Страница:
Пироги моей Китти - желудка отрада!
Эй ты, крючник, к Майл-Энду за мной поспешай,
Эту ношу не смей уронить невзначай!"
И исчез он из глаз - будто смыло волною.
И за ним поспешали слуга и съестное.
И у шкапа пустого остался я в горе,
"Лишь с собою самим горевал я у моря".
Хоть душой от детины я впрямь занемог,
Все же Джонсон, и Берк, и хрустящий пирог
Не могли показаться несносными мне,
Коль о фате забыть и искусной жене.
И назавтра, в наряде блистательно-скромном,
Я приехал туда в экипаже наемном.
Я введен был в столовую (темный закут,
Где протиснуться к стулу - что каторжный труд),
И меня немотой поразило известье,
Что не будет ни Берка, ни Джонсона вместе.
"Как всегда, они заняты, к нам - ни ногой,
Этот речь говорит, а у Трейла другой, -
Говорил мне хозяин. - Но плакать не стоит:
Ведь сегодня присутствием нас удостоят
Сочинители, умные невероятно
И, уж верно, сердечнее Берка стократно.
И еврей и шотландец строчат для газет,
Остроумье их - перец для пресных бесед.
Если первый Брюзгою зовется в печати,
То другого Бичом именуют собратья,
И хоть Цинну считают тождественным с ним,
Все ж Панург, а не Цинна - его псевдоним".
Он поведал в подробностях все мне и вся,
Тут они и пришли - и обед начался.
Я бекон и печенку узрел наверху,
А внизу, на тарелке худой - требуху.
По бокам и колбас и шпината хватало.
Но средина, где быть пирогу, пустовала.
Я, милорд, к требухе отвращенье питаю,
А бекон я, как турок, едой не считаю.
И сидел я голодный, к столу пригвожден,
И глядел на печенку и мерзкий бекон,
Но сильнее, чем дряни настряпавший повар,
Возмущал меня плута шотландского говор -
Разглагольствовал с жаром писака проклятый
И бесил меня глупостью витиеватой.
"Ах, сударыня, - рек он, - пусть будет мне худо,
Но такого едать не случалось мне блюда.
Ах, нежна восхитительно ваша печенка!
Требуха ваша лучше любого цыпленка!"
И еврей смуглощекий спешил нам поведать:
"Что ни день, я бы мог требухою обедать!
Этот славный обед веселит естество!
Но смотрите, ваш доктор не ест ничего!"
Но ответил хозяин: "Он мастер лукавить!
Он не ест, чтоб для лакомства место оставить, -
Был обещан пирог". И заохал еврей:
"Надо было и мне быть гораздо мудрей!"
"Черт возьми, пироги! - поддержал его тот. -
Я местечко найду, хоть бы лопнул живот!"
"Вы найдете!" - вскричала хозяйка со смехом.
"Мы найдем!" - отвечала компания эхом.
Мы сидели, сдержав нетерпения стоны, -
И явилась служанка со взором Горгоны,
Столь безрадостна видом и ликом бледна,
Что годилась Приама поднять ото сна.
Но в убийственном взгляде смогли мы прочесть:
Посылает нам пекарь ужасную весть.
Оказалось, пирог невозможно извлечь,
Потому что мерзавец закрыл свою печь.
Филомела молчит... Но сравнений довольно.
Продолжать эту повесть мне горько и больно.
Ах, милорд, если начистоту говорить,
Я надеждой не льщусь похвалу заслужить,
Посылая стихи, чья изысканна суть,
Человеку, чей вкус не изыскан отнюдь.
Хоть и был в вас когда-то росток разуменья,
Но его на корню засушило ученье.
Всем известно, милорд, что вы цените низко
Все, что вашей персоны касается близко,
Но быть может, нарушив привычки мышленья,
Вы оцените низко и это творенье.
Могилу, в коей кроткий Парнелл спит,
Не слава, но признательность кропит.
Его нравоучений строй певучий
Вел душу к истине стезей созвучий,
Он пел небесное своей цевницей -
За щедрость Небу отплатил сторицей.
Нет нужды льстить ему хвалений данью
Пресеклось славы краткое дыханье,
Но долговечны книги - духа яства.
Их воспоет признательная паства.
Останьтесь тут, чем вздор молоть за дверью!
Пред вами совесть облегчу теперь я.
Я слишком горд, чтоб люди говорили -
Мол, каблуки чело его затмили.
Я насмехался над рябым камзолом,
Прыжки считал занятьем невеселым.
_Срывает с себя маску_.
О лживый лик, ты мерзок не на шутку!
Поддельный хохот твой претит рассудку. -
Под черною личиной страсти спали -
Улыбка радости и плач печали.
Дрожат подмостки от толпы шутов -
Любых мастей и всяческих сортов.
В их действиях нет смысла ни на йоту -
Им лишь бы смехом возбудить икоту.
Из люка лезут черти и чертовки,
А божества слетают на веревке.
Пусть, приобщась к толпе самодовольной,
Паду, сражен зарницей канифольной!
Игрою ваш убыток возмещу:
Смотри, Шекспир, - я в гневе трепещу.
Прочь, мишура, ты страсти скрыть не в силах,
Монарх безумный ожил в этих жилах.
Словами Ричарда рекут уста:
"Коня сменить! Перевязать мне раны! -
И дальше тихо: -
Это лишь мечта!"
Все - лишь мечта: отринув Арлекина,
Тем самым хлеб насущный я отрину.
Олень Эзопов, благородный, честный,
Тщеславный тож, как некто, всем известный,
Стоял однажды у ручья на бреге
И созерцал свой образ в томной неге.
Он бормотал: "Вы так костлявы, ляжки,
И от меня не будет вам поблажки.
Грубы, уродливы, как жернова.
Зато изящна эта голова!
Глаза, чело с ума красавиц сводят,
Да и рога как будто в моду входят".
Он голову хвалил и так и сяк,
Но приближался злобный лай собак,
Гремело громом страшное "ату!" -
И он взлетел, как ветер, в высоту,
Умчался в глубь непроходимой чащи
И спутал след в лесу для пользы вящей.
И глупая глава готова ныне
Оплакать притязания гордыни,
А ноги крепкие - точь-в-точь броня -
Спасли его от смерти - как меня!
Быстро прыгает в дверь на просцениуме.
Милостивая государыня,
я читал Ваше послание со всей снисходительностью, какую только может
допустить критическое беспристрастие, однако нашел в нем столь много поводов
для возражения и негодования, что я, право, вряд ли могу ответить на него
достаточно серьезно.
Я не настолько невежествен, сударыня, чтобы не заметить в этом послании
множество сарказмов, а также и солецизмов. (Солецизм являет собою слово,
образованное от названия построенного Солоном города Солеиса в Аттике, где
живут греки, и применяется оно так же, как мы применяем слово
"киддерминстер" для обозначения занавесей по городу с тем же названием;
однако, кажется мне, это тот род знаний, к которому Вы не имеете вкуса.)
Итак, сударыня, я нашел там множество сарказмов и солецизмов. Однако, чтобы
не показаться недоброжелательным брюзгой, я позволю себе привести Ваши
собственные слова, снабдив их своими замечаниями.
Мой добрый Доктор, просит вас наш тесный круг -
Наденьте ваш весенний бархатный сюртук,
Чтобы январский бал открыть, явившись вдруг.
Скажите, сударыня, где это Вы видели эпитет "добрый" в сочетании с
титулом Доктор? Ежели бы Вы назвали меня "ученейшим", или "почтеннейшим",
или "благороднейшим Доктором", это было бы позволительно, ибо слова эти
относятся к моему ремеслу. Однако не стану придираться к сущим пустякам. Вы
упоминаете мой "весенний бархатный сюртук" и советуете надеть его на Новый
год, иначе говоря, когда зима в разгаре. Весенний наряд в средине зимы!!! Уж
это было бы воистину солецизмом. Но чтобы усилить несоответствие, в другой
части Вашего послания Вы называете меня щеголем. Но в том или в другом
случае Вы должны ошибаться. Ежели я действительно щеголь, то мне и в голову
никогда бы не пришло носить весенний сюртук в январе, а ежели я не щеголь,
зачем же Вы тогда... Я думаю, заканчивать мою мысль не стоит труда. Теперь
позвольте мне перейти к двум следующим строчкам, которые производят довольно
странное впечатление:
Возьмите и парик, что нынче фаты носят,
Чтоб в танце закружить девиц, что сено косят.
Насколько бессмысленно косить сено на Рождество, мне кажется, понятно
даже Вам самой, ведь далее Вы говорите, что сестрица Ваша будет смеяться -
ей действительно есть от чего умирать со смеху. У римлян было выражение для
пренебрежительного смеха: "Naso contemnere adunco", что означает "смеяться с
кривым носом". Она вполне может смеяться над Вами, воспользовавшись способом
древних, ежели сочтет это подходящим. Но теперь я касаюсь самого
несообразного из всех несообразных предложений - я имею в виду предложение
слушаться советов Ваших и Вашей сестрицы при игре в мушку. Самонадеянность,
явствующая из этой пропозиции, выводит мое негодование за пределы прозы;
она зажигает во мне страсть к стихотворству и возмущение одновременно. Мне
слушаться советов? И от кого! Ну так слушайте.
Все это серьезно, совсем не игрушки.
Итак, подобрались партнеры для мушки.
Компания шутит, учтиво-мила,
Уставясь на банк посредине стола.
И карты сдают, и от злости я нем:
Ни разу, ни разу не выпал мне Пэм.
И ставку плачу я, и щеки пылают,
А хищники пульку к рукам прибирают.
Я злюсь не на шутку, но сдержан и тих -
Мечтаю, чтоб смелость взыграла в других.
Но, сидя в спокойствии впрямь олимпийском,
Они не желают потешиться риском.
Напрасно браню я холодный расчет,
Напрасно я смелость хвалю наперед,
Проклятья и льстивые речи - впустую.
"А вы, миссис Банбери?" - "Сэр, я пасую".
"А что же мисс Хорнек? Поставьте без дрожи!"
"Ну что вы! Пожалуй, пасую я тоже".
И Банбери злится, и я раздражен
Учтивостью сих осмотрительных жен,
Вздыхаю и в горле я чувствую ком -
Но вот от отчаянья делаюсь львом.
И ставит на все мой взыгравший азарт,
На пульку нацелившись. "Дайте пять карт!"
"Ах, Доктор, - кричат они, - так бы вначале!
Вы пульку сорвете! - Ах, вы проиграли!"
Терпенья лишась и надежды последней,
Прошу я совета у дамы соседней:
"Сударыня, вы ль не поможете мне!
Не лучше ль поставить на пульку вдвойне?"
"Советую, - дама кричит, - не зевайте!
Ах, вы проиграли! И деньги давайте!"
Я снова дерзаю, подобен герою,
Но миг - и уж нет ни гроша за душою.
И ныне спрошу я, задетый обидой:
О дамы, знакомые с нашей Фемидой,
Ужели злодейства, что с вашими сходны,
Не видывал Филдинга суд благородный?
Советы давать, что пусты и обманны, -
Не все ли равно, что обчистить карманы?
Я вас, как карманниц, могу, безусловно,
К ответу привлечь по статье уголовной.
К суду вас, в Олд-Бейли, другим в назиданье,
На радость себе - о, мечтанья, мечтанья!
Итак, на скамье восседаете вы,
Пред вами букеты пахучей травы,
А лица искусно укрыли чепцы -
Но шляп не потерпят Фемиды жрецы.
Прокатится гул удивления в зале:
"Ах, в чем их винят?" - "Их за кражей застали".
"Кого ж обокрали красавицы эти?"
"Как будто бы Доктора, слышал я в свете".
"Вот этого мужа с возвышенным взглядом.
Но с видом престранным стоящего рядом?"
"Да, этого". - "Катится нравственность наша!
Я в жизни преступниц не видывал краше!"
И ваши друзья, как один, опечалятся
И будут молить над несчастными сжалиться.
Прибегнет сэр Чарлз к недостойной защите:
"Ах, доктор, сколь юны они, поглядите!"
"Тем хуже, - отвечу я крайне прохладно, -
Пусть смолоду будет им красть неповадно".
"Взгляните, как прелестью нежной чаруют!"
"Чаруют-то пусть, но зачем же воруют?"
"Но где справедливость? Молю о прощенье!"
"При чем справедливость? Я жду возмещенья!
Эдмонтонский приход предлагает мне сорок фунтов, приход Святого
Леонарда в Шордиче - сорок фунтов, Тайбернский приход - сорок фунтов; все
эти деньги будут моими, ежели я буду настаивать на своем обвинении!"
"Могли бы на этом попасться вы сами, -
Ах, доктор, ужель вы откажете даме?"
Растроган, на этом поставлю я точку -
За десять наличными, десять - в рассрочку.
Я призываю Вас ответить мне на это послание - скажу сразу, Вы будете не
в силах. Удар слишком силен. А теперь об остальных строчках Вашего письма.
Итак - однако, мне потребуется слишком много места. Пожалуй, я предпочту
обсудить оставшееся в Бартоне как-нибудь на той неделе.
Я нисколько Вас не ценю!
О. Г.
Два пэра спросили у Тротта: "Ответь,
Ослам обязательно ль уши иметь?"
И Джон им ответил: "Я книг не читаю,
И мудрых затмить я умом не мечтаю,
Но, глядя отныне на вас, господа,
Я буду ослов вспоминать без труда".
в подражание Свифту
Считают логики упрямо
Разумными сынов Адама.
Но пусть докажут убедительно,
Присущ ли разум нам действительно.
Сам Аристотель многоумный,
Смиглезий тож прекраснодумный
Из всех возможных дефиниций
Смогли на сей остановиться:
Homo est ratione praeditum {*}.
{* Человек наделен разумом (лат.).}
Но кто не усомнится в бреде том?
Считаю, мудрым вопреки, я,
Что тщетны все пути людские.
Что сей бахвал, природы царь -
Заблудшая, слепая тварь,
Что нет поводыря умней
Природного чутья зверей -
Перед чутьем пасует разом
Хвастливых смертных жалкий разум,
Напичканный ненужным вздором:
Deus est anima brutorum {*}.
{* Бог - душа зверей (лат.).}
Не знает зверь законов низких,
Дающих право мучить близких,
Он враг побоев и ругательств,
Он чужд обмана и предательств.
Гулять на воле зверь привычен,
И ум его аполитичен,
Он сыт и весел и не тщится
Узнать, что при дворе творится,
На завтраке у короля
Не пыжится, врага хваля,
Не льстит, не лезет вон из кожи,
Чтоб заслужить любовь вельможи,
Рук не марает, сея злобу,
И не строчит в угоду Бобу,
Не прыток злом платить приятелю
И пасквили тащить к издателю.
Танцоры, судьи, скрипачи,
Карманники и рифмачи
Четвероногим, скажем честно,
Ни в коем виде не известны,
Поскольку нет средь диких тварей
Ни рьяных слуг, ни государей.
Зверь не грозит войною брату
И глотку не грызет за плату.
Из всех зверей, тупа и чванна,
На нас похожа обезьяна
Своим притворством неизменным
И злостью к тварям соплеменным.
Но в злости, в мягкости притворной
Ее затмит любой придворный.
Вот гнется он с лицом умильным
Перед сановником всесильным,
Но со слугою за образчик
Берет он спесь вышестоящих -
Мильоны обещаний даст,
Но выполнять их не горазд.
И перенять повадки светские
Спешат лакеи и дворецкие,
И, спесь господ усвоив твердо,
Слуга легко играет лорда.
И при дворе по той причине
На самом невысоком чине
Знакомая личина чванства:
У всех в почете обезьянство.
В катящиеся клики ликованья
И воинства победные слова
Вплетает скорбь унылые стенанья
И гасит ярый пламень торжества.
О Вулф! Рекою слез печаль струится -
Победы слишком дорога цена.
Зажечь нам взор напрасно Квебек тщится -
Застлала очи плача пелена.
Живут тебя сразившие злодеи -
Ты пал в бою, спокоен и суров.
Но мертвый ты для них еще страшнее -
Твой холм взрастит мильоны храбрецов!
Нед Пардон под камнем избыл свою боль,
Несчастный наемный писака.
И я сомневаюсь, чтоб в горя юдоль
Хотел он вернуться из мрака.
Примечания
Помимо двух больших поэм "Путник" и "Покинутая деревня", в поэтическое
наследие О. Голдсмита входят стихотворения и малые поэмы, публиковавшиеся в
периодических изданиях или выходившие отдельными брошюрами, театральные
прологи и эпилоги, эпиграммы и стихотворные послания друзьям, а также стихи
из романа "Векфилдский священник" и из "Гражданина мира". Впервые многие из
этих произведений были собраны в посмертном издании "Poems and Plays" в 1777
г. С тех пор поэтические произведения Голдсмита издавались отдельным
сборником или в составе собрания сочинений.
Русских читателей познакомил с Голдсмитом-поэтом В. А. Жуковский: в
1813 г. он опубликовал в "Вестнике Европы" перевод баллады Голдсмита "Эдвин
и Анджелина" под названием "Пустынник". Еще раньше, в 1805 г., он начал
вольный перевод поэмы "Покинутая деревня" (см.: В. А. Жуковский. Собр. соч.
СПб., 1902, т. 1. "Опустевшая деревня"). В 1959 г. вышел роман "Векфилдский
священник" в переводе Т. М. Литвиновой. Перевод "Элегии на смерть бешеной
собаки" и песни Оливии сделан для этого издания В. В. Левиком. Стихи,
включенные в "Гражданина мира", переводил А. Големба (М., "Наука", 1974).
Остальные произведения переводятся на русский язык впервые. Перевод
выполнен по изданию "Poetical Works of О. Goldsmith", 1906, текст сверен с
наиболее авторитетным английским изданием "Collected Works of О. Goldsmith",
v. 4, Oxford, 1966.
Путник, или Взгляд на общество (The Traveller or A Prospect of
Society). - Поэма была опубликована в декабре 1764 г. При жизни Голдсмита
она выдержала около десятка изданий и принесла ему известность как поэту.
Это первое произведение, подписанное именем Голдсмита. В поэме описаны
места, которые Голдсмит посетил во время своих странствий по Европе в 1755
г. В посвящении брату поэта Генри Голдсмиту говорится, что частично поэма
была написана в том же году, однако полностью "Путник" написан и обработан
значительно позднее в 1763-1764 гг.
...его преподобию Генри Голдсмиту. - Генри Голдсмит, брат О. Голдсмита,
в 19 лет бросил учебу, женился и стал, как и его отец, деревенским
священником со скромным доходом.
Шельда - река, протекающая во Франции, Бельгии и Нидерландах.
По - крупнейшая река Италии.
...Где каринтийский поселянин строг... - Каринтия - австрийская
провинция в Восточных Альпах, жители которой слыли угрюмыми и
негостеприимными.
Кампанья - область на юге Италии.
...На скалах Идры u на бреге Арно. - Идра, или, точнее, Идрия - гора в
Австрии, где расположены ртутные рудники. Арно - река в итальянской
провинции Тоскане. На ней расположена Флоренция.
...Раскинулась Италия картинно. - Италия была экономическим и
культурным центром Европы в XIV-XVI вв., в эпоху Возрождения. В это время
здесь процветали ремесла, торговля, искусства. Но к XVIII в. Италия утратила
первенство в Европе и превратилась в экономически и политически
раздробленное, полуаграрное отсталое государство.
Утрату злата возмещают ныне // Искусствами - обломками гордыни. - Во
многих старых итальянских городах, таких, как Венеция, где побывал Голдсмит,
велась внешне блестящая, лихорадочная жизнь с балами, карнавалами,
праздничными процессиями.
...С них сходят в дол лишь воин и булат. - Швейцарские наемные солдаты
издавна служили в армиях многих европейских стран.
Луара - одна из крупнейших рек Франции.
Бездумие - для Франции кумир, // И, праздно занят, ненадежен мир. - В
середине XVIII в., несмотря на колоссальный государственный долг, неудачную
войну за колонии с Англией, внутренние волнения, двор короля Людовика XV,
который называли "могилой нации", славился своей роскошью, дворяне
растрачивали состояния в погоне за нарядами и развлечениями в столице.
...Голландия лежит передо мной. - В XVIII в. Голландия была торговым и
финансовым центром Европы, голландские финансисты выступали посредниками в
международной торговле. Однако финансовая буржуазия развилась в стране в
ущерб промышленности, и со временем другие, промышленно более развитые
государства оттеснили Голландию. К XVIII в. она уступила Англии первенство и
в торговле, сохраняя все же сильные позиции.
...Возводят величавый долгий мол. - Голландцы строили на побережье
Северного моря искусственные дамбы и плотины, защищавшие землю от приливов и
штормов. Эти отвоеванные у моря земли использовались для сельского
хозяйства.
...Когда вожди лишают прав владыку, // Чтобы упрочить собственную клику
// И, сговорившись, возгласить свободу, // Чтоб пользоваться ей себе в
угоду. - В 60-е и 70-е годы XVIII в. в Англии идет бурная борьба
промышленной и торговой буржуазии за парламентские реформы. Голдсмит
отрицательно относился к этим политическим распрям и неоднократно высказывал
мысли, сходные с теми, какие выражены и в "Путнике". См., например,
"Гражданин мира", Письмо CXXI: "Необычайно трудно принудить большое число
свободных людей действовать совместно ради общей пользы; здесь хлопочут о
всевозможных благодетельных переменах, но попытки претворить их в жизнь
неизбежно ведут к новым потрясениям в государстве, ибо всяк понимает благо
по-своему, и в результате предрассудки и краснобайство нередко одерживают
верх над справедливостью и общественным благом". (Перевод А. Г. Нигера.)
Не здесь ли барской алчности приказ... - В результате политики
огораживания многие английские крестьяне были согнаны со своих земель.
Голдсмит с болью наблюдал обнищание и опустошение деревень. Именно этому
посвящена его поэма "Покинутая деревня".
Освего - река в Северной Америке, впадающая в озеро Онтарио.
...Дамьена одр стальной, венец Луки... - Робер-Франсуа Дамьен
(1715-1757) покушался на жизнь французского короля Людовика XV и был
подвергнут мучительной казни. Лука - брат вождя крестьянского восстания в
Венгрии в начале XVI в. Дьердя Дожи, с которым его и путает Голдсмит. Дьердя
Дожу посадили на железный трон, надели ему на голову корону из раскаленного
железа и вскрыли вены.
Покинутая деревня (The Deserted Village). - Поэма написана около 1769
г. и вышла в свет в 1770 г. Вокруг поэмы развернулась газетная полемика по
поводу основной мысли автора об опустошении деревень как следствии развития
промышленности. За два года поэма переиздавалась восемь раз.
Истоками поэмы послужили не только воспоминания Голдсмита об ирландской
деревушке Лиссой, где он провел детство и где отец его был священником, но и
наблюдения, сделанные во время поездок по стране. Еще в 1762 г. в газете
"Ллойдз ивнинг пост" появился его очерк "Перемены в жизни бедняков", в
котором описываются бедствия крестьян, выселенных богатым купцом. "Мне
известно, - писал Голдсмит, - что такие перемены самое распространенное
сейчас явление. Почти во всех частях королевства трудолюбивые отцы семейств
изгоняются, а земли занимаются каким-нибудь предпринимателем или
огораживаются, чтобы служить развлечениям и прихоти".
Биограф Голдсмита Уильям Кук писал, что поэт, по его собственным
словам, собирал материал для "Покинутой деревни" в течение почти пяти лет и
два года обрабатывал его. Поэма посвящена лучшему другу Голдсмита художнику
Джошуа Рейнолдсу (1723-1792), автору портрета Голдсмита.
...Двенадцать правил и игра в гусек... - Двенадцать золотых правил,
приписываемых казненному во время английской революции королю Карлу I
(1600-1649), отпечатанные на отдельном листе, были очень популярны во
времена Голдсмита и часто украшали стены трактиров. В них содержались
прописные истины, вроде следующих: "Не злоупотребляй здоровьем. Не водись с
дурными людьми. Не засиживайся за едой", и т. п. Гусек - популярная игра.
Если кость игрока попадала на клетку доски с изображением гуся, он повторял
ход.
Альтама. - Голдсмит имеет в виду реку в английской колонии Джорджии в
Северной Америке.
Леса густые, где не свищут птицы... - Европейцы (в том числе знаменитый
натуралист Бюффон) долгое время считали, что в Америке нет певчих птиц.
...тигры ждут добычи жадно... - В Америке нет тигров, но во времена
Голдсмита тиграми называли кугуаров, или пум.
Эй ты, крючник, к Майл-Энду за мной поспешай,
Эту ношу не смей уронить невзначай!"
И исчез он из глаз - будто смыло волною.
И за ним поспешали слуга и съестное.
И у шкапа пустого остался я в горе,
"Лишь с собою самим горевал я у моря".
Хоть душой от детины я впрямь занемог,
Все же Джонсон, и Берк, и хрустящий пирог
Не могли показаться несносными мне,
Коль о фате забыть и искусной жене.
И назавтра, в наряде блистательно-скромном,
Я приехал туда в экипаже наемном.
Я введен был в столовую (темный закут,
Где протиснуться к стулу - что каторжный труд),
И меня немотой поразило известье,
Что не будет ни Берка, ни Джонсона вместе.
"Как всегда, они заняты, к нам - ни ногой,
Этот речь говорит, а у Трейла другой, -
Говорил мне хозяин. - Но плакать не стоит:
Ведь сегодня присутствием нас удостоят
Сочинители, умные невероятно
И, уж верно, сердечнее Берка стократно.
И еврей и шотландец строчат для газет,
Остроумье их - перец для пресных бесед.
Если первый Брюзгою зовется в печати,
То другого Бичом именуют собратья,
И хоть Цинну считают тождественным с ним,
Все ж Панург, а не Цинна - его псевдоним".
Он поведал в подробностях все мне и вся,
Тут они и пришли - и обед начался.
Я бекон и печенку узрел наверху,
А внизу, на тарелке худой - требуху.
По бокам и колбас и шпината хватало.
Но средина, где быть пирогу, пустовала.
Я, милорд, к требухе отвращенье питаю,
А бекон я, как турок, едой не считаю.
И сидел я голодный, к столу пригвожден,
И глядел на печенку и мерзкий бекон,
Но сильнее, чем дряни настряпавший повар,
Возмущал меня плута шотландского говор -
Разглагольствовал с жаром писака проклятый
И бесил меня глупостью витиеватой.
"Ах, сударыня, - рек он, - пусть будет мне худо,
Но такого едать не случалось мне блюда.
Ах, нежна восхитительно ваша печенка!
Требуха ваша лучше любого цыпленка!"
И еврей смуглощекий спешил нам поведать:
"Что ни день, я бы мог требухою обедать!
Этот славный обед веселит естество!
Но смотрите, ваш доктор не ест ничего!"
Но ответил хозяин: "Он мастер лукавить!
Он не ест, чтоб для лакомства место оставить, -
Был обещан пирог". И заохал еврей:
"Надо было и мне быть гораздо мудрей!"
"Черт возьми, пироги! - поддержал его тот. -
Я местечко найду, хоть бы лопнул живот!"
"Вы найдете!" - вскричала хозяйка со смехом.
"Мы найдем!" - отвечала компания эхом.
Мы сидели, сдержав нетерпения стоны, -
И явилась служанка со взором Горгоны,
Столь безрадостна видом и ликом бледна,
Что годилась Приама поднять ото сна.
Но в убийственном взгляде смогли мы прочесть:
Посылает нам пекарь ужасную весть.
Оказалось, пирог невозможно извлечь,
Потому что мерзавец закрыл свою печь.
Филомела молчит... Но сравнений довольно.
Продолжать эту повесть мне горько и больно.
Ах, милорд, если начистоту говорить,
Я надеждой не льщусь похвалу заслужить,
Посылая стихи, чья изысканна суть,
Человеку, чей вкус не изыскан отнюдь.
Хоть и был в вас когда-то росток разуменья,
Но его на корню засушило ученье.
Всем известно, милорд, что вы цените низко
Все, что вашей персоны касается близко,
Но быть может, нарушив привычки мышленья,
Вы оцените низко и это творенье.
Могилу, в коей кроткий Парнелл спит,
Не слава, но признательность кропит.
Его нравоучений строй певучий
Вел душу к истине стезей созвучий,
Он пел небесное своей цевницей -
За щедрость Небу отплатил сторицей.
Нет нужды льстить ему хвалений данью
Пресеклось славы краткое дыханье,
Но долговечны книги - духа яства.
Их воспоет признательная паства.
Останьтесь тут, чем вздор молоть за дверью!
Пред вами совесть облегчу теперь я.
Я слишком горд, чтоб люди говорили -
Мол, каблуки чело его затмили.
Я насмехался над рябым камзолом,
Прыжки считал занятьем невеселым.
_Срывает с себя маску_.
О лживый лик, ты мерзок не на шутку!
Поддельный хохот твой претит рассудку. -
Под черною личиной страсти спали -
Улыбка радости и плач печали.
Дрожат подмостки от толпы шутов -
Любых мастей и всяческих сортов.
В их действиях нет смысла ни на йоту -
Им лишь бы смехом возбудить икоту.
Из люка лезут черти и чертовки,
А божества слетают на веревке.
Пусть, приобщась к толпе самодовольной,
Паду, сражен зарницей канифольной!
Игрою ваш убыток возмещу:
Смотри, Шекспир, - я в гневе трепещу.
Прочь, мишура, ты страсти скрыть не в силах,
Монарх безумный ожил в этих жилах.
Словами Ричарда рекут уста:
"Коня сменить! Перевязать мне раны! -
И дальше тихо: -
Это лишь мечта!"
Все - лишь мечта: отринув Арлекина,
Тем самым хлеб насущный я отрину.
Олень Эзопов, благородный, честный,
Тщеславный тож, как некто, всем известный,
Стоял однажды у ручья на бреге
И созерцал свой образ в томной неге.
Он бормотал: "Вы так костлявы, ляжки,
И от меня не будет вам поблажки.
Грубы, уродливы, как жернова.
Зато изящна эта голова!
Глаза, чело с ума красавиц сводят,
Да и рога как будто в моду входят".
Он голову хвалил и так и сяк,
Но приближался злобный лай собак,
Гремело громом страшное "ату!" -
И он взлетел, как ветер, в высоту,
Умчался в глубь непроходимой чащи
И спутал след в лесу для пользы вящей.
И глупая глава готова ныне
Оплакать притязания гордыни,
А ноги крепкие - точь-в-точь броня -
Спасли его от смерти - как меня!
Быстро прыгает в дверь на просцениуме.
