Горбань Валерий. Просто командировка

   Пыль проникает повсюду. Перекрашивает в серый матовый цвет вороненые орудия убийства. Облепляет двигатели техники, забивает фильтры, клубится в кабинах и салонах. Смешавшись с потом, бурыми потеками разрисовывает и смуглые лица местных жителей и свежие румяные щеки молодых солдатиков, только вчера прибывших в Чечню откуда-то с Севера. Грязными сгустками вылетает из надсадно рвущихся легких и на судорожном вдохе снова вливается в них ядовитым облаком.
   Черные трикотажные маски, зеленые косынки, лоскуты марли и даже респираторы - лишь временное препятствие для нее. Тончайшая липкая пудра, оклеив все лицо по периметру этих приспособлений, неизменно находит бреши и тонкими плотными линиями протягивается от них к углам губ и крыльям носа.
   Змей с полчаса отхаркивался и фыркал возле умывальника, с наслаждением полоскал прохладной свежей водой слипшиеся под шлемом волосы, пригоршнями плескал ее на грудь и плечи, смывая пот и грязь с незагоревшей, молочно-белой кожи.
   Все-таки, какой кайф, когда с водичкой проблем нет. В апреле, в первой командировке, за щелочной водой из горячих источников каждый раз, как на спецоперацию собирались, чтобы на засаду не нарваться. Готовили на ней, пили ее. А в ней тельняшку без щелока и мыла стирать можно. Зубы сыпанулись тогда почти у всех. Змей вспомнил, как у него в куске хлеба обыкновенного передний зуб остался. Отломился у основания, словно скорлупка яичная. Машинально потрогал языком фарфоровую обновку. Спасибо Ольге с Виталей. Супруги протезисты, друзья хорошие, успели до отъезда командиру приличный вид вернуть. А главное - возможность жевать по-человечески. На манной кашке при таких нагрузках долго не протянешь.
   Наскоро обтершись полотенцем и весело напевая, Змей снял висевший на сучке дерева китель камуфляжа, встряхнул его и растерянно выругался: взвившаяся пыль мгновенно облепила еще влажное тело.
   - Во, елы-палы! И откуда тебя столько, зараза серая! Серега, давай еще воды...
   Впрочем, маленький инцидент не испортил настроения. Сегодня удалось вырвать в ГУОШе "полевые-гробовые" за десять дней. Суммы не Бог весть какие, но ребятам на "Сникерсы" и шашлыки хватит. Скучновато на одних стандартных армейских харчах-то.
   - А кстати, что там сегодня на обед? Жрать хочется, как зимнему волку! На часиках-то уже семнадцать тридцать, почти десять часов после завтрака прошло. Что ж там Мамочка утром затевал, когда я уезжал? С такой хитрущей мордой напутствовал:
   - Командир, сегодня к обеду не запаздывай!
   Змей обошел молочно-полиэтиленовую стенку у входа, поднялся на второй этаж, в столовую и, остановившись на пороге, улыбнулся:
   - Эй, шеф, в ваш ресторан без галстуков пускают?
   - Что вы, как можно? Ну разве что для господ офицеров исключение! - И Мамочка, обернув руку полотенцем, с видом заправского официанта сделал приглашающий жест.
   Составленные в ряд исполосованные, почерневшие, кое-как отмытые в первые дни столы теперь были покрыты все той же полиэтиленовой пленкой. Своей сияющей чистотой она мгновенно вернула былой стерильный вид помещению, в котором когда-то бойко стучала ложками перемазанная манной кашей ребятня.
   - Обед командиру! - Торжественно провозгласил находчивый "шеф" - не по-старшински молодой, но крепкий телом и всегда энергичный, получивший свою кличку за детдомовское прошлое и любовь к разного рода авантюрам.
   Тут Змей рассмеялся уже в полный голос. Из-за ряда шкафчиков, отделявшего от столовой небольшой хозяйственный закуток, грациозно покачивая бедрами, выплыл кухонный наряд: два здоровенных детины в камуфляжных брюках, сине-белых тельняшках и кружевных фартучках. У одного на розовом фартучке красовались надписи "КЕФИР", у второго - на голубом - "МОЛОКО".
   - Ну молодцы! Настоящий ресторан! Осталось варьете по вечерам организовать, и не захочется домой возвращаться.
   - С варьете не выйдет, больно публика некультурная, - пожаловался Мамочка, - шуточки гадкие отпускают, к обслуживающему персоналу пристают. Фартучки их, видите ли, возбуждают. Хорошо хоть, сегодня официанты у нас крепенькие, в теле. Мишенька одного ухажера обнял, тому и кушать расхотелось. А завтра я кухонному наряду резиновые палки выдам, у меня в одном ящичке лежат штук пять на всякий случай.
   - Ладно, запасливый ты мой, давай обед, что там сегодня?
   - Борщ из тушенки, макароны по-флотски.
   - Черт, неужели свежинкой разжиться нельзя? - заглядывая в котелок, проворчал Змей, - уже тошнит от этой тушенки.
   - Да есть вариант, надо с одним дедом по соседству переговорить. У него брат чабан, возит баранов в город на продажу. А лучше шустрых ребят послать, здесь окраина, многие скотину попастись выпускают...
   - Ты не болтай ерунду. У людей и так сплошной разор. А мы последнее отберем. Мало без нас мародеров? Гробовые сегодня получите, да от матпомощи, что в УВД выписали, еще прилично осталось, сходи к деду, поторгуйся. Он даже рад будет, живую денежку наторговать.
   - Да это я так...
   - Вот и я так. О, черт! - Змей, зацепив ложкой за дужку котелка, плесканул борщом на "скатерть" - где тут у вас тряпка?
   - Обижаете! У нас как у цивилизованных людей, все одноразовое. Мамочка ловко свернул пленку, сунул ее в загудевшую "буржуйку" и мгновенно раскатил перед Змеем один из заранее нарезанных запасных рулончиков. - А все-таки меня жаба давит. Они по нам тут пуляют днем и ночью, а мы им деньги!
   И тут же, словив жесткий, пристальный взгляд командира, торопливо добавил:
   - Как скажете! Переговорю. Я уже приценялся, вроде - недорого.
   Да уж, что-что, а поторговаться Мамочка умел. Вплоть до финала, в котором вторая сторона получала в качестве удовлетворения только его обаятельную и слегка жуликоватую улыбку. Змей обычно сквозь пальцы посматривал на его лихие комбинации, в результате которых отряд не знал забот с питанием и боеприпасами, в любой обстановке мгновенно обрастал различными полевыми удобствами и даже умудрился сменить изрядно потрепанную форму на новенькие камуфляжи и легкие хромовые берцы. Иногда Мамочка зарывался. Но, представ пред грозные очи командира, ни за что и ни при каких обстоятельствах не признавался ни в самомалейшем грехе. Его защитные речи были способны заморочить голову десятку опытных адвокатов и выжать слезу из камня. Поэтому Змей, после двух-трех бесплодных педагогических попыток, освоил наипростейшую тактику общения со своим старшиной. Короткая ясная команда, обязательная проверка при малейшем сомнении и конкретная энергичная трепка при выявленных поползновениях за красные флажки.
   - Купишь по нормальной рыночной цене, доложишь, проверю.
   Мамочка оскорбленно вздохнул и отправился куда-то по своим многотрудным делам. Командир улыбнулся и жадно рванул зубами кусок душистого белого хлеба, который Мамочка выменивал на макароны, полученные взамен перловки в соседней части, не имевшей вообще никакого отношения к снабжению омоновцев...
   Сквозь форточки-бойницы в заложенные мешками окна влетел сухой треск автоматной очереди. И почти сразу же ее заглушил нарастающий надсадный рев тяжелого грузовика. Змей вскочил, как подброшенный. Сразу бешено запрыгало сердце и стало сухо во рту: этот звук он узнал бы из тысячи.
   С диким ревом отрядный "Урал" пролетел под поднятый шлагбаум и, извергая сизые клубы, под паровозное шипение и скрип тормозных колодок осел под окном комендатуры. Загрохотали ботинки спрыгивающих бойцов, залязгало оружие
   Змей торопливо выскочил в коридор и направился к лестнице, ведущей вниз. Но, услышав доносящийся из командирского кубрика возбужденный голос, толкнул дверь в эту тесную комнатушку, которую делил со своими двумя ближайшими помощниками. В углу, возле своей кровати стоял Агата Кристи. Лихорадочно блестя глазами и, то пытаясь содрать с себя разгрузку, то бросая это занятие и начиная азартно размахивать руками, он рассказывал лежащему на кровати с гитарой Танкисту:
   - Прямо в упор, ты понимаешь! Из-за забора! Как даст, аж чуть пламенем в рожу не захерачил! А Винни как газанет! Я ему кричу: останови, мы его суку сейчас разметелим, не успеет уйти! А Винни - на гашетку и летит, как ничего не слышит.
   - Ну и правильно, - флегматично заметил Танкист. - Вы бы остановились и вас бы, как в тире, перещелкали.
   - Да он один был!
   - А ты проверял?
   - Да говорю же, я кричу: стой! А он - на гашетку и летит!
   - Ну и молодец, - сказал Танкист и снова вернулся к попыткам извлечь из ширпотребовской гитары мелодию с явно испанским акцентом.
   - Что у вас приключилось? - встревоженно спросил Змей. Две недели тишины - хуже нет, и он давно уже ожидал какую-нибудь подлянку. Где тонко там и рвется. Где тихо - там опасно вдвойне.
   - Возвращаемся с блока и на повороте уже, вот - рукой подать, сколько тут - метров двести, не больше? Вот он с поворота как врежет!
   - Кто он?
   - А кто его знает, кто? Боевик, кто еще! Очередью, чуть не в упор. У меня стекло опущено было, так чуть ухо мне не поджарил!
   - А пули сквозь голову прошли? - лениво спросил Танкист.
   - К тебе полетели, умник, - огрызнулся энша. - Вчера только говорили, что надо маршрут и время менять для смены на блоке, выпасут нас. Вот и выпасли, хорошо хоть не зацепили никого.
   - Ну и как ты предлагаешь ездить?
   - А никак, - остывая, пробурчал Кристи, - все тебе шуточки...
   Змей хмуро улыбнулся. Какая тут смена маршрутов, если к блоку ведет единственная дорога. И время - меняй не меняй, а у боевиков его тоже предостаточно. Захотят - дождутся. И снова выпасут. Тут что-то другое нужно делать.
   - Ну ладно, утро вечера мудреней. Думайте отцы-командиры.
   Ночь упала, как обычно, непроглядной, сине-черной бархатистой шторой. Где-то в Ленинском районе сыпанулась горохом первая автоматная очередь, ей ответил одиночный хлесткий выстрел СВД, деловито простучал пулемет. И, будто дождавшись команды, замелькал трассерами, заворчал раскатами взрывов, залаял на разных автоматических языках разодранный враждой город, освещенный только факелами горящего газа, отблесками пожаров да снопами разнообразных ракет.
   И странно-гармонично в эту музыку фронтового города вплеталась гордая и воинственная песня старенькой, видавшей виды гитары, подружившейся, наконец, с Танкистом.
   Интересный он был человек, этот ПНШ. Настоящий профессионал, окончивший танковое училище, прошедший два года Афгана... и вышвырнутый из армии перестроечной ломкой. Водовороты жизни прибили его, изрядно подломленного, все чаще и чаще прихварывающего известной российской болезнью, к омоновскому берегу. Змею в свое время стоило немалых трудов заставить махнувшего на все рукой офицера снова собраться и поверить в себя. И здесь в Чечне, Танкист отплатил товарищам сторицей. Хладнокровный до флегматичности, далекий от всякого романтизма, не понаслышке знакомый с реалиями войны, он взял на себя всю организацию боевой работы, не чураясь и самой грязной. Но при всем при этом, Танкист отнюдь не выглядел и не вел себя как супермен из киношных боевиков. Его мягкий, леноватый юмор на корню губил любые проблески паники или ненужного ажиотажа. На гитаре он играл так, что и непосвященным было ясно, что этот человек когда-то учился музыке профессионально. Но особенно любили братья-омоновцы, когда ПНШ, обнаружив очередные упущения по службе со стороны какого-нибудь растяпы, начинал проводить "политико-воспитательную работу". Наизусть зная целые главы из уставов, он умел их цитировать так обстоятельно и торжественно, что доводил жертву педагогического воздействия до полного обалдения. А мгновенно собиравшиеся на эти представления бойцы тихо умирали от восторга и долго потом подначивали виновника торжества невинными вопросами типа:
   - Так из какого расчета прорубаются очки в полевом сортире?
   Змей, сбросив китель и брюки, переоблачился в чистую синюю "подменку", выполнявшую у него роль домашней пижамы и завалился на кровать, с наслаждением задрав на спинку гудящие, набитые берцами ноги. Нехотя развернул очередную сводку, полученную в ГУОШе.
   - Вот послушайте, господа офицера, какие важные новости нам сообщают наши агенты 007 и 008: "По оперативной информации ФСК, ожидается усиление активности боевиков. Возможны: проведение террористических актов и обстрелы мест дислокации федеральных сил ..."
   В трех или четырех районах города вовсю шла азартная стрельба. Со стороны Ханкалы ударил миномет-стодвадцатка и все с интересом послушали: пойдет мина в горы, или, наоборот, прилетит привет федералам. Отсвистелась и бухнула непонятно - где-то на окраине.
   Ясность внесла рация. Голос какого-то двести тридцатого, до этого возбужденно докладывавшего Ханкале об обстреле его блока, и просивший "поддержать огоньком", затребовал сто тринадцатого и яростно, чуть ли не матом, напустился:
   - Ты куда, чудило, пуляешь?
   - Куда-куда?! В согласованный квадрат. Не ты сегодня мне рисовал?..
   - Какой на... согласованный, ты мне чуть блок не развалил!
   - Но-ови-ичок, - протянул Танкист, глу-упенький...
   Это точно. Битые жизнью командиры всегда не только лично согласовывали планы огневой поддержки с минометчиками и артиллеристами. Они дотошно сверяли карты (бывало, что огневой поддержке и их "подзащитным" давали листы с различными обозначениями своих и чужих целей и даже с разным масштабом). Затем, вернувшись к своим и надежно укрыв личный состав, просили разок-другой подвесить осветительные мины, и, убедившись, что все в порядке... никогда, без крайней смертной нужды, не просили огневой поддержки! Ведь неизвестно, кто встанет "у ствола" - многоопытный артиллерийский снайпер, или свежеобученный новичок. Да и боеприпасы зачастую расстреливаются из древних запасов, не угадаешь, где упадут. На блоке сидеть - не в атаку ходить, когда все надежда на богов войны и огненный каток, что бежит впереди тебя. Если при оборудовании блока лодыря не гонять и потом ушами не хлопать, в девяносто девяти случаях из ста можно своими силами "отмахаться".
   - Тот особняк, что мы вчера хотели проверить, принадлежит родственникам Ду даева. То ли теще, то ли еще кому-то из ближних, - вдруг, ни с того ни сего сказал Танкист.
   - Точно? - Змей заинтересованно приподнялся.
   - Я у главы администрации узнавал - подтвердил Кристи.
   Вчера группа омоновцев прикрывала саперов комендатуры. Нужно было рвануть на месте обнаруженную мину. Смертоносный гостинец был поставлен на неизвлекаемость и располагался чуть ли не самом центре улицы странно целых, основательных и зажиточных частных домов. А ближе всего гордо возвышались железные, с кирпичными башенками ворота роскошного особняка. Пошли по домам предупредить, чтобы люди укрылись. Встречали федералов по-разному. Кто из хозяев вежливо благодарил и шел собирать в безопасное место многочисленных домочадцев. Кто злобно зыркал-буркал, но, вняв предупреждению, все же следовал примеру соседей. В особняке же, встав стеной на пороге, два ну совсем мирных бородача, глядя в землю, сказали, что хозяйка очень больная, выйти не может и взрывать здесь ничего нельзя.
   - Да мы эту мину обложим мешками с песком, вон, видите - на БТРе лежат, она небольшая, ничего опасного и дома не пострадают. Просто людей на всякий случай все-равно убрать надо.
   Но те, словно глухие, бубнили свое, не сдвигаясь ни на шаг.
   Омоновцы напряглись. Впервые пришлось столкнуться с таким явлением в городе, где люди привыкли немедленно выполнять любую команду человека с автоматом, не задавая лишних, опасных для жизни вопросов. Заинтересовавшись недружелюбными охранниками, и проверив их затрепанные, но со всеми честными реквизитами паспорта, бойцы собирались уже, было, навестить несговорчивую хозяйку. Но тут на улицу влетел уазик начальника местного РОВД, битком набитый чеченскими милиционерами. Улыбчивый, не в пример своим насупившимся подчиненным, майор стал с жаром убеждать, что в этом доме живут очень почтенные и им лично не раз проверенные люди. И потом, у него есть прекрасный специалист, который не побоится рискнуть и извлечет мину без взрыва. Зачем пугать и без того запуганных людей, портить такие хорошие дома...Под аккомпанемент его пламенных речей из соседних домов вывалила целая куча женщин и детей. Они, будто проинструктированные заранее, плотно расселись вокруг, всем своим видом давая понять, что уходить не собираются и взрывать здесь ничего и никому не позволят.
   Саперы плюнули и, взяв расписку с начальника райотдела, что он лично отвечает за обезвреживание опасной находки и безопасность людей, вернулись в комендатуру. А омоновцы, поворчав, как гончие, снятые со следа бестолковым хозяином, не жалея красочных эпитетов, доложили командиру об инциденте.
   И вот как оно обернулось!
   - Да там весь квартал такой. Все дома -дудаевской братии. Они там и бои не вели, чтобы не подставлять особнячки под обстрелы. Берегут свое добро, суки. А весь город под раздолбон подвели, - подтянутый и щеголеватый Кристи горячо сверкал своими черными глазами и яростно топорщил обычно аккуратные смоляные усики.
   - Слушайте! А как же там мина тогда оказалась? Боев там не было. Нашим ставить ее не резон, да и постановка духовская.
   - Да кто-нибудь из других кланов сунул. Они то с нами дерутся, то между собой разбираются. Пусть теперь сами ковыряются. - Танкист потянулся и опять неожиданно развернул разговор, - командир, а пиво за окошком. Прохладненькое уже, наверное. А рыбка под газеткой...
   Змей уже давно уловил какой-то странный запах, висевший в комнате: припахивало вроде как дымком, но не едкой вонью пожарища, а, пожалуй, даже приятно.
   Рыбка! Копченая! Вот конспираторы.
   - Так чего ж молчите, черти! - Змей залез на подоконник, просунул руку в бойницу, из которой потягивало ночной прохладой грозненского октября и вытянул две бутылки "Жигулевского", бережно завернутые в кусок маскировочной сетки.
   - Вы свое уже выдули?
   - Ка-анечно!
   - Ну теперь ясно, чего вас на музицирование разволокло. О, свеженькое!
   Если верить этикетке, пиво только позавчера покинуло чан на родном московском заводе. Да... В этом городе, как только закончились большие сражения и основную массу боевиков выпихнули в горы, будто из под земли появились полчища разных торгашей и спекулянтов, в основном из местных. Начнется стрельба - рынок мгновенно пустеет. Только закончилась, глядь опять уже все на местах, торгуют, как ни в чем ни бывало. Боеприпасов в ГУОШе - по скудному пайку. Снаряжение, технику - не выпросишь. А на рынке есть все. Водки и пива - хоть залейся. И из Осетии, и из Ингушетии, и из столицы.
   - Военно-транспортная авиация не бездействует! Да здравствуют славные воины тыла! - Змей отвернул газетку, - а это что за уродцы? Местные бычки?
   На полиэтиленовом пакете в ряд лежали три странных горбатых рыбешки. Практически сразу за крупными головами их тела резко переходили в хвост.
   Змей потянул одну повыше к тусклой лампе, висевшей как раз над столом и растерянно остановился. Рыбешка распалась пополам. На столе, грустно глядя круглыми золотистыми глазами, осталась голова обыкновенной селедки. А в руке - соответственно, селедочный же отрезанный хвост.
   - Вот сволочи! - Змей положил хвостик и взялся за более весомую рыбью запчасть, прикидывая, кто главный автор этой каверзы. - Как там у Ваньки Жукова: "И ейной мордой начала мне в харю тыкать", а, соколики?!
   Соколики весело скалились и никаких признаков раскаяния не проявляли. Первая голова полетела в Кристи. Танкист прикрылся гитарой и поспешно заорал:
   - Командир, там еще целая есть, под пакетиком!
   Змей священнодействовал. Сделанный из пластиковой бутылки бокал накрылся желтоватой, пахнущей хлебушком пенной шапкой. Жирная селедка была разделана по всем правилам: кусочки без косточек улеглись горкой на крышке котелка. Головы, хвостики и плавники ждали своего часа, когда насытившемуся гурману захочется неторопливо погрызть их под последние глотки бесценного ароматного напитка.
   - И не глядите, вы свое стрескали. Танкист, ты лучше свяжись с соседом, пусть завтра с утра два БТРа на часок даст... Ладно, подваливайте, все-равно у вас пивко еще где-нибудь заначено. И давайте-ка еще разочек потолкуем, что там за домики. Их отсюда хорошо видно?
   * * *
   Куда там самым сложным компьютерам до самой простой человеческой головы.
   Только что Змей спал, как убитый. Лег - и отрубился напрочь. Ночной город хлопал, бухал, трещал, свистел на разные голоса. "Грады" провыли на окраине. Мина рванула где-то южнее комендатуры. На боновском посту метрах в ста солдатик засадил из калаша длинную очередь по тени, которая то ли мелькнула в переулке, то ли почудилась. Но все это Змея не касалось, не волновало. Наоборот: хороший фон создавало, спокойный, убаюкивающий такой. Вот когда тишина - тогда подушка, как каменная, и мысли всякие за мозги дергают, спать не дают.
   Но вот в километре отсюда, на северо-востоке, "Борз" протрещал. Пустяшный аппарат, самоделка чеченская под пистолетный патрон. Оружие террористов, для стрельбы в упор. И то не очень надежное. Даром, что название претенциозное - "Волк" по чеченски. Но протрещал он возле блок-поста омоновского. А потому, "компьютер" командирский - сигнал тревоги включил, руку проснувшуюся безошибочно к рации направил, заставил пальцы манипулятор нажать.
   - Чебуратор -Змею, что там у вас.
   - Пацан какой-то с "Борзом" бегает.
   - Не зацепил никого?
   - Серьезно - нет.
   - Что значит, серьезно нет? - подпрыгнул на кровати Змей.- А несерьезно?
   - Да меня щепками посекло, - в голосе Чебуратора смешались досада и злость, - он по ящику на бруствере залепил, ну и полетели деревяшки...
   - Точно легко?
   - Ухо рассек, перденыш, и в руку воткнулся кусок. Сейчас Док выковыривает.
   Чебуратор хотел еще что-то сказать, но в рации и -синхронно- в ночном воздухе снова затрещал "Борз".
   - Вы там осторожней. Еще не хватало, чтобы этот сопляк нам двухсотого сочинил.
   - Змей, я его на угольнике держу, - включился в разговор снайпер Слон. Он, дурачок, за кустиком сидит, думает, не видно. Сто метров всего.
   Да уж. Для СВД с ночником - кустик не преграда. Теплое тело светло-зеленым фосфорическим силуэтом за тонкими темно-зелеными прутиками маячит. Листочки чуть посветлей веточек: нагрелись за день, дышат, колышутся еле заметно. Подведи угольничек ровненько, нажми на спуск плавненько, и тяжелая пуля прошьет эту жидкую занавеску, вышибет незадачливого стрелка из-за призрачного укрытия, опрокинет навзничь тело с полуоторванной глупой черепушкой. На таком расстоянии снайпер даже может позволить себе изыск, почерк продемонстрировать: в глаз пулю влепить, или в переносицу. Некоторые точно в середину лба целят. А есть любители - в кончик носа - центр лица получается. Пару сантиметров туда, пару сюда - все одно затылок отлетит. У духов в уличных боях, пока необстрелянные солдатики в полный рост бегали, даже такая палаческая, издевательская мода появилась - в пах бить. При точном попадании мужское хозяйство уродуется или напрочь отлетает. Чуть выше попадешь - тазовые кости и позвонки нижние - вдрызг. Если выживет пацан всю жизнь в кресле-каталке проведет. Наши, правда, быстро это дело переняли. Где "чехи" куражатся - там и сами без яиц оставаться начинают. А уж если поймают бойцы снайпера такого... Ну, в общем, уголовно-процессуальный кодекс обычно не соблюдался.
   - А точно пацан?
   - Да мелкий совсем, фигура лет на четырнадцать. И повадка детская. В партизана играет.
   - Нахер такие игрушки! Вали его! - Чебуратор и так-то с полоборота обычно заводится, а тут...
   Вообще-то он, как командир взвода, старший сегодня на блоке. Ему и решение принимать. Но...
   - Отставить!
   - Есть отставить. - В голосе Слона облегчение.
   - Хоть пугануть, Змей! - в голосе Чебуратора даже надежды нет. Характер командира он хорошо знает.
   Невелика честь - пацана срубить. Понятно, что не без ведома старших он бегает. Скорее всего, все мужчины из его семьи с федералами воюют. А может быть, уже отвоевались. Вот и бегает юный герой-кровник, мужской долг в силу разумения своего чеченского исполняет. И никакой иронии нет в словах этих. Сумеет - убьет, не задумается. Он в этих понятиях с пеленок растет. И большинству пацанов чеченских во взрослом мужестве и гордости не откажешь. Попадет такой в руки федералов: тело от животного страха трясется, иной и штаны замочит. А марку из последних сил держать пытается. Взрослые порой хлипче себя ведут. А уж ему, зверенышу, в руки попасть - хуже нет. Он, может быть, потом и проблюется где-нибудь в одиночку, но чтобы перед старшими свою лихость показать, измываться будет, как палач профессиональный. А что тут удивительного? Он ведь в разум входил уже при Дудаеве. Под треск пропаганды удуговской. Он уже твердо знает, что все русские - вонючие собаки и трусливые оккупанты, исконные враги чеченского народа. Скорей всего, сначала на русских сверстниках, под одобрительными взглядами старших родичей, свое превосходство утверждал. На женщинах и стариках беззащитных. А потом ноябрь девяносто четвертого- январь девяносто пятого. Соседи его, друзья и родственники русских солдат, тупостью начальственной в грозненских улицах зажатых, как мишени в тире, расстреливали. Русские танки бенгальскими огнями полыхали. Непобедимые воины с блестящими глазами героическими рассказами опьяняли, голову юную кружили. Правда, навалилась потом осерчавшей медведицей Россия громадная. Захрустел Грозный, полилась потоками и чеченская кровь. В мясорубке этой все чаще матери чеченские волчицами ранеными выли. А в развалинах домов не только воины убитые, но и женщины, старики, дети грудами лежали. И вползали в юное сердце ледяной змеей страх, и горячим огнем - ненависть.