Страница:
— Счастливый Пегилен, — вздохнула де Монтеспан. — Не беда, что он величайший шут, зато у короля ходит в любимчиках. Но если отбросить это, то он самая посредственная личность.
— Но зато другие его качества компенсируют это, — сказала мадам де Рур. — Он очень остроумен, и в нем есть нечто такое, что заставляет женщин, которые хоть раз с ним были, предпочитать его другим мужчинам.
Таково же было мнение юной мадам де Рокелер, которую они нашли в спальне почти раздетую. Ее служанка только что помогла ей надеть ночную рубашку. После минутного замешательства она нашла в себе силы сказать, что если месье де Лозен пригласил сюда своих друзей, то она должна хорошо их встретить.
Мадам де Рур была в восхищении. Она уже давно подозревала, что де Рокелер была любовницей Пегилена, а теперь представился случай самой удостовериться в этом.
Комната была лишь немного шире окна, которое выходило в лес. Кровать с занавесями, только что приготовленная слугами, занимала комнату почти целиком. Когда они вошли в помещение, свободного места почти не осталось.
В камине весело потрескивал огонь, и в комнате было тепло.
— Ax, — сказала де Монтеспан, снимая грязные туфли, — давайте избавляться от последствий этой проклятой шутки Пегилена.
Она стащила испачканные грязью чулки, и ее подруги последовали ее примеру. Все четверо сели прямо на пол и вытянули ноги к камину.
Вернулся де Лозен в сопровождении друга. Де Лозев и мадам де Рокелер отправились в кровать. Занавески задернулись, и никто больше не обращал на них внимания.
Мысли Анжелики вновь вернулись к Филиппу. Как ей избежать его мести и спасти свое будущее, которого она так добивается?
Уже день прошел со времени гнусной выходки Филиппа, которую он начал с того, что забрал у нее все экипажи, а затем заключил ее в монастырь! А если его бесчеловечность дойдет до издевательства над Флоримоном и Кантором, то сможет ли она защитить их? По счастью, сейчас мальчики были в безопасности в Монтелу, где росли крепкими и здоровыми…
Огонь разгорался.
Анжелика попросила Жавотту передать ей пару каминных задвижек из искусно разукрашенного перламутра. Одну из них она сразу предложила мадам де Монтеспан, которая с восхищением рассматривала ее дорожную сумку из красной кожи, отделанную белой каймой и оправленную в золото. Внутри, в разных отделениях, лежали ночник из слоновой кости, сумочка из черного бархата с десятью восковыми свечами, два маленьких зеркальца и одно большое, овальное, украшенное жемчугом, золотой ящичек с тремя гребнями и еще один для щеточек. Эти последние были подлинными произведениями искусства, они были сделаны из черепахового панциря.
— Они сделаны из панциря черепах, обитающих в тропических морях, — сказала Анжелика. — Терпеть не могу роговых.
— Да, — завистливо вздохнула мадам де Монтеспан, — чего только я не дала бы за эти прелестные вещички. И у меня могли бы быть такие, если бы я не заложила свои драгоценности в уплату карточных долгов. Но не сделай я этого, я не посмела бы сегодня появиться в Версале.
— А разве вы не были назначены фрейлиной королевы? Это должно было давать вам дополнительные доходы.
— Фу, какие мелочи! Одна моя одежда стоит в два раза дороже. Я потратила две тысячи ливров на костюм для балета «Орфей», который был поставлен в Сен-Жермене. Я была нимфой весны. Король, конечно, был Орфеем. Он открывал танцы в паре со мной.
— Все говорили о том внимании, которое вам оказывал король, — заметила Анжелика.
Неприязнь де Монтеспан начала понемногу исчезать. Она завидовала обаянию Анжелики, хотя и ее красота выглядела впечатляюще. Обе они происходили из хороших семей Пуату. И вместе с тем Атенаис де Монтеспан считала, что Анжелика стоит ниже ее.
Анжелика, в свою очередь, чувствовала, как очарователен был разговор маркизы, о чем бы она ни говорила. Ее красноречие, в котором природа и искусство были удачно скомбинированы так, что даже циничные темы вызывали восхищение присутствующих, а это был талант, присущий всей ее родне, то, что называли «стилем Мортемаров».
Семья Мортемар де Рошешуа была выдающейся. Анжелика де Сансе, знавшая все родословные Пуату, была под впечатлением традиций, которыми славился этот дом.
Давным-давно Эдуард Английский был женат на одной из дочерей Мортемар. А у нынешнего герцога де Вивонна король и королева-мать были крестными.
В глубоких голубых глазах мадам де Монтеспан отражался гордый и напыщенный девиз ее семьи:
«Прежде чем из моря вышла земля, появился род Рошешуа!»
Но никакие заслуги не избавили мадам де Монтеспан от появления в Париже бедной как церковная мышь, в одном лишь старом экипаже. И до самого замужества ей приходилось пребывать в жестоких тисках бедности. Более гордая и чувствительная, чем это можно было себе представить, Атенаис часто искала утешения в слезах.
Лучше, чем кому бы то ни было, Анжелике были известны все проблемы, с которыми сталкивалась Атенаис. Не один раз с тех пор, как она познакомилась с этой семьей, ей приходилось улаживать за них дела с кредиторами и даже ссужать небольшие суммы, которые, как она знала, ей никогда не получить обратно. И никто из этого семейства даже не поблагодарил ее за это. Анжелика испытывала некоторое удовольствие от своих поступков в отношении семьи Монтеспан.
Она часто спрашивала себя, зачем она поддерживает эту невознагражденную дружбу. С одной стороны Атенаис была, несомненно, приятной личностью, а с другой — Анжелике следовало бы иметь здравый смысл и ничего больше не делать для нее. И все же кипучая энергия де Монтеспан очаровывала ее. Анжелике всегда нравились люди, которые стремились к самой вершине успеха, а Атенаис была одной из них. Ее амбиции были безграничны как море, о котором говорилось в их девизе. И лучше было быть с ней на гребне ее волны, чем становиться поперек дороги.
Со своей стороны, Анжелика считала удобным иметь такую великодушную и обеспеченную подругу, тем более что, несмотря на свою красоту, Анжелика все же не могла затмить Атенаис.
— Королева беременна. И мадемуазель де Лавальер тоже понесла. Сейчас самый подходящий момент, чтобы привлечь внимание короля, — сказала Атенаис с усмешкой, в которой таился юмор и озорство. — Ах, Анжелика, о чем вы заставляете меня думать и говорить! Я бы сгорела от стыда, если бы король предложил мне стать его любовницей! Я никогда не посмела бы появиться перед королевой, а она такая хорошая женщина!
Анжелику не обманул этот протест добродетели. Некоторые черты характера Атенаис удивляли ее, причем как способность лицемерить, так и быть искренней. Или ее благочестие: будучи достаточно фривольной во всем остальном, де Монтеспан никогда не пропускала мессы или других торжественных богослужений, и королева не раз повторяла, что ей очень приятно иметь в свите такую набожную придворную даму.
— Разве вы не помните, — смеясь сказала Анжелика, — тот визит, который мы нанесли вместе с мадам Скаррон той колдунье ля Вуазин? Вы еще хотели спросить ее, полюбит ли вас король.
— Ерунда! К тому же, если бы меня определили не в свиту ее величества, я бы нашла какой-нибудь другой способ быть представленной ко двору. Мне кажется, что старуха лгала нам.
— Она сказала, что мы все трое станем любовницами короля.
— Даже Франсуаза?
— О, я забыла, судьба Франсуазы самая блистательная — она должна стать женой короля.
Они рассмеялись: Франсуаза Скаррон — королева Франции!
— Ох, какая же я несчастная, — внезапно вздохнула Атенаис. — Можете поверить, я должна каретнику тысячу восемьсот ливров за седло и уздечку, которые он сделал к сегодняшней охоте. Надеюсь, вы заметили, из какой превосходной кожи они сделаны…
— Тысяча восемьсот ливров…
— Не такой уж большой долг. Плевала я на все жалобы мужа! Я сказала ему, чтобы он подождал со своими кредиторами. Но мой невыносимый муженек заказал пару таких алмазов, что сердце у меня оборвалось, и если он не оплатит их к завтрашнему дню, ювелир не отдаст их ему. Вы когда-нибудь видели такого мужа, который вечно суется не в свои дела? Он сам не знает, как раздобыть деньги. Боже, как он играет! И совсем не слушает меня!
Анжелика, щеки которой еще горели от оскорбления Филиппа, не находила этот разговор забавным. А мадам де Монтеспан, очевидно, нравилось дразнить Анжелику.
— Выбросьте из головы мрачные мысли. Вы держите Филиппа куда более крепкими узами, чем просто супружескими.
Напоминание о Филиппе заставило Анжелику вспомнить о том, что она хотела бы занять при дворе место, подобающее маркизе дю Плесси де Бельер.
— Ах, давайте не будем говорить об этом, а то я совсем замолчу и вы сами об этом пожалеете. Если вы такая ловкая, то помогите мне найти место при дворе. Вы не знаете, есть ли свободная должность?
Атенаис возвела руки к потолку.
— Бедное дитя, вот о чем вы думаете! Свободное место ври дворе? С таким же успехом вы можете искать иголку в стоге сена. Тут все настороже: даже те, кто располагает огромными суммами для подкупа, не могут получить места.
— Но вы же смогли стать фрейлиной королевы?
— Король сам назначил меня. Я рассмешила его, когда он пришел к мадемуазель де Лавальер. Его величество посчитал, что я смогу развлекать королеву. А король очень заботится о своей жене. Вам следует найти покровителя, и нет никого лучше для этой цели, чем сам король. Подумайте сами, кто может заступиться за вас? А еще лучше подумайте, что вы можете сделать сами для себя, чтобы это дошло до его величества. Если понадобится, ваше дело рассмотрит Совет. А если вы еще сможете доставить веские доказательства в парламент, считайте, что дело сделано.
— Все это очень сложно и тяжело. А что вы подразумеваете под словами «можете сделать сами для себя»?
— Я и сама не знаю. Спросите свое воображение. Постойте, вот недавний пример: месье де Лак, мажордом маркиза де Лавальер, вошел в союз с Колленом, дворецким маркиза. Они попросили позволения собирать по два су с акра на всех свободных землях между Медоном и замком Шаньи. И это была счастливая мысль, ибо теперь, когда король выбрал это место для своего дворца, все захотят приобрести здесь земельный участок. Прошение подала мадемуазель де Лавальер, и король немедленно подписал его. А самый большой попрошайка — это маркиз, ее брат, у него просто дар клянчить. Вам надо бы с ним проконсультироваться. Он даст вам хороший совет. Я, в свою очередь, могу представить вас королеве. Вы сможете поговорить с ней и, может быть, привлечете ее внимание.
— Это очень мило с вашей стороны! — с воодушевлением сказала Анжелика. — А я обещаю вам найти что-нибудь в своих «шкатулках с драгоценностями», чтобы ублажить вашего каретника.
Маркиза де Монтеспан не скрывала радости.
— Согласна! Вы — ангел! Но вы будете сверхангелом, если добудете мне попугая! Я так мечтаю об этой птице!
Глава 4
— Но зато другие его качества компенсируют это, — сказала мадам де Рур. — Он очень остроумен, и в нем есть нечто такое, что заставляет женщин, которые хоть раз с ним были, предпочитать его другим мужчинам.
Таково же было мнение юной мадам де Рокелер, которую они нашли в спальне почти раздетую. Ее служанка только что помогла ей надеть ночную рубашку. После минутного замешательства она нашла в себе силы сказать, что если месье де Лозен пригласил сюда своих друзей, то она должна хорошо их встретить.
Мадам де Рур была в восхищении. Она уже давно подозревала, что де Рокелер была любовницей Пегилена, а теперь представился случай самой удостовериться в этом.
Комната была лишь немного шире окна, которое выходило в лес. Кровать с занавесями, только что приготовленная слугами, занимала комнату почти целиком. Когда они вошли в помещение, свободного места почти не осталось.
В камине весело потрескивал огонь, и в комнате было тепло.
— Ax, — сказала де Монтеспан, снимая грязные туфли, — давайте избавляться от последствий этой проклятой шутки Пегилена.
Она стащила испачканные грязью чулки, и ее подруги последовали ее примеру. Все четверо сели прямо на пол и вытянули ноги к камину.
Вернулся де Лозен в сопровождении друга. Де Лозев и мадам де Рокелер отправились в кровать. Занавески задернулись, и никто больше не обращал на них внимания.
Мысли Анжелики вновь вернулись к Филиппу. Как ей избежать его мести и спасти свое будущее, которого она так добивается?
Уже день прошел со времени гнусной выходки Филиппа, которую он начал с того, что забрал у нее все экипажи, а затем заключил ее в монастырь! А если его бесчеловечность дойдет до издевательства над Флоримоном и Кантором, то сможет ли она защитить их? По счастью, сейчас мальчики были в безопасности в Монтелу, где росли крепкими и здоровыми…
Огонь разгорался.
