Головачев Василий. Бес предела

   – Похоже, это всё. Дальше шар теряет молекулярные связи и распадается на молекулы, восстановить его уже не удастся.
   – Почему?
   – Потому что молекулы теряют связывающую их в материальный объект силу.
   – А как изменяются живые тела? – хмыкнул Саблин.
   – Это интереснее всего, – засмеялся Дмитрий Дмитриевич. – Можно заниматься экспериментами бесконечно, форма получающихся объектов иногда поражает. Я вам покажу. Но тренироваться мы начнём с простых – не живых – предметов. Если научитесь мысленным раппортом изменять форму вещей, получите и защиту, и оружие, и даже возможность внедрять свою ПСС в посторонние тела.
   – Как это делают Охотники, – добавил Таглиб.
   – Начнём! – загорелся Прохор.
   – Завтра, – отрезал академик, – на свежую голову.
   Прохор хотел возразить, что он совсем не устал и голова у него не тяжёлая, но посмотрел на отвердевшее лицо хозяина и сдержался.
   – Хорошо, как скажете.
   – А почему Охотники не применяли эргионы, – заговорил Саблин, – когда гонялись за нами?
   – Во-первых, Охотники на самом деле не живые биологические объекты, а особого рода программы, способные вселяться в любое существо. Они не носят эргионы, так как сами являются овеществлёнными алгоритмами числоперехода. В Пункте Пограничного Контроля хранятся их базовые меркабы, которые нам и удалось захватить. Во-вторых, у них нет функций формотрансформации, иначе они давно оставили бы след в истории человечества и наломали бы немало дров, что Владыкам невыгодно.
   – Но они были живыми в Пункте Контроля.
   – Их драконьи тела, а по сути – скафандры, выращены искусственным путём по образу и подобию рептилий, живущих в иных мирах.
   – Теперь понятно.
   – Идёмте, покажу ваши спальни, – поднялся Дмитрий Дмитриевич.
   Гости последовали за ним.
   Таглиб остался сидеть на диване, сцепив руки на животе, посмотрел на дверь, на прозрачный шар, наставил на него палец и сказал:
   – Пу!
   Шар беззвучно осел облачком прозрачно-белой пыли.

Третий

   Прежде чем делать какие-нибудь выводы, ставить диагноз и начинать лечить больного, он внимательно изучал историю болезни, а главное – сканировал человека на ментально-энергетическом уровне, выявляя патологические «свечения», которые определяли болезнь точнее, чем медицинская диагностическая аппаратура, и лишь потом дополнительно обращался к своему опыту и медицинским знаниям. Именно поэтому пациенты Прохора Смирновского, окончившего Суздальский медицинский институт в две тысячи двадцать пятом году, выздоравливали почти втрое чаще, чем у других врачей. Хотя лечил он не простые болезни уха, горла и носа, а связанные с тяжёлыми наследственными заболеваниями, типа «синдрома Аспергера»^[5] или «маниакально-депрессивный синдрома».
   Утро среды четырнадцатого января началось как обычно.
   Прохор встал рано, помахал руками, поприседал, обозначая нечто вроде разминки-зарядки (спортом он не занимался, но держать себя в хорошей физической форме привык с детства), позавтракал в одиночестве. Жена Степанида отдыхала с подругами на лыжных курортах Австрии, он же вырваться к ней не смог из-за наплыва пациентов, но обещал приехать в Майрхофен на выходные, о чём мечтал давно.
   В девять утра он уже был в поликлинике на улице Гоголя, где располагалась Суздальская центральная районная больница, известная не только отменным обхождением с больными и современным оборудованием, но и врачами с мировыми именами, среди которых было немало докторов наук и медицинских светил.
   Прохор Кириллович Смирновский тоже считался доктором экстра-класса, и записывались к нему на приём за месяц вперёд, а то и за два.
   В этот день запись составила восемнадцать человек, больше, чем в любой другой день недели.
   Не успею, подумал он с сожалением, оценив очередь. Кто же это умудрился вписать мне столько больных?
   – Александра Григорьевна, откуда набралось восемнадцать человек? – спросил он у медсестры, усаживаясь за стол приёма в кабинете.
   Средних лет белокурая медсестра со строгим мужеподобным лицом виновато улыбнулась.
   – Так ведь шестеро – это от главного, он передал список вчера, когда вы уже ушли, Прохор Кириллович, и попросил принять их сегодня до обеда. Я вписала двоих до обеда, остальных после.
   – Главный просил? Странно, что он мне не позвонил.
   – Я думала, вы знаете.
   – Ладно, Александра Григорьевна, разберёмся, начинаем приём. Сколько успею, столько и приму.
   Медсестра нажала клавишу интеркома и вызвала первого больного.
   До обеда удалось отпустить пять человек. Двое из них постоянно видели странные сны, и Прохор невольно вспомнил свой недавний сон, списанный им на взволнованное состояние после просмотра на ночь фантастического ужастика о пришельцах.
   Ему приснилось, что в голове поселился некий бесплотный «дух», показавший ему картины жизни в параллельных мирах и предложивший в обмен на немыслимые ощущения сотрудничество с какими-то Владыками.
   Прохор был человеком твёрдых убеждений, уравновешенный и не поддающийся панике, в мистику не верил и вселение «духа» воспринял как попытку собственного воображения выстроить «виртуальную реальность». Поэтому гостя он беспощадно изгнал из сна и вообще из сознания, после чего спокойно проспал до утра, не видя больше никаких снов.
   Наутро он проанализировал запомнившиеся сновидения и окончательно утвердил внутри себя железный порядок, базирующийся на неколебимости нервной системы.
   Отпустив пятого пациента, Прохор дошёл до списка, рекомендованного главным врачом больницы, и понял, что не справляется с потоком. Работать оставалось четыре часа, а пациентов было слишком много.
   – Александра Григорьевна, вызовите шестого и идите обедайте, а я пока приму парочку человек.
   – Да как же без обеда? – расстроилась медсестра. – Неправильно это, отдохнуть надо.
   – Дома отдохну, вызывайте и идите.
   Медсестра вызвала очередного пациента и ушла.
   В кабинет заглянули сразу двое мужчин: пожилой, с залысинами, с абсолютно равнодушным, болезненным, неподвижным лицом, и помоложе, чернявый, с усиками и длинными волосами до плеч.
   – Я принимаю по одному, – сказал Прохор.
   – Мы вместе, – проблеял усатый, блеснув тусклыми желтоватыми глазами. – Я его сын.
   – Сергей Минаевич Быков? – посмотрел на список Прохор.
   – Он.
   «Синдром Мёбиуса^[6], – прочитал Прохор, – заболел месяц назад. Жалуется на слабость и плохой сон».
   – Присаживайтесь.
   Гости переглянулись. В глазах обоих зажглось странное выражение: презрительное нетерпение, торжество и некое понимание ситуации, недоступной собеседнику.
   Пожилой сел на стул, пристально разглядывая врача.
   – Рассказывайте, – попросил Прохор, одновременно начиная сканировать энергетику старшего Быкова, и внезапно обнаружил у него не ауру, а странное серое облачко с чёрной дырой в центре.
   С синдромом Мёбиуса Прохор уже встречался и знал, как выглядит аура больного при этом заболевании. Но то, что он увидел, было абсолютно не похоже на «нормальное синдромное свечение».
   – Как вы себя чувствуете? – заволновался Прохор.
   – Нормально, – неожиданным дискантом заговорил пожилой.
   – Только часто видит жуткие сны, – растянул узкие губы в неприятной усмешке его сын. – Вас не беспокоят странные сны?
   Прохор внимательно посмотрел на него. По спине пробежал ручеёк холода.
   – Вы о чём?
   – Мы к вам заходили недавно, – сказал пожилой Быков, не меняя выражения лица, но на сей раз гортанным голосом, от которого у Прохора снова побежали по спине холодные мурашки; голос показался знакомым.
   – Когда? – постарался он сохранить невозмутимое выражение.
   – Пару дней назад, не помните?
   – Н-нет.
   – Мы передали вам предложение Владык.
   Прохор вздрогнул.
   Голос пожилого пациента не зря показался ему знакомым, точно таким же голосом разговаривал с ним «дух», посетивший его во сне.
   – Вы… со мной… как?! Не может быть!
   – Может, – хихикнул Быков-младший. – Древние технологии работают не хуже современных.
   – Заткнись! – бросил Быков-старший.
   – Уже.
   – Мы к вам с тем же предложением, – продолжал Быков гортанно-скрипучим голосом. – Отнеситесь к нему серьёзно.
   – Если гора не идёт к Магомету, – снова развеселился спутник пожилого, совсем не похожий на его сына, – на хрен такой Магомет!
   – Чакквакк! – рявкнул Быков-старший. – Второй!
   Длинноволосый поднял впереди себя ладони, шутовски поклонился.
   – Всё, умолкаю, Первый.
   Глаза Быкова-старшего метнули молнии, но продолжать перепалку он не стал, вперил посветлевшие до ледяного блеска глаза в Прохора.
   – Есть возможность войти в историю, доктор. Владыки очень хорошо платят. Если вы согласитесь добровольно исполнить их просьбу, получите возможность самому стать Владыкой.
   – Всего и надо-то – сделать шаг в соседний числомир, – сплюнул младший Быков.
   Старший посмотрел на него недовольно.
   Прохор опомнился.
   – Не понимаю вас. Кто такие Владыки? Чего хотят? Зачем мне нужно делать какой-то шаг куда-то? Может быть, вы ошиблись кабинетом, и вам нужен… э-э… совсем другой специалист? Я лечу нервно-паралитические синдромы.
   – Он думает, что мы шизики, – скривил губы длинноволосый.
   – Говорите ясней, – выпрямился Прохор. – Кто вы?
   – Посланцы Владык. Ну или их личных представителей, Админов.
   – Почему они сами не попросили меня помочь?
   Посетители переглянулись. Младший заржал.
   – Представляю эту картину! Прокуратор лично приходит к этому лоху на приём! Ой, умора! Убиться веником!
   – Второй!
   – Молчу, как рыба об айсберг! – Длинноволосый с трудом унял смех.
   – Не понимаю вашего веселья, – сухо сказал Прохор. – Или говорите всё, без намёков, или освободите кабинет.
   – Щас! – развёл руки в стороны и шаркнул ножкой длинноволосый.
   – Вам будет всё доложено в своё время, главное, чтобы вы добровольно… м-м… согласились работать с нами.
   – Говорите сейчас! – упёрся Прохор.
   – Вы не понимаете…
   – Освободите помещение!
   – Я говорил, что он тупой лекаришка? – ощерился молодой. – Говорил. Говорил, что он не пойдёт на сделку? Говорил. Это третий превалитет, они здесь все такие… честные и совестливые. Предлагаю нейтрализовать и не мучиться. У нас ещё есть резерв.
   – Он ближе всех к Стене.
   – Ближе всех к Стене второй.
   – Второй недоступен, ты умного не строй.
   – Ничего, найдём подход.
   – Ты, что ли, будешь искать?
   – У нас есть Глыба.
   – Вы о чём? – спросил Прохор изумлённо, переводя взгляд с одного посетителя на другого. – Что за спектакль? Кто вы такие? Почему так ведёте себя?! Немедленно…
   Оба посетителя одновременно посмотрели на доктора, в их глазах зажглось злое волчье пламя.
   Прохор открыл рот, собираясь указать странным людям на дверь, но сознание его поплыло, дробясь на ручейки, и тихо погасло…

Лиха беда начало

   Возвращались домой полные впечатлений.
   Проведённые в гостях у ДД два дня оказались насыщенней, а главное – интересней прожитого в Суздале полугода после боя в Узилище.
   Проняло даже сдержанного и уравновешенного Саблина, редко поддающегося эмоциям.
   – Кошмар Фрейда, а не поездка! – сказал он, когда Прохор и Данимир сели в самолёт.
   – Кошмар Фрейда вообще-то – фаллос Клейна^[7], как любит говорить наш завлаб, – рассеянно ответил Прохор, закрывая глаза. Он устал, но не столько физически, сколько психологически, потому что за истёкшие два дня пришлось прокачать через себя гигантское количество информации и новых определений. Зато они теперь умели делать почти то же, что и ДД с Таглибом, – изменять форму окружающих предметов мысленно-волевым усилием.
   Самолёт взлетел.
   – Не спи, – потряс локоть Прохора Саблин.
   – Я не сплю, я просто моргаю с задержкой, – пробормотал Прохор.
   – Ну, моргай. Как ты думаешь, этот наш опыт пригодится?
   – Надо тренироваться.
   – Я не о том. Мы теперь сможем отбиться от Охотников?
   – Наверно… ДД же смог. А опыт – дело наживное.
   – Ну да, смотря какой опыт. Ищешь по жизни счастье, а приобретаешь тот самый опыт. Иной раз кажется: вот оно, счастье! Ан нет, снова опыт.
   Прохор открыл глаза, посмотрел на задумчивое лицо друга.
   – Ты всё больше становишься философом.
   – Жизнь заставляет, однако. Я всё больше становлюсь циником. Особенно после разговоров с ДД.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ты заговорил с ним о мировом правительстве, помнишь?
   – Ну и что?
   – Тошно стало. По сути, мировая закулиса – это проросшая сквозь всю Числовселенную система Владык. Послушаешь академика – все превалитеты находятся под их контролем.
   – Не все, но всё больше и больше. В нашем одиннадцатом числомире существует своё мировое правительство, организованное из денежных мешков Ротшильдов, Морганов, масонских орденов, иллюминатов и жрецов. Почитай Дэвида Айка, Сидорова, Чудинова, всё поймёшь. Но и оно, наше доморощенное мировое закулисье, подчиняется системе Владык. По сути, именно они с помощью своих холуёв создали теневую надгосударственную структуру, использующую все существующие методы подчинения людей, от ракет и ядерных бомб до нанотехнологий и психотроники.
   – Зачем это им надо?
   – Детский вопрос. Террор и психофашизм нужен Владыкам для установления нового абсолютного мирового порядка, создания Всемирного тоталитарного режима.
   – Опять же – зачем?
   – Чтобы выкачивать из биологической массы, до состояния которой они скоро доведут человечество, энергию, энергию и ещё раз энергию и наслаждаться процессом. Элиту Запада Владыки уже подчинили в большинстве миров.
   – И в первоцифрах?
   – За первоцифры я не уверен, ДД как-то проговорился, что от десятки остальные числомиры отделяет некий фильтр или мембрана, не пускающая лживых пророков, но на эту тему мы всерьёз не говорили. Хотя процесс идёт, недаром ДД хочет дойти до первого Ф-превалитета и поставить между ним и другими числомирами более плотную Стену.
   – Не понимаю, что он имеет в виду. Взял бы нас с собой.
   – Мы ещё не созрели. Да и Юстина меня никуда не отпустит, она и так настрадалась, меня выручая.
   Саблин замолчал, глядя в иллюминатор.
   Самолёт поднялся над островом на шесть километров, поднялся ещё выше, до десяти, и под ним засияло в лучах солнца сплошное пенное море облаков.
   – Ты спрашивал, есть ли в первом превалитете твой родич, Прохор-первый?
   – Спрашивал, ДД не знает. Я туда проскользнуть не смог, выталкивало, как пробку из воды.
   – Меня тоже, – признался Саблин со вздохом. – Что же там происходит, в мире Единицы?
   – ДД сказал, что там стоит генератор развёртки программ для всей Числовселенной. Он назвал его формотроном.
   – Интересно, что собой представляет этот формотрон?
   – Спроси чего-нибудь полегче.
   Саблин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
   Прохор ещё какое-то время смотрел на сверкающие громады облаков, потом включил новостной канал ТВ.
   Показывали западные новости, в том числе самые нелепые шоу мира.
   Прохор с отвращением посмотрел, как японцы, обладающие весьма специфическим чувством юмора, покатываются со смеху, наблюдая за тем, как их соотечественники-тяжеловесы лупят друг друга лампами дневного света. Первые удары они держали нормально, однако затем появились царапины, от бойцов полетели брызги крови, на лицах появились рваные раны, что вызвало у зрителей новые приступы смеха.
   Прохор переключил канал.
   Немцы осчастливили зрителей программой «Sperm Race»^[8], в которой половые клетки двенадцати участников состязались в скорости, а телекамеру заменили в решающий момент на электронный микроскоп. Призом для победителя стал автомобиль «Порше».
   Следующая программа была создана в Голландии и называлась «Spuiten and Slikken», в очень мягком варианте перевода звучащая как «Испытай наслаждение и проглоти». Вся программа состояла из натурального секса и употребления наркотиков.
   Прохору стало окончательно противно, и он выключил канал.
   Саблин открыл глаза.
   – Порно смотришь?
   – Случайно попал. Полный бред! Везде порок, грязь, секс, дрянь, и при этом рейтинги передач просто зашкаливают!
   – Это же гнилой Запад.
   – А у нас не то же самое? Со всех каналов льётся всё та же грязь, насилие, блядство, светлых передач всё меньше, что достаётся детям? Да та же грязь!
   – Тебе бы в ювенальной юстиции работать.
   – А ювенальная юстиция не развращает детей, поддерживая в них комплексы вседозволенности и ультраправые догмы демократии? Сколько процессов уже прошло в этой области отношений? Сколько детей отобрали у семей? Семьи рушатся одна за другой.
   – Это ты к чему? Боишься, что ваши с Юстиной дети тоже когда-нибудь вас засудят, если вы их не накормите вовремя?
   – До наших детей дожить надо, но проблема растёт, скоро в мире вообще не останется института семьи, ячейки общества, образуется инертная размножающаяся биомасса.
   – Об этом и ДД говорил. Кстати, Юсте расскажем о нашем опыте?
   – Обязательно, она должна знать всё. Прилетим, обсудим планы и начнём тренироваться.
   – Где?
   – Дома, где же ещё.
   – Я бы предложил уехать в какую-нибудь деревеньку, подальше от любопытных глаз, чтобы нас никто не увидел.
   – Можно к Петяне в Клирово.
   – Нет, там слишком много свидетелей, разговоры пойдут.
   – Хорошо, поищем.
   – И ещё момент: ДД не зря наоставлял в других числомирах эргионы, нам они тоже могут понадобиться.
   – Хорошая идея, обязательно сделаем. ДД говорил, что можно научиться внедряться в других людей, в животных и даже в неживые предметы.
   – Для этого надо обладать сверхконцентрацией воли.
   – Давай попробуем.
   – А если застрянем в каком-нибудь стуле? Или в футбольном мяче? Нет, тренироваться надо под наблюдением опытного формонавта. ДД вернётся, попросим помочь.
   Саблин замолчал.
   Прохор посмотрел ещё пару минут, как в экране очередные участники шоу «Все вместе» перетаскивают в зубах гигантских тараканов, мокриц и скорпионов – от участника к участнику, передавая насекомых через специальные окошки, и выключил ТВ. В сознании таяли горечь и сожаление, что обыватели увлекаются такими грязными в моральном и этическом плане играми, которые для них выдумывают специальные команды творцов «грязного удовольствия», служащих Мировому Правительству и ещё дальше – Владыкам Бездн.
   В Москву прилетели в одиннадцать часов утра.
   Саблин ещё из Новой Зеландии сделал звонок другу, и возле шереметьевского терминала «D» путешественников ждал чёрный «Мерседес» с флажком на капоте. Машина принадлежала депутату Суздальской Думы Пашичу, а Пашич ходил к Саблину тренироваться и никогда не отказывался помочь.
   В начале второго Саблин завёз Прохора домой и пообещал навестить вечером.
   – Решу проблему места тренировочного лагеря, и завтра же махнём в деревню, всё равно впереди суббота-воскресенье, и на работу идти не надо.
   – Давай, – без энтузиазма ответил уставший за время перелёта Прохор.
   Юстины дома не оказалось. Зря не позвонил, расстроился он, представляя, как целует её в губы.
   Однако едва он разделся и начал распаковывать вещи, зазвонил мобильный.
   – Ты где? – раздался в наушнике строгий голос подруги.
   – Дома, не хотел тебя беспокоить.
   – Я так и знала, что ты себе это позволишь. Мойся с дороги, буду минут через сорок.
   Прохор разулыбался, начал стаскивать с себя брюки, нащупал в кармане эргион. Достал, полюбовался, зажал пальцами. ДД уверял, что можно будет обходиться и без демонстрации самого инфобиотона, удерживая его в памяти, но начинать надо было с простого, и усложнять задачу он не стал.
   Поискал глазами ближайший домашний предмет, который было не жалко трансформировать, остановил взгляд на пустом флаконе из-под крема для лица, стоявшем на полке в душевой, направил эргион на него.
   – Кх!
   Флакон пронзила струя нагретого воздуха, и он превратился в простой прозрачный цилиндрик, напоминавший узкий стакан.
   – Ага, – сказал Прохор с облегчением. – Это левый конец спектра. Дальше, наверно, будут куб и тетраэдр. А правее?
   Новое струение обняло бывший флакон, и он послушно изменил форму, превращаясь в прозрачное многогранное яйцо с дырочкой на узком торце.
   Прохор хмыкнул, разглядывая своё творение, посчитал грани: их оказалось двенадцать.
   – Простой додекаэдр. Что дальше?
   Следующий формовыстрел вынес яйцо в совсем уж невероятную конструкцию, напоминавшую сросток песочных часов. Граней у неё было уже двадцать восемь.
   – А это что за чудо? – почесал затылок Прохор, пытаясь вспомнить название многогранника. – Что-то близкое к большому икосододекаэдру… какой-то эйлерид. Красивый какой! Такие друзьям дарить можно.
   Под окном послышался клаксон автомобиля, Прохор опомнился и влез под душ.
   Юстина вошла в гостиную, когда он вытирал мокрые волосы полотенцем.
   Несколько мгновений она рассматривала путешественника, сведя брови, будто не видела несколько лет и теперь сравнивала, тот ли это человек.
   Прохор невольно встал по стойке «смирно».
   – Прибыл из увольнения, мой генерал! Происшествий и противоправных действий не случилось.
   По губам девушки проскользнула улыбка, она обняла вернувшегося из похода математика, чмокнула в щёку.
   – Почему всё-таки не позвонил?
   – Да я… это…
   – В другой раз не отпущу. – Юстина стремительно прошествовала в ванную, послышался плеск воды.
   Он поставил эргион на стол, сел на диван.
   Юстина вышла в домашнем халате, смыв с губ помаду, но не потеряв при этом ни грана естественной прелести.
   – Ел?
   – Ждал тебя.
   – Сейчас всё приготовлю. – Она двинулась на кухню.
   – Подожди, сядь. – Он хлопнул ладонью по сиденью дивана рядом с собой.
   Юстина надломила бровь, колеблясь, но послушалась.
   – Что-то случилось?
   – Случилось.
   Глаза женщины стали тревожными.
   – Рассказывай.
   – Сначала покажу.
   Прохор взял эргион, направил на вазу с цветами, но передумал.
   – У тебя нет ненужного тюбика с помадой?
   – Ненужных вещей не держу, есть использованный не до конца.
   – Тащи.
   Она принесла тюбик.
   Он поставил тюбик на торец. Направил эргион на кругленький перламутровый цилиндрик.
   Воздух протёк струйкой.
   Тюбик превратился в круглый бело-розовый диск, а помада в нём – в красный конус высотой в три сантиметра.
   Глаза Юстины стали круглыми.
   – ДД учил вас делать фокусы?
   – Что-то вроде того. Теперь слушай. – Прохор в подробностях рассказал любимой историю встреч с Дмитрием Дмитриевичем.
   Она, поглядывая на блюдо с пирамидкой, молчала, и понять, какие у неё в голове бродят мысли, было невозможно.
   – После чего мы и вернулись, – закончил он.
   Юстина встала, внимательно оглядела бывшую помаду, потрогала пирамидку пальцем, понюхала.
   – Пахнет помадой…
   – Разумеется, качества объекта не изменяются, за редким исключением. Произошла формотрансформация, опускание формы объекта к началу его реального формоспектра.
   – Теперь он таким и останется?
   – Нет, у него должно быть несколько резонансных узлов. Посмотрим.
   Прохор снова навёл эргион на «блюдо».
   Через секунду диск превратился в квадрат, а конус – в широкую пирамидку.
   – Дальше к началу спектра он начнёт разваливаться, пойдём в обратную сторону.
   Струение воздуха коснулось квадрата и пирамидки.
   Квадрат превратился в диск, пирамидка в конус.
   – Мы вернулись в прежнее состояние. Идём дальше.
   Диск стал кубом, конус не изменился.
   – Как ты это делаешь? – низким голосом спросила Юстина.
   – Ты тоже сможешь, буду очень рад, если ты поедешь с нами тренироваться.
   Следующий шаг по оси формообразования превратил куб в многогранник, а конус в кубик.
   Затем количество граней у обоих составляющих тюбика стало увеличиваться, многогранник приблизился по форме к шару, а сама помада превратилась в кристаллик.
   Прохор выдохся.
   – Ничего себе, какой широкий спектр у этой штуковины! Надо будет спросить у ДД, почему тюбик не меняется.
   – Меняется.
   – Сохраняя форму, очень своеобразно. Может, потому что он представляет собой слишком простую фигуру?
   – Ты меня заинтриговал.
   – Понравилось?
   – Пожалуй, я поеду с вами, только дам своим на завтра кое-какие распоряжения.
   – Хочешь, ещё поэкспериментируем.
   – Это не игрушка. Сейчас будем обедать.
   Юстина поднялась, собираясь пойти на кухню, отщёлкнула на шею из клипсы ларинг мобильного айкома. Но Прохор обнял её за колени, прижался лицом к бедру. Она замерла (он взмолился в душе: не отталкивай!), взъерошила его волосы, он поднял лицо вверх, увидел призывное сияние в глазах любимой женщины и, уже не в силах сдерживаться, подхватил её на руки…