Голсуорси Джон. Схватка

Миссис Робертc (пряча волнение). Разве у меня вид умирающей?
Энид. Конечно, нет! Тебе бы еще хорошее... А что, если я пошлю тебе
своего доктора? Я уверена, что он может помочь.
Миссис Робертc (с ноткой сомнения). Хорошо, мэм.
Энид. А Мэдж Томас не следует бывать здесь, ты слишком возбуждаешься.
Как будто я не знаю, как страдают рабочие! И мне на самом деле очень жаль
их, но они переходят всякие границы, ты ведь тоже это знаешь.
Миссис Робертс (перебирает пальцами). Они утверждают, что иначе не
добиться лучшего жалованья, мэм.
Энид (убежденно). Но именно поэтому профсоюз не хочет помогать им. Мой
муж очень хорошо относится к рабочим, но и он говорит, что платят им
достаточно.
Миссис Робертc. Он так говорит?
Энид. Они не понимают, что Компания не могла бы существовать, если бы
им платили столько, сколько они хотят.
Миссис Робертc (делая над собой усилие). Но дивиденды очень высоки,
мэм.
Энид (пораженная). Все вы считаете, что акционеры - богатые люди. Это
не так. Большинство из них живут, право же, не лучше, чем рабочие. (Миссис
Робертc усмехается.) Им просто приходится соблюдать приличия.
Миссис Робертc. Правда, мэм?
Энид. Ну конечно же! Вам не нужно платить большие налоги, вообще у вас
нет таких расходов. Если бы рабочие поменьше тратили на выпивку и на игру,
им бы жилось совсем неплохо.
Миссис Робертc. Работа тяжелая, поэтому мы имеем право немного
развлечься - вот что они говорят.
Энид. Но почему такие пошлые развлечения?
Миссис Робертс (с обидой в голосе). Робертc крепкого в рот не берет и
ни разу в жизни не играл.
Энид. Да, но Робертc не... не простой рабочий. Я хочу сказать, он
механик, выше остальных.
Миссис Робертc. И Робертc говорит, мэм, что рабочим недоступны другие
развлечения.
Энид (задумчиво). Да, я знаю, им трудно.
Миссис Робертc (с ноткой злорадства). И еще они говорят, что богатые
ничуть не лучше.
Энид (улыбаясь). Какая глупость! Я позволяю себе не меньше других, и,
как видишь...
Миссис Робертc (ей трудно говорить). Многие и близко к пивной не
подходят, но и им удается лишь самую малость накопить. А чуть заболел - все
уходит.
Энид. А касса взаимопомощи?
Миссис Робертc. В кассе дают только восемнадцать шиллингов в неделю,
мэм. Разве этого хватит на семью? Робертc говорит, что трудящиеся живут
только сегодняшним днем, а завтра - будь что будет... У рабочих есть даже
поговорка: лучше шесть пенсов сегодня, чем шиллинг завтра.
Энид. Это уже смахивает на игру.
Миссис Робертc (волнуясь). Робертc говорит, что у рабочего человека вся
жизнь - игра, от самого рождения до смерти.

Энид наклоняется вперед и слушает с интересом. Миссис Робертc продолжает
говорить, волнуясь все больше и больше, и тирада ее заканчивается чем-то
очень личным, глубоко выстраданным.

Он говорит, мэм, что, когда в рабочей семье рождается ребенок, никогда не
скажешь, выживет он или нет. Это дело случая. И так всю жизнь. А когда
приходит старость - работный дом или могила. Какая уж может быть
обеспеченность в семье, говорит он, когда приходится во всем отказывать себе
и своим детям, чтобы хоть что-нибудь отложить на черный день. Поэтому он не
хочет, чтобы у нас были дети (откидываясь на спинку кресла), хотя я очень
хотела этого.
Энид. Да-да, я понимаю.
Миссис Робертc. Где вам понять, мэм! У вас есть дети, и вам не придется
беспокоиться за них.
Энид (мягко). Тебе не нужно так много говорить, Анни. (Потом у нее
против воли вырывается.) Но ведь Робертсу заплатили много денег за его
изобретение!
Миссис Робертc (защищаясь). У нас давно ничего не осталось. Робертc так
ждал этой забастовки! Он говорит, что не имеет права на лишний фартинг,
когда остальные бедствуют. Если бы все так думали! А то ведь некоторым все
равно, что делается, - лишь бы свое получить.
Энид. А что можно ожидать от них - им и в самом деле тяжело. (Другим
тоном.) Но Робертc должен же подумать о тебе! Как это ужасно!.. Чайник
закипел. Я приготовлю чай, хорошо? (Она берет чайник для заварки и, увидев,
что чай уже засыпан, наливает кипяток.) Ты выпьешь чашечку?
Миссис Робертc. Не хочется, мэм, благодарю вас. (Она прислушивается, не
подходит ли кто к дому.) Вам лучше не встречаться с Робертсом, мэм, он
сейчас такой нервный.
Энид. Я должна его видеть, Анни. Обещаю не горячиться.
Миссис Робертc. Для него это вопрос жизни или смерти.
Энид (очень мягко). Мы выйдем и поговорим с ним на улице, чтобы не
беспокоить тебя.
Миссис Робертc (слабым голосом). Хорошо, мэм.

Она вдруг вздрагивает: они не заметили, как в комнату вошел Робертc.

Робертc (сняв шляпу, чуть-чуть насмешливо). Прошу прощения, что без
стука. У нас, как понимаю, в гостях леди.
Энид. Могу я поговорить с вами, мистер Робертc?
Робертc. С кем имею честь говорить, мадам?
Энид. Вы же знаете меня! Я миссис Андервуд.
Робертc (отвешивая враждебный поклон). А, дочь нашего председателя!
Энид (серьезно). Я пришла затем, чтобы поговорить с вами. Может быть,
мы выйдем на несколько минут?

Она кидает взгляд на миссис Робертc.

Робертc (вешая шляпу). Мне не о чем с вами говорить, мадам.
Энид. А мне нужно кое-что сказать вам. Ну, пожалуйста!

Она идет к двери.

Робертc (взрываясь). У меня нет времени слушать вас!
Миссис Робертc. Дэвид!
Энид. Мистер Робертc, прошу вас.
Робертc (снимая пальто). Сожалею, что вынужден отказать леди...
особенно дочери мистера Энтони.
Энид (колеблется, затем набравшись решимости). Мистер Робертc, я знаю,
что сегодня будет еще один митинг рабочих.

Робертc кланяется.

Я взываю к вашему рассудку. Пожалуйста, попытайтесь найти какое-нибудь
компромиссное решение. Уступите немного - хотя бы ради вас самих!
Робертc (словно раздумывая вслух). Дочь мистера Энтони просит меня
уступить немного - хотя бы ради нас самих.
Энид. Ради всех, ради вашей жены.
Робертc. Ради моей жены, ради всех... ради мистера Энтони.
Энид. Почему вы так ненавидите моего отца? Он не сделал вам ничего
дурного.
Робертc. Не сделал ничего дурного?
Энид. У него свои взгляды, у вас - свои.
Робертc. Я не предполагал, что имею право иметь свои взгляды.
Энид. Он старый человек, а вы...

Не выдержав его взгляда, Энид умолкает.

Робертc (не повышая голоса). Если бы мистеру Энтони угрожала
смертельная опасность, и чтобы спасти его, мне стоило бы только протянуть
руку, я не пошевельнул бы пальцем.
Энид. Вы... вы... (Она нервно кусает губы.)
Робертc. Да, и пальцем бы не пошевельнул.
Энид (холодно). Вы сами не знаете, что говорите.
Робертc. Нет, отлично знаю.
Энид. Но почему?
Робертc (запальчиво). Мистер Энтони защищает тиранию - вот почему!
Энид. Какая глупость!

Миссис Робертc пытается встать, но затем снова оседает в кресле.

Энид (бросается к миссис Робертc). Анни!
Робертc. Не дотрагивайтесь до моей жены!
Энид (отпрянула в ужасе). Вы что, с ума сошли?
Робертc. Леди нечего делать в доме сумасшедшего.
Энид. Я не боюсь вас!
Робертc (кланяется). Я и не думал, что дочь мистера Энтони испугается.
Мистер Энтони не такой трус, как остальные.
Энид. Вы, как видно, считаете, что требуется особое мужество продолжать
эту схватку.
Робертc. А мистер Энтони считает, что требуется особое мужество воевать
с женщинами и детьми? Мистер Энтони, насколько мне известно, - богатый
человек. Неужели это мужество - воевать с теми, у кого нет ни пенса?!
Заставлять детей плакать от голода, а женщин - дрожать от холода?
Энид (поднимает руку, как бы загораживаясь от удара). Мой отец следует
своим принципам, вам это известно.
Робертc. Я тоже следую своим принципам.
Энид. Нет, вы просто ненавидите нас! И не хотите, чтобы над вами взяли
верх.
Робертc. Мистер Энтони тоже не хочет, чтобы над ним взяли верх.
Энид. Пожалели хотя бы свою жену.

Миссис Робертc, прижимавшая ладонь к груди, спешит опустить руку и старается
дышать ровнее.

Робертc. Мадам, мне нечего больше сказать вам.

Берет буханку хлеба. Раздается стук в дверь, входит Андервуд. Энид
нерешительно оборачивается к нему.

Андервуд. Энид!
Робертc (иронически). Вы могли не приходить за своей женой, мистер
Андервуд. Мы не какие-нибудь головорезы.
Андервуд. Я знаю это, Робертc. Надеюсь, миссис Робертc чувствует себя
лучше?

Робертc молча отворачивается.

Пойдем, Энид!
Энид. Еще раз взываю к вам, мистер Робертc. Ну, ради вашей жены!
Робертc (с враждебной корректностью). Если позволите поправить вас,
мадам: скажите лучше, ради вашего мужа и вашего отца.

Удержавшись от резкого ответа, Энид идет к выходу. Андервуд открывает ей
дверь и выходит следом. Робертc протягивает руки к тлеющим углям.

Робертc. Ну как дела, Анни? Тебе же лучше, правда?

На лице у миссис Робертc появляется слабая улыбка. Он берет свое пальто и
надевает ей на плечи. Потом смотрит на часы.

Без десяти четыре! (Воодушевленно.) Посмотрела бы ты на их физиономии! Все
они перепуганы, кроме этого старого разбойника.
Миссис Робертc. Ты бы остался и поел, Дэвид. Весь день ни крошки во рту
не было!
Робертc (поднимая руку к горлу). Не могу, пока эти старые акулы не
уберутся из города! Кусок в горле застрянет. Еще со своими хлопоты будут:
недостает им выдержки, трусы несчастные. Тычутся, как слепые котята, дальше
своего носа не видят.
Миссис Робертc. Это из-за женщин, Дэвид.
Робертc. Только говорят - из-за женщин. Вспоминают о женах, когда в
собственном желудке пусто. Как выпить захочется, на жену ведь не посмотрит.
А как пострадать самому за святое дело - так сразу женщины не позволяют.
Миссис Робертc. А дети, Дэвид?
Робертc. Дети, дети! Что толку, если наплодят рабов. А о том, как детям
придется жить завтра, они подумали?
Миссис Робертc (задыхаясь). Довольно, Дэвид, перестань! Я не могу этого
слышать... не хочу...
Робертс (изумленно). Что с тобой, Анни?
Миссис Робертc (едва слышно). Молчи, Дэвид... я не хочу...
Робертc. Что с тобой? Ну не надо, право же, не надо. Хорошо, хорошо, не
буду. (С горечью.) Нет, чтобы отложить хоть малость на черный день. Как бы
не так! Знаю я их: лишь бы сегодня сытым быть, а там... Душа изболелась вся.
Сначала никого не удержишь, а как дело дошло до крайности...
Миссис Робертc. Ну чего ты хочешь от них, Робертc? Они же не железные.
Робертc. Чего я хочу от них? Того же, что и от себя. Почему я
предпочитаю голодать и мучиться, чем сдаться? Раз один может, значит, всякий
может.
Миссис Робертc. А женщины?
Робертc. Женщины тут ни при чем.
Миссис Робертc (негодующе). Как это ни при чем? Они пусть, по-твоему,
умирают?
Робертc (отводя взгляд). Ну кто говорит о смерти? Никто не умрет, и мы
побьем этих...

Он снова встречается с ней взглядом и снова отводит глаза.

Сколько месяцев я ждал этого дня! Свалить старых разбойников и выпроводить
отсюда. Они из нас ни фартинга больше не выжмут. Понимаешь, я видел их лица
- они в долине смертной тени.

Он подходит к вешалке и берет шляпу.

Миссис Робертc (следя за ним взглядом, мягко). Возьми пальто, Дэвид, на
улице очень холодно.
Робертc (подходит, глаза его бегают). Нет, нет, не нужно. Тебе так
теплее. Не волнуйся, я скоро вернусь, слышишь?
Миссис Робертc (печально). И все-таки возьми.

Анни высвобождает плечи, но Робертc, так и не отважившись взглянуть жене в
глаза, снова закутывает ее своим пальто. Миссис Робертc сидит, съежившись,
следя за мужем враждебным и в то же время любящим взглядом. Он снова смотрит
на часы и поворачивается, чтобы уйти. В дверях он сталкивается с Яном
Томасом, мальчуганом лет десяти, в просторной, не по росту одежде; в руках у
Яна - дешевая свистулька.

Робертc. Привет, парень!

Робертc уходит. Ян подходит к миссис Робертc и молча смотрит на нее.

Миссис Робертc. Ты что, Ян?
Ян. Сейчас придут папа и Мэдж.

Он садится за стол, свистит, потом пытается изобразить свистулькой кукование
кукушки. В дверь стучат - входит старый Томас.

Томас. Добрый день, миссис Робертc. Нынче у вас вид получше.
Миссис Робертc. Спасибо, мистер Томас.
Томас (неуверенно). Робертc дома?
Миссис Робертc. Он только что ушел на митинг.
Томас (становится разговорчивым, сразу почувствовав себя свободно).
Какая незадача! А я-то пришел сказать ему, что пора уже как-то договориться
с Лондоном. Жаль, очень жаль, что он уже ушел на митинг. Снова полезет на
рожон.
Миссис Робертc (приподнимаясь немного). Он ни за что не уступит, мистер
Томас.
Томас. Не надо волноваться, вам вредно. Послушайте, его ведь почти
никто не поддерживает, кроме механиков и Джорджа Рауса. (Торжественно.)
Бастовать дальше - противно воле господней. Я слышал голоса и говорил с
ними. (Ян свистит.) Шш! Мне все равно, что скажут другие. Ему угодно, чтобы
мы прекратили беспорядки - вот что сказали голоса, и мое мнение, что для нас
это самое лучшее. Я так считаю, иначе я и говорить бы не стал, да, не стал
бы!
Миссис Робертc (пытаясь справиться с волнением). Но что станется с
Робертсом, если вы сдадитесь? Ему-то каково будет?
Томас. Ничего тут нет позорного! Он сделал все, что доступно смертному.
Пойти против природы - это еще можно, но теперь нам послано знамение, и
против _Него_ идти нельзя.

Ян снова свистит.

Перестань верещать! (Идет к двери.) Сейчас придет дочка - посидеть с вами.
Всего вам хорошего. Да вы смотрите не волнуйтесь.

Появляется Мэдж; она останавливается в дверях и смотрит на улицу.

Мэдж. Ты опоздаешь, отец. Они уже собираются. (Хватает его за рукав.)
Ради бога, отец, не поддавайся ты ему - ну, хоть один раз!
Томас (с достоинством высвобождает руку). Я сам знаю, что мне делать.

Он уходит. С улицы, по-видимому, идет кто-то, потому что Мэдж медленно
отступает в комнату. На пороге появляется Раус.

Раус. Мэдж!

Мэдж стоит спиной к миссис Робертc; подняв голову и заложив руки за спину,
она смотрит Раусу прямо в глаза. Видно, что он чем-то сильно расстроен.

Раус. Мэдж, я иду на митинг!

Мэдж, не шевельнувшись, презрительно смеется.

Ты слышишь меня?

Они переговариваются тихими, возбужденными голосами.

Мэдж. Да, слышу. Иди, если решил, но ты убьешь свою собственную мать.

Раус хватает Мэдж за плечи, но она застывает, запрокинув голову. Он
отпускает ее и тоже стоит не двигаясь.

Раус. Я поклялся стоять за Робертса. Понимаешь, поклялся! А ты хочешь,
чтобы я нарушил клятву.
Мэдж (неторопливо, с насмешкой). А еще говоришь, что любишь!
Раус. Мэдж!
Мэдж (улыбаясь). Говорят, что бы девушка ни попросила, юноша все
сделает, если любит. (Ян высвистывает "ку-ку, ку-ку".) Видно, не так это!
Раус. Не могу я стать штрейкбрехером!
Мэдж (полузакрыв глаза). Даже ради меня?
Раус (потирая лоб). Черт побери, не могу!
Мэдж (быстро). Ради меня...
Раус (стискивает зубы). Брось заигрывать!
Мэдж (показывая рукой на Яна, тихо и убежденно). А я бы на все пошла,
чтобы у детей был хлеб.
Раус (горячим шепотом). Мэдж, как ты можешь?..
Мэдж (насмешливо). А ты вот не можешь ради меня нарушить слово.
Раус (задыхаясь). Ну, это мы еще посмотрим!

Раус убегает. Она смотрит ему вслед и улыбается едва заметно. Потом идет к
столу.

Мэдж. Теперь Робертсу не победить!

Заметив, что миссис Робертc откинулась на спинку кресла, она подбегает к ней
и щупает ее руки.

Мэдж. Совсем ледяные! Вам надо выпить глоток бренди. Ян, сбегай к
хозяину "Льва "- скажи, что я послала. Для миссис Робертc.
Миссис Робертc (качает головой). Не надо, я просто посижу спокойно.
Налей... налей Яну чаю.
Мэдж (дает брату кусок хлеба). Ешь, негодник, и не свисти. (Подходит к
камину, встает на колени.) Почти погасло,
Миссис Робертc (с виноватой улыбкой). Ничего.

Ян опять засвистел.

Мэдж. Тихо, ты! Перестань!

Ян вынимает изо рта свистульку.

Миссис Робертc (улыбаясь). Пусть мальчик поиграет, Мэдж.
Мэдж (не вставая с колен, прислушивается). Вечно ждать, ждать - вот
все, что женщине остается. А я терпеть этого не могу!.. Миссис Робертc, вы
слышите? Там уже началось...

Она ставит локти на стол и подпирает голову руками. Миссис Робертc позади
нее словно встрепенулась, с усилием наклоняется вперед, и в этот момент в
комнату врывается шум митинга.

Занавес

СЦЕНА ВТОРАЯ

Пятый час. Грязный, заполненный рабочими пустырь под мрачным небом. Позади
пустыря, за колючей проволокой, на некотором возвышении - тропа вдоль
канала; у берега стоит на якоре баржа. Вдали раскинулись болота и покрытые
снегом холмы. Поперек пустыря, от самого берега, тянется заводская стена.
Там, где стена образует угол, из досок и бочек сооружена импровизированная
трибуна, на которой - Харнесс. Робертc стоит, прислонившись спиной к стене,
чуть поодаль от толпы. На берегу сидят, покуривая, два лодочника.

Харнесс (поднимая руку). Ну вот, я вам все выложил. Больше добавить
нечего, говори я тут хоть до завтрашнего дня.
Яго (темноволосый, испанского обличья человек с небольшой реденькой
бородкой и бледным лицом). Послушайте, мистер, а если они наймут
штрейкбрехеров?
Балджин. Пусть только попробуют! (По толпе прокатывается угрожающий
гул.)
Браун (круглолицый человек). Где их найти-то?
Эванс (невысокого роста, бойкий, с изможденным, но воинственным лицом).
Штрейкбрехеры всегда найдутся: такая уж это порода. Мало ли таких, кто
печется только о собственной шкуре?

Снова недовольный гул. Сквозь толпу, расталкивая остальных, пробирается
старый Томас, и встает в переднем ряду.

Харнесс (поднимает руку). Нет, со стороны им нанять некого. Но это не
спасет вас. Рассудите сами: если Компания удовлетворит требования, то
вспыхнет десяток новых забастовок. А мы к этому не готовы. Профсоюзы
основаны на принципе: справедливость для всех, а не для кого-нибудь одного.
Каждый рассудительный человек вам скажет: зря вас на это подбили! Я ведь не
говорю, что ваши требования чрезмерно высоки и вы не имеете права добиваться
своего. Нет! Просто сейчас не время. Вы сами себе яму роете. Выкарабкаетесь
вы оттуда или нет - вам решать!
Льюис (истый валлиец с черными усами). Правильно, мистер! Надо
выбирать.

В толпе движение: между рядами быстро пробирается Раус и встает около
Томаса.

