Гольман Иосиф. Любовь заказывали? (сборник)

   Теоретически надо было уезжать. Стоять здесь – больше потеряешь. Девочке просто повезло – заработала дважды: сутенеру наверняка скажет, что за проезд пришлось платить.
   Особой злости к девице Глеб не испытывал. Более того, она ему чем-то понравилась. Но начинать день, в который планировал принять историческое решение, с тривиальной динамы – не хотелось.
 
   «Хорошо, детка. Посмотрим, кто кого». В похожие игры он играл с детства. И всегда выигрывал. Только раньше соперниками были зайцы, лисы, в последние годы жизни в Синдеевке – и более крупные хищники. Хотя в отличие от прошлых соревнований Глеб вовсе не собирался снимать шкуру с проигравшего.
 
   Впрочем, сначала еще надо выиграть.
   Железнов отогнал джип подальше, за магазин, причем стартовал резко. Если девица наблюдает – поймет, что его терпение кончилось и ей уже можно выходить. Затем бегом вернулся к дому, но не туда, где стоял джип, а значительно правее, чтобы было видно все четыре подъезда.
 
   Как мог замаскировался и приступил к ожиданию. Ожидание для Глеба, безусловно, было работой, работой трудной, но привычной. В конечном счете ему без разницы, сколько придется ждать: час, пять часов или сутки. Мелькнула мысль, что может подъехать ее охранник. Ну и бог с ним. Пусть подъезжает. На месте разберемся.
 
   Время замерло и не двигалось до тех пор, пока девчонка не появилась. Хитрить она не стала, вышла из того же подъезда, в который вошла. Только походочка изменилась: кураж пропал, сумочкой не помахивала.
   Быстро и бесшумно Глеб ее догнал. Приобнял за плечи:
   – Здравствуй, дорогая!
   – И ты тут? – не удивилась и не испугалась девица.
   – И я, – согласился Железнов.
   – Тебе не повезло. Денег у меня нет.
   – Не заплатили? – удивился Глеб.
   – Заплатили, – всхлипнула девчонка. По-детски как-то, беззащитно, несоответственно профессии. Остановилась и приподняла край юбчонки. Под ней было три черно-красных небольших пятна с синюшными ободками.
   – За что? – мрачнея, спросил Железнов.
   – Было бы за что, вообще бы убили, – улыбнулась сквозь слезы жертва. – Такая у него любовь.
   – А как же ваша охрана?
   – Никак. Это наш юрист, – сказала она и осеклась, поняв, что сболтнула лишнее.
   – Зачем поехала, если он псих?
   – Девочки говорили, я не верила, – вздохнула девчонка. – Он всегда такой вежливый. – И вытерла прямо рукавом глаза.
   – Ладно, пошли, сходим к твоему юристу, – сказал Глеб.
   – Ты что, спятил? – искренне ужаснулась та.
   – Тебе его жалко? – неприятно улыбнулся Железнов.
   – Мне тебя жалко, – ответила девчонка. – И себя, – уже тише добавила она.
   – А чего бы тебе не уволиться? – внезапно повеселел Глеб. – Ты же не по КЗОТу трудишься?
   – И куда я денусь? – как будто саму себя спросила девчонка.
   – Но откуда-то ты же взялась?
   – С Урала, – машинально ответила та.
   – Вот туда и денешься.
   – Мама была бы рада, – вдруг мечтательно сказала она.
   – Ну вот и порадуй ее.
   – Она думает, я здесь в училище учусь. Медицинском.
   – Ерунда все это, – прервал беседу Глеб. – Скажешь – выперли. В детали не посвящай.
   – Пошел ты к черту! – вышла из счастливого сна его собеседница. – Все вы жалостливые!
 
   Но Глеб пошел вовсе не к черту, а к подъезду, в котором жил юрист с сексуально-садистскими наклонностями. За ним, как маленький щенок на поводке, потянулась спутница. Идти ей в подъезд, конечно, не хотелось, ну да никто ее и не спрашивал.
 
   Вышли минут через десять.
   Если раньше девчонка была напугана, то теперь просто голову от страха потеряла и, похоже, Железнова боялась не меньше, чем своих бандитов.
   – А он не умрет? – уже в машине спросила она.
   – Нет, – ответил Глеб. – Размножаться только затруднительно будет. Ну да ему и не следует размножаться.
   – Ты псих, да?
   – Тут все психи! – неожиданно разозлился Железнов. – Чего тебя здесь держало? Работа нравится?
   – А куда мне деваться? У меня даже паспорта нет.
   – А где он?
   – У «мамочки».
   – Поехали к «мамочке».
   – Ты точно спятил, – прошептала она.
 
   А Глебу вдруг стало весело. Вот и изменилась его жизнь. Резко.
   После таких подвигов лучше здесь не оставаться. Тем более если впереди еще визит к «мамочке».
   Судьба распорядилась без его ведома, и это гораздо легче, чем принимать серьезные решения самостоятельно.
 
   – А звать-то тебя как? – наконец спросил он, пристегивая ремень.
   – Анюта. А тебя?
   – А меня Глеб.
   – Очень приятно, – вдруг манерно сказала Аня. Глебу стало смешно. Она немножко обиделась и замолчала.
 
   Операция по изъятию паспорта обошлась без рукоприкладства. «Мамочка», много чего повидавшая в своей многотрудной жизни, только головой покачала.
   – Смотри, девка, – многозначительно сказала она на прощание. Без угрозы, скорее – с сочувствием.
   – А дальше что? – уже в машине спросила Аня.
   – Хороший вопрос, – одобрил Глеб.
   – Твой номер они срисовали. Все менты – их. Втравил ты меня, – снова приготовилась плакать девчонка.
   – Хочешь – вернись. Сдашь меня – может, простят.
   Аня зло посмотрела на своего непрошеного освободителя и замолчала. Всю дорогу до Антона оглядывалась назад, впрочем стараясь делать это незаметно.
 
   Они приехали к дому Безрукова, поднялись в квартиру.
   Хозяин уже принял «по первенькой», но был еще вполне вменяем.
   Услышав новости, не обрадовался.
   – Я хоть и старый, а жить хочется, – честно заметил он.
   Глеб успокоил бывшего директора:
   – Не волнуйся. Мы через двадцать минут уезжаем.
   – Куда? – поинтересовалась Анюта.
   – К твоей маме, – сказал Железнов.
   Решение пришло просто и естественно. Он отвезет Аню к маме, а себя – в Синдеевку. Между ними всего-то километров триста-четыреста. Для бешеной собаки не крюк.
   Что будет после – сказать трудно. Да и не хочется сейчас думать о том, что будет после. Достаточно, что цели на ближайшие дни определены.
 
   Допили чай, распрощались с Безруковым.
   Тот расчувствовался. На прощание подарил Глебу теплейшую охотничью доху-овчину. А Анюте – маленькое зеркальце в серебряном ободочке: недосмотр прежней жены.
   – Вы поосторожнее, – сказал он. – Эти парни такого не прощают.
   – Сошедший с небес змей не боится, – пафосно заявил Глеб. Сам от себя не ожидал.
   У двери на лестницу расцеловались, и отъезжающие поспешили занять свои места.
 
   – Это ты – сошедший с небес? – спросила уже в машине Анюта.
   – Я, – ответил он.
   – Почему?
   – Как-нибудь расскажу. Потом, не сейчас.
   Аня обиженно фыркнула и отвернулась к окошку.
 
   А еще через сорок минут, обойдя на всякий случай тайными тропами выездные посты, машина уже неслась на восток.
   Анюта была явно довольна, хоть и отчаянно боялась бывших работодателей. Запах свободы пьянил девчонкины ноздри.
   Доволен был и Глеб. Все впереди – в непонятке. Но уже не так безысходно.
 
   Теперь пассажир действительно сошел.

9

   В Синдеевку Глеб поначалу не попал. Равно как и вроде наметившийся роман с Анютой не разродился даже случайной дорожной связью.
   Наметился он еще возле дома, где акт любви бандитского юриста сопровождался сигаретными прижиганиями.
   Пришло вдруг в голову Железнову, что, может быть, это и есть судьба. Оба они – униженные и оскорбленные. Оба занимаются тем, что не любят. Оба с Урала, пришлые.
   И на Урал возвращаются. Ну разве не единение душ?
   К профессии ее он отнесся равнодушно, как истинно лесной человек. Да, занималась. Больше не будет.
   Вот он в девять лет потерялся в лесу. Правда, летом дело было, а то бы по неопытности не выжил. На вторые сутки поймал и съел ужа. Но не ест же он сырых ужей, когда у него есть деньги и имеется ресторан, где можно рубли обменять на пищу?
   Так что ее ежедневное давание всем подряд напрягало его гораздо меньше, чем, может быть, одна-единственная Томкина утеха с Николаем Ивановичем.
 
   Вспомнил – и опять заболело, заскребло внутри. И еще сам для себя оценил: машинально Томку пытается если не оправдать, то провести по более легкой статье. Какая там одна-единственная? Во скольких командировках побывал Глеб, работая под чутким руководством Николая Ивановича? Да еще иногда как срочно его туда посылали! Наверное, когда у начальника сильно свербило…
 
   От подобных мыслей возможная жизнь с Анютой фантастической совсем не казалась.
 
   Такое логическое, идущее от мозга, «влюбление» было разбито двумя ударами. Первый – когда забирали у «мамочки» паспорт. Глеб в него на всякий случай заглянул. Девочке оказалось семнадцать без двух месяцев.
   И дело не в том, что Железнов испугался «малолетней» статьи. Его вдруг ударило, что она вполне могла бы быть его дочерью. Почти восемнадцать лет назад, уезжая на учебу в столицу, он искренне обещал своей девушке вернуться. И под влиянием момента предохраняться не стали.
   Вероятность совпадения была малой, но не нулевой: маму Ани тоже звали Валя, а в город она приехала из какой-то глухой деревни – в которую больше никогда не возвращалась – уже с пузом.
   По времени – подходило, по вероятности – нет. И Валь по тому времени было немало, и с пузом девушки оказывались нередко.
   Однако когда по дороге заночевали в дешевом, но с удобствами мотельчике и Анюта, выйдя из душа, направилась, обернутая полотенцем, к его кровати, он мягко девушку развернул и придал обратное ускорение легким шлепком, что совсем не могло трактоваться как сексуальная прелюдия.
   Анюта и вообще поняла все неправильно: начала объяснять, что всегда была осторожна, в губы никогда не целовалась и без презерватива не работала. Короче – проверено, мин нет. Пришлось Глебу, чтобы не вдаваться в сложные детали, сослаться на усталость от тяжелой дороги.
 
   Все равно она обиделась. Хотела хоть чем-то поучаствовать в общем деле – и тут облом. На следующий день сидела в «Спортейдже» надутая и молчаливая.
   Глеб не выдержал, погладил ее по голове.
   – Ладно тебе, – попросил он. – Не злись.
   – Я и не злюсь, – сразу заулыбалась отходчивая уралочка.
   Обедали в придорожном деревянном ресторанчике уже как друзья.
   – Чем дома займешься? – спросил Глеб.
   – А я домой не поеду, – беззаботно ответила девчонка.
   – Как это? – чуть не подавился шашлыком Железнов. – А куда ж я тебя везу?
   – А что мне дома делать? Городишко – десять улиц. Еле оттуда вырвалась. Да еще мать запилит. Не, я в Екатеринбурге останусь.
   – У кого? У тебя там кто-то есть?
   – Ага, – просто ответила Анюта. – Подружка моя. Мы с ней вместе в училище уехали. Только она в Москву не захотела. Сказала, что здесь хоть и платят меньше, зато люди проще.
   – Так! – Глеб аж машину остановил. – Ничего не понял. Ты что, и дальше тем же промышлять собралась?
   – А что я еще могу? – разозлилась девчонка. – И твое какое дело? Ты мне отец, что ли?
 
   Вот именно. Что он ей, отец? Вряд ли. Такое только в плохих романах бывает. Ну и изредка в жизни.
 
   – А что же в Москве не осталась? Нашла бы другую «мамочку».
   – После твоего разговора с Виктором Петровичем…
   – Значит, я тебе карьеру нарушил?
   – Вроде того, – вздохнула Анюта. – «Мамочка» была не злая. Я за день иногда и по сотне вырабатывала.
   – Да уж, – согласился Глеб. – После медучилища на клизмах столько не поимеешь.
   – Накоплю денег – выйду замуж, – развила мысль Аня. – Когда денег много, никто не спрашивает про прежних. К тридцати буду в шоколаде.
   – Твоими бы устами, Анька… – невесело сказал Глеб. Он не был шокирован ее откровениями. И не собирался ее ни в чем переубеждать. Оба и так понимали, что шансов к тридцати оказаться в шоколаде гораздо меньше, чем в морге или в лучшем случае в низшей категории «вокзальных» и «плечевых», которые в глазах своих пользователей уже и не люди вовсе.
 
   Короче, доехав до уральской столицы, Анька подкрасила губки, подвела глазки и, игриво махнув на прощание, выскочила на серую щербатую мостовую.
   Глеб проводил ее взглядом.
   Она не оглянулась.

10

   Лицо у Еремеичева большое и широкое. Посредине – маленькие, утонувшие во впадинах глазки-буравчики. К этому следует добавить сипатый бас, красноречивого цвета и округлых форм нос, а также две немного съехавшие с лица щеки, заметно колыхавшиеся в такт ходьбе.
   Такому человеку сложно вызвать симпатию у случайного встречного.
   Он и не вызвал у Глеба никакой симпатии, когда тот, высадив Аньку и чувствуя все же некоторое опустение – если не в сердце, то в салоне, – нацелил нос своего джипа к еще довольно далекой Синдеевке.
 
   Вот тут-то и появился Еремеичев. Здоровенный мужик стоял на обочине трассы, рядом с безвременно умершим «УАЗом», и активно «голосовал». Картина не была бы особо примечательной, если бы он одновременно не держал на весу приличных размеров деревянный бочонок.
   Глеб затормозил: после ухода Аньки в машине стало скучновато. Деньжат преумножить тоже было в его положении не вредно. Да и времени эта работа не должна была занять много.
 
   И опять Глеб ошибся! Встреча оказалась не мимолетной. Еремеичева до районной администрации он подбросил действительно быстро: бочонок, наполненный лесным медом, был не взяткой, а, как неожиданно ловко вымолвил Еремеичев, налаживанием бизнес-коммуникаций.
   У полутораэтажного (цокольный низ – кирпичный, верх – бревенчатый) здания районной администрации попросил минутку подождать.
   «Неужели и этот кинет?» – мельком пронеслось воспоминание о первой встрече с Анютой.
 
   Но, конечно, не кинул. Такому человеку в криминал, даже мелкий, никак нельзя: один раз увидел его рожу, посмеялся и навек запомнил.
   Вышел минут через десять, в пределах допуска. Уже без бочонка. И с таким счастливым выражением лица, словно сам сожрал его содержимое.
   «Винни-Пух, честное слово!» – ухмыльнулся про себя Железнов.
 
   – Чего, испугался, что не заплачу? – удивил проницательностью Еремеичев. Впрочем, он потом еще не раз удивит Глеба.
 
   Они сдружились мгновенно. Как будто сто лет общались. Еще через час уже сидели в кафе, куда то и дело заскакивали очень разные люди. Большинство из них приветливо здоровались с Глебовым пассажиром.
   – Да ты – известная фигура, – отметил Глеб.
   – Это точно, – не стал спорить собеседник, постепенно становившийся собутыльником. И так их души сошлись, что Глеб неожиданно рассказал Еремеичеву свою историю. А Еремеичев Глебу – свою. И тоже достаточно нестандартную.
 
   Еремеичева звали Иваном, и это древнееврейское имя удивительно точно отображало истинно русскую суть его носителя.
   Иванушка-дурачок – пожалуйста! Достаточно взглянуть на его рожу. Однако, как и в сказке, Иван-дурак оказался способен дать отпор неким сановным особам. Аналогии на этом, правда, кончались: ни царевны, ни полцарства у Еремеичева не оказалось. Но – какие его годы? Может, все впереди.
   Годились Еремеичеву и другие народные приставки к этому имени. Ванька-взводный? Легко! После окончания не самого престижного пехотного училища он им побывал. Ванька-встанька? И это в самую точку. И речь идет не только о сексуальной могучести Еремеичева, истинного любителя слабого пола, но и о его уникальной способности подниматься после очередного уничтожительного жизненного урагана.
 
   Из взводных он ушел в начале девяностых. После того как покинула его – со слезами, но покинула! – длинноногая красавица почти жена. Покинула по самой незамысловатой причине: что жить с Ванькой-взводным в будущем предстояло не только ночью. А днем деньги – дело вовсе не последнее.
   Уходя, Еремеичев еще не представлял, чем займется на гражданке. Но знал, что ему необходимо много, очень много денег, а именно – один миллион американских долларов: так потряс его уход обожаемой почти жены. Первые деньги решил сделать на спекуляции: брал на реализацию видики или телики и, как коммивояжер, ездил их продавать. То ли дефицит техники еще сказывался, то ли добродушность рожи, но бизнес пошел.
   Уже по десять видиков брал бывший летеха. А потом по тридцать, когда магазинчик свой появился.
   Тридцать – это был критический предел. За тридцатью имело смысл съездить к оптовикам в Москву. Правда, брать следовало сразу шестьдесят. А половиной поделиться с мелкими дилерами, такими же, каким недавно был он сам.
   Ездил Еремеичев уже на подержанной «БМВ»-«трешке», а при виде его рожи улыбались и менты, и авторитеты. Он ни с кем не ссорился, но и те, и другие знали, что лишнего с этого проныры взять не удастся. Не лишнее – сам отдаст.
 
   И года не прошло, как московские цены показались Ваньке высоковатыми. А значит, надо ехать сразу в Эмираты. С таможней уже было схвачено, все, кто надо, на прикорме. Еремеичев и здесь свято следовал удачно обретенному принципу: никогда не жадничать, но и лишнего никогда не давать. Копейка рубль бережет.
   В Эмиратах Ваньке понравилось. Во-первых, тепло. Во-вторых, арабы, пару раз пытавшиеся Ваньку крупно надуть, поняли бесполезность своих нелепых попыток, и пошел настоящий бизнес.
   За два следующих года Еремеичев не побывал в Екатеринбурге ни разу. Магазинчик по телефону продал одному из своих дилеров. Деньги пообещал забрать потом, по приезде. Честно говоря, они его особо и не интересовали.
   Прямо на морском берегу араб-партнер присмотрел ему виллу. Не бог весть что, всего четыре спальни. Но, само собой, с бассейном. И с сауной. Ванька сам – в смысле по своему проекту – пристроил там русскую парную.
   И началась не жизнь, а сказка.
   Феи витали у него всюду: и в бассейне, и в сауне, и в парной. Не говоря уж о четырех спальнях. Невесть каким образом его координаты отыскала бывшая почти жена, так и не нашедшая своего счастья. Позвонила, получила деньги на билет и загранпаспорт, после чего месяц тешила свое тело – и Ванькино тоже – под жарким ближневосточным небом. Однако натуральной женой так и не стала – бывший взводный вовсе не был всепрощенцем. На прощание купил ей шмоток и техники, посадил в самолет – и гуд-бай, милая!
 
   Все было хорошо в солнечной арабии. Ездил уже на слоноподобном, хоть и не новом, «мерсе». Любил не только светлокожих россиянок да украинок, но и экзотичных местных дам – даром, что ли, столько выпито с теоретически непьющими арабскими друзьями?
   Разве что миллион все не набирался, хотя давно уже было около: бизнес становился нормальным и терял свои бешеные, нереальные проценты начального периода. Но еще хуже было то, что появилась ничем не объяснимая, однако крайне неприятная тоска. Уже ничего особо и не хотелось. Вот миллион добить, а дальше? Если б не миллион, то вообще можно было бы говорить об идейном кризисе.
 
