Страница:
— Нет, на другом берегу реки, хотя, может быть, они уже сделали попытку переплыть сюда?
— Там никто не сторожит?
— Теперь нет, — отвечал Эдуард, — а недавно я был на той стороне острова, на холме; оттуда заметил я нескольких диких, которые собирались переплывать реку на небольшом плоту; они, вероятно, принадлежат к той же шайке, которая преследовала вас.
— Да, они следовали за мной по пятам, — начал рассказывать Питер, — и многих трудов стоило мне убежать от раскрашенных чертей! Как я уже вам сказал, я из форта Дефианс; мне нужно было идти в Райзин, чтобы там получить как можно больше сведений для генерала, который только что узнал о постыдной измене Гулля; в нескольких милях отсюда я открыл первые следы индейцев и пошел по ним. Прежде чем я узнал, в чем дело, позади себя я услышал пронзительный крик и, обернувшись, заметил приблизительно около двадцати индейцев, которые бежали ко мне как сумасшедшие, а из-за кустов выглядывало еще больше раскрашенных рож. Тогда я убил переднего и пустился бежать, а за мной с воем понеслась вся толпа.
— Удивительно, как они тотчас же не застрелили вас, — заметил Эдуард.
— Ах, они не хотели причинять мне вреда, потому что, полагаю, я им хорошо знаком, осторожные негодяи. Я отправил нескольких из них к праотцам, конечно, в честной битве. Мстительные дикари! Они желали поймать меня живым и, если бы я им попался, зажарили бы меня или сожгли живым. Но я пробился через них и бросился к реке, которая, как я знал, находилась только в двух милях; по дороге я бросил свое ружье и все, что мог сорвать с себя из платья; жадные дикари тотчас бросились поднимать все это и таким образом дали мне время достичь реки, и вот теперь я здесь.
— Действительно, это — чудесное спасение! — воскликнул Эдуард.
— Да, это было затруднительное положение, — отвечал лазутчик, спокойно осматривая свое исцарапанное и окровавленное тело. — Но мы, старые охотники, привыкли уже к таким случаям и, когда мы выходим невредимыми, то снова готовы затянуть ту же песенку.
— А много ли диких? — спросил Эдуард.
— Судя по тому, что я сам видел и что слышал от вас, должно быть, очень много!
— К какому племени принадлежат они?
— Разных племен, — отвечал Питер, перегибаясь через борт лодки, чтобы смыть кровь с руки. — Мне кажется, большая часть индейцев из шайки Текумзе, и я нисколько не удивился бы, узнав, что и сам он с ними.
— Но что же нам предпринять? — спросил Эдуард. — Как вы думаете, не опасно ли нам оставаться здесь?
— Долго оставаться, конечно, неблагоразумно, молодой человек; на той стороне находятся индейцы, которые, пожалуй, найдут, что наши скальпы и имущество стоят того, чтобы напасть на нас. Одолжите-ка мне ружье, я выйду на остров. Осмотрю его хорошенько и тогда уж дам вам какой-нибудь совет.
— Поскорее, — вскричал Эдуард, подавая ему ружье Пелега, — взойдите поскорее на ту возвышенность и как можно внимательнее исследуйте всю окрестность! Я боюсь, что мы слишком долго пренебрегали этой предосторожностью.
— Приготовьтесь вывести лодку из залива, — сказал Питер, — но не трогайтесь прежде, чем я принесу вам верные известия.
— Питер, — сказал Давид Штанфорт, — вы едва ли будете в состоянии идти без одежды через густой кустарник; у нас есть лишняя охотничья рубашка и мокасины; нам будет очень приятно, если вы примете их от нас.
Питер Брасси был слишком простой человек, чтобы заставлять долго просить себя; с благодарностью принял он предложенные вещи и поспешил одеться. Затем, оглядев себя с видимым удовольствием, он заметил, что теперь ему недостает только хорошего ружья, пороху да пуль, чтобы быть вполне мужчиной.
— Ну, Питер, выведите только нас поскорее из этого опасного положения, и вы не будете в убытке, — возразил ему Давид Штанфорт, в то время как Эдуард повторил Брасси обещание, что в случае спасения их он может надеяться на хорошее вознаграждение.
— И без ваших обещаний я счел бы своей обязанностью сделать все возможное, чтобы спасти вас, — серьезно отвечал лазутчик. — Питер Брасси никогда не имел неблагодарного сердца; мне было бы крайне прискорбно, если бы с вами случилось несчастье!
С этими словами он выскочил из лодки и мгновенно исчез между кустами. Взоры всех еще были устремлены на то место, где скрылась мощная фигура Питера, как Эдуард Штанфорт вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку и, обернувшись, увидел Пелега.
— Слушай, Эдуард, — сказал юноша с упреком. — Вырвав у меня ружье, ты показал, что считаешь меня совершенно бесполезным человеком. Но я хотел бы знать, кто убил того старого индейца, как не я?
— Хорошо, Пелег, хорошо, — возразил Эдуард приветливее прежнего. — Ты сделал свое дело, но, подумав немного, ты увидишь, что твое ружье теперь находится в лучших руках, и потому тебе должно безропотно примириться со всяким планом, который мы придумаем для нашей общей безопасности.
— Ну, не будем больше говорить об этом, — прервал Пелег, польщенный благоприятным отзывом, — хотя, я думаю, ты мог бы отдать Питеру свое ружье, которое было ближе к тебе. А что мешает нам теперь, до возвращения разведчика, приняться за работу и построить на лодке прикрытие, о котором я говорил?
— Да, действительно! — вскричал Эдуард. — Почему бы нам и не заняться этим. План превосходен: раз наше убежище открыто врагами, нам нечего бояться, что стук топоров наведет их на наш след. Чтобы построить для женщин надежное убежище, понадобится несколько часов работы, кроме того, в случае нападения оно будет хорошей защитой от выстрелов и для нас самих.
Так как предложение Пелега было одобрено и отцом Эдуарда, и дядей Амосом, то мужчины тотчас же приступили к работам.
Между другими полезными вещами у Штанфортов оказались топоры, пара больших плотничьих буравов и другие инструменты.
Захватив все необходимое, мужчины, исключая Давида Штанфорта, оставшегося наблюдать за западным берегом, вышли из лодки и направились через кустарник к более высокому лесу, где и принялись за рубку деревьев. Во всем остальном они полагались на бдительность разведчика, который в случае опасности успел бы вовремя предостеречь их.
Вскоре посреди лодки появилось нечто вроде каюты, вокруг которой еще оставался свободный проход. Бревна, имевшие в поперечнике от шести до восьми дюймов, плотно прилегали друг к другу, и, таким образом, были выведены четыре крепкие стены вышиной около шести футов и покрыты довольно грубой крышей. В одной из стен был сделан небольшой проход, так что нужно было низко нагибаться, чтобы проникнуть внутрь; в каюте было еще сделано несколько бойниц, и от этого она приняла вид настоящего укрепления, которое хотя и было воздвигнуто в несколько часов, но вполне удовлетворяло своему назначению.
— Эдуард, — сказала Мабель, осматривая оконченную работу вместе со своим двоюродным братом, — я начинаю думать, что Пелег все-таки годится на что-нибудь, потому что, не приди ему в голову эта мысль, пожалуй, мы не догадались бы сами. Ну, как идут наши остальные дела? — спросила она, увидев его расстроенное лицо.
— Я сам еще хорошенько не знаю, — отвечал тот, качая головой. — Если бы наши враги были другого племени, тогда я подумал бы, что они действительно ушли и оставили нас в покое, но разведчик, который сторожит на вершине холма, говорит, что это внезапное исчезновение индейцев и тишина, царствующая вокруг, не предвещают ничего хорошего, хотя он и не может еще определить, какая именно угрожает нам опасность. Он полагает, что враги нападут на нас сегодня, по крайней мере на этом месте, но все-таки он советует ночью быть готовыми на все.
— Разве ты находишь, что нам лучше остаться здесь? — спросила Мабель.
— Конечно, нет. Я сам хотел предложить разведчику этот вопрос. Теперь, когда мы выстроили это маленькое укрепление и вы, женщины, будете защищены от неприятельских пуль, мне кажется, нам нужно как можно скорее выехать из залива и направиться к озеру. Теперь еще рано, и если мы будем плыть безостановочно, то достигнем озера еще до наступления ночи.
— А как далеко оно?
— Не более как в двадцати милях.
— Ты уже переговорил об этом с дядей Амосом и со своим отцом?
— Нет еще. Я прежде хотел бы посоветоваться с разведчиком, который больше нас всех знаком с хитростями индейцев и может дать лучший совет.
— Не переговорить ли тебе тотчас же с ним, милый Эдуард?
— Конечно, и я сейчас же отправлюсь по его следам.
И молодой человек хотел было уже привести в исполнение свое намерение: он взял ружье и собирался прыгнуть на берег, — как вдруг восклицание его собеседницы заставило его остановиться.
— Вот разведчик! — вскричала девушка, показывая на Питера Брасси, который в эту минуту раздвигал кусты около лодки.
— Ну, что нового? — спросил Эдуард, лишь только разведчик влез в лодку.
— Ничего такого, о чем стоило бы говорить, молодой человек. Эти лешие сохраняют зловещее спокойствие, и как я ни старался, но не мог открыть их следов.
— А я только что намеревался идти отыскивать вас и посоветоваться, не лучше ли будет нам тотчас же отплыть к озеру, — сказал Эдуард.
— Затем-то я и поспешил к вам, — ответил Питер, — чтобы сделать то же предложение, потому что если мы останемся здесь до ночи, то вся шайка нагрянет сюда, как коршуны на добычу. Э, — прибавил он, увидев маленькое укрепление, — это мне очень нравится: отличный уголок для женщин и при случае может служить и для нашей защиты.
— Я сердечно рад, — ответил Эдуард, крепко пожимая руку Питера, — что вы намерены продлить еще свое пребывание у нас. Как долго можем мы рассчитывать на вашу помощь и совет?
— Я хочу спуститься с вами к озеру, а может быть, и дальше, если встретится что-нибудь опасное.
Затем все мужчины держали военный совет и решили, что лодка покинет свое убежище и что нужно употребить все силы, чтобы достигнуть озера до наступления ночи.
Мабель Дункан, услышав, что им не угрожает теперь большая опасность, попросила отложить на несколько минут отъезд, чтобы приготовить всему обществу горячий завтрак, а разведчик тем временем пошел еще раз осмотреть остров, дабы вполне убедиться, что им не угрожает никакое нападение.
Глава четвертая
— Там никто не сторожит?
— Теперь нет, — отвечал Эдуард, — а недавно я был на той стороне острова, на холме; оттуда заметил я нескольких диких, которые собирались переплывать реку на небольшом плоту; они, вероятно, принадлежат к той же шайке, которая преследовала вас.
— Да, они следовали за мной по пятам, — начал рассказывать Питер, — и многих трудов стоило мне убежать от раскрашенных чертей! Как я уже вам сказал, я из форта Дефианс; мне нужно было идти в Райзин, чтобы там получить как можно больше сведений для генерала, который только что узнал о постыдной измене Гулля; в нескольких милях отсюда я открыл первые следы индейцев и пошел по ним. Прежде чем я узнал, в чем дело, позади себя я услышал пронзительный крик и, обернувшись, заметил приблизительно около двадцати индейцев, которые бежали ко мне как сумасшедшие, а из-за кустов выглядывало еще больше раскрашенных рож. Тогда я убил переднего и пустился бежать, а за мной с воем понеслась вся толпа.
— Удивительно, как они тотчас же не застрелили вас, — заметил Эдуард.
— Ах, они не хотели причинять мне вреда, потому что, полагаю, я им хорошо знаком, осторожные негодяи. Я отправил нескольких из них к праотцам, конечно, в честной битве. Мстительные дикари! Они желали поймать меня живым и, если бы я им попался, зажарили бы меня или сожгли живым. Но я пробился через них и бросился к реке, которая, как я знал, находилась только в двух милях; по дороге я бросил свое ружье и все, что мог сорвать с себя из платья; жадные дикари тотчас бросились поднимать все это и таким образом дали мне время достичь реки, и вот теперь я здесь.
— Действительно, это — чудесное спасение! — воскликнул Эдуард.
— Да, это было затруднительное положение, — отвечал лазутчик, спокойно осматривая свое исцарапанное и окровавленное тело. — Но мы, старые охотники, привыкли уже к таким случаям и, когда мы выходим невредимыми, то снова готовы затянуть ту же песенку.
— А много ли диких? — спросил Эдуард.
— Судя по тому, что я сам видел и что слышал от вас, должно быть, очень много!
— К какому племени принадлежат они?
— Разных племен, — отвечал Питер, перегибаясь через борт лодки, чтобы смыть кровь с руки. — Мне кажется, большая часть индейцев из шайки Текумзе, и я нисколько не удивился бы, узнав, что и сам он с ними.
