Шелтон скорчил гримасу.
- Мама считает, что на свете нет несолидных дел, - сказал он.
Дядя устремил на него пытливый, пронизывающий взгляд своих страдальческих глаз, и легкая улыбка искривила его губы.
- Она неподражаема! - произнес он.
- Да, - повторил Шелтон, - она неподражаема.
Впрочем, перепродажа акций вовсе не интересовала его, дядя решал подобные дела так быстро и разумно, что Шелтону и в голову не пришло бы усомниться в его суждениях.
- Ну-с, займемся твоим контрактом.
Мистер Парамор трижды позвонил в колокольчик и в ожидании принялся ходить взад и вперед по кабинету.
- Принесите мне проект брачного контракта мистера Ричарда, - сказал он вошедшему рослому клерку, и тот через минуту вернулся, неся требуемый документ.
- Итак, Дик, - начал мистер Парамор, - насколько я понимаю, за невестой не значится никакого приданого. Почему?
- Я отказался от него, - ответил Шелтон, невольно смутившись.
Губы мистера Парамора дрогнули в легкой усмешке; он придвинул к себе бумагу, взял синий карандаш и, сжав руку Шелтона повыше локтя, принялся читать контракт пункт за пунктом. Шелтон, едва успевавший следить за быстрыми объяснениями старика, с облегчением вздохнул, когда тот внезапно остановился.
- Если ты умрешь и она снова выйдет замуж, - сказал мистер Парамор, она лишается права пользоваться доходом с твоего капитала, понятно?
- Вот как? - сказал Шелтон. - Одну минуту, дядя Тед!
Мистер Парамор умолк и стал ждать, покусывая карандаш; на губах его промелькнула улыбка, которую он тут же тактично подавил. Теперь уже Шелтон принялся ходить по комнате.
"Если она снова выйдет замуж", - повторил он про себя.
Мистер Парамор, страстный рыболов, следил за племянником, словно тот был рыбой, которую он только что вытащил на берег.
- Это обычное условие, - заметил он.
Шелтон сделал еще один круг по комнате.
"Она лишается права... - думал он. - Да, конечно".
Это единственный способ удержать при себе жену даже после своей смерти. Да, конечно!
Мистер Парамор не сводил проницательных глаз с лица племянника. И взгляд его, казалось, говорил: "Ну, дурачок, в чем же дело?"
Да, конечно! Почему она должна пользоваться его деньгами, вторично выйдя замуж? Она лишится их. Какая утешительная мысль! Шелтон вернулся к столу и еще раз внимательно перечел соответствующий пункт контракта: ему хотелось подойти к этому вопросу чисто по-деловому и скрыть то, что в действительности занимало его ум.
- Если я умру и она снова выйдет замуж, - повторил он вслух, - она лишается права пользоваться доходом с моего капитала.
Может ли существовать более мудрое законоположение для человека, страстно влюбленного?
Дядюшка наконец отвел от него взгляд: чувство сострадания побудило его отвернуться, чтобы не видеть последних судорог пойманной рыбы.
- Я не хочу привязывать ее к себе, - внезапно заявил Шелтон.
Легкая усмешка приподняла уголки губ мистера Парамора.
- Ты хочешь вычеркнуть этот пункт? - спросил он. Кровь бросилась в лицо Шелтону: он почувствовал, что дядя уличил его в излишней сентиментальности,
- Д-да, - с запинкой произнес он.
- В самом деле?
- Конечно!
Ответ прозвучал несколько угрюмо.
Карандаш дядюшки опустился на обреченный параграф, и мистер Парамор вновь принялся за чтение проекта; но Шелтон уже не мог следить за содержанием: его слишком занимали мысли о том, что именно так позабавило мистера Парамора, и, чтобы решить этот вопрос, он, не отрываясь, смотрел на старика. Грубоватые, но приятные черты лица, быстрые, но не суетливые движения, волосы не прямые и не вьющиеся, не короткие и не длинные; печальные глаза и улыбающийся рот, костюм - не поношенный и не щеголеватый, ловкие красивые руки, а главное - размеренное скольжение по бумаге синего карандаша, - все создавало впечатление полной гармонии между головой и сердцем, чувством и разумом, теорией и противоположностью.
-"...на время замужества", - прочел мистер Парамор и снова остановился. - Ты, конечно, понимаешь, что, если вы не уживетесь и разъедетесь, она по-прежнему будет пользоваться твоими деньгами.
Если они не уживутся!.. Шелтон улыбнулся. Но мистер Парамор не улыбался, и Шелтон снова почувствовал, что столкнулся с чем-то внешне мягким, но непреклонным. И он с раздражением заметил:
- Если мы не будем жить вместе, тем больше оснований сохранить за ней это право.
На сей раз дядюшка улыбнулся. Но Шелтон не мог сердиться за эту ироническую усмешку, которая так же внезапно исчезала, как и появлялась: она не могла вызвать раздражение, ибо не относилась непосредственно к собеседнику, и за ней скрывалось такое глубокое знание человеческой природы!
- Если... гм... Ну, а в другом случае, - сказал мистер Парамор, брачный контракт теряет силу, во всяком случае, для нее. Понимаешь, дружок, мы обязаны все предусмотреть.
Шелтон еще отчетливо помнил содержание пьесы и свой разговор с Хэлидомом. Сам он вполне способен был допустить - теоретически, - что жена может изменить ему.
- Хорошо, дядя Тэд, - сказал он.
На мгновение у него мелькнула безумная мысль: предусмотреть в брачном контракте возможность развода. Ведь сделать женщину независимой, предоставить ей свободу полюбить другого, не терзаясь мыслью о денежных затруднениях, - разве это не долг всякого благородного мужчины? Для этого нужно было лишь вычеркнуть слова "на время замужества".
Шелтон почти с тревогой посмотрел на дядюшку. На этом мудром челе под высоким зачесом волос нельзя было прочесть и тени мелочности, но и одобрения на нем не было. Лицо дядюшки, казалось, говорило: "Донкихотство, конечно, имеет свои достоинства, но..." Да и сама эта необъятная комната с высокими окнами обескураживала Шелтона: казалось, здесь совершается лишь то, что диктует здравый смысл. Должно быть, бесконечное множество мужчин, хорошо воспитанных и придерживающихся самых разумных правил, покупали себе здесь жен. Воздух был пропитан мудростью и запахом юридических книг в кожаных переплетах. Здесь безраздельно царил прецедент {Прецедент - случай или поступок, служащий оправданием или примером для последующих случаев подобного рода. В частности, решение суда, ставшее образцом при решении подобных дел. В Англии право и судебная практика а большой мере опираются на прецедент.}. Шелтон склонил перед ним свое копье и снова присел к столу, чтобы закончить сделку с покупкой жены.
