Голубев Василий. Крылья крепнут в бою

   - Пойду только в летное!
   Кончилось тем, что вообще не попал в училище, а оказался в городе Пушкине в учебной батарее артполка.
   Служил я хорошо, задачи по огневой подготовке решал быстро и точно. Политрук, участник гражданской войны, заметил мои успехи,
   - Какие у вас мечты? - спросил он меня.
   - Была мечта летать, - ответил я, - да, видно, не судьба.
   - Не расставайтесь с мечтой. Я помогу.
   Рядом с артиллеристами располагалось авиапарашютное подразделение. Политрук спросил:
   - Хотите с парашютом прыгать?
   - Хочу.
   - Включаю вас в группу подготовки артиллеристов-десантников.
   Я быстро освоил теоретический курс, прыгнул с вышки, сделал первый настоящий прыжок. Позднее освоил затяжные прыжки. Стал инструктором парашютизма. Крепко подружился с летчиками. Они и подсказали решение:
   - Иди после армии в школу Военно-Воздушных Сил или в аэроклуб.
   Осенью 1935 года, завершив службу, я вернулся на Сясьский бумажный комбинат. Вскоре узнал, какие отрадные для меня перемены наметились на Сясьстрое. Осоавиахимовцы и комсомольцы намечали здесь открыть свой планерный клуб. Кроме того, в столе у секретаря комитета ВЛКСМ лежали еще не заполненные путевки в Дудергофскую летно-планерную школу, в ту, где когда-то был инструктором Валерий Чкалов. Одну из них я и получил.
   Через полгода, получив звание планериста-парашютиста-инструктора, вернулся на Сясьстрой и был назначен старшим инструктором, а затем и начальником планерного клуба Осоавиахима Волховского района.
   Весной 1938 года я поехал в Коктебель - на переподготовку в Высшую летно-планерную школу Центрального совета Осоавиахима. Там готовили инструкторов-летчиков самой высокой квалификации. Окончил школу с отличием и получил назначение в аэроклуб Минеральных Вод.
   В октябре 1939 года в аэроклуб прибыла комиссия по приему экзаменов и отбору курсантов в знаменитое Ейское училище.
   Приемная комиссия была очень строга. Но тем не менее мне она вынесла благодарность: все мои ученики выдержали экзамен. Председатель комиссии, опытный военный летчик, проверив в воздухе меня самого, а затем и каждого учлета, отметил в акте: "Действуют в воздухе уверенно, техника пилотирования у ребят похожа на инструкторскую". Восемь учлетов были отобраны для Ейска.
   Уезжая, председатель комиссии, как это принято спросил:
   - Есть вопросы?
   - Есть, - сказал я. - Нельзя ли и мне поехать в Ейск - хочу стать истребителем.
   - Можно. Но нужно согласие начальника аэроклуба и запрос начальника Ейского училища. Я вас поддержу, - пообещал председатель комиссии.
   И вот пришло решение командования Ейского училища: меня вызывали на испытания. 9 ноября проверили мою летную подготовку. Оценка - отлично. То же самое-по теории. И командование приняло редкое решение: я сразу без тренировки на двухштурвальном самолете получил право летать на истребителе И-15 и был зачислен в отряд третьего, завершающего года обучения. Так исполнилась моя мечта...
   В июле 1940 года я получил назначение на Балтику, в 13-ю отдельную Краснознаменную истребительную эскадрилью, базировавшуюся в Купле, близ южного берега Финского залива.
   В направлении штаба ВВС было сказано, что "младший летчик лейтенант Голубев направляется для продолжения службы". Началась служба неожиданно впрочем, моя биография полна многими неожиданностями. В эскадрилье не было начальника парашютно-десантной службы (ПДС), и меня сразу назначили на эту капитанскую должность.