Харнесс. Умерьте свои требования, и мы поможем вам. Но если вы
откажетесь, больше меня здесь не увидите, я не могу даром терять время. Я не
из тех, кто бросает слова на ветер, сами убедились. Вы же разумные люди,
почему вы должны кого-то слушать (останавливает взгляд на Робертсе). Разве
не лучше выйти на работу, а мы добьемся от Компании кое-каких уступок.
Держаться вместе и победить или и дальше дохнуть с голоду - выбирайте!

Толпа гудит.

Яго (угрюмо). Вам легко говорить.
Xарнесс (перекрывая шум). Легко? (Страстно.) Мне довелось испытать то
же самое, что и вам, когда я был не старше вон того юнца (показывает на
парнишку). А профсоюзы тогда разве такие были? Почему они стали сильными,
как вы думаете? Потому что мы держались друг за друга. Что до меня - так я
всего навидался, и это вот тут у меня. (Ударяет себя в грудь.) Да, вам
нелегко пришлось, мне рассказывать не надо. Но наше общее дело важнее, чем
ваши требования, вы же только часть целого. Помогите нам, и мы поможем вам.

Он медленно обводит глазами толпу. Шум растет. Рабочие разбиваются на
группы, спорят. Грин, Балджин и Льюис говорят, перебивая друг друга.

Люис. Толковые вещи говорит этот парень из профсоюза.
Грин (спокойно). Если бы меня послушали в свое время, то еще два месяца
назад услышали бы толковые вещи.

Лодочники на берегу смеются.

Льюис (кивает). Посмотрите на тех двух бездельников.
Балджин (мрачно). Если они не перестанут ржать, я им челюсть сворочу.
Яго (внезапно). Эй, разве нагревальщикам достаточно платят?
Харнесс. Я не говорил, что достаточно. Им платят столько же, сколько на
других заводах.
Эванс. Это ложь! (Шум, выкрики.) А как на заводе Харперса?
Харнесс (со спокойной иронией). Помолчал бы, приятель, если не знаешь.
У Харперса смены длиннее, то на то выходит.
Генри Раус (вылитый Джордж, только темноволосый). А вы поддержите наше
требование о двойной плате за сверхурочные по субботам?
Харнесс. Да!
Яго. А что профсоюз сделал с нашими взносами?
Харнесс (ровно). Я уже сказал, куда мы собираемся истратить эти деньги.
Эванс. Вот-вот, только и слышишь: "Собираемся, собираемся!"

Шум, выкрики.

Балджин (кричит). А ну тише!

Эванс сердито осматривается вокруг.

Xарнесс (повышая голос). Всякий, кто умеет отличить черное от белого,
знает, что в профсоюзах сидят не воры и не предатели. Я все сказал. Смотрите
сами, друзья. Если понадоблюсь, то знаете, где меня найти.

Харнесс спрыгивает на землю, рабочие расступаются, и он уходит. Один из
лодочников насмешливо тычет трубкой ему вслед. Рабочие снова собираются в
группы, многие посматривают на Робертса - тот в одиночестве стоит у стены.

Эванс. Он хочет, чтобы вы стали штрейкбрехерами. Он хочет настроить вас
против нагревальщиков, это уж точно! Да я лучше голодать буду, чем стану
предателем.
Балджин. Кто говорит о предателях? Ты чего болтаешь? Смотри
поосторожнее.
Кузнец (рыжеволосый парень с тяжелыми руками). А что с женщинами будет?
Эванс. Раз мы можем выдержать, значит, и они тоже.
Кузнец. У тебя нет жены?
Эванс. Обхожусь.
Томас (повышая голос). Нет, ребята, нам самим надо договориться с
Лондоном.
Дэвис (медлительный, угрюмый черноволосый рабочий). Выйди и скажи, если
есть что, понял?

В толпе кричат: "Томаса!" Его подталкивают к трибуне. Он с трудом
карабкается наверх, снимает шапку и ждет, пока толпа поутихнет. Выкрики
"Тише! Тише!".

Рыжий парень (неожиданно в наступившей тишине). Добрый старый Томас!

В толпе гогочут. Лодочники переговариваются между собой. Наконец шум
стихает, Томас начинает говорить.

Томас. Друзья, нас загнали в угол! Судьба загнала нас в угол.
Генри Раус. Это Лондон загнал нас в угол!
Эванс. Нет, профсоюз!
Томас. Нет, ни Лондон и ни профсоюз - Судьба! И это не позор для
смертного - покориться Судьбе. Ибо Судьба - это очень большое. Гораздо
больше, чем человек. Я тут самый старый и по себе знаю, как дурно идти
против Судьбы. Дурно заставлять человека страдать, когда все равно ничего не
добиться.

В толпе смех. Томас сердито продолжает.

Чего тут смешного! Дурно, я вам говорю. Мы боремся из-за принципа. Никто не
скажет, что я не верю в принцип. Но если Судьба говорит "Хватит!", значит,
хватит, и нечего лезть на рожон.

Возгласы одобрения и язвительный смешок Робертса.

Против Судьбы не пойдешь. Мы должны быть чистые сердцем, честные,
справедливые и милосердные - таковы заветы господни. (Робертсу, сердито.)
Да-да, Дэвид Робертc, господь учит нас, что можно выполнять его заветы и не
идти против Судьбы.
Яго. А как насчет профсоюза?
Томас. Не доверяю я профсоюзу. Мы для них что грязь под ногами. Они
говорят: "Поступайте, как мы велим". Я двадцать лет старшим у
нагревальщиков, и я скажу профсоюзникам (взволнованно): "Кто лучше знает, вы
или я, сколько по справедливости должен получать нагревальщик?"
(Возмущенно.) Двадцать пять лет я платил деньги в профсоюз, а чего ради?
Мошенничество, чистое мошенничество, хоть тут и говорил всякие вещи этот
мистер!

Ропот.

Эванс. Слушайте, слушайте!
Генри Раус. А ну кончай!
Томас. Если мне не доверяют, неужели я буду доверять им?
Яго. Правильно.
Томас. Пусть эти мошенники сами по себе, а мы сами по себе.
Кузнец. Мы и так сами по себе.

Шум в толпе.

Томас (распаляясь). Я и сам за себя постоять могу. Если у меня нет
денег купить что-нибудь, я обойдусь. А с чужими деньгами что угодно сделать
можно. Мы бились что надо - и проиграли. Не наша это вина. Теперь надо самим
договариваться с Лондоном. А не получится, встретим поражение, как мужчины.
Все лучше, чем дохнуть, как собакам, или искать у кого-то защиты.
Эванс (бормочет). Никто и не ищет!
Томас (вытягивая шею). Что, не слышу? Я так считаю: если меня сшибли, я
не буду кричать "Помогите!". Я постараюсь сам встать на ноги. А если меня
опять сшибут, значит, так тому и быть. Верно я говорю?

Смех.

Яго. Долой профсоюз!
Генри Раус. Да здравствует профсоюз!

Остальные подхватывают.

Эванс. Предатели.

Балджин и Кузнец грозят ему кулаками.

Томас (утихомиривая рабочих). Эй вы, я старый человек...

Толпа стихает, потом снова выкрики.

Льюис. Старый дуралей, нельзя нам без профсоюза!
Балджин. Я этим нагревальщикам морды поразбиваю!
Грин. Если бы меня с самого начала послушали...
Томас (вытирая лоб). Я вот что хотел сказать...
Дэвис (бормочет). Давно пора!
Томас (торжественно). Библия говорит: хватит воевать! Надо кончать
забастовку!
Яго. Это ложь! Библия говорит, чтобы до конца стоять!
Томас (презрительно). Скажешь тоже! Что у меня, ушей нет?
Рыжеволосый парень. Есть, и длинные!

Смех.

Яго. Туговат, значит, на ухо стал.
Томас (возбужденно). А я говорю, что я прав! Не может же быть, чтобы и
ты и я - оба правы были.
Рыжий парень. Так в библии: и нашим и вашим.

Юнец смеется. В толпе шум.

Томас (устремив горящий взгляд на юнца). Уготованы тебе вечные муки, не
иначе. Так вот я и говорю: если против библии пойдете, на меня не
рассчитывайте. И ни один богобоязненный человек не поддержит вас.

Он спускается с трибуны. Его место собирается занять Яго. В толпе крики: "Не
давайте ему говорить!"

Яго. Не давайте ему говорить! И это, по-вашему, свобода слова?