Страница:
Он помолчал, а когда заговорил вновь, его голос был еле слышен:
— Но.., все так, как есть. И это к лучшему. Из-за этого препятствия я остаюсь с Богом. Я никогда не буду вашим любовником… Это лишь мечты…
Казалось, он делает неимоверное усилие, чтобы овладеть собой.
— Но, по крайней мере, я вас спасу! — Его прекрасные глаза вновь засияли.
— Да, я сделаю для вас больше, чем все те, кто держал вас в объятиях. Я верну вам вашу душу, ваше сердце, вашу женственность — все, что у вас отняли… Сейчас я ничего не могу, но я умру ради вас, и только тогда.., когда меня озарит свет Господень я обрету силу, способную спасти вас. В день моей смерти… Ах, пусть скорей придет этот день!
Он сложил руки на груди:
— О, смерть! Поторопись!.. Ты поможешь мне освободить ее!
Они не услышали предостерегающего крика совы. Внезапно у входа в ущелье появился всадник. Уже можно было разглядеть его широкий кружевной воротник и плюмаж на шляпе. Следом за ним скакали солдаты в красных шлемах, вооруженные пиками.
Анжелика бросилась к Онорине. Аббат схватил мушкет и стал отстреливаться, прикрывая ее бегство, а она со всех ног мчалась под покров леса. Перед ней был крутой обрыв, за спиной — погоня. Она стала карабкаться по склону с ребенком на спине. Умница Онорина крепко охватила ее за шею. Шум падающих камней показывал, что ее соратники тоже пытались спастись бегством, взобравшись вверх по скользкому склону.
Офицер первым пришел в себя.
— Они здесь! — закричал он. — Мы накрыли их логово! Вперед, ребята, на волков!
Солдаты спешились и тоже полезли по крутому откосу.
Анжелика и ее запыхавшиеся спутники видели, что преследователи настигают их.
— Лезут…
— Подождите, поднимемся повыше.
Когда солдаты добрались до самого крутого участка склона, она закричала:
— Камни! Куски скал!
Вечерний воздух наполнился глухим рокотом. Крестьяне сталкивали вниз гигантские обломки утесов. Камни косили солдат, били их спереди, в грудь, и те, теряя равновесие, летели вниз. Наваливаясь плечами, беглецы отрывали от скал круглые камни, веками нависавшие над пропастью. Камни медленно отделялись, катились вниз все быстрее и быстрее, со звоном ударялись о деревья, отскакивали и летели вниз, давя солдат, скопившихся на склоне, как клопов.
Офицер приказал трубить сбор, и кавалеристы отступили, бережно поддерживая раненых и бросая убитых.
Их форма в закатных лучах казалась кроваво-красной. Анжелика наблюдала за ними сквозь ветви деревьев. Она узнала офицера. Это был господин де Бриенн, один из тех, кто когда-то в Версале галантно ухаживал за ней. Увидев его здесь, она вдруг особенно остро ощутила пропасть, более глубокую, чем это ущелье, что навсегда преградила ей обратную дорогу в тот призрачный мир.
Склонясь над обрывом, она звучно крикнула:
— Мое почтение, господин де Бриенн! Скажите Его Величеству, пусть вспомнит Багатель!
Ее крик далеко разнесся в вечернем воздухе.
Когда эти слова передали королю, он побледнел. Запершись в своем рабочем кабинете, он долго сидел один, спрятав лицо в ладони.
Потом вызвал военного министра и приказал ему покончить с бунтом в Пуату еще до весны. Любыми средствами.
Глава 9
Глава 10
— Но.., все так, как есть. И это к лучшему. Из-за этого препятствия я остаюсь с Богом. Я никогда не буду вашим любовником… Это лишь мечты…
Казалось, он делает неимоверное усилие, чтобы овладеть собой.
— Но, по крайней мере, я вас спасу! — Его прекрасные глаза вновь засияли.
— Да, я сделаю для вас больше, чем все те, кто держал вас в объятиях. Я верну вам вашу душу, ваше сердце, вашу женственность — все, что у вас отняли… Сейчас я ничего не могу, но я умру ради вас, и только тогда.., когда меня озарит свет Господень я обрету силу, способную спасти вас. В день моей смерти… Ах, пусть скорей придет этот день!
Он сложил руки на груди:
— О, смерть! Поторопись!.. Ты поможешь мне освободить ее!
Они не услышали предостерегающего крика совы. Внезапно у входа в ущелье появился всадник. Уже можно было разглядеть его широкий кружевной воротник и плюмаж на шляпе. Следом за ним скакали солдаты в красных шлемах, вооруженные пиками.
Анжелика бросилась к Онорине. Аббат схватил мушкет и стал отстреливаться, прикрывая ее бегство, а она со всех ног мчалась под покров леса. Перед ней был крутой обрыв, за спиной — погоня. Она стала карабкаться по склону с ребенком на спине. Умница Онорина крепко охватила ее за шею. Шум падающих камней показывал, что ее соратники тоже пытались спастись бегством, взобравшись вверх по скользкому склону.
Офицер первым пришел в себя.
— Они здесь! — закричал он. — Мы накрыли их логово! Вперед, ребята, на волков!
Солдаты спешились и тоже полезли по крутому откосу.
Анжелика и ее запыхавшиеся спутники видели, что преследователи настигают их.
— Лезут…
— Подождите, поднимемся повыше.
Когда солдаты добрались до самого крутого участка склона, она закричала:
— Камни! Куски скал!
Вечерний воздух наполнился глухим рокотом. Крестьяне сталкивали вниз гигантские обломки утесов. Камни косили солдат, били их спереди, в грудь, и те, теряя равновесие, летели вниз. Наваливаясь плечами, беглецы отрывали от скал круглые камни, веками нависавшие над пропастью. Камни медленно отделялись, катились вниз все быстрее и быстрее, со звоном ударялись о деревья, отскакивали и летели вниз, давя солдат, скопившихся на склоне, как клопов.
Офицер приказал трубить сбор, и кавалеристы отступили, бережно поддерживая раненых и бросая убитых.
Их форма в закатных лучах казалась кроваво-красной. Анжелика наблюдала за ними сквозь ветви деревьев. Она узнала офицера. Это был господин де Бриенн, один из тех, кто когда-то в Версале галантно ухаживал за ней. Увидев его здесь, она вдруг особенно остро ощутила пропасть, более глубокую, чем это ущелье, что навсегда преградила ей обратную дорогу в тот призрачный мир.
Склонясь над обрывом, она звучно крикнула:
— Мое почтение, господин де Бриенн! Скажите Его Величеству, пусть вспомнит Багатель!
Ее крик далеко разнесся в вечернем воздухе.
Когда эти слова передали королю, он побледнел. Запершись в своем рабочем кабинете, он долго сидел один, спрятав лицо в ладони.
Потом вызвал военного министра и приказал ему покончить с бунтом в Пуату еще до весны. Любыми средствами.
Глава 9
Среди частей которые король отправил в Пуату в 1673 году, были Первый Овернский полк под командованием господина де Риома и пять наиболее отличившихся полков из Арденн. Король был достаточно наслышан о суеверном страхе солдат перед загадками лесов Пуату. Те, кого он послал туда теперь, уроженцы Оверни и Арденн, были лесными жителями, с детства привычными к зловещим сумеркам чащ, к кабанам и волкам, к угрюмым каменным глыбам, перегораживающим лесные тропы. Сыновья дровосеков и угольщиков, они умели читать невидимые следы, оставляемые в лесных дебрях человеком и зверем. Их форма была не красной, как у драгун, а черной, как у мрачных испанцев, на голове они носили стальные шлемы с высоко торчащим гребнем, на ногах — узкие сапоги до самых бедер. С ними были охотничьи собаки — сильные, свирепые доги.
Дробь их высоких барабанов непрестанно звучала в пустынной, тревожно замершей местности.
С ними в Пуату пришел страх.
Три тысячи пехотинцев, тысяча пятьсот кавалеристов, две тысячи конюхов, интендантство и артиллерия. Пушки для городов…
Король сказал: «До весны!»
Значит, на сей раз зима не остановит войну.
К весне осталась всего одна несдавшаяся крепость — там, где начался мятеж, между Лашатеньре и болотами. Сюда собрались последние заговорщики.
Жестокая весна! Держались морозы, и в конце марта снег даже не начал таять.
Сквозь маленькое окошко хижины Анжелика смотрела на возвращающегося Флипо. Он еле плелся, худой, истощенный, словно волк, отбившийся от стаи. Однако ни голод, ни холод, ни жизнь преследуемого зверя не убили его природной веселости. Он рассказывал, посмеиваясь:
— Ну, мне-таки удалось их найти! Они-то считали, что вас убили или сцапали. Я им доподлинно описал, как вы ночью удирали из замка Фужеру. Подумать только, они и туда добрались, ища вас… Нас предали, попомните мое слово! Предали, да и только! Нынче всюду предатели.
Он покосился на крестьянина и его старика отца, сидевших у очага, вытер рукавом покрасневший нос и продолжал, понизив голос:
— Я видел аббата, и господина барона, и Мартена Жене. Мальбран Верный Клинок тоже там был. Они все в один голос говорят, что надо бежать. Идет, мол, охота на мужчин. А того вернее, что как раз за женщиной. За вами, госпожа маркиза! За вашу голову назначена награда. Они уверены, что за тысячу ливров найдется кто-нибудь, кто пожелает предать вас. Люди уж больно напуганы и голодны. Стало быть, решено: нынче вечером соберемся у Фонаря Голубки, лесом дойдем до болот, а там недалеко и до побережья. Авось Понс-ле-Палю, который еще не успел сдаться, спрячет нас.., или поможет сесть на корабль.
— Сесть на корабль, — повторила Анжелика.
Эти слова означали для нее капитуляцию. За эту жуткую зиму она постепенно утратила сознание смысла той битвы, которую вела. Спасти свою голову, уйти от преследования, дожить хоть до вечера — бесконечная погоня за такими целями изнуряла. Кроме бегства, другого выхода не было.
— Я бы не стал назначать свидание здесь, — прошептал Флипо. — Не верю я этим людям. Они знают, кто вы, и, как все здешние, считают, что все их беды из-за вас.
Крестьяне что-то бормотали, бросая в их сторону мрачные взгляды. Анжелика дошла до того, что не смела подойти к огню со своей дочкой. Так остро чувствовала она свою вину перед ними.
Муж крестьянки погиб, сражаясь против короля. Проходившие солдаты отняли у них все — хлеб, скот, семена. И увели с собой старшую дочь. Никто не знал, что случилось с ней потом.
В глубине комнаты, где стояла большая вандейская кровать, из-под рваных лохмотьев выглядывали четыре бледные детские мордашки. Детей держали в постели весь день, чтобы им было теплей и не так хотелось есть.
Крестьянин обменялся со своей снохой многозначительным взглядом, поднялся, надел широкий плащ и взял топор, сказав, что пойдет нарубить дров.
— Держу пари, он побежал предупредить солдат! — шепнул Флипо. — Надо удирать!
Анжелика была согласна с ним. Между тем крестьянка почему-то всячески старалась удержать их. Анжелика ускорила сборы. Она взяла из чулана краюху хлеба и сыр для Онорины. Женщина разразилась бранью:
— Идите, идите! Убирайтесь! Вы и ваш проклятый ублюдок уже поссорили нас с нашим домовым. С тех пор как вы здесь, он перестал царапаться в стену. Если домовой нас покинет, что станет с нами?
По-видимому, исчезновение духа дома пугало ее больше, чем все обрушившиеся на семью беды.
Анжелика отправилась в путь на худющем муле, который едва передвигал ноги. Флипо вел его за узду. Они ехали через сожженные деревни, где на молодых вязах болтались тела повешенных.
Наступил вечер, когда они добрались до Фонаря Голубки. Он был зажжен. Так называемые светильники мертвецов — это маяки Бокажа. Их зажигают на высоких каменных столбах, стоящих на перекрестках, чтобы ночные путники не заблудились на извилистых лесных дорогах кроме того, вокруг них, согласно поверью, собираются неприкаянные души. Они кружат у этих бледных огней вместо того, чтобы пробираться в дома, тревожа сны живых. Хотя к концу зимы у местных жителей иссякли запасы масла и других жиров, набожные люди старались поддерживать огонь в этих светильниках. Ремесленник, делающий деревянные башмаки и живущий поблизости от Фонаря Голубки, каждый вечер приходил сюда, высекал огонь и зажигал пеньковый фитиль, защищенный от ветра резным колпачком.
Анжелика сошла с мула и села на покрытый мхом камень.
— Никого нет, — проговорила она. — Мы с малюткой можем замерзнуть, если придется ждать здесь часами. Флипо, возьми мула и отправляйся навстречу нашим друзьям. Поторопи их, и пусть они найдут какой-нибудь ночлег.
Флипо уехал, и еще долго в ледяном воздухе слышался стук подков мула, трусившего по мерзлой земле. Деревья позванивали от холода, будто стеклянные. А мороз все усиливался, легкий, но пронизывающий ветерок пробирал до костей. Анжелика вся продрогла. Щечки Онорины, свернувшейся клубочком под накидкой, стали совсем холодными. В неверном свете фонаря был виден внимательный взгляд ребенка, ее черные, как у белочки, глаза, смотревшие в окружающую тьму. Руки матери не могли согреть ее. Маленькие ручонки девочки, сжимавшие кусочек хлеба с сыром, покраснели от холода.
Анжелика вспомнила слова крестьянки:
— «Проклятый ублюдок»? Кажется, так она ее назвала? — губы Анжелики задрожали от гнева. — Эта босячка лезет не в свое дело! Только я знаю, проклята ли ты…
И своими одеревеневшими пальцами, она в который раз попыталась плотнее укутать ребенка.
Она все прислушивалась, надеясь услышать отдаленный топот копыт.
Вдруг ее внимание привлекло шуршание веток.
— Кто там? — громко крикнула она.
Она старалась разглядеть, что это шевелится в кустах. Внезапно раздался протяжный вой, и она вскочила в ужасе. Волки! Как же она не подумала об этой опасности? Дерзость голодных хищников, которых затянувшаяся зима выгнала из леса, часто досаждала ей и ее соратникам. Стаи волков преследовали даже конные отряды.
Фонарь мертвецов светил, но его бледного мерцания не хватало, чтобы отпугнуть хищников. У Анжелики за поясом был пистолет, она могла сдержать нападение волков, но ненадолго. Она подумала о лачуге того ремесленника, что мастерил сабо. Зачем она не пошла туда раньше, когда волки еще не подступили так близко, а голубое, не правдоподобно чистое морозное небо еще отражало последние закатные лучи? Теперь было мало надежды добраться до хижины, но она решила попробовать, хотя слышала в зарослях тихие прыжки преследующих ее зверей.
Обернувшись, она увидела их светящиеся глаза. Не замедляя шага, она нагнулась, подняла несколько камушков и бросила в волков, словно то была собачья стая. Самое главное было не оступиться и не упасть. У нее вырвался вздох облегчения, когда за деревьями мелькнуло светящееся окошко хижины. Пришлось сильно потрясти дверь прежде, чем глухонемой мальчик отважился отодвинуть засов. Анжелика жестами объяснила ему, что за ней гонятся волки и надо понадежнее забаррикадироваться. Чтобы задобрить нищего старика и его сына-калеку, смотревших на нее со страхом, она положила на стол золотую монету, последнюю оставшуюся из тех денег, что одолжил барон де Круасек. В эти голодные времена окорок лучше помог бы сговориться… Все же хозяин взял монету своими почерневшими от свежего сока пальцами, долго вертел ее, потом сунул в пояс.
Анжелика села у очага. По крайней мере здесь было тепло. Мальчик подбросил в огонь охапку хвороста, и Анжелика приблизила к огню крохотные ножки Онорины, осторожно растирая их, чтобы восстановить кровообращение. Девочка отогрелась, порозовела и начала есть сыр, разглядывая новую обстановку своим, как всегда, внимательным взглядом. Особенно заинтересовала ее связка сабо, висевшая на балке. Анжелика все время была начеку, надеясь услышать мушкетные выстрелы своих друзей, которые, придя к месту свидания, должны были понять, что ей пришлось спасаться от волков. Она собиралась выйти на порог и ответить выстрелом из пистолета. Но вокруг стояла тишина. Наконец она легла рядом с Онориной в закутке, на который ей указал хозяин. Ей было хорошо на куче стружек, она отказалась от сомнительного одеяла, не взяла грубую овечью шкуру.
Она чувствовала себя удивительно спокойной, даже несколько часов проспала без сновидений. Прошлое не тяготило ее, она перестала гадать о том, что ждет впереди, и без конца размышлять о драматических событиях, в которых ей пришлось участвовать за сравнительно короткую жизнь. Ведь она сама искала рискованных приключений. Она хотела жить за чертой общепринятых законов, отвергая любые посягательства на ее независимость. Разве ее первый муж не заплатил дорогой ценой за ту же вину? Она не усвоила урока и продолжала бунтовать. Эта борьба стала ее второй натурой. Не удивительно, что из привилегированного устойчивого мира она выброшена в мир диких зверей, которым приходится каждый день завоевывать право на жизнь, подвергаясь тысяче опасностей.
Проснувшись около полуночи, она увидела, что хозяин смотрит в маленькое окошко. Она подошла к нему и увидела на поляне рыскающих волков. Самый крупный сидел и время от времени начинал выть. Коза в хлеву рвалась со своей привязи и блеяла.
Анжелика вновь улеглась рядом с Онориной. Осторожно отодвинула рыжие кудри со лба девочки и залюбовалась спокойствием ее спящего лица. Мрачный вой волков усиливал томящие ее предчувствия. «Это начало конца», — сказала она себе.
Утром пошел снег. Все вокруг покрылось легким пушистым покрывалом. Снегопад, подкравшись неслышно, развеял первые надежды на весну. Обреченный край не хотел возрождаться.
Анжелика тщетно искала по всей хижине клочок бумаги и перо. Наконец написала несколько слов углем на обрывке сукна. Понадобилось много времени, чтобы объяснить глухонемому, где находится ферма Фэйе, куда она хотела его отправить.
Мальчик скрылся в снежном вихре, прижимая к груди послание Анжелики, в котором она сообщала аббату де Ледигьеру, где ее искать.
Мальчик вернулся только на следующий день. Он жестами объяснил, что нашел кого-то из ее людей и что ее ждут у Камня Фей.
Но почему никто не пришел сюда? Почему аббат не передал с глухонемым мальчиком какой-нибудь весточки? Не сумев вытянуть из него более вразумительных сведений, она решила сама пойти на Поляну Дольмена. Возможно, там ее ждут.
Она отправилась в путь, очень жалея, что на ней не мужская одежда, так как идти в юбке по снегу было очень неудобно. По счастью, она была в крестьянской юбке, достаточно короткой, до лодыжек.
Достигнув окрестностей Волчьего Лога, она остановилась перед занесенной снегом лощиной. Обходить ее было долго, и она решила сократить путь. Но сделать это с Онориной на руках было невозможно. Она усадила ребенка у дерева, под густыми ветвями которого сохранилось сухое местечко, привязала ее шарфом к стволу и попросила быть умницей. Скоро за ней придут аббат и Флипо. Онорина уже привыкла к таким уговорам. Ей часто приходилось где-нибудь в тылу пережидать перестрелку или ждать конца рекогносцировки.
Переход через лощину оказался очень трудным. Анжелика много раз падала, утопала в снегу по пояс. Когда она выбралась наверх, ей показалось, что слева за деревьями мелькают человеческие фигуры. Уверенная, что это ее друзья, она уже была готова их окликнуть, но крик застрял у нее в горле.
Из леса выходили солдаты.
Не заметив ее, они прошли лесной опушкой по правому краю долины. Черные, худые, в сияющих шлемах, с пиками, которые четко прорисовывались на фоне серого неба, они шли крадучись как волки.
Анжелика замерла в испуге. Подождала, пока они скрылись, и только тогда двинулась дальше. Откуда они взялись? Кого искали? Что им надо в этих зарослях?
Она медленно пробиралась к Камню Фей, задыхаясь от страха. Дойдя до опушки, она увидела, что пришла слишком поздно. Вокруг дольмена на высоких дубах болтались повешенные. Первым она увидела Флипо.
Бедный Флипо! Еще вчера в нем было столько жизни! Она не сумела защитить его от судьбы. Сколько раз он шутил, что ему на роду написано умереть висельником…
Потом она узнала их всех, одного за другим: аббат Ледигьер, Мальбран Верный Клинок, конюх Ален, барон де Круасек… Эти повешенные со знакомыми лицами как бы населяли поляну и на миг представились ей живыми. Еще немного, и она сказала бы им: «Вот и вы, друзья мои!..»
Она прислонилась к дереву.
— Будь проклят король Франции, — прошептала она, — будь ты проклят!
Она стояла, все еще не в силах поверить своим глазам. Как их заманили в ловушку? Кто их предал? Откуда взялись солдаты? Это, конечно, они совершили ужасную казнь.
Сумасшедшая надежда, что они, может быть, еще не умерли и удастся вернуть кого-нибудь из них к жизни, заставила ее взобраться на камень и попытаться вынуть из петли аббата де Ледигьера. Это ей удалось, и тело мягко упало на землю. Несмотря на холод, оно еще не окоченело. Анжелика опустилась подле него на колени, пытаясь уловить биение сердца, хоть малые признаки жизни. Но смерть уже сделала свое дело. Она прижала мертвого друга к сердцу, поцеловала его чистый лоб:
— О, мой дорогой ангел-хранитель! Милый мой мальчик! Вы умерли… Умерли ради меня. Что со мной станет без вас?
Она с болью смотрела в его неподвижные глаза. Потом тихо закрыла их.
В морозном воздухе раздался слабый крик, заставивший ее подняться. Онорина!
Анжелика вышла из оцепенения. Надо было спасать ребенка.
Онорина все еще сидела под деревом. Она не плакала, но ее носик стал красным, как ягода остролиста. При виде матери она изо всех сил замахала ручками, выражая этим восторг.
Анжелика отвязала девочку, взяла на руки. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела на другой стороне Волчьего Лога наблюдавшего за ней солдата.
Как только она сделала движение, чтобы убежать, солдат испустил гортанный клич.
Анжелике удалось преодолеть склон, и она бросилась под покров деревьев. Она бежала по каким-то незнакомым тропинкам. Тяжелая намокшая юбка мешала ей, но страх гнал ее вперед.
Издали звонко отдавалось эхо лая, выкриков. Гнались ли за ней солдаты? С собаками? Она задыхалась, руки, державшие ребенка, онемели.
Сомнений больше не было. Погоня приближалась. Собачий лай и крики солдат доносились все явственнее. Вероятно, они еще держали псов на сворках. Следы на мокром снегу были прекрасно видны. Она поворачивала то вправо, то влево, петляла, будто лесной хитрый зверь, но они легко находили след и неумолимо настигали.
Темнело. Казалось, будто мрачное небо все ниже опускается на притихший лес. Анжелика почувствовала на щеках первые, еще редкие, хлопья снега. Потом он пошел гуще, и вскоре она уже двигалась в сплошной завесе, столь густой, что было трудно дышать. Но зато снег заметал следы.
Видимо, погоня стала отставать. Анжелика больше не слышала лая собак, пропали и все другие звуки. Кругом стояла гробовая тишина, наполненная падающим снегом. Анжелика продолжала идти, сама не зная куда, окоченевшая, в полузабытьи. Тропинки больше не было, и в темноте она больно ударялась о деревья.
Она остановилась. Ее мягко засыпало снегом. Охватило желание сесть, отдохнуть, хотя бы минуту. Но она знала, что не сможет подняться.
Ребенок у нее на руках слабо пошевелился.
— Не бойся ничего, — тихо сказала Анжелика. Губы, онемевшие от стужи, едва шевелились. — Не бойся, я хорошо знаю лес.
Опять собачий лай! Солдаты не потеряли ее следа! Она пошатнулась. Почва уходила из-под ног. Видимо, она стояла на краю оврага или крутого склона. Впереди больше не было деревьев, там разверзлась пустота, снежный туман, неизвестность…
Вдруг до нее донесся колокольный звон. Эти звуки сулили избавление! Надежда воскресла, и Анжелика стала осторожно спускаться по склону. Вскоре перед ней выросли высокие стены Ниельского аббатства. В ответ на ее отчаянный стук кто-то приоткрыл маленькое окошко на воротах, и сонный голос произнес:
— Благословен Господь. Чего вы хотите?
— Я заблудилась в лесу с ребенком. Приютите меня!
— Мы не даем приюта женщинам. Пройдите еще полсотни шагов, там постоялый двор, вас примут.
— Нет… Меня преследуют солдаты. Мне нужна защита!
— Ступайте на постоялый двор, — повторил голос.
Монах хотел закрыть окошко. Вне себя от ужаса, она закричала:
— Я сестра бенефицианта вашего аббатства, Альбера де Сансе де Монтелу! Ради Бога, впустите меня… Впустите!
По-видимому, ее собеседник заколебался. Потом стукнули створки, она услышала, как поворачивается ключ в замке и отодвигается засов. Она бросилась в приоткрытую дверь, преследуемая бурей, вихрями снега, клубившимися у нее за спиной.
На нее с изумлением смотрели два маленьких седых монаха.
— Заприте дверь, — молила она, — хорошо заприте и не открывайте, если солдаты будут стучать!
Они послушались, и Анжелика вздохнула с облегчением, увидев, как надежны здешние запоры.
— Верно ли, что вы сестра господина де Сансе? — спросил один из монахов.
— Да, это правда.
— Подождите здесь, — сказал он, указав ей на что-то вроде приемной, где горела восковая свеча в медном подсвечнике.
У Анжелики зуб не попадал на зуб, ее бил озноб. Она не чувствовала своих рук, обнимавших дрожавшую Онорину.
Наконец явились еще двое. Один из них держал масляный светильник. На нем было белое одеяние, отличающее монахов высшего ранга. Войдя в приемную, они остановились перед Анжеликой. Более молодой подошел ближе, поднял светильник, вгляделся в ее жалкое, искаженное лицо.
— Это она, моя сестра, Анжелика де Сансе.
— Альбер! — вырвалось у Анжелики.
Дробь их высоких барабанов непрестанно звучала в пустынной, тревожно замершей местности.
С ними в Пуату пришел страх.
Три тысячи пехотинцев, тысяча пятьсот кавалеристов, две тысячи конюхов, интендантство и артиллерия. Пушки для городов…
Король сказал: «До весны!»
Значит, на сей раз зима не остановит войну.
К весне осталась всего одна несдавшаяся крепость — там, где начался мятеж, между Лашатеньре и болотами. Сюда собрались последние заговорщики.
Жестокая весна! Держались морозы, и в конце марта снег даже не начал таять.
Сквозь маленькое окошко хижины Анжелика смотрела на возвращающегося Флипо. Он еле плелся, худой, истощенный, словно волк, отбившийся от стаи. Однако ни голод, ни холод, ни жизнь преследуемого зверя не убили его природной веселости. Он рассказывал, посмеиваясь:
— Ну, мне-таки удалось их найти! Они-то считали, что вас убили или сцапали. Я им доподлинно описал, как вы ночью удирали из замка Фужеру. Подумать только, они и туда добрались, ища вас… Нас предали, попомните мое слово! Предали, да и только! Нынче всюду предатели.
Он покосился на крестьянина и его старика отца, сидевших у очага, вытер рукавом покрасневший нос и продолжал, понизив голос:
— Я видел аббата, и господина барона, и Мартена Жене. Мальбран Верный Клинок тоже там был. Они все в один голос говорят, что надо бежать. Идет, мол, охота на мужчин. А того вернее, что как раз за женщиной. За вами, госпожа маркиза! За вашу голову назначена награда. Они уверены, что за тысячу ливров найдется кто-нибудь, кто пожелает предать вас. Люди уж больно напуганы и голодны. Стало быть, решено: нынче вечером соберемся у Фонаря Голубки, лесом дойдем до болот, а там недалеко и до побережья. Авось Понс-ле-Палю, который еще не успел сдаться, спрячет нас.., или поможет сесть на корабль.
— Сесть на корабль, — повторила Анжелика.
Эти слова означали для нее капитуляцию. За эту жуткую зиму она постепенно утратила сознание смысла той битвы, которую вела. Спасти свою голову, уйти от преследования, дожить хоть до вечера — бесконечная погоня за такими целями изнуряла. Кроме бегства, другого выхода не было.
— Я бы не стал назначать свидание здесь, — прошептал Флипо. — Не верю я этим людям. Они знают, кто вы, и, как все здешние, считают, что все их беды из-за вас.
Крестьяне что-то бормотали, бросая в их сторону мрачные взгляды. Анжелика дошла до того, что не смела подойти к огню со своей дочкой. Так остро чувствовала она свою вину перед ними.
Муж крестьянки погиб, сражаясь против короля. Проходившие солдаты отняли у них все — хлеб, скот, семена. И увели с собой старшую дочь. Никто не знал, что случилось с ней потом.
В глубине комнаты, где стояла большая вандейская кровать, из-под рваных лохмотьев выглядывали четыре бледные детские мордашки. Детей держали в постели весь день, чтобы им было теплей и не так хотелось есть.
Крестьянин обменялся со своей снохой многозначительным взглядом, поднялся, надел широкий плащ и взял топор, сказав, что пойдет нарубить дров.
— Держу пари, он побежал предупредить солдат! — шепнул Флипо. — Надо удирать!
Анжелика была согласна с ним. Между тем крестьянка почему-то всячески старалась удержать их. Анжелика ускорила сборы. Она взяла из чулана краюху хлеба и сыр для Онорины. Женщина разразилась бранью:
— Идите, идите! Убирайтесь! Вы и ваш проклятый ублюдок уже поссорили нас с нашим домовым. С тех пор как вы здесь, он перестал царапаться в стену. Если домовой нас покинет, что станет с нами?
По-видимому, исчезновение духа дома пугало ее больше, чем все обрушившиеся на семью беды.
Анжелика отправилась в путь на худющем муле, который едва передвигал ноги. Флипо вел его за узду. Они ехали через сожженные деревни, где на молодых вязах болтались тела повешенных.
Наступил вечер, когда они добрались до Фонаря Голубки. Он был зажжен. Так называемые светильники мертвецов — это маяки Бокажа. Их зажигают на высоких каменных столбах, стоящих на перекрестках, чтобы ночные путники не заблудились на извилистых лесных дорогах кроме того, вокруг них, согласно поверью, собираются неприкаянные души. Они кружат у этих бледных огней вместо того, чтобы пробираться в дома, тревожа сны живых. Хотя к концу зимы у местных жителей иссякли запасы масла и других жиров, набожные люди старались поддерживать огонь в этих светильниках. Ремесленник, делающий деревянные башмаки и живущий поблизости от Фонаря Голубки, каждый вечер приходил сюда, высекал огонь и зажигал пеньковый фитиль, защищенный от ветра резным колпачком.
Анжелика сошла с мула и села на покрытый мхом камень.
— Никого нет, — проговорила она. — Мы с малюткой можем замерзнуть, если придется ждать здесь часами. Флипо, возьми мула и отправляйся навстречу нашим друзьям. Поторопи их, и пусть они найдут какой-нибудь ночлег.
Флипо уехал, и еще долго в ледяном воздухе слышался стук подков мула, трусившего по мерзлой земле. Деревья позванивали от холода, будто стеклянные. А мороз все усиливался, легкий, но пронизывающий ветерок пробирал до костей. Анжелика вся продрогла. Щечки Онорины, свернувшейся клубочком под накидкой, стали совсем холодными. В неверном свете фонаря был виден внимательный взгляд ребенка, ее черные, как у белочки, глаза, смотревшие в окружающую тьму. Руки матери не могли согреть ее. Маленькие ручонки девочки, сжимавшие кусочек хлеба с сыром, покраснели от холода.
Анжелика вспомнила слова крестьянки:
— «Проклятый ублюдок»? Кажется, так она ее назвала? — губы Анжелики задрожали от гнева. — Эта босячка лезет не в свое дело! Только я знаю, проклята ли ты…
И своими одеревеневшими пальцами, она в который раз попыталась плотнее укутать ребенка.
Она все прислушивалась, надеясь услышать отдаленный топот копыт.
Вдруг ее внимание привлекло шуршание веток.
— Кто там? — громко крикнула она.
Она старалась разглядеть, что это шевелится в кустах. Внезапно раздался протяжный вой, и она вскочила в ужасе. Волки! Как же она не подумала об этой опасности? Дерзость голодных хищников, которых затянувшаяся зима выгнала из леса, часто досаждала ей и ее соратникам. Стаи волков преследовали даже конные отряды.
Фонарь мертвецов светил, но его бледного мерцания не хватало, чтобы отпугнуть хищников. У Анжелики за поясом был пистолет, она могла сдержать нападение волков, но ненадолго. Она подумала о лачуге того ремесленника, что мастерил сабо. Зачем она не пошла туда раньше, когда волки еще не подступили так близко, а голубое, не правдоподобно чистое морозное небо еще отражало последние закатные лучи? Теперь было мало надежды добраться до хижины, но она решила попробовать, хотя слышала в зарослях тихие прыжки преследующих ее зверей.
Обернувшись, она увидела их светящиеся глаза. Не замедляя шага, она нагнулась, подняла несколько камушков и бросила в волков, словно то была собачья стая. Самое главное было не оступиться и не упасть. У нее вырвался вздох облегчения, когда за деревьями мелькнуло светящееся окошко хижины. Пришлось сильно потрясти дверь прежде, чем глухонемой мальчик отважился отодвинуть засов. Анжелика жестами объяснила ему, что за ней гонятся волки и надо понадежнее забаррикадироваться. Чтобы задобрить нищего старика и его сына-калеку, смотревших на нее со страхом, она положила на стол золотую монету, последнюю оставшуюся из тех денег, что одолжил барон де Круасек. В эти голодные времена окорок лучше помог бы сговориться… Все же хозяин взял монету своими почерневшими от свежего сока пальцами, долго вертел ее, потом сунул в пояс.
Анжелика села у очага. По крайней мере здесь было тепло. Мальчик подбросил в огонь охапку хвороста, и Анжелика приблизила к огню крохотные ножки Онорины, осторожно растирая их, чтобы восстановить кровообращение. Девочка отогрелась, порозовела и начала есть сыр, разглядывая новую обстановку своим, как всегда, внимательным взглядом. Особенно заинтересовала ее связка сабо, висевшая на балке. Анжелика все время была начеку, надеясь услышать мушкетные выстрелы своих друзей, которые, придя к месту свидания, должны были понять, что ей пришлось спасаться от волков. Она собиралась выйти на порог и ответить выстрелом из пистолета. Но вокруг стояла тишина. Наконец она легла рядом с Онориной в закутке, на который ей указал хозяин. Ей было хорошо на куче стружек, она отказалась от сомнительного одеяла, не взяла грубую овечью шкуру.
Она чувствовала себя удивительно спокойной, даже несколько часов проспала без сновидений. Прошлое не тяготило ее, она перестала гадать о том, что ждет впереди, и без конца размышлять о драматических событиях, в которых ей пришлось участвовать за сравнительно короткую жизнь. Ведь она сама искала рискованных приключений. Она хотела жить за чертой общепринятых законов, отвергая любые посягательства на ее независимость. Разве ее первый муж не заплатил дорогой ценой за ту же вину? Она не усвоила урока и продолжала бунтовать. Эта борьба стала ее второй натурой. Не удивительно, что из привилегированного устойчивого мира она выброшена в мир диких зверей, которым приходится каждый день завоевывать право на жизнь, подвергаясь тысяче опасностей.
Проснувшись около полуночи, она увидела, что хозяин смотрит в маленькое окошко. Она подошла к нему и увидела на поляне рыскающих волков. Самый крупный сидел и время от времени начинал выть. Коза в хлеву рвалась со своей привязи и блеяла.
Анжелика вновь улеглась рядом с Онориной. Осторожно отодвинула рыжие кудри со лба девочки и залюбовалась спокойствием ее спящего лица. Мрачный вой волков усиливал томящие ее предчувствия. «Это начало конца», — сказала она себе.
Утром пошел снег. Все вокруг покрылось легким пушистым покрывалом. Снегопад, подкравшись неслышно, развеял первые надежды на весну. Обреченный край не хотел возрождаться.
Анжелика тщетно искала по всей хижине клочок бумаги и перо. Наконец написала несколько слов углем на обрывке сукна. Понадобилось много времени, чтобы объяснить глухонемому, где находится ферма Фэйе, куда она хотела его отправить.
Мальчик скрылся в снежном вихре, прижимая к груди послание Анжелики, в котором она сообщала аббату де Ледигьеру, где ее искать.
Мальчик вернулся только на следующий день. Он жестами объяснил, что нашел кого-то из ее людей и что ее ждут у Камня Фей.
Но почему никто не пришел сюда? Почему аббат не передал с глухонемым мальчиком какой-нибудь весточки? Не сумев вытянуть из него более вразумительных сведений, она решила сама пойти на Поляну Дольмена. Возможно, там ее ждут.
Она отправилась в путь, очень жалея, что на ней не мужская одежда, так как идти в юбке по снегу было очень неудобно. По счастью, она была в крестьянской юбке, достаточно короткой, до лодыжек.
Достигнув окрестностей Волчьего Лога, она остановилась перед занесенной снегом лощиной. Обходить ее было долго, и она решила сократить путь. Но сделать это с Онориной на руках было невозможно. Она усадила ребенка у дерева, под густыми ветвями которого сохранилось сухое местечко, привязала ее шарфом к стволу и попросила быть умницей. Скоро за ней придут аббат и Флипо. Онорина уже привыкла к таким уговорам. Ей часто приходилось где-нибудь в тылу пережидать перестрелку или ждать конца рекогносцировки.
Переход через лощину оказался очень трудным. Анжелика много раз падала, утопала в снегу по пояс. Когда она выбралась наверх, ей показалось, что слева за деревьями мелькают человеческие фигуры. Уверенная, что это ее друзья, она уже была готова их окликнуть, но крик застрял у нее в горле.
Из леса выходили солдаты.
Не заметив ее, они прошли лесной опушкой по правому краю долины. Черные, худые, в сияющих шлемах, с пиками, которые четко прорисовывались на фоне серого неба, они шли крадучись как волки.
Анжелика замерла в испуге. Подождала, пока они скрылись, и только тогда двинулась дальше. Откуда они взялись? Кого искали? Что им надо в этих зарослях?
Она медленно пробиралась к Камню Фей, задыхаясь от страха. Дойдя до опушки, она увидела, что пришла слишком поздно. Вокруг дольмена на высоких дубах болтались повешенные. Первым она увидела Флипо.
Бедный Флипо! Еще вчера в нем было столько жизни! Она не сумела защитить его от судьбы. Сколько раз он шутил, что ему на роду написано умереть висельником…
Потом она узнала их всех, одного за другим: аббат Ледигьер, Мальбран Верный Клинок, конюх Ален, барон де Круасек… Эти повешенные со знакомыми лицами как бы населяли поляну и на миг представились ей живыми. Еще немного, и она сказала бы им: «Вот и вы, друзья мои!..»
Она прислонилась к дереву.
— Будь проклят король Франции, — прошептала она, — будь ты проклят!
Она стояла, все еще не в силах поверить своим глазам. Как их заманили в ловушку? Кто их предал? Откуда взялись солдаты? Это, конечно, они совершили ужасную казнь.
Сумасшедшая надежда, что они, может быть, еще не умерли и удастся вернуть кого-нибудь из них к жизни, заставила ее взобраться на камень и попытаться вынуть из петли аббата де Ледигьера. Это ей удалось, и тело мягко упало на землю. Несмотря на холод, оно еще не окоченело. Анжелика опустилась подле него на колени, пытаясь уловить биение сердца, хоть малые признаки жизни. Но смерть уже сделала свое дело. Она прижала мертвого друга к сердцу, поцеловала его чистый лоб:
— О, мой дорогой ангел-хранитель! Милый мой мальчик! Вы умерли… Умерли ради меня. Что со мной станет без вас?
Она с болью смотрела в его неподвижные глаза. Потом тихо закрыла их.
В морозном воздухе раздался слабый крик, заставивший ее подняться. Онорина!
Анжелика вышла из оцепенения. Надо было спасать ребенка.
Онорина все еще сидела под деревом. Она не плакала, но ее носик стал красным, как ягода остролиста. При виде матери она изо всех сил замахала ручками, выражая этим восторг.
Анжелика отвязала девочку, взяла на руки. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела на другой стороне Волчьего Лога наблюдавшего за ней солдата.
Как только она сделала движение, чтобы убежать, солдат испустил гортанный клич.
Анжелике удалось преодолеть склон, и она бросилась под покров деревьев. Она бежала по каким-то незнакомым тропинкам. Тяжелая намокшая юбка мешала ей, но страх гнал ее вперед.
Издали звонко отдавалось эхо лая, выкриков. Гнались ли за ней солдаты? С собаками? Она задыхалась, руки, державшие ребенка, онемели.
Сомнений больше не было. Погоня приближалась. Собачий лай и крики солдат доносились все явственнее. Вероятно, они еще держали псов на сворках. Следы на мокром снегу были прекрасно видны. Она поворачивала то вправо, то влево, петляла, будто лесной хитрый зверь, но они легко находили след и неумолимо настигали.
Темнело. Казалось, будто мрачное небо все ниже опускается на притихший лес. Анжелика почувствовала на щеках первые, еще редкие, хлопья снега. Потом он пошел гуще, и вскоре она уже двигалась в сплошной завесе, столь густой, что было трудно дышать. Но зато снег заметал следы.
Видимо, погоня стала отставать. Анжелика больше не слышала лая собак, пропали и все другие звуки. Кругом стояла гробовая тишина, наполненная падающим снегом. Анжелика продолжала идти, сама не зная куда, окоченевшая, в полузабытьи. Тропинки больше не было, и в темноте она больно ударялась о деревья.
Она остановилась. Ее мягко засыпало снегом. Охватило желание сесть, отдохнуть, хотя бы минуту. Но она знала, что не сможет подняться.
Ребенок у нее на руках слабо пошевелился.
— Не бойся ничего, — тихо сказала Анжелика. Губы, онемевшие от стужи, едва шевелились. — Не бойся, я хорошо знаю лес.
Опять собачий лай! Солдаты не потеряли ее следа! Она пошатнулась. Почва уходила из-под ног. Видимо, она стояла на краю оврага или крутого склона. Впереди больше не было деревьев, там разверзлась пустота, снежный туман, неизвестность…
Вдруг до нее донесся колокольный звон. Эти звуки сулили избавление! Надежда воскресла, и Анжелика стала осторожно спускаться по склону. Вскоре перед ней выросли высокие стены Ниельского аббатства. В ответ на ее отчаянный стук кто-то приоткрыл маленькое окошко на воротах, и сонный голос произнес:
— Благословен Господь. Чего вы хотите?
— Я заблудилась в лесу с ребенком. Приютите меня!
— Мы не даем приюта женщинам. Пройдите еще полсотни шагов, там постоялый двор, вас примут.
— Нет… Меня преследуют солдаты. Мне нужна защита!
— Ступайте на постоялый двор, — повторил голос.
Монах хотел закрыть окошко. Вне себя от ужаса, она закричала:
— Я сестра бенефицианта вашего аббатства, Альбера де Сансе де Монтелу! Ради Бога, впустите меня… Впустите!
По-видимому, ее собеседник заколебался. Потом стукнули створки, она услышала, как поворачивается ключ в замке и отодвигается засов. Она бросилась в приоткрытую дверь, преследуемая бурей, вихрями снега, клубившимися у нее за спиной.
На нее с изумлением смотрели два маленьких седых монаха.
— Заприте дверь, — молила она, — хорошо заприте и не открывайте, если солдаты будут стучать!
Они послушались, и Анжелика вздохнула с облегчением, увидев, как надежны здешние запоры.
— Верно ли, что вы сестра господина де Сансе? — спросил один из монахов.
— Да, это правда.
— Подождите здесь, — сказал он, указав ей на что-то вроде приемной, где горела восковая свеча в медном подсвечнике.
У Анжелики зуб не попадал на зуб, ее бил озноб. Она не чувствовала своих рук, обнимавших дрожавшую Онорину.
Наконец явились еще двое. Один из них держал масляный светильник. На нем было белое одеяние, отличающее монахов высшего ранга. Войдя в приемную, они остановились перед Анжеликой. Более молодой подошел ближе, поднял светильник, вгляделся в ее жалкое, искаженное лицо.
— Это она, моя сестра, Анжелика де Сансе.
— Альбер! — вырвалось у Анжелики.
Глава 10
Ночью Анжелика проснулась. Звонил колокол. Коровы лежали в своих стойлах за перегородкой, порой ворочаясь и вздыхая. Издали слышалось пение григорианских псалмов, протяжное и сладостное, будто ангельский хор.
Она протянула руку, прикоснулась к чему-то горячему. И сразу вскочила, поняв, что это лобик Онорины. Она сорвала с крюка у двери большой фонарь, наклонилась и увидела в его желтоватом свете, что девочка вся пылает и задыхается.
Три дня она провела у изголовья малютки. Часто приходил монастырский лекарь. У него были светлые волосы и глаза, как поблекшие фиалки, — цветы, которые он собирал в лесу и готовил из них целебные настои.
— Если она умрет, — с ненавистью шептала Анжелика, — я своими руками убью тех солдат, что гнались за нами.
Однажды утром, проснувшись, она увидела, что Онорина с увлечением играет ржаными колосками. В восторге она позвала послушника, возившегося с коровами в одном из стойл неподалеку.
— Брат Ансельм! Посмотрите! По-моему, она выздоровела.
Толстый брат Ансельм и два помогавших ему молодых монаха окружили Онорину. Девочка похудела, под глазами темнели круги, но она была бодрой и весело предавалась игре. Она охотно выпила предложенное ей молоко и принимала поздравления окружающих с достоинством королевы, окруженной восхищенными пажами.
— Этот маленький Иисус не покинет нас, — сказал брат Ансельм, сияя.
И жестко добавил, обращаясь к Анжелике:
— Возблагодарите же Господа и славьте Его, нечестивая женщина! Я ни разу не видел, чтобы вы перекрестились с тех пор, как вы здесь.
Альбер де Сансе пришел навестить сестру. В руке у него был красный кожаный чемодан, украшенный золотым тиснением. Странно, но, на взгляд Анжелики, грубое монашеское одеяние больше шло ее брату, чем дорогие, изысканные ткани, которые он носил во времена своей светской жизни. Теперь казалось, что это тонкое бледное лицо всегда было предназначено для аскезы. Оставленный вокруг черепа венчик из волос подходил Альберу гораздо больше, чем парик. Складки одежды, широкие рукава подчеркивали сдержанность жестов, которая раньше часто раздражала. Тогда он производил впечатление неприятного лицемера. Ныне эта мнимая хитрость выглядела иначе: как самообладание и терпение. Его грустная бледность, такая неуместная среди упитанных придворных, здесь казалась знаком аскетической просветленности.
— Помнишь, Анжелика, — сказал он, — я всегда говорил тебе, что когда-нибудь уйду в Ниельский монастырь. Теперь я достиг своей цели.
Глядя на этого хрупкого высокого человека со следами бичеваний, кто узнал бы в «нем бывшего любимца брата короля, монсеньора? И Анжелика заметила:
— Знаешь, уж скорее это аббатство заполучило тебя.
Они не говорили о событиях, вызвавших такие перемены в жизни молодого человека. Ни единым словом не упомянули о раздирающих страданиях, которые после похорон брата Гонтрана повлекли Альбера по дорогам, громко рыдающего и утирающего слезы кружевными манжетами. Он, фаворит, испорченный двором, вдруг почувствовал запах цветущего боярышника, вернувший его в детство и толкнувший на путь, что как бы случайно привел к воротам Ниельского аббатства. Когда Альбер де Сансе был еще ребенком, он часто ходил в монастырь для занятий латынью. В часы этих занятий очарование монастыря проникло в его сердце и притаилось в уголке как слабая, но непрестанная тоска, которую не смогли заглушить все удовольствия Пале-Рояля и Сен-Клу.
Она протянула руку, прикоснулась к чему-то горячему. И сразу вскочила, поняв, что это лобик Онорины. Она сорвала с крюка у двери большой фонарь, наклонилась и увидела в его желтоватом свете, что девочка вся пылает и задыхается.
Три дня она провела у изголовья малютки. Часто приходил монастырский лекарь. У него были светлые волосы и глаза, как поблекшие фиалки, — цветы, которые он собирал в лесу и готовил из них целебные настои.
— Если она умрет, — с ненавистью шептала Анжелика, — я своими руками убью тех солдат, что гнались за нами.
Однажды утром, проснувшись, она увидела, что Онорина с увлечением играет ржаными колосками. В восторге она позвала послушника, возившегося с коровами в одном из стойл неподалеку.
— Брат Ансельм! Посмотрите! По-моему, она выздоровела.
Толстый брат Ансельм и два помогавших ему молодых монаха окружили Онорину. Девочка похудела, под глазами темнели круги, но она была бодрой и весело предавалась игре. Она охотно выпила предложенное ей молоко и принимала поздравления окружающих с достоинством королевы, окруженной восхищенными пажами.
— Этот маленький Иисус не покинет нас, — сказал брат Ансельм, сияя.
И жестко добавил, обращаясь к Анжелике:
— Возблагодарите же Господа и славьте Его, нечестивая женщина! Я ни разу не видел, чтобы вы перекрестились с тех пор, как вы здесь.
Альбер де Сансе пришел навестить сестру. В руке у него был красный кожаный чемодан, украшенный золотым тиснением. Странно, но, на взгляд Анжелики, грубое монашеское одеяние больше шло ее брату, чем дорогие, изысканные ткани, которые он носил во времена своей светской жизни. Теперь казалось, что это тонкое бледное лицо всегда было предназначено для аскезы. Оставленный вокруг черепа венчик из волос подходил Альберу гораздо больше, чем парик. Складки одежды, широкие рукава подчеркивали сдержанность жестов, которая раньше часто раздражала. Тогда он производил впечатление неприятного лицемера. Ныне эта мнимая хитрость выглядела иначе: как самообладание и терпение. Его грустная бледность, такая неуместная среди упитанных придворных, здесь казалась знаком аскетической просветленности.
— Помнишь, Анжелика, — сказал он, — я всегда говорил тебе, что когда-нибудь уйду в Ниельский монастырь. Теперь я достиг своей цели.
Глядя на этого хрупкого высокого человека со следами бичеваний, кто узнал бы в «нем бывшего любимца брата короля, монсеньора? И Анжелика заметила:
— Знаешь, уж скорее это аббатство заполучило тебя.
Они не говорили о событиях, вызвавших такие перемены в жизни молодого человека. Ни единым словом не упомянули о раздирающих страданиях, которые после похорон брата Гонтрана повлекли Альбера по дорогам, громко рыдающего и утирающего слезы кружевными манжетами. Он, фаворит, испорченный двором, вдруг почувствовал запах цветущего боярышника, вернувший его в детство и толкнувший на путь, что как бы случайно привел к воротам Ниельского аббатства. Когда Альбер де Сансе был еще ребенком, он часто ходил в монастырь для занятий латынью. В часы этих занятий очарование монастыря проникло в его сердце и притаилось в уголке как слабая, но непрестанная тоска, которую не смогли заглушить все удовольствия Пале-Рояля и Сен-Клу.