Анжелика попросила Жавотту передать ей пару каминных задвижек из искусно разукрашенного перламутра. Одну из них она сразу предложила мадам де Монтеспан, которая с восхищением рассматривала ее дорожную сумку из красной кожи, отделанную белой каймой и оправленную в золото. Внутри, в разных отделениях, лежали ночник из слоновой кости, сумочка из черного бархата с десятью восковыми свечами, два маленьких зеркальца и одно большое, овальное, украшенное жемчугом, золотой ящичек с тремя гребнями и еще один для щеточек. Эти последние были подлинными произведениями искусства, они были сделаны из черепахового панциря.
— Они сделаны из панциря черепах, обитающих в тропических морях, — сказала Анжелика. — Терпеть не могу роговых.
— Да, — завистливо вздохнула мадам де Монтеспан, — чего только я не дала бы за эти прелестные вещички. И у меня могли бы быть такие, если бы я не заложила свои драгоценности в уплату карточных долгов. Но не сделай я этого, я не посмела бы сегодня появиться в Версале.
— А разве вы не были назначены фрейлиной королевы? Это должно было давать вам дополнительные доходы.
— Фу, какие мелочи! Одна моя одежда стоит в два раза дороже. Я потратила две тысячи ливров на костюм для балета «Орфей», который был поставлен в Сен-Жермене. Я была нимфой весны. Король, конечно, был Орфеем. Он открывал танцы в паре со мной.
— Все говорили о том внимании, которое вам оказывал король, — заметила Анжелика.
Неприязнь де Монтеспан начала понемногу исчезать. Она завидовала обаянию Анжелики, хотя и ее красота выглядела впечатляюще. Обе они происходили из хороших семей Пуату. И вместе с тем Атенаис де Монтеспан считала, что Анжелика стоит ниже ее.
Анжелика, в свою очередь, чувствовала, как очарователен был разговор маркизы, о чем бы она ни говорила. Ее красноречие, в котором природа и искусство были удачно скомбинированы так, что даже циничные темы вызывали восхищение присутствующих, а это был талант, присущий всей ее родне, то, что называли «стилем Мортемаров».
Семья Мортемар де Рошешуа была выдающейся. Анжелика де Сансе, знавшая все родословные Пуату, была под впечатлением традиций, которыми славился этот дом.
Давным-давно Эдуард Английский был женат на одной из дочерей Мортемар. А у нынешнего герцога де Вивонна король и королева-мать были крестными.
В глубоких голубых глазах мадам де Монтеспан отражался гордый и напыщенный девиз ее семьи:
«Прежде чем из моря вышла земля, появился род Рошешуа!»
Но никакие заслуги не избавили мадам де Монтеспан от появления в Париже бедной как церковная мышь, в одном лишь старом экипаже. И до самого замужества ей приходилось пребывать в жестоких тисках бедности. Более гордая и чувствительная, чем это можно было себе представить, Атенаис часто искала утешения в слезах.
Лучше, чем кому бы то ни было, Анжелике были известны все проблемы, с которыми сталкивалась Атенаис. Не один раз с тех пор, как она познакомилась с этой семьей, ей приходилось улаживать за них дела с кредиторами и даже ссужать небольшие суммы, которые, как она знала, ей никогда не получить обратно. И никто из этого семейства даже не поблагодарил ее за это. Анжелика испытывала некоторое удовольствие от своих поступков в отношении семьи Монтеспан.
Она часто спрашивала себя, зачем она поддерживает эту невознагражденную дружбу. С одной стороны Атенаис была, несомненно, приятной личностью, а с другой — Анжелике следовало бы иметь здравый смысл и ничего больше не делать для нее. И все же кипучая энергия де Монтеспан очаровывала ее. Анжелике всегда нравились люди, которые стремились к самой вершине успеха, а Атенаис была одной из них. Ее амбиции были безграничны как море, о котором говорилось в их девизе. И лучше было быть с ней на гребне ее волны, чем становиться поперек дороги.
Со своей стороны, Анжелика считала удобным иметь такую великодушную и обеспеченную подругу, тем более что, несмотря на свою красоту, Анжелика все же не могла затмить Атенаис.
***
В ответ на упоминание своей подруги о королевской благосклонности лицо мадам де Монтеспан, которое весь вечер было хмурым, разгладилось.— Королева беременна. И мадемуазель де Лавальер тоже понесла. Сейчас самый подходящий момент, чтобы привлечь внимание короля, — сказала Атенаис с усмешкой, в которой таился юмор и озорство. — Ах, Анжелика, о чем вы заставляете меня думать и говорить! Я бы сгорела от стыда, если бы король предложил мне стать его любовницей! Я никогда не посмела бы появиться перед королевой, а она такая хорошая женщина!
Анжелику не обманул этот протест добродетели. Некоторые черты характера Атенаис удивляли ее, причем как способность лицемерить, так и быть искренней. Или ее благочестие: будучи достаточно фривольной во всем остальном, де Монтеспан никогда не пропускала мессы или других торжественных богослужений, и королева не раз повторяла, что ей очень приятно иметь в свите такую набожную придворную даму.
— Разве вы не помните, — смеясь сказала Анжелика, — тот визит, который мы нанесли вместе с мадам Скаррон той колдунье ля Вуазин? Вы еще хотели спросить ее, полюбит ли вас король.
— Ерунда! К тому же, если бы меня определили не в свиту ее величества, я бы нашла какой-нибудь другой способ быть представленной ко двору. Мне кажется, что старуха лгала нам.
— Она сказала, что мы все трое станем любовницами короля.
— Даже Франсуаза?
— О, я забыла, судьба Франсуазы самая блистательная — она должна стать женой короля.
Они рассмеялись: Франсуаза Скаррон — королева Франции!
— Ох, какая же я несчастная, — внезапно вздохнула Атенаис. — Можете поверить, я должна каретнику тысячу восемьсот ливров за седло и уздечку, которые он сделал к сегодняшней охоте. Надеюсь, вы заметили, из какой превосходной кожи они сделаны…
— Тысяча восемьсот ливров…
— Не такой уж большой долг. Плевала я на все жалобы мужа! Я сказала ему, чтобы он подождал со своими кредиторами. Но мой невыносимый муженек заказал пару таких алмазов, что сердце у меня оборвалось, и если он не оплатит их к завтрашнему дню, ювелир не отдаст их ему. Вы когда-нибудь видели такого мужа, который вечно суется не в свои дела? Он сам не знает, как раздобыть деньги. Боже, как он играет! И совсем не слушает меня!
Анжелика, щеки которой еще горели от оскорбления Филиппа, не находила этот разговор забавным. А мадам де Монтеспан, очевидно, нравилось дразнить Анжелику.
— Выбросьте из головы мрачные мысли. Вы держите Филиппа куда более крепкими узами, чем просто супружескими.
Напоминание о Филиппе заставило Анжелику вспомнить о том, что она хотела бы занять при дворе место, подобающее маркизе дю Плесси де Бельер.
— Ах, давайте не будем говорить об этом, а то я совсем замолчу и вы сами об этом пожалеете. Если вы такая ловкая, то помогите мне найти место при дворе. Вы не знаете, есть ли свободная должность?
Атенаис возвела руки к потолку.
— Бедное дитя, вот о чем вы думаете! Свободное место ври дворе? С таким же успехом вы можете искать иголку в стоге сена. Тут все настороже: даже те, кто располагает огромными суммами для подкупа, не могут получить места.
— Но вы же смогли стать фрейлиной королевы?
— Король сам назначил меня. Я рассмешила его, когда он пришел к мадемуазель де Лавальер. Его величество посчитал, что я смогу развлекать королеву. А король очень заботится о своей жене. Вам следует найти покровителя, и нет никого лучше для этой цели, чем сам король. Подумайте сами, кто может заступиться за вас? А еще лучше подумайте, что вы можете сделать сами для себя, чтобы это дошло до его величества. Если понадобится, ваше дело рассмотрит Совет. А если вы еще сможете доставить веские доказательства в парламент, считайте, что дело сделано.
— Все это очень сложно и тяжело. А что вы подразумеваете под словами «можете сделать сами для себя»?
— Я и сама не знаю. Спросите свое воображение. Постойте, вот недавний пример: месье де Лак, мажордом маркиза де Лавальер, вошел в союз с Колленом, дворецким маркиза. Они попросили позволения собирать по два су с акра на всех свободных землях между Медоном и замком Шаньи. И это была счастливая мысль, ибо теперь, когда король выбрал это место для своего дворца, все захотят приобрести здесь земельный участок. Прошение подала мадемуазель де Лавальер, и король немедленно подписал его. А самый большой попрошайка — это маркиз, ее брат, у него просто дар клянчить. Вам надо бы с ним проконсультироваться. Он даст вам хороший совет. Я, в свою очередь, могу представить вас королеве. Вы сможете поговорить с ней и, может быть, привлечете ее внимание.
— Это очень мило с вашей стороны! — с воодушевлением сказала Анжелика. — А я обещаю вам найти что-нибудь в своих «шкатулках с драгоценностями», чтобы ублажить вашего каретника.
Маркиза де Монтеспан не скрывала радости.
— Согласна! Вы — ангел! Но вы будете сверхангелом, если добудете мне попугая! Я так мечтаю об этой птице!
Глава 4
Мадам де Монтеспан зевнула и потянулась. Время от времени она возобновляла разговор, сплетничая с Анжеликой, ибо ограниченные размеры помещения не позволяли им вытянуться во весь рост и отдохнуть.
Они услышали, как за пологом кровати заворочались два тела, послышалось позевывание.
— Мне кажется, что пора уже спуститься вниз, — сказала Атенаис, — Королева собралась позвать придворных дам. Я хочу оказаться одной из первых и выразить желание пойти с ней к мессе. Может быть, вы пойдете со мной?
— Может, это не самый удобный случай быть представленной королеве?
— Да, пожалуй, вам лучше дождаться, пока мы вернемся из часовни. Вы будете стоять на проходе. Я покажу вам место, где будет лучше всего видно короля, и где вы можете быть им замечены. Пойдемте, я покажу вам небольшую комнату близ королевских апартаментов, которую придворные дамы используют для личных нужд и как место для встреч. Есть у вас что-нибудь, кроме этой амазонки?
— В сундуке. Но не так-то просто мне сейчас что-либо забрать из комнаты мужа. Пошлю слугу.
— Наденьте что-нибудь попроще. После мессы король принимает гостей и посетителей, а затем отправляется на совещание с министрами. Вечером, кажется, будут игры и балет. Тогда-то вы и сможете щегольнуть своими драгоценностями. А теперь пора идти.
Воздух был холоден и влажен.
Мадам де Монтеспан спускалась по лестнице, поеживаясь от порывов свежего ветерка, обдувающего ее прелестные обнаженные плечи.
— Вы замерзли? — спросила Анжелика.
Маркиза молча пожала плечами. Она уже давно обрела выносливость истинных придворных, которым часто приходится бывать в самых неблагоприятных условиях: в комнатах, открытых всем ветрам, и в комнатах, где жарко от огромного количества светильников. Она привыкла к многочасовому стоянию на ногах, к бессонным ночам, к грузу парчовых одеяний, отягощенных драгоценностями, в общем, ко всем превратностям дворцовой жизни. Крепкое здоровье, беспрестанные волнения и отчасти бесконечные развлечения — вот что сделало ее такой, какой мы ее знаем.
Но Анжелика даже во время своей жизни на парижском «дне» была очень чувствительна к холоду. Она не могла ходить без плаща. И теперь у нее скопилась целая коллекция богатых и красивых одеяний. Тот, что был сейчас на ней, был сделан из перемежающихся полос атласа и бархата.
Мадам де Монтеспан оставила Анжелику одну перед входом в пиршественный зал.
Казалось, что жизнь во дворце еще не пробудилась, хотя яркий утренний свет уже проник в глубину салонов. Балконы и галереи зияли как пропасти.
— Я оставлю вас здесь, — шепнула Атенаис, как бы благоговея перед тишиной. — Вон там гардеробная, где вы сможете посидеть и подождать. Скоро появятся придворные, которые должны присутствовать при пробуждении короля. Его величество обычно поднимается спозаранку. А я скоро вернусь.
Когда де Монтеспан удалилась, Анжелика открыла дверь, на которую ей указала подруга. Дверь была почти скрыта гобеленом и потому казалась потайной.
— Ох, простите! — воскликнула Анжелика и сразу плотно прикрыла дверь. Она и представить не могла, что это укрытие, где не поместилась бы даже софа, можно использовать для такого рода романтических дел.
«Странно, — подумала Анжелика, — я и не подозревала, что у мадам Субиз такая красивая грудь. Зачем она постоянно прячет такую соблазнительную приманку?»
Тем не менее Анжелика была уверена, что партнером мадам Субиз был вовсе не месье Субиз. В Версале не очень-то беспокоятся о сохранении верности, напротив, любое влечение мужа к жене и жены к мужу будет здесь воспринято как выражение плебейства и признак дурного вкуса.
Анжелике ничего не оставалось, кроме как бродить по огромным пустым комнатам.
Первая комната, где она задержалась, была примечательна тем, что ее карнизы поддерживали двенадцать колонн. Освещения хватало для того, чтобы Анжелика могла восхититься белыми колоннами, выступающими из сумерек и отделанными завитками, похожими на рябь на спокойной глади моря. Позолота потолка, разделенная полосами тяжелых эбеновых балок, была еще плохо видна в неясном утреннем свете. Три огромных зеркала на стенах отражали рисунок окон, через которые проникали лучи восходящего солнца.
Прислонившись к мраморному подоконнику, Анжелика вглядывалась в парк, пробуждающийся от ночной дремоты. Терраса, которая тянулась от дворца к непримятой траве обширной лужайки, была гладка, как омытая прибоем отмель. Вдали сквозь туман проступали верхушки аккуратно подрезанных вязов. Их стволы казались башнями прозрачного города.
— О чем вы задумались, маркиза? — прошептал вдруг чей-то неведомый голос.
— Поведайте мне о своих мыслях.
Испуганной Анжелике показалось, что заговорила мраморная статуя.
— Кто это?
— Это я; Аполлон, бог красоты, с которым вы милостиво согласились провести эти утренние часы.
Анжелика онемела.
— Прохладно, да? Но ведь на вас плащ, а я совсем раздет. Да и откуда взяться теплу у мраморного тела?
Анжелика уставилась на статую. Она ничего не могла разглядеть, кроме кучи разноцветного тряпья, лежащего у пьедестала. Она наклонилась и дотронулась до нее, и тут же из этой кучи выпрыгнуло, подобно резвому оленю, существо с крошечным личиком, похожее на гнома.
— Баркароль!
— К вашим услугам, «маркиза ангелов».
Королевский карлик низко поклонился ей. Баркароль был не выше семилетнего ребенка, с неуклюже скроенным телом на кривых ножках. Двухцветный, плотно облегающий камзол был сшит из алого и черного атласа. На обшлагах были красные тесемки, а у пояса висел крошечный меч.
Давно уже Анжелика не видела его. Он приобрел манеры аристократа, и она сказала ему об этом.
— Да, это верно, — самодовольно подтвердил Баркароль. — Если бы у меня была еще подходящая фигура, я ничем не уступал бы тем господам, которые расхаживают здесь с важным видом. Ах, если бы только наша милая королева позволила мне обрезать погремушки с моего колпака, как она бы меня этим осчастливила! Но она утверждает, что в Испании все шуты носят колокольчики, и что если она не слышит звона, то испытывает тоску по дому. К счастью, два моих товарища и я нашли неожиданную поддержку у короля. Он нас просто не выносит. Когда он приходит к королеве, то никогда не упустит случая хорошенько отходить нас палкой. Тогда мы показываем такие прыжки, что наши бубенчики звенят, как сумасшедшие. А когда он бывает занят интимным разговором, мы сами начинаем так трясти этими погремушками, что он сам себя не слышит, и это приводит его в дурное настроение. В конце концов это понимает королева, вздыхает и говорит, что у кого-то не пришит бубенчик и нам нужно пойти и привести себя в порядок. Но ничего, скоро мы приобретем новые привилегии.
— Какие же?
— Парик, — важно сказал Баркароль, закатив глаза так, что были видны только белки.
Анжелика рассмеялась.
— И вы тут же заважничаете, месье Баркароль.
— Я хочу обрести вес в обществе, преуспевать, — серьезно заметил карлик. Но под маской серьезности Анжелика ясно различала скрытую иронию.
— Я рада видеть вас, Баркароль. Давайте поболтаем.
— А вы не боитесь… за свою репутацию? Про вас будут распускать слухи, а ваш муж вызовет меня на дуэль.
— Но ведь ты вооружен. Такой славный меч!
— Конечно. Нет ничего неожиданного и невозможного для человека с храбрым сердцем. Я пофлиртую с вами, мадам. Но давайте подойдем к окну. Любому, кто будет проходить мимо, покажется, что мы любуемся садом, и ему и в голову не придет, что я изливаю вам свою любовь.
Он подковылял к окну и прижался носом к стеклу, как ребенок.
— Что вы думаете об этом местечке? Оно прелестно, не правда ли? Ах, «маркиза ангелов», вы стали теперь настоящей придворной дамой, но все же не забыли своей дружбы со стариной Баркаролем.
Анжелика смотрела в сад, положив руку на плечо карлика.
— Воспоминания, которые нас связывают, не из тех, что легко забываются, Баркароль.
Солнце уже совсем разогнало туман. День обещал быть по-весеннему ясным. Зеленые листья вязов сверкали, как изумруды, в воде фонтанов отражалось голубое небо. Дюжина садовников с граблями и тачками терялась на огромном пространстве сада.
Низким голосом Баркароль продолжал:
— Иногда королева волнуется, когда не видит меня целый день. А в это время ее любимый карлик уходит в Париж, чтобы засвидетельствовать свое почтение другому величеству, чьи подданные не смеют его забывать, — Великому Керзу. У него не так много подданных, подобных нам, маркиза, с кошельками, распухшими до размеров дыни. Я думаю, что Жанин — Деревянный зад все еще любит меня.
— Он любит и меня, — сказала Анжелика. Она представила выразительное лицо Деревянного зада.
— Ничего не бойтесь, маркиза, — пробормотал Баркароль. — Мы умеем хранить тайны. Помните, что вас не оставят в беде даже здесь.
Он обернулся и сделал широкий жест рукой, обведя комнату.
— Здесь, во дворце короля, где люди более одиноки и больше подвержены опасностям, чем где бы то ни было.
Стали появляться первые придворные, пряча зевки в обшлаги кафтанов. Их деревянные каблуки стучали по мраморному полу. Слуги разносили дрова для каминов.
— Скоро появится «старуха». Смотрите, вот и она.
Анжелика увидела женщину неопределенного возраста, одетую в плащ с капюшоном. На голове у нее был чепчик. Встречные дворяне, увидев ее, слегка сгибали колено, но она, казалось, не замечала их и продолжала путь с величественной безмятежностью.
— Куда она направляется?
— К королю. Это мадам Гамелин, его старая нянька. Она до сих пор имеет привилегии входить к королю утром раньше всех. Она раздвигает занавеси, целует его и интересуется, как он спал и как его самочувствие. Обычно они еще немного болтают. А в это время все беспокойно толпятся за закрытыми дверями. Она удаляется, и после этого ее целый день нигде не видно. Никто не знает, куда она исчезает. Это ночная птица. И каждое утро министры, принцы, кардинал — все скрежещут зубами при виде этой скромной личности откуда-то с задворок Парижа, которой достается первая утренняя улыбка короля.
По пятам за нянькой следовали три доктора в черных одеяниях, белых париках и высоких шапках, которые подчеркивали их избранность. Один за другим они щупали королевский пульс, расспрашивали о здоровье.
Затем следовал выход принцев крови. Когда они склонялись перед королем, он вставал. Главный камергер подавал ему одежду, которую держал наготове первый спальник.
Затем наступал третий выход. Герцоги и пэры, толкая один другого, с низким поклоном разворачивали парчовый жилет.
Четвертыми шли государственные секретари.
Пятыми — дипломаты.
Шестыми — духовенство в алых одеждах.
Мало-помалу королевская опочивальня заполнялась людьми.
Король оглядывал входивших, здоровался с каждым и брал на заметку отсутствующих. Он задавал несколько вопросов, касающихся последних сплетен, и бывал очень доволен, когда получал остроумный ответ.
«Избранники рая», как называли их в Версале, гордились своей привилегией
— находиться в спальне короля в то время, как остальные смертные были осуждены находиться за закрытыми дверями.
Анжелика с интересом наблюдала за этими посвященными, входившими в святая святых.
— Мы — души в чистилище, — засмеялась одна из женщин, стоявшая рядом с ней.
Все были одеты в лучшие наряды и все стремились оказаться в первых рядах, когда король с королевой пойдут из часовни вдоль живого коридора.
Маркиз дю Плесси де Бельер был при втором выходе. Дождавшись, пока он скрылся за дверями в спальню короля, Анжелика со всех ног бросилась к его комнате, боясь затеряться в лабиринте коридоров, которые окуривались фиалковым корнем и в которых была вечная толчея.
Ла-Виолетт мурлыкал, начищая оружие хозяина. Он предложил мадам маркизе зашнуровать ее корсет, но Анжелика резко оборвала его. Не дождавшись Жавотту или какую-нибудь другую служанку, она оделась сама, как смогла. Затем заторопилась обратно, чтобы поспеть вовремя и увидеть королевскую процессию вблизи.
У королевы был красный нос, несмотря на пудру, которую искусно нанесли ей на лицо. Она проплакала всю ночь, ибо король, как она сообщила своим подругам, не заходил к ней даже на минутку. Это было необычно, потому что король был очень пунктуален в этом вопросе.
Свита королевы слилась с окружением де Лавальер, и обе группы пришли почти одновременно. Мария-Тереза высоко держала голову, хотя ее габсбургский подбородок дрожал от рыданий, которые она подавляла.
Фаворитка низко поклонилась. Когда она выпрямилась, Анжелика увидела затаенный страх в ее глазах. Здесь, в залах Версаля, она была сама загнанной оленихой, а не охотницей. Анжелика понимала, что так оно и есть на самом деле: королевская прихоть — дело непостоянное. Марии-Терезе нечего было бояться ее. Впереди ей грозили новые, более серьезные соперницы.
Король вернулся из часовни и прошел в сад. Ему доложили, что больные золотухой услышали о его пребывании здесь и собрались за воротами в надежде на исцеление от королевского прикосновения. Король никогда не отказывал в этой милости. Просителей было немного, и церемония быстро закончилась.
Его величество направился в зал Дианы, чтобы принять там прошения от всех желающих.
Молодой вельможа из свиты короля вышел из толпы и поклонился Анжелике.
— Его величество желает напомнить мадам дю Плесси де Бельер, что он хочет видеть ее на завтрашней охоте с самого начала.
— Передайте мою благодарность его величеству. И скажите, что только смерть может помешать мне.
— Его величество не требует так много. Но если все же вы не явитесь на охоту, то он хотел бы знать причину вашего отсутствия.
— Можете уверить его, что он об атом будет знать, месье де Лувуа. Вас ведь так зовут?
— Да, мадам.
— Я бы хотела поговорить с вами. Это возможно?
Лувуа сказал, что если мадам дю Плесси де Бельер задержится в коридоре, то он вскоре присоединится к ней, как только король закончит прием прошений.
— Я подожду. А вы заверьте его величество, что завтра я обязательно буду на охоте.
— Нет! Не будете! — произнес у нее прямо над ухом голос Филиппа. — Мадам, жена должна повиноваться мужу. А я никогда не давал вам позволения появляться при дворе. Вы идете против моей воли, и я приказываю вам немедленно вернуться в Париж!
Они услышали, как за пологом кровати заворочались два тела, послышалось позевывание.
— Мне кажется, что пора уже спуститься вниз, — сказала Атенаис, — Королева собралась позвать придворных дам. Я хочу оказаться одной из первых и выразить желание пойти с ней к мессе. Может быть, вы пойдете со мной?
— Может, это не самый удобный случай быть представленной королеве?
— Да, пожалуй, вам лучше дождаться, пока мы вернемся из часовни. Вы будете стоять на проходе. Я покажу вам место, где будет лучше всего видно короля, и где вы можете быть им замечены. Пойдемте, я покажу вам небольшую комнату близ королевских апартаментов, которую придворные дамы используют для личных нужд и как место для встреч. Есть у вас что-нибудь, кроме этой амазонки?
— В сундуке. Но не так-то просто мне сейчас что-либо забрать из комнаты мужа. Пошлю слугу.
— Наденьте что-нибудь попроще. После мессы король принимает гостей и посетителей, а затем отправляется на совещание с министрами. Вечером, кажется, будут игры и балет. Тогда-то вы и сможете щегольнуть своими драгоценностями. А теперь пора идти.
Воздух был холоден и влажен.
Мадам де Монтеспан спускалась по лестнице, поеживаясь от порывов свежего ветерка, обдувающего ее прелестные обнаженные плечи.
— Вы замерзли? — спросила Анжелика.
Маркиза молча пожала плечами. Она уже давно обрела выносливость истинных придворных, которым часто приходится бывать в самых неблагоприятных условиях: в комнатах, открытых всем ветрам, и в комнатах, где жарко от огромного количества светильников. Она привыкла к многочасовому стоянию на ногах, к бессонным ночам, к грузу парчовых одеяний, отягощенных драгоценностями, в общем, ко всем превратностям дворцовой жизни. Крепкое здоровье, беспрестанные волнения и отчасти бесконечные развлечения — вот что сделало ее такой, какой мы ее знаем.
Но Анжелика даже во время своей жизни на парижском «дне» была очень чувствительна к холоду. Она не могла ходить без плаща. И теперь у нее скопилась целая коллекция богатых и красивых одеяний. Тот, что был сейчас на ней, был сделан из перемежающихся полос атласа и бархата.
Мадам де Монтеспан оставила Анжелику одну перед входом в пиршественный зал.
Казалось, что жизнь во дворце еще не пробудилась, хотя яркий утренний свет уже проник в глубину салонов. Балконы и галереи зияли как пропасти.
— Я оставлю вас здесь, — шепнула Атенаис, как бы благоговея перед тишиной. — Вон там гардеробная, где вы сможете посидеть и подождать. Скоро появятся придворные, которые должны присутствовать при пробуждении короля. Его величество обычно поднимается спозаранку. А я скоро вернусь.
Когда де Монтеспан удалилась, Анжелика открыла дверь, на которую ей указала подруга. Дверь была почти скрыта гобеленом и потому казалась потайной.
— Ох, простите! — воскликнула Анжелика и сразу плотно прикрыла дверь. Она и представить не могла, что это укрытие, где не поместилась бы даже софа, можно использовать для такого рода романтических дел.
«Странно, — подумала Анжелика, — я и не подозревала, что у мадам Субиз такая красивая грудь. Зачем она постоянно прячет такую соблазнительную приманку?»
Тем не менее Анжелика была уверена, что партнером мадам Субиз был вовсе не месье Субиз. В Версале не очень-то беспокоятся о сохранении верности, напротив, любое влечение мужа к жене и жены к мужу будет здесь воспринято как выражение плебейства и признак дурного вкуса.
Анжелике ничего не оставалось, кроме как бродить по огромным пустым комнатам.
Первая комната, где она задержалась, была примечательна тем, что ее карнизы поддерживали двенадцать колонн. Освещения хватало для того, чтобы Анжелика могла восхититься белыми колоннами, выступающими из сумерек и отделанными завитками, похожими на рябь на спокойной глади моря. Позолота потолка, разделенная полосами тяжелых эбеновых балок, была еще плохо видна в неясном утреннем свете. Три огромных зеркала на стенах отражали рисунок окон, через которые проникали лучи восходящего солнца.
Прислонившись к мраморному подоконнику, Анжелика вглядывалась в парк, пробуждающийся от ночной дремоты. Терраса, которая тянулась от дворца к непримятой траве обширной лужайки, была гладка, как омытая прибоем отмель. Вдали сквозь туман проступали верхушки аккуратно подрезанных вязов. Их стволы казались башнями прозрачного города.
— О чем вы задумались, маркиза? — прошептал вдруг чей-то неведомый голос.
— Поведайте мне о своих мыслях.
Испуганной Анжелике показалось, что заговорила мраморная статуя.
— Кто это?
— Это я; Аполлон, бог красоты, с которым вы милостиво согласились провести эти утренние часы.
Анжелика онемела.
— Прохладно, да? Но ведь на вас плащ, а я совсем раздет. Да и откуда взяться теплу у мраморного тела?
Анжелика уставилась на статую. Она ничего не могла разглядеть, кроме кучи разноцветного тряпья, лежащего у пьедестала. Она наклонилась и дотронулась до нее, и тут же из этой кучи выпрыгнуло, подобно резвому оленю, существо с крошечным личиком, похожее на гнома.
— Баркароль!
— К вашим услугам, «маркиза ангелов».
Королевский карлик низко поклонился ей. Баркароль был не выше семилетнего ребенка, с неуклюже скроенным телом на кривых ножках. Двухцветный, плотно облегающий камзол был сшит из алого и черного атласа. На обшлагах были красные тесемки, а у пояса висел крошечный меч.
Давно уже Анжелика не видела его. Он приобрел манеры аристократа, и она сказала ему об этом.
— Да, это верно, — самодовольно подтвердил Баркароль. — Если бы у меня была еще подходящая фигура, я ничем не уступал бы тем господам, которые расхаживают здесь с важным видом. Ах, если бы только наша милая королева позволила мне обрезать погремушки с моего колпака, как она бы меня этим осчастливила! Но она утверждает, что в Испании все шуты носят колокольчики, и что если она не слышит звона, то испытывает тоску по дому. К счастью, два моих товарища и я нашли неожиданную поддержку у короля. Он нас просто не выносит. Когда он приходит к королеве, то никогда не упустит случая хорошенько отходить нас палкой. Тогда мы показываем такие прыжки, что наши бубенчики звенят, как сумасшедшие. А когда он бывает занят интимным разговором, мы сами начинаем так трясти этими погремушками, что он сам себя не слышит, и это приводит его в дурное настроение. В конце концов это понимает королева, вздыхает и говорит, что у кого-то не пришит бубенчик и нам нужно пойти и привести себя в порядок. Но ничего, скоро мы приобретем новые привилегии.
— Какие же?
— Парик, — важно сказал Баркароль, закатив глаза так, что были видны только белки.
Анжелика рассмеялась.
— И вы тут же заважничаете, месье Баркароль.
— Я хочу обрести вес в обществе, преуспевать, — серьезно заметил карлик. Но под маской серьезности Анжелика ясно различала скрытую иронию.
— Я рада видеть вас, Баркароль. Давайте поболтаем.
— А вы не боитесь… за свою репутацию? Про вас будут распускать слухи, а ваш муж вызовет меня на дуэль.
— Но ведь ты вооружен. Такой славный меч!
— Конечно. Нет ничего неожиданного и невозможного для человека с храбрым сердцем. Я пофлиртую с вами, мадам. Но давайте подойдем к окну. Любому, кто будет проходить мимо, покажется, что мы любуемся садом, и ему и в голову не придет, что я изливаю вам свою любовь.
Он подковылял к окну и прижался носом к стеклу, как ребенок.
— Что вы думаете об этом местечке? Оно прелестно, не правда ли? Ах, «маркиза ангелов», вы стали теперь настоящей придворной дамой, но все же не забыли своей дружбы со стариной Баркаролем.
Анжелика смотрела в сад, положив руку на плечо карлика.
— Воспоминания, которые нас связывают, не из тех, что легко забываются, Баркароль.
Солнце уже совсем разогнало туман. День обещал быть по-весеннему ясным. Зеленые листья вязов сверкали, как изумруды, в воде фонтанов отражалось голубое небо. Дюжина садовников с граблями и тачками терялась на огромном пространстве сада.
Низким голосом Баркароль продолжал:
— Иногда королева волнуется, когда не видит меня целый день. А в это время ее любимый карлик уходит в Париж, чтобы засвидетельствовать свое почтение другому величеству, чьи подданные не смеют его забывать, — Великому Керзу. У него не так много подданных, подобных нам, маркиза, с кошельками, распухшими до размеров дыни. Я думаю, что Жанин — Деревянный зад все еще любит меня.
— Он любит и меня, — сказала Анжелика. Она представила выразительное лицо Деревянного зада.
— Ничего не бойтесь, маркиза, — пробормотал Баркароль. — Мы умеем хранить тайны. Помните, что вас не оставят в беде даже здесь.
Он обернулся и сделал широкий жест рукой, обведя комнату.
— Здесь, во дворце короля, где люди более одиноки и больше подвержены опасностям, чем где бы то ни было.
Стали появляться первые придворные, пряча зевки в обшлаги кафтанов. Их деревянные каблуки стучали по мраморному полу. Слуги разносили дрова для каминов.
— Скоро появится «старуха». Смотрите, вот и она.
Анжелика увидела женщину неопределенного возраста, одетую в плащ с капюшоном. На голове у нее был чепчик. Встречные дворяне, увидев ее, слегка сгибали колено, но она, казалось, не замечала их и продолжала путь с величественной безмятежностью.
— Куда она направляется?
— К королю. Это мадам Гамелин, его старая нянька. Она до сих пор имеет привилегии входить к королю утром раньше всех. Она раздвигает занавеси, целует его и интересуется, как он спал и как его самочувствие. Обычно они еще немного болтают. А в это время все беспокойно толпятся за закрытыми дверями. Она удаляется, и после этого ее целый день нигде не видно. Никто не знает, куда она исчезает. Это ночная птица. И каждое утро министры, принцы, кардинал — все скрежещут зубами при виде этой скромной личности откуда-то с задворок Парижа, которой достается первая утренняя улыбка короля.
По пятам за нянькой следовали три доктора в черных одеяниях, белых париках и высоких шапках, которые подчеркивали их избранность. Один за другим они щупали королевский пульс, расспрашивали о здоровье.
Затем следовал выход принцев крови. Когда они склонялись перед королем, он вставал. Главный камергер подавал ему одежду, которую держал наготове первый спальник.
Затем наступал третий выход. Герцоги и пэры, толкая один другого, с низким поклоном разворачивали парчовый жилет.
Четвертыми шли государственные секретари.
Пятыми — дипломаты.
Шестыми — духовенство в алых одеждах.
Мало-помалу королевская опочивальня заполнялась людьми.
Король оглядывал входивших, здоровался с каждым и брал на заметку отсутствующих. Он задавал несколько вопросов, касающихся последних сплетен, и бывал очень доволен, когда получал остроумный ответ.
«Избранники рая», как называли их в Версале, гордились своей привилегией
— находиться в спальне короля в то время, как остальные смертные были осуждены находиться за закрытыми дверями.
Анжелика с интересом наблюдала за этими посвященными, входившими в святая святых.
— Мы — души в чистилище, — засмеялась одна из женщин, стоявшая рядом с ней.
Все были одеты в лучшие наряды и все стремились оказаться в первых рядах, когда король с королевой пойдут из часовни вдоль живого коридора.
Маркиз дю Плесси де Бельер был при втором выходе. Дождавшись, пока он скрылся за дверями в спальню короля, Анжелика со всех ног бросилась к его комнате, боясь затеряться в лабиринте коридоров, которые окуривались фиалковым корнем и в которых была вечная толчея.
Ла-Виолетт мурлыкал, начищая оружие хозяина. Он предложил мадам маркизе зашнуровать ее корсет, но Анжелика резко оборвала его. Не дождавшись Жавотту или какую-нибудь другую служанку, она оделась сама, как смогла. Затем заторопилась обратно, чтобы поспеть вовремя и увидеть королевскую процессию вблизи.
У королевы был красный нос, несмотря на пудру, которую искусно нанесли ей на лицо. Она проплакала всю ночь, ибо король, как она сообщила своим подругам, не заходил к ней даже на минутку. Это было необычно, потому что король был очень пунктуален в этом вопросе.
Свита королевы слилась с окружением де Лавальер, и обе группы пришли почти одновременно. Мария-Тереза высоко держала голову, хотя ее габсбургский подбородок дрожал от рыданий, которые она подавляла.
Фаворитка низко поклонилась. Когда она выпрямилась, Анжелика увидела затаенный страх в ее глазах. Здесь, в залах Версаля, она была сама загнанной оленихой, а не охотницей. Анжелика понимала, что так оно и есть на самом деле: королевская прихоть — дело непостоянное. Марии-Терезе нечего было бояться ее. Впереди ей грозили новые, более серьезные соперницы.
Король вернулся из часовни и прошел в сад. Ему доложили, что больные золотухой услышали о его пребывании здесь и собрались за воротами в надежде на исцеление от королевского прикосновения. Король никогда не отказывал в этой милости. Просителей было немного, и церемония быстро закончилась.
Его величество направился в зал Дианы, чтобы принять там прошения от всех желающих.
Молодой вельможа из свиты короля вышел из толпы и поклонился Анжелике.
— Его величество желает напомнить мадам дю Плесси де Бельер, что он хочет видеть ее на завтрашней охоте с самого начала.
— Передайте мою благодарность его величеству. И скажите, что только смерть может помешать мне.
— Его величество не требует так много. Но если все же вы не явитесь на охоту, то он хотел бы знать причину вашего отсутствия.
— Можете уверить его, что он об атом будет знать, месье де Лувуа. Вас ведь так зовут?
— Да, мадам.
— Я бы хотела поговорить с вами. Это возможно?
Лувуа сказал, что если мадам дю Плесси де Бельер задержится в коридоре, то он вскоре присоединится к ней, как только король закончит прием прошений.
— Я подожду. А вы заверьте его величество, что завтра я обязательно буду на охоте.
— Нет! Не будете! — произнес у нее прямо над ухом голос Филиппа. — Мадам, жена должна повиноваться мужу. А я никогда не давал вам позволения появляться при дворе. Вы идете против моей воли, и я приказываю вам немедленно вернуться в Париж!