– Про Ксению Петербургскую не могу писать. Потому что материалов недостаточно.
   Наступила зловещая пауза.
   – Значит так, – ответил МихАбр металлическим голосом. – Из-под земли достань, а напиши…
   – Да невозможно же за два месяца! – пропищала я.
   – Работай! – крикнул он и бросил трубку.
   Вот потому я и решила поехать в Питер, на Смоленское кладбище, чтобы блаженная сама подсказала, как мне выкарабкиваться из этой ситуации. Питер я знала плохо, где находится Смоленское кладбище, понятия не имела. Пришлось просить свою питерскую знакомую довести до места. Лена на просьбу откликнулась и встретила меня прямо у вагона одиннадцатичасового поезда.
   – Пойдем куда-нибудь посидим для начала… – сказала она.
   – Нет, что ты! У меня в семнадцать пятьдесят обратный поезд, – огорошила я ее. – Вези прямо к Ксении.
   – И что, по Невскому не прогуляемся?
   Я вздохнула, помотала головой и спросила:
   – А ты знаешь, где лежат мощи Иоанна Кронштадтского?
   – В Иоанновском на Карповке, – на зависть мне отчеканила Лена.
   – Вот нам и туда бы успеть…
   Уже на подходах к Смоленскому кладбищу увидела я удивительную картину: стремящиеся в одном направлении люди несли множество цветов, будто на похороны какому-нибудь народному артисту. Оказалось, букеты предназначались Ксении.
   – А мы цветы не купили… – грустно сказала я.
   – Ладно, в следующий раз, – отмахнулась Лена.
   Между могилами лежал снег, хотя в городе весь растаял. В небольшой часовне над могилой блаженной было много народа – не протолкнуться.
   – Давай переждем поток, а? – попросила я, увидев, что Лена во что бы то ни стало решила протиснуться внутрь. – В сторонке отдышимся.
   – Здесь всегда столько народа, – ответила Лена. – Тебе что от нее надо-то?
   – Мне? Написать про нее… – вздохнула я.
   – Ты, матушка, замахнулась! – сделала круглые глаза Лена.
   – Да, помоги мне Бог! – согласилась я. – Все серьезно. Поэтому, может, акафист прочтем?
   – Здорово! – воскликнула она. – Хоть один день с пользой проведу. Каждый раз не хватает времени. Что-то случается, прибежишь к Ксеньюшке, поставишь свечку и убежишь…
   – И что, помогает? – с пристрастием спросила я.
   – А то! Не бегали бы сюда люди…
   – Хорошо, потом расскажешь. А сейчас, пожалуйста, попроси Ксению, чтобы помогла мне. Такой обвал, ты не представляешь…
   Отошли мы немного, где место посуше, и я вслух прочла акафист с поясными поклонами. Потом, как делала это Татьяна Терентьевна, обошли мы вокруг часовни, попеременно читая тропарь. Многие так делали, большая цепочка обвилась вокруг часовни. Потом народ немного рассосался, и мы вошли внутрь нее. Батюшка закончил молебен, собирал принадлежности. Люди прикладывались к святой гробнице, встали в очередь и мы. На гробнице стоял небольшой поднос, на котором лежали оторванные от стеблей бутоны гвоздик. Люди брали их в благословение. Перед нами бутоны закончились. В голову тут же влетела паническая мысль: что-то не так я делаю, не хочет Ксения, чтобы писала про нее, даже бутончиком не одарила.
   Лена просто спросила у служительницы:
   – А больше бутонов нет?
   – Нет, – строго ответила та.
   – Ну, посмотрите, сколько вам цветов тащат, а вы жалеете, – выговорила Лена.
   – «Тащат» не нам, а Ксеньюшке, и раздает тоже она, – ответила служительница и ушла в подсобное помещение.
   Народ, на удивление, почти весь схлынул. Я стояла в центре часовни и с грустью думала, как мгновенно все произошло: вчера была в Москве, утром в Питере, прибежали на Смоленское и вот уже надо уходить… А мне так хотелось побыть в часовне – хоть до вечера простояла бы. Знала, что нескоро сюда приеду опять, жалко. В Питер почему-то никогда не тянет, как будто не существует этого города. Он для меня как музей: посмотрел и – домой, в музее разве можно жить… Действительно: есть москвичи, а есть питерцы. Питерцы Москву недолюбливают, а москвичи в Питере категорически жить не могут. Но что интересно, не в Москве Господь Ксению поселил, а именно в Питере, почему? Наверно потому, что наша гордая Северная столица более всех в России нуждалась в блаженной утешительнице вдов и сирот; слишком много было «униженных и оскорбленных» в граде Петра, который именно из Питера начал рубить окно в Европу… Вот в Москве был Василий Блаженный, юродивый, который царя Грозного безбоязненно укорял. А Ксению запомнили тем, что утешила и спасла целые толпы людей. И продолжает это свое служение до сих пор…
   – Побежали! – окликнула меня Лена. – Не успеем в Иоанновский.
   – Подожди, – откликнулась я. – Давай еще немного постоим. Здесь так хорошо…
   Лена только пожала плечами, мол, не она, а я, кажется, тороплюсь на поезд.
   Тут из-за двери вдруг вышла служительница. Я боялась ее строго вида, но будто чья-то рука властно подвела меня к ней и заставила говорить.
   – Матушка, простите… Я из Москвы… приехала вот, ночью. Мне предложили написать про блаженную Ксению книгу… приехала ей помолиться…
   – Что же, пишите! – разрешила служительница, хотя я предполагала, что в ответ она должна была сказать что-то вроде, мол, много вас тут ходит всяких. И была бы права.
   – Ой, – ободрилась я. – А тогда можно на память что-нибудь от Ксении получить, в благословение, что ли…
   – Можно, – служительница окинула меня взглядом с ног до головы и скрылась опять в своей подсобке.
   Ее не было минут десять, которые показались вечностью. Лена стала меня торопить, потому что до обратного поезда оставалось всего два с половиной часа.
   – Да не выйдет она больше, пошли… Знаю я ее!
   – Подожди, еще пять минуточек, – просила я.
   И вдруг она вышла. Но я увидела только розу красного цвета на длинном стебле, которую служительница несла на вытянутой руке.
   – Вот вам, – вручила она ее мне.
   – Это мне? – удивилась я, впрочем, как и Лена, которая даже хлопнула в ладоши от неожиданности.
   – Вы же просили? – сказала служительница.
   – Не до такой степени, чтоб целую розу… – растерялась я. – Дай Бог вам здоровья! Вы не представляете… не представляете, какой это подарок.
   – Это аванс… – улыбнулась она. – Отрабатывайте.
   – Да?
   – Помоги Господь! – сказала на прощание служительница.
   Мы вышли из часовни и на все лады стали обсуждать подарок от Ксении. Настроение было расчудесное. Перспективы – радужные. Подарок – удивительный. Лена заставила меня сфотографироваться с красной розой на фоне часовни – для истории.
   Когда мы добрались до Иоанновского монастыря, было без двадцати пять вечера. Пока купили свечи, написали записки и нашли усыпальницу кронштадтского чудотворца, то у дверей ее обнаружили монахиню, которая закрывала входную дверь.
   – Матушка, матушка, подождите! – закричали мы хором.
   Она повернула ключ в обратную сторону и сказала ласково:
   – Часовня открыта до пяти…
   – Я на поезд опаздываю… – пожаловалась я и юркнула в усыпальницу.
   У надгробия святого бухнулась на колени и зашептала:
   – Батюшка Иоанн, ты добрый, прости, что нет времени у нас. Такой дикий ритм жизни, прости… Помолись пред Престолом Господним, чтобы я книгу про Ксению смогла написать. А после нее – про тебя… Благослови, если уж ты привел меня к себе… Преподобный! Святой! Праведный! Иоанне Кронштадтский! Еще надо успеть на поезд. Помоги…
   Сзади уже стояла монахиня и махала рукой, чтобы мы шли к выходу. У нее было послушание – закрывать усыпальницу ровно в пять. Я поднялась и, озираясь на гробницу, пытаясь хотя бы взглядом сфотографировать эти низкие своды, надгробную плиту и роскошные букеты вокруг. А мы опять прибежали без цветов. Хотела я оставить свою розу, но не могла – это теперь была моя святыня.
   И вот я уже сидела в плацкартном вагоне в обнимку с этой розой. Все ближе была Москва и все явственней вставал вопрос: что же и как писать про блаженную Ксению? Даже о ее современных чудесах я не поинтересовалась в часовне.
   Время, отведенное на книгу, побежало. Несколько дней я не могла ни на что решиться. И вдруг ноги как будто сами собой понесли в Ленинку. Прошла наверх, поначалу неуверенно стала рыться в главном каталоге нашей главной библиотеки, но за полдня ни единой книги, кроме уже знакомого репринтного жития, не обнаружила. Тогда я сообразила пойти к консультантам. Три или четыре человека передавали меня из рук в руки, пока не познакомилась я с одной женщиной-библиографом – про таких кино снимать надо. Профессионал, преданный своей книжно-буквоедской работе до смерти. Озадачилась она моей проблемой и направилась в какие-то спецкаталоги, куда вход простым смертным был закрыт. Меня попросила прийти через часик. Пошла я на выдачу – взять какие-то первые заказанные мною книги. И тут обнаружились интересные вещи.
   Например, то, что священник Смоленского кладбища Стефан Опатович одним из первых взял на себя труд записывать случаи молитвенной помощи Ксении блаженной, которые передавались богомольцами из уст в уста. Отец Стефан начал служить в Смоленской церкви в 1858 году, к этому времени со дня смерти юродивой прошло более пятидесяти лет.
   Но самое главное, узнала я, кто написал то самое жизнеописание, которое везде печатается как житие. Священник Евгений Рахманин составил самое полное жизнеописание «Раба Божия блаженная Ксения, почивающая на Смоленском православном кладбище в С.-Петербурге». Именно этот батюшка собрал множество рассказов о посмертных чудесах блаженной Ксении. Жизнеописание юродивой Христа ради Ксении, составленное Евгением Рахманиным, было положено в основу послереволюционных эмигрантских изданий. Русской православной церковью за границей блаженная Ксения была канонизирована на десять лет раньше, чем в России. И вероятно, из-за отсутствия возможности рыться в русских архивах жизнеописание о. Евгения было оформлено как житие. Так же поступили и при канонизации блаженной Ксении к Тысячелетию крещения Руси. Это открытие дало мне повод начать искать ответы на возникшие вопросы. Если коротко, то главное смущение состояло в общепринятом мнении о причине смерти мужа и последовавшем затем «безумии» блаженной Ксении.
   Это общепринятое мнение состояло вот в чем. «Когда Ксении исполнилось 26 лет, ее муж – полковник, придворный певчий, внезапно (без христианского приготовления) умер[10]. Этот удар так повлиял на Ксению, что она всю оставшуюся жизнь посвятила спасению его души и избрала для себя тяжелый путь юродства Христа ради. Ксения раздала все свое имущество и, надев на себя одежду мужа, стала всех уверять, что умер не Андрей Федорович, а его супруга Ксения Григорьевна, и отзывалась, только если ее называли именем мужа»…
   Утверждение, что блаженная Ксения свою жизнь положила на молитву о спасении души любимого мужа, опровергается в этом же тексте. «Нет, Андрей Федорович не умер. Умерла Ксения Григорьевна, а Андрей Федорович… он жив и будет жить еще долго, будет жить вечно», – такое часто говорила прозорливая блаженная. На ее языке это означало одно: Андрей Федорович не мертв у Бога, то есть не отошел в Вечность нераскаянным грешником, он «жив», значит, спасен, а вот она сама – «умерла» для мира… Сама Ксения многократно утверждала, что не было причины для беспокойства о посмертной судьбе мужа. Хотелось найти тому еще какое-нибудь документальное подтверждение.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента