Страница:
Продолжая браниться, я застегнул ширинку и, хмуро косясь на злополучное окно, поднялся на ноги. Даже когда на последнем турнире моя команда не вошла в тройку финалистов, я не испытывал столь глубокого стыда. Хотелось порвать мерзавца-соседа пополам и долго-долго втаптывать в землю его внутренности. Хотелось причинить ему еще много страданий, но в действительности я не мог даже плюнуть в его сторону. Не только потому, что считал себя культурным человеком (о вышеупомянутом инциденте умолчим – зов природы, исключительный случай) Просто сосед был в моем позоре совершенно не виноват. Что бы ни сверкало в его окне, это мои поступки выглядели по-идиотски, а оправдания им звучали бы еще глупее.
Существовал, правда, малоутешительный шанс, что вытворяемые мной глупости остались незамеченными в доме напротив. Но надежда на это растаяла уже через несколько секунд Я с огорчением наблюдал, как окно, в котором только что сверкали блики, отворяется. Старинное двустворчатое окно с открывающейся вручную рамой! Меня это заинтриговало: я был наслышан историй о чокнутых любителях пыльного антиквариата, но вживую они мне пока не попадались. А тут вдруг выяснилось, что один из них проживает у меня прямо под боком.
Вот ведь как порой случается отгороженные от Привычного Старого Мира ландшафт-проекторами и силовыми куполами, мы практически ничего не знали о тех людях, кто прятался даже под ближайшим пузырем Общаясь посредством «Серебряных Врат» и Транс-сети с друзьями и знакомыми, проживающими от нас за тысячи километров, мы порой не считали нужным пройти сотню шагов от собственного дома, дабы познакомиться с соседями. Если предшествующую эру тотальных войн принято называть эрой Сепаратизма, то наше время потомки будут именовать не иначе как эра Парадоксов. Парадоксов во всем, но прежде всего – в человеческих взаимоотношениях.
Что я знал о своем ближайшем соседе? Да ничего. Ни его имени, ни имен членов его семьи. Я даже лиц их никогда не видел, хотя с большинством живущих в округе сограждан так или иначе сталкивался по пути к инскону. К примеру, Гертруда Линдстром встретилась мне сегодня не впервые, правда, вспомнил я об этом не сразу. Виделись мы уже, госпожа Линдстром Год или два назад, но виделись, так что мое лицо знакомо вам не только по скандальным репортажам о жестокостях современного спорта
Окно соседнего дома распахнулось, и в нем нарисовался низкорослый, в меру упитанный человечек, коему на вид можно было дать лет шестьдесят Мне сразу бросилось в глаза, что пожилое лицо человечка выглядело непривычно естественным: морщинки, красноватые пятна на лбу и щеках, маленький второй подбородочек, свалявшиеся волосы, только по этому признаку выказывающие свою натуральность – искусственные имплантанты никогда бы не спутались в таком беспорядке. Сосед явно пренебрегал многочисленными услугами по омоложению внешности, какими в наш век не пользовался лишь самый недалекий и ленивый пенсионер. Был ли мой сосед ленивым и недалеким, я пока не ведал, но то. что он – человек со странностями, я догадался еще до того, как он произнес первую фразу. Когда же он заговорил, я лишь укрепился в своих догадках.
– Добрый день, капитан Гроулер! – выкрикнул сосед, зачем-то отвесив мне полупоклон, от которого, как мне показалось, едва не выпал из окна, – Извините, что поставил вас в неловкое положение! Надеюсь, вы не держите обид на глупого старика?
– Издеваетесь: «добрый день»! – прорычал я, все еще чувствуя в душе неприятный осадок. – Я таких добрых дней в жизни не видел!
– Что вы, что вы! Никоим образом не издеваюсь! И в мыслях не держал! – испуганно замахал руками сосед, честно говоря, еще далеко не старик. – Желать кому-то доброго дня – это… э-э… такая древняя традиция. Знаете, в те века, когда люди не обладали персон-маркерами, так они обращались друг к другу при встрече Замечательная традиция, смею заметить, молодой человек. К сожалению, давно утрачена. И не только она. Была и такая, согласно которой каждый воспитанный человек обязан желать другому при встрече здоровья…
И впрямь странный субъект. Во-первых, зачем-то натыкал меня носом в незнание древних традиций. Кому они нужны? Тем более сейчас?.. Ладно, забудем; меня вон сегодня уже и географом обозвали, и этим… как его… троглодитом. Ничего, стерпел.
Во-вторых, этот велеречивый говорун не стал по распространенной привычке целиться в меня из инфоресивера. Сосед вообще не держал его в руках, что было само по себе любопытно – значит, не я один в этом бедламе успел смириться с утратой своих искусственных ушей, глаз и памяти. Впрочем, кое-какая вещица у соседа в руках все же имелась. Это было непонятное приспособление, отдаленно похожее на дистанционный анализатор… или даже на спаренный прицел все той же снайперской винтовки. Очевидно, что вогнавшие меня в панику солнечные зайчики исходили как раз от него.
Интересный субъект проживает у меня по соседству. Странный, но, кажется, вполне безобидный. И все-таки я решил пока не приглашать его на пиво – не было интереса выслушивать нудную лекцию о давно изживших себя традициях
– Вы тоже видели это, капитан? – полюбопытствовал сосед, указав на затянутый дымом горизонт. – Какой ужас!.. Я таки просто в жутком шоке!
– И не говорите, – согласился я, думая о том, как бы поскорее закончить разговор. – Кому-то завтра придется ответить за этот бардак. Не завидую тому, кто окажется крайним. Ладно, не переживайте, контролеры и маршалы скоро во всем разберутся…
Сосед вдруг спохватился, хлопнул себя по лбу и снова рассыпался в извинениях.
– О, любезный капитан, вынужден снова просить у вас прощения, я ведь не представился: Наум Исаакович Кауфман Конечно же, для вас, как для друга, – дядя Наум. К сожалению, не имею чести знать ваше полное имя..
– По закону мне не положено носить отцовскую фамилию, – признался я. – Я – незаконнорожденный.
– Вот оно как!.. – Теперь настала очередь Наума Исааковича ощущать неловкость
«Сам напросился», – злорадно подумал я, зевая в ожидании извинений, которые, как и предполагалось, последовали незамедлительно
Кауфман мог бы и не извиняться, поскольку, говоря начистоту, обидного в статусе незаконнорожденного было мало. Закон о регуляции числа населения планеты был принят задолго до моего рождения, и я не виноват что мой неизвестный папаша решил завести себе внебрачное дитя. Хотя случилось так, что крайним оказался все-таки я: интернат Гражданского Резерва и пожизненный запрет на ношение отцовской фамилии – не слишком приятные воспоминания о детстве.
До совершеннолетия у меня и вовсе не было имени. Лишь порядковый номер. Это уже потом, перед выпуском и распределением, когда мне предложили выбрать любое приглянувшееся имя, я выбрал это интернатское прозвище, данное мне за грубый, не соответствующий ребенку, голос. Выбрал будто в отместку, даже не взглянув на тысячи предложенных вариантов, хотя раньше прозвище Гроулер не особо мне нравилось. Зато в отличие от прочих, гораздо более благозвучных и красивых имен, я успел с ним сродниться.
– Право слово, хотелось бы как-то загладить перед вами мою жуткую бестактность… – потупив глаза и нервно тиская в руках свою антикварную вещицу, подытожил дядя Наум.
– Да никаких обид. Забудьте, Наум Исаакович, – отмахнулся я, поморщившись. Все хорошо, когда в меру. Извинения – не исключение
– А знаете, молодой человек!.. – встрепенулся Кауфман. – Милости прошу к нам на обед! Сегодня у нас, замечу вам, потрясающая жареная курочка. Нет, правда, заходите! Мы с Кэрри будем рады Так ведь, Кэрри? – крикнул он, обернувшись. – Мы же будем рады нашему дорогому соседу, капитану Гроулеру?
Я не расслышал, что ответила скрывающаяся в доме Кэрри, Однако судя по тому, что глазки Наума Исааковича виновато забегали, а на лице появилась натянутая улыбка, госпожа Кауфман не горела особым желанием принимать гостей.
– Ай, не слушайте ее, молодой человек, она таки вас немного стесняется и к тому же сильно напугана всеми этими взрывами, – поспешил заверить меня дядя Наум.
Меня заинтриговало не само радушное приглашение, а наличие у дяди Наума жареной курочки – факт, не поддающийся никакому логическому осмыслению и посему больше похожий на обман. Хотя. Я повел ноздрями: и правда, пахло очень вкусно и именно жареным мясом.
– Но откуда… – начал было я, обведя рукой безжизненную округу, однако Кауфман предугадал вопрос, хитро подмигнул и загадочно сообщил:
– Молодой человек, я открою вам эту страшную тайну, только если вы примите мое приглашение. Прошу вас, уважьте старого человека и присоединяйтесь к нашему скромному столу. А перед этим сделайте доброе дело и помогите мне открыть дверной замок. Дядя Наум, конечно, мог бы справиться и сам, но слишком уж долго придется возиться…
Нежелание идти в гости к чудаковатому Науму Кауфману напрочь истребил запах жареной курицы Правда, было неудобно появляться в гостях без подарка, но за пивом я возвращаться не стал. Да и плохой это был подарок для визита в обитель культурных людей.
Треснувшая от удара кулака деревянная крышка пивного бочонка ввела меня в заблуждение относительно непрочности этого редкого материала – дерева. Дверь особняка Кауфманов даже не собиралась обращаться в щепки под натиском кулаков Потерев отбитые костяшки и безрезультатно подергав дверь за приделанную к ней рукоять – полный атавизм, но Наум Исаакович, похоже, был без ума от подобной экзотики, – я растерялся. Пинать ногами такую красоту было как-то не по себе. В отличие от безжизненного полимера, хитросплетения древесных волокон выглядели натуральной живой тканью. Редкие глазки почерневших от лака сучков смотрели на меня с немым укором, будто молили одуматься и не совершать злодеяние…
– Ну же, молодой человек! – прокричал из-за двери Кауфман. – Ломайте, не бойтесь! Для вас ведь это так просто! Учтите: обед стынет1
– Отойдите подальше, а то зашибу, – потребовал я, отступая на несколько шагов для разбега. Хитрый Наум Исаакович знал довод, который избавит меня от сомнений.
Верх неприличия – входить подобным манером к незнакомым людям (да и к знакомым, в общем-то, тоже), – но раз уж те сами попросили… Выбитая ногой дверь влетела в прихожую и грохнула по полу. Заклинивший блокиратор так и остался болтаться в дверном проеме вместе с отщепленным куском двери Выдирать замок из стены я уже не стал – это было попросту бес-полезно. Перескочив по инерции через порог, я остановился посреди просторной прихожей, застеленной пушистым ковром, усыпанным щепками от выломанной двери.
Наум и Каролина Кауфманы испуганно взирали на меня из дальнего угла коридора. Одно дело наблюдать за злобным Гроулером с верхнего этажа, и совсем другое когда этот тип, обладающий харизматической звериной внешностью, возникает прямо перед тобой после того, как разнес в щепки входную дверь. «Ваше место – в вольере для хищников!» – сказали мне однажды поборники «реал-технофайтинга с человеческим лицом». Судя по взглядам Кауфманов, они думали обо мне в том же ключе.
Мне представилась возможность познакомиться с остальными членами семейства дяди Наума. Точнее, с Каролиной Кауфман, которая оказалась вовсе не женой Наума Исааковича, как я ошибочно предположил, а была его дочерью: довольно привлекательная молодая особа с черными кудрявыми волосами до плеч Все, что я до сего момента знал о ней со слов отца, так это то, что она была стеснительна и не любила принимать у себя незнакомых гостей. Неизвестно, что подразумевал под стеснительностью ее отец, но я почему-то представлял стеснительных девушек немного иначе. Румянец скромности на лице Кэрри разглядеть было сложно не потому, что девушка обладала смуглой кожей, – он там попросту отсутствовал Когда же у Каролины прошел испуг, она уставилась на меня со снисходительностью терпеливой мамаши, чей озорник-сынишка учинил очередное хулиганство. «Мамаша» словно решала, следует ли портить себе нервы и устраивать шалопаю взбучку, если проку от этого все равно не будет Кого и стеснялась дочурка Наума Исааковича, так, вероятно, только папу, но точно не меня.
