- Чует мое сердце, что здесь пахнет трупом. Плащ есть, а человека нет.
- А что, если плащ в ломбард сдал сам старик Тюнен?
- Зачем?
- Ну мало ли могло быть причин. Самая банальная - деньги понадобились. Исключаешь?
- Тут исключать ничего нельзя, - пожал плечами Михальченко.
- Поэтому нам очень нужен ломбард: кто сдал туда плащ?
- Это я найду... Пива еще хотите?
- Нет, - Левин встал...
Во Львов Левин прилетел около девяти утра и сразу же позвонил из аэропорта Цурканову, но того не оказалось дома, зять сказал:
- Тимур Георгиевич знает о вашем приезде, но его срочно вызвали в госпиталь проконсультировать какого-то больного. Вы можете приехать к нам и подождать его. Он сказал, что к двенадцати часам будет.
- Спасибо. Я к двенадцати подъеду.
- Вы город знаете? Найдете?
- Найду.
Теперь надо было подумать, на что убить три часа. Поразмыслив, Левин поймал частное такси и поехал в областную прокуратуру. Львов он знал неплохо, бывал здесь много раз и по служебным делам, и раз пять через Львов ездил в Трускавец.
В прокуратуре он обошел несколько кабинетов, встретился с давними приятелями, с которыми когда-то учился на юрфаке, просто со знакомыми, с кем в разное время работал в бригадах, сколоченных прокурором республики по каким-нибудь особо сложным делам. Шел обычный треп, предложили раздавить бутылку, но Левин отказался, кто-то подтрунивал над его уходом в частное бюро, кто-то одобрял, тут же ему заказали место в гостинице, написали бумагу и погнали с нею в управление гостиничного хозяйства шофера криминалистической спецмашины...
Несколько взбодрившийся, повеселевший, Левин к двенадцати часам поехал к Цурканову, по дороге заскочил в пирожковую, выпил чашку бульона и съел две слойки с мясом.
Дом, в котором жил Цурканов, был старый, начала века, четырехэтажный, без лифта. По нынешним временам его высота соответствовала шестиэтажному, лестничные пролеты были длинные, крутые, широкие, на каждой площадке по две квартиры. Пока он поднимался, медленно, с одышкой, в душе возникло какое-то жалостливое чувство к себе от этих хождений по конторам и чужим квартирам.
Постояв какое-то время перед дверью, чтоб перевести дух, он позвонил.
Открывший ему Цурканов оказался невысоким толстячком, очень подвижным, суетливым, с приветливыми карими глазами. Он засеменил маленькими ножками в шлепанцах почти детского размера впереди Левина, помахиванием руки приглашая за собой.
- Ну-с, с чего начнем? - спросил Цурканов, как бы впрыгивая в кресло и указывая Левину на такое же напротив. - Ваше имя-отчество?
- Ефим Захарович... Начинать придется с самого начала, - ответил Левин и рассказал Цурканову о просьбе Анерта, о том, что уже успели выяснить.
- Кизе! Оберст Кизе! - подскочил Цурканов в кресле. - Конечно, я его помню! Я помню почти всех, кто попадал тогда в лагерную санчасть. Мне, молоденькому фельдшеру, эта публика была просто интересна, поскольку в основном состояла из старших офицеров. Многие из них люди в возрасте, в вермахт пришли, имея опыт службы еще в рейхсвере. Сволочей среди них имелось немало, но попадались и приличные люди. К ним относился и Кизе. Он неплохо говорил по-русски, не заискивал. Интересный старик. Мне он, конечно, тогда казался стариком: ему было под шестьдесят, мне едва за двадцать. Представляете! Господи, как быстро жизнь пролетела! Кизе, по-моему, был человеком интеллигентным, с чувством собственного достоинства. Почти все его соплеменники относились к нему если не с почтением, то уважительно. Даже те, с кем он жестоко спорил о национал-социализме. Он дважды лежал в санчасти подолгу: один раз с пневмонией, а второй раз с обострением холецистита...
Левин слушал многословного хозяина, не перебивая. При всей своей нелюбви к словоблудию, профессионально он любил говорунов, с ними не требовалось никаких ухищрений или наводящих вопросов, в особенности в случаях, когда шли воспоминания о молодости, в которую каждый не прочь вернуться, чтобы еще раз увидеть себя там.
- Так вот. В ту зиму они уже ходили почти все расконвоированными. Как-то поздним вечером прибегает сержант Юрка Массалитинов. Кричит: "Фельдшер, давай быстрей! На пустырь бежим! Там что-то с Кизей случилось". Я схватил сумку и вслед за ним. Примчались, смотрю лежит Кизе, на снегу кровавая лужа. Хрипит. Ах ты, господи, как сейчас все помню! Приподняли его, спрашиваем: "Что случилось? Кто вас? - Он... Иегупов... Это Иегупов... Шофер..." - И тут же потерял сознание. Фамилия эта мне запомнилась. Во-первых, не так уж часто встречающаяся, во-вторых, сама ситуация неординарная, такое врезается в память особо, ну и в-третьих, фамилию эту потом все время называли примчавшиеся особисты. Чем у них дело закончилось, не знаю. А Кизе к утру умер. Он получил две пули. Одну в легкое, другую в живот, при выходе она перебила позвоночник. Я был на вскрытии. Вот так, - закончил Цурканов и взглянул на Левина.
- Где его захоронили?
- Там, где всех их. Умирали ведь. Вы знаете, где было еврейское кладбище в Старорецке?
- Там сейчас автобусный завод.
- Совершенно верно. Так вот рядом с еврейским было небольшое кладбище для немцев-военнопленных.
- Тимур Георгиевич, а Кизе до гибели не упоминал при вас фамилию этого шофера или что-либо связанное с ним?
- Нет, никогда.
- А этот сержант, Юра Массалитинов... Его можно разыскать?
- После той истории он вскоре демобилизовался и, как говорится, из моей жизни исчез. Но не думаю, что он добавил бы что-либо еще к этому сюжету... Вы надолго во Львов?
- Нет, завтра утром улетаю.
- Остановиться есть где?
- Да, спасибо. У меня номер в гостинице "Львов".
Он не любил эту гостиницу, бездарно спроктированную и по-плебейски построенную. Останавливался в ней не раз, и всегда ее длинные низкопотолочные полутемные коридоры напоминали коридоры тюрьмы, а двери в номера вдоль них казались дверями в камеры.
В шесть часов он послушал последние известия, затем умылся, причесался и отправился вниз в ресторан поужинать. Народу еще было немного, он уселся за пустым столиком в углу. Молоденький официант, переставлявший тарелки и фужеры, безошибочно признал в Левине скромного командированного, поэтому подошел без карточки меню и сразу сказал:
- Есть лангет и жареная курица с рисом.
- Лангет.
- Что будете пить? - на всякий случай спросил официант.
- Бутылку минеральной...
Через час он поднялся к себе в номер и, не разувшись, прилег, свесив на пол ноги. Ложиться спать было еще рано, а так - лежа с закрытыми глазами, но бодрствуя, можно о чем угодно с пользой поразмышлять. Визит к Цурканову одну линию в судьбе Кизе подвел к итогу: оберст был застрелен неким Иегуповым и захоронен. Так что на главный вопрос, поставленный его племянником Анертом, Левину есть что ответить. Правда, не очень приятно будет сообщать, что место захоронения его дяди, как и прочих соотечественников Кизе, ушло под фундаменты заводских цехов, под асфальт. А вот кто таков этот Иегупов, за что он пристрелил Кизе, - на это должен ответить уже сам господин Анерт, хорошенько порывшись в дневниках своего дяди. Если, конечно, захочет. Но бюро "След" задачу, поставленную Анертом, как полагал Левин, решило, просьба-вопрос мюнхенского бизнесмена, оплаченная валютой, исполнена. На этом можно поставить точку и, спокойно вздохнув, заниматься только поисками пропавшего Георга Тюнена. Но Левин все больше склонялся к мысли, что было бы вовсе не лишним докопаться, узнать, кто таков этот Иегупов и почему он застрелил Кизе. Мотивы должны быть существенными для убийцы, и тянулись, разумеется, из очень далекого прошлого. Но имелся еще один Иегупов (однофамилец или родственник того?) приятель Георга Тюнена. Что и с чем связано, а что оборвано и нуждается в соединении? Видимо, ответ на это без Анерта получить не удастся. Но опять-таки, захочет ли Анерт, деловой человек, заниматься всей этой мутью, уже удовлетворившись знанием обстоятельств смерти дяди и места его захоронения? А что если пока не сообщать об этом Анерту, а продолжать выуживать у него куски из дневников Кизе, определив ему, что и где (в каких годах) искать? Согласится ли потянуть еще Михальченко или скажет: "Условия контракта мы выполнили? Выполнили. Пусть гонит бабки и ауфвидерзеен... Он просил что? Обстоятельства смерти и место захоронения. Ответ у нас готов. Он же не ставил условия выяснить, кто убил, да за что убил"...
Левин посмотрел на часы. Было четверть десятого. Он поднялся, вышел из гостиницы и отправился побродить по вечернему городу, вроде избыв раздумьями все свои заботы.
21
У капитана Остапчука дело шло ни шатко, ни валко. Басик исчез, проворонили. Гость его из Армении по-прежнему жил в своей "Ниве" на стоянке возле кемпинга. Случайным транспортом добирался до города и болтался по улицам, по магазинам, вертелся на Центральном рынке. Явно ждал возвращения Басика и нервничал, потому что без колес: поломавшийся трамблер с машины сняли, а склад запчастей на станции техобслуживания внезапно закрыли на ревизию. Так Остапчук договорился с директором станции, а тот, ничего не объясняя бригадирам, приказал "Нивой" не заниматься вовсе, в модуль ее не загонять - и без нее тесно от машин, пусть ждет на стоянке в кемпинге. Ориентировка на Басика была разослана во все райотделы области...
Во второй половине дня Остапчуку позвонил начальник паспортного стола:
- Максим Федорович, зайти можешь?
- А в чем дело?
- Тут один товарищ пришел. Дежурный его ко мне направил. Но, по-моему, это и тебе будет интересно.
- Ладно, сейчас поднимусь...
В кабинете у начальника паспортного стола сидел поджарый мужчина лет сорока в белой тенниске, красных спортивных брюках с белыми лампасами и в роскошных кроссовках.
- Расскажите капитану поподробней, - обратился к нему начальник паспортного стола.
Остапчук выжидательно посмотрел на визитера.
- Я из радиошколы ДОСААФ, - начал тот. - Позавчера я как начальник дистанции намечал на местности трассу. У нас должны быть республиканские соревнования "охота на лис". Сперва мы намечаем на карте, а позавчера, как говорится, вышел на местность, в рощу. Работа уже шла к концу, когда смотрю, а под кустом что-то желтое лежит. Беру - а это паспорт, видно давно пролежал, какой-то замызганный, в желтой пластиковой обложке. Знаете, специальные такие продаются, с гербом и надписью "паспорт". Дома вечером жене показал, она развернула, посмотрела на фотографию и говорит: "А я видела этого человека". - "Где?" - спрашиваю. - "Ты когда ездил на соревнования в Донецк, по телевизору несколько раз показывали его. Просили всех, кто видел его, сообщить в милицию. Ты, говорит, снеси паспорт им, может это жулик какой. Их сейчас полно". Вот я и принес.
Взяв паспорт, Остапчук открыл первую страницу и прочитал: "Тюнен Георг Францевич". Затем перелистал несколько страниц, увидел фотографию пожилого человека и его личную подпись под ней, штамп с пропиской: Энбекталдынский РОВД, ул.Жолдасбая Иманова, дом N_26.
Судя по состоянию паспорта, провалялся он долго, под дождем мок или под талой водой, и на ветерке сох и на солнышке, хорошо еще, что в пластиковую "корочку" вставлен, она влаги не боится...
- Где вы его нашли, в какой роще? - спросил Остапчук.
- Что вдоль шоссе, где старая водонапорная башня. Недалеко от нее.
- Точное место сможете вспомнить?
- А как же! И кустик тот покажу. Я всю трассу напамять знаю.
- Хорошо. Спасибо. И как с вами связаться в случае чего?
- Запишите мой адресок и телефон.
- Оформи, - кивнул Остапчук начальнику паспортного стола. - Паспорт положи куда-нибудь отдельно. Может вскоре понадобиться, - и попрощавшись, Остапчук вышел.
Спускаясь по ступенькам к себе, он уже выудил первую, лежавшую на поверхности и знакомую для таких случаев мысль: "Ограбили, убили, а паспорт выбросили... Так что, Остапчук, дохлебывать придется тебе. Вершочки сняли Михальченко и Левин, а ты будешь доскребывать котелок, пока донышко не покажется"...
Из аэропорта Левин поехал домой, позвонил жене в аптеку сообщить, что прибыл благополучно, принял душ, позавтракал и, убирая со стола посуду в мойку, решал: лечь отдохнуть, просмотреть газеты или ехать в бюро? А ехать не хотелось. Помыв посуду, он позвонил Михальченко.
- Как съездили? - спросил тот. - Удачно?
- Удачно. Я полдня побуду дома, если ничего срочного... Чего молчишь?
- Оно вроде и не срочно, но...
- Что "но"?
- Нашелся паспорт Тюнена. Его принесли в райотдел, а Остапчук дал мне, чтоб я вам показал. И еще есть бандероль вам из Москвы.
- Из Москвы? - удивился Левин.
- Да.
- Прочитай-ка обратный адрес.
- Москва, гостиница "Националь". А фамилии не разберу.
- Ладно, сейчас приеду...
Повертев паспорт, полистав его когда-то размокшие, а затем высохшие, в разводах страницы и выслушав подробный рассказ Михальченко, изложенный со слов Остапчука, Левин сказал:
- Паспорт долго провалялся. Если с момента исчезновения Тюнена, с середины апреля, то можешь подсчитать.
- Не убийство ли? Ограбили старика - и... - произнес Михальченко. - А вот где обратный билет до Алма-Аты?.. Вы много летали?
- Полетал.
- При регистрации откуда пассажиры вынимают билеты? Не обратили внимания?
- Обычно держат в паспортах. Так удобней, чтоб не рыться по карманам.
- А те, у кого паспорта вложены в такие обложечки?
- Закладывают в них на первой странице, куда вставлена и обложка паспорта.
- И я так думаю. Тем более Тюнен - аккуратный, педантичный. Не стал бы он держать паспорт в одном кармане пиджака, а билет - в другом. Если так - куда подевался билет, а, Ефим Захарович?
- Человек, выбросивший паспорт, сдал билет в кассу возврата? Это имеешь в виду? - спросил Левин.
- Не исключено. Не смотаться ли мне в агентство? У них должна храниться копия справки, которую кассирша вручает тому, кто сдает билет. В ней фамилия, имя-отчество, номер удостоверения личности или паспорта и адрес.
- Ну что ж, смотайся, чтоб совесть была спокойна. А где эта бандероль из Москвы?
- У вас на письменном столе.
- Хорошо, - Левин пошел к себе...
- Стасик! - крикнул Михальченко в раскрытое окно, выходившее во двор. - Заводи!..
Конверт был большого формата, гладкобелый, из хорошей бумаги. Вскрыв его, Левин извлек сколотые красивой голубой пластмассовой скрепкой отпечатанное на компьютере письмо от Анерта и страницы ксерокопий.
Анерт писал:
"Уважаемый господин Левин!
Господин Шоор привез мне Ваше послание. Благодарю Вас за то, что Вы так вникаете в мою просьбу. Поскольку почта в Советский Союз от нас идет очень долго, я передаю это письмо и нужные Вам документы опять с оказией: в Москву по делам своей фирмы улетает мой добрый знакомый. Он перешлет Вам уже из Москвы.
Отвечаю на Ваши вопросы. О пребывании дяди в России, в частности в Старорецке в 1918 году, я ничего не знаю. Он никогда мне об этом эпизоде в его жизни не рассказывал. Я родился в 1925 году, и, естественно, когда он ездил в Россию, меня еще не было на свете. Последний раз дядю я видел в 1939 перед польским походом, в ту пору мне было четырнадцать лет и наши разговоры с ним касались совершенно иных тем.
Ксерокопии нужных Вам дневниковых записей посылаю. В них действительно упоминаются некие Иегупов и советник доктор Клеффер.
Я улетаю по своим делам на некоторое время в Канаду. По возвращении займусь опять дневниками, поскольку, как я понял, фамилии Иегупова и советника доктора Клеффера должны обязательно упоминаться. С этим Вы согласитесь сами, прочитав бумаги, которые я прилагаю к настоящему письму.
С уважением Г.Анерт".
Первая запись Кизе начиналась с марта 1920 года. Видимо все, что имелось за 1918, 1919 годы Анерт посчитал не стоящим внимания. "Он усвоил, что мне требуется. Значит, за 1918-1919 ничего для меня не обнаружил, расценил Левин, хотя просил Анерта обратить внимание и на эти годы. - Ну что ж, поехали дальше", - он придвинул к себе ксерокопии, сделанные, как и предыдущие, с переведенного на русский язык дневникового текста:
"...Я не жалею, что моя военная карьера оборвалась. В конце-концов я инженер-строитель. Брат Энне подыскал мне хорошее место в строительной фирме, и дела мои идут неплохо: в основном строим дороги. Я снял себе небольшую двухкомнатную квартиру. Больше мне не нужно, поскольку я люблю наш сельский фамильный дом, куда в свободное время с Энне ездим, как на курорт. У нее там образцовый порядок. К моему приезду туда вечером в пятницу она у меня в кабинете и в библиотеке топит печи. От кафеля идет сухое тепло, поэтому очень уютно после слякоти и сырости городских улиц. Несмотря на то, что в Германии еще раздоры, кипение страстей и апатия, я надеюсь, все образуется. Советник доктор Клеффер очень правильно сказал: "Мы немцы, должны заниматься только своими делами. В ореховую скорлупу может уместиться лишь то ядрышко, которое в нем вызрело. Помните об этом, Аллоиз. Вы начинаете новую жизнь, вы молодожен, обустраивайте свое гнездо"...
Запись за август 1922 года:
"...Сегодня меня навестил советник доктор Клеффер. Состоялся необычный разговор. Он сказал: "Аллоиз, вы, конечно, помните директора коммерческого училища в Старорецке господина Тюнена?" Я ответил, что хорошо помню этого милого интеллигентного человека. "Так вот, - продолжал советник доктор Клеффер, - мы ему многим обязаны. Обещание, которое ему было дано ответственными людьми из Денежного переулка [в Москве в Денежном переулке, 7 с апреля 1918 года находилось германское посольство] должно быть выполнено. Я уезжаю на несколько месяцев в Вену разобраться с делами одной фармацевтической фирмы, ее унаследовал новый человек, и там какая-то юридическая путаница. В связи с моим отъездом у меня к вам просьба. В этом портфеле деньги. Их много. Вы должны, не затягивая дела, поскольку инфляция растет, купить на имя господина Франца Тюнена хороший дом где-нибудь в сельской местности. Оставшиеся деньги положите на его счет в "Витцель-банке". С господином Витцелем я уже договорился. И дайте знать об этом господину Тюнену, напишите ему в Россию". Я спросил советника доктора Клеффера, что такого особенного сделал тогда, в 1918 году, для нас господин Тюнен, чем он заслужил такое внимание с нашей стороны, и чем, собственно, занимался я, когда возил, как фельдъегерь, несколько раз с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты из Старорецка в Москву в Денежный переулок. Поразмыслив, советник доктор Клеффер ответил: "Аллоиз, сейчас еще нельзя об этом говорить. Но я обещаю вам, когда придет время, вы все узнаете. Утешайте себя тем, что все вы делали для пользы Германии"...
Запись за 1924 год:
"...Вчера меня разыскал некий господин, приехавший из России то ли по каким-то своим делам, то ли в командировку. Визит его был неслучаен. Два года назад я по просьбе советника доктора Клеффера купил у нас в деревне неплохой дом для господина Тюнена и открыл в "Витцель-банке" счет на его имя, куда положил оставшиеся деньги. Тогда же я сообщил об этом господину Тюнену, написав ему в Старорецк. Но он мне не ответил. И вот, спустя два года пришел ответ, да и то не по почте - его вручил мне этот русский, приехавший по каким-то делам на несколько недель в Германию. В письме Тюнен сообщает, что он благодарен, но что воспользоваться сейчас этим не имеет возможности, мешают какие-то серьезные обстоятельства. Из намека я понял, что выехать с семьей в Германию на постоянное местожительство пока что нет реальной возможности... Все это следовало бы сообщить советнику доктору Клефферу, но он, уехав в Вену два года назад, больше не появлялся, адреса своего мне не сообщил, в здешней адвокатской конторе, где он работал, дать адрес кому-то отказались"...
Теперь Левин понял, откуда привалило наследство Георгу Тюнену, о котором он сообщал Иегупову в письме, провалявшемся на почте несколько месяцев, и попавшем затем к Остапчуку. За что так щедро поблагодарили Франца Тюнена люди из германского посольства в Москве, чьим эмиссаром в Старорецке являлся молодой тогда офицер Алоиз Кизе, какова была его миссия в одном из губернских городов Украины? Ломать голову над этим было бессмысленно, если даже сам автор дневниковых записей толком ничего не знал, кроме того, что как фельдъегерь возил из Старорецка с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты в Москву... Анерту, конечно, надо сообщить, что его послание получено, и в этом письме подкрепить желание Анерта, пока ему не расхотелось, покопаться в дневниках дядюшки за последующие годы.
Левин сел было за пишущую машинку, но вошел Михальченко.
- Ну что? - Левин повернул к нему голову.
- В агентстве никаких следов этого билета нет.
- Значит все. Пустой номер, - Левин стал закладывать лист бумаги в каретку.
- Не совсем, Ефим Захарович.
- Как это понимать?
- Сел я в машину, едем домой. Стасик молчит, крутит баранку, а я себе думаю.
- И что ты надумал путнего?
- А что, если этот билет был похищен в день отлета? Значит сдавать его отправились не в городское агентство, а в кассу прямо в аэропорту.
- Резонно.
- И я поехал туда. Зашел в линейный отдел к ребятам. Все старые знакомые. Растолковал, что к чему.
- Короче.
- А короче - билет сдал Касперский Зиновий Данилович.
- Это кто же такой?
- Будем узнавать, - Михальченко потянулся к телефону, набрал номер, затем дал отбой и набрал другой. - Володя? Здорово!.. Михальченко... Ничего, все в норме... Ты, говорят, капитана получил? Поздравляю... Слушай, мне очень нужно установить одного человека. Выручи... Записывай: Касперский Зиновий Данилович, улица Ковпака, десять, квартира десять. Паспорт номер... - и он продиктовал. - Я тебе перезвоню...
- Вот копия справки из аэропорта, - положив трубку, Михальченко протянул бумажку Левину. - Дали под честное слово, что возвращу. Удержали с этого Касперского двадцать пять процентов. Это значит, что билет был сдан менее чем за три часа до вылета. Есть над чем поразмыслить?
- А что если он просто нашел билет? - сказал Левин.
- Вполне возможно, что Касперский нам так и скажет. Но порядочный человек в таком случае сдает его сотрудникам аэропорта, но не как возврат, а безвозмездно, так сказать.
- Тоже логично.
- Экзаменуете?
- Размышляю вслух.
- От кого бандероль, Ефим Захарович?
- От Анерта.
- Что-нибудь новое?
- Кое-что имеется. Потом расскажу.
Михальченко вышел. Левин принялся клевать двумя пальцами по клавиатуре.
Дети купали внука. Левин с женой смотрели по телевизору какое-то кино о медиках. Фильм был банальный, семилетней давности; финал его стал известен через пятнадцать минут после начала. Но делать было нечего, Левин смотрел, как врачи склонялись над операционным столом, как улыбающаяся добрая пожилая санитарка врачевала нежным словом больного, лежавшего в двухместной палате в изумительно чистой несмятой постели; как в диспетчерской станции скорой помощи принимали вызовы и тут же машины с красными крестами и мигалками неслись по ночным улицам...
"То, что Тюнен был в Старорецке, почти доказано. Паспорт есть, а человека нет, - размышлял Левин, глядя на экран, где в этот момент, взвизгивая на поворотах и моргая мигалкой, мчалась машина скорой помощи. Мы проверили гостиницы, морги, больницы. Безрезультатно. Но где-то же он обитал эти четыре дня, старый, больной! На частной квартире? Может быть, кроме Иегупова, у него в Старорецке имелись еще знакомые? Почему бы и нет! Он когда-то жил здесь... "Рафик" скорой помощи остановился у подъезда, выскочили врач и санитар с чемоданами... Но что-то с Тюненом случилось. Что случилось? Заболел? Хозяева испугались, возможно, вызвали скорую, но не госпитализировали? А он внезапно умер? У хозяев еще больший испуг, переполох и... паспорт есть, а Тюнен исчез. Скорая помощь! Вот куда мы забыли заглянуть!" - Левин встал, набрал домашний номер Михальченко.
- Иван, это Левин. Чем занят?
- Телик смотрю.
- Кино?
- Да.
- О врачах?
- Да.
- А мы ведь "скорую" не проверили.
- В каком смысле? - не понял Михальченко.
- Тюнен. Гостиницы, больницы, морги - проверили. А если он жил где-нибудь на частной квартире? Каназов написал: тяжелая форма диабета, инсулинозависимый. Что если приступ со смертельным исходом, да еще на частной квартире? Дальше фантазируй, что могло последовать.
- Хорошо, завтра займусь.
- С утра. Будь здоров. - Опустив трубку, Левин сел спокойно досматривать фильм, скептически трезво подумав при этом: "А может все это чушь, что я сейчас нагородил, и зря помешал Михальченко наслаждаться фильмом?!."
Так закончился день.
22
К полудню следующего дня Михальченко имел уже данные о человеке, сдавшем билет Тюнена в кассу аэропорта: Касперский Зиновий Данилович, тридцать седьмого года рождения, водитель из 2-го таксопарка.
- Надо с ним повидаться, - сказал Левин. - У тебя кто-нибудь есть там?
- Я ведь опер, Ефим Захарович, с таксистами приходилось дружить, - он взялся за телефон.
Глядя на веселое возбуждение Михальченко, Левин усмешливо подумал: "Почуял, раздразнило ему нюх, вцепился".
- Вячеслав Ильич? Здравствуйте! Михальченко... Тот самый... Как жизнь? Сочувствую... - выстреливал словами Михальченко. - Дело у меня небольшое: Зиновий Данилович Касперский работает у вас?.. Что за мужик? Так... Так... Нет, просто повидать его надо... Можно у меня: улица Коцюбинского, пять. Там вывеска "Сыскное бюро "След"... Буду ждать... Спасибо...
- Спасибо. До свидания, - Левин опустил трубку. - Слышал? - обратился он к Михальченко. - Обеспечь меня билетом туда и на следующий день обратно. Бери на самый ранний рейс.
- А с гостиницей как?
- Это уже моя забота. Позвоню во Львовскую прокуратуру. Там еще остались знакомые.
- Не вызвать ли нам сына Тюнена? - вдруг спросил Михальченко.
- Зачем?
- Чует мое сердце, что здесь пахнет трупом. Плащ есть, а человека нет.
- А что, если плащ в ломбард сдал сам старик Тюнен?
- Зачем?
- Ну мало ли могло быть причин. Самая банальная - деньги понадобились. Исключаешь?
- Тут исключать ничего нельзя, - пожал плечами Михальченко.
- Поэтому нам очень нужен ломбард: кто сдал туда плащ?
- Это я найду... Пива еще хотите?
- Нет, - Левин встал...
Во Львов Левин прилетел около девяти утра и сразу же позвонил из аэропорта Цурканову, но того не оказалось дома, зять сказал:
- Тимур Георгиевич знает о вашем приезде, но его срочно вызвали в госпиталь проконсультировать какого-то больного. Вы можете приехать к нам и подождать его. Он сказал, что к двенадцати часам будет.
- Спасибо. Я к двенадцати подъеду.
- Вы город знаете? Найдете?
- Найду.
Теперь надо было подумать, на что убить три часа. Поразмыслив, Левин поймал частное такси и поехал в областную прокуратуру. Львов он знал неплохо, бывал здесь много раз и по служебным делам, и раз пять через Львов ездил в Трускавец.
В прокуратуре он обошел несколько кабинетов, встретился с давними приятелями, с которыми когда-то учился на юрфаке, просто со знакомыми, с кем в разное время работал в бригадах, сколоченных прокурором республики по каким-нибудь особо сложным делам. Шел обычный треп, предложили раздавить бутылку, но Левин отказался, кто-то подтрунивал над его уходом в частное бюро, кто-то одобрял, тут же ему заказали место в гостинице, написали бумагу и погнали с нею в управление гостиничного хозяйства шофера криминалистической спецмашины...
Несколько взбодрившийся, повеселевший, Левин к двенадцати часам поехал к Цурканову, по дороге заскочил в пирожковую, выпил чашку бульона и съел две слойки с мясом.
Дом, в котором жил Цурканов, был старый, начала века, четырехэтажный, без лифта. По нынешним временам его высота соответствовала шестиэтажному, лестничные пролеты были длинные, крутые, широкие, на каждой площадке по две квартиры. Пока он поднимался, медленно, с одышкой, в душе возникло какое-то жалостливое чувство к себе от этих хождений по конторам и чужим квартирам.
Постояв какое-то время перед дверью, чтоб перевести дух, он позвонил.
Открывший ему Цурканов оказался невысоким толстячком, очень подвижным, суетливым, с приветливыми карими глазами. Он засеменил маленькими ножками в шлепанцах почти детского размера впереди Левина, помахиванием руки приглашая за собой.
- Ну-с, с чего начнем? - спросил Цурканов, как бы впрыгивая в кресло и указывая Левину на такое же напротив. - Ваше имя-отчество?
- Ефим Захарович... Начинать придется с самого начала, - ответил Левин и рассказал Цурканову о просьбе Анерта, о том, что уже успели выяснить.
- Кизе! Оберст Кизе! - подскочил Цурканов в кресле. - Конечно, я его помню! Я помню почти всех, кто попадал тогда в лагерную санчасть. Мне, молоденькому фельдшеру, эта публика была просто интересна, поскольку в основном состояла из старших офицеров. Многие из них люди в возрасте, в вермахт пришли, имея опыт службы еще в рейхсвере. Сволочей среди них имелось немало, но попадались и приличные люди. К ним относился и Кизе. Он неплохо говорил по-русски, не заискивал. Интересный старик. Мне он, конечно, тогда казался стариком: ему было под шестьдесят, мне едва за двадцать. Представляете! Господи, как быстро жизнь пролетела! Кизе, по-моему, был человеком интеллигентным, с чувством собственного достоинства. Почти все его соплеменники относились к нему если не с почтением, то уважительно. Даже те, с кем он жестоко спорил о национал-социализме. Он дважды лежал в санчасти подолгу: один раз с пневмонией, а второй раз с обострением холецистита...
Левин слушал многословного хозяина, не перебивая. При всей своей нелюбви к словоблудию, профессионально он любил говорунов, с ними не требовалось никаких ухищрений или наводящих вопросов, в особенности в случаях, когда шли воспоминания о молодости, в которую каждый не прочь вернуться, чтобы еще раз увидеть себя там.
- Так вот. В ту зиму они уже ходили почти все расконвоированными. Как-то поздним вечером прибегает сержант Юрка Массалитинов. Кричит: "Фельдшер, давай быстрей! На пустырь бежим! Там что-то с Кизей случилось". Я схватил сумку и вслед за ним. Примчались, смотрю лежит Кизе, на снегу кровавая лужа. Хрипит. Ах ты, господи, как сейчас все помню! Приподняли его, спрашиваем: "Что случилось? Кто вас? - Он... Иегупов... Это Иегупов... Шофер..." - И тут же потерял сознание. Фамилия эта мне запомнилась. Во-первых, не так уж часто встречающаяся, во-вторых, сама ситуация неординарная, такое врезается в память особо, ну и в-третьих, фамилию эту потом все время называли примчавшиеся особисты. Чем у них дело закончилось, не знаю. А Кизе к утру умер. Он получил две пули. Одну в легкое, другую в живот, при выходе она перебила позвоночник. Я был на вскрытии. Вот так, - закончил Цурканов и взглянул на Левина.
- Где его захоронили?
- Там, где всех их. Умирали ведь. Вы знаете, где было еврейское кладбище в Старорецке?
- Там сейчас автобусный завод.
- Совершенно верно. Так вот рядом с еврейским было небольшое кладбище для немцев-военнопленных.
- Тимур Георгиевич, а Кизе до гибели не упоминал при вас фамилию этого шофера или что-либо связанное с ним?
- Нет, никогда.
- А этот сержант, Юра Массалитинов... Его можно разыскать?
- После той истории он вскоре демобилизовался и, как говорится, из моей жизни исчез. Но не думаю, что он добавил бы что-либо еще к этому сюжету... Вы надолго во Львов?
- Нет, завтра утром улетаю.
- Остановиться есть где?
- Да, спасибо. У меня номер в гостинице "Львов".
Он не любил эту гостиницу, бездарно спроктированную и по-плебейски построенную. Останавливался в ней не раз, и всегда ее длинные низкопотолочные полутемные коридоры напоминали коридоры тюрьмы, а двери в номера вдоль них казались дверями в камеры.
В шесть часов он послушал последние известия, затем умылся, причесался и отправился вниз в ресторан поужинать. Народу еще было немного, он уселся за пустым столиком в углу. Молоденький официант, переставлявший тарелки и фужеры, безошибочно признал в Левине скромного командированного, поэтому подошел без карточки меню и сразу сказал:
- Есть лангет и жареная курица с рисом.
- Лангет.
- Что будете пить? - на всякий случай спросил официант.
- Бутылку минеральной...
Через час он поднялся к себе в номер и, не разувшись, прилег, свесив на пол ноги. Ложиться спать было еще рано, а так - лежа с закрытыми глазами, но бодрствуя, можно о чем угодно с пользой поразмышлять. Визит к Цурканову одну линию в судьбе Кизе подвел к итогу: оберст был застрелен неким Иегуповым и захоронен. Так что на главный вопрос, поставленный его племянником Анертом, Левину есть что ответить. Правда, не очень приятно будет сообщать, что место захоронения его дяди, как и прочих соотечественников Кизе, ушло под фундаменты заводских цехов, под асфальт. А вот кто таков этот Иегупов, за что он пристрелил Кизе, - на это должен ответить уже сам господин Анерт, хорошенько порывшись в дневниках своего дяди. Если, конечно, захочет. Но бюро "След" задачу, поставленную Анертом, как полагал Левин, решило, просьба-вопрос мюнхенского бизнесмена, оплаченная валютой, исполнена. На этом можно поставить точку и, спокойно вздохнув, заниматься только поисками пропавшего Георга Тюнена. Но Левин все больше склонялся к мысли, что было бы вовсе не лишним докопаться, узнать, кто таков этот Иегупов и почему он застрелил Кизе. Мотивы должны быть существенными для убийцы, и тянулись, разумеется, из очень далекого прошлого. Но имелся еще один Иегупов (однофамилец или родственник того?) приятель Георга Тюнена. Что и с чем связано, а что оборвано и нуждается в соединении? Видимо, ответ на это без Анерта получить не удастся. Но опять-таки, захочет ли Анерт, деловой человек, заниматься всей этой мутью, уже удовлетворившись знанием обстоятельств смерти дяди и места его захоронения? А что если пока не сообщать об этом Анерту, а продолжать выуживать у него куски из дневников Кизе, определив ему, что и где (в каких годах) искать? Согласится ли потянуть еще Михальченко или скажет: "Условия контракта мы выполнили? Выполнили. Пусть гонит бабки и ауфвидерзеен... Он просил что? Обстоятельства смерти и место захоронения. Ответ у нас готов. Он же не ставил условия выяснить, кто убил, да за что убил"...
Левин посмотрел на часы. Было четверть десятого. Он поднялся, вышел из гостиницы и отправился побродить по вечернему городу, вроде избыв раздумьями все свои заботы.
21
У капитана Остапчука дело шло ни шатко, ни валко. Басик исчез, проворонили. Гость его из Армении по-прежнему жил в своей "Ниве" на стоянке возле кемпинга. Случайным транспортом добирался до города и болтался по улицам, по магазинам, вертелся на Центральном рынке. Явно ждал возвращения Басика и нервничал, потому что без колес: поломавшийся трамблер с машины сняли, а склад запчастей на станции техобслуживания внезапно закрыли на ревизию. Так Остапчук договорился с директором станции, а тот, ничего не объясняя бригадирам, приказал "Нивой" не заниматься вовсе, в модуль ее не загонять - и без нее тесно от машин, пусть ждет на стоянке в кемпинге. Ориентировка на Басика была разослана во все райотделы области...
Во второй половине дня Остапчуку позвонил начальник паспортного стола:
- Максим Федорович, зайти можешь?
- А в чем дело?
- Тут один товарищ пришел. Дежурный его ко мне направил. Но, по-моему, это и тебе будет интересно.
- Ладно, сейчас поднимусь...
В кабинете у начальника паспортного стола сидел поджарый мужчина лет сорока в белой тенниске, красных спортивных брюках с белыми лампасами и в роскошных кроссовках.
- Расскажите капитану поподробней, - обратился к нему начальник паспортного стола.
Остапчук выжидательно посмотрел на визитера.
- Я из радиошколы ДОСААФ, - начал тот. - Позавчера я как начальник дистанции намечал на местности трассу. У нас должны быть республиканские соревнования "охота на лис". Сперва мы намечаем на карте, а позавчера, как говорится, вышел на местность, в рощу. Работа уже шла к концу, когда смотрю, а под кустом что-то желтое лежит. Беру - а это паспорт, видно давно пролежал, какой-то замызганный, в желтой пластиковой обложке. Знаете, специальные такие продаются, с гербом и надписью "паспорт". Дома вечером жене показал, она развернула, посмотрела на фотографию и говорит: "А я видела этого человека". - "Где?" - спрашиваю. - "Ты когда ездил на соревнования в Донецк, по телевизору несколько раз показывали его. Просили всех, кто видел его, сообщить в милицию. Ты, говорит, снеси паспорт им, может это жулик какой. Их сейчас полно". Вот я и принес.
Взяв паспорт, Остапчук открыл первую страницу и прочитал: "Тюнен Георг Францевич". Затем перелистал несколько страниц, увидел фотографию пожилого человека и его личную подпись под ней, штамп с пропиской: Энбекталдынский РОВД, ул.Жолдасбая Иманова, дом N_26.
Судя по состоянию паспорта, провалялся он долго, под дождем мок или под талой водой, и на ветерке сох и на солнышке, хорошо еще, что в пластиковую "корочку" вставлен, она влаги не боится...
- Где вы его нашли, в какой роще? - спросил Остапчук.
- Что вдоль шоссе, где старая водонапорная башня. Недалеко от нее.
- Точное место сможете вспомнить?
- А как же! И кустик тот покажу. Я всю трассу напамять знаю.
- Хорошо. Спасибо. И как с вами связаться в случае чего?
- Запишите мой адресок и телефон.
- Оформи, - кивнул Остапчук начальнику паспортного стола. - Паспорт положи куда-нибудь отдельно. Может вскоре понадобиться, - и попрощавшись, Остапчук вышел.
Спускаясь по ступенькам к себе, он уже выудил первую, лежавшую на поверхности и знакомую для таких случаев мысль: "Ограбили, убили, а паспорт выбросили... Так что, Остапчук, дохлебывать придется тебе. Вершочки сняли Михальченко и Левин, а ты будешь доскребывать котелок, пока донышко не покажется"...
Из аэропорта Левин поехал домой, позвонил жене в аптеку сообщить, что прибыл благополучно, принял душ, позавтракал и, убирая со стола посуду в мойку, решал: лечь отдохнуть, просмотреть газеты или ехать в бюро? А ехать не хотелось. Помыв посуду, он позвонил Михальченко.
- Как съездили? - спросил тот. - Удачно?
- Удачно. Я полдня побуду дома, если ничего срочного... Чего молчишь?
- Оно вроде и не срочно, но...
- Что "но"?
- Нашелся паспорт Тюнена. Его принесли в райотдел, а Остапчук дал мне, чтоб я вам показал. И еще есть бандероль вам из Москвы.
- Из Москвы? - удивился Левин.
- Да.
- Прочитай-ка обратный адрес.
- Москва, гостиница "Националь". А фамилии не разберу.
- Ладно, сейчас приеду...
Повертев паспорт, полистав его когда-то размокшие, а затем высохшие, в разводах страницы и выслушав подробный рассказ Михальченко, изложенный со слов Остапчука, Левин сказал:
- Паспорт долго провалялся. Если с момента исчезновения Тюнена, с середины апреля, то можешь подсчитать.
- Не убийство ли? Ограбили старика - и... - произнес Михальченко. - А вот где обратный билет до Алма-Аты?.. Вы много летали?
- Полетал.
- При регистрации откуда пассажиры вынимают билеты? Не обратили внимания?
- Обычно держат в паспортах. Так удобней, чтоб не рыться по карманам.
- А те, у кого паспорта вложены в такие обложечки?
- Закладывают в них на первой странице, куда вставлена и обложка паспорта.
- И я так думаю. Тем более Тюнен - аккуратный, педантичный. Не стал бы он держать паспорт в одном кармане пиджака, а билет - в другом. Если так - куда подевался билет, а, Ефим Захарович?
- Человек, выбросивший паспорт, сдал билет в кассу возврата? Это имеешь в виду? - спросил Левин.
- Не исключено. Не смотаться ли мне в агентство? У них должна храниться копия справки, которую кассирша вручает тому, кто сдает билет. В ней фамилия, имя-отчество, номер удостоверения личности или паспорта и адрес.
- Ну что ж, смотайся, чтоб совесть была спокойна. А где эта бандероль из Москвы?
- У вас на письменном столе.
- Хорошо, - Левин пошел к себе...
- Стасик! - крикнул Михальченко в раскрытое окно, выходившее во двор. - Заводи!..
Конверт был большого формата, гладкобелый, из хорошей бумаги. Вскрыв его, Левин извлек сколотые красивой голубой пластмассовой скрепкой отпечатанное на компьютере письмо от Анерта и страницы ксерокопий.
Анерт писал:
"Уважаемый господин Левин!
Господин Шоор привез мне Ваше послание. Благодарю Вас за то, что Вы так вникаете в мою просьбу. Поскольку почта в Советский Союз от нас идет очень долго, я передаю это письмо и нужные Вам документы опять с оказией: в Москву по делам своей фирмы улетает мой добрый знакомый. Он перешлет Вам уже из Москвы.
Отвечаю на Ваши вопросы. О пребывании дяди в России, в частности в Старорецке в 1918 году, я ничего не знаю. Он никогда мне об этом эпизоде в его жизни не рассказывал. Я родился в 1925 году, и, естественно, когда он ездил в Россию, меня еще не было на свете. Последний раз дядю я видел в 1939 перед польским походом, в ту пору мне было четырнадцать лет и наши разговоры с ним касались совершенно иных тем.
Ксерокопии нужных Вам дневниковых записей посылаю. В них действительно упоминаются некие Иегупов и советник доктор Клеффер.
Я улетаю по своим делам на некоторое время в Канаду. По возвращении займусь опять дневниками, поскольку, как я понял, фамилии Иегупова и советника доктора Клеффера должны обязательно упоминаться. С этим Вы согласитесь сами, прочитав бумаги, которые я прилагаю к настоящему письму.
С уважением Г.Анерт".
Первая запись Кизе начиналась с марта 1920 года. Видимо все, что имелось за 1918, 1919 годы Анерт посчитал не стоящим внимания. "Он усвоил, что мне требуется. Значит, за 1918-1919 ничего для меня не обнаружил, расценил Левин, хотя просил Анерта обратить внимание и на эти годы. - Ну что ж, поехали дальше", - он придвинул к себе ксерокопии, сделанные, как и предыдущие, с переведенного на русский язык дневникового текста:
"...Я не жалею, что моя военная карьера оборвалась. В конце-концов я инженер-строитель. Брат Энне подыскал мне хорошее место в строительной фирме, и дела мои идут неплохо: в основном строим дороги. Я снял себе небольшую двухкомнатную квартиру. Больше мне не нужно, поскольку я люблю наш сельский фамильный дом, куда в свободное время с Энне ездим, как на курорт. У нее там образцовый порядок. К моему приезду туда вечером в пятницу она у меня в кабинете и в библиотеке топит печи. От кафеля идет сухое тепло, поэтому очень уютно после слякоти и сырости городских улиц. Несмотря на то, что в Германии еще раздоры, кипение страстей и апатия, я надеюсь, все образуется. Советник доктор Клеффер очень правильно сказал: "Мы немцы, должны заниматься только своими делами. В ореховую скорлупу может уместиться лишь то ядрышко, которое в нем вызрело. Помните об этом, Аллоиз. Вы начинаете новую жизнь, вы молодожен, обустраивайте свое гнездо"...
Запись за август 1922 года:
"...Сегодня меня навестил советник доктор Клеффер. Состоялся необычный разговор. Он сказал: "Аллоиз, вы, конечно, помните директора коммерческого училища в Старорецке господина Тюнена?" Я ответил, что хорошо помню этого милого интеллигентного человека. "Так вот, - продолжал советник доктор Клеффер, - мы ему многим обязаны. Обещание, которое ему было дано ответственными людьми из Денежного переулка [в Москве в Денежном переулке, 7 с апреля 1918 года находилось германское посольство] должно быть выполнено. Я уезжаю на несколько месяцев в Вену разобраться с делами одной фармацевтической фирмы, ее унаследовал новый человек, и там какая-то юридическая путаница. В связи с моим отъездом у меня к вам просьба. В этом портфеле деньги. Их много. Вы должны, не затягивая дела, поскольку инфляция растет, купить на имя господина Франца Тюнена хороший дом где-нибудь в сельской местности. Оставшиеся деньги положите на его счет в "Витцель-банке". С господином Витцелем я уже договорился. И дайте знать об этом господину Тюнену, напишите ему в Россию". Я спросил советника доктора Клеффера, что такого особенного сделал тогда, в 1918 году, для нас господин Тюнен, чем он заслужил такое внимание с нашей стороны, и чем, собственно, занимался я, когда возил, как фельдъегерь, несколько раз с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты из Старорецка в Москву в Денежный переулок. Поразмыслив, советник доктор Клеффер ответил: "Аллоиз, сейчас еще нельзя об этом говорить. Но я обещаю вам, когда придет время, вы все узнаете. Утешайте себя тем, что все вы делали для пользы Германии"...
Запись за 1924 год:
"...Вчера меня разыскал некий господин, приехавший из России то ли по каким-то своим делам, то ли в командировку. Визит его был неслучаен. Два года назад я по просьбе советника доктора Клеффера купил у нас в деревне неплохой дом для господина Тюнена и открыл в "Витцель-банке" счет на его имя, куда положил оставшиеся деньги. Тогда же я сообщил об этом господину Тюнену, написав ему в Старорецк. Но он мне не ответил. И вот, спустя два года пришел ответ, да и то не по почте - его вручил мне этот русский, приехавший по каким-то делам на несколько недель в Германию. В письме Тюнен сообщает, что он благодарен, но что воспользоваться сейчас этим не имеет возможности, мешают какие-то серьезные обстоятельства. Из намека я понял, что выехать с семьей в Германию на постоянное местожительство пока что нет реальной возможности... Все это следовало бы сообщить советнику доктору Клефферу, но он, уехав в Вену два года назад, больше не появлялся, адреса своего мне не сообщил, в здешней адвокатской конторе, где он работал, дать адрес кому-то отказались"...
Теперь Левин понял, откуда привалило наследство Георгу Тюнену, о котором он сообщал Иегупову в письме, провалявшемся на почте несколько месяцев, и попавшем затем к Остапчуку. За что так щедро поблагодарили Франца Тюнена люди из германского посольства в Москве, чьим эмиссаром в Старорецке являлся молодой тогда офицер Алоиз Кизе, какова была его миссия в одном из губернских городов Украины? Ломать голову над этим было бессмысленно, если даже сам автор дневниковых записей толком ничего не знал, кроме того, что как фельдъегерь возил из Старорецка с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты в Москву... Анерту, конечно, надо сообщить, что его послание получено, и в этом письме подкрепить желание Анерта, пока ему не расхотелось, покопаться в дневниках дядюшки за последующие годы.
Левин сел было за пишущую машинку, но вошел Михальченко.
- Ну что? - Левин повернул к нему голову.
- В агентстве никаких следов этого билета нет.
- Значит все. Пустой номер, - Левин стал закладывать лист бумаги в каретку.
- Не совсем, Ефим Захарович.
- Как это понимать?
- Сел я в машину, едем домой. Стасик молчит, крутит баранку, а я себе думаю.
- И что ты надумал путнего?
- А что, если этот билет был похищен в день отлета? Значит сдавать его отправились не в городское агентство, а в кассу прямо в аэропорту.
- Резонно.
- И я поехал туда. Зашел в линейный отдел к ребятам. Все старые знакомые. Растолковал, что к чему.
- Короче.
- А короче - билет сдал Касперский Зиновий Данилович.
- Это кто же такой?
- Будем узнавать, - Михальченко потянулся к телефону, набрал номер, затем дал отбой и набрал другой. - Володя? Здорово!.. Михальченко... Ничего, все в норме... Ты, говорят, капитана получил? Поздравляю... Слушай, мне очень нужно установить одного человека. Выручи... Записывай: Касперский Зиновий Данилович, улица Ковпака, десять, квартира десять. Паспорт номер... - и он продиктовал. - Я тебе перезвоню...
- Вот копия справки из аэропорта, - положив трубку, Михальченко протянул бумажку Левину. - Дали под честное слово, что возвращу. Удержали с этого Касперского двадцать пять процентов. Это значит, что билет был сдан менее чем за три часа до вылета. Есть над чем поразмыслить?
- А что если он просто нашел билет? - сказал Левин.
- Вполне возможно, что Касперский нам так и скажет. Но порядочный человек в таком случае сдает его сотрудникам аэропорта, но не как возврат, а безвозмездно, так сказать.
- Тоже логично.
- Экзаменуете?
- Размышляю вслух.
- От кого бандероль, Ефим Захарович?
- От Анерта.
- Что-нибудь новое?
- Кое-что имеется. Потом расскажу.
Михальченко вышел. Левин принялся клевать двумя пальцами по клавиатуре.
Дети купали внука. Левин с женой смотрели по телевизору какое-то кино о медиках. Фильм был банальный, семилетней давности; финал его стал известен через пятнадцать минут после начала. Но делать было нечего, Левин смотрел, как врачи склонялись над операционным столом, как улыбающаяся добрая пожилая санитарка врачевала нежным словом больного, лежавшего в двухместной палате в изумительно чистой несмятой постели; как в диспетчерской станции скорой помощи принимали вызовы и тут же машины с красными крестами и мигалками неслись по ночным улицам...
"То, что Тюнен был в Старорецке, почти доказано. Паспорт есть, а человека нет, - размышлял Левин, глядя на экран, где в этот момент, взвизгивая на поворотах и моргая мигалкой, мчалась машина скорой помощи. Мы проверили гостиницы, морги, больницы. Безрезультатно. Но где-то же он обитал эти четыре дня, старый, больной! На частной квартире? Может быть, кроме Иегупова, у него в Старорецке имелись еще знакомые? Почему бы и нет! Он когда-то жил здесь... "Рафик" скорой помощи остановился у подъезда, выскочили врач и санитар с чемоданами... Но что-то с Тюненом случилось. Что случилось? Заболел? Хозяева испугались, возможно, вызвали скорую, но не госпитализировали? А он внезапно умер? У хозяев еще больший испуг, переполох и... паспорт есть, а Тюнен исчез. Скорая помощь! Вот куда мы забыли заглянуть!" - Левин встал, набрал домашний номер Михальченко.
- Иван, это Левин. Чем занят?
- Телик смотрю.
- Кино?
- Да.
- О врачах?
- Да.
- А мы ведь "скорую" не проверили.
- В каком смысле? - не понял Михальченко.
- Тюнен. Гостиницы, больницы, морги - проверили. А если он жил где-нибудь на частной квартире? Каназов написал: тяжелая форма диабета, инсулинозависимый. Что если приступ со смертельным исходом, да еще на частной квартире? Дальше фантазируй, что могло последовать.
- Хорошо, завтра займусь.
- С утра. Будь здоров. - Опустив трубку, Левин сел спокойно досматривать фильм, скептически трезво подумав при этом: "А может все это чушь, что я сейчас нагородил, и зря помешал Михальченко наслаждаться фильмом?!."
Так закончился день.
22
К полудню следующего дня Михальченко имел уже данные о человеке, сдавшем билет Тюнена в кассу аэропорта: Касперский Зиновий Данилович, тридцать седьмого года рождения, водитель из 2-го таксопарка.
- Надо с ним повидаться, - сказал Левин. - У тебя кто-нибудь есть там?
- Я ведь опер, Ефим Захарович, с таксистами приходилось дружить, - он взялся за телефон.
Глядя на веселое возбуждение Михальченко, Левин усмешливо подумал: "Почуял, раздразнило ему нюх, вцепился".
- Вячеслав Ильич? Здравствуйте! Михальченко... Тот самый... Как жизнь? Сочувствую... - выстреливал словами Михальченко. - Дело у меня небольшое: Зиновий Данилович Касперский работает у вас?.. Что за мужик? Так... Так... Нет, просто повидать его надо... Можно у меня: улица Коцюбинского, пять. Там вывеска "Сыскное бюро "След"... Буду ждать... Спасибо...