Страница:
– Отпустите его, – сказал Антон мрачно. – И валите отсюда, пока я милицию не вызвал.
Бандиты переглянулись.
– Сам вали, сявка! – буркнул коричневый. – Вякнешь мусорам – на перо наденем. – Он показал нож.
Черт с ними, не связывайся, пискнул внутренний голос.
Антон посмотрел на шевелящегося на ступеньках Ивана Амвросиевича, шагнул на ступеньку выше.
Грабители подобрались. Тот, что был в маске, тоже достал нож, одной рукой пошарил у лежащего Ивана Амвросиевича в карманах пиджака, вытащил тощий бумажник.
– Положи на место! – нехорошим голосом проговорил Антон.
– Смотри-ка, он еще права качает, гусь об…ный! – удивился клетчатый. – А ну, пошмонай его, Вован!
Коричневый шагнул навстречу Антону, умело держа нож обратным хватом, полосонул им перед собой.
– Замри, паскуда, порежу!
Антон молча ударил его носком кроссовки по голени, перехватил руку с ножом, вывернул и нанес рубящий удар ребром ладони по толстой шее согнувшегося бандита. Тот с приглушенным воплем загремел вниз по лестнице, врезался головой в стену и затих.
– Ах ты, курва вонючая! – изумился парень в маске. – Да я ж тебя щас замочу в натуре!
Он бросился с ножом на Антона, споткнулся о подставленную ногу, охнул и тоже улетел вниз, с грохотом ударился плечом и лицом о перила лестницы, упал на своего подельника.
Антон озабоченно посмотрел на распоротую полу джинсовой куртки, покачал головой; бандит успел-таки зацепить его ножом. Пробормотал вслух:
– Квалификацию теряешь, инструктор.
Иван Амвросиевич зашевелился, попытался сесть. У него наливалась синевой припухлость под глазом и был разбит нос.
Антон подошел, помог соседу подняться, подставил плечо:
– Пойдемте, Иван Амвросиевич, я помогу вам дойти.
– Кто это был? – насморочным голосом прошепелявил сосед, с трудом ковыляя по ступенькам. – Я же никого не трогал…
– Грабители, – ответил Антон. – Хорошо, что я подоспел вовремя.
– Деньги… – Сосед попытался нащупать в кармане кошелек, охнул. – Вот зараза, грудь болит! Ребро, что ли, сломали…
– Ничего, до свадьбы заживет, «Скорую» в крайнем случае вызовите. А деньги ваши целы.
Антон довел Ивана Амвросиевича до квартиры и, не дожидаясь, пока домочадцы соседа откроют дверь, поднялся к себе на пятый этаж. Хмель прошел, нейтрализованный вспышкой давно забытого боевого режима. Захотелось выпить. Поколебавшись немного, Антон сел в спальне на кровать и принялся чинить куртку, порезанную ножом бандита. Мелькнула мысль вызвать милицию, но ушла, не найдя сочувствия у внутреннего голоса.
Антон повесил починенную безрукавку на стул, побродил по комнате, не зная, чем себя занять, ткнулся было к соседу, но Петро Дмитрича еще не было, хотя часы показывали десять вечера. Тогда он решительно вытащил из комода бутылку с остатками самогона, допил, закусил половинкой лимона и лег спать. А через полчаса его разбудил сильный рывок за плечо, он скатился с кровати, разлепил глаза и увидел над собой нависшую фигуру в камуфляж-комбинезоне, в шлеме и маске, с автоматом в руках.
«Бандиты вернулись?!» – мелькнула недоуменная мысль.
Но это были не бандиты – бойцы ОМОНа.
– Не дергайся! – заорал комбинезон, выворачивая ему руку. – Вставай! Пошел! Дайте ему штаны и рубаху!
Еще один комбинезон бросил Громову безрукавку и джинсы.
– Надевай!
Антон с трудом попал ногами в штанины, натянул безрукавку. Ему снова вывернули руку.
– Вперед!
Он хотел было провести прием «выкручивание белья»… и не смог! Тело не повиновалось! А почуявший сопротивление омоновец не стал дожидаться сюрпризов и умело врезал Громову прикладом автомата по затылку.
Антон отключился…
…и осознал себя спустя какое-то время лежащим на полу микроавтобуса, на котором приехала группа ОМОНа.
– По какому праву… – прохрипел он и получил еще один удар – по ребрам.
– Молчать! Рыпнешься – глухим встанешь!
Он затих, понимая, что полномочий разговаривать с задержанным парням в комбезах никто не давал. Надо было подчиняться условиям и ждать объяснений от их начальства.
Через час он эти объяснения получил.
– Гражданин Громов, – сказал ему рыхлый капитан с бочкообразным туловищем, – вы задержаны за умышленное нанесение побоев в пьяном виде гражданам Симаку и Тлеубаеву в подъезде дома номер одиннадцать по улице Депутатской. Возражения по существу дела есть?
– Есть, – сказал Антон. – Я никого не…
Его ударили сзади. Сознание помутилось.
Краем глаза заметив движение, он на мгновение сконцентрировался и в долю секунды нанес два удара – пяткой по пальцам стопы и ребром ладони в нос тому, кто его бил. Омоновец без звука отлетел в угол милицейской дежурки. Но на Антона набросились сразу трое и уложили лицом вниз на дощатый, грязный пол помещения.
– Возражений нет, – сказал капитан равнодушно. – В камеру его.
Антона подхватили под руки, повели из дежурки по коридору с ядовито-зелеными стенами, втолкнули в КПЗ. Дверь с лязгом захлопнулась за его спиной.
Антон выпрямился, держась за пульсирующий болью затылок. На него смотрели шесть пар глаз, принадлежащих задержанным. Трое выглядели так же, как он: помятые, небритые, неухоженные, с вурдалачьими физиономиями. Молодой парень, бритый наголо, в кожаном «прикиде» с цепями и бляхами, лежал на топчане в ботинках. В ногах у него сидела размалеванная девица в коротком платьице и курила, картинно выпуская дым. Еще один обитатель КПЗ – породистый старик в белом костюме – сидел на другом топчане и читал газету.
– Талан на майдан, – улыбнулся один из небритых; только сейчас Антон заметил, что все трое играют в карты. – Пришивайся. Шпилить в стиру умеешь?
Антон поискал глазами место, чтобы сесть, не нашел, молча сел в угол камеры. За что его задержали, он не знал, однако был уверен, что все выяснится, сосед расскажет, как было дело, и его наутро выпустят.
– Эй, фазан, к тебе люди в лоб ботают.
Антон закрыл глаза, расслабляясь.
– Не уважает, паскуда, – удивился предлагавший Громову поиграть в карты. – А не потрюмлить ли нам эфтого ишака?
Двое картежников встали, подошли к Антону, один ткнул ему в ногу носком жеваного ботинка.
– Ты, понтяра, по какому делу канаешь?
– Не приставайте к нему, – проблеял старик в белом. – Видите, человек не в себе.
– Заткнись, бабай, не встревай в канитель. Эй, фофан. – Новый тычок ботинком в ногу. – Застрял, что ль?
Антон не ответил.
– Во падла! С ним по-вялому бухтят, а он сопит и не питюкает!
Носок ботинка больно врезался в голеностоп.
И у Антона лопнуло терпение.
Первым к нарам улетел мужик, трижды ударивший Громова по ноге. Вторым Антон уложил его напарника, вооруженного кастетом. Почему его не обыскали милиционеры, сажая в камеру предварительного заключения, было непонятно.
Третий игрок в карты, самый медлительный и самый здоровый, въехал в ситуацию только после того, как его коллеги успокоились в разных позах на полу камеры. Однако мозгов у него было немного, чтобы понять и оценить противника, поэтому он тоже полез в драку и получил два удара, которые заставили его заорать от боли и окосеть, схватившись за промежность. Антон толкнул его пальцем в лоб, и здоровяк упал на спину, едва не сбив с топчана старика в белом.
– Клево стебаешься! – одобрила Громова девица, окинув его оценивающим взглядом.
В то же мгновение открылась дверь и в камеру ворвались двое громил в милицейской форме, набросились на Антона, орудуя дубинками. В принципе он смог бы отбиться и от них, обладая навыками рукопашника-инструктора на бессознательном уровне, тело само вспомнило бы нужные приемы, но перед ним были не враги, а выполняющие свои обязанности менты, и Антон прекратил сопротивление.
Его ударили в живот, по голове, скрутили и выволокли из камеры.
– В одиночку! – приказал кто-то.
Последнее, что он помнил, был толчок в спину и удар лбом о холодную бетонную стену.
Очнулся Антон в темноте.
Привычно включил все органы чувств, не двигаясь, чтобы никто не мог определить, что он пришел в себя. Вокруг было тихо, как в склепе, сыро и холодно, и он понял, что лежит, скрючившись, на полу тесного помещения без окон и каких-либо деталей, кроме одной: в углу помещения торчал унитаз.
Одиночка, вспомнился голос неведомого начальника. Его действительно бросили в одиночную камеру.
Антон пошевелился, сел, оперся спиной о стену, ощущая пульсирующую боль в избитом теле. Трезво подумал: похоже, я отсюда выйду не скоро. Вряд ли Иван Амвросиевич пойдет в милицию защищать соседа. Скорее всего он даже не понял, кто его вырвал из рук бандитов. А это означает, что дела и в самом деле плохи. Ментам нужна положительная статистика задержания преступников, а он на роль преступника подходит как никто. Итак, Антон Андреич, что будем делать?
Сидеть будем, ответил внутренний собеседник Громова. Лет пять впаяют «за избиение мирных граждан». Но как они нашли его, эти «мирные граждане»? Неужели имеют милицейскую «крышу»? Тогда и свидетели найдутся, которые подтвердят, что ты избивал «мирных граждан». А у тебя никого, ни родных, ни друзей, ни приятелей… Закономерный итог никчемушной судьбы…
«Сам такой! – огрызнулся Антон. – Мы еще поборемся!»
Хотя оптимизма никакого он не испытывал. На душе было смутно и горько. Хотелось плакать. И пить!
Он попытался мысленным сосредоточением снять боль в голове, не смог. Глаза наполнились влагой, шевельнулись губы:
– Ослаб ты, Андреич, однако…
Кое-как устроившись на полу, он закрыл глаза, расслабился, вспомнил жену, девочек, мысленно позвал: Дашутка, Катюша, плохо вашему папке… Показалось, что они его услышали, протянули ручонки. Но тут рядом с ними появилась сердитая Валерия, схватила дочерей на руки, и видение растаяло.
– Лерка, я не хотел… – с тоской прошептал Антон. – Прости меня…
Вспомнилась встреча полгода назад с соседкой, Майей Петровной, занимавшейся сватовством, которая вполне серьезно предложила ему найти женщину для создания семьи. Она и в самом деле была свахой, в прошлом – блокадница, жена дипломата, педагог с сорокалетним стажем, – и делом занималась основательно, подыскивая пары именно для совместной жизни, а не для скорого интима. В ее картотеке значилось более семи тысяч фамилий одиноких мужчин и женщин, ищущих счастья. Оказалось, она знает татарский, персидский, английский языки, и за десять лет работы свахой соединила более трехсот пар. Однако Антон отказался от услуг соседки, точно зная, что лучше Валерии жену не найдет.
– Лерка, хреново мне…
Вскоре он забылся, задремал, очнулся, снова задремал и мучился так до утра, пока за ним не явились те же бугаи в форме, рывком подняли, повели на допрос к следователю, поставили перед столом.
Следователь, худенький мужчина средних лет с неприметным лицом, доходчиво объяснил ему, что, если Громов признается в содеянном, ему дадут от силы два года, а если нет – загремит на нары лет на пять.
– Я не виноват, – ответил Антон, понимая, что его слова ничего для следователя не значат. – Двое грабителей напали на соседа, Ивана Амвросиевича, я вступился. Он может подтвердить.
– Мы опросили жильцов дома, никто из них не подтверждает ваши слова, гражданин Громов. Будете и дальше запираться?
– Мне не в чем признаваться.
Следователь посмотрел за спину Антона.
– Двинь ему в косинус.
Кто-то умело нанес Антону удар по почкам. Охнув, он согнулся и получил еще один удар – по шее. Упал. Но тут же завелся, ослепленный яростью, подсечкой сбил на пол верзилу-сержанта с дубинкой, вырубил его ударом локтя в переносицу, вскочил и в два движения впечатал второго милиционера в книжный шкаф. Раздался вскрик, посыпались стекла, следователь вскочил из-за стола, бледнея.
В кабинет ворвался еще один мент, вытаскивая из кобуры пистолет.
– Стреляй! – завопил следователь. – Он нас всех сейчас…
– Э-э, уважаемые, погодите, – проговорил кто-то спокойно, и Антон только теперь увидел в углу кабинета скромно присевшего на стульчике монаха в черном. – Разрешите, я с ним поговорю.
Загородившийся стулом следователь нерешительно глянул на Антона, на своих коллег, на монаха.
– Он вас…
– Ничего он мне не сделает. – Монах встал, улыбнулся Антону, хотя черные непроницаемые глаза его так и остались «запертыми», не отражая никаких эмоций. – Он законопослушный россиянин, не правда ли, Антон Андреевич?
– Мы встречались? – прохрипел Антон, внезапно обливаясь холодным потом от нахлынувшей слабости.
– Разве что в прошлой жизни. – Монах зыркнул на приходящих в себя милиционеров. – Выйдите покуда.
– Я не имею права… – начал следователь.
Глаза монаха недобро сверкнули.
– Оставьте нас на минуту!
Следователь вздрогнул, махнул рукой помощникам, отправляя их за дверь, вышел следом.
Монах пододвинул стул.
– Присядь, Антон Андреевич, погутарим.
Антон рухнул на стул: ноги не держали, волна слабости дошла и до них, тело казалось рыхлым ватным комом. Служитель церкви перекрестил его одним пальцем, и Антон заметил на пальце черный ноготь. В памяти ворохнулось какое-то смутное воспоминание, связанное не то с монахами, не то с черными ногтями, но утонуло в болотной жиже головы.
– Кто вы?
– Я служу Господину, – дернул щекой монах. – А звать меня отцом Марцианом. Однако речь не обо мне, гражданин Громов. Положение твое незавидное: попытка ограбления, драка, нападение на блюстителей закона…
– Я никого не грабил.
– Допустим, да кто в это поверит, мил человек, ежели ты постоянно пьешь и не контролируешь себя? А свидетели твоих неблаговидных деяний всегда найдутся. Вот и получается, что светит тебе исправительно-трудовое учреждение в Магаданской губернии на долгие годы. Как говорится, люди делятся на две категории: те, кто сидит в тюрьме, и те, кто должен сидеть в тюрьме.
– Не виноват я…
– Э, мил человек, заладил: не виноват, не виноват, – а доказать сие трудно, если вообще возможно.
– Вам-то что? Зачем вы все это мне рисуете?
– Есть возможность избежать наказания. – Монах поднял руку, предупреждая возражения собеседника. – Даже если ты не виноват, тебя уже отсюда не выпустят.
Антон помял затылок пальцами, закрыл глаза: боль не проходила, мешая думать.
– Чего вы хотите?
– Хороший вопрос. Я представляю одну структуру, служащую своему Господину. Присоединяйся, Антон Андреевич, не пожалеешь.
– Что за структура?
– Служба Храма.
– Какого еще храма? Христа Спасителя, что ли?
– Этой службе уже больше десяти тысяч лет.
– А Господин кто? – Антон уловил острый блеск в глазах священнослужителя, перевел взгляд на руку с черным ногтем, и вдруг его озарило. – Уж не Морок ли?!
– Догадливый, – растянул губы в неприятной усмешке монах.
– Ах ты, дрянь! – Антон попытался вскочить, но у него не получилось, ноги не держали, и тело оставалось рыхлым и пропитанным водой как губка. – То-то я думаю, на кого ты похож! Хха!
– Я не хранитель Храма, – качнул головой собеседник. – Я чемор Костромской волости. Хха – мои слуги. Но не суть. Предлагаю подумать и присоединиться к нам. Боевые кондиции ты еще полностью не утратил, и это радует.
– Ни за что!
– Дело твое, мил человек. Если тебе нечего терять… детишек не жалко… тогда покорячься на лесоповале.
– Пошел вон!
– Заходите, – позвал монах.
Дверь распахнулась, в кабинет вбежали следователь и два амбала с дубинками.
– В камеру его, пусть поразмышляет о житье-бытье.
Здоровенный сержант вытянул Антона дубинкой вдоль спины, так что тот свалился со стула, и монах добавил:
– Не перестарайтесь, материал сгубите. Возможно, он мне еще понадобится.
– Вставай! – ударили Антона в бок ногой.
Что было потом, он уже не помнил.
Очнулся в камере-одиночке с разбитым в кровь лицом. С тоской спросил сам себя: что дальше, Громов?
Никто ему не ответил.
Глава 7
Бандиты переглянулись.
– Сам вали, сявка! – буркнул коричневый. – Вякнешь мусорам – на перо наденем. – Он показал нож.
Черт с ними, не связывайся, пискнул внутренний голос.
Антон посмотрел на шевелящегося на ступеньках Ивана Амвросиевича, шагнул на ступеньку выше.
Грабители подобрались. Тот, что был в маске, тоже достал нож, одной рукой пошарил у лежащего Ивана Амвросиевича в карманах пиджака, вытащил тощий бумажник.
– Положи на место! – нехорошим голосом проговорил Антон.
– Смотри-ка, он еще права качает, гусь об…ный! – удивился клетчатый. – А ну, пошмонай его, Вован!
Коричневый шагнул навстречу Антону, умело держа нож обратным хватом, полосонул им перед собой.
– Замри, паскуда, порежу!
Антон молча ударил его носком кроссовки по голени, перехватил руку с ножом, вывернул и нанес рубящий удар ребром ладони по толстой шее согнувшегося бандита. Тот с приглушенным воплем загремел вниз по лестнице, врезался головой в стену и затих.
– Ах ты, курва вонючая! – изумился парень в маске. – Да я ж тебя щас замочу в натуре!
Он бросился с ножом на Антона, споткнулся о подставленную ногу, охнул и тоже улетел вниз, с грохотом ударился плечом и лицом о перила лестницы, упал на своего подельника.
Антон озабоченно посмотрел на распоротую полу джинсовой куртки, покачал головой; бандит успел-таки зацепить его ножом. Пробормотал вслух:
– Квалификацию теряешь, инструктор.
Иван Амвросиевич зашевелился, попытался сесть. У него наливалась синевой припухлость под глазом и был разбит нос.
Антон подошел, помог соседу подняться, подставил плечо:
– Пойдемте, Иван Амвросиевич, я помогу вам дойти.
– Кто это был? – насморочным голосом прошепелявил сосед, с трудом ковыляя по ступенькам. – Я же никого не трогал…
– Грабители, – ответил Антон. – Хорошо, что я подоспел вовремя.
– Деньги… – Сосед попытался нащупать в кармане кошелек, охнул. – Вот зараза, грудь болит! Ребро, что ли, сломали…
– Ничего, до свадьбы заживет, «Скорую» в крайнем случае вызовите. А деньги ваши целы.
Антон довел Ивана Амвросиевича до квартиры и, не дожидаясь, пока домочадцы соседа откроют дверь, поднялся к себе на пятый этаж. Хмель прошел, нейтрализованный вспышкой давно забытого боевого режима. Захотелось выпить. Поколебавшись немного, Антон сел в спальне на кровать и принялся чинить куртку, порезанную ножом бандита. Мелькнула мысль вызвать милицию, но ушла, не найдя сочувствия у внутреннего голоса.
Антон повесил починенную безрукавку на стул, побродил по комнате, не зная, чем себя занять, ткнулся было к соседу, но Петро Дмитрича еще не было, хотя часы показывали десять вечера. Тогда он решительно вытащил из комода бутылку с остатками самогона, допил, закусил половинкой лимона и лег спать. А через полчаса его разбудил сильный рывок за плечо, он скатился с кровати, разлепил глаза и увидел над собой нависшую фигуру в камуфляж-комбинезоне, в шлеме и маске, с автоматом в руках.
«Бандиты вернулись?!» – мелькнула недоуменная мысль.
Но это были не бандиты – бойцы ОМОНа.
– Не дергайся! – заорал комбинезон, выворачивая ему руку. – Вставай! Пошел! Дайте ему штаны и рубаху!
Еще один комбинезон бросил Громову безрукавку и джинсы.
– Надевай!
Антон с трудом попал ногами в штанины, натянул безрукавку. Ему снова вывернули руку.
– Вперед!
Он хотел было провести прием «выкручивание белья»… и не смог! Тело не повиновалось! А почуявший сопротивление омоновец не стал дожидаться сюрпризов и умело врезал Громову прикладом автомата по затылку.
Антон отключился…
…и осознал себя спустя какое-то время лежащим на полу микроавтобуса, на котором приехала группа ОМОНа.
– По какому праву… – прохрипел он и получил еще один удар – по ребрам.
– Молчать! Рыпнешься – глухим встанешь!
Он затих, понимая, что полномочий разговаривать с задержанным парням в комбезах никто не давал. Надо было подчиняться условиям и ждать объяснений от их начальства.
Через час он эти объяснения получил.
– Гражданин Громов, – сказал ему рыхлый капитан с бочкообразным туловищем, – вы задержаны за умышленное нанесение побоев в пьяном виде гражданам Симаку и Тлеубаеву в подъезде дома номер одиннадцать по улице Депутатской. Возражения по существу дела есть?
– Есть, – сказал Антон. – Я никого не…
Его ударили сзади. Сознание помутилось.
Краем глаза заметив движение, он на мгновение сконцентрировался и в долю секунды нанес два удара – пяткой по пальцам стопы и ребром ладони в нос тому, кто его бил. Омоновец без звука отлетел в угол милицейской дежурки. Но на Антона набросились сразу трое и уложили лицом вниз на дощатый, грязный пол помещения.
– Возражений нет, – сказал капитан равнодушно. – В камеру его.
Антона подхватили под руки, повели из дежурки по коридору с ядовито-зелеными стенами, втолкнули в КПЗ. Дверь с лязгом захлопнулась за его спиной.
Антон выпрямился, держась за пульсирующий болью затылок. На него смотрели шесть пар глаз, принадлежащих задержанным. Трое выглядели так же, как он: помятые, небритые, неухоженные, с вурдалачьими физиономиями. Молодой парень, бритый наголо, в кожаном «прикиде» с цепями и бляхами, лежал на топчане в ботинках. В ногах у него сидела размалеванная девица в коротком платьице и курила, картинно выпуская дым. Еще один обитатель КПЗ – породистый старик в белом костюме – сидел на другом топчане и читал газету.
– Талан на майдан, – улыбнулся один из небритых; только сейчас Антон заметил, что все трое играют в карты. – Пришивайся. Шпилить в стиру умеешь?
Антон поискал глазами место, чтобы сесть, не нашел, молча сел в угол камеры. За что его задержали, он не знал, однако был уверен, что все выяснится, сосед расскажет, как было дело, и его наутро выпустят.
– Эй, фазан, к тебе люди в лоб ботают.
Антон закрыл глаза, расслабляясь.
– Не уважает, паскуда, – удивился предлагавший Громову поиграть в карты. – А не потрюмлить ли нам эфтого ишака?
Двое картежников встали, подошли к Антону, один ткнул ему в ногу носком жеваного ботинка.
– Ты, понтяра, по какому делу канаешь?
– Не приставайте к нему, – проблеял старик в белом. – Видите, человек не в себе.
– Заткнись, бабай, не встревай в канитель. Эй, фофан. – Новый тычок ботинком в ногу. – Застрял, что ль?
Антон не ответил.
– Во падла! С ним по-вялому бухтят, а он сопит и не питюкает!
Носок ботинка больно врезался в голеностоп.
И у Антона лопнуло терпение.
Первым к нарам улетел мужик, трижды ударивший Громова по ноге. Вторым Антон уложил его напарника, вооруженного кастетом. Почему его не обыскали милиционеры, сажая в камеру предварительного заключения, было непонятно.
Третий игрок в карты, самый медлительный и самый здоровый, въехал в ситуацию только после того, как его коллеги успокоились в разных позах на полу камеры. Однако мозгов у него было немного, чтобы понять и оценить противника, поэтому он тоже полез в драку и получил два удара, которые заставили его заорать от боли и окосеть, схватившись за промежность. Антон толкнул его пальцем в лоб, и здоровяк упал на спину, едва не сбив с топчана старика в белом.
– Клево стебаешься! – одобрила Громова девица, окинув его оценивающим взглядом.
В то же мгновение открылась дверь и в камеру ворвались двое громил в милицейской форме, набросились на Антона, орудуя дубинками. В принципе он смог бы отбиться и от них, обладая навыками рукопашника-инструктора на бессознательном уровне, тело само вспомнило бы нужные приемы, но перед ним были не враги, а выполняющие свои обязанности менты, и Антон прекратил сопротивление.
Его ударили в живот, по голове, скрутили и выволокли из камеры.
– В одиночку! – приказал кто-то.
Последнее, что он помнил, был толчок в спину и удар лбом о холодную бетонную стену.
Очнулся Антон в темноте.
Привычно включил все органы чувств, не двигаясь, чтобы никто не мог определить, что он пришел в себя. Вокруг было тихо, как в склепе, сыро и холодно, и он понял, что лежит, скрючившись, на полу тесного помещения без окон и каких-либо деталей, кроме одной: в углу помещения торчал унитаз.
Одиночка, вспомнился голос неведомого начальника. Его действительно бросили в одиночную камеру.
Антон пошевелился, сел, оперся спиной о стену, ощущая пульсирующую боль в избитом теле. Трезво подумал: похоже, я отсюда выйду не скоро. Вряд ли Иван Амвросиевич пойдет в милицию защищать соседа. Скорее всего он даже не понял, кто его вырвал из рук бандитов. А это означает, что дела и в самом деле плохи. Ментам нужна положительная статистика задержания преступников, а он на роль преступника подходит как никто. Итак, Антон Андреич, что будем делать?
Сидеть будем, ответил внутренний собеседник Громова. Лет пять впаяют «за избиение мирных граждан». Но как они нашли его, эти «мирные граждане»? Неужели имеют милицейскую «крышу»? Тогда и свидетели найдутся, которые подтвердят, что ты избивал «мирных граждан». А у тебя никого, ни родных, ни друзей, ни приятелей… Закономерный итог никчемушной судьбы…
«Сам такой! – огрызнулся Антон. – Мы еще поборемся!»
Хотя оптимизма никакого он не испытывал. На душе было смутно и горько. Хотелось плакать. И пить!
Он попытался мысленным сосредоточением снять боль в голове, не смог. Глаза наполнились влагой, шевельнулись губы:
– Ослаб ты, Андреич, однако…
Кое-как устроившись на полу, он закрыл глаза, расслабился, вспомнил жену, девочек, мысленно позвал: Дашутка, Катюша, плохо вашему папке… Показалось, что они его услышали, протянули ручонки. Но тут рядом с ними появилась сердитая Валерия, схватила дочерей на руки, и видение растаяло.
– Лерка, я не хотел… – с тоской прошептал Антон. – Прости меня…
Вспомнилась встреча полгода назад с соседкой, Майей Петровной, занимавшейся сватовством, которая вполне серьезно предложила ему найти женщину для создания семьи. Она и в самом деле была свахой, в прошлом – блокадница, жена дипломата, педагог с сорокалетним стажем, – и делом занималась основательно, подыскивая пары именно для совместной жизни, а не для скорого интима. В ее картотеке значилось более семи тысяч фамилий одиноких мужчин и женщин, ищущих счастья. Оказалось, она знает татарский, персидский, английский языки, и за десять лет работы свахой соединила более трехсот пар. Однако Антон отказался от услуг соседки, точно зная, что лучше Валерии жену не найдет.
– Лерка, хреново мне…
Вскоре он забылся, задремал, очнулся, снова задремал и мучился так до утра, пока за ним не явились те же бугаи в форме, рывком подняли, повели на допрос к следователю, поставили перед столом.
Следователь, худенький мужчина средних лет с неприметным лицом, доходчиво объяснил ему, что, если Громов признается в содеянном, ему дадут от силы два года, а если нет – загремит на нары лет на пять.
– Я не виноват, – ответил Антон, понимая, что его слова ничего для следователя не значат. – Двое грабителей напали на соседа, Ивана Амвросиевича, я вступился. Он может подтвердить.
– Мы опросили жильцов дома, никто из них не подтверждает ваши слова, гражданин Громов. Будете и дальше запираться?
– Мне не в чем признаваться.
Следователь посмотрел за спину Антона.
– Двинь ему в косинус.
Кто-то умело нанес Антону удар по почкам. Охнув, он согнулся и получил еще один удар – по шее. Упал. Но тут же завелся, ослепленный яростью, подсечкой сбил на пол верзилу-сержанта с дубинкой, вырубил его ударом локтя в переносицу, вскочил и в два движения впечатал второго милиционера в книжный шкаф. Раздался вскрик, посыпались стекла, следователь вскочил из-за стола, бледнея.
В кабинет ворвался еще один мент, вытаскивая из кобуры пистолет.
– Стреляй! – завопил следователь. – Он нас всех сейчас…
– Э-э, уважаемые, погодите, – проговорил кто-то спокойно, и Антон только теперь увидел в углу кабинета скромно присевшего на стульчике монаха в черном. – Разрешите, я с ним поговорю.
Загородившийся стулом следователь нерешительно глянул на Антона, на своих коллег, на монаха.
– Он вас…
– Ничего он мне не сделает. – Монах встал, улыбнулся Антону, хотя черные непроницаемые глаза его так и остались «запертыми», не отражая никаких эмоций. – Он законопослушный россиянин, не правда ли, Антон Андреевич?
– Мы встречались? – прохрипел Антон, внезапно обливаясь холодным потом от нахлынувшей слабости.
– Разве что в прошлой жизни. – Монах зыркнул на приходящих в себя милиционеров. – Выйдите покуда.
– Я не имею права… – начал следователь.
Глаза монаха недобро сверкнули.
– Оставьте нас на минуту!
Следователь вздрогнул, махнул рукой помощникам, отправляя их за дверь, вышел следом.
Монах пододвинул стул.
– Присядь, Антон Андреевич, погутарим.
Антон рухнул на стул: ноги не держали, волна слабости дошла и до них, тело казалось рыхлым ватным комом. Служитель церкви перекрестил его одним пальцем, и Антон заметил на пальце черный ноготь. В памяти ворохнулось какое-то смутное воспоминание, связанное не то с монахами, не то с черными ногтями, но утонуло в болотной жиже головы.
– Кто вы?
– Я служу Господину, – дернул щекой монах. – А звать меня отцом Марцианом. Однако речь не обо мне, гражданин Громов. Положение твое незавидное: попытка ограбления, драка, нападение на блюстителей закона…
– Я никого не грабил.
– Допустим, да кто в это поверит, мил человек, ежели ты постоянно пьешь и не контролируешь себя? А свидетели твоих неблаговидных деяний всегда найдутся. Вот и получается, что светит тебе исправительно-трудовое учреждение в Магаданской губернии на долгие годы. Как говорится, люди делятся на две категории: те, кто сидит в тюрьме, и те, кто должен сидеть в тюрьме.
– Не виноват я…
– Э, мил человек, заладил: не виноват, не виноват, – а доказать сие трудно, если вообще возможно.
– Вам-то что? Зачем вы все это мне рисуете?
– Есть возможность избежать наказания. – Монах поднял руку, предупреждая возражения собеседника. – Даже если ты не виноват, тебя уже отсюда не выпустят.
Антон помял затылок пальцами, закрыл глаза: боль не проходила, мешая думать.
– Чего вы хотите?
– Хороший вопрос. Я представляю одну структуру, служащую своему Господину. Присоединяйся, Антон Андреевич, не пожалеешь.
– Что за структура?
– Служба Храма.
– Какого еще храма? Христа Спасителя, что ли?
– Этой службе уже больше десяти тысяч лет.
– А Господин кто? – Антон уловил острый блеск в глазах священнослужителя, перевел взгляд на руку с черным ногтем, и вдруг его озарило. – Уж не Морок ли?!
– Догадливый, – растянул губы в неприятной усмешке монах.
– Ах ты, дрянь! – Антон попытался вскочить, но у него не получилось, ноги не держали, и тело оставалось рыхлым и пропитанным водой как губка. – То-то я думаю, на кого ты похож! Хха!
– Я не хранитель Храма, – качнул головой собеседник. – Я чемор Костромской волости. Хха – мои слуги. Но не суть. Предлагаю подумать и присоединиться к нам. Боевые кондиции ты еще полностью не утратил, и это радует.
– Ни за что!
– Дело твое, мил человек. Если тебе нечего терять… детишек не жалко… тогда покорячься на лесоповале.
– Пошел вон!
– Заходите, – позвал монах.
Дверь распахнулась, в кабинет вбежали следователь и два амбала с дубинками.
– В камеру его, пусть поразмышляет о житье-бытье.
Здоровенный сержант вытянул Антона дубинкой вдоль спины, так что тот свалился со стула, и монах добавил:
– Не перестарайтесь, материал сгубите. Возможно, он мне еще понадобится.
– Вставай! – ударили Антона в бок ногой.
Что было потом, он уже не помнил.
Очнулся в камере-одиночке с разбитым в кровь лицом. С тоской спросил сам себя: что дальше, Громов?
Никто ему не ответил.
Глава 7
Черный Вей
Алексей Ридигерович Балабонов родился тридцатого июля тысяча девятьсот шестьдесят второго года во Владивостоке. Закончил среднюю школу, отслужил в армии и поступил в Высшую Краснознаменную школу (ВКШ) КГБ, на факультет контрразведки. Успешно закончил, после аспирантуры получил ученую степень кандидата юридических наук и был оставлен в ВКШ преподавателем.
До девяносто девятого года карьера Балабонова ничем не выделяла его среди коллег. Интерес к росту он стал проявлять в начале двадцать первого века, когда работал в НИИ «Прогноз», где занимался изучением паранормальных явлений и возможностей их применения в интересах спецслужб.
Его заметили, и в две тысячи втором году Балабонов перешел на работу в Службу безопасности президента России. Был аналитиком, начальником аналитического отдела, заместителем начальника Службы. Занимался вопросами астрологии, оккультизма, телекинеза и парапсихологии. В две тысячи шестом году Алексею Ридигеровичу присвоили звание генерал-майора.
В две тысячи восьмом он вошел в состав Межведомственной комиссии по защите государственной тайны. Ушел из Службы безопасности президента в бизнес, руководил инвестиционной компанией «Меркурий». А затем его заметил депутат Госдумы Калошин, он же – Черный Вей, эмиссар Морока в России, и предложил иную службу с иными горизонтами и перспективами. И Балабонов без долгих раздумий согласился. Он был уже подготовлен к тому, чтобы поверить в систему Морока и принять предлагаемые условия. Именно он и стал Черным Веем после того, как Калошин ушел в мир Морока вместе с Господином.
Из компании «Меркурий» Балабонов подался в депутаты Государственной думы, а оттуда – в Министерство внутренних дел, где и получил должность замминистра.
В свои пятьдесят лет выглядел Алексей Ридигерович на тридцать: высокий, статный, широкоплечий (недаром служил в Кремлевском полку), с гривой красивых седых волос, лицо мужественное, с волевой складкой губ, подбородок тяжелый, упрямый, а глаза бледно-голубые, с поволокой, производящие на женщин исключительно сильное впечатление. Лишь изредка в них всплывала презрительная искра, характеризующая его отношение к собеседнику и к людям вообще, и тут же тонула в бледной голубизне показного отеческого внимания.
Девятнадцатого июня замминистра вызвал к себе помощника рано утром: по понедельникам он начинал работу в восемь часов.
Помощник явился через две минуты. Он был предельно исполнителен, предан и ради шефа мог пойти на все. Звали его Фатых Дехкиев, он имел звание майора, и в системе министерства его знали как начальника охраны заместителя министра. О том, что он выполняет еще и особо деликатные поручения Балабонова, знали только двое: сам Алексей Ридигерович и чемор Храма Морока Хрисанф.
Фатых Дехкиев родился в Фергане в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. После окончания школы неожиданно для всех легко поступил в МГИМО, закончил, год отработал в Институте мировой экономики и был переведен в Службу внешней разведки России. Балабонов встретился с ним случайно: оба участвовали в Форуме глобальной политики НАТО в Брюсселе, хотя и с разными целями. Познакомились. Будущему Черному Вею нужны были соратники и верные исполнители. Он присмотрелся к Дехкиеву. Молодой чекист произвел на него хорошее впечатление. Особенно понравилось Алексею Ридигеровичу знание образованным молодым человеком приемов рукопашного боя, сам Балабонов увлекался лишь гольфом. Спустя какое-то время он уговорил президента перевести Дехкиева в Службу безопасности. С тех пор они работали вместе, хотя Балабонов и менял места службы. Будучи уже заместителем главы МВД, Алексей Ридигерович легко устроил Дехкиева своим телохранителем.
Фатых мало походил на узбека. Его матерью была украинка, и он перенял почти все ее черты: круглое лицо, губы сердечком, нос луковкой. Об узбекской крови говорили лишь черные, блестящие как вороново крыло волосы да разрез узких желтых глаз. Однако характером он пошел в отца, известного узбекского оппозиционера, и только казался интеллигентно-мягким.
– Садись, – пригласил Алексей Ридигерович порученца. – Докладывай.
Дехкиев бросил взгляд на картину, висевшую за спиной заместителя министра, сел за Т-образный стол. Картина по сути отражала внутреннее отношение Балабонова к человечеству. На ней была изображена троица, хотя и далеко не святая: первый персонаж убивал кого-то ножом, второй стрелял ему в спину, третий бил дубинкой по голове человека с пистолетом.
– Внешники, – сказал Дехкиев, раскрывая папку.
– Давай, – кивнул Балабонов.
«Внешниками» они между собой называли дела, которые вызывали общественный резонанс и подлежали раскрытию. Существовали еще и «внутренники» – дела, которые не докладывались министру, и работали по ним спецгруппы, подчиненные напрямую Дехкиеву и самому Алексею Ридигеровичу.
– Убийство двух братьев-предпринимателей в поселке Медное Тверской губернии. Преступники почти не оставили следов, но шансы на раскрытие высокие.
– Мотивы?
– Единственная версия – зависть. Братья работали с утра до ночи и не хотели ни от кого зависеть.
– Убили местные или залетные?
– По нашей информации, в поселке завелись «народные мстители», решившие обложить данью местных «кулаков».
– Они для нас представляют интерес?
– Вряд ли «мстители» способны работать по команде, они скоро сядут, судя по отмороженным действиям, и мы ничего не выиграем.
– Тогда пусть их найдут, не мешай следствию.
– Слушаюсь. Еще двенадцать бытовух…
– Пропусти, ими пусть занимаются всерьез.
– Слушаюсь. Убийство депутата Жариновского…
– Это дело на контроле у министра, пусть убийц поймают, если это не наши люди.
– Не наши. Он слишком глубоко копнул связи бывшего премьера, и его убрали.
– Дальше.
– Приватизация оборонного объекта в Туле. К сожалению, следствием вскрыты факты прямого подкупа…
– Дальше, это дело на контроле у Генпрокуратуры, я знаю, кто прокололся, но его свои же уберут, чтобы не растрезвонил обо всей системе.
– Еще дело «оборотней в погонах»…
– Довести до конца и примерно наказать, пусть все видят, что мы чистим свои ряды и радеем за народ. Все?
– Журналисты «Известий» готовят материал по детской наркозависимости. Похоже, у нас утечка информации, так как ими выявлены практически все места продажи наркотиков и основные тусовочные пункты.
– Данные по Москве?
– В том числе. Накрыты Пушкинская площадь – сбыт анаши, гашиша и марихуаны, Манежная и Лубянка – синтетика, «винт», «марки» и лекарственные «колеса», Цветной бульвар, Патриаршьи пруды, Чистые пруды – гашиш, «грибочки», таблетки, Воробьевы горы, Поклонка – марихуана…
– Хватит, все понятно, надо срочно убрать из центра всех поставщиков, система должна работать без сбоев.
– Сделаем. Еще один удар по нашей системе готовит Дума. В соцкомитет поступил материал с анализом коррупции в России на всех уровнях. Правые схватились за него, как за мешок с золотом, и намерены предать гласности.
– Они с ума сошли? – удивился Балабонов. – Глава соцкомитета Яблинский – наш человек!
– Не знаю, у меня на руках только факты.
– Выяснить и доложить! Если это его идея – замочить в сортире! Что в материале?
– Да вся система практически. Все госслужбы, наиболее активные в собирании взяток: ГИБДД – на первом месте, вузы, суды, органы регистрации по месту жительства, военкоматы, агентства по устройству на работу и так далее.
Алексей Ридигерович пригладил ладонью волосы на затылке.
– Кажется, я догадываюсь, чьих рук это дело.
– Чьих?
– Не догадываешься? Давай с трех раз.
– ВЧК.
Балабонов кивнул. Под аббревиатурой ВЧК подразумевалась Вечевая чрезвычайная служба русского Рода, доставившая сети Морока и Черному Вею лично немало неприятностей.
– К сожалению, нам так и не удалось внедрить в их ряды своего человека.
– Надо срочно задействовать чемора.
– Хрисанф стар, ему пора на покой.
– Ничего, послужит еще. Смог же он восстановить Врата.
– Вызвать его?
– Я сам вызову. В апреле в Калуге состоится очередной Сход Союза славянских общин, который будут охранять дружинники ВЧК, надо будет просочиться туда и заморочить одного из дружинников. Хрису это вполне под силу.
– Обычно руководит охраной таких мероприятий кто-нибудь из Витязей.
– Ну и что?
Дехкиев пожал плечами.
– Витязи чуют наших оперов за версту и не проиграли еще ни одного открытого боя.
– Это всего лишь означает, что мы плохо готовим своих бойцов. Сход возьми под личный контроль, да и я помогу. Пора браться за ВЧК всерьез.
– Как скажете.
– Что у тебя по «внутренникам»?
– Мы потеряли одну из ячеек «Хисб-ут-Тахрира» в Тобольске. Я не смог помешать следствию, местные оперативники из антитеррористического центра оказались проворнее. Через две недели суд.
– Что так быстро?
– Тобольский прокурор торопится заявить о себе с целью пойти выше.
– Ячейку всю взяли или кто-то еще остался?
– Захвачены все девять человек, в том числе Азат Сайбаталиев, координатор сети.
– Плохо, надо было хотя бы предупредить исламистов, чтобы действовали поаккуратнее.
– Они и так работали грамотно и тихо, но их кто-то сдал.
До девяносто девятого года карьера Балабонова ничем не выделяла его среди коллег. Интерес к росту он стал проявлять в начале двадцать первого века, когда работал в НИИ «Прогноз», где занимался изучением паранормальных явлений и возможностей их применения в интересах спецслужб.
Его заметили, и в две тысячи втором году Балабонов перешел на работу в Службу безопасности президента России. Был аналитиком, начальником аналитического отдела, заместителем начальника Службы. Занимался вопросами астрологии, оккультизма, телекинеза и парапсихологии. В две тысячи шестом году Алексею Ридигеровичу присвоили звание генерал-майора.
В две тысячи восьмом он вошел в состав Межведомственной комиссии по защите государственной тайны. Ушел из Службы безопасности президента в бизнес, руководил инвестиционной компанией «Меркурий». А затем его заметил депутат Госдумы Калошин, он же – Черный Вей, эмиссар Морока в России, и предложил иную службу с иными горизонтами и перспективами. И Балабонов без долгих раздумий согласился. Он был уже подготовлен к тому, чтобы поверить в систему Морока и принять предлагаемые условия. Именно он и стал Черным Веем после того, как Калошин ушел в мир Морока вместе с Господином.
Из компании «Меркурий» Балабонов подался в депутаты Государственной думы, а оттуда – в Министерство внутренних дел, где и получил должность замминистра.
В свои пятьдесят лет выглядел Алексей Ридигерович на тридцать: высокий, статный, широкоплечий (недаром служил в Кремлевском полку), с гривой красивых седых волос, лицо мужественное, с волевой складкой губ, подбородок тяжелый, упрямый, а глаза бледно-голубые, с поволокой, производящие на женщин исключительно сильное впечатление. Лишь изредка в них всплывала презрительная искра, характеризующая его отношение к собеседнику и к людям вообще, и тут же тонула в бледной голубизне показного отеческого внимания.
Девятнадцатого июня замминистра вызвал к себе помощника рано утром: по понедельникам он начинал работу в восемь часов.
Помощник явился через две минуты. Он был предельно исполнителен, предан и ради шефа мог пойти на все. Звали его Фатых Дехкиев, он имел звание майора, и в системе министерства его знали как начальника охраны заместителя министра. О том, что он выполняет еще и особо деликатные поручения Балабонова, знали только двое: сам Алексей Ридигерович и чемор Храма Морока Хрисанф.
Фатых Дехкиев родился в Фергане в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. После окончания школы неожиданно для всех легко поступил в МГИМО, закончил, год отработал в Институте мировой экономики и был переведен в Службу внешней разведки России. Балабонов встретился с ним случайно: оба участвовали в Форуме глобальной политики НАТО в Брюсселе, хотя и с разными целями. Познакомились. Будущему Черному Вею нужны были соратники и верные исполнители. Он присмотрелся к Дехкиеву. Молодой чекист произвел на него хорошее впечатление. Особенно понравилось Алексею Ридигеровичу знание образованным молодым человеком приемов рукопашного боя, сам Балабонов увлекался лишь гольфом. Спустя какое-то время он уговорил президента перевести Дехкиева в Службу безопасности. С тех пор они работали вместе, хотя Балабонов и менял места службы. Будучи уже заместителем главы МВД, Алексей Ридигерович легко устроил Дехкиева своим телохранителем.
Фатых мало походил на узбека. Его матерью была украинка, и он перенял почти все ее черты: круглое лицо, губы сердечком, нос луковкой. Об узбекской крови говорили лишь черные, блестящие как вороново крыло волосы да разрез узких желтых глаз. Однако характером он пошел в отца, известного узбекского оппозиционера, и только казался интеллигентно-мягким.
– Садись, – пригласил Алексей Ридигерович порученца. – Докладывай.
Дехкиев бросил взгляд на картину, висевшую за спиной заместителя министра, сел за Т-образный стол. Картина по сути отражала внутреннее отношение Балабонова к человечеству. На ней была изображена троица, хотя и далеко не святая: первый персонаж убивал кого-то ножом, второй стрелял ему в спину, третий бил дубинкой по голове человека с пистолетом.
– Внешники, – сказал Дехкиев, раскрывая папку.
– Давай, – кивнул Балабонов.
«Внешниками» они между собой называли дела, которые вызывали общественный резонанс и подлежали раскрытию. Существовали еще и «внутренники» – дела, которые не докладывались министру, и работали по ним спецгруппы, подчиненные напрямую Дехкиеву и самому Алексею Ридигеровичу.
– Убийство двух братьев-предпринимателей в поселке Медное Тверской губернии. Преступники почти не оставили следов, но шансы на раскрытие высокие.
– Мотивы?
– Единственная версия – зависть. Братья работали с утра до ночи и не хотели ни от кого зависеть.
– Убили местные или залетные?
– По нашей информации, в поселке завелись «народные мстители», решившие обложить данью местных «кулаков».
– Они для нас представляют интерес?
– Вряд ли «мстители» способны работать по команде, они скоро сядут, судя по отмороженным действиям, и мы ничего не выиграем.
– Тогда пусть их найдут, не мешай следствию.
– Слушаюсь. Еще двенадцать бытовух…
– Пропусти, ими пусть занимаются всерьез.
– Слушаюсь. Убийство депутата Жариновского…
– Это дело на контроле у министра, пусть убийц поймают, если это не наши люди.
– Не наши. Он слишком глубоко копнул связи бывшего премьера, и его убрали.
– Дальше.
– Приватизация оборонного объекта в Туле. К сожалению, следствием вскрыты факты прямого подкупа…
– Дальше, это дело на контроле у Генпрокуратуры, я знаю, кто прокололся, но его свои же уберут, чтобы не растрезвонил обо всей системе.
– Еще дело «оборотней в погонах»…
– Довести до конца и примерно наказать, пусть все видят, что мы чистим свои ряды и радеем за народ. Все?
– Журналисты «Известий» готовят материал по детской наркозависимости. Похоже, у нас утечка информации, так как ими выявлены практически все места продажи наркотиков и основные тусовочные пункты.
– Данные по Москве?
– В том числе. Накрыты Пушкинская площадь – сбыт анаши, гашиша и марихуаны, Манежная и Лубянка – синтетика, «винт», «марки» и лекарственные «колеса», Цветной бульвар, Патриаршьи пруды, Чистые пруды – гашиш, «грибочки», таблетки, Воробьевы горы, Поклонка – марихуана…
– Хватит, все понятно, надо срочно убрать из центра всех поставщиков, система должна работать без сбоев.
– Сделаем. Еще один удар по нашей системе готовит Дума. В соцкомитет поступил материал с анализом коррупции в России на всех уровнях. Правые схватились за него, как за мешок с золотом, и намерены предать гласности.
– Они с ума сошли? – удивился Балабонов. – Глава соцкомитета Яблинский – наш человек!
– Не знаю, у меня на руках только факты.
– Выяснить и доложить! Если это его идея – замочить в сортире! Что в материале?
– Да вся система практически. Все госслужбы, наиболее активные в собирании взяток: ГИБДД – на первом месте, вузы, суды, органы регистрации по месту жительства, военкоматы, агентства по устройству на работу и так далее.
Алексей Ридигерович пригладил ладонью волосы на затылке.
– Кажется, я догадываюсь, чьих рук это дело.
– Чьих?
– Не догадываешься? Давай с трех раз.
– ВЧК.
Балабонов кивнул. Под аббревиатурой ВЧК подразумевалась Вечевая чрезвычайная служба русского Рода, доставившая сети Морока и Черному Вею лично немало неприятностей.
– К сожалению, нам так и не удалось внедрить в их ряды своего человека.
– Надо срочно задействовать чемора.
– Хрисанф стар, ему пора на покой.
– Ничего, послужит еще. Смог же он восстановить Врата.
– Вызвать его?
– Я сам вызову. В апреле в Калуге состоится очередной Сход Союза славянских общин, который будут охранять дружинники ВЧК, надо будет просочиться туда и заморочить одного из дружинников. Хрису это вполне под силу.
– Обычно руководит охраной таких мероприятий кто-нибудь из Витязей.
– Ну и что?
Дехкиев пожал плечами.
– Витязи чуют наших оперов за версту и не проиграли еще ни одного открытого боя.
– Это всего лишь означает, что мы плохо готовим своих бойцов. Сход возьми под личный контроль, да и я помогу. Пора браться за ВЧК всерьез.
– Как скажете.
– Что у тебя по «внутренникам»?
– Мы потеряли одну из ячеек «Хисб-ут-Тахрира» в Тобольске. Я не смог помешать следствию, местные оперативники из антитеррористического центра оказались проворнее. Через две недели суд.
– Что так быстро?
– Тобольский прокурор торопится заявить о себе с целью пойти выше.
– Ячейку всю взяли или кто-то еще остался?
– Захвачены все девять человек, в том числе Азат Сайбаталиев, координатор сети.
– Плохо, надо было хотя бы предупредить исламистов, чтобы действовали поаккуратнее.
– Они и так работали грамотно и тихо, но их кто-то сдал.