Вблизи и с высоты моего капитанского роста дядя Наум выглядел намного миниатюрнее, чем показалось вначале. Его холерический темперамент становился заметен с первого взгляда. Глаза Кауфмана бегали, он постоянно вертел головой, а на лице его за несколько секунд отображалась столь разнообразная гамма чувств, что определить, какое из них владело Наумом Исааковичем в настоящий момент, я затруднялся Кауфман то угрюмо хмурил брови, а через миг уже улыбался, то озадаченно морщил лоб или, воздев глаза к потолку, начинал цокать языком, после чего многозначительно сощуривался и прикусывал губу. Руки дяди Наума все время находились в движении, словно искали, за что бы ухватиться, а ноги постоянно пританцовывали. Поначалу я списал это на неловкость хозяина перед гостем и последствия от пережитого шока, однако потом понял, что в таком возбужденном состоянии Кауфман пребывал практически всегда. Непоседливость была присуща ему от природы, как мне – свирепость.
– Ничего-ничего, я потом все починю, мне не привыкать, – затараторил Наум Исаакович, пытаясь помочь мне оттащить вышибленную дверь к стене прихожей. Я деликатно отстранил его, но он все равно подскочил и успел подержаться за край двери, пока я волочил ее по ковру. Помощью это, конечно, назвать было нельзя, разве что моральной.
– Правильно его Гертруда назвала: натуральный троглодит, – с холодной усмешкой вымолвила Каролина вместо приветствия
– Кэрри! – притопнув ногой, шикнул на нее отец, и не успел я моргнуть, как он уже улыбался мне широкой гостеприимной улыбкой: – Не обижайтесь на нее, капитан, это она не со зла. Такой моя Кэрри человек: что думает, то и говорит. Прямая и честная Вся в маму пошла, Стефанию Леонидовну, покойся она с миром Стефания Леонидовна тоже любила высказывать правду в глаза, и не иначе. Так что у Кэрри это, можно сказать, в генах. И не представляете, капитан, как тяжело ей, бедняжке, жить на свете…
– Папа, прекрати!.. – осуждающе сверкнула глазами дочь, и я поспешил вмешаться, дабы ликвидировать назревающий семейный конфликт в зародыше:
– Все в порядке. Какие могут быть обиды, а тем более на правду? – миролюбиво улыбнулся я, стараясь, чтобы Кауфманы не заметили мои всемирно известные клыки, демонстративно выступающие из верхнего ряда зубов. – Вы бы слышали, какими прозвищами меня награждали поклонники после проигрыша на весеннем турнире. Кстати, а кто такой троглодит? Разновидность живоглота?
– Не удивлена, что капитан не знает таких простых вещей… – пробурчала Кэрри, отводя взгляд, в котором искрилась насмешка. Но не презрительная, а скорее снисходительная. – Ну скажи, папа, разве Гертруда не права?
Все ясно: девочка из категории «палец в рот не клади». От таких, как она, надо защищаться лишь ответным сарказмом. Встретив отпор, они обычно начинают нервничать и либо обиженно примолкают, либо переходят на грубую схватку и выставляют себя уже не остроумными критикессами, а заурядными злючками. К сожалению, тугодум Гроулер не был силен в дискуссиях, и за ответным словом в подобных ситуациях ему обычно приходилось лазить в самый дальний карман.
– Здесь вовсе нет загадки, – натянуто рассмеялся дядя Наум, недовольно посматривая на дочь. – Троглодиты – это люди, жившие в эпоху палеолита. Они обитали в пещерах, кушали сырое мясо…
– … и запивали его кровью, – закончил я, припомнив последние слова госпожи Линдстром – А теперь прошу вас, объясните, кто такой этот Палеолит, раз в его честь назвали целую эпоху.
Если честно, меня совершенно не интересовали эпохи, предшествовавшие эре Сепаратизма, которой я также интересовался постольку-поскольку – кому это вообще может быть сегодня любопытно? Все, что мне хотелось, так это немного позлить Каролину Наумовну – в шутку, разумеется, – но дядя Наум воспринял просьбу гостя серьезно и пустился в пространные объяснения. Сосед ринулся в глухие исторические дебри и начал оперировать такими заковыристыми терминами, что уже прозвучавшие сегодня «троглодит» и «палеолит» показались мне словами, знакомыми с детства. Из лекции Кауфмана я усвоил одно: хорошее время палеолитом не назовут. Мыслимое ли дело: драться палками, шарахаться от огня и зубастых тварей, жрать сырое мясо на завтрак, обед и ужин, при этом радуясь, что едят не тебя…
Кстати, о еде!
– Вкусно пахнет, дядя Наум, – принюхавшись, ненавязчиво вернул я хозяина из его экскурса к истокам цивилизации. – Похоже, вы тоже додумались, каким образом добыть огонь из ничего. Расскажите-ка лучше об этом – очень любопытно, знаете ли.
Мой прозрачный намек следовало понимать как «расскажите за обедом».
– Пойдемте на кухню, капитан, – махнув на отца рукой, поманила меня за собой Каролина. В ее голосе послышалось дружелюбие. Или мне это с голоду почудилось? – Уж не обессудьте: мы не ждали гостей, полому накрыли стол на кухне. Папа, ты идешь или как?
– Да-да, Кэрри, уже иду, – закивал дядя Наум и, дождавшись, пока дочь удалится, вполголоса со вздохом добавил: – Мой ангел-хранитель. Что бы я таки без нее делал…
Заметив, что я остановился в нерешительности, Каролина хитро улыбнулась и ничего не сказала, а дядя Наум взял меня за руку и, проводив к столу, едва не насильно усадил напротив накрытой крышкой медной посудины. Описывать словами аромат, что исходил от посудины, было бы делом неблагодарным. Заветная курочка – причина моего незапланированного визита к соседям – без сомнений, скрывалась именно под медной крышкой.
– Я вас прошу, молодой человек, не надо стесняться. – Хозяин этой загадочной комнаты был само гостеприимство. – Честно признаюсь, мы с Кэрри редко принимаем гостей. Так что если вдруг наши манеры покажутся вам грубыми, не обращайте внимания…
Кэрри фыркнула:
– Папа, ты не осмелишься на грубость, даже если троглодиты поймают тебя и начнут поедать заживо. – Усмешливый взгляд в моем направлении. – Так что пользуйся моментом и выучи у капитана Гроулера пару-тройку грязных ругательств. Уверена, он знает их предостаточно… Ладно, ешьте давайте.
Два раза повторять не пришлось.
Любопытство переполняло меня, и я все время порывался засыпать словоохотливого соседа вопросами, но говорить с набитым ртом было, во-первых, неприлично, а во-вторых, просто невозможно. Поэтому следующие четверть часа мы молчали, энергично работая челюстями и обмениваясь мимолетными взглядами.
Больше смотрели, естественно, на меня. Смотрели с плохо скрываемыми улыбками, причиной которых был опять же я. Нет, я, безусловно, стремился не ударить в грязь лицом и старательно вспоминал правила поведения за столом, каким когда-то был обучен в интернате Гражданского Резерва и основательно подзабыл в дальнейшем. Самым лучшим выходом из щекотливого положения было наблюдать за Кауфманами и вести себя так, как они – воспитанные культурные люди. Получалось или нет? Скорее нет, чем да. Впрочем, Кауфманы восприняли мою «недовоспитанность» как само собой разумеющееся: иного они от троглодита просто не ожидали.
Век живи – век учись, скажет чуть позже Наум Исаакович совсем по другому поводу. Прискорбно, что нельзя было запомнить все, чему учил меня впоследствии этот уникальный человек, но это его замечание я не забыл. Б ходе того знаменательного обеда я открыл для себя истину, что, оказывается, курица – не животное, а птица, притом птица довольно костлявая. Куда девались кости из куриц, которых жарил Бэримор, до сих пор остается для меня загадкой, ибо в Привычном Старом Мире курятина сроду не колола мне десны. Дядя Наум и Каролина с интересом наблюдали, как я пристально изучаю обглоданные кости и решаю, стоит ли их тоже съесть или все-таки воздержаться. Пришлось воздержаться, поскольку никто из хозяев кости в пищу не употреблял, Кажется, Кэрри оказалась разочарована: троглодит приобщался к правилам хорошего тона и лишал се замечательного повода для насмешек.
Пивное опьянение у меня постепенно прошло, в го-лоно прояснилось, а в желудке воцарилась приятная сытая тяжесть. Настроение после утренних потрясений немного приподнялось, чему также способствовала теплая домашняя атмосфера, царившая в этих стенах. Обглодав последнюю косточку, я покрутил ее в пальцах, изучая, после чего вовремя вспомнил, что воспитанные люди всегда должны благодарить друг друга за угощение.
– Отменная курица, Наум Исаакович. – Я почтительно кивнул. – Спасибо за вкусный обед. Как оригинально приготовлено. Сроду не ел ничего восхитительнее.
– Не мне спасибо, а Кэрри, – поправил меня Кауфман. – Это она здесь хозяйничает. У нее на кухне я такой же гость, как и вы. А что восхитительно – это правда. Свежая курятина – она таки всегда приятнее тех замороженных мясных кирпичей, что ваш слуга обычно заряжает в комбайн.
– Свежая курятина? – переспросил я. – Как вас понимать?
– Так и понимайте: еще три часа назад это глупое пернатое создание кудахтало у нас на заднем дворе, – развел руками дядя Наум.
– И как оно туда попало? Ни разу не видел, чтобы в округе летали такие крупные птицы.
Здесь уже и воспитанные Кауфманы не сумели удержаться от смеха.
– Вы нас удивляете, молодой человек, – произнес хозяин, продолжая улыбаться, – А впрочем, почему «удивляете»? Наоборот, ваши вопросы вполне естественны для обычного современного человека с обычным запасом знаний. Конечно же, курицы не летают, и дядя Наум не стреляет в них из окна из нервно-паралитического стиффера. Все куда проще, когда-то давным-давно я служил на птицеводческой ферме в Дели. Уходя в отставку, я и купил там несколько этих не особо прожорливых птичек. Пока вез их домой, бедняжки подняли в боте жуткий гвалт – не понравилось им кататься с восьмикратной звуковой скоростью. Они ведь у нас обычно в живом виде и не путешествуют. Я соорудил для курочек вольерчик, рассчитал им рацион, и теперь эти милые твари вот уже много лет несут нам яйца, высиживают птенцов и накапливают жир. Все, что от меня требуется, так это кормить их, запускать к ним в клетку клинер-модуль да регулировать их популяцию, кушая самых разжиревших.
Кауфман говорил об этом так обыденно, словно вел речь о широко распространенном среди пенсионеров увлечении, наподобие выращивания благоухающей флоры или содержания пушистой фауны. Ну с кошками и собаками все ясно: я тоже могу подолгу с умилением наблюдать за игрой какого-нибудь лопоухого шпицбергенского добервейлера – снимает стресс и все такое. Но держать у себя в доме стаю громадных птиц, чтобы поедать их!.. Сдается мне, это далеко не последнее чудачество дяди Наума, о котором я узнаю. Таинственный человек дядя Наум… хотя и открытый.
– Обожаю рубить куриные головы, – заметила Каролина с плотоядной улыбкой. – Нет лучшего способа высвободить негативные эмоции. Не надо никаких релаксантов – дайте только топор и курицу. Когда-то мы ещё держали кроликов, и я давно прошу папу снова купить их – шкурки с кроличьих тушек сдирать куда проще, чем выщипывать птичьи перья. Но папе надоела крольчатина… Капитан, с вами все в порядке?
О да, конечно, в порядке! Не обращайте внимания на мою отвисшую челюсть, на самом деле я совершенно спокоен! Что здесь необычного: папаша растит дочурке зверушек, а она, счастливо улыбаясь, обезглавливает их на заднем дворе, после чего жарит вон в том горячем железном ящике; кстати, вспомнил, как он называется: печка!.. Затем, выплеснув накопившуюся за день негативную энергию, Кэрри зовет папу, и милое семейство Кауфманов садится ужинать и пить кофе…
Существовал, правда, малоутешительный шанс, что вытворяемые мной глупости остались незамеченными в доме напротив. Но надежда на это растаяла уже через несколько секунд Я с огорчением наблюдал, как окно, в котором только что сверкали блики, отворяется. Старинное двустворчатое окно с открывающейся вручную рамой! Меня это заинтриговало: я был наслышан историй о чокнутых любителях пыльного антиквариата, но вживую они мне пока не попадались. А тут вдруг выяснилось, что один из них проживает у меня прямо под боком.
Вот ведь как порой случается отгороженные от Привычного Старого Мира ландшафт-проекторами и силовыми куполами, мы практически ничего не знали о тех людях, кто прятался даже под ближайшим пузырем Общаясь посредством «Серебряных Врат» и Транс-сети с друзьями и знакомыми, проживающими от нас за тысячи километров, мы порой не считали нужным пройти сотню шагов от собственного дома, дабы познакомиться с соседями. Если предшествующую эру тотальных войн принято называть эрой Сепаратизма, то наше время потомки будут именовать не иначе как эра Парадоксов. Парадоксов во всем, но прежде всего – в человеческих взаимоотношениях.
Что я знал о своем ближайшем соседе? Да ничего. Ни его имени, ни имен членов его семьи. Я даже лиц их никогда не видел, хотя с большинством живущих в округе сограждан так или иначе сталкивался по пути к инскону. К примеру, Гертруда Линдстром встретилась мне сегодня не впервые, правда, вспомнил я об этом не сразу. Виделись мы уже, госпожа Линдстром Год или два назад, но виделись, так что мое лицо знакомо вам не только по скандальным репортажам о жестокостях современного спорта
Окно соседнего дома распахнулось, и в нем нарисовался низкорослый, в меру упитанный человечек, коему на вид можно было дать лет шестьдесят Мне сразу бросилось в глаза, что пожилое лицо человечка выглядело непривычно естественным: морщинки, красноватые пятна на лбу и щеках, маленький второй подбородочек, свалявшиеся волосы, только по этому признаку выказывающие свою натуральность – искусственные имплантанты никогда бы не спутались в таком беспорядке. Сосед явно пренебрегал многочисленными услугами по омоложению внешности, какими в наш век не пользовался лишь самый недалекий и ленивый пенсионер. Был ли мой сосед ленивым и недалеким, я пока не ведал, но то. что он – человек со странностями, я догадался еще до того, как он произнес первую фразу. Когда же он заговорил, я лишь укрепился в своих догадках.
– Добрый день, капитан Гроулер! – выкрикнул сосед, зачем-то отвесив мне полупоклон, от которого, как мне показалось, едва не выпал из окна, – Извините, что поставил вас в неловкое положение! Надеюсь, вы не держите обид на глупого старика?
– Издеваетесь: «добрый день»! – прорычал я, все еще чувствуя в душе неприятный осадок. – Я таких добрых дней в жизни не видел!
– Что вы, что вы! Никоим образом не издеваюсь! И в мыслях не держал! – испуганно замахал руками сосед, честно говоря, еще далеко не старик. – Желать кому-то доброго дня – это… э-э… такая древняя традиция. Знаете, в те века, когда люди не обладали персон-маркерами, так они обращались друг к другу при встрече Замечательная традиция, смею заметить, молодой человек. К сожалению, давно утрачена. И не только она. Была и такая, согласно которой каждый воспитанный человек обязан желать другому при встрече здоровья…
И впрямь странный субъект. Во-первых, зачем-то натыкал меня носом в незнание древних традиций. Кому они нужны? Тем более сейчас?.. Ладно, забудем; меня вон сегодня уже и географом обозвали, и этим… как его… троглодитом. Ничего, стерпел.
Во-вторых, этот велеречивый говорун не стал по распространенной привычке целиться в меня из инфоресивера. Сосед вообще не держал его в руках, что было само по себе любопытно – значит, не я один в этом бедламе успел смириться с утратой своих искусственных ушей, глаз и памяти. Впрочем, кое-какая вещица у соседа в руках все же имелась. Это было непонятное приспособление, отдаленно похожее на дистанционный анализатор… или даже на спаренный прицел все той же снайперской винтовки. Очевидно, что вогнавшие меня в панику солнечные зайчики исходили как раз от него.
Интересный субъект проживает у меня по соседству. Странный, но, кажется, вполне безобидный. И все-таки я решил пока не приглашать его на пиво – не было интереса выслушивать нудную лекцию о давно изживших себя традициях
– Вы тоже видели это, капитан? – полюбопытствовал сосед, указав на затянутый дымом горизонт. – Какой ужас!.. Я таки просто в жутком шоке!
– И не говорите, – согласился я, думая о том, как бы поскорее закончить разговор. – Кому-то завтра придется ответить за этот бардак. Не завидую тому, кто окажется крайним. Ладно, не переживайте, контролеры и маршалы скоро во всем разберутся…
Сосед вдруг спохватился, хлопнул себя по лбу и снова рассыпался в извинениях.
– О, любезный капитан, вынужден снова просить у вас прощения, я ведь не представился: Наум Исаакович Кауфман Конечно же, для вас, как для друга, – дядя Наум. К сожалению, не имею чести знать ваше полное имя..
– По закону мне не положено носить отцовскую фамилию, – признался я. – Я – незаконнорожденный.
– Вот оно как!.. – Теперь настала очередь Наума Исааковича ощущать неловкость
«Сам напросился», – злорадно подумал я, зевая в ожидании извинений, которые, как и предполагалось, последовали незамедлительно
Кауфман мог бы и не извиняться, поскольку, говоря начистоту, обидного в статусе незаконнорожденного было мало. Закон о регуляции числа населения планеты был принят задолго до моего рождения, и я не виноват что мой неизвестный папаша решил завести себе внебрачное дитя. Хотя случилось так, что крайним оказался все-таки я: интернат Гражданского Резерва и пожизненный запрет на ношение отцовской фамилии – не слишком приятные воспоминания о детстве.
До совершеннолетия у меня и вовсе не было имени. Лишь порядковый номер. Это уже потом, перед выпуском и распределением, когда мне предложили выбрать любое приглянувшееся имя, я выбрал это интернатское прозвище, данное мне за грубый, не соответствующий ребенку, голос. Выбрал будто в отместку, даже не взглянув на тысячи предложенных вариантов, хотя раньше прозвище Гроулер не особо мне нравилось. Зато в отличие от прочих, гораздо более благозвучных и красивых имен, я успел с ним сродниться.
– Право слово, хотелось бы как-то загладить перед вами мою жуткую бестактность… – потупив глаза и нервно тиская в руках свою антикварную вещицу, подытожил дядя Наум.
– Да никаких обид. Забудьте, Наум Исаакович, – отмахнулся я, поморщившись. Все хорошо, когда в меру. Извинения – не исключение
– А знаете, молодой человек!.. – встрепенулся Кауфман. – Милости прошу к нам на обед! Сегодня у нас, замечу вам, потрясающая жареная курочка. Нет, правда, заходите! Мы с Кэрри будем рады Так ведь, Кэрри? – крикнул он, обернувшись. – Мы же будем рады нашему дорогому соседу, капитану Гроулеру?
Я не расслышал, что ответила скрывающаяся в доме Кэрри, Однако судя по тому, что глазки Наума Исааковича виновато забегали, а на лице появилась натянутая улыбка, госпожа Кауфман не горела особым желанием принимать гостей.
– Ай, не слушайте ее, молодой человек, она таки вас немного стесняется и к тому же сильно напугана всеми этими взрывами, – поспешил заверить меня дядя Наум.
Меня заинтриговало не само радушное приглашение, а наличие у дяди Наума жареной курочки – факт, не поддающийся никакому логическому осмыслению и посему больше похожий на обман. Хотя. Я повел ноздрями: и правда, пахло очень вкусно и именно жареным мясом.
– Но откуда… – начал было я, обведя рукой безжизненную округу, однако Кауфман предугадал вопрос, хитро подмигнул и загадочно сообщил:
– Молодой человек, я открою вам эту страшную тайну, только если вы примите мое приглашение. Прошу вас, уважьте старого человека и присоединяйтесь к нашему скромному столу. А перед этим сделайте доброе дело и помогите мне открыть дверной замок. Дядя Наум, конечно, мог бы справиться и сам, но слишком уж долго придется возиться…
Нежелание идти в гости к чудаковатому Науму Кауфману напрочь истребил запах жареной курицы Правда, было неудобно появляться в гостях без подарка, но за пивом я возвращаться не стал. Да и плохой это был подарок для визита в обитель культурных людей.
***
Деревянная дверь архаичного особняка Кауфманов запиралась на современный войс-блокиратор, также открывающийся лишь после опознания голоса хозяина через «Серебряные Врата». До меня наконец дошло, почему на окрестных улицах столь малолюдно. Кризис случился, когда подавляющая часть жителей нашего мегарайона спала. Так что в настоящий момент все они сидели взаперти и терпеливо ожидали чуда. И только самых непоседливых, вроде меня, госпожи Линдстром и дяди Наума, зов свободы заставил искать пути для бегства из замкнутого пространства собственных домов, волею обстоятельств лишившихся выходов. Неизвестно, как выбралась наружу Гертруда, но Наум Исаакович явно оказался самым хитрым из нас. За него всю тяжелую работу по высвобождению из ловушки выполнил гость, чьи ноздри возбужденно трепетали в предвкушении обеда.Треснувшая от удара кулака деревянная крышка пивного бочонка ввела меня в заблуждение относительно непрочности этого редкого материала – дерева. Дверь особняка Кауфманов даже не собиралась обращаться в щепки под натиском кулаков Потерев отбитые костяшки и безрезультатно подергав дверь за приделанную к ней рукоять – полный атавизм, но Наум Исаакович, похоже, был без ума от подобной экзотики, – я растерялся. Пинать ногами такую красоту было как-то не по себе. В отличие от безжизненного полимера, хитросплетения древесных волокон выглядели натуральной живой тканью. Редкие глазки почерневших от лака сучков смотрели на меня с немым укором, будто молили одуматься и не совершать злодеяние…
– Ну же, молодой человек! – прокричал из-за двери Кауфман. – Ломайте, не бойтесь! Для вас ведь это так просто! Учтите: обед стынет1
– Отойдите подальше, а то зашибу, – потребовал я, отступая на несколько шагов для разбега. Хитрый Наум Исаакович знал довод, который избавит меня от сомнений.
Верх неприличия – входить подобным манером к незнакомым людям (да и к знакомым, в общем-то, тоже), – но раз уж те сами попросили… Выбитая ногой дверь влетела в прихожую и грохнула по полу. Заклинивший блокиратор так и остался болтаться в дверном проеме вместе с отщепленным куском двери Выдирать замок из стены я уже не стал – это было попросту бес-полезно. Перескочив по инерции через порог, я остановился посреди просторной прихожей, застеленной пушистым ковром, усыпанным щепками от выломанной двери.
Наум и Каролина Кауфманы испуганно взирали на меня из дальнего угла коридора. Одно дело наблюдать за злобным Гроулером с верхнего этажа, и совсем другое когда этот тип, обладающий харизматической звериной внешностью, возникает прямо перед тобой после того, как разнес в щепки входную дверь. «Ваше место – в вольере для хищников!» – сказали мне однажды поборники «реал-технофайтинга с человеческим лицом». Судя по взглядам Кауфманов, они думали обо мне в том же ключе.
Мне представилась возможность познакомиться с остальными членами семейства дяди Наума. Точнее, с Каролиной Кауфман, которая оказалась вовсе не женой Наума Исааковича, как я ошибочно предположил, а была его дочерью: довольно привлекательная молодая особа с черными кудрявыми волосами до плеч Все, что я до сего момента знал о ней со слов отца, так это то, что она была стеснительна и не любила принимать у себя незнакомых гостей. Неизвестно, что подразумевал под стеснительностью ее отец, но я почему-то представлял стеснительных девушек немного иначе. Румянец скромности на лице Кэрри разглядеть было сложно не потому, что девушка обладала смуглой кожей, – он там попросту отсутствовал Когда же у Каролины прошел испуг, она уставилась на меня со снисходительностью терпеливой мамаши, чей озорник-сынишка учинил очередное хулиганство. «Мамаша» словно решала, следует ли портить себе нервы и устраивать шалопаю взбучку, если проку от этого все равно не будет Кого и стеснялась дочурка Наума Исааковича, так, вероятно, только папу, но точно не меня.
Вблизи и с высоты моего капитанского роста дядя Наум выглядел намного миниатюрнее, чем показалось вначале. Его холерический темперамент становился заметен с первого взгляда. Глаза Кауфмана бегали, он постоянно вертел головой, а на лице его за несколько секунд отображалась столь разнообразная гамма чувств, что определить, какое из них владело Наумом Исааковичем в настоящий момент, я затруднялся Кауфман то угрюмо хмурил брови, а через миг уже улыбался, то озадаченно морщил лоб или, воздев глаза к потолку, начинал цокать языком, после чего многозначительно сощуривался и прикусывал губу. Руки дяди Наума все время находились в движении, словно искали, за что бы ухватиться, а ноги постоянно пританцовывали. Поначалу я списал это на неловкость хозяина перед гостем и последствия от пережитого шока, однако потом понял, что в таком возбужденном состоянии Кауфман пребывал практически всегда. Непоседливость была присуща ему от природы, как мне – свирепость.
– Ничего-ничего, я потом все починю, мне не привыкать, – затараторил Наум Исаакович, пытаясь помочь мне оттащить вышибленную дверь к стене прихожей. Я деликатно отстранил его, но он все равно подскочил и успел подержаться за край двери, пока я волочил ее по ковру. Помощью это, конечно, назвать было нельзя, разве что моральной.
– Правильно его Гертруда назвала: натуральный троглодит, – с холодной усмешкой вымолвила Каролина вместо приветствия
– Кэрри! – притопнув ногой, шикнул на нее отец, и не успел я моргнуть, как он уже улыбался мне широкой гостеприимной улыбкой: – Не обижайтесь на нее, капитан, это она не со зла. Такой моя Кэрри человек: что думает, то и говорит. Прямая и честная Вся в маму пошла, Стефанию Леонидовну, покойся она с миром Стефания Леонидовна тоже любила высказывать правду в глаза, и не иначе. Так что у Кэрри это, можно сказать, в генах. И не представляете, капитан, как тяжело ей, бедняжке, жить на свете…
– Папа, прекрати!.. – осуждающе сверкнула глазами дочь, и я поспешил вмешаться, дабы ликвидировать назревающий семейный конфликт в зародыше:
– Все в порядке. Какие могут быть обиды, а тем более на правду? – миролюбиво улыбнулся я, стараясь, чтобы Кауфманы не заметили мои всемирно известные клыки, демонстративно выступающие из верхнего ряда зубов. – Вы бы слышали, какими прозвищами меня награждали поклонники после проигрыша на весеннем турнире. Кстати, а кто такой троглодит? Разновидность живоглота?
– Не удивлена, что капитан не знает таких простых вещей… – пробурчала Кэрри, отводя взгляд, в котором искрилась насмешка. Но не презрительная, а скорее снисходительная. – Ну скажи, папа, разве Гертруда не права?
Все ясно: девочка из категории «палец в рот не клади». От таких, как она, надо защищаться лишь ответным сарказмом. Встретив отпор, они обычно начинают нервничать и либо обиженно примолкают, либо переходят на грубую схватку и выставляют себя уже не остроумными критикессами, а заурядными злючками. К сожалению, тугодум Гроулер не был силен в дискуссиях, и за ответным словом в подобных ситуациях ему обычно приходилось лазить в самый дальний карман.
– Здесь вовсе нет загадки, – натянуто рассмеялся дядя Наум, недовольно посматривая на дочь. – Троглодиты – это люди, жившие в эпоху палеолита. Они обитали в пещерах, кушали сырое мясо…
– … и запивали его кровью, – закончил я, припомнив последние слова госпожи Линдстром – А теперь прошу вас, объясните, кто такой этот Палеолит, раз в его честь назвали целую эпоху.
Если честно, меня совершенно не интересовали эпохи, предшествовавшие эре Сепаратизма, которой я также интересовался постольку-поскольку – кому это вообще может быть сегодня любопытно? Все, что мне хотелось, так это немного позлить Каролину Наумовну – в шутку, разумеется, – но дядя Наум воспринял просьбу гостя серьезно и пустился в пространные объяснения. Сосед ринулся в глухие исторические дебри и начал оперировать такими заковыристыми терминами, что уже прозвучавшие сегодня «троглодит» и «палеолит» показались мне словами, знакомыми с детства. Из лекции Кауфмана я усвоил одно: хорошее время палеолитом не назовут. Мыслимое ли дело: драться палками, шарахаться от огня и зубастых тварей, жрать сырое мясо на завтрак, обед и ужин, при этом радуясь, что едят не тебя…
Кстати, о еде!
– Вкусно пахнет, дядя Наум, – принюхавшись, ненавязчиво вернул я хозяина из его экскурса к истокам цивилизации. – Похоже, вы тоже додумались, каким образом добыть огонь из ничего. Расскажите-ка лучше об этом – очень любопытно, знаете ли.
Мой прозрачный намек следовало понимать как «расскажите за обедом».
– Пойдемте на кухню, капитан, – махнув на отца рукой, поманила меня за собой Каролина. В ее голосе послышалось дружелюбие. Или мне это с голоду почудилось? – Уж не обессудьте: мы не ждали гостей, полому накрыли стол на кухне. Папа, ты идешь или как?
– Да-да, Кэрри, уже иду, – закивал дядя Наум и, дождавшись, пока дочь удалится, вполголоса со вздохом добавил: – Мой ангел-хранитель. Что бы я таки без нее делал…
***
Кухня Кауфманов оказалась не менее оригинальной, чем их экзотический особняк. В отличие от моей, она была большой и просторной Наряду с обязательными кухонными атрибутами, что имелись и у меня, – комбайн, утилизатор, водогенератор, фростер, – здесь присутствовало множество других, непонятных и громоздких приспособлений Из них я узнал только стол, невероятно большой и сработанный из дерева; похоже, Наум Исаакович питал к деревянным предметам особую страсть. О предназначении остального – пышущего жаром железного ящика в углу, развешанной по стенам старинной медной посуды, загадочного агрегата, из которого сочилась тоненькая струйка воды, – я мог лишь догадываться. Правда, кое о чем я догадался сразу: все эти незнакомые кухонные устройства определенно не являлись современными разработками. Да и выглядели они так, словно их доставили из далекого-далекого прошлого. Палеолита, например.Заметив, что я остановился в нерешительности, Каролина хитро улыбнулась и ничего не сказала, а дядя Наум взял меня за руку и, проводив к столу, едва не насильно усадил напротив накрытой крышкой медной посудины. Описывать словами аромат, что исходил от посудины, было бы делом неблагодарным. Заветная курочка – причина моего незапланированного визита к соседям – без сомнений, скрывалась именно под медной крышкой.
– Я вас прошу, молодой человек, не надо стесняться. – Хозяин этой загадочной комнаты был само гостеприимство. – Честно признаюсь, мы с Кэрри редко принимаем гостей. Так что если вдруг наши манеры покажутся вам грубыми, не обращайте внимания…
Кэрри фыркнула:
– Папа, ты не осмелишься на грубость, даже если троглодиты поймают тебя и начнут поедать заживо. – Усмешливый взгляд в моем направлении. – Так что пользуйся моментом и выучи у капитана Гроулера пару-тройку грязных ругательств. Уверена, он знает их предостаточно… Ладно, ешьте давайте.
Два раза повторять не пришлось.
Любопытство переполняло меня, и я все время порывался засыпать словоохотливого соседа вопросами, но говорить с набитым ртом было, во-первых, неприлично, а во-вторых, просто невозможно. Поэтому следующие четверть часа мы молчали, энергично работая челюстями и обмениваясь мимолетными взглядами.
Больше смотрели, естественно, на меня. Смотрели с плохо скрываемыми улыбками, причиной которых был опять же я. Нет, я, безусловно, стремился не ударить в грязь лицом и старательно вспоминал правила поведения за столом, каким когда-то был обучен в интернате Гражданского Резерва и основательно подзабыл в дальнейшем. Самым лучшим выходом из щекотливого положения было наблюдать за Кауфманами и вести себя так, как они – воспитанные культурные люди. Получалось или нет? Скорее нет, чем да. Впрочем, Кауфманы восприняли мою «недовоспитанность» как само собой разумеющееся: иного они от троглодита просто не ожидали.
Век живи – век учись, скажет чуть позже Наум Исаакович совсем по другому поводу. Прискорбно, что нельзя было запомнить все, чему учил меня впоследствии этот уникальный человек, но это его замечание я не забыл. Б ходе того знаменательного обеда я открыл для себя истину, что, оказывается, курица – не животное, а птица, притом птица довольно костлявая. Куда девались кости из куриц, которых жарил Бэримор, до сих пор остается для меня загадкой, ибо в Привычном Старом Мире курятина сроду не колола мне десны. Дядя Наум и Каролина с интересом наблюдали, как я пристально изучаю обглоданные кости и решаю, стоит ли их тоже съесть или все-таки воздержаться. Пришлось воздержаться, поскольку никто из хозяев кости в пищу не употреблял, Кажется, Кэрри оказалась разочарована: троглодит приобщался к правилам хорошего тона и лишал се замечательного повода для насмешек.
Пивное опьянение у меня постепенно прошло, в го-лоно прояснилось, а в желудке воцарилась приятная сытая тяжесть. Настроение после утренних потрясений немного приподнялось, чему также способствовала теплая домашняя атмосфера, царившая в этих стенах. Обглодав последнюю косточку, я покрутил ее в пальцах, изучая, после чего вовремя вспомнил, что воспитанные люди всегда должны благодарить друг друга за угощение.
– Отменная курица, Наум Исаакович. – Я почтительно кивнул. – Спасибо за вкусный обед. Как оригинально приготовлено. Сроду не ел ничего восхитительнее.
– Не мне спасибо, а Кэрри, – поправил меня Кауфман. – Это она здесь хозяйничает. У нее на кухне я такой же гость, как и вы. А что восхитительно – это правда. Свежая курятина – она таки всегда приятнее тех замороженных мясных кирпичей, что ваш слуга обычно заряжает в комбайн.
– Свежая курятина? – переспросил я. – Как вас понимать?
– Так и понимайте: еще три часа назад это глупое пернатое создание кудахтало у нас на заднем дворе, – развел руками дядя Наум.
– И как оно туда попало? Ни разу не видел, чтобы в округе летали такие крупные птицы.
Здесь уже и воспитанные Кауфманы не сумели удержаться от смеха.
– Вы нас удивляете, молодой человек, – произнес хозяин, продолжая улыбаться, – А впрочем, почему «удивляете»? Наоборот, ваши вопросы вполне естественны для обычного современного человека с обычным запасом знаний. Конечно же, курицы не летают, и дядя Наум не стреляет в них из окна из нервно-паралитического стиффера. Все куда проще, когда-то давным-давно я служил на птицеводческой ферме в Дели. Уходя в отставку, я и купил там несколько этих не особо прожорливых птичек. Пока вез их домой, бедняжки подняли в боте жуткий гвалт – не понравилось им кататься с восьмикратной звуковой скоростью. Они ведь у нас обычно в живом виде и не путешествуют. Я соорудил для курочек вольерчик, рассчитал им рацион, и теперь эти милые твари вот уже много лет несут нам яйца, высиживают птенцов и накапливают жир. Все, что от меня требуется, так это кормить их, запускать к ним в клетку клинер-модуль да регулировать их популяцию, кушая самых разжиревших.
Кауфман говорил об этом так обыденно, словно вел речь о широко распространенном среди пенсионеров увлечении, наподобие выращивания благоухающей флоры или содержания пушистой фауны. Ну с кошками и собаками все ясно: я тоже могу подолгу с умилением наблюдать за игрой какого-нибудь лопоухого шпицбергенского добервейлера – снимает стресс и все такое. Но держать у себя в доме стаю громадных птиц, чтобы поедать их!.. Сдается мне, это далеко не последнее чудачество дяди Наума, о котором я узнаю. Таинственный человек дядя Наум… хотя и открытый.
– Обожаю рубить куриные головы, – заметила Каролина с плотоядной улыбкой. – Нет лучшего способа высвободить негативные эмоции. Не надо никаких релаксантов – дайте только топор и курицу. Когда-то мы ещё держали кроликов, и я давно прошу папу снова купить их – шкурки с кроличьих тушек сдирать куда проще, чем выщипывать птичьи перья. Но папе надоела крольчатина… Капитан, с вами все в порядке?
О да, конечно, в порядке! Не обращайте внимания на мою отвисшую челюсть, на самом деле я совершенно спокоен! Что здесь необычного: папаша растит дочурке зверушек, а она, счастливо улыбаясь, обезглавливает их на заднем дворе, после чего жарит вон в том горячем железном ящике; кстати, вспомнил, как он называется: печка!.. Затем, выплеснув накопившуюся за день негативную энергию, Кэрри зовет папу, и милое семейство Кауфманов садится ужинать и пить кофе…