До сих пор господин Тиссо ничего не рассказывал о своем прошлом.
Анжелика жестом подозвала его к себе.
— Мессир, я уверена, что лишь большие неприятности заставили вас покинуть столь блестящий и завидный пост возле Его Величества.
— Вы правы, мадам.
— Что же это за неприятности?
— Те самые, мадам, которые и вас когда-то вынудили покинуть Версаль в то время, как ваша звезда была в зените…
— Яд? — наклонилась она к Тиссо.
— При дворе все пользуются ядом. С его помощью легко устраиваются многие дела, и это одна из дорог, среди прочих, к славе и успеху.
— Но вы не хотели следовать по этой дороге?
— Жизнь — драгоценный дар, — ответил он, — и я был слишком предан королю.
— Мадам де Монтеспан по-прежнему пользуется благосклонностью короля?
— Его благосклонность больше, чем когда-либо.
— А праздники?.. Скажите, господин Тиссо, праздники такие же красивые и пышные?
— Ни один двор Европы не знает равных. Его Величество со всей страстью посвящает себя устройству великолепных дворцов и парков, и это делает их самыми прекрасными и изысканными в мире. Празднества не уступают декору: великолепные и изящные.
«Итак, — думала Анжелика, машинально вертя в руках стакан малаги и наблюдая за нежными переливами то золотого, то пурпурного вина, — итак, ничего не изменилось при дворе. Там продолжали убивать и отравлять среди веселого шума очаровательных праздников».
Анжелика посмотрела на свою руку, державшую предательское перо.
Языки пламени, весело пляшущие в большом камине, бросали отблески на оживленные лица ее родных, она слышала смех Онорины, шутки Флоримона, тихую музыку, звучащую под пальцами Кантора…
Она знала в этот момент, что написала это письмо, чтобы добраться до короля и чтобы добиться справедливости.
Жоффрсй уже встал. Анжелика не слышала, как он ушел, таким глубоким и спокойным сном она спала. Пробудившись, она ощутила легкость тела и ясность мыслей. Она вспомнила о вчерашнем сюрпризе: Полька была в этом городе.
Она встала, преисполненная желания действовать. Сегодня она должна встретиться с епископом.
Анжелика слышала, как внизу в большой зале кто-то ходит. Слышен был треск сухих поленьев и запах дыма.
Одевшись, Анжелика спустилась вниз и увидела старого Маколле, который подвешивал на крюк котел с водой. Он был не один. Два малыша, босые, в ночных рубашках, растрепанные, с еще сонными глазами, с интересом наблюдали за ним. Он обещал им дать попробовать сушеного мяса, которое он достал у индейцев. Иоланта поднималась из погреба, неся ведро с молоком козы, которую она только что подоила.
Оказалось, что в этом маленьком домике гораздо больше народу, чем можно было предположить, судя по утренней тишине. Кантор, например, выскочивший неизвестно откуда своим неслышным шагом индейца, Адемар, производивший, правда, больше шума, так как он нес дрова. Нилъс Аббаль и негритенок Тимоти, с утра одетые в костюмы пажа, еще не совсем проснувшиеся, сидели на скамейке возле камина и болтали ногами, обутыми в башмаки с пряжками. Они еще не пришли в себя от усталости.
Жизнь начиналась так, как она когда-то мечтала.
Со двора постучали. Это был лейтенант Барсемпью с двумя помощниками, принесшие горячий паштет и бланманже, бисквиты и серебряный кувшин с кофе, восточным напитком, который Анжелика обожала. Онорина и Керубин не обращали никакого внимания на эти вкусные вещи. Они были заняты тем, что наблюдали, как Элуа Маколле растирает пальцем в ладони, наподобие индейцев, какой-то коричневый порошок, сильно пахнущий копченым мясом, и небольшое количество воды. Иоланта сказала, что не будет завтракать, так как, если мадам де Пейрак ей позволит, она хотела бы пойти к причастию.
Господин де Барсемпью спросил Анжелику, знает ли она о серебряных жетонах.
Анжелика удивленно вскинула ресницы.
— Серебряные жетоны? Нет… Объясните мне.
Ее непонимающий вид тронул молодого человека. «Она так еще красивее, — подумал он. — Казалось, ее все здесь радует». Он грустно и снисходительно улыбнулся, так как вновь вспомнил о Мари-ла-Дус, его недавно умершей невесте. Вздохнув, он вернулся к тому поручению, ради которого прибыл.
Он передал Анжелике от графа кошелек с серебряными жетонами, отчеканенными в Вапассу и поэтому не имевшими никакого клейма. Такими деньгами она не смогла бы расплачиваться в Квебеке. Верховный Совет города должен будет принять специальный указ, делающий хождение этих монет легальным на территории Новой Франции. А пока будет произведена оценка их достоинства.
У всех коммерсантов города были специальные весы, определяющие ценность монет, и Большой Совет торжественно уведомил их об одобрении принятия решения по выпуску новых монет из благородного металла, не имевших до сего времени хождения на рынках Квебека. Об этом решении будет специально объявлено на всех перекрестках и площадях города. Кроме того, Барсемпью передал ей кредитный билет с подписью некоего Базиля, который предоставлял ей возможность тратить деньги в пределах пятисот ливров, что значительно превышало ту сумму расходов, которую она наметила на ближайшее время. Анжелика поблагодарила посланника.
С улицы постучали. Анжелика пошла открывать и обнаружила бородатого мужчину в меховой шапке, с топором на плече.
— Не нужно ли вам наколоть дров?
— Да это Никола Эртебиз, — воскликнул Элуа Маколле, появляясь на пороге,
— ты что, уже начал свою торговлю водкой?
— Нет, я займусь этим не раньше, чем выпадет снег и замерзнет Святой Лаврентий.
Он занимался всем понемножку, и среди прочего — торговал водкой, ходя от двери к двери холодными зимними утрами и предлагая «бодрящий глоток» тем, кто собирался на тяжелую работу.
Этой ночью выпал снег, но это был тот ранний, легкий снег, который тает при первых лучах солнца. Белые крыши выделялись на фоне темной реки, которая все еще не замерзла и по-прежнему катила свои бурные воды.
Рассеянно слушая разговор обоих приятелей о достоинствах зимы и водки, Анжелика разглядывала окрестности того квартала, в котором ей предстояло жить. Их дом был последним на улице, ведущей к собору. За ним мощеная улица кончалась, и начиналась дорога, ведущая к поляне, на которой рос огромный вяз. У подножия этого вяза был разбит небольшой лагерь индейцев: два-три вигвама вокруг дерева, желтые собаки, полуголые малыши, возившиеся на сырой земле. Женщина, завернутая в одеяло, вышла из хижины, чтобы помешать угли почти погаснувшего костра.
Чуть подальше в том же направлении протянулась рощица, служившая изгородью довольно красивому дому, крыша которого, крытая шифером, с высокими основательными трубами, виднелась из-за верхушек деревьев.
Напротив дома маркиза де Виль д'Аврэя находился забор, отделяющий фруктовый сад мадемуазель д'Уредан и ее небольшой одноэтажный дом. В одном из чердачных окошек виден был свет. Кто-то ходил взад-вперед с подсвечником в руках. Анжелика видела чье-то лицо, приникшее к стеклу. Должно быть, это английская служанка наблюдала за ними. В другом окошке была видна собачка, которая также с любопытством смотрела в их сторону.
За домом м-ль д'Уредан улица, ведущая к собору, становилась настоящей, хорошо мощенной улицей, по обе стороны которой возвышались более или менее богатые дома и лавки.
Никола Эртебиз и Маколле продолжали беседовать об алкоголе.
— Самые лучшие дрожжи у Эфрозины Дельпеш, — говорил Эртебиз. — Сама-то она хуже отравы, согласен. Но она вам приготовит лучшую выпивку, и неважно из чего: из бузины, ячменя, выжимки из корней…
В то время как они разглагольствовали об изготовлении спиртного, появилась дрожащая фигура, укутанная с ног до головы так, что виден был лишь бледный нос. Для карибского пирата Аристида Бомаршана канадский климат был слишком суров. Но этот флибустьер быстро нашел общий язык с крестьянами и трапперами, жившими по колено в снегу на просторах от Сен-Мартина до Сен-Антуана. Их объединяла любовь к крепким напиткам.
— Не вздумай обменивать твой ром, — говорил ему Маколле, — для индейцев он слишком слаб, им подавай что-нибудь покрепче.
— Есть хороший способ придать крепость твоему рому, — уверял Эртебиз, — это древесная щелочь. Такой напиток даже индейца поднимет с земли. Но надо быть осторожным, две капли, не более. Третья — уже смертельна.
Он начал перечислять ингредиенты:
— Солома… древесный уголь или сожженная кожа… чистая вода.
Анжелика рассеянно смотрела на улицу. Человек, поднимавшийся по ней, казался ей знакомым.
— …самое главное — это древесный уголь, лучше всего сосна или кедр.
Действительно, к дому подходил господин де Бардане.
Поздоровавшись с Анжеликой, он сообщил ей, что его, как нарочно, поселили на другом конце города.
Вчера ему не удалось ее увидеть, хотя он повсюду ее искал. И он сказал Анжелике, что его тревожило.
— В городе есть человек, который на Библии клянется, что он вас знает.
Анжелика рассмеялась.
— Кто бы он ни был, он хвастается.
— А в прошлом?
— В прошлом… все возможно… и тем не менее я не представляю, кто бы это мог быть…
В то время как де Бардане страдающими глазами смотрел на Анжелику, перед ее мысленным взором промелькнули лица любивших ее, и она решила, что они не настолько многочисленны, чтобы быть повсюду.
— Что он из себя представляет?
— Знатный сеньор.
Анжелика была искренне удивлена.
— Он, должно быть, был сильно пьян?
— Несомненно.
— И вы приняли его слова всерьез? Мой бедный друг, вы все время ищете повод разжечь вашу ревность.
— Мое страдание, вы хотите сказать.
— Пусть так. Но куда это вас приведет?
— Город очарован вами, — мрачно сказал де Бардане. — Только и слышно, что о вас и вашем супруге. Все, что вы сказали в тот памятный день прибытия, расположило к вам самых предубежденные и околдовало народ.
— А вы бы хотели, чтобы мы проиграли? Лицо королевского посланника приняло разочарованное выражение.
— Нет… Но я хотел бы вас защищать, вас охранять.
— Вы можете это и теперь. Ваше влияние, как королевского посланника, огромно. Вы можете добиться того, чтобы наши пэры нас признали, а позже повлиять на защиту нашего дела в Версале. Разве это не чудо, что именно вас назначили для выяснения обстоятельств, связанных с положением моего мужа?
Николя де Бардане не ответил. Все, что касалось де Пейрака, было для него крайне тяжко. В нем боролись неприязнь по отношению к мужу Анжелики и чувство справедливости.
— Я должен вам кое в чем признаться, — сказал он, — я воспользовался тем, что «Мирабель» проплывала через Тадуссак, чтобы направить экстренный рапорт Его Величеству.
Его слова были прерваны лаем собаки. Из небольшого парка, окружавшего дом их хозяина, появился человек, сопровождаемый огромным красавцем догом. Когда они проходили мимо вигвамов гуронов, мощное животное одним прыжком кинулось на одну из индейских собак, ударом челюстей перегрызло ей глотку, отбросило в кусты и, победоносно глядя на ее разбежавшихся желтых собратьев, неторопливо вернулось к своему хозяину.
Господин де Шамбли-Монтобан представился как главный дорожный смотритель Канады и их сосед. Приветствуя компанию, он снял свою шапку из меха норки. Это был очень красивый мужчина, такой же красивый, как и его собака, во всяком случае, не уступающий ей в чувстве собственного достоинства и независимости. Его титул Главного дорожного смотрителя Канады был одним из самых почетных в этом краю.
Он обратился со множеством почтительных приветствий к господину де Барданю, но при этом он не отрываясь глядел на Анжелику.
Он был одет весьма элегантно, носил шпагу, и на ногах у него были кавалерийские сапоги из тонкой кожи. Ему было приблизительно сорок лет, его взгляд светился умом, чувственный рот в улыбке обнажал белые зубы.
— Хорошо ли вы устроились? — небрежно спросил он у де Барданя.
— Гораздо хуже, чем вы, — ответил тот, указывая на маленький замок, чьи каменные трубы виднелись из-за верхушек деревьев.
Этот дом представлял в его глазах неоспоримое преимущество, так как находился вблизи от дома маркиза де Видь д'Аврэя, а следовательно, от мадам де Пейрак. Господин де Шамбли бросил на него взгляд и подумал о той очевидной выгоде, которую он сможет извлечь из знакомства с посланником короля.
— В этом году король крайне несправедливо обошелся со мной, — пожаловался он. — Он заставил меня продать часть моих земель за ничтожную сумму. Я хотел бы сохранить хотя бы то, что у меня осталось. Не могли ли вы сделать что-нибудь для меня?
— Вы, несомненно, плохо обрабатывали принадлежащие вам владения. Но… согласен, я поговорю об этом с королем.
Вслед за господином де Шамбли явились две индианки, требовавшие водки за убитую собаку. Не расставаясь со своей сияющей улыбкой, Главный дорожный смотритель ответил им на языке дикарей. Анжелика поняла, что он ругал их за пьянство, напомнил им о законах, запрещающих продавать спиртное индейцам, и посоветовал им вместо этого пойти на мессу. Что же касается собаки, им не остается ничего другого, как сварить из нее суп.
— Но ваш дог и в самом деле настоящий хищник, господин де Шамбли, — вмешался Элуа Маколле. — Не то что дог аббата Морийо, тот такой смирный и добродушный.
— Доги часто спасали наблюдательные посты, вынюхивая ирокезов, — заметил де Шамбли.
— А вот и индеец собственной персоной, — роковым тоном произнес де Бардане.
Величественный силуэт Пиксаретта появился на вершине холма. Он спускался к ним с гордым видом, с копьем в руках и одетый в зимнюю медвежью шкуру.
Он поддержал господина де Шамбли, упрекая индианок за пристрастие к спиртному, развращающему их души и разрушающему их тела.
На пороге появилась Иоланта, держа за руку Керубина.
Анжелика жестом подозвала его к себе.
— Мессир, я уверена, что лишь большие неприятности заставили вас покинуть столь блестящий и завидный пост возле Его Величества.
— Вы правы, мадам.
— Что же это за неприятности?
— Те самые, мадам, которые и вас когда-то вынудили покинуть Версаль в то время, как ваша звезда была в зените…
— Яд? — наклонилась она к Тиссо.
— При дворе все пользуются ядом. С его помощью легко устраиваются многие дела, и это одна из дорог, среди прочих, к славе и успеху.
— Но вы не хотели следовать по этой дороге?
— Жизнь — драгоценный дар, — ответил он, — и я был слишком предан королю.
— Мадам де Монтеспан по-прежнему пользуется благосклонностью короля?
— Его благосклонность больше, чем когда-либо.
— А праздники?.. Скажите, господин Тиссо, праздники такие же красивые и пышные?
— Ни один двор Европы не знает равных. Его Величество со всей страстью посвящает себя устройству великолепных дворцов и парков, и это делает их самыми прекрасными и изысканными в мире. Празднества не уступают декору: великолепные и изящные.
«Итак, — думала Анжелика, машинально вертя в руках стакан малаги и наблюдая за нежными переливами то золотого, то пурпурного вина, — итак, ничего не изменилось при дворе. Там продолжали убивать и отравлять среди веселого шума очаровательных праздников».
***
Корабль под зимним небом на волнах океана. Одна за другой они несли его к берегам Европы Письмо, написанное Анжеликой в Тадуссаке полицейскому Дегре, которое слуга господина д'Арребуста увозил с собой на «Мирабеле», скоро прибудет в порт. Слуга постучится в дверь дома Дегре… Он передаст ему послание, прибывшее из такой далекой страны, и Дегре, взглянув на него, узнает почерк Маркизы Ангелов. Насмешливая улыбка появится на его губах… В который раз она снова с ним…Анжелика посмотрела на свою руку, державшую предательское перо.
Языки пламени, весело пляшущие в большом камине, бросали отблески на оживленные лица ее родных, она слышала смех Онорины, шутки Флоримона, тихую музыку, звучащую под пальцами Кантора…
Она знала в этот момент, что написала это письмо, чтобы добраться до короля и чтобы добиться справедливости.
***
Сон вновь стер все воспоминания, и звон колоколов прервал ночной покой. Шесть часов утра… начался их второй день в Квебеке.Жоффрсй уже встал. Анжелика не слышала, как он ушел, таким глубоким и спокойным сном она спала. Пробудившись, она ощутила легкость тела и ясность мыслей. Она вспомнила о вчерашнем сюрпризе: Полька была в этом городе.
Она встала, преисполненная желания действовать. Сегодня она должна встретиться с епископом.
Анжелика слышала, как внизу в большой зале кто-то ходит. Слышен был треск сухих поленьев и запах дыма.
Одевшись, Анжелика спустилась вниз и увидела старого Маколле, который подвешивал на крюк котел с водой. Он был не один. Два малыша, босые, в ночных рубашках, растрепанные, с еще сонными глазами, с интересом наблюдали за ним. Он обещал им дать попробовать сушеного мяса, которое он достал у индейцев. Иоланта поднималась из погреба, неся ведро с молоком козы, которую она только что подоила.
Оказалось, что в этом маленьком домике гораздо больше народу, чем можно было предположить, судя по утренней тишине. Кантор, например, выскочивший неизвестно откуда своим неслышным шагом индейца, Адемар, производивший, правда, больше шума, так как он нес дрова. Нилъс Аббаль и негритенок Тимоти, с утра одетые в костюмы пажа, еще не совсем проснувшиеся, сидели на скамейке возле камина и болтали ногами, обутыми в башмаки с пряжками. Они еще не пришли в себя от усталости.
Жизнь начиналась так, как она когда-то мечтала.
Со двора постучали. Это был лейтенант Барсемпью с двумя помощниками, принесшие горячий паштет и бланманже, бисквиты и серебряный кувшин с кофе, восточным напитком, который Анжелика обожала. Онорина и Керубин не обращали никакого внимания на эти вкусные вещи. Они были заняты тем, что наблюдали, как Элуа Маколле растирает пальцем в ладони, наподобие индейцев, какой-то коричневый порошок, сильно пахнущий копченым мясом, и небольшое количество воды. Иоланта сказала, что не будет завтракать, так как, если мадам де Пейрак ей позволит, она хотела бы пойти к причастию.
Господин де Барсемпью спросил Анжелику, знает ли она о серебряных жетонах.
Анжелика удивленно вскинула ресницы.
— Серебряные жетоны? Нет… Объясните мне.
Ее непонимающий вид тронул молодого человека. «Она так еще красивее, — подумал он. — Казалось, ее все здесь радует». Он грустно и снисходительно улыбнулся, так как вновь вспомнил о Мари-ла-Дус, его недавно умершей невесте. Вздохнув, он вернулся к тому поручению, ради которого прибыл.
Он передал Анжелике от графа кошелек с серебряными жетонами, отчеканенными в Вапассу и поэтому не имевшими никакого клейма. Такими деньгами она не смогла бы расплачиваться в Квебеке. Верховный Совет города должен будет принять специальный указ, делающий хождение этих монет легальным на территории Новой Франции. А пока будет произведена оценка их достоинства.
У всех коммерсантов города были специальные весы, определяющие ценность монет, и Большой Совет торжественно уведомил их об одобрении принятия решения по выпуску новых монет из благородного металла, не имевших до сего времени хождения на рынках Квебека. Об этом решении будет специально объявлено на всех перекрестках и площадях города. Кроме того, Барсемпью передал ей кредитный билет с подписью некоего Базиля, который предоставлял ей возможность тратить деньги в пределах пятисот ливров, что значительно превышало ту сумму расходов, которую она наметила на ближайшее время. Анжелика поблагодарила посланника.
С улицы постучали. Анжелика пошла открывать и обнаружила бородатого мужчину в меховой шапке, с топором на плече.
— Не нужно ли вам наколоть дров?
— Да это Никола Эртебиз, — воскликнул Элуа Маколле, появляясь на пороге,
— ты что, уже начал свою торговлю водкой?
— Нет, я займусь этим не раньше, чем выпадет снег и замерзнет Святой Лаврентий.
Он занимался всем понемножку, и среди прочего — торговал водкой, ходя от двери к двери холодными зимними утрами и предлагая «бодрящий глоток» тем, кто собирался на тяжелую работу.
Этой ночью выпал снег, но это был тот ранний, легкий снег, который тает при первых лучах солнца. Белые крыши выделялись на фоне темной реки, которая все еще не замерзла и по-прежнему катила свои бурные воды.
Рассеянно слушая разговор обоих приятелей о достоинствах зимы и водки, Анжелика разглядывала окрестности того квартала, в котором ей предстояло жить. Их дом был последним на улице, ведущей к собору. За ним мощеная улица кончалась, и начиналась дорога, ведущая к поляне, на которой рос огромный вяз. У подножия этого вяза был разбит небольшой лагерь индейцев: два-три вигвама вокруг дерева, желтые собаки, полуголые малыши, возившиеся на сырой земле. Женщина, завернутая в одеяло, вышла из хижины, чтобы помешать угли почти погаснувшего костра.
Чуть подальше в том же направлении протянулась рощица, служившая изгородью довольно красивому дому, крыша которого, крытая шифером, с высокими основательными трубами, виднелась из-за верхушек деревьев.
Напротив дома маркиза де Виль д'Аврэя находился забор, отделяющий фруктовый сад мадемуазель д'Уредан и ее небольшой одноэтажный дом. В одном из чердачных окошек виден был свет. Кто-то ходил взад-вперед с подсвечником в руках. Анжелика видела чье-то лицо, приникшее к стеклу. Должно быть, это английская служанка наблюдала за ними. В другом окошке была видна собачка, которая также с любопытством смотрела в их сторону.
За домом м-ль д'Уредан улица, ведущая к собору, становилась настоящей, хорошо мощенной улицей, по обе стороны которой возвышались более или менее богатые дома и лавки.
Никола Эртебиз и Маколле продолжали беседовать об алкоголе.
— Самые лучшие дрожжи у Эфрозины Дельпеш, — говорил Эртебиз. — Сама-то она хуже отравы, согласен. Но она вам приготовит лучшую выпивку, и неважно из чего: из бузины, ячменя, выжимки из корней…
В то время как они разглагольствовали об изготовлении спиртного, появилась дрожащая фигура, укутанная с ног до головы так, что виден был лишь бледный нос. Для карибского пирата Аристида Бомаршана канадский климат был слишком суров. Но этот флибустьер быстро нашел общий язык с крестьянами и трапперами, жившими по колено в снегу на просторах от Сен-Мартина до Сен-Антуана. Их объединяла любовь к крепким напиткам.
— Не вздумай обменивать твой ром, — говорил ему Маколле, — для индейцев он слишком слаб, им подавай что-нибудь покрепче.
— Есть хороший способ придать крепость твоему рому, — уверял Эртебиз, — это древесная щелочь. Такой напиток даже индейца поднимет с земли. Но надо быть осторожным, две капли, не более. Третья — уже смертельна.
Он начал перечислять ингредиенты:
— Солома… древесный уголь или сожженная кожа… чистая вода.
Анжелика рассеянно смотрела на улицу. Человек, поднимавшийся по ней, казался ей знакомым.
— …самое главное — это древесный уголь, лучше всего сосна или кедр.
Действительно, к дому подходил господин де Бардане.
Поздоровавшись с Анжеликой, он сообщил ей, что его, как нарочно, поселили на другом конце города.
Вчера ему не удалось ее увидеть, хотя он повсюду ее искал. И он сказал Анжелике, что его тревожило.
— В городе есть человек, который на Библии клянется, что он вас знает.
Анжелика рассмеялась.
— Кто бы он ни был, он хвастается.
— А в прошлом?
— В прошлом… все возможно… и тем не менее я не представляю, кто бы это мог быть…
В то время как де Бардане страдающими глазами смотрел на Анжелику, перед ее мысленным взором промелькнули лица любивших ее, и она решила, что они не настолько многочисленны, чтобы быть повсюду.
— Что он из себя представляет?
— Знатный сеньор.
Анжелика была искренне удивлена.
— Он, должно быть, был сильно пьян?
— Несомненно.
— И вы приняли его слова всерьез? Мой бедный друг, вы все время ищете повод разжечь вашу ревность.
— Мое страдание, вы хотите сказать.
— Пусть так. Но куда это вас приведет?
— Город очарован вами, — мрачно сказал де Бардане. — Только и слышно, что о вас и вашем супруге. Все, что вы сказали в тот памятный день прибытия, расположило к вам самых предубежденные и околдовало народ.
— А вы бы хотели, чтобы мы проиграли? Лицо королевского посланника приняло разочарованное выражение.
— Нет… Но я хотел бы вас защищать, вас охранять.
— Вы можете это и теперь. Ваше влияние, как королевского посланника, огромно. Вы можете добиться того, чтобы наши пэры нас признали, а позже повлиять на защиту нашего дела в Версале. Разве это не чудо, что именно вас назначили для выяснения обстоятельств, связанных с положением моего мужа?
Николя де Бардане не ответил. Все, что касалось де Пейрака, было для него крайне тяжко. В нем боролись неприязнь по отношению к мужу Анжелики и чувство справедливости.
— Я должен вам кое в чем признаться, — сказал он, — я воспользовался тем, что «Мирабель» проплывала через Тадуссак, чтобы направить экстренный рапорт Его Величеству.
Его слова были прерваны лаем собаки. Из небольшого парка, окружавшего дом их хозяина, появился человек, сопровождаемый огромным красавцем догом. Когда они проходили мимо вигвамов гуронов, мощное животное одним прыжком кинулось на одну из индейских собак, ударом челюстей перегрызло ей глотку, отбросило в кусты и, победоносно глядя на ее разбежавшихся желтых собратьев, неторопливо вернулось к своему хозяину.
Господин де Шамбли-Монтобан представился как главный дорожный смотритель Канады и их сосед. Приветствуя компанию, он снял свою шапку из меха норки. Это был очень красивый мужчина, такой же красивый, как и его собака, во всяком случае, не уступающий ей в чувстве собственного достоинства и независимости. Его титул Главного дорожного смотрителя Канады был одним из самых почетных в этом краю.
Он обратился со множеством почтительных приветствий к господину де Барданю, но при этом он не отрываясь глядел на Анжелику.
Он был одет весьма элегантно, носил шпагу, и на ногах у него были кавалерийские сапоги из тонкой кожи. Ему было приблизительно сорок лет, его взгляд светился умом, чувственный рот в улыбке обнажал белые зубы.
— Хорошо ли вы устроились? — небрежно спросил он у де Барданя.
— Гораздо хуже, чем вы, — ответил тот, указывая на маленький замок, чьи каменные трубы виднелись из-за верхушек деревьев.
Этот дом представлял в его глазах неоспоримое преимущество, так как находился вблизи от дома маркиза де Видь д'Аврэя, а следовательно, от мадам де Пейрак. Господин де Шамбли бросил на него взгляд и подумал о той очевидной выгоде, которую он сможет извлечь из знакомства с посланником короля.
— В этом году король крайне несправедливо обошелся со мной, — пожаловался он. — Он заставил меня продать часть моих земель за ничтожную сумму. Я хотел бы сохранить хотя бы то, что у меня осталось. Не могли ли вы сделать что-нибудь для меня?
— Вы, несомненно, плохо обрабатывали принадлежащие вам владения. Но… согласен, я поговорю об этом с королем.
Вслед за господином де Шамбли явились две индианки, требовавшие водки за убитую собаку. Не расставаясь со своей сияющей улыбкой, Главный дорожный смотритель ответил им на языке дикарей. Анжелика поняла, что он ругал их за пьянство, напомнил им о законах, запрещающих продавать спиртное индейцам, и посоветовал им вместо этого пойти на мессу. Что же касается собаки, им не остается ничего другого, как сварить из нее суп.
— Но ваш дог и в самом деле настоящий хищник, господин де Шамбли, — вмешался Элуа Маколле. — Не то что дог аббата Морийо, тот такой смирный и добродушный.
— Доги часто спасали наблюдательные посты, вынюхивая ирокезов, — заметил де Шамбли.
— А вот и индеец собственной персоной, — роковым тоном произнес де Бардане.
Величественный силуэт Пиксаретта появился на вершине холма. Он спускался к ним с гордым видом, с копьем в руках и одетый в зимнюю медвежью шкуру.
Он поддержал господина де Шамбли, упрекая индианок за пристрастие к спиртному, развращающему их души и разрушающему их тела.
На пороге появилась Иоланта, держа за руку Керубина.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента