Страница:
Над лесом, в стороне злополучной просеки, «заросшей» паутинами, вставало мягкое, переливчатое, серебристо-пепельное сияние.
Глава 3
Завтрак прошел в молчании.
Собирались также молча, только Гаспарян, выглядевший, несмотря на плохо проведенную ночь, как всегда, аккуратным, подтянутым и свежим, сказал Кострову:
— Иван, захвати-ка на всякий случай ружье.
Кострову не хотелось тащить на себе лишние килограммы железа, но он вспомнил свое вечернее приключение и без слов нацепил на шею ремень ивашуринской бескурковки. Рузаев лишь головой покрутил, протирая объектив своего знаменитого «Киева-10».
В лес вошли по тропинке, протоптанной ими за два дня. Не успели миновать заросли жимолости, как шедший впереди Гаспарян вдруг остановился, словно наткнулся на змею. Костров обошел его сзади и увидел в кустах, невысоко над землей, кружевную снежно-белую паутину.
— Так, — спокойно сказал Рузаев. — Пауки расширяют свои владения. Еще вчера их здесь не было.
Гаспарян молча раскрыл футляр электрометра.
— Напряженность поля — четыреста вольт на сантиметр.
Костров присвистнул. Потоптавшись у паутины, он проследил за длинной серебристой нитью, цеплявшейся за куст рябины, и увидел вторую паутину. За ней располагались сразу две, связанные между собой ажурным «мостиком», а дальше, метров через десять, шло уже белое паутинное поле, опутавшее стволы сосен и берез, траву и кустарник.
Гаспарян отломал сухой сук и ударил по паутине. С отчетливым стеклянным хрустом паутина развалилась на две части и потухла — стала серой, словно ее присыпали пылью.
Костров заметил какое-то движение в траве под кустом, без долгих раздумий рванул с плеча ружье, поймал на мушку черное пятно, убегающее в траву, и нажал на спуск.
Бах!
Выстрел разнес тишину леса в клочья отголосков.
— Сдурел! — шарахнулся в сторону Гаспарян.
— Паук… — пробормотал Костров и повел стволом.
Рузаев с любопытством оглядел его, полез в кусты и, поворочавшись там минуты три, глухо спросил:
— Чем было заряжено ружье?
Костров покосился на Гаспаряна.
— Дробью, — ответил тот. — А что?
— Это был паук. К сожалению, Иван отменный стрелок, и от паука остались только рожки да ножки.
Рузаев вылез из кустов и смахнул с колен приставшие комки мха и сосновые иголки.
— Надо было целиться в ногу, — сказал он рассудительно.
Все трое переглянулись и засмеялись. Потом Гаспарян взял у Кострова ружье.
— За стрельбу тебе еще придется отвечать, стрелок, так что не очень радуйся. Тут тебе не тир. А это слышали? Дразнит нас какая-то зараза…
— С чего вы взяли? — осведомился Рузаев.
Костров посмотрел на Сурена и рассказал Михаилу случай с «вечерним концертом».
— Значит, кричат, по-вашему, пауки?
— Но ведь больше некому, сам видишь — ни птиц, ни зверей.
— Ну, отсутствие зверей еще надо доказать, а вот то, что паукам нечем издавать звуки, это я знаю точно.
— Сам же говорил, это не пауки, а сольпуги. Может, и не сольпуги вовсе, а какой-нибудь новый вид?
Рузаев пожал плечами.
— Не знаю. Вообще-то на Земле известно около тридцати пяти тысяч паукообразных, открыть новый вид сложно. Но если это действительно новый вид — так и быть, приоритет за тобой.
— Дадим ему название: паук иванус костровус, — предложил Гаспарян. — Звучит, не правда ли, Михаил?
Рузаев, усмехнувшись, кивнул.
— Лично у меня есть своя гипотеза. — Он прошагал к ближайшим паутинам и снял с шеи ремень фотоаппарата. — Пауки-мутанты.
— О! — Гаспарян оживился. — В этом что-то есть.
— И все же здесь нужен специалист-арахнолог. — Рузаев сфотографировал потухшую паутину и перевел пленку. — Я всего лишь зоогеограф по образованию; моя специальность, причем бывшая, заметьте, — изучение факторов, определяющих распределение животных, в частности пресмыкающихся. О пауках я знаю мало.
— Где я тебе возьму специалистов? — буркнул Гаспарян. — Я говорил Ивашуре, он обещал что-нибудь придумать, но в один день специалиста не найти, да и с оформлением командировок под конец месяца — проблема. Так что будем обходиться пока своими силами. Факты, давайте факты, ничего, кроме фактов, выводы сделают другие. Миша, ты все же попробуй поймать паука, только без этого… — Он пошевелил пальцем: — Без стрельбы. А мы с Иваном займемся обстановкой. Будем делать замеры трижды в день и один раз ночью. Кто знает, как нам это может пригодиться.
После обеда Костров взял метровый щуп, представляющий собой гибкий металлический стержень с керамической рукояткой, закинул за плечи рюкзак с ЗЗУ — звукозаписывающей аппаратурой — и направился к болоту.
— Осторожней там, — по привычке пробурчал Гаспарян ему вслед. — Не подходи к просеке близко, возвращайся пораньше. Оделся хорошо?
Костров похлопал щупом по своим сапогам: экипирован он был по всем законам леса.
За обедом Рузаев поделился своими наблюдениями: он дважды видел пауков, но поймать так и не сумел — слишком шустрыми они были, зато хорошо рассмотрел.
— Это не сольпуги, — заявил он, — но и пауков таких я не знаю. Может, действительно новый, неизвестный науке вид? Во-первых, размер тела — около двадцати сантиметров! Людоеды, а не пауки! Во-вторых, окраска фиолетовая, с металлическим отливом. В-третьих, хелицеры у них, то есть передние ноги для защиты и нападения, совершенно не развиты! В-четвертых, педипальцы — ногощупальца, наоборот, увеличены. В-пятых, у них всего по две пары глаз, но зато размером чуть ли не с половину головогруди! Если это не новый вид, то уж точно мутанты. Единственное, что смущает, так это причина мутагенеза. Самый мощный из известных сегодня источников мутации — радиация для пауков не страшна…
Пробираясь между деревьями, Костров продолжал размышлять над словами Михаила, и предложения товарища будили в нем такие ассоциации, от которых на душе становилось муторно.
Он вышел на край болота чуть дальше того места, где они с Суреном впервые увидели скопление пауков. Осока и камыш пересохшего болота были ржавого цвета, белые островки паутин хорошо выделялись на этом фоне. Несмотря на расширение своих владений в лесу, пауки почему-то неохотно ткали сети на болоте: паутинных полей здесь было значительно меньше.
Шурша ломкой травой и опавшими листьями, Костров начал пробираться к просеке с линией электропередачи, стараясь идти по краю болота и не заходить в лес. Даже со стороны было заметно дрожащее белое мерцание в его глубине: пауки заткали все пространство между деревьями, и чем ближе Костров подходил к просеке, тем гуще становилось паутинное плетение. Наконец идти дальше, не затрагивая паутин, стало невозможно. Костров потыкал щупом в ближайшее паутинное облако, скрывшее под собой кусты чернотала, подивился упругости паутины и углубился в болото, обходя редкие островки паутин и колдобины с грязью.
Через полчаса он выбрался к опоре ЛЭП и вытер пот со лба: ветер стих, и было довольно жарко. Вокруг царила странная тишина, будто все живое в радиусе нескольких километров от научного «логова» бежало, спасаясь от неприятного соседства, затаилось, спряталось. Не было видно даже длинноногих комаров карамор, живущих на болотах до поздней осени, что Костров отметил еще раньше. Он впервые оценил этот факт как сигнал тревоги. Заныло под ложечкой, стало зябко и неуютно, пришло ощущение чьего-то незримого присутствия…
Костров передернул плечами, снял рюкзак и достал продолговатый футляр ЗЗУ. Вскрыв панель, вставил в отверстия по бокам решетчатые диски антенн, включил питание, подумал и поставил переключатель режимов в положение «инфразвук». Вложив прибор в рюкзак, он снова закинул его за плечи и побрел в сторону просеки, придерживаясь линии электропередачи.
Через полкилометра линия привела его к просеке, и идти дальше Костров не решился. Построения паутин здесь приобретали странные, вполне осмысленные формы: арки, столбы, шпили, башни и даже целые «крепостные» стены, так что за ними не было видно ни леса, ни опор, ни самой просеки. Зато оттуда ощущался ток чистого и свежего теплого воздуха, щедро сдобренного запахом эфира.
Тишина угнетала. Костров поймал себя на том, что норовит оглянуться через плечо, пытаясь хоть краем глаза поймать какое-то движение: ему казалось, что паутины по сторонам едва заметно колеблются, но, как только он бросал в том направлении взгляд, это движение замирало, пряталось куда-то вглубь, чтобы возникнуть уже в другом месте. Лес казался насыщенным странной жизнью и в то же время был неподвижен и мертв.
Рассердившись, Костров ткнул щупом в ближайшую паутинную башню, серую у подножия и ослепительно белую вверху, на высоте шести-семи метров. Щуп с трудом преодолел ажурную преграду, и в тот же миг Костров почувствовал сильный удар по руке. «Башня» сердито зашипела, засияла вся сверху донизу. Костров выпустил щуп и отскочил назад.
Щуп остался висеть в воздухе, потом вдруг раскалился до желтого свечения и… осыпался каплями расплавленного металла! Запахло жженой пробкой и горелой виниловой изоляцией.
— Ч-черт бы вас побрал! — в сердцах сказал Костров. — Хоть бы предупреждали!
Кому адресовались его слова, он сам не знал.
Он постоял некоторое время, потирая ушибленные пальцы, и вдруг подумал о спичках, представил, как горит сухая трава на болоте, полыхают деревья и жухнет в огне паутина… Додумать до конца Костров не успел: ему внезапно стало очень плохо. Голова закружилась, заломило виски, в ушах поплыл тихий, но все усиливающийся звон, ноги сделались ватными, подкосились, и он, теряя сознание, упал лицом в траву…
Очнулся он от странных размеренных звуков: «Кх-кха-а-а… Кх-кхха-а-а… Кх-кхха-а-а…» Словно где-то рядом дышал громадный зверь или шумели кузнечные мехи…
Костров открыл глаза, приподнял тяжелую голову и увидел, что лежит на голой скале, белой, как отполированная ветром и дождем кость. Вокруг, насколько хватал глаз, стояли необычные зеленые колонны, пушистые, словно поросшие зеленой шерстью. Вверху они расщеплялись на несколько тонких хлыстов с кисточками на концах, некоторые заканчивались свернутыми в спираль пучками зеленых листьев. Колонны соединялись между собой белыми ажурными мостиками, в которых Костров узнал паутины. Он резко сел и почувствовал, что вокруг стоит небывалая жара, что воздух здесь душный, густой, как кисель, и полон незнакомых ароматов…
Обливаясь потом, Костров соскользнул со скалы, потрогал ее гладкий горячий бок, обошел кругом. На высоте его роста в скале обнаружились два отверстия, напоминавшие пустые глазницы черепа, а чуть ниже зияла щель, в которой смутно угадывались ряды треугольных пластин.
Костров отошел от утонувшей в земле скалы, потом, движимый неосознанной тревогой, оглянулся. Скала…
Холодея, он понял, что эта скала не что иное, как высохший череп какого-то исполинского зверя! Сомнений быть не могло. Костров хорошо помнил изображения ящеров палеозоя и мезозоя, в его домашней библиотеке было несколько книг из серии «Возникновение жизни на Земле».
Попятившись, он наткнулся спиной на зеленую колонну, стрелой вонзавшуюся в густо-синее, без единого облачка, небо, и отскочил в сторону. Это была, конечно, не колонна, это было дерево… «Псилофит, — всплыло в памяти название одного из самых древних растений, — или… сигилярия?»
Озираясь, он пошел между «псилофитами», чувствуя, как рубашка липнет к телу.
Прекратившиеся было звуки снова возобновились, Иван направился в ту сторону, ошеломленный своим пробуждением в неведомой местности. Вопросов — почему, где и как? — он себе не задавал: ответов все равно искать было не у кого.
Внезапно он вышел на край громадной воронки, скрытой под вогнутой белой пленкой, в которой он не сразу угадал… колоссальную паутину! Звуки шли оттуда, но разглядеть в глубине воронки что-либо, кроме тусклого оранжево-желтого мерцания, было невозможно. С каждым «кх-кхха-а-а» из воронки волнами наплывали запахи, в том числе и запах эфира, от которого кружилась голова и слегка поташнивало. Жара вблизи нее стояла совершенно невыносимая.
Костров отступил, шатаясь, прошел несколько шагов и наткнулся на бугристый черный «ручей», бесшумно и неудержимо скатывающийся в воронку. Это были пауки!
Костров зачарованно смотрел на «ручей», пока тошнота не подступила к горлу с новой силой. Тогда он попятился за ствол «псилофита», нечаянно задел паутинный мостик, что-то сверкнуло в воздухе, и наступила темнота…
Сознание вернулось не сразу, а очнувшись от непонятного забытья, он увидел перед глазами знакомые жесткие стебли осота, коричневую губку мха и за кочкой — черное паучье тело с четырьмя громадными, прозрачно-фиолетовыми глазами. Паук поводил в воздухе двумя передними парами лап, видимо, «размышляя», что ему делать с непрошеным гостем.
Костров отмахнулся, встал и побрел прочь от просеки — бежать не было сил. Лишь свалившись в скрытую подо мхом яму, к счастью сухую, он опомнился и перевел дыхание. Ноги дрожали, в голове стучало, словно он отравился газом. Кое-как уняв дрожь в ногах, Костров осмотрелся. Никто его не преследовал. Кругом расстилался знакомый ландшафт, жара исчезла, как и странная обстановка с «псилофитами» и черепом ископаемого динозавра. Но рубашка была мокрой и неприятно липла к телу.
— Бред! — вслух сказал он. Выкарабкавшись из ямы на невысокий бугорок, он погрозил кулаком в пространство и пожалел, что не захватил с собой ружье. В то же мгновение новая волна слабости чуть не свалила его с ног. Задохнувшись от боли в голове, Костров, спотыкаясь, побрел в глубь болота и остановился, когда последние паутинные пятна скрылись из глаз…
В лагерь он вернулся только через два часа, к заходу солнца, обойдя местность с пауками пятикилометровым крюком.
Выслушав его сообщение, Гаспарян долго смотрел на пляшущие над костром языки пламени…
— Что ты об этом думаешь? — спросил он наконец Рузаева.
— Ничего, — ответил тот. — Когда я ловил пауков, у меня тоже несколько раз появлялась головная боль, хотя и не такая сильная, как у Ивана. Да и «неземные» пейзажи мне не снились, но чувствовал я себя скверно. Потом все прошло, и я забыл…
— Что ж ты молчал! Мимо таких ощущений нельзя проходить спокойно. Пауки отгоняют нас от своих владений, это очевидно. Но чем? Ты какую аппаратуру с собой брал?
— Звукозапись, — сказал Костров и стукнул себя по лбу. — Тьфу, совсем выбило из головы! Я же включил ЗЗУ на инфразвук. — Он встал, нырнул в темноту к палатке и через несколько минут вернулся с прибором.
— Удивляюсь, как я его не поломал, когда падал. Сейчас посмотрим беднягу.
Проверив настройку, он включил прибор на воспроизведение. Некоторое время из динамика доносилось только шуршание фона, потом раздался длинный вздох и долгое, постепенно затухающее, пульсирующее гудение.
— Частота? — встрепенулся Гаспарян.
— Восемь герц, — посмотрел на шкалу Костров. — Мощность десять децибел.
Гаспарян медленно встал с пня.
— Что?! Восемь герц?!
— Фликер! — хмыкнул Рузаев. — Инфразвук с частотой семь-восемь герц — это фликер. Будь частота равной трем герцам, а мощность в полтора раза больше, ты, Иван, уже не встал бы. Три герца — это биоритм смерти.
— Значит, восемь… — глухо повторил Гаспарян. — Однако это уже не игрушки… Твои галлюцинации тоже, вероятно, следствие излучения. Вот так паучки! Придется вызвать тревожную группу Центра, пока не случилось беды.
— Подождем Ивашуру, — сказал Костров и виновато посмотрел на руководителя группы. — Он же обещал приехать завтра?
— Обещал. — Гаспарян не заметил оговорки Ивана, выражавшей недоверие к нему как к руководителю. — Давайте ложиться спать, владыки мира. Отдых наш кончается. Утром перетащим лагерь подальше от болота, я видел паутины уже в деревне. И займемся систематизацией данных…
Они полюбовались мягким голубоватым сиянием над лесом, где пауки соткали свое «государство», и улеглись спать. Спали, однако, недолго. Ночью всех разбудил сильный грохот.
Они выскочили в трусах из палатки, спросонья не зная, за что хвататься и куда бежать. Но в темноте ничего не было видно, даже сияния над лесом. Только со стороны деревни доносился удаляющийся грохот, словно по лесу неслась дьявольская кавалерия, круша деревья и сшибая недругов с седел, да мелко вздрагивала земля. Вскоре грохот утих, в последний раз громыхнуло, и в лес вернулась первозданная тишина, сквозь которую послышалось нарастающее журчание воды.
Они стояли и всматривались во мрак, пока не продрогли.
— Сходим? — предложил Костров, хотя желания идти вслепую, в ночном мраке, неизвестно куда у него не было. Как и у остальных.
— Утром, — принял мудрое решение Гаспарян. — Ни черта мы сейчас не увидим, даже с фонарями. Залезайте обратно, не хватало, чтобы мы схватили простуду.
Рузаев без слов залез в спальный мешок и тут же, судя по дыханию, уснул. Костров долго прислушивался к вою ветра и задремал только через час. Гаспарян уснул последним. Он еще два раза вылезал из палатки с ружьем и смотрел на притихший лес, вслушивался в ночные шорохи, сняв на всякий случай ружье с предохранителя…
Глава 4
Утром стала известна причина ночного переполоха.
От просеки с пауками через лес, дорогу и деревню проходил громадный рваный ров! По пути он задел две крайних избы и разметал их на бревнышки, а дойдя до Пожны, остановился, и речка, изменив русло, теперь почти вся текла по этому рву в лес, к болоту.
Они молча стояли на метровом валу вывороченного дерна и разглядывали обмелевшую ниже по течению Пожну. По дну рва бежал уже посветлевший поток воды, направленный чьей-то волей к скоплению паутин.
— М-да, — сказал Гаспарян, теребя выбритый подбородок. Когда он умудрился побриться — никому ведомо не было. — Кто-нибудь может мне сказать, что это такое?
— След от сохи Никиты Кожемяки, — буркнул Рузаев. — Он со Змеем ночью землю делил…
— Канал, — произнес Костров, настроенный более прозаично, со вздохом трогая щетину на щеках. — Глубина метра два да ширина столько же… Пауки наши, оказывается, умеют строить каналы не хуже нас. Д-р-р-р — и готово! Только зачем им вода? Миша, паукам вообще вода нужна?
— В мизерных количествах. Насколько мне известно, необходимое количество жидкости пауки высасывают из своих жертв. Но чтобы целая река… Кстати, почему ты решил, что этот «канал» построили пауки?
— А кто еще?
— Вот что, — сказал Гаспарян. — Давай-ка определим точно, куда идет ров. Если вода течет к просеке, там скоро будет потоп. Тогда придется переносить лагерь еще выше по дороге.
— Переносить надо в любом случае. — Рузаев обвел взглядом лес, свежую двухметровую борозду, проделанную неизвестно кем и неизвестно зачем за одну минуту. — Вдруг паукам вздумается проложить еще один «канал»? Попади он по лагерю…
— Точно, — кивнул Костров, — костей не соберем!
Гаспарян поморщился и махнул рукой.
— Я же сказал, перенесем. Пошли.
— А завтрак? — спросил голодный Костров. — Может, лучше после завтрака?
— Успеем, перекусим консервами. Не отставайте.
Они потянулись гуськом друг за другом: впереди Гаспарян, потом Рузаев и Костров. Не успели пройти и полсотни шагов, как в лесу раздался треск, и на берег «канала» выскочил ошалелый пожилой дядя, одетый в заплатанные штаны времен Первой мировой войны, ветхую студенческую куртку с надписью «Алтай-88» и женскую соломенную шляпу с выцветшей розой на полях. В руках он держал просторную ивовую корзину, судя по его рыси — пустую. Заметив экспертов Центра, он круто затормозил.
— Доброе утро, — вежливо приветствовал его Гаспарян.
— Здорово! — сипло отозвался дядя, заросший мощным волосом чуть не до бровей. — Чего это вы тута..
— Мы ученые, не пугайтесь, изучаем пауков, а вы?
— Леший, — шепнул на ухо Кострову Рузаев.
— Грибник, — догадался тот. — Я уж думал, что сюда по грибы никто не ходит. Вы, наверное, напоролись на пауков?
— Тьфу! — сплюнул дядя, достал громадный клетчатый платок и вытер лоб и шею. — Я в этих местах, почитай, шестой десяток годков грибы собираю! Что ж это за дрянь тут деется?
— Вы же видели, пауки, — пожал плечами Рузаев. — Туда больше не ходите, опасное место. Где вы живете?
— В Жуковке, хата у меня там…
— Вернетесь, скажите соседям, чтобы сюда пока не ходили. Мол, запретная зона.
— Дак куды ж тогда за грибами?
— Лес велик, найдете еще места. А здесь… сами видите.
— Вижу. — Дядя немного успокоился, трубно высморкался и тут заметил ров. — А энто откудова?
— Оттудова, — кивнул в сторону болота Рузаев.
Дядя проследил за его взглядом, затем издал сиплый горловой звук и снова попер в лес, ворочаясь в зарослях, как дикий кабан.
Костров засмеялся.
— Натерпелся страху грибник, все грибы растерял!
— Страх — ладно, не было бы еще каких-нибудь сюрпризов вроде инфразвука, — сказал Гаспарян. — Места эти, видать, грибные, ждите еще гостей, особенно в выходные дни. Надо бы как-то обозначить зону, не дай Бог что случится!
— Чем обозначить? Не писать же объявления на деревьях…
— Не знаю, чем и как. Думайте.
Рузаев почесал в затылке.
— Одни мы не справимся. Охватить надо зону километра три в поперечнике, это по окружности километров десять.
Гаспарян молча зашагал вперед.
— Ладно, посмотрим по ходу дела, — сказал Костров, понимающе глядя в спину начальника группы.
Они снова направились вдоль созданного ручья в лес и вскоре пришли к мнению, что ров тянется точно к просеке, к центральному паутинному скоплению. Однако никаких следов затопления местности не обнаружилось, хотя ручей тек всю ночь и должен был уже разлиться по лесу.
— Странно, — пробормотал озабоченный Гаспарян. — Никакого котлована в районе просеки вроде бы нет. Куда же девается вода?
— В болото, — предположил Костров.
Рузаев промолчал.
Они стояли в удивительном сказочном лесу, затканном паутинами. Косые лучи утреннего солнца пронизывали его огненными стрелами, и паутины вспыхивали всеми цветами радуги, словно усыпанные драгоценными камнями. Свежая борозда разделяла лес надвое и придавала ему угрюмую материальность. Лишь один звук нарушал колдовскую тишину вокруг — едва слышное журчание воды.
Рузаев сфотографировал ров, исчезающий в туманной глубине леса, и они побрели назад, стараясь идти бесшумно, тихо, инстинктивно ожидая появления чего-то непонятного и грозного. В восемь часов утра позавтракали сухим пайком, сложили палатки, собираясь перебазировать лагерь подальше от рва и поближе к дороге, и услышали издалека в лесу крик. Не сговариваясь, бросились в заросли, причем практичный Рузаев успел захватить ружье.
— Везет же нам на крики! — констатировал он хладнокровно.
Это была девушка.
Она лежала навзничь у куста акации, отбросив в сторону кошелку с грибами. Правая ее рука касалась паутины, и прямо над ней сидел громадный, не круглый, а многогранный, неуловимо асимметричный черный паук, поводивший из стороны в сторону двумя передними парами лап.
Костров, бежавший первым, успел схватить ситуацию в одно мгновение, подивившись ее сходству с собственным случаем у просеки, и на бегу метнул в паука свой фотоаппарат. Паук исчез вместе с паутиной, повеяло странным сухим и горячим ветром. Иван подхватил девушку на руки и бегом направился назад, к лагерю.
— Фотоаппарат подбери, — крикнул он Рузаеву, отмахиваясь от его помощи.
Вместе с Гаспаряном он уложил потерпевшую на брезент, подсунув под голову свернутый спальный мешок, и брызнул ей на лицо водой. Ресницы девушки дрогнули, она открыла глаза. Ужас, мелькнувший в них, сменился радостью и недоумением.
— Вы кто? — спросила она, приподнялась и села, пряча ноги под себя.
Одета она была несколько легкомысленно для лесных прогулок: в небесного цвета кофточку поверх легкого сарафана, открывающего длинные, стройные ноги. Смуглая, тонкая в талии, с волной каштановых волос, перехваченных у шеи лентой, она показалась Кострову лесной феей, разве что бедновато одетой для сказки.
— Мы исследователи, — сказал Гаспарян, деликатно отводя глаза. — Не бойтесь, здесь вы в безопасности. Меня зовут Сурен, а это, — он оглянулся на Кострова, — ваш спаситель, Иван Костров, эксперт Центра по изучению быстропеременных явлений природы.
Костров церемонно поклонился, шаркнув ногой.
Девушка улыбнулась. Бледность с ее щек стала исчезать.
— Меня зовут Таисия, Тая… Пришла вот за грибами и… Кто это был?
— А кого вы видели?
— Сначала паутину, там их много, просто ужас! А потом паука. Он так смотрел!.. Я замахнулась на него корзиной, и… и мне стало плохо. Потом… появились вы.
Эксперты переглянулись.
— За грибами теперь сюда ходить нельзя. Вы здешняя?
— Вообще-то я живу в Днепропетровске, а сюда приехала в отпуск, мои тетки живут в Жуковке.
— Похоже, весь райцентр ходит сюда по грибы, — сказал Гаспарян Кострову… — Ну что стал? Объясни Таисии ситуацию, а я схожу к Михаилу, что-то долго он твой фотоаппарат разыскивает.
Гаспарян взял из груды снаряжения щуп и скрылся в кустах.
Костров помог девушке встать и вкратце рассказал историю их появления в Брянском лесу.
— До чего интересно! — воскликнула Тая, всплеснув руками. — Я ведь журналист по образованию, работаю корреспондентом в газете. Вот уж никак не ожидала найти здесь материал!
Глава 3
Завтрак прошел в молчании.
Собирались также молча, только Гаспарян, выглядевший, несмотря на плохо проведенную ночь, как всегда, аккуратным, подтянутым и свежим, сказал Кострову:
— Иван, захвати-ка на всякий случай ружье.
Кострову не хотелось тащить на себе лишние килограммы железа, но он вспомнил свое вечернее приключение и без слов нацепил на шею ремень ивашуринской бескурковки. Рузаев лишь головой покрутил, протирая объектив своего знаменитого «Киева-10».
В лес вошли по тропинке, протоптанной ими за два дня. Не успели миновать заросли жимолости, как шедший впереди Гаспарян вдруг остановился, словно наткнулся на змею. Костров обошел его сзади и увидел в кустах, невысоко над землей, кружевную снежно-белую паутину.
— Так, — спокойно сказал Рузаев. — Пауки расширяют свои владения. Еще вчера их здесь не было.
Гаспарян молча раскрыл футляр электрометра.
— Напряженность поля — четыреста вольт на сантиметр.
Костров присвистнул. Потоптавшись у паутины, он проследил за длинной серебристой нитью, цеплявшейся за куст рябины, и увидел вторую паутину. За ней располагались сразу две, связанные между собой ажурным «мостиком», а дальше, метров через десять, шло уже белое паутинное поле, опутавшее стволы сосен и берез, траву и кустарник.
Гаспарян отломал сухой сук и ударил по паутине. С отчетливым стеклянным хрустом паутина развалилась на две части и потухла — стала серой, словно ее присыпали пылью.
Костров заметил какое-то движение в траве под кустом, без долгих раздумий рванул с плеча ружье, поймал на мушку черное пятно, убегающее в траву, и нажал на спуск.
Бах!
Выстрел разнес тишину леса в клочья отголосков.
— Сдурел! — шарахнулся в сторону Гаспарян.
— Паук… — пробормотал Костров и повел стволом.
Рузаев с любопытством оглядел его, полез в кусты и, поворочавшись там минуты три, глухо спросил:
— Чем было заряжено ружье?
Костров покосился на Гаспаряна.
— Дробью, — ответил тот. — А что?
— Это был паук. К сожалению, Иван отменный стрелок, и от паука остались только рожки да ножки.
Рузаев вылез из кустов и смахнул с колен приставшие комки мха и сосновые иголки.
— Надо было целиться в ногу, — сказал он рассудительно.
Все трое переглянулись и засмеялись. Потом Гаспарян взял у Кострова ружье.
— За стрельбу тебе еще придется отвечать, стрелок, так что не очень радуйся. Тут тебе не тир. А это слышали? Дразнит нас какая-то зараза…
— С чего вы взяли? — осведомился Рузаев.
Костров посмотрел на Сурена и рассказал Михаилу случай с «вечерним концертом».
— Значит, кричат, по-вашему, пауки?
— Но ведь больше некому, сам видишь — ни птиц, ни зверей.
— Ну, отсутствие зверей еще надо доказать, а вот то, что паукам нечем издавать звуки, это я знаю точно.
— Сам же говорил, это не пауки, а сольпуги. Может, и не сольпуги вовсе, а какой-нибудь новый вид?
Рузаев пожал плечами.
— Не знаю. Вообще-то на Земле известно около тридцати пяти тысяч паукообразных, открыть новый вид сложно. Но если это действительно новый вид — так и быть, приоритет за тобой.
— Дадим ему название: паук иванус костровус, — предложил Гаспарян. — Звучит, не правда ли, Михаил?
Рузаев, усмехнувшись, кивнул.
— Лично у меня есть своя гипотеза. — Он прошагал к ближайшим паутинам и снял с шеи ремень фотоаппарата. — Пауки-мутанты.
— О! — Гаспарян оживился. — В этом что-то есть.
— И все же здесь нужен специалист-арахнолог. — Рузаев сфотографировал потухшую паутину и перевел пленку. — Я всего лишь зоогеограф по образованию; моя специальность, причем бывшая, заметьте, — изучение факторов, определяющих распределение животных, в частности пресмыкающихся. О пауках я знаю мало.
— Где я тебе возьму специалистов? — буркнул Гаспарян. — Я говорил Ивашуре, он обещал что-нибудь придумать, но в один день специалиста не найти, да и с оформлением командировок под конец месяца — проблема. Так что будем обходиться пока своими силами. Факты, давайте факты, ничего, кроме фактов, выводы сделают другие. Миша, ты все же попробуй поймать паука, только без этого… — Он пошевелил пальцем: — Без стрельбы. А мы с Иваном займемся обстановкой. Будем делать замеры трижды в день и один раз ночью. Кто знает, как нам это может пригодиться.
После обеда Костров взял метровый щуп, представляющий собой гибкий металлический стержень с керамической рукояткой, закинул за плечи рюкзак с ЗЗУ — звукозаписывающей аппаратурой — и направился к болоту.
— Осторожней там, — по привычке пробурчал Гаспарян ему вслед. — Не подходи к просеке близко, возвращайся пораньше. Оделся хорошо?
Костров похлопал щупом по своим сапогам: экипирован он был по всем законам леса.
За обедом Рузаев поделился своими наблюдениями: он дважды видел пауков, но поймать так и не сумел — слишком шустрыми они были, зато хорошо рассмотрел.
— Это не сольпуги, — заявил он, — но и пауков таких я не знаю. Может, действительно новый, неизвестный науке вид? Во-первых, размер тела — около двадцати сантиметров! Людоеды, а не пауки! Во-вторых, окраска фиолетовая, с металлическим отливом. В-третьих, хелицеры у них, то есть передние ноги для защиты и нападения, совершенно не развиты! В-четвертых, педипальцы — ногощупальца, наоборот, увеличены. В-пятых, у них всего по две пары глаз, но зато размером чуть ли не с половину головогруди! Если это не новый вид, то уж точно мутанты. Единственное, что смущает, так это причина мутагенеза. Самый мощный из известных сегодня источников мутации — радиация для пауков не страшна…
Пробираясь между деревьями, Костров продолжал размышлять над словами Михаила, и предложения товарища будили в нем такие ассоциации, от которых на душе становилось муторно.
Он вышел на край болота чуть дальше того места, где они с Суреном впервые увидели скопление пауков. Осока и камыш пересохшего болота были ржавого цвета, белые островки паутин хорошо выделялись на этом фоне. Несмотря на расширение своих владений в лесу, пауки почему-то неохотно ткали сети на болоте: паутинных полей здесь было значительно меньше.
Шурша ломкой травой и опавшими листьями, Костров начал пробираться к просеке с линией электропередачи, стараясь идти по краю болота и не заходить в лес. Даже со стороны было заметно дрожащее белое мерцание в его глубине: пауки заткали все пространство между деревьями, и чем ближе Костров подходил к просеке, тем гуще становилось паутинное плетение. Наконец идти дальше, не затрагивая паутин, стало невозможно. Костров потыкал щупом в ближайшее паутинное облако, скрывшее под собой кусты чернотала, подивился упругости паутины и углубился в болото, обходя редкие островки паутин и колдобины с грязью.
Через полчаса он выбрался к опоре ЛЭП и вытер пот со лба: ветер стих, и было довольно жарко. Вокруг царила странная тишина, будто все живое в радиусе нескольких километров от научного «логова» бежало, спасаясь от неприятного соседства, затаилось, спряталось. Не было видно даже длинноногих комаров карамор, живущих на болотах до поздней осени, что Костров отметил еще раньше. Он впервые оценил этот факт как сигнал тревоги. Заныло под ложечкой, стало зябко и неуютно, пришло ощущение чьего-то незримого присутствия…
Костров передернул плечами, снял рюкзак и достал продолговатый футляр ЗЗУ. Вскрыв панель, вставил в отверстия по бокам решетчатые диски антенн, включил питание, подумал и поставил переключатель режимов в положение «инфразвук». Вложив прибор в рюкзак, он снова закинул его за плечи и побрел в сторону просеки, придерживаясь линии электропередачи.
Через полкилометра линия привела его к просеке, и идти дальше Костров не решился. Построения паутин здесь приобретали странные, вполне осмысленные формы: арки, столбы, шпили, башни и даже целые «крепостные» стены, так что за ними не было видно ни леса, ни опор, ни самой просеки. Зато оттуда ощущался ток чистого и свежего теплого воздуха, щедро сдобренного запахом эфира.
Тишина угнетала. Костров поймал себя на том, что норовит оглянуться через плечо, пытаясь хоть краем глаза поймать какое-то движение: ему казалось, что паутины по сторонам едва заметно колеблются, но, как только он бросал в том направлении взгляд, это движение замирало, пряталось куда-то вглубь, чтобы возникнуть уже в другом месте. Лес казался насыщенным странной жизнью и в то же время был неподвижен и мертв.
Рассердившись, Костров ткнул щупом в ближайшую паутинную башню, серую у подножия и ослепительно белую вверху, на высоте шести-семи метров. Щуп с трудом преодолел ажурную преграду, и в тот же миг Костров почувствовал сильный удар по руке. «Башня» сердито зашипела, засияла вся сверху донизу. Костров выпустил щуп и отскочил назад.
Щуп остался висеть в воздухе, потом вдруг раскалился до желтого свечения и… осыпался каплями расплавленного металла! Запахло жженой пробкой и горелой виниловой изоляцией.
— Ч-черт бы вас побрал! — в сердцах сказал Костров. — Хоть бы предупреждали!
Кому адресовались его слова, он сам не знал.
Он постоял некоторое время, потирая ушибленные пальцы, и вдруг подумал о спичках, представил, как горит сухая трава на болоте, полыхают деревья и жухнет в огне паутина… Додумать до конца Костров не успел: ему внезапно стало очень плохо. Голова закружилась, заломило виски, в ушах поплыл тихий, но все усиливающийся звон, ноги сделались ватными, подкосились, и он, теряя сознание, упал лицом в траву…
Очнулся он от странных размеренных звуков: «Кх-кха-а-а… Кх-кхха-а-а… Кх-кхха-а-а…» Словно где-то рядом дышал громадный зверь или шумели кузнечные мехи…
Костров открыл глаза, приподнял тяжелую голову и увидел, что лежит на голой скале, белой, как отполированная ветром и дождем кость. Вокруг, насколько хватал глаз, стояли необычные зеленые колонны, пушистые, словно поросшие зеленой шерстью. Вверху они расщеплялись на несколько тонких хлыстов с кисточками на концах, некоторые заканчивались свернутыми в спираль пучками зеленых листьев. Колонны соединялись между собой белыми ажурными мостиками, в которых Костров узнал паутины. Он резко сел и почувствовал, что вокруг стоит небывалая жара, что воздух здесь душный, густой, как кисель, и полон незнакомых ароматов…
Обливаясь потом, Костров соскользнул со скалы, потрогал ее гладкий горячий бок, обошел кругом. На высоте его роста в скале обнаружились два отверстия, напоминавшие пустые глазницы черепа, а чуть ниже зияла щель, в которой смутно угадывались ряды треугольных пластин.
Костров отошел от утонувшей в земле скалы, потом, движимый неосознанной тревогой, оглянулся. Скала…
Холодея, он понял, что эта скала не что иное, как высохший череп какого-то исполинского зверя! Сомнений быть не могло. Костров хорошо помнил изображения ящеров палеозоя и мезозоя, в его домашней библиотеке было несколько книг из серии «Возникновение жизни на Земле».
Попятившись, он наткнулся спиной на зеленую колонну, стрелой вонзавшуюся в густо-синее, без единого облачка, небо, и отскочил в сторону. Это была, конечно, не колонна, это было дерево… «Псилофит, — всплыло в памяти название одного из самых древних растений, — или… сигилярия?»
Озираясь, он пошел между «псилофитами», чувствуя, как рубашка липнет к телу.
Прекратившиеся было звуки снова возобновились, Иван направился в ту сторону, ошеломленный своим пробуждением в неведомой местности. Вопросов — почему, где и как? — он себе не задавал: ответов все равно искать было не у кого.
Внезапно он вышел на край громадной воронки, скрытой под вогнутой белой пленкой, в которой он не сразу угадал… колоссальную паутину! Звуки шли оттуда, но разглядеть в глубине воронки что-либо, кроме тусклого оранжево-желтого мерцания, было невозможно. С каждым «кх-кхха-а-а» из воронки волнами наплывали запахи, в том числе и запах эфира, от которого кружилась голова и слегка поташнивало. Жара вблизи нее стояла совершенно невыносимая.
Костров отступил, шатаясь, прошел несколько шагов и наткнулся на бугристый черный «ручей», бесшумно и неудержимо скатывающийся в воронку. Это были пауки!
Костров зачарованно смотрел на «ручей», пока тошнота не подступила к горлу с новой силой. Тогда он попятился за ствол «псилофита», нечаянно задел паутинный мостик, что-то сверкнуло в воздухе, и наступила темнота…
Сознание вернулось не сразу, а очнувшись от непонятного забытья, он увидел перед глазами знакомые жесткие стебли осота, коричневую губку мха и за кочкой — черное паучье тело с четырьмя громадными, прозрачно-фиолетовыми глазами. Паук поводил в воздухе двумя передними парами лап, видимо, «размышляя», что ему делать с непрошеным гостем.
Костров отмахнулся, встал и побрел прочь от просеки — бежать не было сил. Лишь свалившись в скрытую подо мхом яму, к счастью сухую, он опомнился и перевел дыхание. Ноги дрожали, в голове стучало, словно он отравился газом. Кое-как уняв дрожь в ногах, Костров осмотрелся. Никто его не преследовал. Кругом расстилался знакомый ландшафт, жара исчезла, как и странная обстановка с «псилофитами» и черепом ископаемого динозавра. Но рубашка была мокрой и неприятно липла к телу.
— Бред! — вслух сказал он. Выкарабкавшись из ямы на невысокий бугорок, он погрозил кулаком в пространство и пожалел, что не захватил с собой ружье. В то же мгновение новая волна слабости чуть не свалила его с ног. Задохнувшись от боли в голове, Костров, спотыкаясь, побрел в глубь болота и остановился, когда последние паутинные пятна скрылись из глаз…
В лагерь он вернулся только через два часа, к заходу солнца, обойдя местность с пауками пятикилометровым крюком.
Выслушав его сообщение, Гаспарян долго смотрел на пляшущие над костром языки пламени…
— Что ты об этом думаешь? — спросил он наконец Рузаева.
— Ничего, — ответил тот. — Когда я ловил пауков, у меня тоже несколько раз появлялась головная боль, хотя и не такая сильная, как у Ивана. Да и «неземные» пейзажи мне не снились, но чувствовал я себя скверно. Потом все прошло, и я забыл…
— Что ж ты молчал! Мимо таких ощущений нельзя проходить спокойно. Пауки отгоняют нас от своих владений, это очевидно. Но чем? Ты какую аппаратуру с собой брал?
— Звукозапись, — сказал Костров и стукнул себя по лбу. — Тьфу, совсем выбило из головы! Я же включил ЗЗУ на инфразвук. — Он встал, нырнул в темноту к палатке и через несколько минут вернулся с прибором.
— Удивляюсь, как я его не поломал, когда падал. Сейчас посмотрим беднягу.
Проверив настройку, он включил прибор на воспроизведение. Некоторое время из динамика доносилось только шуршание фона, потом раздался длинный вздох и долгое, постепенно затухающее, пульсирующее гудение.
— Частота? — встрепенулся Гаспарян.
— Восемь герц, — посмотрел на шкалу Костров. — Мощность десять децибел.
Гаспарян медленно встал с пня.
— Что?! Восемь герц?!
— Фликер! — хмыкнул Рузаев. — Инфразвук с частотой семь-восемь герц — это фликер. Будь частота равной трем герцам, а мощность в полтора раза больше, ты, Иван, уже не встал бы. Три герца — это биоритм смерти.
— Значит, восемь… — глухо повторил Гаспарян. — Однако это уже не игрушки… Твои галлюцинации тоже, вероятно, следствие излучения. Вот так паучки! Придется вызвать тревожную группу Центра, пока не случилось беды.
— Подождем Ивашуру, — сказал Костров и виновато посмотрел на руководителя группы. — Он же обещал приехать завтра?
— Обещал. — Гаспарян не заметил оговорки Ивана, выражавшей недоверие к нему как к руководителю. — Давайте ложиться спать, владыки мира. Отдых наш кончается. Утром перетащим лагерь подальше от болота, я видел паутины уже в деревне. И займемся систематизацией данных…
Они полюбовались мягким голубоватым сиянием над лесом, где пауки соткали свое «государство», и улеглись спать. Спали, однако, недолго. Ночью всех разбудил сильный грохот.
Они выскочили в трусах из палатки, спросонья не зная, за что хвататься и куда бежать. Но в темноте ничего не было видно, даже сияния над лесом. Только со стороны деревни доносился удаляющийся грохот, словно по лесу неслась дьявольская кавалерия, круша деревья и сшибая недругов с седел, да мелко вздрагивала земля. Вскоре грохот утих, в последний раз громыхнуло, и в лес вернулась первозданная тишина, сквозь которую послышалось нарастающее журчание воды.
Они стояли и всматривались во мрак, пока не продрогли.
— Сходим? — предложил Костров, хотя желания идти вслепую, в ночном мраке, неизвестно куда у него не было. Как и у остальных.
— Утром, — принял мудрое решение Гаспарян. — Ни черта мы сейчас не увидим, даже с фонарями. Залезайте обратно, не хватало, чтобы мы схватили простуду.
Рузаев без слов залез в спальный мешок и тут же, судя по дыханию, уснул. Костров долго прислушивался к вою ветра и задремал только через час. Гаспарян уснул последним. Он еще два раза вылезал из палатки с ружьем и смотрел на притихший лес, вслушивался в ночные шорохи, сняв на всякий случай ружье с предохранителя…
Глава 4
Утром стала известна причина ночного переполоха.
От просеки с пауками через лес, дорогу и деревню проходил громадный рваный ров! По пути он задел две крайних избы и разметал их на бревнышки, а дойдя до Пожны, остановился, и речка, изменив русло, теперь почти вся текла по этому рву в лес, к болоту.
Они молча стояли на метровом валу вывороченного дерна и разглядывали обмелевшую ниже по течению Пожну. По дну рва бежал уже посветлевший поток воды, направленный чьей-то волей к скоплению паутин.
— М-да, — сказал Гаспарян, теребя выбритый подбородок. Когда он умудрился побриться — никому ведомо не было. — Кто-нибудь может мне сказать, что это такое?
— След от сохи Никиты Кожемяки, — буркнул Рузаев. — Он со Змеем ночью землю делил…
— Канал, — произнес Костров, настроенный более прозаично, со вздохом трогая щетину на щеках. — Глубина метра два да ширина столько же… Пауки наши, оказывается, умеют строить каналы не хуже нас. Д-р-р-р — и готово! Только зачем им вода? Миша, паукам вообще вода нужна?
— В мизерных количествах. Насколько мне известно, необходимое количество жидкости пауки высасывают из своих жертв. Но чтобы целая река… Кстати, почему ты решил, что этот «канал» построили пауки?
— А кто еще?
— Вот что, — сказал Гаспарян. — Давай-ка определим точно, куда идет ров. Если вода течет к просеке, там скоро будет потоп. Тогда придется переносить лагерь еще выше по дороге.
— Переносить надо в любом случае. — Рузаев обвел взглядом лес, свежую двухметровую борозду, проделанную неизвестно кем и неизвестно зачем за одну минуту. — Вдруг паукам вздумается проложить еще один «канал»? Попади он по лагерю…
— Точно, — кивнул Костров, — костей не соберем!
Гаспарян поморщился и махнул рукой.
— Я же сказал, перенесем. Пошли.
— А завтрак? — спросил голодный Костров. — Может, лучше после завтрака?
— Успеем, перекусим консервами. Не отставайте.
Они потянулись гуськом друг за другом: впереди Гаспарян, потом Рузаев и Костров. Не успели пройти и полсотни шагов, как в лесу раздался треск, и на берег «канала» выскочил ошалелый пожилой дядя, одетый в заплатанные штаны времен Первой мировой войны, ветхую студенческую куртку с надписью «Алтай-88» и женскую соломенную шляпу с выцветшей розой на полях. В руках он держал просторную ивовую корзину, судя по его рыси — пустую. Заметив экспертов Центра, он круто затормозил.
— Доброе утро, — вежливо приветствовал его Гаспарян.
— Здорово! — сипло отозвался дядя, заросший мощным волосом чуть не до бровей. — Чего это вы тута..
— Мы ученые, не пугайтесь, изучаем пауков, а вы?
— Леший, — шепнул на ухо Кострову Рузаев.
— Грибник, — догадался тот. — Я уж думал, что сюда по грибы никто не ходит. Вы, наверное, напоролись на пауков?
— Тьфу! — сплюнул дядя, достал громадный клетчатый платок и вытер лоб и шею. — Я в этих местах, почитай, шестой десяток годков грибы собираю! Что ж это за дрянь тут деется?
— Вы же видели, пауки, — пожал плечами Рузаев. — Туда больше не ходите, опасное место. Где вы живете?
— В Жуковке, хата у меня там…
— Вернетесь, скажите соседям, чтобы сюда пока не ходили. Мол, запретная зона.
— Дак куды ж тогда за грибами?
— Лес велик, найдете еще места. А здесь… сами видите.
— Вижу. — Дядя немного успокоился, трубно высморкался и тут заметил ров. — А энто откудова?
— Оттудова, — кивнул в сторону болота Рузаев.
Дядя проследил за его взглядом, затем издал сиплый горловой звук и снова попер в лес, ворочаясь в зарослях, как дикий кабан.
Костров засмеялся.
— Натерпелся страху грибник, все грибы растерял!
— Страх — ладно, не было бы еще каких-нибудь сюрпризов вроде инфразвука, — сказал Гаспарян. — Места эти, видать, грибные, ждите еще гостей, особенно в выходные дни. Надо бы как-то обозначить зону, не дай Бог что случится!
— Чем обозначить? Не писать же объявления на деревьях…
— Не знаю, чем и как. Думайте.
Рузаев почесал в затылке.
— Одни мы не справимся. Охватить надо зону километра три в поперечнике, это по окружности километров десять.
Гаспарян молча зашагал вперед.
— Ладно, посмотрим по ходу дела, — сказал Костров, понимающе глядя в спину начальника группы.
Они снова направились вдоль созданного ручья в лес и вскоре пришли к мнению, что ров тянется точно к просеке, к центральному паутинному скоплению. Однако никаких следов затопления местности не обнаружилось, хотя ручей тек всю ночь и должен был уже разлиться по лесу.
— Странно, — пробормотал озабоченный Гаспарян. — Никакого котлована в районе просеки вроде бы нет. Куда же девается вода?
— В болото, — предположил Костров.
Рузаев промолчал.
Они стояли в удивительном сказочном лесу, затканном паутинами. Косые лучи утреннего солнца пронизывали его огненными стрелами, и паутины вспыхивали всеми цветами радуги, словно усыпанные драгоценными камнями. Свежая борозда разделяла лес надвое и придавала ему угрюмую материальность. Лишь один звук нарушал колдовскую тишину вокруг — едва слышное журчание воды.
Рузаев сфотографировал ров, исчезающий в туманной глубине леса, и они побрели назад, стараясь идти бесшумно, тихо, инстинктивно ожидая появления чего-то непонятного и грозного. В восемь часов утра позавтракали сухим пайком, сложили палатки, собираясь перебазировать лагерь подальше от рва и поближе к дороге, и услышали издалека в лесу крик. Не сговариваясь, бросились в заросли, причем практичный Рузаев успел захватить ружье.
— Везет же нам на крики! — констатировал он хладнокровно.
Это была девушка.
Она лежала навзничь у куста акации, отбросив в сторону кошелку с грибами. Правая ее рука касалась паутины, и прямо над ней сидел громадный, не круглый, а многогранный, неуловимо асимметричный черный паук, поводивший из стороны в сторону двумя передними парами лап.
Костров, бежавший первым, успел схватить ситуацию в одно мгновение, подивившись ее сходству с собственным случаем у просеки, и на бегу метнул в паука свой фотоаппарат. Паук исчез вместе с паутиной, повеяло странным сухим и горячим ветром. Иван подхватил девушку на руки и бегом направился назад, к лагерю.
— Фотоаппарат подбери, — крикнул он Рузаеву, отмахиваясь от его помощи.
Вместе с Гаспаряном он уложил потерпевшую на брезент, подсунув под голову свернутый спальный мешок, и брызнул ей на лицо водой. Ресницы девушки дрогнули, она открыла глаза. Ужас, мелькнувший в них, сменился радостью и недоумением.
— Вы кто? — спросила она, приподнялась и села, пряча ноги под себя.
Одета она была несколько легкомысленно для лесных прогулок: в небесного цвета кофточку поверх легкого сарафана, открывающего длинные, стройные ноги. Смуглая, тонкая в талии, с волной каштановых волос, перехваченных у шеи лентой, она показалась Кострову лесной феей, разве что бедновато одетой для сказки.
— Мы исследователи, — сказал Гаспарян, деликатно отводя глаза. — Не бойтесь, здесь вы в безопасности. Меня зовут Сурен, а это, — он оглянулся на Кострова, — ваш спаситель, Иван Костров, эксперт Центра по изучению быстропеременных явлений природы.
Костров церемонно поклонился, шаркнув ногой.
Девушка улыбнулась. Бледность с ее щек стала исчезать.
— Меня зовут Таисия, Тая… Пришла вот за грибами и… Кто это был?
— А кого вы видели?
— Сначала паутину, там их много, просто ужас! А потом паука. Он так смотрел!.. Я замахнулась на него корзиной, и… и мне стало плохо. Потом… появились вы.
Эксперты переглянулись.
— За грибами теперь сюда ходить нельзя. Вы здешняя?
— Вообще-то я живу в Днепропетровске, а сюда приехала в отпуск, мои тетки живут в Жуковке.
— Похоже, весь райцентр ходит сюда по грибы, — сказал Гаспарян Кострову… — Ну что стал? Объясни Таисии ситуацию, а я схожу к Михаилу, что-то долго он твой фотоаппарат разыскивает.
Гаспарян взял из груды снаряжения щуп и скрылся в кустах.
Костров помог девушке встать и вкратце рассказал историю их появления в Брянском лесу.
— До чего интересно! — воскликнула Тая, всплеснув руками. — Я ведь журналист по образованию, работаю корреспондентом в газете. Вот уж никак не ожидала найти здесь материал!