   Но если по части парашютной подготовки я оказался начальником, то как летчик был менее чем рядовым. Дело в том, что в Ейске я летал на И-15 истребителе, понемногу вытесняемом более современным скоростным монопланом И-16 конструкции Поликарпова, который летчики ласково прозвали "ишачком". Те летчики, которые уже освоили новый истребитель, с восторгом рассказывали о его возможностях.
   Я с завистью следил за "ишачком", выполняющим в воздухе каскад фигур высшего пилотажа на невиданных по тому времени скоростях. И тут мне на помощь пришел командир 1-го отряда Владимир Полтарак, человек экспансивный, разносторонний. Однажды он предложил;
   - Давай, я тебя выпущу на И-16.
   Я, конечно, согласился. Но Лучихин, командир эскадрильи, не разрешил:
   - Самолет строгий, а эскадрилья - не школа.
   Владимир Полтарак не оставил мысли выпустить начальника ПДС на новом "ястребке". А пока посоветовал мне при помощи техника детально изучить машину.
   Однажды в не по-зимнему теплый декабрьский день, выполнив задание на И-15, я занялся своим любимым и привычным делом - стал мастерить очередную модель. На этот раз это была модель-копия истребителя Поликарпова. Одна такая у меня уже была готова. Закончив и вторую, я начал этими двумя моделями вести тот же бой, что и друзья в вышине: повторял их маневры, фигуры высшего пилотажа. Сразу не заметил даже, как подошел Владимир Полтарак.
   - Пошли на УТИ-4, - сказал командир отряда.
   УТИ-4 - тот же истребитель И-16, но в учебном варианте - с двумя кабинами и двухштурвальным управлением. Я не спросил, дано ли разрешение, сорвался с места и побежал к ангару.
   И в зоне и по кругу я нормально провел весь полет отлично без помощи совершил посадку. Зарулили на линейку. Рядом стоял подготовленный к полетам И-16 на лыжах. Полтарак посмотрел-посмотрел на боевую машину, вздохнул и все же решился:
   - Семи бедам не бывать, а одной не миновать. Взлетай - думаю, что все будет в порядке.
   Я стремглав бросился в кабину. Вырулил. Стартер-краснофлотец у "Т" махнул флажком.
   Взлетел. Сделал над аэродромом два круга. Едва удержался, чтобы не начать пилотаж. Посадка. Полтарак похвалил и сказал:
   - Заправь машину и взлетай. Уберешь лыжи и пилотируй в зоне. Сорвешься в штопор - не старайся выводить. Поставь все нейтрально и брось управление. Самолет сам выйдет из штопора.
   Командир 1-го отряда, который внешне спокойно, даже беззаботно разрешил мне самостоятельный вылет к пилотаж на И-16, теперь внимательно смотрел в небо. Он видел, что у меня получается, и получается неплохо! Четкие виражи мелкие, средние, глубокие, как было сказано. Боевые развороты - в обе стороны нормально. Красивая петля. И переворот - не придерешься. Затем я отработал весь комплекс фигур высшего пилотажа. Осмотрелся. Обзор на "ястребке" прекрасный. Плоскостей вроде и нет - так кажется после И-15.
   Полтарак записал в полетный лист все оценки, протянул мне руку:
   - Поздравляю. А вечером вместе пойдем на гауптвахту.
   В этот день мне еще предстояли прыжки с летчиками 2-го отряда. Наконец плановая таблица выполнена, и вместе с Полтараком мы пошли в штаб эскадрильи. Долго вытирали унты, прежде чем войти в кабинет командира.
   Доложив о том, как прошел летный день, Полтарак сказал:
   - Товарищ комэск, у меня уже месяц стоит один И-16 без летчика.
   - Ничем пока помочь не могу, - ответил Лучихин. - У нас не училище, сами не готовим, пришлют - сразу вам дам летчика.
   Тут Полтарак и отрапортовал:
   - Разрешите доложить - появился один хороший летчик на И-16.
   - Кто?
   - Лейтенант Голубев.
   - Вы что, не в курсе? - Торопился закончить разговор Лучихин. - Голубев летает на И-15.
   - А я сегодня провез его на УТИ-4, а потом выпустил самостоятельно на И-16 по кругу и в зону - на пилотаж. Отлично получается. А у меня, как я докладывал, самолет без дела в ангаре.
   Лицо Лучихина покрылось красными пятнами.
   - Я вас, Полтарак, крепко накажу, а Голубеву летать не разрешаю.
   В эту минуту требовательно подал голос телефон. Звонил комбриг полковник Морозов. Командир эскадрильи доложил о летной работе. Не скрыл он, разумеется, и "факт возмутительного самоуправства командира 1-го отряда Полтарака".
   - Завтра буду у вас, разберемся, - сказал полковник.
   И он действительно прилетел. Теперь перед ним навытяжку стояли трое. И все были виноваты: Голубев - тем, что полетел, Полтарак - тем, что, не имея права, разрешил, а Лучихин - тем, что как комэск узнал о таком безобразии последним, когда полеты закончились. А если бы Полтарак и Голубев вообще промолчали?!
   Потом Морозов принялся за Полтарака:
   - Как вам могло прийти в голову такое самоуправство?
   - Товарищ комбриг, да вы проверьте, как Голубев летает.
   Комбриг Морозов, сам первоклассный летчик, посмотрел на меня:
   - Ну, расскажите, как вы летали, что делали.
   Я расстегнул планшет, достал модель-копию И-16 и, демонстрируя каждый маневр, рассказал, как действовал в воздухе, как заходил на посадку.
   - Морозов взял у меня модель:
   - Кто мастерит?
   - Сам, - ответил я.
   - Смотри, как настоящий, - комбриг помедлил, затем вернул модель и распорядился: - На аэродром!
   И вчерашний летный день повторился. Только летал я еще лучше, чем вчера.
   - Подведем итоги, - сказал комбриг, когда я, посадив самолет точно у "Т", доложил о выполнении задания. - Полтараку выговор за самоуправство. Вы, комэск отзовите из штаба бригады докладную о некомплект летчиков на И-16. Голубеву летать на И-16 разрешаю.
   На прощанье полковник посоветовал мне усиленно тренироваться в воздушной стрельбе:
   - Хорошо летать - полдела, надо научиться поражать цель первой очередью. Попробуйте поработать на земле с двумя моделями перед выполнением стрелковых задач. Помогает. По собственному опыту знаю.
   И я вскоре успешно овладел искусством стрельбы по воздушным и наземным целям, научился сочетать маневр и огонь. Инструктировал меня Полтарак. На весенних стрельбах сорок первого года я выполнял огневые задачи так же хорошо, как командиры отрядов...
   ...В санчасти я пролежал два дня. К счастью, "купание" в озере осложнений не дало. Ко мне то и дело приходили друзья и требовали обязательно выпить положенные нам фронтовые 100 граммов.
   Силы быстро восстанавливались. Очень хотелось, пока еще не зажили раны, заглянуть к родителям. Они рядом. Езды на машине полчаса, но где ее взять? Решил попросить автостартер на часок.
   16 сентября утром я пришел в штаб нашей 13-й отдельной Краснознаменной эскадрильи, он размещался в большей землянке на берегу Волхова. В штабе было неспокойно. Больше всех суетился начальник штаба майор Дмитриевский. Я спросил механика по связи Дронина: что за тайная тревога? Тот отвел меня в сторону и сказал:
   - Есть приказ - срочно отправить на Комендантский аэродром в Ленинград шесть лучших летчиков на самолетах И-16. Самолеты должны иметь подвесные баки и ресурс моторов не менее пятидесяти часов. Они поступят в распоряжение начальника штаба авиации флота. Сегодня же три летчика должны на Ли-2 вылететь за самолетами И-16 в тыл, вот и бегает начальство. Хочет, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Понял?
   "Еще бы не понять! - подумал я, - отправишь лучших летчиков, значит, с молодыми нужно будет летать самим... Можно и погибнуть".
