Страница:
Я поморщилась.
Вы мне не поверите и просто не поймете —
В космосе страшней, чем даже в тартарском аду.
По пространству времени мы прем на звездолете.
Как с горы на собственном заду.
– Не нравится Владимир Семенович? – удивилась Валя.
– Смотря по обстоятельствам. Тишины хочется…
– Ну, сказанула… я усну в тишине! Садись на переднее, тоже меня веселить будешь! Томка сказала, что ты такая начитанная-начитанная.
Мы тронулись в неведомый путь. Мои дамы, прицениваясь к проезжавшим мимо редким еще иномарками, с восторгом обсуждали недавнюю покупку Вали – этот самый вожделенный джип, на котором мы ехали. Она заработала его тоже челночными рейсами, но в Китай. Томе, как мне показалось, было завидно. Ей тоже хотелось и джип, и квартиру попросторнее… У Вали характер был пожестче, и желание ее было на порядок выше – открыть свой бизнес.
Пока выезжали из Москвы, я молчала. И хотела молчать всю дорогу. Но как только мы пересекли кольцевую, мои попутчицы заговорили о цели своего путешествия. Дамы, как оказалось, не собирались задерживаться в Дивееве. К ночи им надо было «непременно» вернуться в Москву – «какие там всенощные»! Они были решительно настроены на чудо, а поездку в монастырь воспринимали как магический акт: приедут, поставят «куда ты нам скажешь по самой большой свече», закажут «обедню за здравие», «поцелуют мощи» и «покровитель торговли» непременно устроит так, как им надо. Вот тут пришлось заговорить. Я постаралась втолковать им, что это совершенно неправильный подход к святыне – потребительский: выбралась вот к тебе, чудотворец, деньги привезла, а ты нам – чудо сотвори.
– Святому деньги не нужны, – сказала я. – Это ваша жертва на монастырь, где сестры денно и нощно молятся за мир.
– Натаха! А что же ему надо? – подергала меня сзади за плечо Тома. Голос у нее был охрипший, простуженный.
– Ему надо благое расположение ваших сердец.
– Чего-чего? – закашлялась Тома.
– Жизнь по Божиим заповедям. Покаяние.
– Так, дорогая редакция, значит, зря едем? – отрезала Валя и притормозила джип.
– Да почему же зря! – воскликнула я. – Не вы первые, не вы последние… К батюшке Серафиму в Саровскую пустынь, где он был монахом, в конце жизни приезжало до двух тысяч человек ежедневно. Плюс присылали ему множество писем, в которых просили советов и молитв в какой-нибудь беде. Отец Серафим часто, не распечатывая, знал их содержание и просил писать адресатам ответы. При этом он говорил писцу: «Вот что скажи от убогого Серафима…» После его кончины в келье обнаружили чуть не мешок нераспечатанных писем, авторы которых в свое время получили точные ответы.
– Да ты что!.. Правда? – Валя повернула ко мне изумленное лицо и одновременно поддала газу и ловко обогнала грузовик.
– Ты и лихачка! – вскрикнула я. – Поосторожней…
– Не боись! – чихнула сзади Тома. – Валюшка – ас! Ты рассказывай, рассказывай… Отрабатывай, Натаха, дорогу.
– Вот так вот, – с обидой сказала я. – Может, лучше высадите меня, вдруг не отработаю…
– Да не обращай на нее внимания! – ответила Валя и убавила Высоцкого. – Говори! Что хочешь. Мы – ноль в этом деле.
Трудно было начать, если люди «в этом деле ноль».
– Расскажу вам интересную историю про одного генерала… – начала я, кое-как собравшись с мыслями. – Однажды приехал в Саров заслуженный генерал, который много слышал о Саровской пустыни. И вот, издалека, наверно, с балкона гостиницы, осмотрел он монастырские здания, потом зашел внутрь монастыря, прошелся мимо церквей, увидел келью известного уже на всю Россию старца Серафима, и решил, что любопытство его удовлетворено, пора ехать дальше. Но тут встретился он с одним знакомым помещиком, который с трудом, но уговорил генерала все же зайти к старцу Серафиму. Вместе они вошли в его дом-келью и увидели полусогнутого батюшку, который как будто знал об их приходе, потому что тотчас вышел навстречу и поклонился генералу в ноги. Полусогнутым на всю жизнь отец Серафим остался от побоев разбойников, которые думали найти в его лесной келье деньги. Ну вот… Помещик вышел в сени, а увешанный орденами генерал около получаса беседовал с монахом. И вдруг из кельи послышался плач: это плакал военный. Вскоре раскрылась дверь, и отец Серафим вывел под руки генерала, который продолжал плакать, закрыв лицо руками. Фуражка и ордена, которые свалились с генерала во время той беседы сами собой, были забыты им у старца. Отец Серафим вынес ордена и тихо сказал: «Это случилось потому, что ты получил их незаслуженно». Впоследствии генерал многим рассказывал, что прошел всю Европу, знал множество людей, но впервые увидел такое смирение, с каким встретил его Саровский старец. А о подобной прозорливости даже и не слышал: «убогий Серафим», впервые увидев генерала, рассказал ему обо всех его грехах до тайных подробностей.
– Да ты что!.. – поразилась Валя, которая, не жалея свой джип, гнала его по колдобинам расейской глубинки. – И как это он отгадывал, не пойму?
– Не отгадывал он, – воскликнула я. – Дело это Божье. Бог Всеведущий про любого человека знает все. Он и открывал святому, с чем каждый пришел к нему. А открывал, потому что многими и великими монашескими трудами очистил старец свою душу и мог воспринять Божии внушения. Тебе, например, Высоцкий внушает, ты его любишь, а преподобному Серафиму – Бог, Которого он возлюбил больше всего на свете.
– Да так чё хошь можно объяснить, – откликнулась Тома.
– Конечно! У нас же страна советов: все всё знают… – ответила я. – Только чудотворцами почему-то не становятся.
– А что, он в чем угодно мог помочь? – задала другой вопрос Валя.
– Статистику, как говорится, не наводила. Но правильно будет сказать так: с каким затруднением человек приходил к батюшке Серафиму – в том и получал облегчение. Если хотел узнать, где спрятана украденная лошадь, – он указывал. Если приходил, чтобы разобраться в причинах жизненных неудач, прозорливец открывал эти причины. И если потом человек поступал по советам батюшки, то вся его жизнь постепенно исправлялась и устраивалась. Из тех двух тысяч приходящих к нему многих он просто благословлял, кому-то говорил на пользу несколько слов. Но с особенной любовью принимал тех, в ком прозревал раскаяние в грехах и желание исправиться.
– Что-то мне страшно… не хочу туда ехать, – вдруг сказала Тома и схватила меня за плечо. – Давайте вернемся.
– Не выдумывай! – строго ответила Валя. – А я бы обязательно к Серафиму пошла, жаль, что умер. Подсказал бы, что не так делаю… А то ведь правда не у кого спросить. Я вот ходила ко всяким астрологам, сколько деньжищ угробила. Гороскопов мне насоставляли – и каждый свой рисует… Какому верить?
– Никакому не верь, – ответила я.
– Почему?
– Валя, у тебя какая была профессия?
– Инженер-строитель.
– Значит, мозги есть… Вот и подумай: когда человек верит гороскопам, он доверяет свою судьбу не всеведущему Творцу, а созданным Богом бездушным звездам, которые якобы могут влиять на нашу жизнь. С чего бы это? Вот едем мы в машине, которую человек, покумекав, изобрел и собрал. Машина, что ли, тобой управляет? Нет, ты машиной, как Бог звездами. Это же так просто…
– Да… Просто, если человек действительно верит в Бога.
– Так определись, Валя! И дело с концом…
Валя засмеялась, и бывшая между нами напряженность вдруг исчезла. Тома, наоборот, вжалась в заднее сиденье и застыла, думая о своем. По ее виду чувствовалось, что она заболевает. Это было очень некстати – запросто можно было заразиться. И как тогда мне книгу писать с головной болью?
– Когда приедем в Дивеево, ты подойди к серафимовым мощам и все, что волнует, выскажи ему своими словами… – посоветовала я. – И он услышит, как будто ты к живому пришла… Он и есть живой, только живет теперь на Небесах. И помолится за тебя Богу, а Бог рассудит, как тебе помочь… Может, тебе вообще не надо бизнес открывать.
– Как это?! – удивилась Валя.
– Может, тебе неполезно бизнесом заниматься, бесперспективно, или какие-то неведомые опасные препятствия существуют, Бог знает… – ответила я.
