Страница:
Бросить заставив и дочку, и брачную спальню, и мужа,
Могшего духом и видом своим потягаться со всяким".
И, отвечая Елене, сказал Менелай русокудрый:
"Что говоришь ты, жена, говоришь ты вполне справедливо.
Случай имел я узнать и стремленья, и мысли, и нравы
Многих мужей благородных, и много земель посетил я,
Но никогда и нигде не случалось мне видеть глазами
Мужа такого, как царь Одиссей, в испытаниях твердый, —
Также и дела такого, какое отважился сделать
Муж тот могучий в коне деревянном, в котором засели
Все мы, храбрейшие в войске, готовя погибель троянцам.
Ты в это время к коню подошла. Побудил тебя, верно,
Бог, нам враждебный, желавший врагам нашим славу доставить.
Вместе с тобой подошел Деифоб, на бессмертных похожий.
Щупая трижды засаду, пустую внутри, обошла ты
И начала называть поименно знатнейших данайцев
(Голосу полное сходство придав с голосами супруг их).
Я, и Тидид Диомед, и царь Одиссей богоравный,
Сидя засадой в коне, услыхали, как ты закричала.
Мы с Диомедом в волненьи вскочили и тотчас хотели
Выйти наружу иль громко тебе изнутри отозваться.
Но Одиссей удержал нас, не дал проявиться порыву.
(Все остальные ахейцы сидели в глубоком молчаньи.
Только Антикл попытался тебе отозваться словами.
Быстро тогда Одиссей руками могучими крепко
Рот Антиклу зажал и от гибели тем нас избавил.
Столько держал он, покуда тебя удалила Афина.)"
Сыну Атрида в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Зевсов питомец Атрид Менелай, повелитель народов!
Тем мне больней, что он все же не спасся от гибели грозной,
Хоть и железное сердце в груди у родителя было.
Ну, а теперь не пора ль нас в постели отправить, чтоб также
Мы получили возможность и сладостным сном насладиться".
Так он промолвил. Елена тотчас приказала рабыням
Две кровати поставить в сенях, из подушек красивых,
Пурпурных ложе устроить, а сверху покрыть их коврами,
Два одеяла пушистых постлать, чтобы сверху покрыться.
С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома
И постелили постели. Глашатай из зала их вывел.
Гости спать улеглися в притворе Атридова дома, —
Сын Одиссеев герой и Несторов сын достославный.
Царь же во внутренней спальне высокого дома улегся
Рядом с Еленою длинноодеждною, светом меж женщин.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Быстро с постели Атрид Менелай поднялся русокудрый,
Платьем оделся, отточенный меч чрез плечо перебросил,
К белым ногам привязал красивого вида подошвы,
Вышел из спальни своей, бессмертному богу подобный,
И к Телемаху подсел, и по имени назвал, и молвил:
"Что за нужда, Телемах благородный, тебя привела к нам,
В Лакедемон наш пресветлый, хребтами широкими моря?
Дело народное или свое? Скажи откровенно".
Сыну Атрида в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Зевсов питомец Атрид Менелай, повелитель народов!
Прибыл сюда я, – не дашь ли каких об отце мне известий?
Дом пожирается мой, и погибло мое достоянье;
Дом мой полон врагов, которые режут без счета
Мелкий скот мой и медленноходных быков криворогих;
Матери это моей женихи, наглейшие люди!
Вот почему я сегодня к коленям твоим припадаю, —
Не пожелаешь ли ты про погибель отца рассказать мне,
Если что видел своими глазами иль слышал рассказы
Странника. Матерью был он рожден на великое горе!
И не смягчай ничего, не жалей и со мной не считайся,
Точно мне все сообщи, что видеть тебе довелося.
Если когда мой отец, Одиссей благородный, словами ль,
Делом ли что совершил, обещанье свое исполняя,
В дальнем троянском краю, где так вы, ахейцы, страдали, —
Вспомни об этом, молю, и полную правду скажи мне!"
В гневе жестоком ему отвечал Менелай русокудрый:
"Как это? Брачное ложе могучего, храброго мужа
Вдруг пожелали занять трусливые эти людишки!
Это как если бы лань для детенышей новорожденных
Выбрала логово мощного льва, их бы там уложила
И по долинам пошла бы пастись, поросшим травою,
Лев же могучий меж тем, к своему воротившися ложу,
И оленятам и ей бы позорную смерть приготовил, —
Так же и им Одиссей позорную смерть приготовит.
Если бы, Зевс, наш родитель, и ты, Аполлон, и Афина, —
В виде таком, как когда-то на Лесбосе он благозданном
На состязаньях с Филомелеидом бороться поднялся,
С силой швырнул его наземь и радость доставил ахейцам, —
Пред женихами когда бы в таком появился он виде,
Короткожизненны стали б они и весьма горькобрачны!
То же, что знать от меня ты желаешь, тебе сообщу я,
Не уклоняясь от правды ни в чем, не виляя нисколько.
Все, что мне старец правдивый морской сообщил, ни о чем я
Не умолчу пред тобой, ни единого слова не скрою.
Сердцем домой я рвался, но все время держали в Египте
Боги меня, потому что я им не принес гекатомбы.
Боги хотят, чтоб всегда приказанья их помнили люди.
Остров такой существует на море высокоприбойном;
Перед Египтом лежит он (название острову – Фарос)
На расстояньи, какое в течение дня проплывает
По морю, ветром попутным гонимый, корабль изогнутый.
Гавань прекрасная в нем. Отплывают из гавани этой,
Черной запасшись водой, корабли равнобокие в море.
Двадцать там дней меня боги держали. Все время ни разу
Дующих в сторону моря попутных ветров не явилось,
Что провожают суда по хребту широчайшего моря.
Все бы у нас истощилось – и силы людей и припасы, —
Если бы жалко не стало меня Эйдофее богине,
Дочери старца морского, могучего бога Протея.
Ей всего более дух взволновал я. Когда одиноко
Шел от товарищей я вдалеке, мне она повстречалась.
Все они время, близ моря слоняясь, кривыми крючками
Рыбу ловили: терзал жесточайший им голод желудки.
Близко став предо мною, она мне промолвила громко:
– Глуп ли ты так, чужеземец, иль так легкомыслен? Нарочно ль
Бросил о всем ты заботу и сердце страданьями тешишь?
Так ты на острове долго сидишь – и найти не умеешь
Выхода, тем ослабляя в сердцах у товарищей бодрость! —
Так мне сказала. И я, отвечая богине, промолвил:
– Кто б из богинь ни была ты, всю правду тебе расскажу я.
Нет, не по собственной воле я здесь задержался, но, видно,
Чем-то богов я обидел, владеющих небом просторным.
Ты хоть скажи мне, богиня, – ведь все вам, бессмертным, известно, —
Кто из богов меня держит и мне закрывает дорогу
Для возвращенья домой по обильному рыбами морю? —
Так говорил я. И светлая мне отвечала богиня:
– Я, чужеземец, тебе совершенно правдиво отвечу:
Часто бывает старик здесь морской из Египта, правдивый,
Бог бессмертный Протей, которому ведомы бездны
Моря всего и который царю Посейдону подвластен.
Он, говорят, мой отец, и я от него родилася.
Если б тебе удалось овладеть им, устроив засаду,
Все б он тебе рассказал про дорогу, и будет ли долог
Путь к возвращенью домой по обильному рыбами морю.
Если захочешь, спроси и о том его, Зевсов питомец,
Что в твоем доме плохого ль, хорошего ль было в то время,
Как ты домой возвращался далекой и трудной дорогой. —
Так говорила богиня. И я, отвечая, сказал ей:
– Нет, уж придумай сама, как поймать мне бессмертного старца,
Чтобы, заметив меня как-нибудь, от меня он не скрылся.
Трудно смертному мужу с бессмертным управиться богом. —
Так сказал я. И светлая мне отвечала богиня:
– Это тебе, чужеземец, правдиво вполне сообщу я.
Только приблизится солнце к средине широкого неба,
Вдруг средь кипения черной воды, при подувшем зефире,
Правду знающий старец морской из пучины выходит.
Выйдя из волн зашумевших, ложится он в полую яму.
Тут же тюлени, потомки прекраснейшей дочери моря,
Стаями спят вкруг него, седые покинувши волны,
Острый смрад издавая глубоко с пучинного моря.
С ранней зарею тебя проведу я туда и устрою
Ложе тебе меж тюленей. А ты на судах твоих прочных
Трех себе выбери в помощь товарищей самых надежных.
Все же уловки того старика тебе сообщу я.
Прежде всего обойдет он тюленей и всех сосчитает.
После того же как их сосчитает старик и осмотрит,
Ляжет средь них отдыхать, как пастух средь овечьего стада.
Только увидите вы, что заснул средь своих он тюленей,
Пусть вас тотчас же забота возьмет об отваге и силе!
Быстро схватите его, как бы он ни рвался и ни бился.
Виды начнет принимать всевозможных существ он, какие
Бродят у нас по земле; и водой и огнем обернется.
Вы же без страха держите его и сжимайте покрепче.
После того как он сам обратится к тебе со словами,
Образ принявши, в каком вы его уже видели спящим,
Тотчас насилье оставь, отпусти старика на свободу
И расспроси его, кем из богов ты, герой, утесняем,
Как тебе в дом свой вернуться по рыбообильному морю. —
Так сказав, погрузилась в волнами кипящее море.
Я же к стоявшим в песках кораблям моим шаг свой направил.
Сильно во время дороги мое волновалося сердце.
После того как пришел к своему кораблю я и к морю,
Ужин сготовили мы. Священная ночь наступила.
Спать мы тогда улеглись близ прибоем шумящего моря.
Рано рожденная встала из тьмы розоперстая Эос.
Двинулся в путь я, бессмертным богам горячо помолившись,
Берегом моря широкодорожного. Вместе с собою
Трех я товарищей вел, для всякого дела пригодных.
Тут погрузилась богиня в широкое лоно морское
И принесла из пучины четыре нам шкуры тюленьих,
Только что содранных: хитрость она на отца замышляла.
На берегу средь песков уже вырыла нам она яму
И в ожиданьи сидела, когда подошли мы к богине.
Каждого в яму она уложила и шкурой покрыла.
Стать ужасной для нас могла бы засада. Ужасно
Мучил нас гибельный запах питаемых морем тюленей.
С чудищем моря в соседстве легко ли лежать человеку!
Но принесла нам спасенье она и великую помощь:
Смазала каждому ноздри амвросией, пахнувшей сладко.
Запахом тем благовонным был смрад уничтожен чудовищ.
Стойко мы целое утро под шкурами там пролежали.
Стаями вышли из моря тюлени и друг возле друга
Все на песке улеглись близ прибоем шумевшего моря.
В полдень вышел старик из соленого моря; увидел
Жирных тюленей своих на песке, обошел, сосчитал их;
Первыми нас между чудищ своих сосчитал он; и мысли
Не было в духе его о засаде. Улегся и сам он.
Выскочив с криком из ям, мы кинулись к старцу, схватили
Крепко его. О коварном искусстве своем не забыл он.
Огненнооким сначала представился львом бородатым,
После того леопардом, драконом и вепрем огромным,
Деревом вдруг обернулся высоким, текучей водою.
Стойкие духом, бесстрашно его мы держать продолжали.
Это наскучило скоро в уловках искусному старцу.
Вдруг, с человеческим словом ко мне обратившись, спросил он:
– Кто из бессмертных тебя, Атреид, обучил из засады
Мной овладеть против воли моей? Чего тебе нужно? —
Так спросил он, и я, ему отвечая, промолвил:
– Знаешь ты, старец, и сам, – для чего отвлекаешь вопросом,
Как я на острове долго сижу и найти не умею
Выхода, как постепенно все более падаю духом.
Ты хоть скажи мне, о старец, – ведь все вам, бессмертным, известно,
Кто из богов меня тут задержал и закрыл мне дорогу
Для возвращенья домой по обильному рыбами морю? —
Так говорил я. Немедленно мне, отвечая, сказал он:
– Но ведь, всходя на корабль, обязательно должен был жертву
Зевсу и прочим богам ты принесть, раз хотел поскорее
По винно-чермному морю вернуться в родимую землю.
Ибо тогда лишь судьба тебе – близких увидеть, приехать
В дом твой прекрасный обратно и в милую землю родную,
Если теперь же назад ты поедешь к теченьям Египта,
Зевсом вспоенной реки, и святые свершишь гекатомбы
Вечно живущим богам, владеющим небом широким;
И подадут тебе боги дорогу, какую желаешь. —
Так говорил он. Разбилось тогда мое милое сердце:
Он мне приказывал снова по мглисто-туманному морю
Ехать обратно в Египет тяжелой и длинной дорогой!
Но, несмотря и на это, ему отвечая, сказал я:
– Все это точно, о старец, исполню я, как мне велишь ты.
Но расскажи еще вот что и будь откровенен со мною:
Все ль невредимо в судах воротились ахейцы, которых
Нестор и я за собою оставили, Трою покинув?
Или погиб кто-нибудь с кораблем своим гибелью горькой,
Или, проделав войну, на руках своих близких скончался? —
Так говорил я. И, мне отвечая, тотчас же сказал он:
– Что ты об этом, Атрид, выспрашивать вздумал? Не надо б
Знать тебе лучше об этом. Не думаю я, чтобы долго
Смог ты остаться бесслезным, когда все подробно узнаешь.
Много из них уж погибло, но много и живо осталось.
Из предводителей меднодоспешных ахейцев лишь двое
При возвращеньи погибли; кто в битвах убит, ты ведь знаешь;
Третий же где-то живой задержался на море широком.
С длинновесельными вместе судами Аякс Оилеев
В море погиб. Посейдон о гирейские острые скалы
Раньше суда лишь разбил, самого ж его спас из пучины.
Смерти б он так и избег, хоть и был ненавистен Афине,
Если б в большом ослепленьи хвастливого слова не бросил,
Что, и богам вопреки, он спасся из гибельной бездны.
Дерзкую эту его похвальбу Посейдаон услышал.
Вспыхнувши гневом, трезубец в могучие руки схватил он
И по гирейской ударил скале, и скала раскололась.
Часть на месте осталась, обломок же в море свалился,
Тот, находясь на котором, Аякс погрешил так жестоко.
Вслед за собою увлек и его он в кипящее море.
Так он там и погиб, соленой воды наглотавшись.
Брат же твой Кер избежал, от них ускользнул в изогнутых
Черных своих кораблях. Спасла владычица Гера.
Все же в то время когда уж к высокому мысу Малеи
Близок он был, подхватила его налетевшая буря
И понесла через рыбное море, стенавшего тяжко,
К крайним пределам страны, где Фиест обитал в своем доме
В прежнее время; теперь же Эгист Фиестид обитал там.
Но появился счастливый возврат для него и оттуда.
Ветер боги назад повернули, и прибыл домой он.
Вышел в восторге на землю родную Атрид Агамемнон,
К родине крепко припал, целовал ее. Жаркие слезы,
С радостью землю увидев, из глаз проливал он обильно.
С вышки, однако, тотчас его сторож заметил. Поставлен
Был он Эгистом коварным, который ему два таланта
Золотом дать обещал; сторожил он уж год, чтоб внезапно
Не появился Атрид и о буйной не вспомнил бы силе.
Быстро направился в дом к пастуху он народов с известьем.
Тотчас коварнейший план задумал Эгист. Средь народа
Выбрал надежнейших двадцать мужей, посадил их в засаду,
В доме с другой стороны обед приказал приготовить,
Сам же отправился звать Агамемнона, пастыря войска,
На колесницах с конями, замыслив недоброе дело.
Встретил его, подозрению чуждого, ввел его в дом свой
И, угостивши, зарезал, как режут быка возле яслей.
Ни одного из прибывших с Атридом в живых не осталось,
Но и Эгистовых также: все в мужеском зале погибли. —
Так он сказал. И разбилось тогда мое милое сердце.
Плакал я, сидя в песках. И совсем моему не хотелось
Сердцу ни жить, ни глядеть на сияние яркое солнца.
После того как уж всласть я наплакался, всласть навалялся,
Старец правдивый морской такое промолвил мне слово:
– Сын Атреев, не надо так долго и так неутешно
Плакать. Ведь плачем своим ничего мы не сможем достигнуть.
Лучше подумай о том, как скорее в отчизну вернуться.
Или еще ты застанешь Эгиста живым, иль Орестом
Он уже будет убит, и ты к погребеныо поспеешь. —
Так он ответил. И радость огромная вдруг охватила,
Как ни жестоко скорбел я, и дух мой отважный и сердце.
Громко я старцу морскому слова окрыленные молвил:
– Знаю теперь о двоих. Назови же мне третьего мужа,
Кто, еще будучи жив, задержан на море широком.
Или уж нет и его? Как ни горько, но слушать готов я. —
Так говорил я. И мне отвечая, тотчас же сказал он:
– Третий средь этих мужей – Лаэртов сын из Итаки.
Льющим обильные слезы его я на острове видел:
Там его нимфа Калипсо насильно в дому своем держит,
И воротиться никак он не может в родимую землю.
Нет ни товарищей там у него, ни судов многовеслых,
Чтоб он отправиться мог по хребту широчайшему моря.
Но для тебя, Менелай, приготовили боги иное:
В конепитательном Аргосе ты не подвергнешься смерти.
Будешь ты послан богами в поля Елисейские, к самым
Крайним пределам земли, где живет Радамант русокудрый.
В этих местах человека легчайшая жизнь ожидает.
Нет ни дождя там, ни снега, ни бурь не бывает жестоких.
Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира
Веет с дующим свистом, чтоб людям прохладу доставить.
Ибо супруг ты Елены и зятем приходишься Зевсу. —
Так сказав, погрузился в волнами шумевшее море.
Я ж и товарищей трое пошли к кораблям нашим быстрым.
Сильно во время дороги мое волновалося сердце.
После того как пришли к кораблям чернобоким и к морю,
Ужин сготовили мы. Бессмертная ночь наступила.
Спать мы тогда улеглись близ прибоем шумящего моря.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Прежде всего корабли мы спустили в священное море,
Мачты потом с парусами вовнутрь кораблей уложили,
Люди и сами взошли на суда и к уключинам сели
Следом один за другим и ударили веслами море.
Снова я стал с кораблями вблизи от течений Египта,
Зевсом вспоенной реки, и святые свершил гекатомбы.
После того же как гнев прекратил я богов вечно-сущих,
Холм я насыпал над братом, чтоб слава его не угасла.
Сделавши это, поплыл я. Послали мне ветер попутный
Вечные боги и скоро к отчизне доставили милой.
Вот что, однако, тебе, Телемах, предложить я хотел бы:
Дней на одиннадцать или двенадцать останься-ка с нами;
После тебя хорошо провожу, одаривши богато:
Трех подарю тебе быстрых коней с колесницей блестящей,
Дам тебе также и чашу прекрасную, чтобы бессмертным
Ты возлиянья творил, всегда обо мне вспоминая".
Сыну Атрея в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Очень прошу, Атреид, не удерживай здесь меня долго!
Если бы даже сидел я в течение года с тобою,
Ни о родителях я тосковать бы не стал, ни о доме.
Слушая жадно все речи твои и рассказы, ужасно
Я наслаждаюсь. Однако товарищи ждут с нетерпеньем
В Пилосе многосвященном меня. А ты меня держишь.
Что ж подарить ты мне хочешь, пусть будет лежачее нечто.
Не поведу лошадей я в Итаку; пускай остаются,
Пусть у тебя самого здесь красуются. Ты ведь владеешь
Очень широкой равниной, на ней там и донник, и кипер,
Полба, пшеница и белый ячмень ширококолосистый.
Мы ж ни широких дорог, ни лугов не имеем в Итаке.
Коз лишь кормя, мне милее она, чем коней бы кормила.
Все острова, что на море лежат, для коней не проезжи
И не богаты лугами. Итака же менее прочих.
Так он сказал. Менелай улыбнулся могучеголосый,
И Телемаха погладил рукой, и назвал, и промолвил:
"Крови хорошей ты, милый мой сын, если так говоришь ты.
Что же, подарок тебе обменяю. Могу я и это!
Дам я подарок, который «лежачим» лежит в моем доме, —
Самый прекрасный меж всеми подарками, самый почетный.
Дам я в подарок тебе кратер превосходной работы;
Из серебра он отлит, а края у него золотые.
Сделан Гефестом. Его подарил мне Федим благородный,
Царь сидонцев, когда его дом, при моем возвращеньи,
Всех нас радушно покрыл. Кратер тот тебе подарю я".
Так меж собой разговоры вели Менелай с Телемахом.
Гости сходилися в дом, где божественный царь ожидал их;
Гнали овец и несли приносящие мужество вина;
Жены же их в покрывалах блистающих хлеб посылали.
Так об обеде они хлопотали в Атридовом доме.
А женихи в это время на острове дальнем Итаке
Пред Одиссеевым домом обычной игрой забавлялись —
Диски и копья метали на плотно убитой площадке.
Но Антиной с Евримахом, похожим на бога, сидели —
Всех женихов вожаки и первые знатностью рода.
Близко Фрониев сын Ноемон подошел к ним обоим
И Антиною сказал, с таким обратившись вопросом:
"Знаешь ли ты, Антиной, в уме своем или не знаешь,
Скоро ль назад Телемах из песчаного Пилоса будет?
Взял у меня он корабль, а теперь самому он мне нужен,
Чтобы поехать в Элиду просторную. Есть там двенадцать
Крепких кобыл у меня, и при них жеребята их, мулы,
Дикие все. Я хотел бы поймать одного, чтоб объездить".
Так он сказал. Изумились они. И на мысль не могло им
Это прийти, чтоб он в Пилос уехал. Они полагали, —
Он где-нибудь на полях возле стад иль пошел к свинопасу.
И Ноемону сказал Антиной, Евпейтом рожденный:
"Правду скажи мне: когда он уехал? Какие поплыли
Юноши с ним? На Итаке ль набрал их? Наемных рабочих
Взял ли своих? Иль рабов? Ведь смог бы и это он сделать!
Также и это скажи мне правдиво, чтоб знал хорошо я:
Силой ли взял, против воли твоей, он корабль чернобокий
Иль добровольно ты дал, лишь усердно тебя попросил он?"
Фрониев сын Ноемон, отвечая, сказал Антиною:
"Сам добровольно я дал. А как и другой поступил бы,
Если б такой человек, с переполненным горестью сердцем,
С просьбой подобной пришел? Отказать ему было бы трудно!
Юноши отплыли с ним, после нас в итакийском народе
Самые первые. Их предводителем был, я заметил,
Ментор иль, может быть, бог, во всем ему видом подобный.
Вот я чему удивляюсь: божественный Ментор вчера мне
Утром встретился здесь, хоть и сел на корабль с остальными".
Так им ответив, направил шаги он к отцовскому дому.
Сильно у тех у двоих взволновалось отважное сердце;
Всех женихов посадили они, прекратив состязанья,
И Антиной, сын Евпейта, с такой обратился к ним речью,
Гневом пылая. В груди его мрачное сердце ужасной
Злобой наполнилось; пламенем ярким глаза засверкали:
"Дело выходит плохое! Грозит нам бедою немалой
Дерзкая эта поездка его! И могли ль ожидать мы!
Нас никого не спросясь, самовольно мальчишка уходит
И снаряжает корабль, товарищей выбрав в народе!
Станет и в будущем нам он бедой. Пусть уж лучше погубит
Зевс его силу, покамест еще не совсем возмужал он.
Дайте же быстрый корабль мне и двадцать товарищей в помощь,
Чтобы, когда возвращаться он будет, устроить засаду
И подстеречь его между Итакой и Замом, в проливе.
Эти исканья отца не добром ему кончить придется!"
Так он сказал. Изъявили свое одобренье другие,
Тотчас затем поднялись и направились в дом Одиссея.
Но оставалась недолго в неведеньи Пенелопея,
Что против сына ее женихи замышляют коварно.
Вестник сказал ей Медонт: за оградой двора он подслушал
Их совещанье, – они ж на дворе свои замыслы ткали.
Быстро пошел он чрез дом, чтобы все сообщить Пенелопе.
Только сошел он с порога, сказала ему Пенелопа:
"От женихов благородных с каким ты пришел порученьем?
Чтобы служанкам сказать Одиссея, подобного богу,
Бросить дела и идти поскорее обед им готовить?
Лучше б не сватались, лучше сюда не сбирались бы больше,
В самый последний уж раз бы у нас пообедали нынче!
Как вы сбираетесь часто, как губите наше добро здесь, —
Все достояние сына! Ужели, как были детьми вы,
Вам не случалось ни разу от ваших родителей слышать,
Как относился всегда к ним мой муж, Одиссей богоравный?
Не обижал никого никогда он ни словом, ни делом,
Как для божественных это царей совершенно обычно:
Возненавидят того из людей, а другого возлюбят.
Он же во всю свою жизнь никого из людей не обидел.
Ясно пред всеми ваш дух, недостойные ваши поступки
Вы проявили, в вас нет благодарности к прошлым заслугам!"
Ей ответил Медонт, разумными мыслями полный:
"Если б лишь это, царица, бедой величайшею было!
Дело другое они замышляют, гораздо ужасней,
Больше гораздо! Не дай им Кронион то дело исполнить!
Острою медью убить замышляют они Телемаха
При возвращеньи домой. В песчанистый Пилос и в светлый
Лакедемон он поехал, чтоб там об отце поразведать".
Так он сказал. Ослабели у той и колени и сердце.
Долго ни слова сказать не могла, оборвался цветущий
Голос ее, и мгновенно глаза налилися слезами.
Долго молчала она, пока собралася ответить:
"Вестник, куда же уехал мой сын? Для чего ему было
Плыть куда-то на быстрых судах, что морскими конями
Взрослым служат мужам, пробегая по влаге великой?
Не для того ли, чтоб имя само его в людях исчезло?"
Ей ответил Медонт, разумными мыслями полный:
"Мне неизвестно, внушил ли какой-либо бог ему это,
Или же собственный дух побудил его в Пилос поехать,
Чтоб разузнать об отце, возвратится ли он иль погиб уж".
Так сказав, удалился Медонт через дом Одиссея.
Сердце губящая скорбь охватила ее; не хотелось
Ей на стуле сидеть, хоть и было их в доме немало.
Села она на порог своей прочно построенной спальни,
Горько печалясь. Кругом заливались слезами рабыни,
Сколько их ни было в доме, и старые и молодые.
Громко рыдая, сказала рабыням своим Пенелопа:
"Слушайте, милые! Мне лишь из всех, кто возрос и родился
Одновременно со мной, дал скорби такие Кронион!
Раньше погиб у меня благородный супруг львинодушный,
Множеством доблестных свойств выдававшийся между данайцев,
Славой которого полны Эллада и Аргос пространный.
Нынче ж возлюбленный сын мой – куда, неизвестно – из дома
Бурями прочь унесен. Не слыхала я, как и собрался!
Подлые! Ясно ведь все понимали вы, – как же из вас-то
Не догадалась хотя бы одна разбудить меня тотчас,
Как он на пристань к судну чернобокому из дому вышел!
Если б тогда я узнала, что путь он такой замышляет,
Как бы он в путь ни рвался, но все же бы дома остался
Или меня бы оставил умершею в этом жилище!
Но поскорее ко мне старика позовите Долия,
Данного в слуги отцом мне, когда я сюда отправлялась,
Здесь же за садом моим многодревным смотрящего.
Пусть он Тотчас к Лаэрту бежит и, подсевши, ему все расскажет.
Может быть, в сердце своем он какое придумает средство
С жалобой выйти к народу, который губить дозволяет
Род и Лаэрта и сына Лаэрта, подобного богу.
Добрая ей Евриклея кормилица так отвечала:
"Милая дочка! Убить меня можешь безжалостной медью
Или же целой оставить, но правды скрывать я не буду.
Было известно мне все. Принесла я, что мне приказал он, —
Хлеба, вина на дорогу. С меня же великую клятву
Взял он молчать, покамест двенадцатый день не наступит
Или пока ты не спросишь, пока от других не услышишь.
Могшего духом и видом своим потягаться со всяким".
И, отвечая Елене, сказал Менелай русокудрый:
"Что говоришь ты, жена, говоришь ты вполне справедливо.
Случай имел я узнать и стремленья, и мысли, и нравы
Многих мужей благородных, и много земель посетил я,
Но никогда и нигде не случалось мне видеть глазами
Мужа такого, как царь Одиссей, в испытаниях твердый, —
Также и дела такого, какое отважился сделать
Муж тот могучий в коне деревянном, в котором засели
Все мы, храбрейшие в войске, готовя погибель троянцам.
Ты в это время к коню подошла. Побудил тебя, верно,
Бог, нам враждебный, желавший врагам нашим славу доставить.
Вместе с тобой подошел Деифоб, на бессмертных похожий.
Щупая трижды засаду, пустую внутри, обошла ты
И начала называть поименно знатнейших данайцев
(Голосу полное сходство придав с голосами супруг их).
Я, и Тидид Диомед, и царь Одиссей богоравный,
Сидя засадой в коне, услыхали, как ты закричала.
Мы с Диомедом в волненьи вскочили и тотчас хотели
Выйти наружу иль громко тебе изнутри отозваться.
Но Одиссей удержал нас, не дал проявиться порыву.
(Все остальные ахейцы сидели в глубоком молчаньи.
Только Антикл попытался тебе отозваться словами.
Быстро тогда Одиссей руками могучими крепко
Рот Антиклу зажал и от гибели тем нас избавил.
Столько держал он, покуда тебя удалила Афина.)"
Сыну Атрида в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Зевсов питомец Атрид Менелай, повелитель народов!
Тем мне больней, что он все же не спасся от гибели грозной,
Хоть и железное сердце в груди у родителя было.
Ну, а теперь не пора ль нас в постели отправить, чтоб также
Мы получили возможность и сладостным сном насладиться".
Так он промолвил. Елена тотчас приказала рабыням
Две кровати поставить в сенях, из подушек красивых,
Пурпурных ложе устроить, а сверху покрыть их коврами,
Два одеяла пушистых постлать, чтобы сверху покрыться.
С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома
И постелили постели. Глашатай из зала их вывел.
Гости спать улеглися в притворе Атридова дома, —
Сын Одиссеев герой и Несторов сын достославный.
Царь же во внутренней спальне высокого дома улегся
Рядом с Еленою длинноодеждною, светом меж женщин.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Быстро с постели Атрид Менелай поднялся русокудрый,
Платьем оделся, отточенный меч чрез плечо перебросил,
К белым ногам привязал красивого вида подошвы,
Вышел из спальни своей, бессмертному богу подобный,
И к Телемаху подсел, и по имени назвал, и молвил:
"Что за нужда, Телемах благородный, тебя привела к нам,
В Лакедемон наш пресветлый, хребтами широкими моря?
Дело народное или свое? Скажи откровенно".
Сыну Атрида в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Зевсов питомец Атрид Менелай, повелитель народов!
Прибыл сюда я, – не дашь ли каких об отце мне известий?
Дом пожирается мой, и погибло мое достоянье;
Дом мой полон врагов, которые режут без счета
Мелкий скот мой и медленноходных быков криворогих;
Матери это моей женихи, наглейшие люди!
Вот почему я сегодня к коленям твоим припадаю, —
Не пожелаешь ли ты про погибель отца рассказать мне,
Если что видел своими глазами иль слышал рассказы
Странника. Матерью был он рожден на великое горе!
И не смягчай ничего, не жалей и со мной не считайся,
Точно мне все сообщи, что видеть тебе довелося.
Если когда мой отец, Одиссей благородный, словами ль,
Делом ли что совершил, обещанье свое исполняя,
В дальнем троянском краю, где так вы, ахейцы, страдали, —
Вспомни об этом, молю, и полную правду скажи мне!"
В гневе жестоком ему отвечал Менелай русокудрый:
"Как это? Брачное ложе могучего, храброго мужа
Вдруг пожелали занять трусливые эти людишки!
Это как если бы лань для детенышей новорожденных
Выбрала логово мощного льва, их бы там уложила
И по долинам пошла бы пастись, поросшим травою,
Лев же могучий меж тем, к своему воротившися ложу,
И оленятам и ей бы позорную смерть приготовил, —
Так же и им Одиссей позорную смерть приготовит.
Если бы, Зевс, наш родитель, и ты, Аполлон, и Афина, —
В виде таком, как когда-то на Лесбосе он благозданном
На состязаньях с Филомелеидом бороться поднялся,
С силой швырнул его наземь и радость доставил ахейцам, —
Пред женихами когда бы в таком появился он виде,
Короткожизненны стали б они и весьма горькобрачны!
То же, что знать от меня ты желаешь, тебе сообщу я,
Не уклоняясь от правды ни в чем, не виляя нисколько.
Все, что мне старец правдивый морской сообщил, ни о чем я
Не умолчу пред тобой, ни единого слова не скрою.
Сердцем домой я рвался, но все время держали в Египте
Боги меня, потому что я им не принес гекатомбы.
Боги хотят, чтоб всегда приказанья их помнили люди.
Остров такой существует на море высокоприбойном;
Перед Египтом лежит он (название острову – Фарос)
На расстояньи, какое в течение дня проплывает
По морю, ветром попутным гонимый, корабль изогнутый.
Гавань прекрасная в нем. Отплывают из гавани этой,
Черной запасшись водой, корабли равнобокие в море.
Двадцать там дней меня боги держали. Все время ни разу
Дующих в сторону моря попутных ветров не явилось,
Что провожают суда по хребту широчайшего моря.
Все бы у нас истощилось – и силы людей и припасы, —
Если бы жалко не стало меня Эйдофее богине,
Дочери старца морского, могучего бога Протея.
Ей всего более дух взволновал я. Когда одиноко
Шел от товарищей я вдалеке, мне она повстречалась.
Все они время, близ моря слоняясь, кривыми крючками
Рыбу ловили: терзал жесточайший им голод желудки.
Близко став предо мною, она мне промолвила громко:
– Глуп ли ты так, чужеземец, иль так легкомыслен? Нарочно ль
Бросил о всем ты заботу и сердце страданьями тешишь?
Так ты на острове долго сидишь – и найти не умеешь
Выхода, тем ослабляя в сердцах у товарищей бодрость! —
Так мне сказала. И я, отвечая богине, промолвил:
– Кто б из богинь ни была ты, всю правду тебе расскажу я.
Нет, не по собственной воле я здесь задержался, но, видно,
Чем-то богов я обидел, владеющих небом просторным.
Ты хоть скажи мне, богиня, – ведь все вам, бессмертным, известно, —
Кто из богов меня держит и мне закрывает дорогу
Для возвращенья домой по обильному рыбами морю? —
Так говорил я. И светлая мне отвечала богиня:
– Я, чужеземец, тебе совершенно правдиво отвечу:
Часто бывает старик здесь морской из Египта, правдивый,
Бог бессмертный Протей, которому ведомы бездны
Моря всего и который царю Посейдону подвластен.
Он, говорят, мой отец, и я от него родилася.
Если б тебе удалось овладеть им, устроив засаду,
Все б он тебе рассказал про дорогу, и будет ли долог
Путь к возвращенью домой по обильному рыбами морю.
Если захочешь, спроси и о том его, Зевсов питомец,
Что в твоем доме плохого ль, хорошего ль было в то время,
Как ты домой возвращался далекой и трудной дорогой. —
Так говорила богиня. И я, отвечая, сказал ей:
– Нет, уж придумай сама, как поймать мне бессмертного старца,
Чтобы, заметив меня как-нибудь, от меня он не скрылся.
Трудно смертному мужу с бессмертным управиться богом. —
Так сказал я. И светлая мне отвечала богиня:
– Это тебе, чужеземец, правдиво вполне сообщу я.
Только приблизится солнце к средине широкого неба,
Вдруг средь кипения черной воды, при подувшем зефире,
Правду знающий старец морской из пучины выходит.
Выйдя из волн зашумевших, ложится он в полую яму.
Тут же тюлени, потомки прекраснейшей дочери моря,
Стаями спят вкруг него, седые покинувши волны,
Острый смрад издавая глубоко с пучинного моря.
С ранней зарею тебя проведу я туда и устрою
Ложе тебе меж тюленей. А ты на судах твоих прочных
Трех себе выбери в помощь товарищей самых надежных.
Все же уловки того старика тебе сообщу я.
Прежде всего обойдет он тюленей и всех сосчитает.
После того же как их сосчитает старик и осмотрит,
Ляжет средь них отдыхать, как пастух средь овечьего стада.
Только увидите вы, что заснул средь своих он тюленей,
Пусть вас тотчас же забота возьмет об отваге и силе!
Быстро схватите его, как бы он ни рвался и ни бился.
Виды начнет принимать всевозможных существ он, какие
Бродят у нас по земле; и водой и огнем обернется.
Вы же без страха держите его и сжимайте покрепче.
После того как он сам обратится к тебе со словами,
Образ принявши, в каком вы его уже видели спящим,
Тотчас насилье оставь, отпусти старика на свободу
И расспроси его, кем из богов ты, герой, утесняем,
Как тебе в дом свой вернуться по рыбообильному морю. —
Так сказав, погрузилась в волнами кипящее море.
Я же к стоявшим в песках кораблям моим шаг свой направил.
Сильно во время дороги мое волновалося сердце.
После того как пришел к своему кораблю я и к морю,
Ужин сготовили мы. Священная ночь наступила.
Спать мы тогда улеглись близ прибоем шумящего моря.
Рано рожденная встала из тьмы розоперстая Эос.
Двинулся в путь я, бессмертным богам горячо помолившись,
Берегом моря широкодорожного. Вместе с собою
Трех я товарищей вел, для всякого дела пригодных.
Тут погрузилась богиня в широкое лоно морское
И принесла из пучины четыре нам шкуры тюленьих,
Только что содранных: хитрость она на отца замышляла.
На берегу средь песков уже вырыла нам она яму
И в ожиданьи сидела, когда подошли мы к богине.
Каждого в яму она уложила и шкурой покрыла.
Стать ужасной для нас могла бы засада. Ужасно
Мучил нас гибельный запах питаемых морем тюленей.
С чудищем моря в соседстве легко ли лежать человеку!
Но принесла нам спасенье она и великую помощь:
Смазала каждому ноздри амвросией, пахнувшей сладко.
Запахом тем благовонным был смрад уничтожен чудовищ.
Стойко мы целое утро под шкурами там пролежали.
Стаями вышли из моря тюлени и друг возле друга
Все на песке улеглись близ прибоем шумевшего моря.
В полдень вышел старик из соленого моря; увидел
Жирных тюленей своих на песке, обошел, сосчитал их;
Первыми нас между чудищ своих сосчитал он; и мысли
Не было в духе его о засаде. Улегся и сам он.
Выскочив с криком из ям, мы кинулись к старцу, схватили
Крепко его. О коварном искусстве своем не забыл он.
Огненнооким сначала представился львом бородатым,
После того леопардом, драконом и вепрем огромным,
Деревом вдруг обернулся высоким, текучей водою.
Стойкие духом, бесстрашно его мы держать продолжали.
Это наскучило скоро в уловках искусному старцу.
Вдруг, с человеческим словом ко мне обратившись, спросил он:
– Кто из бессмертных тебя, Атреид, обучил из засады
Мной овладеть против воли моей? Чего тебе нужно? —
Так спросил он, и я, ему отвечая, промолвил:
– Знаешь ты, старец, и сам, – для чего отвлекаешь вопросом,
Как я на острове долго сижу и найти не умею
Выхода, как постепенно все более падаю духом.
Ты хоть скажи мне, о старец, – ведь все вам, бессмертным, известно,
Кто из богов меня тут задержал и закрыл мне дорогу
Для возвращенья домой по обильному рыбами морю? —
Так говорил я. Немедленно мне, отвечая, сказал он:
– Но ведь, всходя на корабль, обязательно должен был жертву
Зевсу и прочим богам ты принесть, раз хотел поскорее
По винно-чермному морю вернуться в родимую землю.
Ибо тогда лишь судьба тебе – близких увидеть, приехать
В дом твой прекрасный обратно и в милую землю родную,
Если теперь же назад ты поедешь к теченьям Египта,
Зевсом вспоенной реки, и святые свершишь гекатомбы
Вечно живущим богам, владеющим небом широким;
И подадут тебе боги дорогу, какую желаешь. —
Так говорил он. Разбилось тогда мое милое сердце:
Он мне приказывал снова по мглисто-туманному морю
Ехать обратно в Египет тяжелой и длинной дорогой!
Но, несмотря и на это, ему отвечая, сказал я:
– Все это точно, о старец, исполню я, как мне велишь ты.
Но расскажи еще вот что и будь откровенен со мною:
Все ль невредимо в судах воротились ахейцы, которых
Нестор и я за собою оставили, Трою покинув?
Или погиб кто-нибудь с кораблем своим гибелью горькой,
Или, проделав войну, на руках своих близких скончался? —
Так говорил я. И, мне отвечая, тотчас же сказал он:
– Что ты об этом, Атрид, выспрашивать вздумал? Не надо б
Знать тебе лучше об этом. Не думаю я, чтобы долго
Смог ты остаться бесслезным, когда все подробно узнаешь.
Много из них уж погибло, но много и живо осталось.
Из предводителей меднодоспешных ахейцев лишь двое
При возвращеньи погибли; кто в битвах убит, ты ведь знаешь;
Третий же где-то живой задержался на море широком.
С длинновесельными вместе судами Аякс Оилеев
В море погиб. Посейдон о гирейские острые скалы
Раньше суда лишь разбил, самого ж его спас из пучины.
Смерти б он так и избег, хоть и был ненавистен Афине,
Если б в большом ослепленьи хвастливого слова не бросил,
Что, и богам вопреки, он спасся из гибельной бездны.
Дерзкую эту его похвальбу Посейдаон услышал.
Вспыхнувши гневом, трезубец в могучие руки схватил он
И по гирейской ударил скале, и скала раскололась.
Часть на месте осталась, обломок же в море свалился,
Тот, находясь на котором, Аякс погрешил так жестоко.
Вслед за собою увлек и его он в кипящее море.
Так он там и погиб, соленой воды наглотавшись.
Брат же твой Кер избежал, от них ускользнул в изогнутых
Черных своих кораблях. Спасла владычица Гера.
Все же в то время когда уж к высокому мысу Малеи
Близок он был, подхватила его налетевшая буря
И понесла через рыбное море, стенавшего тяжко,
К крайним пределам страны, где Фиест обитал в своем доме
В прежнее время; теперь же Эгист Фиестид обитал там.
Но появился счастливый возврат для него и оттуда.
Ветер боги назад повернули, и прибыл домой он.
Вышел в восторге на землю родную Атрид Агамемнон,
К родине крепко припал, целовал ее. Жаркие слезы,
С радостью землю увидев, из глаз проливал он обильно.
С вышки, однако, тотчас его сторож заметил. Поставлен
Был он Эгистом коварным, который ему два таланта
Золотом дать обещал; сторожил он уж год, чтоб внезапно
Не появился Атрид и о буйной не вспомнил бы силе.
Быстро направился в дом к пастуху он народов с известьем.
Тотчас коварнейший план задумал Эгист. Средь народа
Выбрал надежнейших двадцать мужей, посадил их в засаду,
В доме с другой стороны обед приказал приготовить,
Сам же отправился звать Агамемнона, пастыря войска,
На колесницах с конями, замыслив недоброе дело.
Встретил его, подозрению чуждого, ввел его в дом свой
И, угостивши, зарезал, как режут быка возле яслей.
Ни одного из прибывших с Атридом в живых не осталось,
Но и Эгистовых также: все в мужеском зале погибли. —
Так он сказал. И разбилось тогда мое милое сердце.
Плакал я, сидя в песках. И совсем моему не хотелось
Сердцу ни жить, ни глядеть на сияние яркое солнца.
После того как уж всласть я наплакался, всласть навалялся,
Старец правдивый морской такое промолвил мне слово:
– Сын Атреев, не надо так долго и так неутешно
Плакать. Ведь плачем своим ничего мы не сможем достигнуть.
Лучше подумай о том, как скорее в отчизну вернуться.
Или еще ты застанешь Эгиста живым, иль Орестом
Он уже будет убит, и ты к погребеныо поспеешь. —
Так он ответил. И радость огромная вдруг охватила,
Как ни жестоко скорбел я, и дух мой отважный и сердце.
Громко я старцу морскому слова окрыленные молвил:
– Знаю теперь о двоих. Назови же мне третьего мужа,
Кто, еще будучи жив, задержан на море широком.
Или уж нет и его? Как ни горько, но слушать готов я. —
Так говорил я. И мне отвечая, тотчас же сказал он:
– Третий средь этих мужей – Лаэртов сын из Итаки.
Льющим обильные слезы его я на острове видел:
Там его нимфа Калипсо насильно в дому своем держит,
И воротиться никак он не может в родимую землю.
Нет ни товарищей там у него, ни судов многовеслых,
Чтоб он отправиться мог по хребту широчайшему моря.
Но для тебя, Менелай, приготовили боги иное:
В конепитательном Аргосе ты не подвергнешься смерти.
Будешь ты послан богами в поля Елисейские, к самым
Крайним пределам земли, где живет Радамант русокудрый.
В этих местах человека легчайшая жизнь ожидает.
Нет ни дождя там, ни снега, ни бурь не бывает жестоких.
Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира
Веет с дующим свистом, чтоб людям прохладу доставить.
Ибо супруг ты Елены и зятем приходишься Зевсу. —
Так сказав, погрузился в волнами шумевшее море.
Я ж и товарищей трое пошли к кораблям нашим быстрым.
Сильно во время дороги мое волновалося сердце.
После того как пришли к кораблям чернобоким и к морю,
Ужин сготовили мы. Бессмертная ночь наступила.
Спать мы тогда улеглись близ прибоем шумящего моря.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Прежде всего корабли мы спустили в священное море,
Мачты потом с парусами вовнутрь кораблей уложили,
Люди и сами взошли на суда и к уключинам сели
Следом один за другим и ударили веслами море.
Снова я стал с кораблями вблизи от течений Египта,
Зевсом вспоенной реки, и святые свершил гекатомбы.
После того же как гнев прекратил я богов вечно-сущих,
Холм я насыпал над братом, чтоб слава его не угасла.
Сделавши это, поплыл я. Послали мне ветер попутный
Вечные боги и скоро к отчизне доставили милой.
Вот что, однако, тебе, Телемах, предложить я хотел бы:
Дней на одиннадцать или двенадцать останься-ка с нами;
После тебя хорошо провожу, одаривши богато:
Трех подарю тебе быстрых коней с колесницей блестящей,
Дам тебе также и чашу прекрасную, чтобы бессмертным
Ты возлиянья творил, всегда обо мне вспоминая".
Сыну Атрея в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Очень прошу, Атреид, не удерживай здесь меня долго!
Если бы даже сидел я в течение года с тобою,
Ни о родителях я тосковать бы не стал, ни о доме.
Слушая жадно все речи твои и рассказы, ужасно
Я наслаждаюсь. Однако товарищи ждут с нетерпеньем
В Пилосе многосвященном меня. А ты меня держишь.
Что ж подарить ты мне хочешь, пусть будет лежачее нечто.
Не поведу лошадей я в Итаку; пускай остаются,
Пусть у тебя самого здесь красуются. Ты ведь владеешь
Очень широкой равниной, на ней там и донник, и кипер,
Полба, пшеница и белый ячмень ширококолосистый.
Мы ж ни широких дорог, ни лугов не имеем в Итаке.
Коз лишь кормя, мне милее она, чем коней бы кормила.
Все острова, что на море лежат, для коней не проезжи
И не богаты лугами. Итака же менее прочих.
Так он сказал. Менелай улыбнулся могучеголосый,
И Телемаха погладил рукой, и назвал, и промолвил:
"Крови хорошей ты, милый мой сын, если так говоришь ты.
Что же, подарок тебе обменяю. Могу я и это!
Дам я подарок, который «лежачим» лежит в моем доме, —
Самый прекрасный меж всеми подарками, самый почетный.
Дам я в подарок тебе кратер превосходной работы;
Из серебра он отлит, а края у него золотые.
Сделан Гефестом. Его подарил мне Федим благородный,
Царь сидонцев, когда его дом, при моем возвращеньи,
Всех нас радушно покрыл. Кратер тот тебе подарю я".
Так меж собой разговоры вели Менелай с Телемахом.
Гости сходилися в дом, где божественный царь ожидал их;
Гнали овец и несли приносящие мужество вина;
Жены же их в покрывалах блистающих хлеб посылали.
Так об обеде они хлопотали в Атридовом доме.
А женихи в это время на острове дальнем Итаке
Пред Одиссеевым домом обычной игрой забавлялись —
Диски и копья метали на плотно убитой площадке.
Но Антиной с Евримахом, похожим на бога, сидели —
Всех женихов вожаки и первые знатностью рода.
Близко Фрониев сын Ноемон подошел к ним обоим
И Антиною сказал, с таким обратившись вопросом:
"Знаешь ли ты, Антиной, в уме своем или не знаешь,
Скоро ль назад Телемах из песчаного Пилоса будет?
Взял у меня он корабль, а теперь самому он мне нужен,
Чтобы поехать в Элиду просторную. Есть там двенадцать
Крепких кобыл у меня, и при них жеребята их, мулы,
Дикие все. Я хотел бы поймать одного, чтоб объездить".
Так он сказал. Изумились они. И на мысль не могло им
Это прийти, чтоб он в Пилос уехал. Они полагали, —
Он где-нибудь на полях возле стад иль пошел к свинопасу.
И Ноемону сказал Антиной, Евпейтом рожденный:
"Правду скажи мне: когда он уехал? Какие поплыли
Юноши с ним? На Итаке ль набрал их? Наемных рабочих
Взял ли своих? Иль рабов? Ведь смог бы и это он сделать!
Также и это скажи мне правдиво, чтоб знал хорошо я:
Силой ли взял, против воли твоей, он корабль чернобокий
Иль добровольно ты дал, лишь усердно тебя попросил он?"
Фрониев сын Ноемон, отвечая, сказал Антиною:
"Сам добровольно я дал. А как и другой поступил бы,
Если б такой человек, с переполненным горестью сердцем,
С просьбой подобной пришел? Отказать ему было бы трудно!
Юноши отплыли с ним, после нас в итакийском народе
Самые первые. Их предводителем был, я заметил,
Ментор иль, может быть, бог, во всем ему видом подобный.
Вот я чему удивляюсь: божественный Ментор вчера мне
Утром встретился здесь, хоть и сел на корабль с остальными".
Так им ответив, направил шаги он к отцовскому дому.
Сильно у тех у двоих взволновалось отважное сердце;
Всех женихов посадили они, прекратив состязанья,
И Антиной, сын Евпейта, с такой обратился к ним речью,
Гневом пылая. В груди его мрачное сердце ужасной
Злобой наполнилось; пламенем ярким глаза засверкали:
"Дело выходит плохое! Грозит нам бедою немалой
Дерзкая эта поездка его! И могли ль ожидать мы!
Нас никого не спросясь, самовольно мальчишка уходит
И снаряжает корабль, товарищей выбрав в народе!
Станет и в будущем нам он бедой. Пусть уж лучше погубит
Зевс его силу, покамест еще не совсем возмужал он.
Дайте же быстрый корабль мне и двадцать товарищей в помощь,
Чтобы, когда возвращаться он будет, устроить засаду
И подстеречь его между Итакой и Замом, в проливе.
Эти исканья отца не добром ему кончить придется!"
Так он сказал. Изъявили свое одобренье другие,
Тотчас затем поднялись и направились в дом Одиссея.
Но оставалась недолго в неведеньи Пенелопея,
Что против сына ее женихи замышляют коварно.
Вестник сказал ей Медонт: за оградой двора он подслушал
Их совещанье, – они ж на дворе свои замыслы ткали.
Быстро пошел он чрез дом, чтобы все сообщить Пенелопе.
Только сошел он с порога, сказала ему Пенелопа:
"От женихов благородных с каким ты пришел порученьем?
Чтобы служанкам сказать Одиссея, подобного богу,
Бросить дела и идти поскорее обед им готовить?
Лучше б не сватались, лучше сюда не сбирались бы больше,
В самый последний уж раз бы у нас пообедали нынче!
Как вы сбираетесь часто, как губите наше добро здесь, —
Все достояние сына! Ужели, как были детьми вы,
Вам не случалось ни разу от ваших родителей слышать,
Как относился всегда к ним мой муж, Одиссей богоравный?
Не обижал никого никогда он ни словом, ни делом,
Как для божественных это царей совершенно обычно:
Возненавидят того из людей, а другого возлюбят.
Он же во всю свою жизнь никого из людей не обидел.
Ясно пред всеми ваш дух, недостойные ваши поступки
Вы проявили, в вас нет благодарности к прошлым заслугам!"
Ей ответил Медонт, разумными мыслями полный:
"Если б лишь это, царица, бедой величайшею было!
Дело другое они замышляют, гораздо ужасней,
Больше гораздо! Не дай им Кронион то дело исполнить!
Острою медью убить замышляют они Телемаха
При возвращеньи домой. В песчанистый Пилос и в светлый
Лакедемон он поехал, чтоб там об отце поразведать".
Так он сказал. Ослабели у той и колени и сердце.
Долго ни слова сказать не могла, оборвался цветущий
Голос ее, и мгновенно глаза налилися слезами.
Долго молчала она, пока собралася ответить:
"Вестник, куда же уехал мой сын? Для чего ему было
Плыть куда-то на быстрых судах, что морскими конями
Взрослым служат мужам, пробегая по влаге великой?
Не для того ли, чтоб имя само его в людях исчезло?"
Ей ответил Медонт, разумными мыслями полный:
"Мне неизвестно, внушил ли какой-либо бог ему это,
Или же собственный дух побудил его в Пилос поехать,
Чтоб разузнать об отце, возвратится ли он иль погиб уж".
Так сказав, удалился Медонт через дом Одиссея.
Сердце губящая скорбь охватила ее; не хотелось
Ей на стуле сидеть, хоть и было их в доме немало.
Села она на порог своей прочно построенной спальни,
Горько печалясь. Кругом заливались слезами рабыни,
Сколько их ни было в доме, и старые и молодые.
Громко рыдая, сказала рабыням своим Пенелопа:
"Слушайте, милые! Мне лишь из всех, кто возрос и родился
Одновременно со мной, дал скорби такие Кронион!
Раньше погиб у меня благородный супруг львинодушный,
Множеством доблестных свойств выдававшийся между данайцев,
Славой которого полны Эллада и Аргос пространный.
Нынче ж возлюбленный сын мой – куда, неизвестно – из дома
Бурями прочь унесен. Не слыхала я, как и собрался!
Подлые! Ясно ведь все понимали вы, – как же из вас-то
Не догадалась хотя бы одна разбудить меня тотчас,
Как он на пристань к судну чернобокому из дому вышел!
Если б тогда я узнала, что путь он такой замышляет,
Как бы он в путь ни рвался, но все же бы дома остался
Или меня бы оставил умершею в этом жилище!
Но поскорее ко мне старика позовите Долия,
Данного в слуги отцом мне, когда я сюда отправлялась,
Здесь же за садом моим многодревным смотрящего.
Пусть он Тотчас к Лаэрту бежит и, подсевши, ему все расскажет.
Может быть, в сердце своем он какое придумает средство
С жалобой выйти к народу, который губить дозволяет
Род и Лаэрта и сына Лаэрта, подобного богу.
Добрая ей Евриклея кормилица так отвечала:
"Милая дочка! Убить меня можешь безжалостной медью
Или же целой оставить, но правды скрывать я не буду.
Было известно мне все. Принесла я, что мне приказал он, —
Хлеба, вина на дорогу. С меня же великую клятву
Взял он молчать, покамест двенадцатый день не наступит
Или пока ты не спросишь, пока от других не услышишь.