- Не понимаю, почему ты так спешишь с этим? Ведь ваша свадьба будет не раньше осени, - сказал мистер Парамор, окончив наконец чтение контракта. Он положил синий карандаш рядом с чернильницей, вынул красную розу из стакана с водой и понюхал ее. - Хочешь пройтись со мной до Пэл-Мэла? Я решил сегодня устроить себе отдых, но для стадиона сейчас, пожалуй, холодновато.
Они вышли на Стрэнд.
- Вы не видели новой пьесы Борогрова? - спросил Шелтон, когда они проходили мимо театра, где он был с Хэлидомом.
- Я никогда не смотрю современных пьес, - ответил мистер Парамор. - Уж слишком они мрачны.
Шелтон взглянул на него: дядя шел, немного сдвинув цилиндр на затылок, держа зонтик на плече; его печальный взгляд был устремлен куда-то вдаль.
- Психология вас не интересует, дядя Тэд?
- Психология? Это когда выражают словами то, что нельзя ими выразить?
- Французам это удается, - возразил Шелтон. - И русским тоже. Почему бы и нам не попробовать?
Мистер Парамор остановился, намереваясь заглянуть в рыбный магазин.
- То, что годится для французов и русских, Дик, - сказал он, - не подходит для нас. Мы, когда хотим быть настоящими, только становимся более фальшивыми... Взгляни! Правда, неплохо было бы поймать такого? Давай пошлем его твоей мотушке.
Он зашел в магазин и купил лосося,
- А теперь скажи мне на милость, - продолжал он, когда они пошли дальше, - разве это пристойно, чтобы мужчины и женщины извивались на сцене, словно угри? Разве жизнь и без того не достаточно сложна?
Внезапно у Шелтона мелькнула мысль, что, несмотря на всю свою улыбчивость, лицо дядюшки отмечено печатью глубокого страдания. Возможно, впрочем, что это ему только почудилось при более ярком освещении, когда они вышли на простор Трафальгарской площади.
- Вот уж не знаю, - ответил Шелтон. - Я, пожалуй, предпочитаю правду.
- Плохой конец и все прочее? - спросил мистер Парамор, остановившись перед одним из львов, сторожащих памятник Нельсону, и взял Шелтона за пуговицу. - Правда - величайшее зло!
Он стоял очень прямо, глядя на племянника своими печальными глазами. Шелтон подумал, что его оптимизм - это трогательная смесь нежности и нетерпимости, личной правдивости и понятий, заимствованных у других. Подобно возвышавшемуся над ним льву, мистер Парамор словно говорил жизни: "Как ни старайся, а я не буду смотреть тебе в лицо".
- Да, дружок, - заметил он, протягивая шестипенсовую монету метельщику, - чувства - это змеи, которых надо держать в банках с притертыми пробками. Ты не зайдешь со мной в клуб? В таком случае до свидания, мой милый. Поклонись матушке, когда увидишь ее.
И он зашагал через площадь, а Шелтон пошел дальше, в свой собственный клуб, и ощущение у него было такое, словно он распростился не только с дядюшкой, но и со всей нацией, к которой они оба принадлежали по своему рождению и воспитанию.
ГЛАВА VII
В КЛУБЕ
Шелтон зашел в библиотеку клуба и взял "Книгу пэров" Бэрка. Когда его дядюшка узнал о помолвке, его первые слова были: "Деннант? Это те Деннанты, что живут в Холм-Оксе? Его жена - урожденная Пенгвин".
Никому из знакомых Парамора и в голову не приходило считать его снобом, но тогда в тоне его ясно прозвучало: "Вот это хорошо, такая семья нам под стать".
Шелтон принялся искать Балтиморов. Он прочел: "Чарлз Пенгвин, пятый барон Балтимор. Потомство: Алиса, род. 184- ,вышла замуж в 186- за Алджернона Деннанта, эсквайра, Холм-Оке, Крое Итон, Оксфордшир". Он отложил "Книгу пэров" и взял "Календарь дворян-землевладельцев". Там значилось: "Деннант, Алджернон Кафф, старший сын покойного Алджернона Каффа Деннанта, эсквайра, мирового судьи, и Айрин, 2-й дочери высокород. Филиппа и леди Лилиан Марч Мэллоу. Образование: Итон и колледж Крайстчерч, Оксфорд; мировой судья графства Оксфордшир. Проживает: Холм-Оке" и т. д. и т. д. Отложив "Календарь", Шелтон взял томик сказок "1001 ночь", который кто-то из членов клуба оставил на прикрепленном к креслу пюпитре, но читать не стал, а принялся рассматривать тех, кто находился в комнате. Почти все места были заняты: тут сидели и читали или дремали джентльмены, каждый из которых счел бы одну из Пенгвинов вполне подходящей для себя партией. Шелтону впервые бросилась в глаза та величавая неторопливость, с какою они переворачивали страницы, поигрывали чайными ложечками или похрапывали в своих креслах. А ведь здесь не было и двух человек, похожих друг на друга: один был высокий, темноусый, с розовыми пухлыми щеками и густой шевелюрой; другой - лысый и сутулый; там, дальше, - дородный старый щеголь с седой бородкой клинышком, в необъятном белом жилете; гладко выбритый пожилой франт с птичьим профилем; высокий, болезненного вида мизантроп и сангвиник, уснувший сном младенца. Спали они или бодрствовали, читали или храпели, были толстыми или тощими, густоволосыми или лысыми - на всех лицах, и красных и бледных, лежала печать полнейшей обособленности. Все они были отлично воспитаны. И так - то разглядывая своих соседей, то вновь углубляясь в чтение "1001 ночи" - Шелтон провел время до обеда.
Не успел он усесться в ресторане клуба, как в зал вошел его дальний родственник и сел за соседний столик.
- А, Шелтон! Уже вернулись? Мне кто-то говорил, что вы путешествуете вокруг света. - Он вставил в глаз монокль и принялся изучать меню. Бульон!.. Читали речь Джеллаби? Презанятно он разделался со всей этой компанией. Лучший оратор в парламенте, честное слово.
Шелтон на мгновение перестал жевать спаржу: он, бывало, тоже восхищался Джеллаби, а теперь это казалось ему странным. Красное, гладко выбритое лицо его соседа, оттененное ослепительной белизною крахмальной манишки, расплылось в благодушной улыбке: его жесткие, ничем не примечательные глазки словно уже видели заказываемые блюда.
"Успех! - внезапно пришло в голову Шелтону. - Именно умение преуспевать и восхищает нас в Джеллаби. Все мы хотим добиться успеха".
- Да, - согласился он вслух, - удачливый тип.
- Ах, я и забыл, - сказал его сосед. - Вы ведь из числа его противников?
- Да нет. Откуда вы это взяли?
- Мне почему-то так казалось, - произнес тот, окинув небрежным взглядом комнату; и Шелтону послышалось в его словах: "В вас есть что-то не совсем высоконравственное".
- Что вас так восхищает в Джеллаби? - спросил Шелтон.
- Он знает, чего хочет, - ответил его сосед. - А вот про других этого не скажешь... Рыба никуда не годится, ее и кошка не стала бы есть... Да, умная голова этот Джеллаби! Серьезный малый! Вы когда-нибудь слышали, как он говорит? Преинтересно бывает, когда он разносит оппозицию! А они - ну и жалкие же людишки! - И он расхохотался: то ли мысль о Джеллаби, разносящем крохотную кучку "меньшинства", так развеселила его, то ли пузырьки шампанского в бокале.
- На меньшинство всегда грустно смотреть, - сухо заметил Шелтон.
- То есть как это?
- Я говорю, неприятно смотреть на людей, у которых нет шансов на успех, которые всегда проваливаются, на всех этих фанатиков и им подобных.
Сосед с любопытством взглянул на него.
- М-да, несомненно, - сказал он. - Вы не любите мятный соус? Я всегда считал, что это - самое приятное в бараньем жарком.
Огромный зал с бесчисленным множеством столиков, расставленных с таким расчетом, чтобы каждый из обедающих имел возможность покрасоваться на фоне золотых стен, вновь завладел вниманием Шелтона. Сколько раз, бывало, он сидел здесь, старательно раскланиваясь со знакомыми, и был счастлив, если находил свое привычное место незанятым, мог почитать газету с отчетом о последних скачках и, испытывая легкое опьянение от выпитого вина, болтать с кем-нибудь из людей своего круга. Счастлив! Да, счастлив, как лошадь, которая никогда не покидает своего стойла.
- Бедняга этот Бинг: пыхтит, точно паровоз, - сказал сосед Шелтона, указывая на иссохшего, сгорбленного официанта. - У него жуткая астма, даже с улицы слышно, как он хрипит.
По-видимому, его это забавляло.
- А как вы думаете, существует моральная астма? - спросил Шелтон.
Его сосед выронил из глаза монокль.
- Послушайте, заберите это обратно: мясо совсем пережарено, - сказал он лакею. - Принесите мне порцию баранины.
Шелтон отодвинул стул от столика.
- Всего хорошего! - сказал он. - Стилтонский сыр здесь превосходен.
Его сосед поднял брови и снова уставился в тарелку.
Проходя через холл, Шелтон по привычке встал на весы. "Семьдесят килограммов! Опять прибавил", - подумал он и, срезав кончик у сигары, направился в курительную и сел читать роман.
Почитав с полчаса, он бросил книгу: уж очень она была пустая, несмотря на захватывающий сюжет и уйму родовитых персонажей. Но автор, видимо, и не хотел ничего сказать своей книгой. Шелтон посмотрел, кто же автор, - все весьма похвально отзывались о романе. И глубоко задумался, пристально глядя на огонь в камине...
Кто-то наклонился над ним, и, подняв глаза, он увидел одного из братьев Антонии, служившего в стрелковом полку; на лице его играла ленивая улыбка, багровый румянец указывал на то, что он навеселе.
- Поздравляю, старина! - воскликнул он. - По какому поводу вы отрастили этакую страшенную бородищу?
Шелтон усмехнулся.
- "Пилюли герцогини", - прочитал младший Деннант, взяв книгу. - Это вы читаете? Великолепная книга, правда?
- Совершенно великолепная, - ответил Шелтон.
- Великолепный сюжет! Когда берешь в руки роман, совсем неохота, копаться во всей этой - как ее там называют! - психологии, просто хочешь развлечься, не так ли?
- Да, пожалуй, - пробормотал Шелтон.
- Здорово интересно, когда президент крадет у нее бриллианты... А вот и Бенджи! Привет, Бенджи!
- Привет, Билл, дружище!
Этот Бенджи был молодой человек с гладко выбритой физиономией, чье лицо, голос и манеры являли собой редкостную смесь железной выдержки и удивительной мягкости.
Молодой человек - такой веселый, с такой мягкой повадкой и в то же время такой жесткий - подошел не один: с ним был седой джентльмен с острой бородкой и глазами мизантропа, по имени Страуд, и еще другой - ровесник Шелтона, с усами и небольшой плешью величиною с крону; он круглый год околачивался в клубе, во всяком случае, все вечера, когда не было скачек, ради которых нужно было бы ехать в другой город.
- Знаете, - начал младший Деннант, - этот нахал, - и он хлопнул Бенджи по колену, - завтра женится на мисс Кэссерол... знаете, Кэссеролы из Манкестер-Гейт.
- Черт побери! - сказал Шелтон, обрадовавшись, что может наконец произнести нечто понятное всей компании.
- Младший Чампион будет шафером, и я тоже. Знаете что, старина, продолжал Деннант, обращаясь к Шелтону, - вам надо бы поехать туда со мной, посмотреть на всю эту кутерьму: у вас вряд ли будет другая такая возможность попрактиковаться. Бенджи пришлет вам приглашение.
- Буду очень рад! - пробормотал Бенджи.
- А где состоится церемония?
- В церкви святого Брайабаса, в половине третьего. Приходите посмотреть, как обкручивают людей. Я заеду за вами в час. Мы позавтракаем, а потом отправимся. - И Деннант снова похлопал Бенджи по колену.
Шелтон кивнул в знак согласия; его покоробил равнодушно-легкомысленный тон, каким эти люди говорили о женитьбе, как о пикантном приключении, и он украдкой посмотрел на "железного" Бенджи, который за все это время ни на минуту не утратил вкрадчивой мягкости манер и, казалось, куда больше интересовался предстоящими скачками, нежели своим браком. Но Шелтон по собственному опыту знал, что в действительности так не бывает; такое поведение было продиктовано лишь желанием соблюдать правила "хорошего тона" и казаться человеком благовоспитанным: джентльмен не должен выдавать своих чувств. И ему стало жаль Бенджи, особенно когда он заметил, каким взглядом впился в жениха Страуд из-под своих нависших бровей и каким жадным любопытством горят глаза любителя скачек.
- Кто этот малый с парализованной ногой? - спросил любитель скачек. Он вечно тут торчит.
И Шелтон увидел человека с болезненно желтым лицом, обращавшего на себя внимание отсутствием пробора и некоторой нервозностью.
- Его фамилия Бэйз, - сказал Страуд. - Полжизни провел с китайцами: должно быть, у него зуб против них! А теперь, с тех пор, как у него повреждена нога, он уже больше не может туда ездить.
- С китайцами? Что же он там делал?
- То ли библиями их снабжал, то ли оружием. Кто его знает! Авантюрист какой-то.
- Во всяком случае, человек не нашего круга, - сказал любитель скачек.
Шелтон взглянул на сдвинутые брови старика Страуда и сразу понял, что такого человека, который может охотиться в любом лесу и имеет уйму свободного времени для игры в бридж и сплетен в клубе, должен раздражать самый вид людей, живущих столь неупорядоченной жизнью. Минуту спустя "малый с парализованной ногой" прошел позади его стула, и Шелтон сразу почувствовал, как ощетинились завсегдатаи клуба. У Бэйза были глаза, какие нередко можно встретить у англичан, - словно угли, горящие за стальной решеткой; он производил впечатление человека, который способен совершать поступки, выходящие за рамки "хорошего тона", - человека, который способен быть даже благородным. Он посмотрел прямо в глаза Шелтону: в его непреклонном взгляде было что-то говорившее, как бесконечно он одинок, - в общем, человек, которому совсем не место в таком клубе. Шелтону пришли на память слова одного из друзей его отца, который как-то сказал ему: "Да, Дик, разного рода люди состоят членами этого клуба, и они приходят сюда по разным причинам, а многие приходят потому, что им, беднягам, некуда больше идти"; и, переводя взгляд с "паралитика" на Страуда, Шелтон подумал, что, ведь, может быть, и старик Страуд такой же бедняга. Кто его знает! Он посмотрел на Бенджи - такого собранного и веселого - и сразу успокоился. Вот счастливчик! Ему больше не надо будет приходить сюда! И мысль, что очень скоро он сам будет проводить здесь свой последний вечер, наполнила Шелтона острым ощущением радости, почти граничащим с болью.
- Партию на бильярде, Бенджи, - предложил Билл Деннант.
Страуд и любитель скачек отправились смотреть на игру, и Шелтон вновь остался наедине со своими думами.
"Правила хорошего тона! - подумал он. - Этот малый, должно быть, из железа сделан... Сейчас они еще куда-нибудь поедут отсюда; полночи проиграют в покер или какую-нибудь другую ерунду затеют".
Он подошел к окну. Начался дождь; на опустевших улицах гулял ветер. Кэбмены натягивали дождевики. Пробежали две женщины под одним зонтом, и какой-то плохо одетый человек с угрюмым отчаянием прошагал мимо. Пробравшись между кресел, Шелтон вернулся на прежнее место. Перед его мысленным взором промелькнула вереница его друзей по школе и университету. Все они - да и он тоже - получили одинаковое воспитание, которое не могло привить им ничего, кроме "правил хорошего тона". Разве их знакомили с настоящей жизнью? Стоило лишь призадуматься, и становилось ясно, до чего все они невероятно глупы. Вид у них такой, словно они знают все на свете, а на самом деле они ни в чем не разбираются: ни в законах природы, ни в искусстве, ни в чувствах, ни в тех узах, что связывают людей. Да ведь по правилам "хорошего тона" даже сами слова эти не полагается произносить: все выходящее за пределы узкого круга их представлений уже не может быть "хорошим тоном". У них твердо установившиеся взгляды на жизнь, ибо все они питомцы определенных школ, университетских колледжей, полков. И эти-то люди вершат судьбы государства, диктуют законы, возглавляют науку, армию, религию. Вот они и создали себе кодекс: не вступать в жизнь слишком молодыми, заложить здоровую основу, которую жизнь и опыт отшлифуют в дальнейшем.
"Успех! - подумал Шелтон и чуть не упал, споткнувшись о лакированные штиблеты, принадлежавшие круглолицему, добродушного вида джентльмену в золотом пенсне. - О да, это называется преуспеть в жизни!"
Кто-то подошел к столу, взял ту самую книгу, которая натолкнула Шелтона на все эти мысли, и принялся читать ее. Шелтон заметил, какое удовольствие доставляло этому человеку чтение. Глаза его, неподвижно устремленные на книгу, не выражали никаких эмоций. Ничто в ней не удивляло его, ничто не наводило на размышления.
Круглолицый джентльмен в лакированных штиблетах подошел k Шелтону и заговорил о своей недавней поездке на юг Франции. У него имелась про запас парочка пикантных анекдотов, и его лунообразная физиономия, украшенная золотым пенсне, так и сияла; это был грузный мужчина, знавший такое множество забавных светских сплетен, что просто невозможно было не оценить его болтовни; чувствовалось, что он наслаждается жизнью и ни в чем себе не отказывает.
- Однако, всего хорошего! - буркнул он вдруг. - Меня ждут...
И он ушел, оставив Шелтона под приятным впечатлением, что в предстоящем - этому человеку свидании есть что-то восхитительно-запретное.
Взяв со стола бокал, Шелтон медленно выпил вино: он благодушествовал. Он чувствовал свое превосходство над всеми этими людьми - членами одного с ним клуба, - и это утешало его. Он ясно видел, какой бутафорией была их клубная жизнь, какое убожество - это преклонение перед успехом, какая мишура вся эта литература, написанная романистами в лайковых перчатках, эти "правила хорошего тона", эти "законы приличия", эта безупречность нашего воспитания. Приятно было вот так проникнуть в самую суть вещей, приятно чувствовать свое превосходство; и, утонув в мягких глубинах кресла, Шелтон задумчиво выпустил дым и протянул ноги к огню, а огонь в ответ осторожно и благоговейно озарил его своим светом.
ГЛАВА VIII
СВАДЬБА
Верный своему слову, Билл Деннант ровно в час заехал за Шелтоном.
- Бьюсь об заклад, что бедняге Бенджи сейчас очень не по себе, - сказал он, когда, отпустив кэб у церкви, они проходили между двумя рядами любопытных, которые, не принадлежа к кругу избранных, толпились на панели, пожирая приглашенных грустными глазами.
Женщина с землистым лицом, державшая на руках ребенка, в то время как два других стояли рядом, уцепившись за ее юбку, с таким волнением смотрела на свадьбу, словно ей не пришлось испытать горькие муки нищего брака. Шелтон вошел в церковь с чувством необъяснимой неловкости: на деньги, которые он заплатил за свой галстук, эта семья смогла бы иметь пищу и кров в течение целой недели. Он проследовал за своим будущим шурином к одной из скамей, где расположились родственники и друзья жениха, ибо каждая из сторон, фигурирующих в брачном контракте, выступала сомкнутым строем, - и вот, инстинктивно поддерживая извечную борьбу полов, они сидели друг против друга, и стрелы взглядов, полных недоверия, непрестанно скрещивались над центральным проходом церкви.
В глазах Билла Деннанта появились веселые искорки. - Глядите, вон старина Бенджи! - прошептал он, и Шелтон увидел героя дня.
Сквозь маску вышколенной бесстрастности на его гладко выбритом лице проступала бледность, но притворная ледяная улыбка благовоспитанного человека, которой он одаривал гостей, была, по обыкновению, безупречно любезна; На его стройной фигуре и на всей его одежде лежал отпечаток нарочитой непринужденности, которая выделяет жениха незаурядного из толпы обычных женихов. Его броня была непроницаема, ни один дерзкий взгляд не мог бы сквозь нее проникнуть.
- Мама считает, что на свете нет несолидных дел, - сказал он.
Дядя устремил на него пытливый, пронизывающий взгляд своих страдальческих глаз, и легкая улыбка искривила его губы.
- Она неподражаема! - произнес он.
- Да, - повторил Шелтон, - она неподражаема.
Впрочем, перепродажа акций вовсе не интересовала его, дядя решал подобные дела так быстро и разумно, что Шелтону и в голову не пришло бы усомниться в его суждениях.
- Ну-с, займемся твоим контрактом.
Мистер Парамор трижды позвонил в колокольчик и в ожидании принялся ходить взад и вперед по кабинету.
- Принесите мне проект брачного контракта мистера Ричарда, - сказал он вошедшему рослому клерку, и тот через минуту вернулся, неся требуемый документ.
- Итак, Дик, - начал мистер Парамор, - насколько я понимаю, за невестой не значится никакого приданого. Почему?
- Я отказался от него, - ответил Шелтон, невольно смутившись.
Губы мистера Парамора дрогнули в легкой усмешке; он придвинул к себе бумагу, взял синий карандаш и, сжав руку Шелтона повыше локтя, принялся читать контракт пункт за пунктом. Шелтон, едва успевавший следить за быстрыми объяснениями старика, с облегчением вздохнул, когда тот внезапно остановился.
- Если ты умрешь и она снова выйдет замуж, - сказал мистер Парамор, она лишается права пользоваться доходом с твоего капитала, понятно?
- Вот как? - сказал Шелтон. - Одну минуту, дядя Тед!
Мистер Парамор умолк и стал ждать, покусывая карандаш; на губах его промелькнула улыбка, которую он тут же тактично подавил. Теперь уже Шелтон принялся ходить по комнате.
"Если она снова выйдет замуж", - повторил он про себя.
Мистер Парамор, страстный рыболов, следил за племянником, словно тот был рыбой, которую он только что вытащил на берег.
- Это обычное условие, - заметил он.
Шелтон сделал еще один круг по комнате.
"Она лишается права... - думал он. - Да, конечно".
Это единственный способ удержать при себе жену даже после своей смерти. Да, конечно!
Мистер Парамор не сводил проницательных глаз с лица племянника. И взгляд его, казалось, говорил: "Ну, дурачок, в чем же дело?"
Да, конечно! Почему она должна пользоваться его деньгами, вторично выйдя замуж? Она лишится их. Какая утешительная мысль! Шелтон вернулся к столу и еще раз внимательно перечел соответствующий пункт контракта: ему хотелось подойти к этому вопросу чисто по-деловому и скрыть то, что в действительности занимало его ум.
- Если я умру и она снова выйдет замуж, - повторил он вслух, - она лишается права пользоваться доходом с моего капитала.
Может ли существовать более мудрое законоположение для человека, страстно влюбленного?
Дядюшка наконец отвел от него взгляд: чувство сострадания побудило его отвернуться, чтобы не видеть последних судорог пойманной рыбы.
- Я не хочу привязывать ее к себе, - внезапно заявил Шелтон.
Легкая усмешка приподняла уголки губ мистера Парамора.
- Ты хочешь вычеркнуть этот пункт? - спросил он. Кровь бросилась в лицо Шелтону: он почувствовал, что дядя уличил его в излишней сентиментальности,
- Д-да, - с запинкой произнес он.
- В самом деле?
- Конечно!
Ответ прозвучал несколько угрюмо.
Карандаш дядюшки опустился на обреченный параграф, и мистер Парамор вновь принялся за чтение проекта; но Шелтон уже не мог следить за содержанием: его слишком занимали мысли о том, что именно так позабавило мистера Парамора, и, чтобы решить этот вопрос, он, не отрываясь, смотрел на старика. Грубоватые, но приятные черты лица, быстрые, но не суетливые движения, волосы не прямые и не вьющиеся, не короткие и не длинные; печальные глаза и улыбающийся рот, костюм - не поношенный и не щеголеватый, ловкие красивые руки, а главное - размеренное скольжение по бумаге синего карандаша, - все создавало впечатление полной гармонии между головой и сердцем, чувством и разумом, теорией и противоположностью.
-"...на время замужества", - прочел мистер Парамор и снова остановился. - Ты, конечно, понимаешь, что, если вы не уживетесь и разъедетесь, она по-прежнему будет пользоваться твоими деньгами.
Если они не уживутся!.. Шелтон улыбнулся. Но мистер Парамор не улыбался, и Шелтон снова почувствовал, что столкнулся с чем-то внешне мягким, но непреклонным. И он с раздражением заметил:
- Если мы не будем жить вместе, тем больше оснований сохранить за ней это право.
На сей раз дядюшка улыбнулся. Но Шелтон не мог сердиться за эту ироническую усмешку, которая так же внезапно исчезала, как и появлялась: она не могла вызвать раздражение, ибо не относилась непосредственно к собеседнику, и за ней скрывалось такое глубокое знание человеческой природы!
- Если... гм... Ну, а в другом случае, - сказал мистер Парамор, брачный контракт теряет силу, во всяком случае, для нее. Понимаешь, дружок, мы обязаны все предусмотреть.
Шелтон еще отчетливо помнил содержание пьесы и свой разговор с Хэлидомом. Сам он вполне способен был допустить - теоретически, - что жена может изменить ему.
- Хорошо, дядя Тэд, - сказал он.
На мгновение у него мелькнула безумная мысль: предусмотреть в брачном контракте возможность развода. Ведь сделать женщину независимой, предоставить ей свободу полюбить другого, не терзаясь мыслью о денежных затруднениях, - разве это не долг всякого благородного мужчины? Для этого нужно было лишь вычеркнуть слова "на время замужества".
Шелтон почти с тревогой посмотрел на дядюшку. На этом мудром челе под высоким зачесом волос нельзя было прочесть и тени мелочности, но и одобрения на нем не было. Лицо дядюшки, казалось, говорило: "Донкихотство, конечно, имеет свои достоинства, но..." Да и сама эта необъятная комната с высокими окнами обескураживала Шелтона: казалось, здесь совершается лишь то, что диктует здравый смысл. Должно быть, бесконечное множество мужчин, хорошо воспитанных и придерживающихся самых разумных правил, покупали себе здесь жен. Воздух был пропитан мудростью и запахом юридических книг в кожаных переплетах. Здесь безраздельно царил прецедент {Прецедент - случай или поступок, служащий оправданием или примером для последующих случаев подобного рода. В частности, решение суда, ставшее образцом при решении подобных дел. В Англии право и судебная практика а большой мере опираются на прецедент.}. Шелтон склонил перед ним свое копье и снова присел к столу, чтобы закончить сделку с покупкой жены.
- Не понимаю, почему ты так спешишь с этим? Ведь ваша свадьба будет не раньше осени, - сказал мистер Парамор, окончив наконец чтение контракта. Он положил синий карандаш рядом с чернильницей, вынул красную розу из стакана с водой и понюхал ее. - Хочешь пройтись со мной до Пэл-Мэла? Я решил сегодня устроить себе отдых, но для стадиона сейчас, пожалуй, холодновато.
Они вышли на Стрэнд.
- Вы не видели новой пьесы Борогрова? - спросил Шелтон, когда они проходили мимо театра, где он был с Хэлидомом.
- Я никогда не смотрю современных пьес, - ответил мистер Парамор. - Уж слишком они мрачны.
Шелтон взглянул на него: дядя шел, немного сдвинув цилиндр на затылок, держа зонтик на плече; его печальный взгляд был устремлен куда-то вдаль.
- Психология вас не интересует, дядя Тэд?
- Психология? Это когда выражают словами то, что нельзя ими выразить?
- Французам это удается, - возразил Шелтон. - И русским тоже. Почему бы и нам не попробовать?
Мистер Парамор остановился, намереваясь заглянуть в рыбный магазин.
- То, что годится для французов и русских, Дик, - сказал он, - не подходит для нас. Мы, когда хотим быть настоящими, только становимся более фальшивыми... Взгляни! Правда, неплохо было бы поймать такого? Давай пошлем его твоей мотушке.
Он зашел в магазин и купил лосося,
- А теперь скажи мне на милость, - продолжал он, когда они пошли дальше, - разве это пристойно, чтобы мужчины и женщины извивались на сцене, словно угри? Разве жизнь и без того не достаточно сложна?
Внезапно у Шелтона мелькнула мысль, что, несмотря на всю свою улыбчивость, лицо дядюшки отмечено печатью глубокого страдания. Возможно, впрочем, что это ему только почудилось при более ярком освещении, когда они вышли на простор Трафальгарской площади.
- Вот уж не знаю, - ответил Шелтон. - Я, пожалуй, предпочитаю правду.
- Плохой конец и все прочее? - спросил мистер Парамор, остановившись перед одним из львов, сторожащих памятник Нельсону, и взял Шелтона за пуговицу. - Правда - величайшее зло!
Он стоял очень прямо, глядя на племянника своими печальными глазами. Шелтон подумал, что его оптимизм - это трогательная смесь нежности и нетерпимости, личной правдивости и понятий, заимствованных у других. Подобно возвышавшемуся над ним льву, мистер Парамор словно говорил жизни: "Как ни старайся, а я не буду смотреть тебе в лицо".
- Да, дружок, - заметил он, протягивая шестипенсовую монету метельщику, - чувства - это змеи, которых надо держать в банках с притертыми пробками. Ты не зайдешь со мной в клуб? В таком случае до свидания, мой милый. Поклонись матушке, когда увидишь ее.
И он зашагал через площадь, а Шелтон пошел дальше, в свой собственный клуб, и ощущение у него было такое, словно он распростился не только с дядюшкой, но и со всей нацией, к которой они оба принадлежали по своему рождению и воспитанию.
ГЛАВА VII
В КЛУБЕ
Шелтон зашел в библиотеку клуба и взял "Книгу пэров" Бэрка. Когда его дядюшка узнал о помолвке, его первые слова были: "Деннант? Это те Деннанты, что живут в Холм-Оксе? Его жена - урожденная Пенгвин".
Никому из знакомых Парамора и в голову не приходило считать его снобом, но тогда в тоне его ясно прозвучало: "Вот это хорошо, такая семья нам под стать".
Шелтон принялся искать Балтиморов. Он прочел: "Чарлз Пенгвин, пятый барон Балтимор. Потомство: Алиса, род. 184- ,вышла замуж в 186- за Алджернона Деннанта, эсквайра, Холм-Оке, Крое Итон, Оксфордшир". Он отложил "Книгу пэров" и взял "Календарь дворян-землевладельцев". Там значилось: "Деннант, Алджернон Кафф, старший сын покойного Алджернона Каффа Деннанта, эсквайра, мирового судьи, и Айрин, 2-й дочери высокород. Филиппа и леди Лилиан Марч Мэллоу. Образование: Итон и колледж Крайстчерч, Оксфорд; мировой судья графства Оксфордшир. Проживает: Холм-Оке" и т. д. и т. д. Отложив "Календарь", Шелтон взял томик сказок "1001 ночь", который кто-то из членов клуба оставил на прикрепленном к креслу пюпитре, но читать не стал, а принялся рассматривать тех, кто находился в комнате. Почти все места были заняты: тут сидели и читали или дремали джентльмены, каждый из которых счел бы одну из Пенгвинов вполне подходящей для себя партией. Шелтону впервые бросилась в глаза та величавая неторопливость, с какою они переворачивали страницы, поигрывали чайными ложечками или похрапывали в своих креслах. А ведь здесь не было и двух человек, похожих друг на друга: один был высокий, темноусый, с розовыми пухлыми щеками и густой шевелюрой; другой - лысый и сутулый; там, дальше, - дородный старый щеголь с седой бородкой клинышком, в необъятном белом жилете; гладко выбритый пожилой франт с птичьим профилем; высокий, болезненного вида мизантроп и сангвиник, уснувший сном младенца. Спали они или бодрствовали, читали или храпели, были толстыми или тощими, густоволосыми или лысыми - на всех лицах, и красных и бледных, лежала печать полнейшей обособленности. Все они были отлично воспитаны. И так - то разглядывая своих соседей, то вновь углубляясь в чтение "1001 ночи" - Шелтон провел время до обеда.
Не успел он усесться в ресторане клуба, как в зал вошел его дальний родственник и сел за соседний столик.
- А, Шелтон! Уже вернулись? Мне кто-то говорил, что вы путешествуете вокруг света. - Он вставил в глаз монокль и принялся изучать меню. Бульон!.. Читали речь Джеллаби? Презанятно он разделался со всей этой компанией. Лучший оратор в парламенте, честное слово.
Шелтон на мгновение перестал жевать спаржу: он, бывало, тоже восхищался Джеллаби, а теперь это казалось ему странным. Красное, гладко выбритое лицо его соседа, оттененное ослепительной белизною крахмальной манишки, расплылось в благодушной улыбке: его жесткие, ничем не примечательные глазки словно уже видели заказываемые блюда.
"Успех! - внезапно пришло в голову Шелтону. - Именно умение преуспевать и восхищает нас в Джеллаби. Все мы хотим добиться успеха".
- Да, - согласился он вслух, - удачливый тип.
- Ах, я и забыл, - сказал его сосед. - Вы ведь из числа его противников?
- Да нет. Откуда вы это взяли?
- Мне почему-то так казалось, - произнес тот, окинув небрежным взглядом комнату; и Шелтону послышалось в его словах: "В вас есть что-то не совсем высоконравственное".