— Но что же нам предпринять? — спросил Эдуард. — Как вы думаете, не опасно ли нам оставаться здесь?
— Долго оставаться, конечно, неблагоразумно, молодой человек; на той стороне находятся индейцы, которые, пожалуй, найдут, что наши скальпы и имущество стоят того, чтобы напасть на нас. Одолжите-ка мне ружье, я выйду на остров. Осмотрю его хорошенько и тогда уж дам вам какой-нибудь совет.
— Поскорее, — вскричал Эдуард, подавая ему ружье Пелега, — взойдите поскорее на ту возвышенность и как можно внимательнее исследуйте всю окрестность! Я боюсь, что мы слишком долго пренебрегали этой предосторожностью.
— Приготовьтесь вывести лодку из залива, — сказал Питер, — но не трогайтесь прежде, чем я принесу вам верные известия.
— Питер, — сказал Давид Штанфорт, — вы едва ли будете в состоянии идти без одежды через густой кустарник; у нас есть лишняя охотничья рубашка и мокасины; нам будет очень приятно, если вы примете их от нас.
Питер Брасси был слишком простой человек, чтобы заставлять долго просить себя; с благодарностью принял он предложенные вещи и поспешил одеться. Затем, оглядев себя с видимым удовольствием, он заметил, что теперь ему недостает только хорошего ружья, пороху да пуль, чтобы быть вполне мужчиной.
— Ну, Питер, выведите только нас поскорее из этого опасного положения, и вы не будете в убытке, — возразил ему Давид Штанфорт, в то время как Эдуард повторил Брасси обещание, что в случае спасения их он может надеяться на хорошее вознаграждение.
— И без ваших обещаний я счел бы своей обязанностью сделать все возможное, чтобы спасти вас, — серьезно отвечал лазутчик. — Питер Брасси никогда не имел неблагодарного сердца; мне было бы крайне прискорбно, если бы с вами случилось несчастье!
С этими словами он выскочил из лодки и мгновенно исчез между кустами. Взоры всех еще были устремлены на то место, где скрылась мощная фигура Питера, как Эдуард Штанфорт вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку и, обернувшись, увидел Пелега.
— Слушай, Эдуард, — сказал юноша с упреком. — Вырвав у меня ружье, ты показал, что считаешь меня совершенно бесполезным человеком. Но я хотел бы знать, кто убил того старого индейца, как не я?
— Хорошо, Пелег, хорошо, — возразил Эдуард приветливее прежнего. — Ты сделал свое дело, но, подумав немного, ты увидишь, что твое ружье теперь находится в лучших руках, и потому тебе должно безропотно примириться со всяким планом, который мы придумаем для нашей общей безопасности.
— Ну, не будем больше говорить об этом, — прервал Пелег, польщенный благоприятным отзывом, — хотя, я думаю, ты мог бы отдать Питеру свое ружье, которое было ближе к тебе. А что мешает нам теперь, до возвращения разведчика, приняться за работу и построить на лодке прикрытие, о котором я говорил?
— Да, действительно! — вскричал Эдуард. — Почему бы нам и не заняться этим. План превосходен: раз наше убежище открыто врагами, нам нечего бояться, что стук топоров наведет их на наш след. Чтобы построить для женщин надежное убежище, понадобится несколько часов работы, кроме того, в случае нападения оно будет хорошей защитой от выстрелов и для нас самих.
Так как предложение Пелега было одобрено и отцом Эдуарда, и дядей Амосом, то мужчины тотчас же приступили к работам.
Между другими полезными вещами у Штанфортов оказались топоры, пара больших плотничьих буравов и другие инструменты.
Захватив все необходимое, мужчины, исключая Давида Штанфорта, оставшегося наблюдать за западным берегом, вышли из лодки и направились через кустарник к более высокому лесу, где и принялись за рубку деревьев. Во всем остальном они полагались на бдительность разведчика, который в случае опасности успел бы вовремя предостеречь их.
Вскоре посреди лодки появилось нечто вроде каюты, вокруг которой еще оставался свободный проход. Бревна, имевшие в поперечнике от шести до восьми дюймов, плотно прилегали друг к другу, и, таким образом, были выведены четыре крепкие стены вышиной около шести футов и покрыты довольно грубой крышей. В одной из стен был сделан небольшой проход, так что нужно было низко нагибаться, чтобы проникнуть внутрь; в каюте было еще сделано несколько бойниц, и от этого она приняла вид настоящего укрепления, которое хотя и было воздвигнуто в несколько часов, но вполне удовлетворяло своему назначению.
— Эдуард, — сказала Мабель, осматривая оконченную работу вместе со своим двоюродным братом, — я начинаю думать, что Пелег все-таки годится на что-нибудь, потому что, не приди ему в голову эта мысль, пожалуй, мы не догадались бы сами. Ну, как идут наши остальные дела? — спросила она, увидев его расстроенное лицо.
— Я сам еще хорошенько не знаю, — отвечал тот, качая головой. — Если бы наши враги были другого племени, тогда я подумал бы, что они действительно ушли и оставили нас в покое, но разведчик, который сторожит на вершине холма, говорит, что это внезапное исчезновение индейцев и тишина, царствующая вокруг, не предвещают ничего хорошего, хотя он и не может еще определить, какая именно угрожает нам опасность. Он полагает, что враги нападут на нас сегодня, по крайней мере на этом месте, но все-таки он советует ночью быть готовыми на все.
— Разве ты находишь, что нам лучше остаться здесь? — спросила Мабель.
— Конечно, нет. Я сам хотел предложить разведчику этот вопрос. Теперь, когда мы выстроили это маленькое укрепление и вы, женщины, будете защищены от неприятельских пуль, мне кажется, нам нужно как можно скорее выехать из залива и направиться к озеру. Теперь еще рано, и если мы будем плыть безостановочно, то достигнем озера еще до наступления ночи.
— А как далеко оно?
— Не более как в двадцати милях.
— Ты уже переговорил об этом с дядей Амосом и со своим отцом?
— Нет еще. Я прежде хотел бы посоветоваться с разведчиком, который больше нас всех знаком с хитростями индейцев и может дать лучший совет.
— Не переговорить ли тебе тотчас же с ним, милый Эдуард?
— Конечно, и я сейчас же отправлюсь по его следам.
И молодой человек хотел было уже привести в исполнение свое намерение: он взял ружье и собирался прыгнуть на берег, — как вдруг восклицание его собеседницы заставило его остановиться.
— Вот разведчик! — вскричала девушка, показывая на Питера Брасси, который в эту минуту раздвигал кусты около лодки.
— Ну, что нового? — спросил Эдуард, лишь только разведчик влез в лодку.
— Ничего такого, о чем стоило бы говорить, молодой человек. Эти лешие сохраняют зловещее спокойствие, и как я ни старался, но не мог открыть их следов.
— А я только что намеревался идти отыскивать вас и посоветоваться, не лучше ли будет нам тотчас же отплыть к озеру, — сказал Эдуард.
— Затем-то я и поспешил к вам, — ответил Питер, — чтобы сделать то же предложение, потому что если мы останемся здесь до ночи, то вся шайка нагрянет сюда, как коршуны на добычу. Э, — прибавил он, увидев маленькое укрепление, — это мне очень нравится: отличный уголок для женщин и при случае может служить и для нашей защиты.
— Я сердечно рад, — ответил Эдуард, крепко пожимая руку Питера, — что вы намерены продлить еще свое пребывание у нас. Как долго можем мы рассчитывать на вашу помощь и совет?
— Я хочу спуститься с вами к озеру, а может быть, и дальше, если встретится что-нибудь опасное.
Затем все мужчины держали военный совет и решили, что лодка покинет свое убежище и что нужно употребить все силы, чтобы достигнуть озера до наступления ночи.
Мабель Дункан, услышав, что им не угрожает теперь большая опасность, попросила отложить на несколько минут отъезд, чтобы приготовить всему обществу горячий завтрак, а разведчик тем временем пошел еще раз осмотреть остров, дабы вполне убедиться, что им не угрожает никакое нападение.
Глава четвертая
Питер Брасси еще раз сошел с лодки и направился берегом вниз по реке. Дойдя до конца острова, он повернул назад, уже по другой стороне, внимательно осматривая все встречавшееся на пути, а также и противоположный берег реки. Он почти уже достиг противоположной оконечности маленького островка, не заметив ничего особенного, как вдруг ему бросилось в глаза старое, дуплистое дерево, плывшее по течению прямо на остров, так что в скором времени оно должно было или пристать к кустам, росшим на берегу, или же проплыть на очень небольшом от них расстоянии.
Нет сомнения, что старое, сломанное дерево, плывущее по течению само по себе, не может возбудить никакого подозрения, потому что обыкновенно в дождливое время множество таких стволов несется по реке; но разведчик был человек, уже много лет боровшийся с дикими и привыкший к их различным хитростям. У него вошло в привычку относиться недоверчиво ко всему окружающему и тем самым предотвращать опасность, а потому и плывшее мимо него дерево показалось ему подозрительно, и он не оставил его без внимания, хотя и не мог объяснить себе, какого рода опасность могла угрожать ему.
— Кто знает, — ворчал он про себя, спрятавшись за густой куст и устремив пытливый взор на дерево, — кто знает, не скрывается ли под этим старым стволом индеец, который плывет сюда с целью разведать о наших силах, чтобы донести потом обо всем подробно своим раскрашенным чертям? А может быть, вместо одного в густых ветвях дерева скрывается полдюжины их? Я слишком хорошо знаю проделки этих негодяев, и если они думают надуть старого Питера, то жестоко ошибаются. Должно быть, мне придется пустить пулю в это дерево!
Тут разведчик притаился и спокойно выжидал в продолжение нескольких минут.
Между тем дерево, подплыв, остановилось в нескольких футах от острова. Питер не заметил ничего особенного, кроме пучка сухих ветвей, которые, казалось, сами собой застряли между крепкими сучьями дерева. Он уже решил было, что потерял напрасно время, как вдруг сухие прутья зашевелились, и из них вылезла голова индейца, осторожно озиравшегося по сторонам.
«Погоди, старый приятель, я пошлю тебе кое-что на память», — подумал Питер со злой улыбкой, тщательно прицелился и выстрелил.
«Пф!..» Вспыхнул порох на полке, но выстрела не последовало, а громкий удар курка открыл индейцу близкого врага. Он мгновенно нырнул в воду, схватился за один из нижних сучьев, стараясь из всех сил придать дереву другое направление, чтобы оттолкнуть его от берега и таким образом избежать угрожавшей ему опасности. Но дерево оказалось чересчур тяжелое; силы одного человека не могли заставить его так быстро изменить направление, и потому, несмотря на все усилия индейца, один конец ствола уперся в берег, и все дерево стало поворачиваться к нему, так как и течением его сильно прибивало к берегу. Индеец, Видя, что все его старания напрасны и что опасность неизбежна, выпустил из рук сук, поплыл под водой к восточному берегу и вынырнул между нависшими густыми кустами, чтобы перевести дыхание.
Здесь он был на минуту в безопасности, не рискуя быть замеченным Питером, который в это время, подбежав к дереву, ожидал появления врага на поверхности воды.
Заняв этот пост, он насыпал свежего пороха на полку, не переставая зорко следить за деревом; но так как индеец не показывался слишком долго, то разведчик, начиная отгадывать истину и боясь, чтобы враг не ушел от него, принялся слишком неосторожно и торопливо осматривать все кусты.
Скрывшись в кустах, как было уже раньше сказано, дикарь мог видеть каждое движение Питера, который мало-помалу приближался к нему. Глаза хитрого индейца сверкнули огнем мести при виде одного бледнолицего и при мысли о возможности выскочить из своего убежища и тотчас же покончить с ним. «Ах! Если он выйдет победителем из этой битвы, если ему удастся добыть скальп белого, какую зависть возбудит он в своих товарищах!» Одну секунду он, казалось, совсем поддался этой мысли и уже готовился сделать прыжок, но успел вовремя остановиться, заметив, что ненавистный белый был вооружен винтовкой и ножом, тогда как у него был только нож и томагавк. Превосходство вооруженного врага заставило осторожного дикаря снова спрятаться и ждать более удобной минуты.
Разведчик, неутомимо отыскивая индейца, шел прямо на него. Дикарь без шума нырнул в воду и оставался там до тех пор, пока белый, осмотрев кусты, пошел дальше. Мысль, что ненавистный враг ускользнул, убежал от него, до того разозлила Брасси, что он безрассудно предался своему гневу. Он неосторожно раздвигал и осматривал все кусты на берегу и при этом бранился такими непозволительными словами, которые не были бы особенно приятны для слуха образованного человека; но брань не производила никакого впечатления на того, кому предназначалась, так как индеец ни слова не знал по-английски. По тону разведчика он тотчас смекнул, что этот последний страшно рассержен, что сильно обрадовало его и подало надежду легко справиться с противником.
— Только высунься, только покажись, красное чудовище! — вскричал Питер. — Ты и все твое отродье можете только ползать и пресмыкаться, как ехидны, при приближении человека. Но если я увижу хотя только на секунду твое размалеванное лицо и если это проклятое ружье не изменит мне, то ты будешь помнить Питера-Дьявола. Проклятое пресмыкающееся чудовище!
Дав волю своим чувствам, Питер прошел таким образом шагов тридцать по берегу, но все-таки не находил и следа своего врага. Тогда он бросился налево, в кустарник, чтобы пройти на ту сторону острова, где находились его друзья; но едва сделал он несколько шагов в этом направлении, как услышал позади себя шорох. Мигом прыгнул он в сторону и укрылся за стволом дерева, чем только и спас себе жизнь, так как в ту минуту, как он отпрыгнул, дикий, следовавший за ним, твердой рукой пустил томагавк в его голову.
Разведчик, снова увидев неожиданно своего врага, с быстротой молнии схватил ружье и, почти не целясь, выстрелил в него в то время, когда тот перепрыгивал от одного куста к другому. Снова произошла осечка… Питер с проклятьем бросил ружье на землю, схватил нож и кинулся за диким, который уже собирался соскочить в воду. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедить индейца, что теперь его противник вооружен не лучше его самого; с криком ярости он обернулся к нему, и через мгновение началась кровавая борьба. Эта непродолжительная борьба должна была кончиться смертью одного из них. Хотя белый был выше ростом и обладал большей силой, но дикарь был ловчее и увертливее. Пользуясь тем, что Питер в ярости забыл всякую осторожность, дикарь нанес ему значительную рану в грудь и тем еще более взбесил его; разведчик повел свою атаку еще неосторожнее, давая тем самым перевес индейцу, который нанес ему еще три раны — две в правую руку и одно в бедро. К счастью Питера, ни одна из этих ран не была опасна.
Разведчик спохватился и начал действовать осмотрительнее против своего врага и стал больше защищаться, чем нападать: он понял, что иначе битва будет иметь для него дурной исход.
Тихо, шаг за шагом, отступал он, чем возбудил ярость индейца, который, не подозревая в этом маневре военной хитрости бледнолицего, все смелее и смелее нападал на него; вдруг Питер совершенно— неожиданно увернулся от дикаря и так сильно ударил его в грудь, что тот, почти бездыханный, повалился на землю.
С криком торжества вонзил разведчик нож прямо в сердце своей жертвы и по привычке собирался уже скальпировать убитого, но вспомнил недавний выговор своих друзей и, ворча, оставил свое, намерение, довольствуясь лишь поясом и ножом индейца. После этого он взял себе томагавк, торчавший в дереве, поднял брошенное ружье и тогда только обратил внимание на свои раны, из которых текла кровь. Он зажал их рукой, чтобы хотя бы немного остановить кровь, потом взошел на ближайшее возвышение и начал осматривать противоположный лесистый берег. На этот раз он не заметил ничего подозрительного.
День был жаркий, солнце стояло довольно высоко, и река, на гладкой поверхности которой не видно было ничего, спокойно извивалась серебристой лентой. Торжественная тишина царила в девственном лесу; ничто не обнаруживало, что под его зеленой листвой живут тысячи диких зверей и что там таятся человеческие существа, помышляющие лишь о разбое и кровью утоляющие свою адскую кровожадность.
— Если не ошибаюсь, красные черти выдумывают еще какую-нибудь дьявольскую проделку, — проворчал разведчик. — Я знаю эту тишину: они, очевидно, дожидаются возвращения этого молодца, чтобы прежде узнать результаты его рекогносцировки, но я выманю лисиц из норы.
С этими словами, как бы пораженный неожиданной мыслью, он поспешил назад, в кусты, и встал на стволе дерева, на котором прибыл несчастный индеец.
— Я здесь, презренная сволочь! — вскричал он и огласил лес воинственным криком на целую милю вокруг, махая над головой томагавком.
Но едва этот дикий крик замер вдали, как мимо его головы просвистела пуля и сорвала у него с левого виска прядь волос. Питер бросил быстрый взгляд на восточный берег, откуда до него донесся звук спущенного курка, и увидел небольшое облако дыма, поднявшееся над густым кустарником.
— Да, это похоже на вас! Теперь я знаю, куда вы спрятались, раскрашенные обезьяны! — прошептал хладнокровно Брасси и, испустив насмешливый крик, сошел со своего опасного места — он не хотел больше служить целью для стрелка, который промахнулся только на дюйм. Спрятавшись за кустарником, он еще раз насыпал свежего пороха на полку и выстрелил по тому направлению, откуда поднялся дым; но по-прежнему порох только вспыхнул, а выстрела не последовало. Проклиная того, кто заряжал ружье, Питер небрежно перекинул его через плечо и пошел к лодке, чтобы рассказать беглецам о случившемся и посоветовать им немедленно отправиться в путь.
Едва он сделал несколько шагов, как услышал что-то вроде ружейного залпа. Опасаясь, что его друзья подверглись нападению, он ускорил шаги и через некоторое время достиг маленькой бухты, но лодки там уже не было. Он побежал опять к нижней оконечности острова и тут заметил судно, стоявшее футах в тридцати от берега. Все находившиеся на нем были в крайне возбужденном состоянии.
Но возвратимся к нашим друзьям.
Вскоре после ухода лазутчика они решили выйти из своего убежища, что и привели в исполнение, когда Мабель принесла с берега готовую пищу и потом по просьбе Эдуарда вместе с другими женщинами разместилась в каюте.
Сначала Эдуард и его дядя имели намерение направить судно по течению, держаться у входа в маленькую бухту; но страшные крики, раздававшиеся на острове, виновниками которых, как мы знаем, были Питер и его противник, заставили их тотчас же отплыть дальше. Удалившись на такое расстояние, чтобы можно было достигнуть лодки вплавь, они бросили якорь и стали дожидаться возвращения лазутчика.
В напряженном ожидании путники не сводили глаз с острова, но вдруг воздух огласился воинственным криком, который они приняли за крик дикаря; вслед за этим раздался отдаленный выстрел, а за ним последовал новый крик. Все это привело путников к заключению, что Питер или убит, или захвачен в плен, почему решили тотчас же сняться с якоря. Но беспокойство их еще более усилилось, когда с восточного берега раздался залп, так верно направленный, что некоторые пули ударились в борт лодки, хотя, к счастью, никто не был ранен. Этот же самый залп заставил Питера поспешить с возвращением.
Теперь лазутчик, завидев друзей, известил их о своем прибытии громким одобрительным криком. Держа ружье в левой руке высоко над водой и действуя одной правой, он вплавь достиг лодки, в которую и влез с помощью Эдуарда.
— Вы, кажется, ранены, Питер? — был первый вопрос молодого человека после того, как он молча приветствовал лазутчика пожатием руки. — Ваш вид говорит, что вы выдержали жестокую схватку с врагом.
— Вы делаете из мухи слона, — с невозмутимым спокойствием отвечал раненый. — Один из индейцев приплыл сюда под стволом дерева, но я выследил шпиона, и если бы не это проклятое ружье, которое каждый раз, как я хотел употребить его в дело, давало осечку, то вся эта история окончилась бы скорее, и я возвратился бы сюда уже давно. А тут пришлось схватиться врукопашную… Кто победил, об этом говорит мое присутствие здесь…
— Только одно слово, — прервал его Эдуард, слушавший до сих пор с нетерпением. — Одно слово, Питер, но только сюда, сюда! — И с этими словами он увлек его под защиту маленького укрепления. — Скройтесь от врагов: из чащи кустов сделан был залп в нашу лодку. Но скажите поскорее, есть индейцы на острове?
— Только один мертвый, — спокойно отвечал Питер. — Несмотря на это, по моему мнению, чем скорее мы достигнем озера, тем лучше. Я думаю, что днем нам будет безопаснее плыть, потому что индейцы не смогут попасть в нас с берега, а в воду не посмеют сунуться под наши выстрелы.
— Давайте же тотчас вытаскивать якорь, так как каждая минута, которую мы потеряем здесь, уменьшает нам возможность спасения, — торопил Эдуард.
— Я тоже думаю так, — отвечал Питер, — но мне кажется, что больному старику, — прибавил он с сочувствием, указывая на отца Эдуарда, — было бы лучше, если бы он вошел в каюту и немного отдохнул. Мы справимся и без его помощи.
— Милый отец, — упрашивал с детской нежностью Эдуард, — войди, пожалуйста, в каюту и отдохни. Ты слишком слаб, чтобы оставаться здесь с нами.
— Но оставьте мне ваше ружье, — сказал Питер, — потому что мое уже несколько раз давало осечку, а в случае появления какого-нибудь красного негодяя без ружья я буду, как без рук.
— Что сделалось с вашим ружьем? — спросил Эдуард, вытаскивая шомпол из ружья. — Вы говорите, что оно отказывается служить?
— Три раза, молодой человек, я стрелял, и три раза только вспыхнул порох на полке.
— Нет ничего мудреного, — отвечал Эдуард, опуская шомпол в дуло ружья, — здесь только одна пуля без пороха. Пелег, это опять твое дело?
— Что это значит? — строго спросил дядя Амос дрожащего Пелега. — Пуля в дуле без пороха, и это в такое время?
— Я… я… думаю… я забыл положить… пороху, — запинаясь, отвечал Пелег, дрожа всем телом под мрачным взглядом своего опекуна.
— Ну, — сказал тот, взяв кусок каната, — я думаю, что лучше сделать тебе раз навсегда хорошее внушение.
«О Боже мой, Боже мой!» — прошептал Пелег, падая в смертельном страхе на колени. Он знал, что дядя беспощаден, когда рассердится.
— О! Только на этот раз не бейте меня, милый дядя, и я никогда не буду делать этого, никогда, во всю мою жизнь!
— Брат Амос, прости ради меня бедного мальчика, — просил больной Давид Штанфорт рассерженного брата.
— Давид, — твердо сказал Амос, — не вмешивайся и предоставь мне сделать свое дело. Он должен наконец понять, что по его вине наша жизнь может подвергнуться опасности.
— Но не наказывай его на этот раз, Амос! Может быть, это последняя милость, которую я прошу у тебя, потому что, не знаю почему, но чувствую, что вскоре с одним из нас случится несчастье. Подумай только, — прибавил больной с ласковым упреком, — что он еще молод, робок и не привык к борьбе с индейцами. Он впервые стрелял в человека, немудрено, если в минуту сердечной тревоги он сделал ошибку, зарядив ружье не так, как следовало.
Нет сомнения, что старое, сломанное дерево, плывущее по течению само по себе, не может возбудить никакого подозрения, потому что обыкновенно в дождливое время множество таких стволов несется по реке; но разведчик был человек, уже много лет боровшийся с дикими и привыкший к их различным хитростям. У него вошло в привычку относиться недоверчиво ко всему окружающему и тем самым предотвращать опасность, а потому и плывшее мимо него дерево показалось ему подозрительно, и он не оставил его без внимания, хотя и не мог объяснить себе, какого рода опасность могла угрожать ему.
— Кто знает, — ворчал он про себя, спрятавшись за густой куст и устремив пытливый взор на дерево, — кто знает, не скрывается ли под этим старым стволом индеец, который плывет сюда с целью разведать о наших силах, чтобы донести потом обо всем подробно своим раскрашенным чертям? А может быть, вместо одного в густых ветвях дерева скрывается полдюжины их? Я слишком хорошо знаю проделки этих негодяев, и если они думают надуть старого Питера, то жестоко ошибаются. Должно быть, мне придется пустить пулю в это дерево!
Тут разведчик притаился и спокойно выжидал в продолжение нескольких минут.
Между тем дерево, подплыв, остановилось в нескольких футах от острова. Питер не заметил ничего особенного, кроме пучка сухих ветвей, которые, казалось, сами собой застряли между крепкими сучьями дерева. Он уже решил было, что потерял напрасно время, как вдруг сухие прутья зашевелились, и из них вылезла голова индейца, осторожно озиравшегося по сторонам.
«Погоди, старый приятель, я пошлю тебе кое-что на память», — подумал Питер со злой улыбкой, тщательно прицелился и выстрелил.
«Пф!..» Вспыхнул порох на полке, но выстрела не последовало, а громкий удар курка открыл индейцу близкого врага. Он мгновенно нырнул в воду, схватился за один из нижних сучьев, стараясь из всех сил придать дереву другое направление, чтобы оттолкнуть его от берега и таким образом избежать угрожавшей ему опасности. Но дерево оказалось чересчур тяжелое; силы одного человека не могли заставить его так быстро изменить направление, и потому, несмотря на все усилия индейца, один конец ствола уперся в берег, и все дерево стало поворачиваться к нему, так как и течением его сильно прибивало к берегу. Индеец, Видя, что все его старания напрасны и что опасность неизбежна, выпустил из рук сук, поплыл под водой к восточному берегу и вынырнул между нависшими густыми кустами, чтобы перевести дыхание.
Здесь он был на минуту в безопасности, не рискуя быть замеченным Питером, который в это время, подбежав к дереву, ожидал появления врага на поверхности воды.
Заняв этот пост, он насыпал свежего пороха на полку, не переставая зорко следить за деревом; но так как индеец не показывался слишком долго, то разведчик, начиная отгадывать истину и боясь, чтобы враг не ушел от него, принялся слишком неосторожно и торопливо осматривать все кусты.
Скрывшись в кустах, как было уже раньше сказано, дикарь мог видеть каждое движение Питера, который мало-помалу приближался к нему. Глаза хитрого индейца сверкнули огнем мести при виде одного бледнолицего и при мысли о возможности выскочить из своего убежища и тотчас же покончить с ним. «Ах! Если он выйдет победителем из этой битвы, если ему удастся добыть скальп белого, какую зависть возбудит он в своих товарищах!» Одну секунду он, казалось, совсем поддался этой мысли и уже готовился сделать прыжок, но успел вовремя остановиться, заметив, что ненавистный белый был вооружен винтовкой и ножом, тогда как у него был только нож и томагавк. Превосходство вооруженного врага заставило осторожного дикаря снова спрятаться и ждать более удобной минуты.
Разведчик, неутомимо отыскивая индейца, шел прямо на него. Дикарь без шума нырнул в воду и оставался там до тех пор, пока белый, осмотрев кусты, пошел дальше. Мысль, что ненавистный враг ускользнул, убежал от него, до того разозлила Брасси, что он безрассудно предался своему гневу. Он неосторожно раздвигал и осматривал все кусты на берегу и при этом бранился такими непозволительными словами, которые не были бы особенно приятны для слуха образованного человека; но брань не производила никакого впечатления на того, кому предназначалась, так как индеец ни слова не знал по-английски. По тону разведчика он тотчас смекнул, что этот последний страшно рассержен, что сильно обрадовало его и подало надежду легко справиться с противником.
— Только высунься, только покажись, красное чудовище! — вскричал Питер. — Ты и все твое отродье можете только ползать и пресмыкаться, как ехидны, при приближении человека. Но если я увижу хотя только на секунду твое размалеванное лицо и если это проклятое ружье не изменит мне, то ты будешь помнить Питера-Дьявола. Проклятое пресмыкающееся чудовище!
Дав волю своим чувствам, Питер прошел таким образом шагов тридцать по берегу, но все-таки не находил и следа своего врага. Тогда он бросился налево, в кустарник, чтобы пройти на ту сторону острова, где находились его друзья; но едва сделал он несколько шагов в этом направлении, как услышал позади себя шорох. Мигом прыгнул он в сторону и укрылся за стволом дерева, чем только и спас себе жизнь, так как в ту минуту, как он отпрыгнул, дикий, следовавший за ним, твердой рукой пустил томагавк в его голову.
Разведчик, снова увидев неожиданно своего врага, с быстротой молнии схватил ружье и, почти не целясь, выстрелил в него в то время, когда тот перепрыгивал от одного куста к другому. Снова произошла осечка… Питер с проклятьем бросил ружье на землю, схватил нож и кинулся за диким, который уже собирался соскочить в воду. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедить индейца, что теперь его противник вооружен не лучше его самого; с криком ярости он обернулся к нему, и через мгновение началась кровавая борьба. Эта непродолжительная борьба должна была кончиться смертью одного из них. Хотя белый был выше ростом и обладал большей силой, но дикарь был ловчее и увертливее. Пользуясь тем, что Питер в ярости забыл всякую осторожность, дикарь нанес ему значительную рану в грудь и тем еще более взбесил его; разведчик повел свою атаку еще неосторожнее, давая тем самым перевес индейцу, который нанес ему еще три раны — две в правую руку и одно в бедро. К счастью Питера, ни одна из этих ран не была опасна.
Разведчик спохватился и начал действовать осмотрительнее против своего врага и стал больше защищаться, чем нападать: он понял, что иначе битва будет иметь для него дурной исход.
Тихо, шаг за шагом, отступал он, чем возбудил ярость индейца, который, не подозревая в этом маневре военной хитрости бледнолицего, все смелее и смелее нападал на него; вдруг Питер совершенно— неожиданно увернулся от дикаря и так сильно ударил его в грудь, что тот, почти бездыханный, повалился на землю.
С криком торжества вонзил разведчик нож прямо в сердце своей жертвы и по привычке собирался уже скальпировать убитого, но вспомнил недавний выговор своих друзей и, ворча, оставил свое, намерение, довольствуясь лишь поясом и ножом индейца. После этого он взял себе томагавк, торчавший в дереве, поднял брошенное ружье и тогда только обратил внимание на свои раны, из которых текла кровь. Он зажал их рукой, чтобы хотя бы немного остановить кровь, потом взошел на ближайшее возвышение и начал осматривать противоположный лесистый берег. На этот раз он не заметил ничего подозрительного.
День был жаркий, солнце стояло довольно высоко, и река, на гладкой поверхности которой не видно было ничего, спокойно извивалась серебристой лентой. Торжественная тишина царила в девственном лесу; ничто не обнаруживало, что под его зеленой листвой живут тысячи диких зверей и что там таятся человеческие существа, помышляющие лишь о разбое и кровью утоляющие свою адскую кровожадность.
— Если не ошибаюсь, красные черти выдумывают еще какую-нибудь дьявольскую проделку, — проворчал разведчик. — Я знаю эту тишину: они, очевидно, дожидаются возвращения этого молодца, чтобы прежде узнать результаты его рекогносцировки, но я выманю лисиц из норы.
С этими словами, как бы пораженный неожиданной мыслью, он поспешил назад, в кусты, и встал на стволе дерева, на котором прибыл несчастный индеец.
— Я здесь, презренная сволочь! — вскричал он и огласил лес воинственным криком на целую милю вокруг, махая над головой томагавком.
Но едва этот дикий крик замер вдали, как мимо его головы просвистела пуля и сорвала у него с левого виска прядь волос. Питер бросил быстрый взгляд на восточный берег, откуда до него донесся звук спущенного курка, и увидел небольшое облако дыма, поднявшееся над густым кустарником.
— Да, это похоже на вас! Теперь я знаю, куда вы спрятались, раскрашенные обезьяны! — прошептал хладнокровно Брасси и, испустив насмешливый крик, сошел со своего опасного места — он не хотел больше служить целью для стрелка, который промахнулся только на дюйм. Спрятавшись за кустарником, он еще раз насыпал свежего пороха на полку и выстрелил по тому направлению, откуда поднялся дым; но по-прежнему порох только вспыхнул, а выстрела не последовало. Проклиная того, кто заряжал ружье, Питер небрежно перекинул его через плечо и пошел к лодке, чтобы рассказать беглецам о случившемся и посоветовать им немедленно отправиться в путь.
Едва он сделал несколько шагов, как услышал что-то вроде ружейного залпа. Опасаясь, что его друзья подверглись нападению, он ускорил шаги и через некоторое время достиг маленькой бухты, но лодки там уже не было. Он побежал опять к нижней оконечности острова и тут заметил судно, стоявшее футах в тридцати от берега. Все находившиеся на нем были в крайне возбужденном состоянии.
Но возвратимся к нашим друзьям.
Вскоре после ухода лазутчика они решили выйти из своего убежища, что и привели в исполнение, когда Мабель принесла с берега готовую пищу и потом по просьбе Эдуарда вместе с другими женщинами разместилась в каюте.
Сначала Эдуард и его дядя имели намерение направить судно по течению, держаться у входа в маленькую бухту; но страшные крики, раздававшиеся на острове, виновниками которых, как мы знаем, были Питер и его противник, заставили их тотчас же отплыть дальше. Удалившись на такое расстояние, чтобы можно было достигнуть лодки вплавь, они бросили якорь и стали дожидаться возвращения лазутчика.
В напряженном ожидании путники не сводили глаз с острова, но вдруг воздух огласился воинственным криком, который они приняли за крик дикаря; вслед за этим раздался отдаленный выстрел, а за ним последовал новый крик. Все это привело путников к заключению, что Питер или убит, или захвачен в плен, почему решили тотчас же сняться с якоря. Но беспокойство их еще более усилилось, когда с восточного берега раздался залп, так верно направленный, что некоторые пули ударились в борт лодки, хотя, к счастью, никто не был ранен. Этот же самый залп заставил Питера поспешить с возвращением.
Теперь лазутчик, завидев друзей, известил их о своем прибытии громким одобрительным криком. Держа ружье в левой руке высоко над водой и действуя одной правой, он вплавь достиг лодки, в которую и влез с помощью Эдуарда.
— Вы, кажется, ранены, Питер? — был первый вопрос молодого человека после того, как он молча приветствовал лазутчика пожатием руки. — Ваш вид говорит, что вы выдержали жестокую схватку с врагом.
— Вы делаете из мухи слона, — с невозмутимым спокойствием отвечал раненый. — Один из индейцев приплыл сюда под стволом дерева, но я выследил шпиона, и если бы не это проклятое ружье, которое каждый раз, как я хотел употребить его в дело, давало осечку, то вся эта история окончилась бы скорее, и я возвратился бы сюда уже давно. А тут пришлось схватиться врукопашную… Кто победил, об этом говорит мое присутствие здесь…
— Только одно слово, — прервал его Эдуард, слушавший до сих пор с нетерпением. — Одно слово, Питер, но только сюда, сюда! — И с этими словами он увлек его под защиту маленького укрепления. — Скройтесь от врагов: из чащи кустов сделан был залп в нашу лодку. Но скажите поскорее, есть индейцы на острове?
— Только один мертвый, — спокойно отвечал Питер. — Несмотря на это, по моему мнению, чем скорее мы достигнем озера, тем лучше. Я думаю, что днем нам будет безопаснее плыть, потому что индейцы не смогут попасть в нас с берега, а в воду не посмеют сунуться под наши выстрелы.
— Давайте же тотчас вытаскивать якорь, так как каждая минута, которую мы потеряем здесь, уменьшает нам возможность спасения, — торопил Эдуард.
— Я тоже думаю так, — отвечал Питер, — но мне кажется, что больному старику, — прибавил он с сочувствием, указывая на отца Эдуарда, — было бы лучше, если бы он вошел в каюту и немного отдохнул. Мы справимся и без его помощи.
— Милый отец, — упрашивал с детской нежностью Эдуард, — войди, пожалуйста, в каюту и отдохни. Ты слишком слаб, чтобы оставаться здесь с нами.
— Но оставьте мне ваше ружье, — сказал Питер, — потому что мое уже несколько раз давало осечку, а в случае появления какого-нибудь красного негодяя без ружья я буду, как без рук.
— Что сделалось с вашим ружьем? — спросил Эдуард, вытаскивая шомпол из ружья. — Вы говорите, что оно отказывается служить?
— Три раза, молодой человек, я стрелял, и три раза только вспыхнул порох на полке.
— Нет ничего мудреного, — отвечал Эдуард, опуская шомпол в дуло ружья, — здесь только одна пуля без пороха. Пелег, это опять твое дело?
— Что это значит? — строго спросил дядя Амос дрожащего Пелега. — Пуля в дуле без пороха, и это в такое время?
— Я… я… думаю… я забыл положить… пороху, — запинаясь, отвечал Пелег, дрожа всем телом под мрачным взглядом своего опекуна.
— Ну, — сказал тот, взяв кусок каната, — я думаю, что лучше сделать тебе раз навсегда хорошее внушение.
«О Боже мой, Боже мой!» — прошептал Пелег, падая в смертельном страхе на колени. Он знал, что дядя беспощаден, когда рассердится.
— О! Только на этот раз не бейте меня, милый дядя, и я никогда не буду делать этого, никогда, во всю мою жизнь!
— Брат Амос, прости ради меня бедного мальчика, — просил больной Давид Штанфорт рассерженного брата.
— Давид, — твердо сказал Амос, — не вмешивайся и предоставь мне сделать свое дело. Он должен наконец понять, что по его вине наша жизнь может подвергнуться опасности.
— Но не наказывай его на этот раз, Амос! Может быть, это последняя милость, которую я прошу у тебя, потому что, не знаю почему, но чувствую, что вскоре с одним из нас случится несчастье. Подумай только, — прибавил больной с ласковым упреком, — что он еще молод, робок и не привык к борьбе с индейцами. Он впервые стрелял в человека, немудрено, если в минуту сердечной тревоги он сделал ошибку, зарядив ружье не так, как следовало.