Милостивая государыня,
я читал Ваше послание со всей снисходительностью, какую только может
допустить критическое беспристрастие, однако нашел в нем столь много поводов
для возражения и негодования, что я, право, вряд ли могу ответить на него
достаточно серьезно.
Я не настолько невежествен, сударыня, чтобы не заметить в этом послании
множество сарказмов, а также и солецизмов. (Солецизм являет собою слово,
образованное от названия построенного Солоном города Солеиса в Аттике, где
живут греки, и применяется оно так же, как мы применяем слово
"киддерминстер" для обозначения занавесей по городу с тем же названием;
однако, кажется мне, это тот род знаний, к которому Вы не имеете вкуса.)
Итак, сударыня, я нашел там множество сарказмов и солецизмов. Однако, чтобы
не показаться недоброжелательным брюзгой, я позволю себе привести Ваши
собственные слова, снабдив их своими замечаниями.
Мой добрый Доктор, просит вас наш тесный круг -
Наденьте ваш весенний бархатный сюртук,
Чтобы январский бал открыть, явившись вдруг.
Скажите, сударыня, где это Вы видели эпитет "добрый" в сочетании с
титулом Доктор? Ежели бы Вы назвали меня "ученейшим", или "почтеннейшим",
или "благороднейшим Доктором", это было бы позволительно, ибо слова эти
относятся к моему ремеслу. Однако не стану придираться к сущим пустякам. Вы
упоминаете мой "весенний бархатный сюртук" и советуете надеть его на Новый
год, иначе говоря, когда зима в разгаре. Весенний наряд в средине зимы!!! Уж
это было бы воистину солецизмом. Но чтобы усилить несоответствие, в другой
части Вашего послания Вы называете меня щеголем. Но в том или в другом
случае Вы должны ошибаться. Ежели я действительно щеголь, то мне и в голову
никогда бы не пришло носить весенний сюртук в январе, а ежели я не щеголь,
зачем же Вы тогда... Я думаю, заканчивать мою мысль не стоит труда. Теперь
позвольте мне перейти к двум следующим строчкам, которые производят довольно
странное впечатление:
Возьмите и парик, что нынче фаты носят,
Чтоб в танце закружить девиц, что сено косят.
Насколько бессмысленно косить сено на Рождество, мне кажется, понятно
даже Вам самой, ведь далее Вы говорите, что сестрица Ваша будет смеяться -
ей действительно есть от чего умирать со смеху. У римлян было выражение для
пренебрежительного смеха: "Naso contemnere adunco", что означает "смеяться с
кривым носом". Она вполне может смеяться над Вами, воспользовавшись способом
древних, ежели сочтет это подходящим. Но теперь я касаюсь самого
несообразного из всех несообразных предложений - я имею в виду предложение
слушаться советов Ваших и Вашей сестрицы при игре в мушку. Самонадеянность,
явствующая из этой пропозиции, выводит мое негодование за пределы прозы;
она зажигает во мне страсть к стихотворству и возмущение одновременно. Мне
слушаться советов? И от кого! Ну так слушайте.
Все это серьезно, совсем не игрушки.
Итак, подобрались партнеры для мушки.
Компания шутит, учтиво-мила,
Уставясь на банк посредине стола.
И карты сдают, и от злости я нем:
Ни разу, ни разу не выпал мне Пэм.
И ставку плачу я, и щеки пылают,
А хищники пульку к рукам прибирают.
Я злюсь не на шутку, но сдержан и тих -
Мечтаю, чтоб смелость взыграла в других.
Но, сидя в спокойствии впрямь олимпийском,
Они не желают потешиться риском.
Напрасно браню я холодный расчет,
Напрасно я смелость хвалю наперед,
Проклятья и льстивые речи - впустую.
"А вы, миссис Банбери?" - "Сэр, я пасую".
"А что же мисс Хорнек? Поставьте без дрожи!"
"Ну что вы! Пожалуй, пасую я тоже".
И Банбери злится, и я раздражен
Учтивостью сих осмотрительных жен,
Вздыхаю и в горле я чувствую ком -
Но вот от отчаянья делаюсь львом.
И ставит на все мой взыгравший азарт,
На пульку нацелившись. "Дайте пять карт!"
"Ах, Доктор, - кричат они, - так бы вначале!
Вы пульку сорвете! - Ах, вы проиграли!"
Терпенья лишась и надежды последней,
Прошу я совета у дамы соседней:
"Сударыня, вы ль не поможете мне!
Не лучше ль поставить на пульку вдвойне?"
"Советую, - дама кричит, - не зевайте!
Ах, вы проиграли! И деньги давайте!"
Я снова дерзаю, подобен герою,
Но миг - и уж нет ни гроша за душою.
И ныне спрошу я, задетый обидой:
О дамы, знакомые с нашей Фемидой,
Ужели злодейства, что с вашими сходны,
Не видывал Филдинга суд благородный?
Советы давать, что пусты и обманны, -
Не все ли равно, что обчистить карманы?
Я вас, как карманниц, могу, безусловно,
К ответу привлечь по статье уголовной.
К суду вас, в Олд-Бейли, другим в назиданье,
На радость себе - о, мечтанья, мечтанья!
Итак, на скамье восседаете вы,
Пред вами букеты пахучей травы,
А лица искусно укрыли чепцы -
Но шляп не потерпят Фемиды жрецы.
Прокатится гул удивления в зале:
"Ах, в чем их винят?" - "Их за кражей застали".
"Кого ж обокрали красавицы эти?"
"Как будто бы Доктора, слышал я в свете".
"Вот этого мужа с возвышенным взглядом.
Но с видом престранным стоящего рядом?"
"Да, этого". - "Катится нравственность наша!
Я в жизни преступниц не видывал краше!"
И ваши друзья, как один, опечалятся
И будут молить над несчастными сжалиться.
Прибегнет сэр Чарлз к недостойной защите:
"Ах, доктор, сколь юны они, поглядите!"
"Тем хуже, - отвечу я крайне прохладно, -
Пусть смолоду будет им красть неповадно".
"Взгляните, как прелестью нежной чаруют!"
"Чаруют-то пусть, но зачем же воруют?"
"Но где справедливость? Молю о прощенье!"
"При чем справедливость? Я жду возмещенья!
Эдмонтонский приход предлагает мне сорок фунтов, приход Святого
Леонарда в Шордиче - сорок фунтов, Тайбернский приход - сорок фунтов; все
эти деньги будут моими, ежели я буду настаивать на своем обвинении!"
"Могли бы на этом попасться вы сами, -
Ах, доктор, ужель вы откажете даме?"
Растроган, на этом поставлю я точку -
За десять наличными, десять - в рассрочку.
Я призываю Вас ответить мне на это послание - скажу сразу, Вы будете не
в силах. Удар слишком силен. А теперь об остальных строчках Вашего письма.
Итак - однако, мне потребуется слишком много места. Пожалуй, я предпочту
обсудить оставшееся в Бартоне как-нибудь на той неделе.
Я нисколько Вас не ценю!
О. Г.
Два пэра спросили у Тротта: "Ответь,
Ослам обязательно ль уши иметь?"
И Джон им ответил: "Я книг не читаю,
И мудрых затмить я умом не мечтаю,
Но, глядя отныне на вас, господа,
Я буду ослов вспоминать без труда".
в подражание Свифту
Считают логики упрямо
Разумными сынов Адама.
Но пусть докажут убедительно,
Присущ ли разум нам действительно.
Сам Аристотель многоумный,
Смиглезий тож прекраснодумный
Из всех возможных дефиниций
Смогли на сей остановиться:
Homo est ratione praeditum {*}.
{* Человек наделен разумом (лат.).}
Но кто не усомнится в бреде том?
Считаю, мудрым вопреки, я,
Что тщетны все пути людские.
Что сей бахвал, природы царь -
Заблудшая, слепая тварь,
Что нет поводыря умней
Природного чутья зверей -
Перед чутьем пасует разом
Хвастливых смертных жалкий разум,
Напичканный ненужным вздором:
Deus est anima brutorum {*}.
{* Бог - душа зверей (лат.).}
Не знает зверь законов низких,
Дающих право мучить близких,
Он враг побоев и ругательств,
Он чужд обмана и предательств.
Гулять на воле зверь привычен,
И ум его аполитичен,
Он сыт и весел и не тщится
Узнать, что при дворе творится,
На завтраке у короля
Не пыжится, врага хваля,
Не льстит, не лезет вон из кожи,
Чтоб заслужить любовь вельможи,
Рук не марает, сея злобу,
И не строчит в угоду Бобу,
Не прыток злом платить приятелю
И пасквили тащить к издателю.
Танцоры, судьи, скрипачи,
Карманники и рифмачи
Четвероногим, скажем честно,
Ни в коем виде не известны,
Поскольку нет средь диких тварей
Ни рьяных слуг, ни государей.
Зверь не грозит войною брату
И глотку не грызет за плату.
Из всех зверей, тупа и чванна,
На нас похожа обезьяна
Своим притворством неизменным
И злостью к тварям соплеменным.
Но в злости, в мягкости притворной
Ее затмит любой придворный.
Вот гнется он с лицом умильным
Перед сановником всесильным,
Но со слугою за образчик
Берет он спесь вышестоящих -
Мильоны обещаний даст,
Но выполнять их не горазд.
И перенять повадки светские
Спешат лакеи и дворецкие,
И, спесь господ усвоив твердо,
Слуга легко играет лорда.
И при дворе по той причине
На самом невысоком чине
Знакомая личина чванства:
У всех в почете обезьянство.
В катящиеся клики ликованья
И воинства победные слова
Вплетает скорбь унылые стенанья
И гасит ярый пламень торжества.
О Вулф! Рекою слез печаль струится -
Победы слишком дорога цена.
Зажечь нам взор напрасно Квебек тщится -
Застлала очи плача пелена.
Живут тебя сразившие злодеи -
Ты пал в бою, спокоен и суров.
Но мертвый ты для них еще страшнее -
Твой холм взрастит мильоны храбрецов!
Нед Пардон под камнем избыл свою боль,
Несчастный наемный писака.
И я сомневаюсь, чтоб в горя юдоль
Хотел он вернуться из мрака.
Примечания
Помимо двух больших поэм "Путник" и "Покинутая деревня", в поэтическое
наследие О. Голдсмита входят стихотворения и малые поэмы, публиковавшиеся в
периодических изданиях или выходившие отдельными брошюрами, театральные
прологи и эпилоги, эпиграммы и стихотворные послания друзьям, а также стихи
из романа "Векфилдский священник" и из "Гражданина мира". Впервые многие из
этих произведений были собраны в посмертном издании "Poems and Plays" в 1777
г. С тех пор поэтические произведения Голдсмита издавались отдельным
сборником или в составе собрания сочинений.
Русских читателей познакомил с Голдсмитом-поэтом В. А. Жуковский: в
1813 г. он опубликовал в "Вестнике Европы" перевод баллады Голдсмита "Эдвин
и Анджелина" под названием "Пустынник". Еще раньше, в 1805 г., он начал
вольный перевод поэмы "Покинутая деревня" (см.: В. А. Жуковский. Собр. соч.
СПб., 1902, т. 1. "Опустевшая деревня"). В 1959 г. вышел роман "Векфилдский
священник" в переводе Т. М. Литвиновой. Перевод "Элегии на смерть бешеной
собаки" и песни Оливии сделан для этого издания В. В. Левиком. Стихи,
включенные в "Гражданина мира", переводил А. Големба (М., "Наука", 1974).
Остальные произведения переводятся на русский язык впервые. Перевод
выполнен по изданию "Poetical Works of О. Goldsmith", 1906, текст сверен с
наиболее авторитетным английским изданием "Collected Works of О. Goldsmith",
v. 4, Oxford, 1966.
Путник, или Взгляд на общество (The Traveller or A Prospect of
Society). - Поэма была опубликована в декабре 1764 г. При жизни Голдсмита
она выдержала около десятка изданий и принесла ему известность как поэту.
Это первое произведение, подписанное именем Голдсмита. В поэме описаны
места, которые Голдсмит посетил во время своих странствий по Европе в 1755
г. В посвящении брату поэта Генри Голдсмиту говорится, что частично поэма
была написана в том же году, однако полностью "Путник" написан и обработан
значительно позднее в 1763-1764 гг.
...его преподобию Генри Голдсмиту. - Генри Голдсмит, брат О. Голдсмита,
в 19 лет бросил учебу, женился и стал, как и его отец, деревенским
священником со скромным доходом.
Шельда - река, протекающая во Франции, Бельгии и Нидерландах.
По - крупнейшая река Италии.
...Где каринтийский поселянин строг... - Каринтия - австрийская
провинция в Восточных Альпах, жители которой слыли угрюмыми и
негостеприимными.
Кампанья - область на юге Италии.
...На скалах Идры u на бреге Арно. - Идра, или, точнее, Идрия - гора в
Австрии, где расположены ртутные рудники. Арно - река в итальянской
провинции Тоскане. На ней расположена Флоренция.
...Раскинулась Италия картинно. - Италия была экономическим и
культурным центром Европы в XIV-XVI вв., в эпоху Возрождения. В это время
здесь процветали ремесла, торговля, искусства. Но к XVIII в. Италия утратила
первенство в Европе и превратилась в экономически и политически
раздробленное, полуаграрное отсталое государство.
Утрату злата возмещают ныне // Искусствами - обломками гордыни. - Во
многих старых итальянских городах, таких, как Венеция, где побывал Голдсмит,
велась внешне блестящая, лихорадочная жизнь с балами, карнавалами,
праздничными процессиями.
...С них сходят в дол лишь воин и булат. - Швейцарские наемные солдаты
издавна служили в армиях многих европейских стран.
Луара - одна из крупнейших рек Франции.
Бездумие - для Франции кумир, // И, праздно занят, ненадежен мир. - В
середине XVIII в., несмотря на колоссальный государственный долг, неудачную
войну за колонии с Англией, внутренние волнения, двор короля Людовика XV,
который называли "могилой нации", славился своей роскошью, дворяне
растрачивали состояния в погоне за нарядами и развлечениями в столице.
...Голландия лежит передо мной. - В XVIII в. Голландия была торговым и
финансовым центром Европы, голландские финансисты выступали посредниками в
международной торговле. Однако финансовая буржуазия развилась в стране в
ущерб промышленности, и со временем другие, промышленно более развитые
государства оттеснили Голландию. К XVIII в. она уступила Англии первенство и
в торговле, сохраняя все же сильные позиции.
...Возводят величавый долгий мол. - Голландцы строили на побережье
Северного моря искусственные дамбы и плотины, защищавшие землю от приливов и
штормов. Эти отвоеванные у моря земли использовались для сельского
хозяйства.
...Когда вожди лишают прав владыку, // Чтобы упрочить собственную клику
// И, сговорившись, возгласить свободу, // Чтоб пользоваться ей себе в
угоду. - В 60-е и 70-е годы XVIII в. в Англии идет бурная борьба
промышленной и торговой буржуазии за парламентские реформы. Голдсмит
отрицательно относился к этим политическим распрям и неоднократно высказывал
мысли, сходные с теми, какие выражены и в "Путнике". См., например,
"Гражданин мира", Письмо CXXI: "Необычайно трудно принудить большое число
свободных людей действовать совместно ради общей пользы; здесь хлопочут о
всевозможных благодетельных переменах, но попытки претворить их в жизнь
неизбежно ведут к новым потрясениям в государстве, ибо всяк понимает благо
по-своему, и в результате предрассудки и краснобайство нередко одерживают
верх над справедливостью и общественным благом". (Перевод А. Г. Нигера.)
Не здесь ли барской алчности приказ... - В результате политики
огораживания многие английские крестьяне были согнаны со своих земель.
Голдсмит с болью наблюдал обнищание и опустошение деревень. Именно этому
посвящена его поэма "Покинутая деревня".
Освего - река в Северной Америке, впадающая в озеро Онтарио.
...Дамьена одр стальной, венец Луки... - Робер-Франсуа Дамьен
(1715-1757) покушался на жизнь французского короля Людовика XV и был
подвергнут мучительной казни. Лука - брат вождя крестьянского восстания в
Венгрии в начале XVI в. Дьердя Дожи, с которым его и путает Голдсмит. Дьердя
Дожу посадили на железный трон, надели ему на голову корону из раскаленного
железа и вскрыли вены.
Покинутая деревня (The Deserted Village). - Поэма написана около 1769
г. и вышла в свет в 1770 г. Вокруг поэмы развернулась газетная полемика по
поводу основной мысли автора об опустошении деревень как следствии развития
промышленности. За два года поэма переиздавалась восемь раз.
Истоками поэмы послужили не только воспоминания Голдсмита об ирландской
деревушке Лиссой, где он провел детство и где отец его был священником, но и
наблюдения, сделанные во время поездок по стране. Еще в 1762 г. в газете
"Ллойдз ивнинг пост" появился его очерк "Перемены в жизни бедняков", в
котором описываются бедствия крестьян, выселенных богатым купцом. "Мне
известно, - писал Голдсмит, - что такие перемены самое распространенное
сейчас явление. Почти во всех частях королевства трудолюбивые отцы семейств
изгоняются, а земли занимаются каким-нибудь предпринимателем или
огораживаются, чтобы служить развлечениям и прихоти".
Биограф Голдсмита Уильям Кук писал, что поэт, по его собственным
словам, собирал материал для "Покинутой деревни" в течение почти пяти лет и
два года обрабатывал его. Поэма посвящена лучшему другу Голдсмита художнику
Джошуа Рейнолдсу (1723-1792), автору портрета Голдсмита.
...Двенадцать правил и игра в гусек... - Двенадцать золотых правил,
приписываемых казненному во время английской революции королю Карлу I
(1600-1649), отпечатанные на отдельном листе, были очень популярны во
времена Голдсмита и часто украшали стены трактиров. В них содержались
прописные истины, вроде следующих: "Не злоупотребляй здоровьем. Не водись с
дурными людьми. Не засиживайся за едой", и т. п. Гусек - популярная игра.
Если кость игрока попадала на клетку доски с изображением гуся, он повторял
ход.
Альтама. - Голдсмит имеет в виду реку в английской колонии Джорджии в
Северной Америке.
Леса густые, где не свищут птицы... - Европейцы (в том числе знаменитый
натуралист Бюффон) долгое время считали, что в Америке нет певчих птиц.
...тигры ждут добычи жадно... - В Америке нет тигров, но во времена
Голдсмита тиграми называли кугуаров, или пум.