   В обед уже все знали о предстоящей отправке шести летчиков на какое-то спецзадание, не знали только, кто полетит.
   В три часа дня эскадрилью построили и начальник штаба зачитал два приказа комэска майора Денисова: первый - за самолетами в тыл летят летчики: Князев, Цветков и Янченко; второй - на выполнение спецзадания отправляются: старший лейтенант Никитин - командир 2-го отряда, лейтенант Денисов, лейтенанты Зотов и Голубев, младший лейтенант Татаренко и старшина Хаметов.
   Из строя, не спрашивая разрешения, Князев громко сказал:
   - Ведь Голубев и Зотов раненые, ходят в бинтах.
   Строй загудел.
   - Вас не спрашивают, - грубо обрезал его командир эскадрильи. - Ведь сюда они из Ленинграда долетели...
   Шум в строю не стихал. Батальонный комиссар Соколов молчал. Не вмешивался...
   - Товарищ Никитин, дайте указания на перелет! Через час группа должна взлететь! - закончил командир и распустил строй.
   Самолеты были уже готовы. За мной, оказывается, пока я лежал в санчасти, закрепили самолет заместителя командира эскадрильи капитана Шарая, который находился в тылу на излечении после ранения в воздушном бою. И на этом самолете написали все тот же бортовой номер 13.
   Когда я, прихрамывая, без палки, подошел к самолету, техник Богданов, принявший самолет, доложил:
   - Товарищ лейтенант, истребитель исправен, но я переделал бортовой номер. Он теперь не тринадцатый, а тридцать третий. Летайте с этим номером до конца войны...
   Я дружески обнял техника, дал ему слово, что этот номер сохраню на все боевые вылеты. И действительно, выполнил обещание, данное этому душевному человеку. 33-й бортовой номер был на моих самолетах до конца войны, и ничего... Вот так и укрепляются даже среди убежденных материалистов и атеистов разные суеверия. Человек есть человек...
   В 17 часов шестерка "ишачков" взлетела с аэродрома Новая Ладога, сделала прощальный круг и взяла курс на Ленинград. С высоты 500 метров хорошо просматривались родные, знакомые с детства места. "До свидания, мой милый край, я еще вернусь", - сказал я вслух.
   Вскоре пролетели над маяком Короджи. Я посмотрел на холодную воду озера и содрогнулся. Всего три дня назад, собирая последние силы, я боролся здесь за жизнь, а теперь с еще не зажившими ранами лечу в бой за Ленинград.
   НА ПРЕДЕЛЕ СИЛ
   Трудным для Ленинграда был сентябрь 1941 года. Армия, флот, народное ополчение, все жители Ленинграда отражали штурм гитлеровских войск, начавшийся одновременно на всех направлениях.
   Большим подспорьем для обороны Ленинграда были боевые действия наших войск, моряков и авиаторов флота, которые в тягчайших условиях продолжали удерживать Моонзундские острова и полуостров Ханко, не давая пройти фашистскому флоту в Финский залив.
   Тяжело приходилось нам, истребителям. На наши плечи были возложены три основные задачи: отражение ударов бомбардировочной авиации врага, штурмовые удары по войскам, аэродромам и артиллерии, ведущей обстрел Ленинграда, а также детальная тактическая разведка. В целом наша истребительная авиация в этот период войны оказалась универсальной. Силы врага таяли, но и у нас летчиков и самолетов с каждым днем становилось все меньше. К этому времени в полку оставалось менее сорока процентов боевых машин. Задания приходилось выполнять малочисленными группами, а иногда даже в одиночку...
   Наша шестерка И-16 свою специальную боевую задачу узнала только рано утром 17 сентября. Командир 13-го авиаполка капитан Охтень, принявший часть от полковника Романенко, сообщил, что ему поручено срочно подготовить группу из пятнадцати самолетов И-16: шесть от авиации флота и девять от ВВС фронта для перелета на остров Эзель в Балтийском море. Истребителям ставилась задача: прикрыть войска и флот на Моонзундских островах. Лететь с подвесными баками, промежуточная посадка для заправки горючим-аэродром на полуострове Ханко. А пока собирается эта особая группа, нам предстояло воевать в составе этого полка.
   Начальник штаба полка майор Ройтберг тут же поставил нам две боевые задачи; провести штурмовку артиллерийской батареи в районе Ропши и прикрыть группу штурмовиков Ил-2, которая будет наносить удары по танкам и мотопехоте врага в районе Тосно.
   Выполнение первой задачи взял на себя командир отряда Михаил Никитин, вторая была возложена на мое звено.
   Прикрытие штурмовиков при их действиях в тактической глубине обороны противника - задача довольно трудная. Истребитель сопровождения скован в своих действиях, он постоянно должен находиться рядом со штурмовиками, готовый в любой миг отразить атаку "мессеров". На маршруте и над целью он подвергается интенсивному обстрелу зениток, его атакуют истребители противника, но он ни при каких условиях не имеет права бросить Ил-2 и вести активный наступательный бой. Но я был доволен, что мне поручили эту задачу, потому что вновь встретился с боевыми друзьями, прославленными штурмовиками, которых десятки раз прикрывал ранее.
   Боевая слава летчиков-штурмовиков капитанов Карасева и Челнокова, лейтенантов Потапова и Клименко простиралась далеко за пределы Балтики. Все они впоследствии стали Героями Советского Союза, а Челноков это звание получил дважды. Боевую задачу и штурмовики, и мое звено выполнили успешно.
   19 сентября мы разогнали "юнкерсов", бомбивших Кронштадт. Вернувшись, я похромал докладывать на командный пункт, расположенный рядом со стоянкой в большом ящике из-под самолета МиГ-3. По дороге мену догнал комиссар 3-й эскадрильи капитан Сербин. Он тоже вылетал сражаться с фашистскими бомбардировщиками, видел ход боя и теперь, приглядевшись, спросил меня:
   - Что это вы, товарищ лейтенант, хромаете? Не ранены ли?
   - Нет, - ответил я, - сапоги немного великоваты ногу натерли.
   - Ну, это не страшно, - сказал он мне, усмехнувшись. - Сапоги можно заменить. Я распоряжусь, а то ведь наши бережливые интенданты скорее повесятся чем выдадут сапоги прикомандированным.
   - Не надо, товарищ капитан, похожу пока в этих, - ответил я ему, и мы вместе вошли в КП.
   Самым тяжелым для всей истребительной авиации днем стало 23 сентября. Налеты врага начались рано утром и продолжались до вечера. Иногда в небе находилось до 270 фашистских самолетов одновременно.
   Гитлеровская авиация несла большие потери под Кронштадтом. Но и нам досталось. Погибли Михаил Никитин и Федя Зотов, был тяжело ранен мой ведомый Хаметов. В других полках погибло также немало прекрасных летчиков. Балтийские моряки тоже понесли потери; были потоплены эсминец "Стерегущий", лидер "Минск", подводная лодка М-74 и повреждены линкоры "Октябрьская революция", "Марат", эсминцы "Сильный" и "Грозящий".
   Не выполнив своей задачи - полностью уничтожить боевые корабли, германское авиационное командование вынуждено было отказаться от дальнейших массированных ударов по Кронштадту.
   Немецко-фашистские войска прилагали все силы к тому, чтобы преодолеть несколько километров и через Пулково и Лигово прорваться к Ленинграду. По дорогам, идущим от Тосно, Вырицы, Красногвардейска и Ропши, гитлеровцы спешно подтягивали к переднему краю последние резервы.
   С рассвета 24 сентября на уничтожение врага на дорогах были брошены все боеспособные штурмовики и истребители фронта и флота. В этот день мы с младшим лейтенантом Дмитрием Татаренко (это было все, что осталось в боевом строю от нашей шестерки) сделали по восемь боевых вылетов. А 25 сентября мы поставили своеобразный рекорд, выполнив по одиннадцать боевых вылетов: шесть на сопровождение штурмовиков Ил-2 в район Ивановское и Ям-Ижора, где пехота и танки врага пытались прорвать позиции стрелковых батальонов и отрядов ижорских рабочих, и пять - на штурмовку вражеских войск в районе Урицка и Старо-Паново.
   Эти два дня для меня и Татаренко можно считать самыми удачными и счастливыми за все три первых месяца войны. Выполнить девятнадцать боевых вылетов и остаться боеспособными, когда вокруг свистели тысячи пуль, осколков и снарядов, - такое и теперь кажется чудом. В наших истребителях были, конечно, пробоины. Но перед следующим вылетом большие и малые отверстия в крыльях и фюзеляжах заделывались заботливыми и умелыми руками механиков.
   В этот день самым трудным заданием был шестой по счету вылет па прикрытие группы штурмовиков, наносившей удар по подвижным артиллерийским установкам южнее Ивановского.
   Группу из двух оставшихся в строю штурмовиков Ил-2 вел один из моих друзей лейтенант Михаил Клименко.
   Миша вел свою пару на высоте двадцати метров. Мы же летели справа и слева. И конечно, выше, но не намного: метров на триста - триста пятьдесят.
   Еще до подхода к цели нас атаковали четыре Ме-109. Первая пара пошла в атаку на Ил-2, а вторая, разделившись, начала преследовать меня и Татаренко. Атака первой пары оказалась опрометчивой. "Мессеры" попали под наш огонь с двух сторон. И с первой очереди Татаренко сбил ведущего. Остальные гитлеровцы ошибку ведущего поняли. Все их последующие атаки были направлены на нас - на прикрытие. Но вот "илы" обнаружили цель и начали набирать высоту для атаки. Истребители прекратили преследование, а десятки трасс от пулеметов и пушек "эрликонов" начали перекрещиваться перед нами. Белые шапки разрывов покрыли все пространство маневра нашей группы.
   На четвертом заходе на цель зенитный снаряд разорвался под самолетом Клименко. От передней нижней части фюзеляжа взрывом вырвало лист брони. Задымил мотор, самолет терял скорость и высоту. Что с Михаилом? Ранен или повреждено управление? Я начал догонять Клименко. Поймет ли Татаренко, что нужно прикрыть второго "ила"? Сомнения мои быстро рассеялись. Дмитрий действовал как надо.
   Вижу, как самолет Михаила с очень малым креном начал доворачивать на север. "Молодец! Тяни, милый! Прикрою!"-кричал я, как будто он мог услышать. На самой малой высоте, покачиваясь с крыла на крыло (видимо, он с трудом удерживал самолет), штурмовик тянул к Неве, за которой наше спасение.
   Вдруг разом прекратился зенитный обстрел. Значит, где-то "сто девятые". Фашисты всегда прекращают огонь, как только их истребители вступают в бой. Но где гитлеровцы? Вижу голубую ленту реки, до нее не более восьми километров. Как длинны эти километры.
   Не зря говорят, что у хорошего летчика-истребителя всегда шея натерта. Он обязан видеть все вокруг. И вот я увидел: на этот раз два "хейнкеля". Пикируют на меня один за другим. Расчет верный: первые очереди по "ишаку", вторые по штурмовику. Мне отворачивать в сторону нельзя, "хейнкели" за мной не пойдут, а ударят по Клименко. Выход один - восходящая двойная "бочка". На этой фигуре высшего пилотажа точного прицеливания не будет, я потеряю скорость, пропущу врага вперед и сам атакую ближайшего из них. А пока они повторяют заход - мы над Невой, там помогут наши зенитчики.
   Для летчика в тяжелой обстановке всегда исход боя решают секунды. Самолет мой спиралью завертелся перед носом врагов. Завершив фигуру, я резко свалил самолет на крыло и оказался позади "хейнкелей".
   С этими скоростными истребителями у меня вторая встреча. Знаю их уязвимое место: мотор и система охлаждения. Поэтому, как только трассы моих пулеметов мелькнули перед гитлеровцами, оба "хейнкеля" метнулись влево. Фашисты попытались повторить атаку сверху, но мы уже были над спасительным рубежом - над Невой.
   Зенитчики оказались бдительны, что не всегда случалось в тот период войны Трассы счетверенных "максимов" пошли в сторону преследователей и выручили нас.
   Мотор на самолете Клименко остановился, но он сумел благополучно посадить тяжелую машину на небольшой луг в пяти километрах от голубой ленты реки. Я сделал два виража над местом посадки. Михаил вылез из кабины, помахал мне снятым с головы шлемом...
   В этот день последний боевой вылет на штурмовку артиллерийской батареи, которая вела огонь по нашим кораблям из района южнее Урицка, мы выполнили после захода солнца. Я подрулил к месту стоянки самолетов, выключил мотор, но вылезти уже не было сил. Техник и моторист вытащили меня из кабины, положили на моторный чехол. Кто-то побежал за врачом, но врач не понадобился, я не был ранен, просто вымотался до предела.
   Поздно вечером, докладывая командиру полка о выполнении боевых заданий, все в один голос подчеркивали: противник повсюду закапывается в землю, строит укрепления.
   Тогда мы, измученные боями, потерявшие лучших своих боевых друзей, не знали, что штаб группы армий "Север" был вынужден 25 сентября 1941 года сообщить главному командованию сухопутных войск, что с оставшимися в его распоряжении силами он не в состоянии продолжать наступление на Ленинград.
   Последующие дни мы продолжали поддерживать с воздуха наши войска, захватившие плацдарм в районе Невской Дубровки. Этот плацдарм получил название "Невского пятачка".
   Жители Ленинграда продолжали строить литии обороны, баррикадные заграждения и опорные огневые точки по всему городу. Наши войска закреплялись на позициях, подтягивали резервы.
   В смертельной схватке Ленинград выстоял ценой больших жертв и потерь...
   В конце сентября и начале октября 1941 года гитлеровцы прекратили попытки взять Ленинград штурмом, линия фронта стабилизировалась. Но ожесточенные бои продолжались. Наши войска часто контратаковали противника с Ораниенбаумского плацдарма и "Невского пятачка".
   В срыве планов фашистского командования группы армий "Север" существенную роль сыграли действия немногочисленной группы войск Советской Армии и Балтийского флота на западе Эстонии - на Моонзундских островах. Там сражались стрелковая бригада, два отдельных стрелковых батальона, строительная часть, краснофлотцы и командиры частей береговой обороны. Эти войска поддерживало несколько боевых самолетов и кораблей. Красноармейцы, матросы, командиры отбивали все попытки врага захватить большую часть территории архипелага как раз в период сентябрьского штурма Ленинграда. И гитлеровские генералы вынуждены были две свежие пехотные дивизии - 61-ю и 217-ю, а также десятки частей усиления держать далеко у себя в тылу.
   Помощь героическим защитникам Моонзундских островов и была тем "специальным заданием", которое возлагалось на маленькую группу летчиков-истребителей, в которую входил и я.
   Но, прежде чем рассказать о действиях этой группы, необходимо вернуться к прошлому (об этом говорилось в начале книги), потому что именно в первых числах октября мне довелось встретиться с лейтенантом Михаилом Васильевым, сражавшимся ранее под Таллином. Вот его рассказ...
   НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ
   7 августа враг отрезал Таллин, его войска вышли в районе мыса Кунда на побережье Финского залива, и обстановка на этом участке фронта крайне усложнилась. Через двенадцать дней фашисты, перегруппировав свои силы, начали решительное наступление на Таллин.