Горбань Валерий. Просто командировка

   - Готово!
   Облегченно вздохнув, журналист встает с патронного ящика, нервно закуривает и говорит оператору.
   - Володя, поснимай еще раненых... Перемирие, блин!
   С улицы лай собаки доносится: испуганный, подвывающий. Снова серия разрывов, и лай в скулеж отчаянный переходит.
   Раненый в живот кинолог Вадим стонет:
   - Ральфа, Ральфа заберите!
   Один из бойцов на улицу выскакивает. Пригнувшись, бросается к стоящему недалеко от входа вольеру, в котором мечется немецкая овчарка. От зеленки его прикрывает невысокий кирпичный заборчик, не больше метра. И стоило мелькнуть над забором его полусогнутой фигуре, как прицельная очередь выбила фонтанчики крошки из кирпича, рикошетом хлестанула по макушке шлема, слегка оглушив бойца и усадив на землю. Совсем ползком он добирается к вольеру, стволом автомата сдвигает вертушку. Сообразив, что происходит, духи укладывают рядом пару гранат из подствольников. Одна взрывается метрах в пяти, вторая, ударившись в стену, накрывает человека и собаку брызгами штукатурки и мелкими осколками. А те, уходя от смерти, стремительно мчатся на четвереньках к спасительной двери: собака - повизгивая, а боец приговаривая, - Ох бля! Ох, бля! - и под запоздавшую автоматную очередь они вместе проскакивают в коридор.
   Собака сразу бежит в комнату, где стоит кровать его хозяина. Увидев непонятную толчею, ошалев от запахов гари и крови, она вздыбливает шерсть и рычит, недоверчиво глядя на окружающих.
   Кинолог шепчет:
   - Свои, Ральф, свои! Иди ко мне, не бойся. Здесь все свои.
   И бессильно свисающей рукой пытается погладить виновато поскуливающего пса.
   Серега - собровец, вместе с командиром бамовцев к Шопену спешат. Лица встревоженные.
   - Братишка, у нас сюрприз на букву "х".
   - А не хватит на сегодня сюрпризов?
   - Не, еще только начинаются...
   - Да что такое?
   - У него, - кивает собровец на подполковника, - полный "ЗИЛ" - наливняк бензина. Девяносто третьего.
   - Где? - холодея, спрашивает Шопен.
   - А вон: под стенкой комендатуры, - машет рукой Серега.
   Действительно, на углу стоит бензовоз. Пули щербят возле него стены. Пару раз в нескольких метрах от машины вздыбливаются разрывы подствольников.
   - Да вы что...начинает Шопен.
   - Ладно, не рычи. Пацан - водитель испугался, убежал. И ключи уволок. Но у нас есть зиловские. Мой боец машину выведет. Только твоим надо будет выскочить, духов огнем в упор ошарашить. Под разрывы перегоним в мертвую зону.
   - Котяра, всех с подствольниками сюда.
   Минуты не проходит, как две пятерки гранатометчиков в коридорчике выстроились. Среди них и Питон с теми, кто недавно тортик на улице разделывать собирался.
   Шопен задачу ставит:
   - Разбиваемся на две группы и залпами поочередно отрабатываем край "зеленки". Перезарядка - в укрытии, зря рисковать не нужно.
   Заканчивая, не удержался:
   - Питон, ты бы сбегал, проведал свою коробочку. Духи вторым заходом как раз там накрыли.
   Тот, виновато сморщив нос, в затылке чешет. Друзья смеются, локтями подпихивают.
   - Все... Заряжай! Пошли!
   Подошедшие телевизионщики вслед нацелились.
   - Куда? Жить надоело?
   Крепыш - журналист бурчит сердито:
   - Извини, командир. Я тебя не учу, как твою работу делать? - и поняв, что слишком резко получилось, добавляет примирительно, - надо же людям показать, что здесь делается, и как наши ребята драться умеют.
   Шопен вскидывает брови, тянет изумленно-одобрительно:
   - Мужи-ик! Тебя как зовут?
   - Михаил.
   - Ладно, Миша, подожди секунду... Малыш, Мак-Дак!
   Подбегают двое из резерва. У одного- здоровяка - пулемет ручной, у второго - сухощавого, с умным тонким лицом - автомат с оптическим прицелом.
   - Прикройте ребят, головой отвечаете! Малыш,- к здоровяку обращаясь, ты старший.
   Тот молча в ответ кивает.
   - Ну, с Богом, - и оператору, - Только смотри: для духов твоя камера это просто оптика. По возможности, башку от нее подальше держи...
   Пригнувшись, журналисты со своей личной охраной выскакивают туда, где бой идет, и смерть носится, свою дань с живых собирая.
   Снова волны разрывов с автоматной и пулеметной трескотней сливаются. За черной завесой, взревев мотором, проскакивает во внутренний дворик "ЗИЛ"бензовоз.
   - Фу-у-у! - хором облегченно выдыхают командиры, в комедатуру возвращаясь.
   - Мешками обложить, брезент от подствольников сверху натянуть! А завтра хоть весь батальон на лопаты ставь, но чтобы капонир был под бензовоз. Это же - вакуумная бомба под собственной задницей, - качает головой Шопен.
   - Ну кто знал, что разгрузиться не успеем, как в такой концерт попадем,- оправдывается бамовец.
   - Да ладно, тут твоей-то вины нет. Хотя пузырь с тебя - все равно. О! спохватывается Серега, - ты же у нас еще и не прописанный! Вот завтра за все сразу и выкатишь... Так, а это что за запах? Закусь спеет!
   В грохот разрывов, звуки перестрелки вплетается шкворчание мяса на огромной сковородке. Тыловик комендатуры, в бронике, в шлеме, с автоматом за спиной, на керосинке баранину жарит. Переворачивает мясо большой вилкой, убавляет огонь и, еще раз оглянувшись: не пригорит ли, выскакивает с очередной выходящей группой. Через пару минут он возвращается. Бросает пустые магазины сидящему у стены бойцу с перевязанной головой, - Набей! - и, пока тот снаряжает магазины патронами, продолжает кухарить.
   В расположении ОМОН, в уголке, за старой партой, сидят шестеро в полной боевой. За спинами у них еще человек пять. Тоже вооружены до зубов бодрствующая смена. Шестеро режутся в карты, в "дурака", на вылет. Остальные заглядывают им через плечи, вполголоса дают советы. Игроки незлобно и также негромко отругиваются.
   На железных армейских койках, поставленных в два яруса, на синих и серых солдатских одеялах отдыхает третья смена. Бойцы, свои автоматы обняв, расстегнув броники и поставив их "коробочкой" на бок, спят между титановыми створками, как ниндзя-черепашки. В головах у каждого шлем лежит. Обутые ноги на панцирных сетках покоятся, матрацы подвернуты, чтоб не испачкать.
   За стенами кубрика бой идет.
   Шлеп-шлеп-шлеп... Дум-дум-дум... Бум-ба-бах! Бум-ба-бах!
   Трясутся стены, прыгают.
   А бойцы спят. Один из них перевернулся на спину, похрапывать было начал. Негромко сначала, а потом - соловьем залился. Сосед с нижнего яруса, из глубокого сна вынырнув, ногой его снизу пихает:
   - Хорош храпеть, спать мешаешь.
   Картежники, переглянувшись, прыскают, зажав рты, чтоб не расхохотаться. Один, наиболее смешливый, в коридор выскакивает. А храпун и его сосед снова в сон проваливаются.
   В "кубрик" командир взвода зашел. Что-то сказал вполголоса, и будто не спал никто. Поднялся резерв. С ясными глазами, напружиненными телами, к любому обороту готовые, поднялись, как один. В три-четыре секунды застегнули броники, надели шлемы, присоединили магазины к оружию. Походкой волчьей, скользящей, настороженной, пошли на выход.
   Ночь. На посту, на дне широкого окопа, полукругом обложенного мешками с землей, и накрытого досками с дерном, прижавшись спиной к стенке, сидит молоденький солдатик из только прибывших в комендатуру бамовцев. Съежившись в комок и прижав к себе автомат двумя руками, как ребенок, у которого хотят отнять игрушку, он тихо-тихо, еле слышно выбарматывает:
   - Сейчас меня убьют! Сейчас меня точно убьют!
   Слева и справа от него стоят матерые, лет по двадцать пять - тридцать омоновцы. Тот, что справа - с автоматом. Дав короткую очередь, он быстро отшагивает в сторону, за мешки, а потом неспешно передвигается к соседней амбразуре. Второй - с бесшумной снайперской винтовкой. Он не столько стреляет, сколько разглядывает что-то впереди в ночной прицел.
   - Вот ты, сука, где затаился! Наглый, тварь! - цедит сквозь зубы снайпер и чуть погромче бросает напарнику:
   - Витек, дай-ка длинную. Только рядом с ними положи, на вспышки, чтоб поверили.
   Тот высовывает автомат в амбразуру, куда-то целится, а затем, убрав голову за мешки, дает длинную очередь.
   Тут же в автоматную трескотню со стороны "зеленки" врывается хлесткий выстрел снайперской винтовки, и автомат омоновца, вылетев назад из амбразуры, ударяется в заднюю стенку окопа. Практически синхронно с ударом чеченской пули звучит хлопок бесшумки и снайпер, быстро сменив позицию, снова прилипает к прицелу. Хозяин автомата, сидя на корточках и шипя от боли, трясет контуженной рукой.
   - Ранило?
   - Нет, зашиб сильно.
   - Ну ты как пацан, ты че не убрался вовремя?
   - Че-че!, - передразнивает напарник, - не успел. Откуда он стрелял? Как будто в амбразуру ствол засунул...
   - Почти. Я его, козла по краю "зеленки" ищу, а он - сто метров, на свалке за кирпичами устроился.
   - Завалил хоть?
   - Лежит, родной, ствол задрал. Был бы живой, уполз бы.
   - О! Сейчас пойдет охота! Полезут доставать.
   - Ага, только для начала нам просраться дадут со всех стволов... как рука?
   - Отходит.
   Омоновец, покряхтывая, поднимает автомат и,- разглядывая его в отсветах, проникающих в амбразуры, удивленно говорит:
   - Мушку срубил! Во артист!
   Дум! Дум! Дум! Разрывы подствольников обкладывают окоп. Один приходится прямо на крышу, и сыпанувшаяся земля окончательно вжимает в пол скорчившегося мальчишку. Сразу несколько автоматов слитным треском аккомпанируют разрывам, и пули противно чмокая, вгрызаются в мешки.
   - Ага, прижимают нас, сейчас за своим полезут! - азартно говорит омоновец.
   Тут он, наконец, обращает внимание на вконец перепуганного и замолкшего солдатика.
   - Эй, герой, давай свой автомат. Хорош с ним обниматься.
   Тот долго и нерешительно сопит, но наконец, срывающимся голосом отвечает:
   - Не дам. Это оружие!
   - А я думал - швабра. Ну не дашь - сам вставай, воюй. Или совсем прилип? Да ты не стесняйся, в первом бою обосраться не в падлу.
   - Кто обосрался?- обиженно вскидывается пацан. Но тут же новая серия разрывов усаживает его на пол, и он снова начинает бормотать:
   - Сейчас меня убьют, сейчас точно убьют...
   - Вот они! - Снайпер - омоновец, подобравшись, делает два выстрела подряд, быстро меняет позицию.
   - Давай автомат! - Уже зло кричит второй.
   - Не дам! - взвизгивает солдатик и, неожиданно, подскочив к амбразуре, с яростным воплем,- А-а-а! - начинает поливать длинной очередью пространство перед постом.
   - Ты сдурел! Короткими бей, а то на вспышку пулю получишь! - омоновец за плечи откидывает мальчишку к другой стенке. А тот, блестя глазами, восторженно кричит:
   - Я его завалил! Я его завалил!
   - Кого ты там завалил? Лупил в белый свет, как в копеечку! - уже без злости, снисходительно отзывается омоновец.
   - Точно завалил! Я видел! - вдруг неожиданно отзывается снайпер.
   Повернувшись на секунду, он улыбается напарнику и заговорщицки подмигивает: дескать, что тебе, жалко пацана подбодрить. Тот смеется в ответ и хлопает солдатика по плечу:
   - Ну, молодец, брат, с крещением! - и серьезно добавляет, - Ладно, я подствольником поработаю. А ты не увлекайся. Только короткими: очередь - и прячься, очередь - и прячься. Береги башку.
   На другом посту двумя солдатиками-срочниками командует молоденький лейтенант - бамовец.
   - Вон они, - оторвавшись от амбразуры, говорит лейтенант. - Целая группа, человек пять.
   - Замолотим?! - азартно спрашивает один из солдат.
   - Да проскочили уже, влево в зеленку, к кочегарке. А что если...
   Солдаты выжидательно смотрят на него.
   - Смотрите, - те приникают к амбразурам, - если между кучами проскочить, а дальше под заборчиком, можно им в тыл выйти.
   - А мины? - боязливо спрашивает один из солдат.
   - Они левее.
   - А нас свои не завалят? - сомневается другой.
   - Там мертвая зона. Наши туда не достают, вот они и лазят. А мы им (делает красноречивый жест двумя руками) в задницу засадим. Ну что, испугались?
   - Не-е.. неуверенно тянут солдаты.
   - Пошли!
   И офицер пригнувшись, первым направляется к выходу.
   Напряженно сопя, но стараясь при этом как можно меньше шуметь, они пробираются между завалами мусора. Прокравшись вдоль старого, покосившегося забора, углубляются в заросли кустов. Все ближе и ближе звуки стрельбы, где-то совсем недалеко - гортанный голос в рации. Все большее возбуждение овладевает отчаянной троицей: азартные улыбки, блестящие глаза... Рисуясь друг перед другом, они держат автоматы плашмя, как герои боевиков, и в каждом их движении сквозит нетерпение: скорей увидеть врага, ударить ему в спину, яростно поливая все вокруг автоматным огнем.
   Из кустов чуть в стороне, пропуская азартных героев еще глубже в "зеленку", вслед им спокойно смотрят два боевика - фланговое охранение. Один из "духов" под треск недалекой стрельбы что-то негромко говорит в рацию.
   Группа проходит еще метров двадцать, и из-за поросших высокой травой бугров, из-за стволов деревьев на них выпрыгивает шесть боевиков - по два на каждого. Один из солдат, сбитый ударом приклада автомата, падает, как подкошенный. Второй успевает увернуться от нападающих, но его валят ловкой подсечкой и прижимают к земле. Ловкий, сильный, вымуштрованный в училище лейтенант реагирует мгновенно. Метанув одного из нападавших через спину, рукоятью автомата разваливает ему висок и, уйдя кувырком в сторону, длинной очередью сваливает сразу двух боевиков. Ответная очередь осаживает его на траву и он, тоскливо выдохнув, - Мама! - замирает.
   Пастор, командир расчета АГС, перетащивший свой "аппарат" на новую позицию, видит в кустах мелькающие вспышки, слышит непонятные крики. Быстро развернув гранатомет, и приговаривая, - Вот вы где, родненькие! - он дает несколько коротких очередей.
   Серии разрывов расшвыривают в стороны сцепившихся солдат и боевиков. Один из огненно-черных клубов подбрасывает и без того уже мертвого лейтенанта. И через несколько секунд на замершей поляне лежат только семь трупов. Единственный уцелевший боевик вытаскивает к своим раненого товарища и что-то говорит, показывая рукой назад. Еще группа "духов" направляется туда, за телами погибших.
   Командиры, собравшись у стола в комендатуре, устало перебрасываются словами.
   - Похоже, сдыхают?
   - Рассветет скоро. Им смываться пора.
   - Да, мужики, - качает головой бамовец, - весело тут у нас.
   - Да это - ерунда. По сравнению с тем, что здесь раньше творилось, у нас - курорт. Как Майкопской бригаде досталось, или десантуре с вэвэшниками, которых в декабре-январе вводили, нам и в страшном сне не приснится, серьезно отвечает Шопен.
   Серега, что-то вспоминая, печально головой качает.
   Из рации Шопена чужой голос доносится.
   - Э, Шопен! Как здоровье у твоих друзей? Хорошо мы вас сегодня потрепали?
   - Нашел чем гордиться! Крутых из себя строите, а сами только из-за угла убивать умеете. Какой идиот эти перемирия выдумывает?! Давно бы уже вас задавили.
   - Почему идиот? Умные люди придумывают. Деньги хорошие зарабатывают...
   - А чего ты сегодня так поздно на нашу волну влез? Раньше слово сказать не давали...
   - Да так, послушать хотелось, как ты своими командуешь.
   - Ну и как?
   - Ничего, маленько умеешь воевать. Только людей своих не жалеешь. Зачем на такие серьезные дела пацанов посылать, а? Как теперь их трупы забирать будешь? Или собакам оставишь? Мы своих не бросаем...
   - Ты о чем? Мои все на месте.
   - Э-э-э, командир называется... А трое, которых ты мне в тыл посылал? Или это не твои, забрели откуда-то?
   - Кто? - Шопен обводит взглядом братишек-командиров.
   Снова рация заговорила:
   - Лейтенант Горяченко Николай Иванович... Храбрый был лейтенант, уважаю. Так, - шелест в рации, - рядовой Тюрин...
   Грохот возле стола: командир бамовцев, побледнев, вскочил, стул уронил.
   - Седьмой пост! Угловой. Как же они так?! Куда их понесло? Колька, вот пацан, а!
   - Где они?- Шопен продолжает разговор так, будто речь идет о вещах вполне заурядных.
   - Да тут, недалеко. Дачный поселок знаешь. Угловой домик, прямо на повороте, зелененький такой...
   - А чего это ты так раздобрился?
   - Хорошо умирали твои ребята. Похорони, как следует. Ну, до следующей встречи. - Голос в рации был полон ненависти и яду. - Только долго их не оставляй, тепло. Пока бояться будешь, протухнут.
   На Грозный накатывался рассвет. Багровые отсветы пожарищ как-то незаметно заместились пурпурными всполохами зари. А затем, потянутая дымкой голубизна поглотила на небосклоне все остальные краски.
   Комендант, все командиры подразделений и старшие офицеры собрались у большого стола с картой местности. У двоих перевязаны головы. Один нянчит подвешенную на перевязи руку, его лицо покрыто испариной и время от времени искажается от дергающей боли в раненом плече.
   Комендант, в очередной раз пробежавшись карандашом по карте, говорит задумчиво:
   - Непонятно, чего их туда занесло. Ну, хорошо, решили в тыл боевикам зайти. Но те в основном в полосе от дороги до Сунжи ошивались. А шлепать еще чуть не километр, через зеленку, через просеку...
   - Вот-вот, - кивает головой Шопен, - Пастор говорит, что от того момента, когда ребята еще с поста стреляли, до непонятной суеты в зеленке минут пять прошло, ну максимум - десять. Не успели бы они так далеко забраться.
   - Рупь за сто: их в этот домик специально перетащили. Какую-то подлянку готовят. Кто этот район знает? - Серега обвел товарищей вопросительным взглядом.
   - А может, в самом деле решили уважение проявить?. - один из помощников коменданта, тот что с раненой рукой, подошел поближе к столу.
   - От них дождешься!
   Комендант снова к карте склонился.
   - Если бы ребят убили и оставили возле кочегарки, то духам не было бы смысла нас в "зеленку" выманивать. Тут под прикрытием комендатуры можно одним взводом управиться. А вот в дачный поселок так просто не выйдешь. Со всех сторон лес настоящий. Целый полк растянуть можно. И на стрельбу друг по другу спровоцировать.
   - Эт-то трюк известный, с ним мы управляться умеем... тянет один из офицеров. - Душман прав. Какую-то новую подлянку надо ждать.
   - Пионер, бери машину, группу прикрытия, гони за Даудом и его ребятами, - говорит Шопен одному из своих офицеров, - найди их хоть из-под земли. Пусть он всем любопытным скажет, что его на другой конец города вызывают. Куда-нибудь на Старые Промысла. Понял?
   - Ясно.
   - В нашу комендатуру провезете скрытно. Боевики не должны знать, что они здесь.
   Комендант подтверждающе головой кивает.
   Офицер-омоновец быстро выходит на улицу и слышно, как он зовет водителя машины и кого-то из бойцов.
   - Кто такой? - спрашивает Серега.
   - Дауд?... Чеченский ОМОН.
   - На хрена он тут нужен? Ты что, с чехами в "зеленку" собрался? Тогда я - пас. Они нас проведут...как Иван Сусанин.
   - Дауд здесь, в Ленинском РОВД начальником розыска был. Давил бандоту, как положено. А когда Дудаев стал из уголовщины личную гвардию набирать, они с Даудом в числе первых посчитались. Сына убили. Жена и дочка у друзей с ручным пулеметом в обнимку ночевали, пока он их не сумел в родовое село отправить. Сам он дудаевцами заочно к смерти приговорен. И вся команда у него такая же. Так что эти...чехи... понадежней нас с тобой будут. Их только придерживать надо. Горячие очень.
   - Ну смотри...- в голосе Сергея оставалось сомнение.
   Через час собрались в новом составе. Худощавый, порывистый, с небольшой черной бородкой, весь обвешанный оружием Дауд увлеченно рассказывает, по карте карандашом черкая:
   - Правильно понимаешь. Тут очень хитрое место. Они знают, мы знаем. А из федералов никто не знает. И на картах ваших ничего нет. Тут дренаж мощный. Во-от такие трубы бетонные (показал руками полный обхват, аж на цыпочки привстал). Целые тоннели. И выходят колодцами: вот здесь, здесь и здесь. Они запустят вас. Потом спереди стрелять начнут. Вам придется здесь залечь, на насыпи. И будете к колодцам спиной. Расстреляют вас, как в тире, и уйдут спокойно.
   - Вот он почему вдруг вздумал о наших позаботиться, - зло улыбается Шопен.
   - Это Ильяс-то? Который тут у вас в районе орудует? Этот позаботится! (Серега довольно головой кивает: вот, мол, я же говорил) Он вообще никого, кроме своих, за людей не считает. Да и с теми себя, как князь, держит. Так что это все - разговоры. Видно, хорошо вы их потрепали. Им теперь с вас надо много крови взять. Иначе Ильяс у своих уважение потеряет. И власть.
   - Ну и что делать будем, брат?
   - Идите, как будто поверили им. Не совсем, но поверили. Прикрытие возьмите. Осторожность покажите. А мы в трубы пойдем.
   - Как же в них драться? Там и стрелять нельзя, сплошные рикошеты будут...
   - Зачем стрелять? Ты помнишь, как мы зимой таджикский батальон из комплекса ПТУ выбивали?
   - Все равно риск большой. И дачный поселок, и "зеленка" - рай для снайперов. Потери будут почти наверняка, даже при самом удачном раскладе. Стоит ли живых ребят терять, за тех, кому уже все равно... Вот вопросец-то! - Голос коменданта глух и горек. Что ни говори, а окончательное решение - за ним. Тяжкая ответственность.
   - Шопен, а тебе я вообще приказывать не могу. Закончилась ваша командировка. Все. Нет вас здесь... В общем так, мужики: пусть каждый еще раз подумает и окончательно решит. Двадцать минут даю.
   На выходе из комендатуры Душман придержал Шопена:
   - А что там Дауд про таджикский батальон говорил?
   - Да это просто так называли. Сбродный батальон. Фанатики-добровольцы, наемники, авантюристы разные. А большинство - таджики: тамошние националисты темноту и нищету всякую по кишлакам насобирали. Зимой, в первой командировке мы тут, за Сунжей, их из комплекса зданий ПТУ выбивали. Целый батальон внутренних войск и мой отряд. Три дня топтались, не хотели людей терять: не комплекс, а крепость. С трех сторон - пустыри, с четвертой речка. На территории - подвалы, как катакомбы. На вторую неделю Дауда к нам прислали. Мы ему тоже тогда не верили. А он попросил отвлекающую атаку с шумихой устроить. И под это дело в комплекс по видом духовской поддержки проскочил. С ним всего двенадцать человек было. А тех - больше сотни....
   - Ну и?
   - Вырезали всех. Тихо, практически без стрельбы.
   - Ого, - Серега поежился, - таких хлопцев, конечно, лучше в друзьях иметь.
   - Лучше. Да вот не получается - всех. Я так думаю, у Ильяса такие отчаянные ребятки тоже есть. Так что, настраивай своих орлов по-серьезному. Хорошо хоть, у нас с тобой тоже не детский сад.
   - Да... задумчиво протянул тот. И вдруг оживился:
   - О, Шопен! Ты где сейчас будешь?
   - В кубрике. А что?
   - Я принесу кое-что. Специально тебе из Гудермеса тащил, да забыл за суетой этой.
   Шопен зашел в расположение. Бойцы спали после бессонной ночи, как убитые. Только несколько человек сидели на кроватях, кто зашивая форму, кто разбираясь с амуницией и тихонько переговариваясь. Двое, устроившись за партой, писали письма домой. Симпатичный, крепкий парень в трусах и тельняшке, сидя на табурете в самом углу и высунув от напряжения и прилежания язык, тихонько пытался воспроизвести какой-то сложный аккорд на старенькой, заклеенной этикетками от жвачки гитаре.
   Шопен постоял возле него, послушал.
   Боец, смущенно улыбнувшись, протянул ему инструмент:
   - Командир, покажи еще раз. Что-то не катит...
   Тот покачал головой:
   - Пробуй снова. - Зашел со спины, и склонившись над незадачливым музыкантом, поправил ему пальцы на ладах. - Вот так.
   - Ага! - боец на радостях взял такой звучный аккорд, что пришлось быстро прихлопнуть струны ладонью.
   Шопен прошел к своей кровати. Присел на краешек, подперев подбородок кулаком.
   Вслушался в негромкий разговор своих парней.
   - Здесь закопать, не здесь закопать, во - проблема!
   - Ну, не скажи! Пусть от меня хоть кусок останется, но только чтобы дома похоронили.
   - А тебе какая будет разница, если уже готов? Ты же все равно ничего не чувствуешь! Кусок тухлого мяса и все.
   - А ты точно знаешь?
   - Что?
   - Что ничего не чувствуешь? Ты уже на том свете побывал, проверил?
   - Хотя, если подумать, - будто и не услышав эту реплику, задумчиво сказал боец, который только что выступал в роли циника-атеиста, - Мамке надо куда-то прийти, поплакать. И корефанам - помянуть. О! - оживился он, - а ведь когда поминают, положено рюмку на могилке наливать?
   - Ну да...
   - Тогда обидно, если души нет. Пропадет продукт.
   - Не пропадет. Алкашей видел, сколько на кладбище ошивается?
   - Да ладно вы, завелись. Разговор такой чумной. Нашли тему. недовольно пробасил третий.
   - По теме разговор.
   Бойцы, оставив свои занятия, выжидающе смотрели на командира.
   - Слышали? - покосившись на стоящую на столе рацию, спросил Шопен.
   - Слышали.
   В кубрик зашел Душман. Таинственно улыбаясь, он что-то нес, спрятав за могучей спиной. Бойцы от любопытства вытянули шеи.
   - Вот. В разбитой музыкальной школе нашли. Ребята сразу про тебя вспомнили.
   Взвизгнула молния. И из черного дерматинового чехла на свет явилась великолепная акустическая гитара.
   У Шопена задрожали пальцы и перехватило дыхание. С полминуты он пытался справиться с комком в горле. Потом еле выговорил, стараясь улыбнуться:
   - Спасибо, братишка.
   - Спасибом не отделаешься. За тобой концерт, специально для моих орлов. - Серега хлопнул товарища по плечу. - Ладно, я пошел к своим. Они сейчас сидят думают. - Взглянул на часы, - десять минут осталось.
   Чуть не столкнувшись в дверях с Душманом, вошел заместитель Шопена, направился к командиру:
   - Поднимаем ребят? Говорить с ними будем?
   - Да. На это дело я по приказу посылать не буду. Пойдут только те, кто сам решит.
   Заместитель пошел по рядам, негромко окликая бойцов. Кубрик зашевелился, наполнился гулом голосов.
   Шопен опустил голову и бережно погладил струны. Гитара откликнулась тихим звоном, будто радуясь, что после черных развалин и дерматинового плена вновь увидела свет и почувствовала руки настоящего музыканта. Прислушавшись к ее голосу, он удивленно вскинул брови и пробежался ловкими пальцами по тонким серебряным нервам. Гитара мелодично пропела в ответ. Она была почти идеально настроена.