   Возможность добить миллион представилась скоро. Из Екатеринбурга пришел запрос на партию бытовой техники, закупочной стоимостью более восьмисот тысяч.
   Старым знакомым Еремеичев поставлял электронику товарным кредитом: он и сам уже давно не платил арабам вперед. Здесь же покупатель был новый, и Ванька поосторожничал: потребовал деньги авансом. Ему очень хотелось добрать свой зеленый «лимон», но он перестал бы быть самим собой, если бы пошел на неоправданный риск.
   К счастью, на риск идти и не пришлось: покупатели согласились на предоплату аккредитивом – то есть деньги приходили в Эмираты сразу, но становились Ванькиными только после того, как техника прибывала в столицу Урала. Попытка Еремеичева ограничить транспортное «плечо» Шереметьевской таможней успехом не увенчалась: его бывшие земляки готовы были слегка переплатить, но груз желали иметь растаможенный и уже в Екатеринбурге. Только после этого аккредитив разблокировался и деньги, присланные в эмиратский банк, становились Ванькиными.
 
   Еремеичев пораскинул мозгами и так, и этак и опять-таки решил ограничить риски. Деньги он занял в банке, заложив виллу и все свое эмиратское имущество. Недостающие двести тысяч одолжили екатеринбуржцы, но не получатели груза, а старые партнеры. Чтобы уж совсем исключить проблемы, Ванька застраховал чартерный перелет транспортника и заключил договор с серьезной охранной фирмой на дорогу от Москвы до Екатеринбурга. Хотел даже сам лично сопровождать груз, но потом решил, что это уже перебор. Все четыре «КамАЗа», помимо вооруженного пистолетом водителя, получали вооруженного автоматом охранника.
 
   В общем, все предусмотрел Еремеичев. Нормально, по хорошим ценам, закупился. Нормально отправил борт в Москву. Нормально, прозвонив паре нужных мужичков, растаможил технику. Последнее сообщение было от представителей охранной фирмы: она взяла груз под роспись, и «КамАЗы» пошли на восток.
   Это действительно было последнее сообщение.
 
   Больше груза никто не видел.
 
   Грузовики нашли только через две недели в лесу за Казанью. Пустые, наполовину сожженные. Восемь человек исчезли навсегда, вместе со своими автоматами и пистолетами.
 
   Странное дело, но Ванька был раздавлен не потерей пресловутого миллиона, а тем, что погоня за ним оказалась причиной гибели восьми человек. То, что они погибли, для него было очевидным: ни один не объявился в семье.
   Он потерял все и вернулся домой пустой. Так было даже легче.
   Но бизнес не бросил. Сначала надо было отдать долги. Кредиторы, кстати, не торопили: они понимали, что если Ванька встанет на ноги, то отдаст. Помогли с помещением и даже кое-что дали под реализацию. Пригодились и деньги за магазинчик, которые спустя два года отдал покупатель. На них Иван, снова носившийся по городу на подержанном «жигуле», нанял персонал и дал рекламу.
 
   Еще через три года Еремеичев вернул все долги и вновь зажил красиво. Он решил больше никуда с родины не уезжать. От бизнес-судьбы отказываться не стал, резонно рассудив, что если и есть его вина в гибели людей, то заглаживать ее гораздо лучше, имея деньги, чем их не имея. В частности, он помогал двум самым бедствующим семьям из числа пострадавших от того разбоя.
   А хотел бы помочь всем. Да еще с этой Майкой познакомился… Сумасшедшей девкой, практически в одиночку поднимавшей детдом с самыми тяжелыми, дефектными детьми. Короче, бизнес следовало расширять.
   Пользуясь всеобщим доверием, он открыл сразу четыре больших электронных магазина. Вложил все, что имел, в ремонт и длительную аренду помещений (так дешевле), торговое оборудование, рекламу, товар. На этот раз застраховал все риски, включая нападения и пожары. И три месяца проработал на ура.
   Вплоть до августа 1998 года.
 
   Риск государственного дефолта в Ванькином плане страхования предусмотрен не был. Кредиты брались в долларах, а они враз подорожали. Попытки продать право аренды и торговое оборудование успехом также не увенчались. В итоге – крах number two.
 
   Но не зря же его звали Ванька-встанька!
   Он и в третий раз поднялся. Снова вернул долги. Правда, опять пока что пользовался услугами отечественного автопрома.
   Впрочем, все, что ни делается, к лучшему. Заруливай Еремеичев на какой-нибудь «Ауди», хрен бы его подвез Глеб. Уж слишком мала вероятность того, что «Ауди» в отличие от «УАЗа» встанет на дороге с поднятым капотом.
   Но теперь Иван Еремеичев был мужик битый. К тому же – дважды. И больше не стал делать ставку на всякие там заморские прибамбасы. Ну их на хрен, доллары, иены и прочие тугрики. То есть не совсем так: Ванька по-прежнему нежно любил заморскую валюту, но зарабатывать ее предпочитал на родных корнях – причем в прямом смысле слова. Он организовал предприятие по переработке грибов: сушил, солил, мариновал. Немалая часть лесных даров, которых здесь по-прежнему было до чертовой матери, уходила-таки западным гурманам. Но это же не нефть! Если умело, не варварски собирать, то на следующий год опять вырастет.
 
   К концу кафешной беседы они так сошлись, что почувствовали, будто знакомы давным-давно. Еремеичев пришел в полный восторг, узнав, что новообретенный кореш по первой профессии – лесник, по второй – бизнесмен.
   – Тебя Бог мне послал! – чуть не прослезился он. – Я ж загибаюсь один с этими лесными братьями! Мне каждую неделю кошмар снится, что я какую-то пьянь уволил, а он в отместку в мои чаны бледных поганок наложил!
   – Для этого не только бледные поганки годятся, – успокаивающе заметил Глеб. – Я тебе потом покажу пару травок, мне еще мама, когда жива была, объясняла…
   – Спасибо, утешил, – хмыкнул Иван. – Вот что, – принял он вдруг быстрое решение. – Иди ко мне на работу. Пока – наемником. А если дело пойдет – получишь долю. Я открываю сейчас новый пункт в Синдеевке…
   – Где-е-е?! – чуть не заорал Глеб. – Я ж туда еду!
   Теперь настала очередь удивляться новоявленному работодателю. Может, и в самом деле Глеба ему послали небеса?
   Лишь на миг омрачилась радостная Ванькина физиономия.
   – Слушай, фрукт столичный, – вдруг сказал он. – Ты только девицу одну там, в Синдеевке, не соблазняй, ладно?
   – Тогда хоть имя назови, – благодушно ответил Железнов.
   – Я серьезно говорю, не трогай, – уже совсем не по-доброму сказал Иван.
   – Твоя зазноба, что ли? – не особо испугавшись, спросил Глеб.
   – Нет, – как-то неохотно ответил Еремеичев. – Скорее чокнутая слегка. Мать Тереза, едри ее…
   – Местного розлива, – пробормотал Глеб. Он незаметно набрался, а еще предстояло проехать с полста километров. Правда, Еремеичев уже дал ему пару телефонов – если возникнут проблемы с ГАИ.
   – Не местного, – сказал Иван. – Московского. Приехала три года назад. Детей больных растит в детдоме. Ненормальных.
   – В Синдеевке – детдом? – удивился Глеб.
   – Она и организовала. Нашла меценатов, набрала денег. Связи у нее дальние. Меня вот тоже поддаивает. Детдом как игрушка. А сама тоже чокнутая, – вдруг прорвалось у Ивана.
   – Чем же она чокнутая? – заинтересовался Глеб.
   – Головой, – ответил Еремеичев. – Уехать из Москвы, от папы с мамой, от денег – и отдать жизнь дебилам…