- Что вас так восхищает в Джеллаби? - спросил Шелтон.
- Он знает, чего хочет, - ответил его сосед. - А вот про других этого не скажешь... Рыба никуда не годится, ее и кошка не стала бы есть... Да, умная голова этот Джеллаби! Серьезный малый! Вы когда-нибудь слышали, как он говорит? Преинтересно бывает, когда он разносит оппозицию! А они - ну и жалкие же людишки! - И он расхохотался: то ли мысль о Джеллаби, разносящем крохотную кучку "меньшинства", так развеселила его, то ли пузырьки шампанского в бокале.
- На меньшинство всегда грустно смотреть, - сухо заметил Шелтон.
- То есть как это?
- Я говорю, неприятно смотреть на людей, у которых нет шансов на успех, которые всегда проваливаются, на всех этих фанатиков и им подобных.
Сосед с любопытством взглянул на него.
- М-да, несомненно, - сказал он. - Вы не любите мятный соус? Я всегда считал, что это - самое приятное в бараньем жарком.
Огромный зал с бесчисленным множеством столиков, расставленных с таким расчетом, чтобы каждый из обедающих имел возможность покрасоваться на фоне золотых стен, вновь завладел вниманием Шелтона. Сколько раз, бывало, он сидел здесь, старательно раскланиваясь со знакомыми, и был счастлив, если находил свое привычное место незанятым, мог почитать газету с отчетом о последних скачках и, испытывая легкое опьянение от выпитого вина, болтать с кем-нибудь из людей своего круга. Счастлив! Да, счастлив, как лошадь, которая никогда не покидает своего стойла.
- Бедняга этот Бинг: пыхтит, точно паровоз, - сказал сосед Шелтона, указывая на иссохшего, сгорбленного официанта. - У него жуткая астма, даже с улицы слышно, как он хрипит.
По-видимому, его это забавляло.
- А как вы думаете, существует моральная астма? - спросил Шелтон.
Его сосед выронил из глаза монокль.
- Послушайте, заберите это обратно: мясо совсем пережарено, - сказал он лакею. - Принесите мне порцию баранины.
Шелтон отодвинул стул от столика.
- Всего хорошего! - сказал он. - Стилтонский сыр здесь превосходен.
Его сосед поднял брови и снова уставился в тарелку.
Проходя через холл, Шелтон по привычке встал на весы. "Семьдесят килограммов! Опять прибавил", - подумал он и, срезав кончик у сигары, направился в курительную и сел читать роман.
Почитав с полчаса, он бросил книгу: уж очень она была пустая, несмотря на захватывающий сюжет и уйму родовитых персонажей. Но автор, видимо, и не хотел ничего сказать своей книгой. Шелтон посмотрел, кто же автор, - все весьма похвально отзывались о романе. И глубоко задумался, пристально глядя на огонь в камине...
Кто-то наклонился над ним, и, подняв глаза, он увидел одного из братьев Антонии, служившего в стрелковом полку; на лице его играла ленивая улыбка, багровый румянец указывал на то, что он навеселе.
- Поздравляю, старина! - воскликнул он. - По какому поводу вы отрастили этакую страшенную бородищу?
Шелтон усмехнулся.
- "Пилюли герцогини", - прочитал младший Деннант, взяв книгу. - Это вы читаете? Великолепная книга, правда?
- Совершенно великолепная, - ответил Шелтон.
- Великолепный сюжет! Когда берешь в руки роман, совсем неохота, копаться во всей этой - как ее там называют! - психологии, просто хочешь развлечься, не так ли?
- Да, пожалуй, - пробормотал Шелтон.
- Здорово интересно, когда президент крадет у нее бриллианты... А вот и Бенджи! Привет, Бенджи!
- Привет, Билл, дружище!
Этот Бенджи был молодой человек с гладко выбритой физиономией, чье лицо, голос и манеры являли собой редкостную смесь железной выдержки и удивительной мягкости.
Молодой человек - такой веселый, с такой мягкой повадкой и в то же время такой жесткий - подошел не один: с ним был седой джентльмен с острой бородкой и глазами мизантропа, по имени Страуд, и еще другой - ровесник Шелтона, с усами и небольшой плешью величиною с крону; он круглый год околачивался в клубе, во всяком случае, все вечера, когда не было скачек, ради которых нужно было бы ехать в другой город.
- Знаете, - начал младший Деннант, - этот нахал, - и он хлопнул Бенджи по колену, - завтра женится на мисс Кэссерол... знаете, Кэссеролы из Манкестер-Гейт.
- Черт побери! - сказал Шелтон, обрадовавшись, что может наконец произнести нечто понятное всей компании.
- Младший Чампион будет шафером, и я тоже. Знаете что, старина, продолжал Деннант, обращаясь к Шелтону, - вам надо бы поехать туда со мной, посмотреть на всю эту кутерьму: у вас вряд ли будет другая такая возможность попрактиковаться. Бенджи пришлет вам приглашение.
- Буду очень рад! - пробормотал Бенджи.
- А где состоится церемония?
- В церкви святого Брайабаса, в половине третьего. Приходите посмотреть, как обкручивают людей. Я заеду за вами в час. Мы позавтракаем, а потом отправимся. - И Деннант снова похлопал Бенджи по колену.
Шелтон кивнул в знак согласия; его покоробил равнодушно-легкомысленный тон, каким эти люди говорили о женитьбе, как о пикантном приключении, и он украдкой посмотрел на "железного" Бенджи, который за все это время ни на минуту не утратил вкрадчивой мягкости манер и, казалось, куда больше интересовался предстоящими скачками, нежели своим браком. Но Шелтон по собственному опыту знал, что в действительности так не бывает; такое поведение было продиктовано лишь желанием соблюдать правила "хорошего тона" и казаться человеком благовоспитанным: джентльмен не должен выдавать своих чувств. И ему стало жаль Бенджи, особенно когда он заметил, каким взглядом впился в жениха Страуд из-под своих нависших бровей и каким жадным любопытством горят глаза любителя скачек.
- Кто этот малый с парализованной ногой? - спросил любитель скачек. Он вечно тут торчит.
И Шелтон увидел человека с болезненно желтым лицом, обращавшего на себя внимание отсутствием пробора и некоторой нервозностью.
- Его фамилия Бэйз, - сказал Страуд. - Полжизни провел с китайцами: должно быть, у него зуб против них! А теперь, с тех пор, как у него повреждена нога, он уже больше не может туда ездить.
- С китайцами? Что же он там делал?
- То ли библиями их снабжал, то ли оружием. Кто его знает! Авантюрист какой-то.
- Во всяком случае, человек не нашего круга, - сказал любитель скачек.
Шелтон взглянул на сдвинутые брови старика Страуда и сразу понял, что такого человека, который может охотиться в любом лесу и имеет уйму свободного времени для игры в бридж и сплетен в клубе, должен раздражать самый вид людей, живущих столь неупорядоченной жизнью. Минуту спустя "малый с парализованной ногой" прошел позади его стула, и Шелтон сразу почувствовал, как ощетинились завсегдатаи клуба. У Бэйза были глаза, какие нередко можно встретить у англичан, - словно угли, горящие за стальной решеткой; он производил впечатление человека, который способен совершать поступки, выходящие за рамки "хорошего тона", - человека, который способен быть даже благородным. Он посмотрел прямо в глаза Шелтону: в его непреклонном взгляде было что-то говорившее, как бесконечно он одинок, - в общем, человек, которому совсем не место в таком клубе. Шелтону пришли на память слова одного из друзей его отца, который как-то сказал ему: "Да, Дик, разного рода люди состоят членами этого клуба, и они приходят сюда по разным причинам, а многие приходят потому, что им, беднягам, некуда больше идти"; и, переводя взгляд с "паралитика" на Страуда, Шелтон подумал, что, ведь, может быть, и старик Страуд такой же бедняга. Кто его знает! Он посмотрел на Бенджи - такого собранного и веселого - и сразу успокоился. Вот счастливчик! Ему больше не надо будет приходить сюда! И мысль, что очень скоро он сам будет проводить здесь свой последний вечер, наполнила Шелтона острым ощущением радости, почти граничащим с болью.
- Партию на бильярде, Бенджи, - предложил Билл Деннант.
Страуд и любитель скачек отправились смотреть на игру, и Шелтон вновь остался наедине со своими думами.
"Правила хорошего тона! - подумал он. - Этот малый, должно быть, из железа сделан... Сейчас они еще куда-нибудь поедут отсюда; полночи проиграют в покер или какую-нибудь другую ерунду затеют".
Он подошел к окну. Начался дождь; на опустевших улицах гулял ветер. Кэбмены натягивали дождевики. Пробежали две женщины под одним зонтом, и какой-то плохо одетый человек с угрюмым отчаянием прошагал мимо. Пробравшись между кресел, Шелтон вернулся на прежнее место. Перед его мысленным взором промелькнула вереница его друзей по школе и университету. Все они - да и он тоже - получили одинаковое воспитание, которое не могло привить им ничего, кроме "правил хорошего тона". Разве их знакомили с настоящей жизнью? Стоило лишь призадуматься, и становилось ясно, до чего все они невероятно глупы. Вид у них такой, словно они знают все на свете, а на самом деле они ни в чем не разбираются: ни в законах природы, ни в искусстве, ни в чувствах, ни в тех узах, что связывают людей. Да ведь по правилам "хорошего тона" даже сами слова эти не полагается произносить: все выходящее за пределы узкого круга их представлений уже не может быть "хорошим тоном". У них твердо установившиеся взгляды на жизнь, ибо все они питомцы определенных школ, университетских колледжей, полков. И эти-то люди вершат судьбы государства, диктуют законы, возглавляют науку, армию, религию. Вот они и создали себе кодекс: не вступать в жизнь слишком молодыми, заложить здоровую основу, которую жизнь и опыт отшлифуют в дальнейшем.
"Успех! - подумал Шелтон и чуть не упал, споткнувшись о лакированные штиблеты, принадлежавшие круглолицему, добродушного вида джентльмену в золотом пенсне. - О да, это называется преуспеть в жизни!"
Кто-то подошел к столу, взял ту самую книгу, которая натолкнула Шелтона на все эти мысли, и принялся читать ее. Шелтон заметил, какое удовольствие доставляло этому человеку чтение. Глаза его, неподвижно устремленные на книгу, не выражали никаких эмоций. Ничто в ней не удивляло его, ничто не наводило на размышления.
Круглолицый джентльмен в лакированных штиблетах подошел k Шелтону и заговорил о своей недавней поездке на юг Франции. У него имелась про запас парочка пикантных анекдотов, и его лунообразная физиономия, украшенная золотым пенсне, так и сияла; это был грузный мужчина, знавший такое множество забавных светских сплетен, что просто невозможно было не оценить его болтовни; чувствовалось, что он наслаждается жизнью и ни в чем себе не отказывает.
- Однако, всего хорошего! - буркнул он вдруг. - Меня ждут...
И он ушел, оставив Шелтона под приятным впечатлением, что в предстоящем - этому человеку свидании есть что-то восхитительно-запретное.
Взяв со стола бокал, Шелтон медленно выпил вино: он благодушествовал. Он чувствовал свое превосходство над всеми этими людьми - членами одного с ним клуба, - и это утешало его. Он ясно видел, какой бутафорией была их клубная жизнь, какое убожество - это преклонение перед успехом, какая мишура вся эта литература, написанная романистами в лайковых перчатках, эти "правила хорошего тона", эти "законы приличия", эта безупречность нашего воспитания. Приятно было вот так проникнуть в самую суть вещей, приятно чувствовать свое превосходство; и, утонув в мягких глубинах кресла, Шелтон задумчиво выпустил дым и протянул ноги к огню, а огонь в ответ осторожно и благоговейно озарил его своим светом.
ГЛАВА VIII
СВАДЬБА
Верный своему слову, Билл Деннант ровно в час заехал за Шелтоном.
- Бьюсь об заклад, что бедняге Бенджи сейчас очень не по себе, - сказал он, когда, отпустив кэб у церкви, они проходили между двумя рядами любопытных, которые, не принадлежа к кругу избранных, толпились на панели, пожирая приглашенных грустными глазами.
Женщина с землистым лицом, державшая на руках ребенка, в то время как два других стояли рядом, уцепившись за ее юбку, с таким волнением смотрела на свадьбу, словно ей не пришлось испытать горькие муки нищего брака. Шелтон вошел в церковь с чувством необъяснимой неловкости: на деньги, которые он заплатил за свой галстук, эта семья смогла бы иметь пищу и кров в течение целой недели. Он проследовал за своим будущим шурином к одной из скамей, где расположились родственники и друзья жениха, ибо каждая из сторон, фигурирующих в брачном контракте, выступала сомкнутым строем, - и вот, инстинктивно поддерживая извечную борьбу полов, они сидели друг против друга, и стрелы взглядов, полных недоверия, непрестанно скрещивались над центральным проходом церкви.
В глазах Билла Деннанта появились веселые искорки. - Глядите, вон старина Бенджи! - прошептал он, и Шелтон увидел героя дня.
Сквозь маску вышколенной бесстрастности на его гладко выбритом лице проступала бледность, но притворная ледяная улыбка благовоспитанного человека, которой он одаривал гостей, была, по обыкновению, безупречно любезна; На его стройной фигуре и на всей его одежде лежал отпечаток нарочитой непринужденности, которая выделяет жениха незаурядного из толпы обычных женихов. Его броня была непроницаема, ни один дерзкий взгляд не мог бы сквозь нее проникнуть.