Счастье зэка было сильно омрачено, когда он ступил в коридор и увидел сразу два нацеленных на него автомата. Не успел он и рта раскрыть, чтобы крикнуть собратьям об опасности, как его прошили сразу полдюжины пуль. Они отбросили его к стене, и он, прежде чем упасть, сбил с нее фанерный стенд с плакатами о профилактике туберкулеза. Который, впрочем, этому сидельцу уже не грозил.
Стенд и мертвое тело упали вовсе не беззвучно. Но здесь и без того было шумно. Вдобавок снизу то и дело грохотали выстрелы – это засевшие за баррикадами ублюдки постреливали в солдат, мешая им перейти в новое наступление.
Куда спешил приконченный нами бунтарь, выяснилось, когда мы, проверив последние палаты – в них также было пусто – и подобрав с пола пакаль-маяк, дошли до лестницы. Оставив Гробика наблюдать за ней, я и остальные направились к ординаторской и процедурным. Именно оттуда раздавались громкие удары и яростная брань. Причем брань не только мужская, но и женская.
Да, нам не послышалось: женщина не визжала, не кричала от боли, не умоляла пощадить ее и не звала на помощь. Она бранилась так, что, если бы ее голос не звучал приглушенно – похоже, он доносился из-за двери, – эта сквернословка переорала бы десяток уголовников.
Сколько их буянило в ординаторской, считать было некогда. Любой из них мог выглянуть в коридор, увидеть нас и лишить нашу атаку внезапности. Я знаками приказал команде действовать по стандартному в таких случаях сценарию зачистки, а затем поднял вверх кулак с двумя разогнутыми пальцами. Потом согнул один, за ним – второй и, завершив короткий предстартовый отсчет, дал отмашку к действию…
Чтобы расстрелять противников, находящихся в комнате, необязательно врываться в нее. Особенно, если велик риск, что у них может быть оружие. Я встал у одного косяка, Бледный, присев на колено, занял позицию у другого. После чего, просунув стволы крест-накрест в дверной проем, мы с майором получили возможность разом усеять пулями всю комнату. Шейх и Крупье остались на прикрытии, следя, чтобы нас не атаковали из процедурных; их мы, дабы преждевременно себя не рассекретить, еще не успели осмотреть.
Один из заключенных, пытавшихся выломать дверь в подсобку ординаторской, заметил мельтешение у входа и заорал, но было поздно. В ограниченном, безвыходном пространстве шансов укрыться от автоматных очередей у семерых противников не было. Они это тоже быстро поняли. И бросились на нас в отчаянной попытке спастись, размахивая тем оружием, какое было у них в руках.
Трех из них мы прикончили еще до того, как сидельцы сорвались с места. Остальные успели оказать сопротивление. Рядом со мной врезалась в косяк брошенная в нас стальная вешалка. А Бледный точно получил бы по голове креслом, если бы не уложил метателя мебели раньше, чем тот швырнул свой снаряд, поэтому он до майора попросту не долетел. Наиболее опасным оказался уголовник, размахивающий увесистой трубой. На пороге неминуемой гибели он впал в такой раж, что, даже словив грудью несколько пуль, продолжал с воплем бежать к двери. И добежал! Правда, огреть кого-либо трубой у него уже не вышло, но он все-таки смог, разогнавшись, вытолкнуть меня из дверного проема.
Не успев отпрыгнуть, я потерял равновесие и растянулся поперек коридора. Упавший следом за мной мертвец придавил мне ноги, и не уложи Бледный оставшихся бунтарей, они бы точно до меня дотянулись. После чего майор собрался помочь мне подняться, но его внезапно отвлекли более важные дела – из процедурных на шум выскочили новые враги. И не только из процедурных. Одновременно с этим у лестницы загромыхал «SRM». Со второго на третий этаж к врагам спешило подкрепление, и мы могли лишь догадываться, насколько серьезное.
Не проморгав атаку с тыла, Крупье пристрелил первого из нападавших прямо в дверях процедурной, и это задержало противника, бежавшего следом. В руках у него был аргумент посерьезнее – «калашников». Заметив это, Крупье и шейх живо отскочили в процедурную напротив, чтобы не напороться на вражескую очередь. Она загрохотала, едва мертвый приятель автоматчика рухнул ему под ноги. Стреляя по двери, куда скрылись его цели, он выбежал в коридор… и в ту же секунду лишился головы, которую снес ему Бледный.
Проверяя, не остались ли в том помещении еще враги, майор заглянул туда, но там больше никого не было. Зато прямо надо мной в этот миг навис обнаженный по пояс, расписанный татуировками и изрыгающий проклятья мордоворот. У него в руках была стойка из-под капельницы, которой он явно решил размозжить мне череп. И размозжил бы, не направь я в его сторону ствол автомата и не спусти курок. Выпущенная почти в упор очередь продырявила противнику оба бедра, и он, продолжая вопить, упал на пол рядом со мной.
Я выпустил из автомата последние патроны, но мой раненый враг тоже не мог драться, лежа, длинной железной палкой. Однако у него было припасено и другое оружие – ампутационный нож, который он выхватил из-за голенища кирзового сапога. Превозмогая боль, мордоворот решительно пополз ко мне, собираясь, очевидно, дотянуться ножом до моего горла. И то, что я перестал стрелять, здорово его подбодряло.
Впрочем, не он один был такой запасливый. Менять автоматный магазин мне было некогда. Да и незачем. Чтобы дотянуться до набедренной кобуры и достать оттуда «зиг-зауэр», мне потребовалось гораздо меньше времени.
Глаза готового пустить в ход нож врага расширились, и в них появилась прямо-таки детская обида, когда он заглянул в дуло нацеленного на него пистолета. Это выражение так и застыло на лице ублюдка после того, как он, заполучив во лбу дырку, откинулся на спину и устремил немигающий взор в потолок. А я выдернул наконец ноги из-под придавившего их трупа и, не опуская пистолета, огляделся. Если сейчас на меня накинется еще один бунтарь, он успеет сделать лишь шаг. А потом уляжется рядом со своими корешами с такими же аккуратными дырочками в теле…
Уголовник с ампутационным ножом оказался последним нашим противником на третьем этаже. Неизвестно, сколько их обитало на втором, но пока Гробик их вполне успешно сдерживал. Несколько зарядов картечи и одна брошенная вниз граната охладили пыл рвущихся сюда зэков. Они вовсе не горели желанием лезть грудью на пули, когда их еще не окончательно прижали к стенке. Тем более что мы, сделав полдела, взяли тайм-аут и тоже не шли пока на штурм последнего бунтарского оплота. Прежде чем снова рисковать, следовало выяснить, на каком этаже валяется пакаль. И если на этом, то дальше нам прорываться попросту не имело смысла.
Солдаты на первом этаже понятия не имели, что за бой шел наверху. И продолжали оставаться на своих позициях, поскольку из-за баррикад по-прежнему стреляли. А мы, удостоверившись, что все противники мертвы, направились к месту, на которое указывала отметка на дескане.
Если пакаль все-таки здесь, он лежит в подсобном помещении ординаторской. Там, куда рвались бунтари и откуда раздавались женские крики. Дверь в подсобку оказалась на удивление крепкой и запиралась изнутри довольно основательно. Видимо, так было устроено специально, чтобы в случае бунта заключенных медсестры и врачи могли воспользоваться подсобкой в качестве убежища. Сегодня весь персонал санитарной части успел, судя по всему, эвакуироваться, и лишь одна нерасторопная дамочка по какой-то причине не смогла этого сделать. Хотя если вспомнить, как многоэтажно и отчаянно она сквернословила, с трудом верилось, что это медсестра.
Но если не она, тогда кто?
Глянув в заделанное армированным стеклом, растрескавшееся от ударов дверное окошечко, мы никого не обнаружили. В двери и стене имелись пулевые отверстия, которые, возможно, объясняли, почему молчит пленница. Зэки не причинили ей вреда. Зато мы навредили тут всем без исключения – и правым и виноватым.
Издержки войны…
– Эй, сестричка! – Бледный требовательно постучал в дверь. – Если жива, открывай! Все закончилось! Преступники уничтожены, ты свободна!
– Слава богу! Ну наконец-то! А я уж думала, никто за мной не придет! – раздался из-за двери взволнованный голос, после чего нам на глаза показалась сама потерпевшая. Она действительно лежала на полу. Но была цела и невредима, поскольку, когда раздалась стрельба, без подсказок догадалась, как ей уберечься от шальных пуль.
Сообразительная девка, что ни говори.
Дверь отворилась, и нашим взорам предстала невысокая миловидная брюнетка лет тридцати, одетая в зеленый хирургический костюм. Шокированной до полусмерти она не выглядела. Сестричка оказалась весьма храброй, в чем мы уже убедились по ее грамотному поведению под огнем.
– Спасибо вам огромное, господа военные! – поблагодарила она нас и даже попыталась улыбнуться. – Ну, раз все в порядке, тогда я, пожалуй, пойду, хорошо?
И продолжая испуганно улыбаться, стала бочком пробираться между нами и валяющимися на полу трупами к выходу.
– Погоди, красавица, не торопись, – придержал ее за плечо Бледный. – Там, на нижних этажах, еще не всех ублюдков перестреляли. Лучше посиди здесь, пока наши всю больницу не зачистят.
– Да… я поняла, спасибо, – закивала брюнетка. – Я… так и сделаю. Только пойду в какую-нибудь палату. Просто здесь так много крови, и порохом воняет, а у меня голова кружится.
– Ладно, иди, – махнул я ей рукой, не видя смысла задерживать бывшую пленницу. – И не пугайся: там, в холле, громила с большой пушкой – это наш человек, а не уголовник.
В дверях сестричка еще раз нам улыбнулась и, помахав ручкой, скрылась. А мы с Крупье вошли в подсобку и вновь обратились к дескану, уточняя, где может лежать пакаль.
– Что за простипома, мать ее?! – вырвалось у капитана, когда мы с ним взглянули на приборный дисплей. – Какого хрена здесь творится?!
– Вот сучка! – не сдержался и я. – Да ведь она свистнула наш пакаль!
И действительно, отметка на мониторе, что до этого оставалась неподвижной, теперь стремительно от нас удалялась. Судя по направлению ее движения – как раз по больничному коридору.
Я кинулся к выходу из ординаторской и, высунувшись в дверь, прокричал:
– Гробик! Задержи девку!
Однако было поздно. Фигура в зеленой больничной одежде уже миновала холл и мелькала в противоположном конце коридора. Гробику оставалось разве что подобно мне заорать ей вслед, поскольку он не мог бросить ответственный пост. Сестричка на его окрик даже не обернулась, а припустила быстрее и вскоре завернула за угол. Туда, где в отходящем от коридора маленьком «аппендиксе» был оборудован лаз на крышу и приделанная к нему лестница.
– Врет, не уйдет! – злорадно крикнул Бледный, когда мы, покинув ординаторскую, рванули в погоню за беглянкой. – Стерва думает, что мы проникли сюда через крышу, и хочет сбежать от нас той же дорогой. Хрена ей лысого, а не пакаль!
Майор не ошибся. Когда мы вчетвером ворвались в тот закуток, сестричка уже убедилась, что люк по-прежнему заперт и что ей от нас не уйти. Она стояла, повернувшись к нам лицом, и, подняв руки вверх, примирительно улыбалась. Страха она все так же не выказывала. Вместо страха в настороженном взгляде загадочной особы читалось, скорее, любопытство. И еще – искорки азарта. Она как будто играла с нами и вовсе не считала себя проигравшей, хотя мы и загнали ее в угол.
– Пакаль! – потребовал я, протягивая руку, а другой целясь в незнакомку из автомата. – Живо!
– Хрена с два! – с вызовом ответила она, при этом глаза ее загорелись еще сильнее. – Я первая нашла эту железку! Она – моя!
Вместо ответа я спустил курок. Короткая автоматная очередь вспорола покрытый линолеумом, деревянный пол прямо у ног сестрички. Взвизгнув, она в испуге отпрянула и уперлась спиной в лестницу. После чего судорожно сглотнула и затараторила:
– Ладно, ладно, успокойтесь! Все, теперь вижу, у кого тут пушки и железные яйца! А я кто? Я – никто, и звать меня никак! И вообще, чихать я на всех вас хотела!
– Пакаль! Или свинцовый педикюр! Что выбираешь? – вновь обратился я к упрямице, продолжая держать на мушке ее ступни. Можно было, конечно, не заниматься ерундой, а просто двинуть ей по голове прикладом и забрать пакаль силой. Вот только всех нас терзало любопытство, откуда вообще взялась эта девица, и каким образом она узнала, что ей в руки попал действительно ценный предмет. Бесспорно, что ей есть, о чем нам рассказать. А значит, оглушать ее и причинять ей боль будет неразумно. Хватит и простого запугивания.
– Да нате, подавитесь! – фыркнула брюнетка и, вытащив из кармана артефакт, брезгливым жестом сунула его мне в ладонь. – Не больно-то он мне и нужен!
Пакаль действительно оказался зеркальным. В этот раз рисунок на нем не вызвал у меня никаких ассоциаций, как бывало прежде: расставившая руки в стороны, человеческая фигура, вокруг которой вились языки пламени. Горящий человек? Непохоже, чтобы он агонизировал. А значит, это, скорее всего, не человек, а какой-то демон, пусть и без демонических атрибутов вроде хвоста, рогов и крыльев.
Однако сейчас меня больше интересовал не рисунок на пакале и даже не он сам, а загадочная особа, у которой мы его отобрали.
– Ты ведь не медсестра, верно? – спросил я у нашей пленницы. – Будь ты ею, тебя бы эвакуировали с остальным персоналом. Для охотницы за пакалями ты тоже чересчур странная. И кто ты такая, черт тебя побери?
– Вы и сами не слишком похожи на военных, – огрызнулась брюнетка. – А конкретно твою рожу я где-то раньше видела. И точно не в телепередаче «На службе отечеству».
– Полагаю, я знаю, кто эта мадемуазель, – неожиданно осенило Бледного. – Я тут на одну любопытную комнатку наткнулся, когда мы палаты зачищали. Вроде камеры-одиночки, только вещички в ней разбросаны не мужские, а женские. Готов поспорить, что, если я сейчас принесу оттуда расческу и мы сравним застрявшие в ней волосики с волосами этой бестии, совпадение будет стопроцентным.
– Нет, вы посмотрите, какой любознательный мальчик! – съязвила «бестия», но настороженности в ее глазах стало больше. – А в ящике с нижним бельем ты там случайно не порылся? Обнюхать меня не желаешь?
– И пороюсь, и обнюхаю, если понадобится, – ничуть не смутился Бледный. – Только зачем? И ежу ясно, кто ты такая. Мотала срок в женской колонии где-то неподалеку, а сюда угодила, видимо, из-за болезни, которую врачи вашей санчасти не смогли вылечить. А как началась заваруха, ты тоже решила дать деру, переодевшись под шумок в медсестру. Однако местные зэки так сильно к тебе привязались, что просто не захотели тебя отпускать, пока ты не приласкаешь каждого из них на прощанье.
Стенд и мертвое тело упали вовсе не беззвучно. Но здесь и без того было шумно. Вдобавок снизу то и дело грохотали выстрелы – это засевшие за баррикадами ублюдки постреливали в солдат, мешая им перейти в новое наступление.
Куда спешил приконченный нами бунтарь, выяснилось, когда мы, проверив последние палаты – в них также было пусто – и подобрав с пола пакаль-маяк, дошли до лестницы. Оставив Гробика наблюдать за ней, я и остальные направились к ординаторской и процедурным. Именно оттуда раздавались громкие удары и яростная брань. Причем брань не только мужская, но и женская.
Да, нам не послышалось: женщина не визжала, не кричала от боли, не умоляла пощадить ее и не звала на помощь. Она бранилась так, что, если бы ее голос не звучал приглушенно – похоже, он доносился из-за двери, – эта сквернословка переорала бы десяток уголовников.
Сколько их буянило в ординаторской, считать было некогда. Любой из них мог выглянуть в коридор, увидеть нас и лишить нашу атаку внезапности. Я знаками приказал команде действовать по стандартному в таких случаях сценарию зачистки, а затем поднял вверх кулак с двумя разогнутыми пальцами. Потом согнул один, за ним – второй и, завершив короткий предстартовый отсчет, дал отмашку к действию…
Чтобы расстрелять противников, находящихся в комнате, необязательно врываться в нее. Особенно, если велик риск, что у них может быть оружие. Я встал у одного косяка, Бледный, присев на колено, занял позицию у другого. После чего, просунув стволы крест-накрест в дверной проем, мы с майором получили возможность разом усеять пулями всю комнату. Шейх и Крупье остались на прикрытии, следя, чтобы нас не атаковали из процедурных; их мы, дабы преждевременно себя не рассекретить, еще не успели осмотреть.
Один из заключенных, пытавшихся выломать дверь в подсобку ординаторской, заметил мельтешение у входа и заорал, но было поздно. В ограниченном, безвыходном пространстве шансов укрыться от автоматных очередей у семерых противников не было. Они это тоже быстро поняли. И бросились на нас в отчаянной попытке спастись, размахивая тем оружием, какое было у них в руках.
Трех из них мы прикончили еще до того, как сидельцы сорвались с места. Остальные успели оказать сопротивление. Рядом со мной врезалась в косяк брошенная в нас стальная вешалка. А Бледный точно получил бы по голове креслом, если бы не уложил метателя мебели раньше, чем тот швырнул свой снаряд, поэтому он до майора попросту не долетел. Наиболее опасным оказался уголовник, размахивающий увесистой трубой. На пороге неминуемой гибели он впал в такой раж, что, даже словив грудью несколько пуль, продолжал с воплем бежать к двери. И добежал! Правда, огреть кого-либо трубой у него уже не вышло, но он все-таки смог, разогнавшись, вытолкнуть меня из дверного проема.
Не успев отпрыгнуть, я потерял равновесие и растянулся поперек коридора. Упавший следом за мной мертвец придавил мне ноги, и не уложи Бледный оставшихся бунтарей, они бы точно до меня дотянулись. После чего майор собрался помочь мне подняться, но его внезапно отвлекли более важные дела – из процедурных на шум выскочили новые враги. И не только из процедурных. Одновременно с этим у лестницы загромыхал «SRM». Со второго на третий этаж к врагам спешило подкрепление, и мы могли лишь догадываться, насколько серьезное.
Не проморгав атаку с тыла, Крупье пристрелил первого из нападавших прямо в дверях процедурной, и это задержало противника, бежавшего следом. В руках у него был аргумент посерьезнее – «калашников». Заметив это, Крупье и шейх живо отскочили в процедурную напротив, чтобы не напороться на вражескую очередь. Она загрохотала, едва мертвый приятель автоматчика рухнул ему под ноги. Стреляя по двери, куда скрылись его цели, он выбежал в коридор… и в ту же секунду лишился головы, которую снес ему Бледный.
Проверяя, не остались ли в том помещении еще враги, майор заглянул туда, но там больше никого не было. Зато прямо надо мной в этот миг навис обнаженный по пояс, расписанный татуировками и изрыгающий проклятья мордоворот. У него в руках была стойка из-под капельницы, которой он явно решил размозжить мне череп. И размозжил бы, не направь я в его сторону ствол автомата и не спусти курок. Выпущенная почти в упор очередь продырявила противнику оба бедра, и он, продолжая вопить, упал на пол рядом со мной.
Я выпустил из автомата последние патроны, но мой раненый враг тоже не мог драться, лежа, длинной железной палкой. Однако у него было припасено и другое оружие – ампутационный нож, который он выхватил из-за голенища кирзового сапога. Превозмогая боль, мордоворот решительно пополз ко мне, собираясь, очевидно, дотянуться ножом до моего горла. И то, что я перестал стрелять, здорово его подбодряло.
Впрочем, не он один был такой запасливый. Менять автоматный магазин мне было некогда. Да и незачем. Чтобы дотянуться до набедренной кобуры и достать оттуда «зиг-зауэр», мне потребовалось гораздо меньше времени.
Глаза готового пустить в ход нож врага расширились, и в них появилась прямо-таки детская обида, когда он заглянул в дуло нацеленного на него пистолета. Это выражение так и застыло на лице ублюдка после того, как он, заполучив во лбу дырку, откинулся на спину и устремил немигающий взор в потолок. А я выдернул наконец ноги из-под придавившего их трупа и, не опуская пистолета, огляделся. Если сейчас на меня накинется еще один бунтарь, он успеет сделать лишь шаг. А потом уляжется рядом со своими корешами с такими же аккуратными дырочками в теле…
Уголовник с ампутационным ножом оказался последним нашим противником на третьем этаже. Неизвестно, сколько их обитало на втором, но пока Гробик их вполне успешно сдерживал. Несколько зарядов картечи и одна брошенная вниз граната охладили пыл рвущихся сюда зэков. Они вовсе не горели желанием лезть грудью на пули, когда их еще не окончательно прижали к стенке. Тем более что мы, сделав полдела, взяли тайм-аут и тоже не шли пока на штурм последнего бунтарского оплота. Прежде чем снова рисковать, следовало выяснить, на каком этаже валяется пакаль. И если на этом, то дальше нам прорываться попросту не имело смысла.
Солдаты на первом этаже понятия не имели, что за бой шел наверху. И продолжали оставаться на своих позициях, поскольку из-за баррикад по-прежнему стреляли. А мы, удостоверившись, что все противники мертвы, направились к месту, на которое указывала отметка на дескане.
Если пакаль все-таки здесь, он лежит в подсобном помещении ординаторской. Там, куда рвались бунтари и откуда раздавались женские крики. Дверь в подсобку оказалась на удивление крепкой и запиралась изнутри довольно основательно. Видимо, так было устроено специально, чтобы в случае бунта заключенных медсестры и врачи могли воспользоваться подсобкой в качестве убежища. Сегодня весь персонал санитарной части успел, судя по всему, эвакуироваться, и лишь одна нерасторопная дамочка по какой-то причине не смогла этого сделать. Хотя если вспомнить, как многоэтажно и отчаянно она сквернословила, с трудом верилось, что это медсестра.
Но если не она, тогда кто?
Глянув в заделанное армированным стеклом, растрескавшееся от ударов дверное окошечко, мы никого не обнаружили. В двери и стене имелись пулевые отверстия, которые, возможно, объясняли, почему молчит пленница. Зэки не причинили ей вреда. Зато мы навредили тут всем без исключения – и правым и виноватым.
Издержки войны…
– Эй, сестричка! – Бледный требовательно постучал в дверь. – Если жива, открывай! Все закончилось! Преступники уничтожены, ты свободна!
– Слава богу! Ну наконец-то! А я уж думала, никто за мной не придет! – раздался из-за двери взволнованный голос, после чего нам на глаза показалась сама потерпевшая. Она действительно лежала на полу. Но была цела и невредима, поскольку, когда раздалась стрельба, без подсказок догадалась, как ей уберечься от шальных пуль.
Сообразительная девка, что ни говори.
Дверь отворилась, и нашим взорам предстала невысокая миловидная брюнетка лет тридцати, одетая в зеленый хирургический костюм. Шокированной до полусмерти она не выглядела. Сестричка оказалась весьма храброй, в чем мы уже убедились по ее грамотному поведению под огнем.
– Спасибо вам огромное, господа военные! – поблагодарила она нас и даже попыталась улыбнуться. – Ну, раз все в порядке, тогда я, пожалуй, пойду, хорошо?
И продолжая испуганно улыбаться, стала бочком пробираться между нами и валяющимися на полу трупами к выходу.
– Погоди, красавица, не торопись, – придержал ее за плечо Бледный. – Там, на нижних этажах, еще не всех ублюдков перестреляли. Лучше посиди здесь, пока наши всю больницу не зачистят.
– Да… я поняла, спасибо, – закивала брюнетка. – Я… так и сделаю. Только пойду в какую-нибудь палату. Просто здесь так много крови, и порохом воняет, а у меня голова кружится.
– Ладно, иди, – махнул я ей рукой, не видя смысла задерживать бывшую пленницу. – И не пугайся: там, в холле, громила с большой пушкой – это наш человек, а не уголовник.
В дверях сестричка еще раз нам улыбнулась и, помахав ручкой, скрылась. А мы с Крупье вошли в подсобку и вновь обратились к дескану, уточняя, где может лежать пакаль.
– Что за простипома, мать ее?! – вырвалось у капитана, когда мы с ним взглянули на приборный дисплей. – Какого хрена здесь творится?!
– Вот сучка! – не сдержался и я. – Да ведь она свистнула наш пакаль!
И действительно, отметка на мониторе, что до этого оставалась неподвижной, теперь стремительно от нас удалялась. Судя по направлению ее движения – как раз по больничному коридору.
Я кинулся к выходу из ординаторской и, высунувшись в дверь, прокричал:
– Гробик! Задержи девку!
Однако было поздно. Фигура в зеленой больничной одежде уже миновала холл и мелькала в противоположном конце коридора. Гробику оставалось разве что подобно мне заорать ей вслед, поскольку он не мог бросить ответственный пост. Сестричка на его окрик даже не обернулась, а припустила быстрее и вскоре завернула за угол. Туда, где в отходящем от коридора маленьком «аппендиксе» был оборудован лаз на крышу и приделанная к нему лестница.
– Врет, не уйдет! – злорадно крикнул Бледный, когда мы, покинув ординаторскую, рванули в погоню за беглянкой. – Стерва думает, что мы проникли сюда через крышу, и хочет сбежать от нас той же дорогой. Хрена ей лысого, а не пакаль!
Майор не ошибся. Когда мы вчетвером ворвались в тот закуток, сестричка уже убедилась, что люк по-прежнему заперт и что ей от нас не уйти. Она стояла, повернувшись к нам лицом, и, подняв руки вверх, примирительно улыбалась. Страха она все так же не выказывала. Вместо страха в настороженном взгляде загадочной особы читалось, скорее, любопытство. И еще – искорки азарта. Она как будто играла с нами и вовсе не считала себя проигравшей, хотя мы и загнали ее в угол.
– Пакаль! – потребовал я, протягивая руку, а другой целясь в незнакомку из автомата. – Живо!
– Хрена с два! – с вызовом ответила она, при этом глаза ее загорелись еще сильнее. – Я первая нашла эту железку! Она – моя!
Вместо ответа я спустил курок. Короткая автоматная очередь вспорола покрытый линолеумом, деревянный пол прямо у ног сестрички. Взвизгнув, она в испуге отпрянула и уперлась спиной в лестницу. После чего судорожно сглотнула и затараторила:
– Ладно, ладно, успокойтесь! Все, теперь вижу, у кого тут пушки и железные яйца! А я кто? Я – никто, и звать меня никак! И вообще, чихать я на всех вас хотела!
– Пакаль! Или свинцовый педикюр! Что выбираешь? – вновь обратился я к упрямице, продолжая держать на мушке ее ступни. Можно было, конечно, не заниматься ерундой, а просто двинуть ей по голове прикладом и забрать пакаль силой. Вот только всех нас терзало любопытство, откуда вообще взялась эта девица, и каким образом она узнала, что ей в руки попал действительно ценный предмет. Бесспорно, что ей есть, о чем нам рассказать. А значит, оглушать ее и причинять ей боль будет неразумно. Хватит и простого запугивания.
– Да нате, подавитесь! – фыркнула брюнетка и, вытащив из кармана артефакт, брезгливым жестом сунула его мне в ладонь. – Не больно-то он мне и нужен!
Пакаль действительно оказался зеркальным. В этот раз рисунок на нем не вызвал у меня никаких ассоциаций, как бывало прежде: расставившая руки в стороны, человеческая фигура, вокруг которой вились языки пламени. Горящий человек? Непохоже, чтобы он агонизировал. А значит, это, скорее всего, не человек, а какой-то демон, пусть и без демонических атрибутов вроде хвоста, рогов и крыльев.
Однако сейчас меня больше интересовал не рисунок на пакале и даже не он сам, а загадочная особа, у которой мы его отобрали.
– Ты ведь не медсестра, верно? – спросил я у нашей пленницы. – Будь ты ею, тебя бы эвакуировали с остальным персоналом. Для охотницы за пакалями ты тоже чересчур странная. И кто ты такая, черт тебя побери?
– Вы и сами не слишком похожи на военных, – огрызнулась брюнетка. – А конкретно твою рожу я где-то раньше видела. И точно не в телепередаче «На службе отечеству».
– Полагаю, я знаю, кто эта мадемуазель, – неожиданно осенило Бледного. – Я тут на одну любопытную комнатку наткнулся, когда мы палаты зачищали. Вроде камеры-одиночки, только вещички в ней разбросаны не мужские, а женские. Готов поспорить, что, если я сейчас принесу оттуда расческу и мы сравним застрявшие в ней волосики с волосами этой бестии, совпадение будет стопроцентным.
– Нет, вы посмотрите, какой любознательный мальчик! – съязвила «бестия», но настороженности в ее глазах стало больше. – А в ящике с нижним бельем ты там случайно не порылся? Обнюхать меня не желаешь?
– И пороюсь, и обнюхаю, если понадобится, – ничуть не смутился Бледный. – Только зачем? И ежу ясно, кто ты такая. Мотала срок в женской колонии где-то неподалеку, а сюда угодила, видимо, из-за болезни, которую врачи вашей санчасти не смогли вылечить. А как началась заваруха, ты тоже решила дать деру, переодевшись под шумок в медсестру. Однако местные зэки так сильно к тебе привязались, что просто не захотели тебя отпускать, пока ты не приласкаешь каждого из них на прощанье.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента