Страница:
Гарц замолчал, а Кристиан перевела дух. Теребя веточку плюща, Гарц продолжал: - В купе сидел какой-то человек и читал газету. Немного погодя я спросил его: "Где у нас первая остановка?". "В Санкт-Пелтене". Теперь я знал, что попал на мюнхенский экспресс. Прежде чем пересечь границу, он сделает четыре остановки: в Санкт-Пелтене, Амштеттене, Линце и Зальцбурге. Человек отложил газету и взглянул на меня; у него были большие белокурые усы и довольно потертая одежда. Его взгляд встревожил меня, я думал, что он вот-вот скажет: "Вы не полицейский!" И вдруг мне в голову пришло, что если меня будут искать в этом поезде, то будут искать как полицейского! На вокзале, конечно, скажут, что перед самым отходом в поезд сел полицейский. Надо избавиться от шинели и фуражки, но в купе человек, а я не хотел выходить, чтобы не привлекать внимание других. Так я и сидел. Наконец мы прибыли в Санкт-Пелтен. Мой сосед взял саквояж и вышел, оставив газету на сиденье. Поезд тронулся. Наконец я вздохнул свободно и как можно быстрее снял шинель и фуражку и вышвырнул их во мрак за окном. Я думал: "Теперь я буду за границей". Я достал кепку и вынул усы, которые мне дал Луиджи. Вычистив, как можно, одежду, я прилепил усы; мелками, которые лежали у меня в кармане, высветлил брови и начертил несколько морщин на лице, чтобы казаться старше, а поверх парика натянул свою кепку. Это получилось у меня довольно удачно - я стал похож на человека, который только что вышел из вагона. Я сел в угол, спрятался за газету и ждал Амштеттеиа. Прошло, казалось, невероятно итого времени, прежде чем поезд остановился. Выглядывая из-за газеты, я увидел на платформе пять или шесть полицейских. Один из них оказался возле моего купе. Он открыл дверь, взглянул на меня и прошел через купе в коридор, Я достал табаку и скрутил папиросу, но она дрожала во рту. Гарц поднял веточку плюща. - Вот так. Через минуту вошел кондуктор с двумя полицейскими. "Он сидел здесь, - сказал кондуктор, - с этим господином". Один из полицейских посмотрел на меня и спросил: "Был тут с вами полицейский?". "Да", - сказал я. "А где он?". "Сошел в Санкт-Пелтене". Полицейский спросил кондуктора: "Вы видели, как он сходил там?". Кондуктор покачал головой. Я сказал: "Он соскочил на ходу". "Вот как! - сказал полицейский. - А как он выглядел?" "Невысокий и без усов. А что случилось?". "Вы не заметили ничего особенного?". "Нет, - ответил я. - Вот только что у него были неформенные брюки. А в чем дело?" Один из полицейских сказал другому: "Это он! Пошлите телеграмму в Санкт-Пелтен; уже прошло больше часа с тех пор, как он сошел с поезда". Он спросил меня, куда я еду. "В Линц", ответил я. "Вам придется дать свидетельские показания, - сказал он. Пожалуйста, скажите вашу фамилию и адрес". "Йозеф Рейнгард, Донау-штрассе, 17". Он записал. Кондуктор сказал: "Мы опаздываем, разрешите дать отправление?" Они вышли и захлопнули за собой дверь. Я слышал, как полицейские говорили кондуктору: "Осмотрите все еще раз в Линце и доложите местному инспектору". Они поспешили на платформу, и поезд тронулся. Сначала я думал, что выскочу, как только поезд отойдет от станции. Но потом сообразил, что отсюда слишком далеко до границы; лучше подождать Линца и попытать счастья там. Я сидел, не шевелясь, и старался не думать. Прошло много времени, прежде чем поезд сбавил ход. Я высунул голову в окно и увидел вдалеке огоньки. Я приоткрыл дверь купе и ждал, когда поезд пойдет еще тише; я не собирался сойти в Линце и попасть в мышеловку. Медлить было нельзя; я распахнул дверь, прыгнул, упал в какие-то кусты и на мгновение потерял сознание. Я сильно ушибся, но кости все были целы. Едва оправившись, я выполз из кустов. Было очень темно. Я чувствовал себя плохо, голова гудела. Некоторое время я ковылял между какими-то деревьями, но вскоре выбрался на открытое место. С одной стороны были видны контуры города, вычерченные зажженными фонарями, с другой - какая-то темная масса, которую я принял за лес; вдали тянулась тоненькая цепочка огоньков. "Это, по-видимому, фонари на мосту", - подумал я. Но тут же выглянула луна, и я увидел, как внизу блестит река. Было холодно и сыро, и я зашагал быстрее. Наконец я вышел на дорогу, ведущую мимо домов, мимо лающих собак, вниз, к реке. Там я сел, привалился к стенке сарая и уснул. Проснулся я от холода. Стало еще темней, чем прежде; луна спряталась. Река была еле видна. Я заковылял, чтобы еще до рассвета пройти через город. Дома и сараи казались черными пятнами, пахло рекой, прелым сеном, яблоками, дегтем, илом, рыбой; кое-где на причалах горели фонари. Я ковылял через бочки, бунты канатов, ящики; я понимал, что мне не уйти незамеченным - на той стороне уже занимался рассвет. Из дома напротив вышли несколько человек. Я нагнулся и присел на корточки за какими-то бочками. Люди прошли по причалу и, казалось, исчезли в реке. Я услышал, как один из них произнес: "К ночи будем в Пассау". Встав, я увидел, что они ходят по борту пароходика, который с несколькими баржами на буксире стоял носом против течения. На пароход вели сходни, освещенные фонарем". Слышно было, как под палубой разводят пары. Я взбежал по сходням и стал пробираться на корму. Я решил добраться до Пассау. Буксирный канат был туго натянут, и я знал, что если попаду на баржу, то буду в безопасности. Я вцепился в канат и стал перебираться по нему. Положение было отчаянное; светало, и на палубе парохода вот-вот должны были появиться люди. Несколько раз я чуть не свалился в воду, но до баржи все-таки добрался. Она была гружена соломой. На барже никого не было. Мне хотелось есть и пить - я обшарил все вокруг, но ничего, кроме золы от костра и чьей-то куртки, не нашел. Я заполз в солому. Вскоре лодка развезла людей - по одному на каждую баржу, и я услышал шипение пара. Как только мы тронулись, я заснул. Когда я проснулся, мы ползли в густом тумане. Я немного отгреб солому и увидел лодочника. Он сидел у костра, разведенного на корме, чтобы искры и дым сдувало в сторону реки. Он что-то жадно ел и пил, пуская в ход обе руки, и в тумане это выглядело довольно странно - словно большая птица хлопала крыльями. Донесся крепкий аромат кофе, и я чихнул. Как он вздрогнул! Но потом взял вилы и стал тыкать в солому. Я встал. На лице этого огромного смуглого детины с большой черной бородой было написано такое удивление, что я не мог не рассмеяться. Я показал пальцем на костер и сказал: "Дай мне поесть, братец!" Он вытащил меня из соломы; я так окоченел, что не мог двигаться. И вот я уже сидел у костра, ел черный хлеб с репой и пил кофе, а он стоял рядом и, поглядывая на меня, что-то бормотал. Я плохо понимал его, он говорил на каком-то венгерском диалекте. Он расспрашивал меня, как я попал сюда, кто я и откуда. Я смотрел на него снизу вверх, а он, посасывая трубку, глядел на меня сверху вниз. Человек он был добрый, жил на реке одиноко, а я устал от лжи и поэтому рассказал ему всю правду. Выслушав меня, он только буркнул что-то. Как сейчас вижу: он стоит надо мной, в бороде застряли клочья тумана, большие руки обнажены. Он зачерпнул мне воды, я умылся, показал ему парик и усы и вышвырнул их за борт. Целый день стоял туман, мы лежали ногами к костру и курили; время от времени он сплевывал на угли и что-то бормотал себе в бороду. Никогда не забуду этого дня. Пароход был похож на огнедышащее чудовище, а баржи, на которых горели костры, на безмолвные глазастые существа. Берега мы не видели, но временами из тумана выглядывал то утес, то высокие деревья, то замок... Если бы только у меня были краски и холст в тот день! - Гарц вздохнул.
- Была ранняя весна, и вода в реке стояла высоко; караван шел в Регенсбург, чтобы разгрузиться там, взять новый груз и вернуться в Линц. Как только туман стал рассеиваться, лодочник запрятал меня в солому. Пассау стоит на границе; мы остановились там на ночь, но ничего не случилось, и я благополучно спал в соломе. На следующий день я уже лежал на палубе. Туман окончательно рассеялся, но теперь я был свободен. Солнце золотом сверкало на соломе и зеленой мешковине; вода приплясывала; а я смеялся - я смеялся, не переставая, и лодочник смеялся вместе со мной. Славный был он человек! В Регенсбурге я помогал им разгружаться; мы работали больше недели; они прозвали меня "лысым", и когда все было кончено, я отдал все деньги, заработанные на разгрузке, великану с баржи. На прощание мы расцеловались. Из четырех гульденов Луиджи у меня еще сохранились три. Я отыскал маляра, и он дал мне работу. Я пробыл там полгода, чтобы скопить денег; потом я написал в Вену родственнику матери и сообщил ему, что собираюсь в Лондон. Он прислал мне рекомендательные письма к своим тамошним друзьям. Я отправился в Гамбург, а оттуда на грузовом пароходе в Лондон и до сего времени сюда не возвращался.
XI
После минутного молчания Кристиан сказала испуганно:
- Значит, вас могут арестовать!
Гарц засмеялся.
- Если узнают; но это было семь лет тому назад.
- Почему же вы приехали сюда, раз это опасно?
- Я переутомился, потом я семь лет не был на родине, и мне, несмотря на запрет, захотелось повидать ее. Теперь я готов вернуться.
Лицо его стало хмурым.
- А в Лондоне вам тоже плохо жилось?
- Еще хуже, сначала... я не знал языка. В моей профессии, чтобы получить признание, надо много работать, и прокормить себя трудно. Слишком много людей заинтересовано в том, чтобы не давать тебе выдвигаться... Я им попомню это.
- Но не все же такие?
- Нет, есть и хорошие люди. Их я тоже не забуду. Теперь мои картины находят покупателей; теперь я уже не беспомощен, и, уверяю вас, я ничего не забуду. И если я буду в силе - а я буду в силе, - я все припомню.
По стене простучал град мелких камешков. Внизу стоял Дони и посмеивался.
- Вы, кажется, решили просидеть тут до утра? - спросил он. - Мы с Гретой уже надоели друг другу.
- Мы идем, - поспешно сказала Кристиан.
На обратном пути Гарц и Кристиан молчали, но у виллы он взял Кристиан за руку и сказал:
- Фрейлейн Кристиан, дописывать ваш портрет я не могу. После этого я к "ему больше не притронусь.
Она ничего не ответила, но они смотрели друг на друга, и оба, казалось, спрашивали, умоляли, и более того... Потом она опустила глаза. Он выпустил ее руку, сказал "до свидания" и побежал догонять Дони.
В коридоре сестрам повстречался Доминик, который нес вазу с фруктами, и сообщил им, что мисс Нейлор пошла спать, что герр Пауль не вернется домой к обеду, что его хозяин обедает у себя в комнате и что миссис Диси и барышням обед будет подан через четверть часа.
- А какая сегодня вкусная рыба! Маленькие форельки! Попробуйте их, signorina!
Он ступал быстро и мягко, как кот, фалды его фрака хлопали, мелькали пятки белых носков.
Кристиан взбежала наверх. Она металась по комнате, чувствуя, что стоит ей остановиться, как ее одолеют тяжелые, мучительные мысли. Только суета помогала отгонять их прочь. Она умылась, сменила платье и туфли и сбежала по лестнице в дядюшкину комнату. Мистер Трефри только что покончил с обедом, отодвинул маленький столик и с очками на носу сидел в кресле, читая "Таймс". Кристиан прикоснулась губами к его лбу.
- Рад видеть тебя, Крис. Твой отчим отправился к кому-то на обед, а твоя тетка просто невыносима, когда на нее нападает болтливость... Так и сыплет вздор, говоря между нами, Крис, а?
Глаза его поблескивали.
Кристиан улыбнулась. Она не находила себе места от какого-то странного радостного возбуждения.
- Картина закончена? - неожиданно спросил мистер Трефри, с треском раскрыв газету. - Смотри не влюбись в этого художника, Крис.
Кристиан уже не улыбалась.
"А почему бы и нет? - подумала она. - Что вы знаете о нем? Разве он недостаточно хорош для меня?" Прозвучал гонг.
- Тебя зовут обедать, - заметил мистер Трефри. Ей вдруг стало стыдно, она наклонилась и поцеловала его.
Но когда она вышла из комнаты, мистер Трефри опустил газету и уставился в дверь, что-то бормоча и задумчиво потирая подбородок.
Кристиан не могла есть; она сидела, равнодушно отказываясь от всего, что предлагал ей Доминик, терзалась какой-то смутной тревогой и невпопад отвечала на вопросы миссис Диси. Грета украдкой поглядывала на нее из-под ресниц.
- Решительные натуры очаровательны, не правда ли, Кристиан? - сказала миссис Диси, выпятив подбородок и отчетливо выговаривая каждое слово. - Вот почему мне так нравится мистер Гарц; для мужчины необыкновенно важно знать, чего он хочет. Стоит только взглянуть на этого молодого человека, и вы увидите, что он знает, чего хочет и как этого добиться.
Кристиан отодвинула тарелку. Грета, покраснев, сказала:
- Доктор Эдмунд, по-моему, нерешительная натура. Сегодня он говорит: "Пива, что ли, выпить... да, пожалуй... нет, не стоит"; потом заказал пиво, а когда его принесли, отдал солдатам.
Миссис Диси с загадочной улыбкой поглядывала то на одну племянницу, то на другую.
После обеда все направились в ее комнату. Грета сразу же уселась за пианино, ее длинные локоны почти падали на клавиши, которые она тихо перебирала, улыбаясь про себя и поглядывая на тетю, читавшую эссе Патера {Патер Уолтер (1839-1894)- английский критик.}.
Кристиан тоже взяла книгу, но вскоре положила ее; она машинально прочла несколько страниц, не вникая в смысл слов. Потом она вышла в сад и бродила по газону, заложив руки за голову. Было душно: где-то очень далеко в горах прогромыхивала гроза; над деревьями играли зарницы; вокруг розового куста кружились две большие ночные бабочки. Кристиан наблюдала за их неуверенным порывистым полетом. Войдя в беседку, она кинулась на стул и прижала руки к груди.
Неожиданно и незнакомо заныло сердце. Неужели она больше не увидит его? Если его не будет, то что ей останется? Будущая жизнь представилась ей такой бедной, такой невзрачной... а рядом ждал прекрасный мир борьбы, самопожертвования, верности! Словно молния ударила вблизи, опалила ее, лишила способности летать, сожгла крылья, будто она была одной из тех светлых порхающих бабочек. На глаза навернулись слезы и струйками потекли по лицу. "Слепая! - думала она. - Как я могла быть настолько слепой?"
Послышались чьи-то шаги.
- Кто там? - вскрикнула Кристиан.
В дверях стоял Гарц.
- Зачем вы здесь? - оказал он. - Зачем вы здесь?
Он схватил ее за руку; Кристиан попыталась вырваться, отвести от него взгляд, но не могла. Гарц бросился на колени и воскликнул:
- Я люблю вас!
В порыве нежности и непонятного страха она прижалась лбом к его руке.
- Что вы делаете? - услышала она. - Неужели вы любите меня?
И она почувствовала, что он целует ее волосы.
- Любимая моя! Вам будет очень трудно; вы такая маленькая и такая слабенькая.
Еще крепче прижав его руку к своему лицу, она прошептала:
- Меня ничто не страшит.
Наступило молчание, исполненное нежности, молчание, которое, казалось, будет длиться вечно. Вдруг она обвила его шею руками и поцеловала.
- И пусть будет, что будет! - прошептала она и, подобрав платье, скрылась в темноте.
XII
На следующее утро Кристиан проснулась с улыбкой на устах. В ее движениях, голосе, выражении глаз появилось что-то счастливое, приятное и сдержанное, словно она все время думала о чем-то сокровенном. После завтрака она взяла книгу и села у открытого окна, откуда были видны тополя, стоявшие на страже у входа в сад. Дул ветерок, и ей кланялись розы, вовсю трезвонили соборные колокола, над лавандой гудели пчелы, а в небе, как большие белые птицы, проплывали легкие облака.
По комнате разносился голос мисс Нейлор, четко и отрывисто диктовавшей Грете, которая писала, вздыхая и глядя одним глазом на бумагу, а другим на Скрафа. Пес лежал на полу, свесив черное ухо на лапу и подрагивая рыжеватыми бровями. Он попал в немилость, ибо Доминик застал его, когда он, "усердно помолившись" перед пудингом, уже вознаграждал себя за благочестие этим же пудингом.
Кристиан тихо положила книгу и выскользнула из комнаты. Между тополями появился Гарц.
- Я вся ваша! - прошептала она.
Их пальцы встретились, и он вошел в дом.
Она снова скользнула в комнату, взяла книгу и стала ждать. Казалось, прошла целая вечность. Выйдя, он только махнул рукой и быстро зашагал прочь; на мгновение она увидела его лицо, бледное, как смерть. Совершенно расстроенная, она побежала в комнату отчима.
Герр Пауль стоял в углу, растерянно поглядывая по сторонам. У него был вид беспечного человека, столкнувшегося с непредвиденной трудностью. Его обычно безупречная манишка сморщилась, словно он под влиянием какой-то сильной эмоции вдруг выдохнул из груди весь воздух; темное пенсне болталось где-то на спине; пальцы он запустил в бороду. Взгляд его был устремлен в какую-то точку на полу, словно он ждал, что она взорвется и разнесет все и вся в клочья. В другом углу миссис Диси с полузакрытыми глазами терла лоб кончиками пальцев.
- Что вы сказали ему? - крикнула Кристиан.
Герр Пауль посмотрел на нее тусклыми глазами.
- Mein Gott {Боже мой (нем.).}, - сказал он. - Мы с твоей тетей...
- Что вы оказали ему? - повторила Кристиан.
- Какая наглость! Анархист! Нищий!
- Пауль! - проговорила миссис Диси.
- Бандит! Негодяй!
Герр Пауль забегал по комнате.
Вся дрожа, Кристиан выкрикнула: "Как вы смели?" - и побежала вон из комнаты, оттолкнув мисс Нейлор и Грету, которые стояли в дверях бледные и испуганные.
Герр Пауль перестал метаться по комнате и, по-прежнему не отрывая глаз от пола, проворчал:
- Хорошенькое дело... hein? Что творится! Подумать только! Анархист... Нищий!
- Пауль! - проговорила миссис Диси.
- Пауль! Пауль! А вы куда смотрели! - Он указал на мисс Нейлор. - Две женщины... не могли уследить! Hein!
- Оскорблениями делу не поможешь, - пробормотала миссис Диси, проводя платком по губам. Смуглые щеки мисс Нейлор вспыхнули, она подошла к герру Паулю.
- Надеюсь, вы не... - сказала она. - Я уверена, что не произошло ничего, что я могла бы предотвратить... И я была бы рада, если бы это поняли.
И, с достоинством повернувшись, маленькая гувернантка вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
- Вы слышали?! - с глубоким сарказмом вымолвил герр Пауль. - Ей нечего было предотвращать! Enfin! {Наконец! (франц.).} Скажите, пожалуйста, что же я должен делать?
"Светские люди", чья философия диктуется этикетом и прописными истинами, считают всякое отклонение от своих предрассудков опасным, шокирующим и невыносимо скучным. Герр Пауль всю жизнь смеялся над предрассудками, но когда дело коснулось его самого, смешливость его как рукой сняло. Ему казалось невыразимо ужасным, что девушка, законным опекуном которой он был, выйдет замуж не за респектабельного, холеного и состоятельного человека. С его точки зрения, ужас этот был весьма оправдан, и естественно, что он не мог судить, оправдан ли его ужас с других точек зрения. В его растерянности было что-то трогательное; он напоминал ребенка, столкнувшегося с совершенно непонятным явлением. Разговор с Гарцем лишил его чувства уверенности, а это ему казалось особенно обидным.
Дверь вновь открылась, и вбежала Грета. Лицо ее пылало, волосы развевались, она была вся в слезах.
- Папа! - сказала она, всхлипывая. - Ты обидел Крис. Она заперлась. Мне слышно, как она плачет. Почему ты обидел ее?
И, не дождавшись ответа, она выбежала. Герр Пауль схватился за волосы.
- Хорошо! Очень хорошо! И это говорит моя собственная дочь! А что будет дальше?
Миссис Диси томно поднялась со стула.
- Голова у меня болит невыносимо, - заслонив глаза от света, тихо сказала она. - Зачем так волноваться... из этого ничего не может выйти... У него нет ни гроша, У Кристиан ничего не будет, пока вы не умрете, а до этого еще далеко, если, конечно, вам удастся избежать апоплексического удара.
При этих словах герра Пауля всего передернуло. "Гм!" - произнес он с таким выражением, словно уже весь мир ополчился на него. Миссис Диси продолжала:
- Насколько я могу судить, этот молодой человек после того, что вы ему сказали, сюда не вернется. Что же касается Кристиан, то вам лучше поговорить с Николасом. Пойду прилягу.
Герр Пауль нервно оттягивал пальцем воротничок, облегавший его толстую, короткую шею.
- С Николасом! Конечно же... Превосходная мысль! Quelle diable d'affaire! {Вот чертово дело! (франц.).}
"Заговорил по-французски, - подумала миссис Диси, - значит, у нас скоро воцарится мир. Бедняжка Кристиан! Жаль, конечно, но в конце концов все это дело времени и благоприятного случая". Эта мысль весьма утешила ее.
Но для Кристиан, испытывавшей смешанное чувство тоски и стыда, страха и гнева, эти часы казались непрерывным кошмаром. Простит ли он? Будет ли он верен ей? Или уедет, не сказав ни слова? У нее было такое чувство, будто вчера она вступила в какой-то иной мир, а сегодня потеряла его. А что придет на смену этому новому чувству, опьяняющему, как вино? Какая мучительная, ужасная развязка!
Как внезапно ей пришлось окунуться в мир фактов и низменных побуждений!
Немного погодя она впустила в комнату Грету, потому что девочка расплакалась, но не разговаривала с ней, а сидела у окна, подставляя лицо ветерку и с тоской глядя на небо и деревья. После нескольких попыток утешить сестру Грета опустилась на пол и полулежа робко поглядывала на Кристиан в тишине, нарушавшейся только ее всхлипываниями и птичьим гомоном в саду. К вечеру Грета потихоньку вышла и больше не возвращалась.
После разговора с мистером Трефри герр Пауль принял ванну и тщательно надушился, ясно давая понять, что при таких обстоятельствах он не может оставаться дома. Немного погодя он отправился в Кургауз и не вернулся к обеду.
Кристиан сошла в столовую после обеденного гонга. На щеках ее рдели пятна, под глазами темнели круги, однако вела себя она так, словно ничего не случилось. Добросердечная мисс Нейдор была так расстроена, что машинально скатывала хлебные шарики, поглядывала на них с удивленным видом и неловко прятала. Мистер Трефри покашливал, и голос его, казалось, дрожал больше обычного. Грета молчала и старалась перехватить взгляд Кристиан. Одна миссис Диси как будто чувствовала себя непринужденно. После обеда мистер Трефри пошел к себе в комнату, тяжело опираясь на плечо Кристиан. Опустившись в кресло, он сказал ей:
- Возьми себя в руки, дорогая!
Кристиан ему не ответила. Едва она вышла в коридор, как Грета схватила ее за рукав.
- Посмотри! - прошептала она, сунув в руку листок бумаги. - Это мне от доктора Эдмунда, но тебе надо прочесть,
Кристиан развернула записку и прочла следующее:
"Мой маленький философ и друг, я получил вашу записку и отправился в мастерскую вашего друга; его там не оказалось, но полчаса тому назад я наткнулся на него на площади. Он не совсем хорошо себя чувствует, немного перегрелся на солнце - ничего серьезного. Я отвел его к себе в гостиницу и уложил в постель. Если он не уйдет оттуда, то через денек-другой поправится. Во всяком случае, сейчас он из моих когтей не вырвется.
Кланяйтесь мисс Кристиан.
Ваш друг и единомышленник Эдмунд Дони".
Кристиан читала и перечитывала записку, а потом обернулась к Грете.
- Что ты писала доктору?
Взяв записку, Грета ответила:
- Я написала ему: "Дорогой доктор Эдмунд, мы беспокоимся о герре Гарце. Нам кажется, что он не совсем здоров сегодня. Мы (я и Кристиан) хотели бы знать, что с ним. Сообщите нам, пожалуйста. Грета". Вот что я ему написала.
Кристиан потупилась.
- А почему ты написала?
Грета грустно посмотрела на нее.
- Я думала... О, Крис! Пойдем в сад. Мне очень жарко и без тебя так скучно!
Кристиан наклонилась и потерлась щекой о щеку Греты, затем, не говоря ни слова, бросилась наверх и заперлась в своей комнате. Девочка прислушалась. Услышав, как щелкнул замок, она опустилась на нижнюю ступеньку лестницы и взяла на руки Скрафа.
- Была ранняя весна, и вода в реке стояла высоко; караван шел в Регенсбург, чтобы разгрузиться там, взять новый груз и вернуться в Линц. Как только туман стал рассеиваться, лодочник запрятал меня в солому. Пассау стоит на границе; мы остановились там на ночь, но ничего не случилось, и я благополучно спал в соломе. На следующий день я уже лежал на палубе. Туман окончательно рассеялся, но теперь я был свободен. Солнце золотом сверкало на соломе и зеленой мешковине; вода приплясывала; а я смеялся - я смеялся, не переставая, и лодочник смеялся вместе со мной. Славный был он человек! В Регенсбурге я помогал им разгружаться; мы работали больше недели; они прозвали меня "лысым", и когда все было кончено, я отдал все деньги, заработанные на разгрузке, великану с баржи. На прощание мы расцеловались. Из четырех гульденов Луиджи у меня еще сохранились три. Я отыскал маляра, и он дал мне работу. Я пробыл там полгода, чтобы скопить денег; потом я написал в Вену родственнику матери и сообщил ему, что собираюсь в Лондон. Он прислал мне рекомендательные письма к своим тамошним друзьям. Я отправился в Гамбург, а оттуда на грузовом пароходе в Лондон и до сего времени сюда не возвращался.
XI
После минутного молчания Кристиан сказала испуганно:
- Значит, вас могут арестовать!
Гарц засмеялся.
- Если узнают; но это было семь лет тому назад.
- Почему же вы приехали сюда, раз это опасно?
- Я переутомился, потом я семь лет не был на родине, и мне, несмотря на запрет, захотелось повидать ее. Теперь я готов вернуться.
Лицо его стало хмурым.
- А в Лондоне вам тоже плохо жилось?
- Еще хуже, сначала... я не знал языка. В моей профессии, чтобы получить признание, надо много работать, и прокормить себя трудно. Слишком много людей заинтересовано в том, чтобы не давать тебе выдвигаться... Я им попомню это.
- Но не все же такие?
- Нет, есть и хорошие люди. Их я тоже не забуду. Теперь мои картины находят покупателей; теперь я уже не беспомощен, и, уверяю вас, я ничего не забуду. И если я буду в силе - а я буду в силе, - я все припомню.
По стене простучал град мелких камешков. Внизу стоял Дони и посмеивался.
- Вы, кажется, решили просидеть тут до утра? - спросил он. - Мы с Гретой уже надоели друг другу.
- Мы идем, - поспешно сказала Кристиан.
На обратном пути Гарц и Кристиан молчали, но у виллы он взял Кристиан за руку и сказал:
- Фрейлейн Кристиан, дописывать ваш портрет я не могу. После этого я к "ему больше не притронусь.
Она ничего не ответила, но они смотрели друг на друга, и оба, казалось, спрашивали, умоляли, и более того... Потом она опустила глаза. Он выпустил ее руку, сказал "до свидания" и побежал догонять Дони.
В коридоре сестрам повстречался Доминик, который нес вазу с фруктами, и сообщил им, что мисс Нейлор пошла спать, что герр Пауль не вернется домой к обеду, что его хозяин обедает у себя в комнате и что миссис Диси и барышням обед будет подан через четверть часа.
- А какая сегодня вкусная рыба! Маленькие форельки! Попробуйте их, signorina!
Он ступал быстро и мягко, как кот, фалды его фрака хлопали, мелькали пятки белых носков.
Кристиан взбежала наверх. Она металась по комнате, чувствуя, что стоит ей остановиться, как ее одолеют тяжелые, мучительные мысли. Только суета помогала отгонять их прочь. Она умылась, сменила платье и туфли и сбежала по лестнице в дядюшкину комнату. Мистер Трефри только что покончил с обедом, отодвинул маленький столик и с очками на носу сидел в кресле, читая "Таймс". Кристиан прикоснулась губами к его лбу.
- Рад видеть тебя, Крис. Твой отчим отправился к кому-то на обед, а твоя тетка просто невыносима, когда на нее нападает болтливость... Так и сыплет вздор, говоря между нами, Крис, а?
Глаза его поблескивали.
Кристиан улыбнулась. Она не находила себе места от какого-то странного радостного возбуждения.
- Картина закончена? - неожиданно спросил мистер Трефри, с треском раскрыв газету. - Смотри не влюбись в этого художника, Крис.
Кристиан уже не улыбалась.
"А почему бы и нет? - подумала она. - Что вы знаете о нем? Разве он недостаточно хорош для меня?" Прозвучал гонг.
- Тебя зовут обедать, - заметил мистер Трефри. Ей вдруг стало стыдно, она наклонилась и поцеловала его.
Но когда она вышла из комнаты, мистер Трефри опустил газету и уставился в дверь, что-то бормоча и задумчиво потирая подбородок.
Кристиан не могла есть; она сидела, равнодушно отказываясь от всего, что предлагал ей Доминик, терзалась какой-то смутной тревогой и невпопад отвечала на вопросы миссис Диси. Грета украдкой поглядывала на нее из-под ресниц.
- Решительные натуры очаровательны, не правда ли, Кристиан? - сказала миссис Диси, выпятив подбородок и отчетливо выговаривая каждое слово. - Вот почему мне так нравится мистер Гарц; для мужчины необыкновенно важно знать, чего он хочет. Стоит только взглянуть на этого молодого человека, и вы увидите, что он знает, чего хочет и как этого добиться.
Кристиан отодвинула тарелку. Грета, покраснев, сказала:
- Доктор Эдмунд, по-моему, нерешительная натура. Сегодня он говорит: "Пива, что ли, выпить... да, пожалуй... нет, не стоит"; потом заказал пиво, а когда его принесли, отдал солдатам.
Миссис Диси с загадочной улыбкой поглядывала то на одну племянницу, то на другую.
После обеда все направились в ее комнату. Грета сразу же уселась за пианино, ее длинные локоны почти падали на клавиши, которые она тихо перебирала, улыбаясь про себя и поглядывая на тетю, читавшую эссе Патера {Патер Уолтер (1839-1894)- английский критик.}.
Кристиан тоже взяла книгу, но вскоре положила ее; она машинально прочла несколько страниц, не вникая в смысл слов. Потом она вышла в сад и бродила по газону, заложив руки за голову. Было душно: где-то очень далеко в горах прогромыхивала гроза; над деревьями играли зарницы; вокруг розового куста кружились две большие ночные бабочки. Кристиан наблюдала за их неуверенным порывистым полетом. Войдя в беседку, она кинулась на стул и прижала руки к груди.
Неожиданно и незнакомо заныло сердце. Неужели она больше не увидит его? Если его не будет, то что ей останется? Будущая жизнь представилась ей такой бедной, такой невзрачной... а рядом ждал прекрасный мир борьбы, самопожертвования, верности! Словно молния ударила вблизи, опалила ее, лишила способности летать, сожгла крылья, будто она была одной из тех светлых порхающих бабочек. На глаза навернулись слезы и струйками потекли по лицу. "Слепая! - думала она. - Как я могла быть настолько слепой?"
Послышались чьи-то шаги.
- Кто там? - вскрикнула Кристиан.
В дверях стоял Гарц.
- Зачем вы здесь? - оказал он. - Зачем вы здесь?
Он схватил ее за руку; Кристиан попыталась вырваться, отвести от него взгляд, но не могла. Гарц бросился на колени и воскликнул:
- Я люблю вас!
В порыве нежности и непонятного страха она прижалась лбом к его руке.
- Что вы делаете? - услышала она. - Неужели вы любите меня?
И она почувствовала, что он целует ее волосы.
- Любимая моя! Вам будет очень трудно; вы такая маленькая и такая слабенькая.
Еще крепче прижав его руку к своему лицу, она прошептала:
- Меня ничто не страшит.
Наступило молчание, исполненное нежности, молчание, которое, казалось, будет длиться вечно. Вдруг она обвила его шею руками и поцеловала.
- И пусть будет, что будет! - прошептала она и, подобрав платье, скрылась в темноте.
XII
На следующее утро Кристиан проснулась с улыбкой на устах. В ее движениях, голосе, выражении глаз появилось что-то счастливое, приятное и сдержанное, словно она все время думала о чем-то сокровенном. После завтрака она взяла книгу и села у открытого окна, откуда были видны тополя, стоявшие на страже у входа в сад. Дул ветерок, и ей кланялись розы, вовсю трезвонили соборные колокола, над лавандой гудели пчелы, а в небе, как большие белые птицы, проплывали легкие облака.
По комнате разносился голос мисс Нейлор, четко и отрывисто диктовавшей Грете, которая писала, вздыхая и глядя одним глазом на бумагу, а другим на Скрафа. Пес лежал на полу, свесив черное ухо на лапу и подрагивая рыжеватыми бровями. Он попал в немилость, ибо Доминик застал его, когда он, "усердно помолившись" перед пудингом, уже вознаграждал себя за благочестие этим же пудингом.
Кристиан тихо положила книгу и выскользнула из комнаты. Между тополями появился Гарц.
- Я вся ваша! - прошептала она.
Их пальцы встретились, и он вошел в дом.
Она снова скользнула в комнату, взяла книгу и стала ждать. Казалось, прошла целая вечность. Выйдя, он только махнул рукой и быстро зашагал прочь; на мгновение она увидела его лицо, бледное, как смерть. Совершенно расстроенная, она побежала в комнату отчима.
Герр Пауль стоял в углу, растерянно поглядывая по сторонам. У него был вид беспечного человека, столкнувшегося с непредвиденной трудностью. Его обычно безупречная манишка сморщилась, словно он под влиянием какой-то сильной эмоции вдруг выдохнул из груди весь воздух; темное пенсне болталось где-то на спине; пальцы он запустил в бороду. Взгляд его был устремлен в какую-то точку на полу, словно он ждал, что она взорвется и разнесет все и вся в клочья. В другом углу миссис Диси с полузакрытыми глазами терла лоб кончиками пальцев.
- Что вы сказали ему? - крикнула Кристиан.
Герр Пауль посмотрел на нее тусклыми глазами.
- Mein Gott {Боже мой (нем.).}, - сказал он. - Мы с твоей тетей...
- Что вы оказали ему? - повторила Кристиан.
- Какая наглость! Анархист! Нищий!
- Пауль! - проговорила миссис Диси.
- Бандит! Негодяй!
Герр Пауль забегал по комнате.
Вся дрожа, Кристиан выкрикнула: "Как вы смели?" - и побежала вон из комнаты, оттолкнув мисс Нейлор и Грету, которые стояли в дверях бледные и испуганные.
Герр Пауль перестал метаться по комнате и, по-прежнему не отрывая глаз от пола, проворчал:
- Хорошенькое дело... hein? Что творится! Подумать только! Анархист... Нищий!
- Пауль! - проговорила миссис Диси.
- Пауль! Пауль! А вы куда смотрели! - Он указал на мисс Нейлор. - Две женщины... не могли уследить! Hein!
- Оскорблениями делу не поможешь, - пробормотала миссис Диси, проводя платком по губам. Смуглые щеки мисс Нейлор вспыхнули, она подошла к герру Паулю.
- Надеюсь, вы не... - сказала она. - Я уверена, что не произошло ничего, что я могла бы предотвратить... И я была бы рада, если бы это поняли.
И, с достоинством повернувшись, маленькая гувернантка вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
- Вы слышали?! - с глубоким сарказмом вымолвил герр Пауль. - Ей нечего было предотвращать! Enfin! {Наконец! (франц.).} Скажите, пожалуйста, что же я должен делать?
"Светские люди", чья философия диктуется этикетом и прописными истинами, считают всякое отклонение от своих предрассудков опасным, шокирующим и невыносимо скучным. Герр Пауль всю жизнь смеялся над предрассудками, но когда дело коснулось его самого, смешливость его как рукой сняло. Ему казалось невыразимо ужасным, что девушка, законным опекуном которой он был, выйдет замуж не за респектабельного, холеного и состоятельного человека. С его точки зрения, ужас этот был весьма оправдан, и естественно, что он не мог судить, оправдан ли его ужас с других точек зрения. В его растерянности было что-то трогательное; он напоминал ребенка, столкнувшегося с совершенно непонятным явлением. Разговор с Гарцем лишил его чувства уверенности, а это ему казалось особенно обидным.
Дверь вновь открылась, и вбежала Грета. Лицо ее пылало, волосы развевались, она была вся в слезах.
- Папа! - сказала она, всхлипывая. - Ты обидел Крис. Она заперлась. Мне слышно, как она плачет. Почему ты обидел ее?
И, не дождавшись ответа, она выбежала. Герр Пауль схватился за волосы.
- Хорошо! Очень хорошо! И это говорит моя собственная дочь! А что будет дальше?
Миссис Диси томно поднялась со стула.
- Голова у меня болит невыносимо, - заслонив глаза от света, тихо сказала она. - Зачем так волноваться... из этого ничего не может выйти... У него нет ни гроша, У Кристиан ничего не будет, пока вы не умрете, а до этого еще далеко, если, конечно, вам удастся избежать апоплексического удара.
При этих словах герра Пауля всего передернуло. "Гм!" - произнес он с таким выражением, словно уже весь мир ополчился на него. Миссис Диси продолжала:
- Насколько я могу судить, этот молодой человек после того, что вы ему сказали, сюда не вернется. Что же касается Кристиан, то вам лучше поговорить с Николасом. Пойду прилягу.
Герр Пауль нервно оттягивал пальцем воротничок, облегавший его толстую, короткую шею.
- С Николасом! Конечно же... Превосходная мысль! Quelle diable d'affaire! {Вот чертово дело! (франц.).}
"Заговорил по-французски, - подумала миссис Диси, - значит, у нас скоро воцарится мир. Бедняжка Кристиан! Жаль, конечно, но в конце концов все это дело времени и благоприятного случая". Эта мысль весьма утешила ее.
Но для Кристиан, испытывавшей смешанное чувство тоски и стыда, страха и гнева, эти часы казались непрерывным кошмаром. Простит ли он? Будет ли он верен ей? Или уедет, не сказав ни слова? У нее было такое чувство, будто вчера она вступила в какой-то иной мир, а сегодня потеряла его. А что придет на смену этому новому чувству, опьяняющему, как вино? Какая мучительная, ужасная развязка!
Как внезапно ей пришлось окунуться в мир фактов и низменных побуждений!
Немного погодя она впустила в комнату Грету, потому что девочка расплакалась, но не разговаривала с ней, а сидела у окна, подставляя лицо ветерку и с тоской глядя на небо и деревья. После нескольких попыток утешить сестру Грета опустилась на пол и полулежа робко поглядывала на Кристиан в тишине, нарушавшейся только ее всхлипываниями и птичьим гомоном в саду. К вечеру Грета потихоньку вышла и больше не возвращалась.
После разговора с мистером Трефри герр Пауль принял ванну и тщательно надушился, ясно давая понять, что при таких обстоятельствах он не может оставаться дома. Немного погодя он отправился в Кургауз и не вернулся к обеду.
Кристиан сошла в столовую после обеденного гонга. На щеках ее рдели пятна, под глазами темнели круги, однако вела себя она так, словно ничего не случилось. Добросердечная мисс Нейдор была так расстроена, что машинально скатывала хлебные шарики, поглядывала на них с удивленным видом и неловко прятала. Мистер Трефри покашливал, и голос его, казалось, дрожал больше обычного. Грета молчала и старалась перехватить взгляд Кристиан. Одна миссис Диси как будто чувствовала себя непринужденно. После обеда мистер Трефри пошел к себе в комнату, тяжело опираясь на плечо Кристиан. Опустившись в кресло, он сказал ей:
- Возьми себя в руки, дорогая!
Кристиан ему не ответила. Едва она вышла в коридор, как Грета схватила ее за рукав.
- Посмотри! - прошептала она, сунув в руку листок бумаги. - Это мне от доктора Эдмунда, но тебе надо прочесть,
Кристиан развернула записку и прочла следующее:
"Мой маленький философ и друг, я получил вашу записку и отправился в мастерскую вашего друга; его там не оказалось, но полчаса тому назад я наткнулся на него на площади. Он не совсем хорошо себя чувствует, немного перегрелся на солнце - ничего серьезного. Я отвел его к себе в гостиницу и уложил в постель. Если он не уйдет оттуда, то через денек-другой поправится. Во всяком случае, сейчас он из моих когтей не вырвется.
Кланяйтесь мисс Кристиан.
Ваш друг и единомышленник Эдмунд Дони".
Кристиан читала и перечитывала записку, а потом обернулась к Грете.
- Что ты писала доктору?
Взяв записку, Грета ответила:
- Я написала ему: "Дорогой доктор Эдмунд, мы беспокоимся о герре Гарце. Нам кажется, что он не совсем здоров сегодня. Мы (я и Кристиан) хотели бы знать, что с ним. Сообщите нам, пожалуйста. Грета". Вот что я ему написала.
Кристиан потупилась.
- А почему ты написала?
Грета грустно посмотрела на нее.
- Я думала... О, Крис! Пойдем в сад. Мне очень жарко и без тебя так скучно!
Кристиан наклонилась и потерлась щекой о щеку Греты, затем, не говоря ни слова, бросилась наверх и заперлась в своей комнате. Девочка прислушалась. Услышав, как щелкнул замок, она опустилась на нижнюю ступеньку лестницы и взяла на руки Скрафа.