– И что? – повернулась она ко мне с удивленным лицом.
– Да ничего, что-то другое Бог даст.
– Нет, послушай, я же хочу открыть бизнес, в котором разбираюсь, деньги хорошие, перспективы, наоборот, прекрасные…
– Мне кажется, бесполезно просить что-то у старца святого, если ты уже решила. Надо волю-то свою в кулак зажать и как бы с ним советоваться, что тебе дальше делать… Тогда он и управит, именно как надо…
– Да ты что! – задумалась Валя. – А ведь правда… Правда.
– А я все равно хочу джип и квартиру четырехкомнатную, – чихнула на заднем сиденье Тома.
– Ну и хоти, – согласилась я. – Хотеть не вредно. Вон дочка твоя хотела детей, двоих без мужа и родила. Третьего папаши тоже не знаем?
– При чем здесь это! – обиделась Тома.
– При том! Войны нет, а безотцовщина, – ответила Валя.
– Да! Поэтому и квартира нужна, попросить нельзя, что ли? Это ты детей пораспихала по бабкам и: «не хочу быть черной крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой»…
Я молча слушала их пререкания: у каждого своя правда. И неправда. Кто распутает все эти узлы? Только Бог… если они захотят с Ним жить. Потом с полчаса ехали молча, каждый думая о своем, и вдруг Валя сказала мне:
– Расскажи еще чего-нибудь, интересно у тебя получается. Могла бы деньги лопатой грести, знаешь, какие бы залы собирала…
– Без труда не вынешь рыбку из пруда, знаешь? – ответила я.
– Языком-то молоть трудно разве, у кого он подвешен? – вставила Тома.
– Смотря для чего подвешен… – усмехнулась я. – Бывает, что и двух слов связать невозможно… Но и в другом убедилась: когда вижу в человеке интерес к познанию Истины, слова как-то сами собой изливаются. Это благодать Божия касается сердца. Ее не купишь и не продашь. Преподобный Серафим удивительные чудеса творил силой Божией, а как был бессребреником, так им и остался. И смирение его было поистине святое. Любому говорил: «Радость моя!», и эта радость передавалась людям. А ты от своих астрологов только в смущение впадаешь, какому гороскопу верить. Потому что они хотят от тебя только денег и зависимости на дальнейшие времена. Ясно?
– Похоже…
За разговорами время быстро летело.
Валя, где только позволяли дороги, гнала так, что мы домчались до Арзамаса часов за пять, ни разу не заблудившись. Проехали сквозь обветшалый бесцветный город, раньше наполненный церквами, а теперь «чапками». Грустное зрелище… такое, скорее всего, встретим мы и в Дивеево, до которого оставалось всего несколько десятков километров.
– Мы, конечно, молодцы, что поехали, – вдруг сказала Валя. – Но собрались как-то внезапно: в Дивеево – давай в Дивеево, к Серафиму – давай к Серафиму, а до этого целый год собирались. И что ты думаешь, так ведь и не поинтересовались, что там в этом Дивееве. Какой-то монастырь, какие-то мощи откуда-то принесли. Расскажи хоть…
История святых мощей чудесна. Батюшка Серафим в 1833 году отошел в вечность и был похоронен в Саровском монастыре, но предсказал, что плотню будет лежать в Дивееве. Кто мог тогда поверить в это пророчество о его святых мощах, если само Дивеево было ничем непримечательным поселком, в котором жили рабочие завода. Но в этом святом месте, как песчинка в жемчужнице, уже действовала женская общинка матушки Александры (Мельгуновой), из которой-то впоследствии разрослась Серафимо-Дивеевская женская обитель, целиком и полностью построенная по велению Царицы Небесной. Оставшись после смерти мужа-полковника молодой богатой вдовой, она решила посвятить дальнейшую жизнь Богу. В Киеве Агафия Мельгунова постриглась и по указанию явившейся ей Пресвятой Богородицы пришла в Дивеево. Когда умерла ее десятилетняя дочь, матушка Александра продала свои громадные имения, расточая вырученные деньги на благотворительность и строительство церквей. В Дивеево в 1770-х годах она построила церковь Казанскую и, забыв свое нежное воспитание, стала жить строгой подвижницей, пользуясь духовными советами старцев Пахомия и Исайи из ближней Саровской пустыни. В это же время молодой Прохор Мошнин, будущий преподобный Серафим, проходил в Саровской пустыни свои первые послушнические труды под духовным руководством этих старцев. Постепенно около новой дивеевской церкви сложилась женская Казанская община, покровительство над которой после смерти старцев Пахомия и Исайи перешло к отцу Серафиму Однажды в Саровском лесу ему явилась Богородица, назвала восемь имен девушек из общины матушки Александры и с этих восьми сестер повелела начать именно ту обитель, которая в будущем должна стать Ее четвертым уделом[4]. В новую Мельничью общину не велено было брать вдовиц, а только девиц, на которых Она Сама указывала старцу Серафиму; Ею же было указано место для Мельничной общины – на востоке Дивеева напротив алтаря Казанской церкви. Батюшка Серафим, за всю свою жизнь лишь однажды побывавший в Дивеево, и то проездом, из Сарова заглазно указал, как разметить тот кусок земли и обнести его канавой и валом. Тяжкими трудами зимой и летом, в три года сестры вырыли эту Канавку, поначалу глубиной до аршина. По словам святого старца, святую Канавку Богородица Своим пояском Сама измерила и по этой святой тропе Она ежедневно обходит Свой удел. При жизни святой повторял: «Кто Канавку эту с молитвой пройдет, да полтораста Богородиц прочтет, тому все тут: и Афон, и Иерусалим, и Киев!»
– Как это? – удивилась Валя.
– То есть по благодатному влиянию на душу Дивеево равно Иерусалиму, Киеву и Афону, – ответила я. – В Киев-то еще можно съездить, в Иерусалим – и не мечтай, советский человек, а на Афон вообще женщин не пускают.
Увидела я, как у Вали загорелись глаза поскорее пройтись по этой Канавке. Тома, было слышно, сзади бурчала: «придумают же такое…»
– А с мощами-то что случилось? – напомнила Валя.
– С мощами вот что… В 1903 году, 19 июля, 1 августа по новому стилю, в день рождения батюшки Серафима, в Саровском монастыре с великим торжеством были открыты его мощи и помещены в приготовленную раку. В этот день в присутствии царской семьи, при огромном стечении народа состоялась канонизация преподобного Серафима Саровского. Это долгожданное событие сопровождалось многими чудесными исцелениями больных. И далее, вплоть до революции, поток страждущих, чаявших помощи великого святого, только увеличивался. В 1927 году святые мощи его были похищены гэпэушниками и увезены в неизвестном направлении. Более семидесяти лет о них ничего не знали. Мощи неожиданно обнаружили в запасниках Музея истории религии и атеизма – во как! в который превратили Казанский собор в Ленинграде, и в 1991 году возвращены Церкви. Мощи чудотворца были перенесены в Москву и положены в Богоявленском соборе для поклонения. В течение полугода вся православная Русь стекалась сюда, у собора постоянно собирались огромные очереди, я сама стояла несколько часов, чтобы только приложиться к раке. Никогда не забуду этих дней всеобщего подъема. Батюшка Серафим вновь исцелял, утешал, помогал… Потом был недельный «крестный ход на колесах» из Москвы в Дивеево. Мощи перевозили в микроавтобусе, за которым неотлучно следовал автомобиль Патриарха Алексия; в тех городах и монастырях, в которых останавливались, он служил литургию. Храмы не вмещали желающих! Мне удалось побывать на одной – в Нижнем Новгороде. Восторг, духовный восторг! К 1 августа – дню прославления преподобного – святые мощи чудотворца были с честью положены в Троицком соборе возрожденной Дивеевской обители, где им и надлежало покоиться, как и предрекал некогда сам преподобный Серафим Саровский.
– Счастливый ты человек, Натусик, как мало тебе надо, – вздохнула Валя. – А мы, Томк, с тобой во вьючных животных превратились. Я даже ни о чем таком и не слышала. А Канавка-то хоть сохранилась?
– Не знаю… – ответила я. – Мощи Серафима спрятали, а эту великую дивеевскую святыню в советские времена, слышала, почти всю засыпали, вал сравняли, в каком-то месте мелкие советские антихристы даже канализацию провели. Монастырь лет пять-шесть как вернули Церкви, постепенно должны возродить и Канавку. Раньше ведь считалось, что пройти с молитвой по тропе Божией Матери – значит вручить себя непосредственному Ее покрову, особенно в горе, несчастье и болезни. Брали землю с Канавки, как говорил старец, «на исцеление»…
– Надо было сюда на неделю приезжать, – первое, что с сожалением сказала Валя, когда мы въехали в сумрачное Дивеево.
