Корабль чужан приблизился, закрыл собой все переднее обзорное поле видеокамер шлюпа.
— Ведомым — особое внимание! — мысленно скомандовал Де мин. Снова оглянулся: — Что дальше?
— Ищи каверну с пульсацией электромагнитного поля, — сказал Грехов. — Там вход.
Демин посмотрел на Боянову, лицо которой то усиливало желтый блеск, становясь, золотым, то темнело — в зависимости от волн свечения, продолжавших бесшумный бег по сложному телу чужого космолета; хотя каждому из сидящих изображение передавалось от видеокамер напрямую к зрительным синапсам, инк дублировал передачу, превратив стену напротив в обзорный виом.
— Не комплексуйте, капитан, — сказала Боянова суше обычного. — Вы не один в таком положении.
— Извините, — пробормотал Демин.
— Пустое, — равнодушно отозвался Грехов. — Видите прямо угольное пятно? Это вход. Дальше, к сожалению, на шлюпе не пройти, придется идти в скафандрах.
— Внешнее наблюдение — обстановка?
— Два «динозавра» дрейфуют в пяти единицах от вас, — доложили наблюдатели, — еще один, похожий на раковину, идет за вами, остальные группируются в центре перегородки. Такое впечатление, что они совещаются.
— Ведомый-два, возьмите управление, мы идем внутрь. Ведомым три и четыре обеспечить прикрытие, особое внимание уделить «раковине».
— Выполняем.
— Пошли? — Демин открыл люк в камеру выхода из драккара, и лифтодесантный автомат по одному выбросил их наружу.
Вход внутрь чужанского исполина оказался достаточно широким, чтобы все четверо могли свободно войти в него одновременно. Однако Грехов сделал знак рукой и вошел первым. Внутри коридора вспыхнул свет его фонаря, высветил неровные, голубоватые, с рельефным фиолетовым узором, стены.
— Все в порядке, — раздался вызов проконсула. — Опасности нет. Предлагаю не задерживаться на осмотр второстепенных дета лей и обстановки, а сразу проследовать к главному отсеку.
— Я гляжу, вы свободно ориентируетесь в чужанских кораблях, — не удержалась Забава. — Уже путешествовали внутри этих монстров?
Проконсул не ответил.
Спустя несколько минут бешеного аллюра внутри многократно изломанного коридора, в котором царил вакуум, остановились перед глухим тупиком, стена которого казалась твердой и зыбкой одновременно.
— Обычное эм-поле, — буркнул Грехов, — смелее. — И первым шагнул в стену, породив дифракционную картину, похожую на бегущие по воде кольца от брошенного камня.
Демин вошел, вернее, влетел вторым и вынужден был остановиться, потому что за стеной силового поля ничего не было! Точнее, начинался колоссальный провал, в котором луч фонаря тонул, словно в бездне. Лишь неясные сероватые тени, выхваченные конусами света метрах в двухстах от людей, говорили, что разведчики находятся внутри какого-то помещения, а не вылетели из корабля в космос.
Грехов посторонился, уступая место Железовскому и Бояновой, достал из батареи спецснаряжения на поясе цилиндрик блейзера и выстрелил им из «универсала» вперед и вверх. Спустя несколько секунд под куполом гигантского цирка вспыхнул ослепительный клубок пламени, высветив громадную шарообразную кучу камней черного цвета с размерами от метра до трех десятков метров в попе речнике. Впрочем, это были не камни.
— Роиды! — прошептала Боянова. — Мертвые роиды! Демин понял это мгновением позже. Он, конечно, не встречался в своей жизни с живыми чужанами, но знал, как они выглядят. Живые чужане струились — если можно было применить этот тер мин к глыбам из похожего на камень материала, то есть постоянно, хотя и в небольших пределах, меняли форму. Их «кожа» топорщилась кристалликами и «дышала». Эти же роиды ничем, кроме цвета, не отличались от обломков скал. Некоторые из них были так глубоко черны, что становились практически невидимыми, поглощая свет как рассчитанное теоретиками абсолютно черное тело, создавая иллюзию черных дыр в пространстве.
— Сколько же их тут? — сказал со странной интонацией Железовский. — Целое кладбище!
— А в трюмах других кораблей? — спросил Демин.
— То же самое, — ответил Грехов.
— История повторяется. — Железовский в скафандре отплыл в сторону, углубился в полость. — Чужане повторяют ритуал, только в большем масштабе. Помните, они пытались запустить свой поврежденный транспорт с соотечественниками в канал БВ? Может быть, это и в самом деле ритуал погребения, так сказать, похороны по-чужански по высшему разряду.
Грехов хмыкнул.
— Вы все время пытаетесь наделить чужан человеческими качествами, психологией и моралью, хотя уже давно доказано — они не только не гуманоиды, они объекты с более чем странной структурой. Неужели никто из вас до сих пор не увидел никаких аналогий?
— Увидели, увидели, — проворчал комиссар. — Мне нравится ваша манера тыкать носом несведущих в истины, известные только вам. Вы хотите сказать, что чужане и чистильщики Тартара — родственники?
Демин, не сдержавшись, с шумом выдохнул: он был поражен. Боянова тоже была удивлена, хотя и в меньшей степени.
— Вы шутите, Габриэль?
— Ничуть, — раздался смешок проконсула. — Чужане и черные чистильщики Тартара действительно родственники, разве что первые проэволюционировали чуть раньше и размеры их на порядок-два меньше.
— Вот это новость! — сказал Демин, переводя дыхание. — То-то мне все время чудилось, будто я уже где-то встречался с роидами… Но ведь чистильщики — это локализованные гравитацией огромные области чужих пространств со своей жизнью в каждом, просто их масштабы несопоставимы с нашими, так? Выходит, внутри каждого роида тоже заключается иное пространство? А внутри мертвого?
— Внутри мертвого чужанина, — мертвые пространства, пустые, — задумчиво проговорила Боянова. — Ну и свинья ты, Аристарх! Знать такое и. не поделиться!..
— Я не знал до сегодняшнего дня, — не обиделся Железовский, — пока не увидел на Марсе мертвого роида и Савич не бросил в него камень. Догадывался, конечно, но не верил, уж очень разные масштабы деятельности и, главное, поведение. Чистильщики потому и названы чистильщиками, что контролируют экологию Тартара — в -их понятии, естественно, нападая на наши аппараты с Целью выдворения их за пределы атмосферы планеты, а чужане уже способны понять, что мы — не просто живая материя, но и материя созидающая, обладающая разумом, свободой воли. — «Роденовский мыслитель» выдохся и замолчал, он никогда прежде не произносил таких длинных речей, что говорило о его волнении.
— Но тогда вы, Габриэль… — начала Боянова.
— Согласен, — быстро ответил Грехов. — Хотя меня никто об этом почему-то не спрашивал.
Железовский издал низкое клокотание — он так смеялся. Усмехнулся невольно и Демин.
— А красивая была идея — насчет похорон. Однако зачем чужанам подбрасывать «сгоревшие куски шлака», если так можно выразиться, на пути Конструктора? Чего они добиваются?
— Идемте домой, оставаться здесь опасно, — вместо ответа предложил Грехов и первым устремился сквозь мерцавшую завесу в коридор, пронизывающий весь чужанский корабль по оси.
В экспедиционном зале спейсера «Перун» некуда было яблоку упасть, так он был набит, и Демин попытался было использовать власть и силу лозунга «Посторонним вход воспрещен», но смирился, расслышав короткую фразу комиссара-два: «Пусть их, это ненадолго».
Рядом с Бояновой стояла Анастасия Демидова, бледная, но спокойная. Грехов тоже был недалеко, но на нее не смотрел. Он и в тесном окружении умудрялся казаться одиноким и чужим, вер нее, отчужденным, отгородившись глухим мысленным барьером.
— Не знаю почему, но волнуюсь, — шепнула Боянова Анастасии. — Ты знала о том, что роиды — по сути, тартарианские чистильщики?
Настя кивнула.
— Ксенологи с хором скорбных молений хоронят свои теории, для них это открытие — чувствительный удар по самолюбию. Но зато до чего интересно!
Лицо Бояновой отразило мистический восторг, прозвучавший в ее голосе, и Настя, с долей недоверия прислушиваясь к своим ощущениям, — она почувствовала пси-волну Забавы, но не сразу поняла, — кивнула, соглашаясь.
— Сколько же непознанных и великих тайн ждет нас впереди! — Боянова будто разговаривала сама с собой. — И сколько их сокрыто в прошлом! У великого русского ученого двадцатого века Константина Циолковского есть такое высказывание: «Сзади нас тянется, бесконечность времен. Сколько было эпох, сколько случаев для образования разумных существ, непостижимых для нас!» В этих словах таятся исключительный смысл и притягательная сила, которым нет цены. Ведь, по сути, мы только, начали разгадывать сфинктуру Вселенной, как вне нас, так и внутри себя.
— Внимание! — раздался сверху, из-под купола зала, четкий голос. — Минута до столкновения.
Разговоры в зале стихли, все головы повернулись к главному обзорному виому, по центру которого светилась желтая тонкая вуаль чужанской перегородки. Чуть ниже обреза виома раскрылись черные колодцы оперативных объемов связи, изображения на которые передавались с видеокамер зондов, расположенных от снимаемого объекта на разных расстояниях.
Настя превратилась в слух, прижав руки к груди. Казалось, на ее лице жили только глаза, жадно впитывающие слабый свет далеких звезд. Боянова вдруг ощутила в молодой женщине яростную борьбу волнения, боли и надежды, и, подойдя к ней, обняла за плечи, пытаясь успокоить. А еще она услышала тихий пси-рефрен со стороны, словно заклинание: успокойся, упокойся, успокойся… Вероятно, это был пси-вызов Грехова.
Звезды в виоме, образовавшие волокна, слабые россыпи и «дымные» струи, вдруг исчезли, будто их задуло ветром, и тут же на месте ажурной перегородки чужанского «кладбища» вспыхнули тысячи пронзительных зеленых молний, вернее, совершенно прямых огненных копий, сложившихся в один колоссальный пучок. Эти «копья» прянули слева направо по полю виома, вытягиваясь в одно длиннейшее миллионнокилометровое «древко», и превратились в колонны бурлящего пламени, на глазах изменяющие цвет ее ярчайшего зеленого до желтого и багрового.
В оперативных виомах та же картина разбилась на фрагменты, причем ближайшие зонды с видеопередатчиками были разбиты уже через мгновение, держались лишь те, что находились на больших расстояниях. Но спустя несколько секунд и они перестали передавать изображения, один за другим окна виомов погасли, остался лишь обзорный виом спейсера, на который жадно смотрели десятки глаз.
— Флоту — императив «Кутузов»! — раздался по пси-связи приказ Железовского, означающий быстрое организованное отступление.
Однако судорога пространства, рожденная столкновением иксоида с «похоронным строем» чужанских кораблей, бежала быстрей и догнала земные корабли.
Волна искривления пробежала по залу спейсера, жутко сплющив предметы, кресла, интерьер, тела людей. Не помогли ни защита, ни скорость, ни переход на режим «кенгуру», и спасло экипаж и пассажиров спейсера только то, что он успел удалиться от этого страшного места на достаточно большое расстояние — около четырех миллионов километров.
Зал перестал корчиться, ломаться и плыть, дрожь ушла в стены, успокоился пол, виом перестал показывать «вселенский пожар», вернул изображению пространства бархатную черноту и глубину, но люди опомнились не сразу. Не потеряли сознание лишь единицы, самые закаленные и сильные: Железовский, Боянова, Баренц, Демин, незнакомый высокий негр в сером кокосе и Габриэль Грехов.
— Помощь нужна? — раздался из стены голос, командира спейсера. — Все живы?
— Они сейчас очнутся, — отозвался Грехов, наклоняясь над Настей. Взял ее на руки и посадил в кресло, которое уступил Демин. Потом посмотрел на негра.
— А вы здесь какими судьбами, бывший археонавт Нгуо Ранги?
— Хелло, — ответил негр певуче, морща лицо в улыбке, хотя глаза его с тремя зрачками в каждом оставались холодно спокойными и ждущими.
— Вы продолжаете играть в казаков-разбойников. Не надоело?
— Ситуация не изменилась.
— Ошибаетесь. К тому же в настоящий момент никакое изменение ситуации вам неподвластно. Как и нам, впрочем.
Негр сделал неопределенный жест рукой, и в то же мгновение два рубиновых лучика с плеч Грехова как бы обняли незнакомца, просверкнув в сантиметре от его лица справа, и слева. Негр замер, улыбка его погасла. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, потом проконсул качнул головой:
— Идите. Ваша беда в том, что знаю, кто вы, что делаете и зачем. И помните: мы — мирные люди до тех пор, пока к нам идут с миром, но кто придет с, мечом…
— Я понял, — сказал Нгуо Ранги, становясь бесстрастным. И исчез. Не в физическом смысле слова, конечно. Просто движения его были так быстры, что человеческих реакций не хватало на их фиксацию.
— Кто это был? — поинтересовалась, подходя ближе, Боянова: ее все еще тошнило, хотя она и сдерживалась.
Грехов посмотрел на нее, потом озабоченно — на Анастасию, погладил ее по руке — девушка приходила в себя, — и оглянулся на Железовского, неотрывно глядевшего на виом.
— Где он? — спросил комиссар глухо. Он все понял. Вместо ответа проконсул вызвал рубку:
— Дайте на обзорный дальновидение.
Изображение в виоме вздрогнуло, зеленовато-голубые световые нити, едва видимые в центре обзорного поля, стали увеличиваться, приближаться, словно спейсер резво устремился к ним в режиме двойного ускорения. «Нити» превратились в удивительные ажурные сгустки голубого и зеленого огня, напоминавшие живую, шевелящуюся мыльную пену: отдельные «мыльные пузыри» отрывались от нее, двигались некоторое время по замысловатым траекториям и рассыпались роями цветных искр. Создавалось впечатление, будто пространство в этом месте кипит на протяжении десятков миллионов километров.
— Что это? — спросила Боянова, забыв о визите К-мигранта. Люди в зале постепенно приходили в себя, задвигались, раздались первые голоса, неровные вздохи, восклицания, шорохи, слившиеся в легкий шумок.
— К-физика в наглядном изображении, — буркнул Грехов, не оборачиваясь. — Рождение и гибель всех предсказанных теорией Великого объединения {08}частиц и полей. С другой стороны — это борьба физик, нашей и «завселенской», столкновение абсолютно разных вакуумов с разными наборами физических констант. Я понятно изъясняюсь?
— Вполне, — отозвался очнувшийся Савич.
— Где Конструктор? — повторил вопрос Железовский. Грехов, снова ответил по-своему:
— Рубка, дайте запись столкновения, самую кульминацию, в замедленном темпе.
Черный провал виома с «пеной» затянулся на миг твердой белой эмалью холостого режима и снова превратился в громадное окно, только теперь на месте «пены» расцветал колоссальный протуберанец пламени, пронзенный множеством огненных зеленых струй-стрел. Медленно-медленно этот сгусток неистового огня просочился сквозь поток жалящих струй пламени, словно сдирая с себя лохмотья дымящейся материи, становясь чище и прозрачней, и наконец превратился в стремительное, мигающее с небывалой быстротой, меняющее форму, полупрозрачное тело — широкий конус, из дна которого сочились голубые, клейкие с виду, дымящиеся нити, отрывающиеся где-то в невообразимой дали очередями прозрачных «водяных капель»…
— Его Величество блудный Конструктор, — пробормотал Грехов с непередаваемой интонацией.
Боянова быстро взглянула на него, но ничего не смогла про читать на металлически твердом лице проконсула.
— Что нам делать, Габриэль? — спросила она тихо.
Грехов не отвечал с минуту, разглядывая уходящий вдаль, со стоящий из подвижных гранул, «призрак» Конструктора. Потом нехотя сказал:
— Что и раньше — ждать. Примите только совет: не подходите к нему близко… хотя бы первое время, и вообще, верните весь исследовательский флот на Землю, исследователям нечего делать возле Конструктора.
— Но проблема контакта должна решаться ксенопсихологами и контактерами, — возразил Сингх. — Ученые других дисциплин могут действительно возвращаться, но мы…
— Проблема контакта с Конструктором будет решаться не нами. — Грехов мельком посмотрел на Анастасию.
— Кем же? — требовательно спросила Боянова. — К-мигрантами?
— Нет, самим Конструктором. Вы, Забава, как-то сказали, что не любите дежурного оптимизма, так постарайтесь доказать свою точку зрения ксенологам ИВКа, они не готовы к диалогу с Конструктором… судя по их эмоциям. Извините, джентльмены, мне необходимо срочно убыть на Землю. — Проконсул направился к двери, дружески кивнул Демину.
— Постой, Эль, — раздался сзади голос, пришедшей в себя Анастасии. — Я с тобой.
Они вышли.
Боянова повернулась к комиссару.
— Аристарх, у меня чувство, что с нами сейчас говорил не Грехова, а сам Конструктор. — Она зябко передернула плечами. — Я боюсь их обоих!
Железовский наконец оторвался от виома, подошел и положил ей на плечо свою огромную руку.
Запределье
— Ведомым — особое внимание! — мысленно скомандовал Де мин. Снова оглянулся: — Что дальше?
— Ищи каверну с пульсацией электромагнитного поля, — сказал Грехов. — Там вход.
Демин посмотрел на Боянову, лицо которой то усиливало желтый блеск, становясь, золотым, то темнело — в зависимости от волн свечения, продолжавших бесшумный бег по сложному телу чужого космолета; хотя каждому из сидящих изображение передавалось от видеокамер напрямую к зрительным синапсам, инк дублировал передачу, превратив стену напротив в обзорный виом.
— Не комплексуйте, капитан, — сказала Боянова суше обычного. — Вы не один в таком положении.
— Извините, — пробормотал Демин.
— Пустое, — равнодушно отозвался Грехов. — Видите прямо угольное пятно? Это вход. Дальше, к сожалению, на шлюпе не пройти, придется идти в скафандрах.
— Внешнее наблюдение — обстановка?
— Два «динозавра» дрейфуют в пяти единицах от вас, — доложили наблюдатели, — еще один, похожий на раковину, идет за вами, остальные группируются в центре перегородки. Такое впечатление, что они совещаются.
— Ведомый-два, возьмите управление, мы идем внутрь. Ведомым три и четыре обеспечить прикрытие, особое внимание уделить «раковине».
— Выполняем.
— Пошли? — Демин открыл люк в камеру выхода из драккара, и лифтодесантный автомат по одному выбросил их наружу.
Вход внутрь чужанского исполина оказался достаточно широким, чтобы все четверо могли свободно войти в него одновременно. Однако Грехов сделал знак рукой и вошел первым. Внутри коридора вспыхнул свет его фонаря, высветил неровные, голубоватые, с рельефным фиолетовым узором, стены.
— Все в порядке, — раздался вызов проконсула. — Опасности нет. Предлагаю не задерживаться на осмотр второстепенных дета лей и обстановки, а сразу проследовать к главному отсеку.
— Я гляжу, вы свободно ориентируетесь в чужанских кораблях, — не удержалась Забава. — Уже путешествовали внутри этих монстров?
Проконсул не ответил.
Спустя несколько минут бешеного аллюра внутри многократно изломанного коридора, в котором царил вакуум, остановились перед глухим тупиком, стена которого казалась твердой и зыбкой одновременно.
— Обычное эм-поле, — буркнул Грехов, — смелее. — И первым шагнул в стену, породив дифракционную картину, похожую на бегущие по воде кольца от брошенного камня.
Демин вошел, вернее, влетел вторым и вынужден был остановиться, потому что за стеной силового поля ничего не было! Точнее, начинался колоссальный провал, в котором луч фонаря тонул, словно в бездне. Лишь неясные сероватые тени, выхваченные конусами света метрах в двухстах от людей, говорили, что разведчики находятся внутри какого-то помещения, а не вылетели из корабля в космос.
Грехов посторонился, уступая место Железовскому и Бояновой, достал из батареи спецснаряжения на поясе цилиндрик блейзера и выстрелил им из «универсала» вперед и вверх. Спустя несколько секунд под куполом гигантского цирка вспыхнул ослепительный клубок пламени, высветив громадную шарообразную кучу камней черного цвета с размерами от метра до трех десятков метров в попе речнике. Впрочем, это были не камни.
— Роиды! — прошептала Боянова. — Мертвые роиды! Демин понял это мгновением позже. Он, конечно, не встречался в своей жизни с живыми чужанами, но знал, как они выглядят. Живые чужане струились — если можно было применить этот тер мин к глыбам из похожего на камень материала, то есть постоянно, хотя и в небольших пределах, меняли форму. Их «кожа» топорщилась кристалликами и «дышала». Эти же роиды ничем, кроме цвета, не отличались от обломков скал. Некоторые из них были так глубоко черны, что становились практически невидимыми, поглощая свет как рассчитанное теоретиками абсолютно черное тело, создавая иллюзию черных дыр в пространстве.
— Сколько же их тут? — сказал со странной интонацией Железовский. — Целое кладбище!
— А в трюмах других кораблей? — спросил Демин.
— То же самое, — ответил Грехов.
— История повторяется. — Железовский в скафандре отплыл в сторону, углубился в полость. — Чужане повторяют ритуал, только в большем масштабе. Помните, они пытались запустить свой поврежденный транспорт с соотечественниками в канал БВ? Может быть, это и в самом деле ритуал погребения, так сказать, похороны по-чужански по высшему разряду.
Грехов хмыкнул.
— Вы все время пытаетесь наделить чужан человеческими качествами, психологией и моралью, хотя уже давно доказано — они не только не гуманоиды, они объекты с более чем странной структурой. Неужели никто из вас до сих пор не увидел никаких аналогий?
— Увидели, увидели, — проворчал комиссар. — Мне нравится ваша манера тыкать носом несведущих в истины, известные только вам. Вы хотите сказать, что чужане и чистильщики Тартара — родственники?
Демин, не сдержавшись, с шумом выдохнул: он был поражен. Боянова тоже была удивлена, хотя и в меньшей степени.
— Вы шутите, Габриэль?
— Ничуть, — раздался смешок проконсула. — Чужане и черные чистильщики Тартара действительно родственники, разве что первые проэволюционировали чуть раньше и размеры их на порядок-два меньше.
— Вот это новость! — сказал Демин, переводя дыхание. — То-то мне все время чудилось, будто я уже где-то встречался с роидами… Но ведь чистильщики — это локализованные гравитацией огромные области чужих пространств со своей жизнью в каждом, просто их масштабы несопоставимы с нашими, так? Выходит, внутри каждого роида тоже заключается иное пространство? А внутри мертвого?
— Внутри мертвого чужанина, — мертвые пространства, пустые, — задумчиво проговорила Боянова. — Ну и свинья ты, Аристарх! Знать такое и. не поделиться!..
— Я не знал до сегодняшнего дня, — не обиделся Железовский, — пока не увидел на Марсе мертвого роида и Савич не бросил в него камень. Догадывался, конечно, но не верил, уж очень разные масштабы деятельности и, главное, поведение. Чистильщики потому и названы чистильщиками, что контролируют экологию Тартара — в -их понятии, естественно, нападая на наши аппараты с Целью выдворения их за пределы атмосферы планеты, а чужане уже способны понять, что мы — не просто живая материя, но и материя созидающая, обладающая разумом, свободой воли. — «Роденовский мыслитель» выдохся и замолчал, он никогда прежде не произносил таких длинных речей, что говорило о его волнении.
— Но тогда вы, Габриэль… — начала Боянова.
— Согласен, — быстро ответил Грехов. — Хотя меня никто об этом почему-то не спрашивал.
Железовский издал низкое клокотание — он так смеялся. Усмехнулся невольно и Демин.
— А красивая была идея — насчет похорон. Однако зачем чужанам подбрасывать «сгоревшие куски шлака», если так можно выразиться, на пути Конструктора? Чего они добиваются?
— Идемте домой, оставаться здесь опасно, — вместо ответа предложил Грехов и первым устремился сквозь мерцавшую завесу в коридор, пронизывающий весь чужанский корабль по оси.
* * *
Столкновение иксоида с перегородкой, смонтированной чужанами из целых с виду космических кораблей с мертвыми роидами внутри, наблюдал весь флот землян, идущий кильватерной колон ной рядом с иксоидом в трехстах миллионах километров от него.В экспедиционном зале спейсера «Перун» некуда было яблоку упасть, так он был набит, и Демин попытался было использовать власть и силу лозунга «Посторонним вход воспрещен», но смирился, расслышав короткую фразу комиссара-два: «Пусть их, это ненадолго».
Рядом с Бояновой стояла Анастасия Демидова, бледная, но спокойная. Грехов тоже был недалеко, но на нее не смотрел. Он и в тесном окружении умудрялся казаться одиноким и чужим, вер нее, отчужденным, отгородившись глухим мысленным барьером.
— Не знаю почему, но волнуюсь, — шепнула Боянова Анастасии. — Ты знала о том, что роиды — по сути, тартарианские чистильщики?
Настя кивнула.
— Ксенологи с хором скорбных молений хоронят свои теории, для них это открытие — чувствительный удар по самолюбию. Но зато до чего интересно!
Лицо Бояновой отразило мистический восторг, прозвучавший в ее голосе, и Настя, с долей недоверия прислушиваясь к своим ощущениям, — она почувствовала пси-волну Забавы, но не сразу поняла, — кивнула, соглашаясь.
— Сколько же непознанных и великих тайн ждет нас впереди! — Боянова будто разговаривала сама с собой. — И сколько их сокрыто в прошлом! У великого русского ученого двадцатого века Константина Циолковского есть такое высказывание: «Сзади нас тянется, бесконечность времен. Сколько было эпох, сколько случаев для образования разумных существ, непостижимых для нас!» В этих словах таятся исключительный смысл и притягательная сила, которым нет цены. Ведь, по сути, мы только, начали разгадывать сфинктуру Вселенной, как вне нас, так и внутри себя.
— Внимание! — раздался сверху, из-под купола зала, четкий голос. — Минута до столкновения.
Разговоры в зале стихли, все головы повернулись к главному обзорному виому, по центру которого светилась желтая тонкая вуаль чужанской перегородки. Чуть ниже обреза виома раскрылись черные колодцы оперативных объемов связи, изображения на которые передавались с видеокамер зондов, расположенных от снимаемого объекта на разных расстояниях.
Настя превратилась в слух, прижав руки к груди. Казалось, на ее лице жили только глаза, жадно впитывающие слабый свет далеких звезд. Боянова вдруг ощутила в молодой женщине яростную борьбу волнения, боли и надежды, и, подойдя к ней, обняла за плечи, пытаясь успокоить. А еще она услышала тихий пси-рефрен со стороны, словно заклинание: успокойся, упокойся, успокойся… Вероятно, это был пси-вызов Грехова.
Звезды в виоме, образовавшие волокна, слабые россыпи и «дымные» струи, вдруг исчезли, будто их задуло ветром, и тут же на месте ажурной перегородки чужанского «кладбища» вспыхнули тысячи пронзительных зеленых молний, вернее, совершенно прямых огненных копий, сложившихся в один колоссальный пучок. Эти «копья» прянули слева направо по полю виома, вытягиваясь в одно длиннейшее миллионнокилометровое «древко», и превратились в колонны бурлящего пламени, на глазах изменяющие цвет ее ярчайшего зеленого до желтого и багрового.
В оперативных виомах та же картина разбилась на фрагменты, причем ближайшие зонды с видеопередатчиками были разбиты уже через мгновение, держались лишь те, что находились на больших расстояниях. Но спустя несколько секунд и они перестали передавать изображения, один за другим окна виомов погасли, остался лишь обзорный виом спейсера, на который жадно смотрели десятки глаз.
— Флоту — императив «Кутузов»! — раздался по пси-связи приказ Железовского, означающий быстрое организованное отступление.
Однако судорога пространства, рожденная столкновением иксоида с «похоронным строем» чужанских кораблей, бежала быстрей и догнала земные корабли.
Волна искривления пробежала по залу спейсера, жутко сплющив предметы, кресла, интерьер, тела людей. Не помогли ни защита, ни скорость, ни переход на режим «кенгуру», и спасло экипаж и пассажиров спейсера только то, что он успел удалиться от этого страшного места на достаточно большое расстояние — около четырех миллионов километров.
Зал перестал корчиться, ломаться и плыть, дрожь ушла в стены, успокоился пол, виом перестал показывать «вселенский пожар», вернул изображению пространства бархатную черноту и глубину, но люди опомнились не сразу. Не потеряли сознание лишь единицы, самые закаленные и сильные: Железовский, Боянова, Баренц, Демин, незнакомый высокий негр в сером кокосе и Габриэль Грехов.
— Помощь нужна? — раздался из стены голос, командира спейсера. — Все живы?
— Они сейчас очнутся, — отозвался Грехов, наклоняясь над Настей. Взял ее на руки и посадил в кресло, которое уступил Демин. Потом посмотрел на негра.
— А вы здесь какими судьбами, бывший археонавт Нгуо Ранги?
— Хелло, — ответил негр певуче, морща лицо в улыбке, хотя глаза его с тремя зрачками в каждом оставались холодно спокойными и ждущими.
— Вы продолжаете играть в казаков-разбойников. Не надоело?
— Ситуация не изменилась.
— Ошибаетесь. К тому же в настоящий момент никакое изменение ситуации вам неподвластно. Как и нам, впрочем.
Негр сделал неопределенный жест рукой, и в то же мгновение два рубиновых лучика с плеч Грехова как бы обняли незнакомца, просверкнув в сантиметре от его лица справа, и слева. Негр замер, улыбка его погасла. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, потом проконсул качнул головой:
— Идите. Ваша беда в том, что знаю, кто вы, что делаете и зачем. И помните: мы — мирные люди до тех пор, пока к нам идут с миром, но кто придет с, мечом…
— Я понял, — сказал Нгуо Ранги, становясь бесстрастным. И исчез. Не в физическом смысле слова, конечно. Просто движения его были так быстры, что человеческих реакций не хватало на их фиксацию.
— Кто это был? — поинтересовалась, подходя ближе, Боянова: ее все еще тошнило, хотя она и сдерживалась.
Грехов посмотрел на нее, потом озабоченно — на Анастасию, погладил ее по руке — девушка приходила в себя, — и оглянулся на Железовского, неотрывно глядевшего на виом.
— Где он? — спросил комиссар глухо. Он все понял. Вместо ответа проконсул вызвал рубку:
— Дайте на обзорный дальновидение.
Изображение в виоме вздрогнуло, зеленовато-голубые световые нити, едва видимые в центре обзорного поля, стали увеличиваться, приближаться, словно спейсер резво устремился к ним в режиме двойного ускорения. «Нити» превратились в удивительные ажурные сгустки голубого и зеленого огня, напоминавшие живую, шевелящуюся мыльную пену: отдельные «мыльные пузыри» отрывались от нее, двигались некоторое время по замысловатым траекториям и рассыпались роями цветных искр. Создавалось впечатление, будто пространство в этом месте кипит на протяжении десятков миллионов километров.
— Что это? — спросила Боянова, забыв о визите К-мигранта. Люди в зале постепенно приходили в себя, задвигались, раздались первые голоса, неровные вздохи, восклицания, шорохи, слившиеся в легкий шумок.
— К-физика в наглядном изображении, — буркнул Грехов, не оборачиваясь. — Рождение и гибель всех предсказанных теорией Великого объединения {08}частиц и полей. С другой стороны — это борьба физик, нашей и «завселенской», столкновение абсолютно разных вакуумов с разными наборами физических констант. Я понятно изъясняюсь?
— Вполне, — отозвался очнувшийся Савич.
— Где Конструктор? — повторил вопрос Железовский. Грехов, снова ответил по-своему:
— Рубка, дайте запись столкновения, самую кульминацию, в замедленном темпе.
Черный провал виома с «пеной» затянулся на миг твердой белой эмалью холостого режима и снова превратился в громадное окно, только теперь на месте «пены» расцветал колоссальный протуберанец пламени, пронзенный множеством огненных зеленых струй-стрел. Медленно-медленно этот сгусток неистового огня просочился сквозь поток жалящих струй пламени, словно сдирая с себя лохмотья дымящейся материи, становясь чище и прозрачней, и наконец превратился в стремительное, мигающее с небывалой быстротой, меняющее форму, полупрозрачное тело — широкий конус, из дна которого сочились голубые, клейкие с виду, дымящиеся нити, отрывающиеся где-то в невообразимой дали очередями прозрачных «водяных капель»…
— Его Величество блудный Конструктор, — пробормотал Грехов с непередаваемой интонацией.
Боянова быстро взглянула на него, но ничего не смогла про читать на металлически твердом лице проконсула.
— Что нам делать, Габриэль? — спросила она тихо.
Грехов не отвечал с минуту, разглядывая уходящий вдаль, со стоящий из подвижных гранул, «призрак» Конструктора. Потом нехотя сказал:
— Что и раньше — ждать. Примите только совет: не подходите к нему близко… хотя бы первое время, и вообще, верните весь исследовательский флот на Землю, исследователям нечего делать возле Конструктора.
— Но проблема контакта должна решаться ксенопсихологами и контактерами, — возразил Сингх. — Ученые других дисциплин могут действительно возвращаться, но мы…
— Проблема контакта с Конструктором будет решаться не нами. — Грехов мельком посмотрел на Анастасию.
— Кем же? — требовательно спросила Боянова. — К-мигрантами?
— Нет, самим Конструктором. Вы, Забава, как-то сказали, что не любите дежурного оптимизма, так постарайтесь доказать свою точку зрения ксенологам ИВКа, они не готовы к диалогу с Конструктором… судя по их эмоциям. Извините, джентльмены, мне необходимо срочно убыть на Землю. — Проконсул направился к двери, дружески кивнул Демину.
— Постой, Эль, — раздался сзади голос, пришедшей в себя Анастасии. — Я с тобой.
Они вышли.
Боянова повернулась к комиссару.
— Аристарх, у меня чувство, что с нами сейчас говорил не Грехова, а сам Конструктор. — Она зябко передернула плечами. — Я боюсь их обоих!
Железовский наконец оторвался от виома, подошел и положил ей на плечо свою огромную руку.
Запределье
Он лежал лицом вниз, раскинув руки и ноги, на чем-то твердом, напоминающем утоптанную землю с россыпью мелких и острых камней, впивающихся в тело. Сил не было, как и желания дышать и думать. Судя по ощущениям: волны боли прокатывались по коже, вскипали прибоем у островков наиболее чувствительных нервных узлов, — все тело было изранено, обожжено, проткнуто насквозь шипами и колючками неведомых растений. Иногда наплывали странные, дикие, ни с чем не сравнимые ощущения: то начинало казаться, что у него не две руки и две ноги, а гораздо больше, то голова исчезала, «проваливалась» в тело, растворялась в нем, то кожа обрастала тысячами ушей, способных услышать рост травы… Но все перебивала боль, непрерывная, кусающая, жалящая, дурманящая, следствие каких-то ужасных событий, забытых живущей отдельно головой.
Шевелиться не хотелось. Однажды он попробовал поднять голову, разглядел нечто вроде склона холма, полускрытого багровой пеленой дыма, и получил колоссальный удар по сознанию: показалось — тело пронзило током от макушки до кончиков пальцев на ногах! Он закричал, не слыша голоса, извиваясь, как раздавленный червяк, и потерял сознание, а очнувшись, дал зарок не шевелиться, что бы ни случилось.
Кто-то внутри него произнес:
Ленивые мысли обрывались, мешали друг другу и копошились в болоте успокоения: черт с ним, полежу, так хоть меньше болит… интересно, кто сейчас говорил про бездну? Он что — не видит, в каком я положении?.. Неужели никто не видит, что я здесь лежу?..
И снова рядом, тихо, но четко кто-то произнес.
— Очнись, опер, пока совсем не рехнулся…
— Кто говорит? — вяло поинтересовался Ратибор. Голову про низала острая свежесть, пахнуло холодом и озоном, он снова увидел перед глазами красный транспарант: «Тревога АА», — но не удержался на краю сознания и скатился в пропасть видений, призрачных ощущений и боли…
Еще дважды он пытался бороться за самостоятельность и свободу, испытывая чудовищные боли и муки, и наконец преодолел барьер внешнего воздействия, с которым яростно боролся на уровне эмоций и подсознания. Он находился в кокон-кресле «голема», подключенный к системе аварийной реанимации: в венах обеих рук иглы питания и гемообмена, на груди — «корсаж» водителя сердечного ритма, на голове — шлем максимальной пси-защиты.
Жив, подумал Ратибор почти с испугом, но ситуация дошла до реанимации, как говаривал Аристарх… Ничего не помню! Уда лось или нет? Где я, черт побери? «Проводник, — мысленно позвал он, испытывая приступ слабости, вспомнил имя координатора «голема» и поправился. — Дар, высвети информацию и дай внешний обзор».
— Слава богу, ожил! — отозвался инк. — Здесь не слишком уютно и повышен пси-фон, чувствуешь?
Ратибор только теперь, ощутил неприятную давящую тяжесть в голове и покалывание в глазных яблоках — результат воздействия мощного пси-поля.
— Где — здесь?
— Не знаю, — честно сознался координатор. — Попробуй разобраться сам. Даю обзор.
В глаза Ратибора хлынул призрачный свет, мелькнули более темные полосы, потом более светлые, длинным серпантином закружились вокруг светящиеся кометы, искры, шлейфы дыма…
«Голем» вращается! — сообразил Ратибор. — Вернее, кувыркается в воздухе… или в вакууме?»
— Стабилизация по трем осям! — приказал он координатору. — Локацию в длинноволновом диапазоне, выдачу параметров среды.
Верчение цветных струй и полос вокруг замедлилось, полосатый хаос распался на бесформенные пятна, мигающие огни, клубы и полотнища дыма, странные скрюченные тени, двигающиеся в дыму. Изредка сквозь дым пробивались зеленые зарницы, и весь пейзаж передергивался, будто его сводила судорога. В такие моменты в гондоле «голема» раздавался гудок и перед глазами пилота вспыхивало слово «Радиация» и цифры — ее уровень внутри аппарата.
Локация в длинноволновом диапазоне ничего не дала: радио волны вязли словно в дыму и не возвращались, поглощаемые средой. Высокочастотные волны оконтурили в дыму какие-то зализанные, Округлые предметы, медленно перетекающие друг в друга, за которыми на пределе видимости проступили твердые, ребристые и бугристые стены, перемежающиеся с нишами, пещерами и бездонными провалами.
— Миражи, — изрек координатор. — Я не в состоянии правильно оценить поступающую информацию. Все, что мы видим, на самом деле — фантомы, отражение и преломление внешних воздействий в наших органах чувств. Ложное видение.
— Отстроиться можешь?
— Пока не удается, слишком высок радиационный и пси-фон, плюс мощное акустическое поле, сбивающее точную наводку датчиков. Хочешь послушать, что деется вокруг нас?
В уши Ратибора хлынула какофония звуков — от мяукания кошек до взрывов и визга пил, выдержать этот грохот не смог бы ни какой, даже специально тренированный человек. Координатор убавил громкость до бесцветного шипения, и Ратибор невольно про бормотал:
— Белый шум… это был шум, Дар, просто исключительно большой мощности.
— Около трехсот децибел, далеко за болевым порогом, хорошо, что «голем» рассчитан на подобные воздействия.
Ратибор помолчал, впитывая порции данных, вводимых ему координатором.
Среда, в которой висел «голем», оказалась гелием с примесями инертных газов и паров металлов от железа до осмия, и была она пронизана целым «пакетом» смертельных для человека излучений. Инк «голема» сумел разобраться лишь с тремя их типами: гамма-радиацией, нейтринным потоком и протонными пучками высоких энергий, остальное излучение Дар мог оценить только качественно, по реакции универсальных регистраторов. Не ответил он и на вопрос пилота, где находится «голем».
— Во всяком случае не в открытом космосе, — заявил он не без юмора. — Это может быть и поверхность неизвестной планеты, куда нас закинул чужанский «перевертыш», и ее недра, или ядро формирующейся звездной системы.
— Или внутренности Конструктора. Я склонен полагать, что роиды хорошо просчитали путь своего посла и теперь мы где-то в недрах Конструктора. Единственное, что меня тревожит, это отсутствие самого роида. И К-мигранта. Запускали-то нас вместе.
Накатила вдруг волна слабости, в глазах замерцала льдистая зелень, руки и ноги стали ватными, тошнота подступила к горлу, сознание померкло… ненадолго. Дар реагировал мгновенно, вводя стимулятор и питание.
Голова прояснилась, хотя тошнота осталась.
— Давай поищем, — сказал Ратибор, обливаясь потом; и тут же по коже спины, груди, подмышками щекотно пробежали пальцы медкомплекса, стирая пот.
Координатор направил «голем» вверх — если можно было на звать верхом пространство над вершиной аппарата, и словно прорвал невидимую пленку, скрывавшую до этого от человека иные пейзажи, — «голем» вырвался в солнечный день на Земле! Впрочем, не на Земле, как понял ошеломленный Ратибор, вглядевшись в пред ставший перед глазами пейзаж, освещенный так, словно светился сам воздух.
Холмистая равнина, поросшая ковром густых трав и Цветов, уходила во все стороны в бесконечность, а не до линии горизонта, как на Земле, и точно такая же равнина простиралась над головой, словно отражение в полупрозрачном зеркальном слое. Но этого было мало: справа и слева, достаточно далеко от «голема», если верить ощущениям и датчикам машины (около тысячи километров, под сказал Дар), угадывались вертикальные эфемерные стены с горными и другими ландшафтами, которые иногда становились реальными, четко и ясно видимыми. Этот мир напоминал геометрическую фигуру из, по крайней мере, шести пересекающихся под прямыми углами плоскостей, каждая со своим пейзажем и особенностями рельефа, но пять из них были эфемерными, призрачными, как ми ражи, и лишь одна не давала повода к сомнениям относительно своей; реальности.
Шевелиться не хотелось. Однажды он попробовал поднять голову, разглядел нечто вроде склона холма, полускрытого багровой пеленой дыма, и получил колоссальный удар по сознанию: показалось — тело пронзило током от макушки до кончиков пальцев на ногах! Он закричал, не слыша голоса, извиваясь, как раздавленный червяк, и потерял сознание, а очнувшись, дал зарок не шевелиться, что бы ни случилось.
Кто-то внутри него произнес:
Ратибор напрягся и на мгновение выполз из скорлупы внушенного кем-то или чем-то образа «раненого на холме», сумев понять, что находится в гондоле «голема», укутанный в слой компенсационной физиопены, однако тут же последовал беззвучный, но тяжелый и болезненный удар по голове (пси-импульс!), и снова вернулось ощущение, будто он лежит, изувеченный, на склоне каменистого холма…
Подыми меня из глубин
бездны вечного униженья,
чтобы я,
как спасенный тобою пророк,
жизнью новою жил. {09}
Ленивые мысли обрывались, мешали друг другу и копошились в болоте успокоения: черт с ним, полежу, так хоть меньше болит… интересно, кто сейчас говорил про бездну? Он что — не видит, в каком я положении?.. Неужели никто не видит, что я здесь лежу?..
И снова рядом, тихо, но четко кто-то произнес.
— Очнись, опер, пока совсем не рехнулся…
— Кто говорит? — вяло поинтересовался Ратибор. Голову про низала острая свежесть, пахнуло холодом и озоном, он снова увидел перед глазами красный транспарант: «Тревога АА», — но не удержался на краю сознания и скатился в пропасть видений, призрачных ощущений и боли…
Еще дважды он пытался бороться за самостоятельность и свободу, испытывая чудовищные боли и муки, и наконец преодолел барьер внешнего воздействия, с которым яростно боролся на уровне эмоций и подсознания. Он находился в кокон-кресле «голема», подключенный к системе аварийной реанимации: в венах обеих рук иглы питания и гемообмена, на груди — «корсаж» водителя сердечного ритма, на голове — шлем максимальной пси-защиты.
Жив, подумал Ратибор почти с испугом, но ситуация дошла до реанимации, как говаривал Аристарх… Ничего не помню! Уда лось или нет? Где я, черт побери? «Проводник, — мысленно позвал он, испытывая приступ слабости, вспомнил имя координатора «голема» и поправился. — Дар, высвети информацию и дай внешний обзор».
— Слава богу, ожил! — отозвался инк. — Здесь не слишком уютно и повышен пси-фон, чувствуешь?
Ратибор только теперь, ощутил неприятную давящую тяжесть в голове и покалывание в глазных яблоках — результат воздействия мощного пси-поля.
— Где — здесь?
— Не знаю, — честно сознался координатор. — Попробуй разобраться сам. Даю обзор.
В глаза Ратибора хлынул призрачный свет, мелькнули более темные полосы, потом более светлые, длинным серпантином закружились вокруг светящиеся кометы, искры, шлейфы дыма…
«Голем» вращается! — сообразил Ратибор. — Вернее, кувыркается в воздухе… или в вакууме?»
— Стабилизация по трем осям! — приказал он координатору. — Локацию в длинноволновом диапазоне, выдачу параметров среды.
Верчение цветных струй и полос вокруг замедлилось, полосатый хаос распался на бесформенные пятна, мигающие огни, клубы и полотнища дыма, странные скрюченные тени, двигающиеся в дыму. Изредка сквозь дым пробивались зеленые зарницы, и весь пейзаж передергивался, будто его сводила судорога. В такие моменты в гондоле «голема» раздавался гудок и перед глазами пилота вспыхивало слово «Радиация» и цифры — ее уровень внутри аппарата.
Локация в длинноволновом диапазоне ничего не дала: радио волны вязли словно в дыму и не возвращались, поглощаемые средой. Высокочастотные волны оконтурили в дыму какие-то зализанные, Округлые предметы, медленно перетекающие друг в друга, за которыми на пределе видимости проступили твердые, ребристые и бугристые стены, перемежающиеся с нишами, пещерами и бездонными провалами.
— Миражи, — изрек координатор. — Я не в состоянии правильно оценить поступающую информацию. Все, что мы видим, на самом деле — фантомы, отражение и преломление внешних воздействий в наших органах чувств. Ложное видение.
— Отстроиться можешь?
— Пока не удается, слишком высок радиационный и пси-фон, плюс мощное акустическое поле, сбивающее точную наводку датчиков. Хочешь послушать, что деется вокруг нас?
В уши Ратибора хлынула какофония звуков — от мяукания кошек до взрывов и визга пил, выдержать этот грохот не смог бы ни какой, даже специально тренированный человек. Координатор убавил громкость до бесцветного шипения, и Ратибор невольно про бормотал:
— Белый шум… это был шум, Дар, просто исключительно большой мощности.
— Около трехсот децибел, далеко за болевым порогом, хорошо, что «голем» рассчитан на подобные воздействия.
Ратибор помолчал, впитывая порции данных, вводимых ему координатором.
Среда, в которой висел «голем», оказалась гелием с примесями инертных газов и паров металлов от железа до осмия, и была она пронизана целым «пакетом» смертельных для человека излучений. Инк «голема» сумел разобраться лишь с тремя их типами: гамма-радиацией, нейтринным потоком и протонными пучками высоких энергий, остальное излучение Дар мог оценить только качественно, по реакции универсальных регистраторов. Не ответил он и на вопрос пилота, где находится «голем».
— Во всяком случае не в открытом космосе, — заявил он не без юмора. — Это может быть и поверхность неизвестной планеты, куда нас закинул чужанский «перевертыш», и ее недра, или ядро формирующейся звездной системы.
— Или внутренности Конструктора. Я склонен полагать, что роиды хорошо просчитали путь своего посла и теперь мы где-то в недрах Конструктора. Единственное, что меня тревожит, это отсутствие самого роида. И К-мигранта. Запускали-то нас вместе.
Накатила вдруг волна слабости, в глазах замерцала льдистая зелень, руки и ноги стали ватными, тошнота подступила к горлу, сознание померкло… ненадолго. Дар реагировал мгновенно, вводя стимулятор и питание.
Голова прояснилась, хотя тошнота осталась.
— Давай поищем, — сказал Ратибор, обливаясь потом; и тут же по коже спины, груди, подмышками щекотно пробежали пальцы медкомплекса, стирая пот.
Координатор направил «голем» вверх — если можно было на звать верхом пространство над вершиной аппарата, и словно прорвал невидимую пленку, скрывавшую до этого от человека иные пейзажи, — «голем» вырвался в солнечный день на Земле! Впрочем, не на Земле, как понял ошеломленный Ратибор, вглядевшись в пред ставший перед глазами пейзаж, освещенный так, словно светился сам воздух.
Холмистая равнина, поросшая ковром густых трав и Цветов, уходила во все стороны в бесконечность, а не до линии горизонта, как на Земле, и точно такая же равнина простиралась над головой, словно отражение в полупрозрачном зеркальном слое. Но этого было мало: справа и слева, достаточно далеко от «голема», если верить ощущениям и датчикам машины (около тысячи километров, под сказал Дар), угадывались вертикальные эфемерные стены с горными и другими ландшафтами, которые иногда становились реальными, четко и ясно видимыми. Этот мир напоминал геометрическую фигуру из, по крайней мере, шести пересекающихся под прямыми углами плоскостей, каждая со своим пейзажем и особенностями рельефа, но пять из них были эфемерными, призрачными, как ми ражи, и лишь одна не давала повода к сомнениям относительно своей; реальности.