Мы успели к молебну и, как ни спешили мои попутчицы, уговорила их простоять эти сорок минут сугубого моления святому Троицкий храм еще только начинал реставрироваться, но в те годы церковная разруха была повсюду и не вызывала удивления, наоборот, – радость, что из руин поднимаются русские святыни. И народу было на удивление много, пришлось постоять к раке, чтобы приложиться к мощам. У Томы раскраснелось лицо, наверно, от поднявшейся температуры, она все время дергала Валю, что куда-то там они с ней не успеют. Валя стоически старалась не обращать внимания на ее выпады, и уже почти у самой раки не выдержала, прошипела:
– На тот свет успеем, помолчи хоть сейчас.
Приложившись к мощам, мы отошли в сторонку: у одного спросили про Канавку, у другого – люди только плечами пожимали, толком никто рассказать не мог. Понятное дело: до 1980-х годов о преподобном Серафиме запрещалось упоминать даже в церковной прессе. Работало в основном «сарафанное радио», которое передавало всё: и важные новости, и неважные, и правду, и ложь, воспитывало благочестие и точно так же распространяло всякие суеверия. Подтверждением тому был услышанный мной разговор тут же, у раки преподобного. Одна паломница с умным видом сказала другой:
– Если в Царствии Божием хочешь быть первым, надо обязательно причащаться самым последним.
Та с благодарностью кивнула в ответ:
– Вот не знала. Спасибо, что сказали.
Не выдержав, я строго выговорила первой:
– Зачем вы эти глупости распространяете, где в Евангелии об этом говорится?
– Матушка, так то – Евангелие, а то – жисть! – услышала я парадоксальный ответ. – И про Канавку никому не верьте: затоптали ее, все! Вот когда батюшка Серафимушка воскреснет, тогда прикажет новую вырыть, а сейчас и не ищите.
– Что это она болтает? – насторожилась Тома.
– Пошли отсюда, сейчас закукарекает, – я схватила ее за руку и повела к выходу.
Тома все рвалась ту женщину еще послушать.
– Ты-то тут первый раз, а она, видать, старожилка. Почему мы тебе должны верить? – выговорила она мне.
– Потому что, – отвечала я. – Ясно?
Наконец, прицепились мы к двум бывалым, а главное разумным паломницам, которые рассказали нам много действительно интересного: оказывается, только летом начались первые работы по восстановлению святой тропы Богородицы. Определили ее местонахождение по громадным тополям, посаженным в начале XX века, уточнили по сделанным поперечным разрезам почвы, по ним нашли и начало Канавки. Дальше дело пока движется со скрипом, потому что вся территория внутри Канавки, площадью полтора гектара, занята в беспорядке налепленными учреждениями и частными домами, которые надо расселять… Об этом пока трудно и мечтать. Но истинно почитающие память преподобного Серафима надеются на его святые молитвы пред престолом Божиим[5] да на его пророчества, что Канавка до Небес высока и во веки будет стеной и защитой от главного антихриста, который придет в конце времен.
Молитву «Богородице», которую надлежало произнести сто пятьдесят раз, Тома знала, а Валя и не слышала о ней. Дала я ей свой молитвослов, и мы, ориентируясь по протянутым кое-где тонким веревкам, пошли за нашими проводницами по Канавке. О чем молились мои паломницы не знаю, я умоляла преподобного и Матерь Божию помочь написать книгу…
Потом милые бывалые паломницы сказали нам, что, если приехали издалека и на службе не побывали, обязательно надо окунуться хотя бы в источник матушки Александры, расположенный недалеко от монастыря.
– Ну, нырнуть что ж – можно, за пять минут управимся, – согласилась Валя.
Женщины проводили до протекавшего недалеко от трассы неглубокого прозрачного ручья, на бережках которого уже лежал первый снег, и, пожелав Ангела в дорогу, распрощались с нами.
Пошел четвертый час нашего пребывания в Дивеево, стало темнеть и холодать. И вообще в голову полезли всякие нехорошие мысли: кому нужны эти подвиги? Эти мысли озвучила Тома:
– Безумные бабы, – сказала она и попросила ключи от машины.
Мы остались с Валей одни. Над тем местом, где надо было окунаться, стояла сбитая из досок халабудка с широкими щелями. Валя задала, наверно, правильный вопрос:
– Слушай, может, хватит? Где уже только не были… Я так устала, а еще назад вас везти.
– Не знаю, что тебе ответить… – пожала я плечами. – В источниках исцеляются, это тоже святыня.
– Слава Богу, не болею. В такой воде только воспаление легких подхватить…
Мне еще не приходилось купаться в источниках; предстоящее боевое крещение казалось слишком жестоким. Была бы одна, точно не решилась бы залезть в ледяную воду при минусовой температуре. Но сейчас я чувствовала себя учительницей, которая обязана подавать пример своим неразумным первоклашкам.
– Это надо с верой и молитвой, – поддержала я свой дух. – А болезни у человека не только физические, но и духовные. Страсти называются. Как хочешь… Я окунусь, не зря же полотенце с собой взяла.
– Быстрее только, – сказала Валя и повернулась, чтобы уйти.
Я вступила на шаткие мостки, зашла за загородку, в сгущающейся темноте боязливо стала раздеваться. Какое-то упрямство заставляло меня это делать. Может, и неблагочестиво, но я загадала: если окунусь, то напишу книгу, значит, сам святой Серафим меня благословил. И это придало бодрости. Перекрестившись, я осторожно, держась за поручни, стала спускаться по обледенелым ступеням вниз. Вода была тоже ледяная, сразу стало сводить ноги. Решение должно было быть мгновенным: или уйти, или, не раздумывая, – в воду с головой. Захватило дух и казалось, что всё – конец. Раздались три подряд громовых всплеска воды: свершилось! И пулей наверх.
Я стояла на ледяном деревянном настиле, от тела шел пар, мне было совершенно не холодно. Усталость как рукой сняло. С душой тоже что-то произошло: недавнее раздражение на попутчиц, неуверенность в своих силах, тщательно скрываемое, но все-таки моментами мучившее меня недоверие к столь великим дивеевским чудесам – все это исчезло в один миг.
– Эй! Натусик, ты не утонула? – услышала я совсем близко Валин голос и только тогда стала одеваться. Полотенце не понадобилось, вода на теле сама как-то высохла.
– Выхожу…
– Ну и как? – заглянула она внутрь загородки.
– Прекрасно! – вскрикнула я. – Прекрасно, прекрасно-распрекрасно! Слава Богу!
– Знаешь, ты такая хорошенькая, розовая вся, прям реклама Православию. Пожалуй, тоже купнусь! Не уходи, я одна боюсь, – сказала Валя и стала раздеваться…
К джипу мы подошли обе радостные и, наверно, розовые, даже в темноте Тома не могла не заметить этого.
– Водяной не утянул? – мрачновато спросила она. – Чего лыбитесь?
– Серафим по мешку счастья нам выдал, – ответила Валя, садясь на свое место за рулем. – А тебе только привет передал.
– Злые вы! А ведь это я вас сюда позвала…
– А давай мы ее тоже кунем! – подмигнула мне Валя и завела мотор.
В минуту мы доехали до источника. Валя вышла из машины, открыла заднюю дверцу, схватила томину руку и потянула на себя.
– Да не надо… – сопротивлялась я мощному порыву Вали. – Глянь, Тома совсем расклеилась.
– Вот мы ее и исцелим… Выходи, говорят тебе.
– Нет, так нельзя, – не совсем уверенно говорила я.
– Если нельзя, но очень хочется, значит можно, – не отступала Валя.
Томино сопротивление не было стойким, что-то в ней изменилось. Мы затащили ее в купальню; перед этим она попросила направить включенные фары на купальню, сильно стемнело. Свет через широкие щели действительно проникал за загородку, но удивительно: так светло не могло быть только от фар… Еще какой-то другой свет озарял пространство.
Мы быстро раздели ее и, придерживая с двух сторон за руки, помогли опуститься в святой источник. Прозвучали три всплеска воды, прогремевшие, казалось, на всё затихшее Дивеево. «Мешок счастья» был выдан и Томе.
Когда расселись по своим местам в машине, несколько минут все трое не могли побороть какую-то веселую радость, вспоминая свои страхи перед ледяной водой. Потом Валя сказала: