В первый день «марафона» наставник показывает гёдзя маршрут, в дальнейшем аскет будет ходить уже в одиночку.
Практика гёдзя начинается в полночь. После часовой службы в зале Будды аскет проглатывает один-два рисовых колобка или выпивает мисо – суп из бобовой пасты, одевается и приблизительно в 1:30 выходит на 30-километровую «прогулку» по святым местам. Он должен посетить 255 мест поклонения – различные храмы и святилища чуть ли не всех богов буддийского, синтоистского, ведического и даосского пантеонов, могилы подвижников, статуи будд, священные горы, ручьи, водопады, рощи и т. д. На каждой «остановке» гёдзя должен сложить руки в определенную мудру, произнести нужную мантру, что занимает от 10 секунд до нескольких минут. Во время всего пути он может присесть только один раз – на каменную скамью под гигантским священным кедром, где в течение двух минут произносятся молитвы о благосостоянии императорской семьи. При этом гёдзя должен преодолеть несколько крутых подъемов и тысячи ступеней горных троп.
В зависимости от погоды гёдзя возвращается в монастырь между 7:30 и 9:30. После часовой службы в зале Будды он идет в баню. Затем следует обед, на котором аскет съедает простую калорийную пищу – лапшу, картофель, соевый творог тофу, суп мисо, рис или хлеб. А потом наступает время общей молитвы. В 15:00 проводится служба. В 18:00 – последний прием пищи, а около 20:00 гёдзя отходит ко сну, чтобы в полночь начать все сначала!
И так 100 дней подряд! Особенно тяжело приходится новичкам. Для начала они должны заучить огромный объем информации: описания сотен святых мест, молитвы, мудры и т. д. На это уходит две-три недели. При этом гёдзя, еще плохо знающий маршрут, нередко теряет ориентацию в ночном тумане и часами бродит по незнакомым горным дебрям. Несмотря на предварительную очистку пути, ноги и все тело его оказываются израненными, порезы и царапины инфицируются. Подвижники нередко испытывают обморожение, большинство из них страдают лихорадкой в первые несколько недель, мучаются от диареи и геморроя, от жутких болей в бедрах и спине. К третьему дню практики ноги и ахиллесовы сухожилия начинают дрожать и распухают. Особенно трудно гёдзя приходится в дождливые или снежные дни. Их сандалии почти мгновенно разрушаются, а сам аскет промокает до нитки. Непогода замедляет путь, а вода размывает дорогу. В особенно дождливые годы одежда на подвижнике не просыхает во все время ритуала.
Но к 30-му дню обычно наступает облегчение, а к 70-му гёдзя обретает особую выправку «марафонца»: глаза его сконцентрированы в точке приблизительно в 33 метрах перед собой, голова, плечи расслаблены, спина прямая, нос и пупок на одной линии. Он идет легко, в одном ритме и постоянно повторяет мантру Фудо-мёо: «Намаку саманда бадзаранан сэндан макаросяна соватая унтарата камман».
Тот, кто проходит это испытание, получает разрешение на сэннити-кайхогё – тысячедневное кайхогё. Для этого гёдзя должен быть свободен от семейных уз и иметь решимость на 12 лет удалиться от мирской жизни.
В течение первых пяти лет подвижник выполняет «марафон» в течение 700 дней (по 100 дней кайхогё в первые три года и по 200 – в четвертый и пятый годы практики), а потом наступает время самого трудного и смертельно опасного испытания, называемого Доири – «Затворения в молельном зале».
В 24:00 назначенного дня гёдзя вместе с высшими монахами школы принимает последнюю пищу. В 1:00 его провожают в зал Мёо-до, где он сначала выполняет 330 поклонов. После этого гости уходят, а гёдзя остается для девятидневной непрерывной молитвы.
В 3:00, 10:00 и 17:00 он должен читать «Сутру лотоса» перед алтарем. В 2:00 проводится ритуал сюсуй – «зачерпывания воды»: читая «Сутру сердца», гёдзя проходит расстояние в 200 м до пруда со священной водой, набирает ведро и тащит его для подношения статуе Фудо-мёо. Все остальное время он проводит в позе лотоса, непрерывно повторяя про себя мантру Фудо-мёо. Всего ее нужно повторить 100 000 раз, причем для повторения 1000 раз требуется около 45 минут. Все время в зале находятся два монаха, которые должны следить, чтобы гёдзя бодрствовал и следовал обряду.
За несколько недель до Доири подвижник начинает ограничивать себя в пище, на прощальном ужине он ничего не ест. Так он готовит организм к девятидневному полному голоданию и отказу от воды. Первый день обычно проходит нормально, но на второй-третий день наступают настоящие муки голода, которые, впрочем, после четвертого дня постепенно прекращаются. К пятому дню в организме гёдзя почти не остается воды, слюна абсолютно исчезает, и он начинает чувствовать вкус крови во рту. Чтобы предотвратить слипание губ, начиная с пятого дня подвижнику разрешают полоскать рот, но он должен выплюнуть воду, всю, до капли, обратно в чашку. Рассказывают, что при этом количество жидкости в чашке даже увеличивается. А оставшиеся на языке капельки воды гёдзя ощущает как божественный нектар. Кал у него пропадает обычно на третий-четвертый день, а выделения мочи, правда, весьма слабые, продолжаются практически до конца обряда.
Обряд «зачерпывания воды», проводимый в 2:00, когда гёдзя выходит из закрытого, плохо проветриваемого помещения, где постоянно курятся ароматические свечи, помогает подвижнику взбодриться, прочищает голову. Гёдзя даже утверждают, что во время этой прогулки к пруду они кожей поглощают влагу дождя и росы. В первые дни «поход» туда и обратно занимает около 15 минут, но позднее, по мере ослабления аскета, он продляется до часа.
Доири – ритуал, во время которого гёдзя в течение 182 часов обходится без сна, отдыха, еды и воды, – имеет целью поставить его на грань жизни и смерти. По легенде, в древности хиэйские гёдзя проходили Доири продолжительностью в 10 дней, но большинство из них умирало, поэтому время Доири сократили на одни сутки. Было также выяснено, что влажные месяцы лета, особенно август, наиболее опасны для жизни.
Во время Доири у гёдзя раскрываются экстрасенсорные способности. Они могут слышать, как далеко в лесу падают ветки, какая готовится пища на расстоянии нескольких километров, видеть лучи солнца и луны, проникающие в темноту храма.
В последний, девятый, день Доири, в 3:00 гёдзя выходит в свой последний путь к священному пруду. Его приветствуют и провожают сотни монахов. После «прогулки» подвижник возвращается в молельный зал и склоняется перед алтарем, а в это время зачитывают текст официального свидетельства монастыря Энряку-дзи об окончании Доири и о присвоении ему почетного звания Тогёман адзяри – «Святой наставник суровой аскезы».
Путь сюгэндо был очень труден. Никаких учебников по аскетическим практикам не было и быть не могло. Только опытный учитель мог помочь ученику пройти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Опасны были не только методы, связанные с огнем, но и медитация на краю пропасти, подъем без страховки на скалы. Да и стояние под водопадом было отнюдь не прохлаждающим душем! Переохлаждение, кома и смерть от опухоли головного мозга грозят каждому неподготовленному человеку, так как поток ледяной воды, льющийся на голову, в течение 10 секунд вызывает сужение сосудов из-за большого выброса гормонов.
Аскезы воды и огня делают человека нечувствительным к холоду и жару, укрепляют волю, учат выдержке и терпению, будят резервные силы организма, раскрывают экстрасенсорные способности. Лазания по крутым горам с риском для жизни, переходы по бревнам через пропасти воспитывают бесстрашие, развивают выносливость, учат человека пониманию природы, помогают ощутить свое единство с ней, показывают источник неисчерпаемой энергии, ведут к измененным состояниям сознания, когда невозможное становится возможным. Всё это имеет огромное значение и для ниндзя. Неудивительно, что многие из подобных «практик» сюгэндо вошли в систему тренировки японских воинов, в том числе – и «невидимого фронта».
Гонения на ямабуси
Легенда о том, как Эн-но Гёдзя не стал платить подать
Практика гёдзя начинается в полночь. После часовой службы в зале Будды аскет проглатывает один-два рисовых колобка или выпивает мисо – суп из бобовой пасты, одевается и приблизительно в 1:30 выходит на 30-километровую «прогулку» по святым местам. Он должен посетить 255 мест поклонения – различные храмы и святилища чуть ли не всех богов буддийского, синтоистского, ведического и даосского пантеонов, могилы подвижников, статуи будд, священные горы, ручьи, водопады, рощи и т. д. На каждой «остановке» гёдзя должен сложить руки в определенную мудру, произнести нужную мантру, что занимает от 10 секунд до нескольких минут. Во время всего пути он может присесть только один раз – на каменную скамью под гигантским священным кедром, где в течение двух минут произносятся молитвы о благосостоянии императорской семьи. При этом гёдзя должен преодолеть несколько крутых подъемов и тысячи ступеней горных троп.
В зависимости от погоды гёдзя возвращается в монастырь между 7:30 и 9:30. После часовой службы в зале Будды он идет в баню. Затем следует обед, на котором аскет съедает простую калорийную пищу – лапшу, картофель, соевый творог тофу, суп мисо, рис или хлеб. А потом наступает время общей молитвы. В 15:00 проводится служба. В 18:00 – последний прием пищи, а около 20:00 гёдзя отходит ко сну, чтобы в полночь начать все сначала!
И так 100 дней подряд! Особенно тяжело приходится новичкам. Для начала они должны заучить огромный объем информации: описания сотен святых мест, молитвы, мудры и т. д. На это уходит две-три недели. При этом гёдзя, еще плохо знающий маршрут, нередко теряет ориентацию в ночном тумане и часами бродит по незнакомым горным дебрям. Несмотря на предварительную очистку пути, ноги и все тело его оказываются израненными, порезы и царапины инфицируются. Подвижники нередко испытывают обморожение, большинство из них страдают лихорадкой в первые несколько недель, мучаются от диареи и геморроя, от жутких болей в бедрах и спине. К третьему дню практики ноги и ахиллесовы сухожилия начинают дрожать и распухают. Особенно трудно гёдзя приходится в дождливые или снежные дни. Их сандалии почти мгновенно разрушаются, а сам аскет промокает до нитки. Непогода замедляет путь, а вода размывает дорогу. В особенно дождливые годы одежда на подвижнике не просыхает во все время ритуала.
Но к 30-му дню обычно наступает облегчение, а к 70-му гёдзя обретает особую выправку «марафонца»: глаза его сконцентрированы в точке приблизительно в 33 метрах перед собой, голова, плечи расслаблены, спина прямая, нос и пупок на одной линии. Он идет легко, в одном ритме и постоянно повторяет мантру Фудо-мёо: «Намаку саманда бадзаранан сэндан макаросяна соватая унтарата камман».
Тот, кто проходит это испытание, получает разрешение на сэннити-кайхогё – тысячедневное кайхогё. Для этого гёдзя должен быть свободен от семейных уз и иметь решимость на 12 лет удалиться от мирской жизни.
В течение первых пяти лет подвижник выполняет «марафон» в течение 700 дней (по 100 дней кайхогё в первые три года и по 200 – в четвертый и пятый годы практики), а потом наступает время самого трудного и смертельно опасного испытания, называемого Доири – «Затворения в молельном зале».
В 24:00 назначенного дня гёдзя вместе с высшими монахами школы принимает последнюю пищу. В 1:00 его провожают в зал Мёо-до, где он сначала выполняет 330 поклонов. После этого гости уходят, а гёдзя остается для девятидневной непрерывной молитвы.
В 3:00, 10:00 и 17:00 он должен читать «Сутру лотоса» перед алтарем. В 2:00 проводится ритуал сюсуй – «зачерпывания воды»: читая «Сутру сердца», гёдзя проходит расстояние в 200 м до пруда со священной водой, набирает ведро и тащит его для подношения статуе Фудо-мёо. Все остальное время он проводит в позе лотоса, непрерывно повторяя про себя мантру Фудо-мёо. Всего ее нужно повторить 100 000 раз, причем для повторения 1000 раз требуется около 45 минут. Все время в зале находятся два монаха, которые должны следить, чтобы гёдзя бодрствовал и следовал обряду.
За несколько недель до Доири подвижник начинает ограничивать себя в пище, на прощальном ужине он ничего не ест. Так он готовит организм к девятидневному полному голоданию и отказу от воды. Первый день обычно проходит нормально, но на второй-третий день наступают настоящие муки голода, которые, впрочем, после четвертого дня постепенно прекращаются. К пятому дню в организме гёдзя почти не остается воды, слюна абсолютно исчезает, и он начинает чувствовать вкус крови во рту. Чтобы предотвратить слипание губ, начиная с пятого дня подвижнику разрешают полоскать рот, но он должен выплюнуть воду, всю, до капли, обратно в чашку. Рассказывают, что при этом количество жидкости в чашке даже увеличивается. А оставшиеся на языке капельки воды гёдзя ощущает как божественный нектар. Кал у него пропадает обычно на третий-четвертый день, а выделения мочи, правда, весьма слабые, продолжаются практически до конца обряда.
Обряд «зачерпывания воды», проводимый в 2:00, когда гёдзя выходит из закрытого, плохо проветриваемого помещения, где постоянно курятся ароматические свечи, помогает подвижнику взбодриться, прочищает голову. Гёдзя даже утверждают, что во время этой прогулки к пруду они кожей поглощают влагу дождя и росы. В первые дни «поход» туда и обратно занимает около 15 минут, но позднее, по мере ослабления аскета, он продляется до часа.
Доири – ритуал, во время которого гёдзя в течение 182 часов обходится без сна, отдыха, еды и воды, – имеет целью поставить его на грань жизни и смерти. По легенде, в древности хиэйские гёдзя проходили Доири продолжительностью в 10 дней, но большинство из них умирало, поэтому время Доири сократили на одни сутки. Было также выяснено, что влажные месяцы лета, особенно август, наиболее опасны для жизни.
Во время Доири у гёдзя раскрываются экстрасенсорные способности. Они могут слышать, как далеко в лесу падают ветки, какая готовится пища на расстоянии нескольких километров, видеть лучи солнца и луны, проникающие в темноту храма.
В последний, девятый, день Доири, в 3:00 гёдзя выходит в свой последний путь к священному пруду. Его приветствуют и провожают сотни монахов. После «прогулки» подвижник возвращается в молельный зал и склоняется перед алтарем, а в это время зачитывают текст официального свидетельства монастыря Энряку-дзи об окончании Доири и о присвоении ему почетного звания Тогёман адзяри – «Святой наставник суровой аскезы».
Путь сюгэндо был очень труден. Никаких учебников по аскетическим практикам не было и быть не могло. Только опытный учитель мог помочь ученику пройти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Опасны были не только методы, связанные с огнем, но и медитация на краю пропасти, подъем без страховки на скалы. Да и стояние под водопадом было отнюдь не прохлаждающим душем! Переохлаждение, кома и смерть от опухоли головного мозга грозят каждому неподготовленному человеку, так как поток ледяной воды, льющийся на голову, в течение 10 секунд вызывает сужение сосудов из-за большого выброса гормонов.
Аскезы воды и огня делают человека нечувствительным к холоду и жару, укрепляют волю, учат выдержке и терпению, будят резервные силы организма, раскрывают экстрасенсорные способности. Лазания по крутым горам с риском для жизни, переходы по бревнам через пропасти воспитывают бесстрашие, развивают выносливость, учат человека пониманию природы, помогают ощутить свое единство с ней, показывают источник неисчерпаемой энергии, ведут к измененным состояниям сознания, когда невозможное становится возможным. Всё это имеет огромное значение и для ниндзя. Неудивительно, что многие из подобных «практик» сюгэндо вошли в систему тренировки японских воинов, в том числе – и «невидимого фронта».
Гонения на ямабуси
В первый период существования движения сюгэндо (VII–VIII вв.) правительство относилось к нему крайне неодобрительно. Связано это было с тем, что деятельность ямабуси объективно не вписывалась в политику государственного буддизма.
В то время государство стремилось установить контроль за распространением буддизма в стране. Принятие монашеского сана разрешалось только лицам, знающим сутры и зрелого возраста. К экзаменам на знание «богословия» допускалось лишь несколько человек в год. Все монахи должны были служить государству: молить о его благосостоянии, поддерживать в массах правительственную политическую линию. Деятельность же ямабуси объективно противостояла этой линии. Начать с того, что отшельниками в основном становились лица, не прошедшие официального посвящения в буддийские монахи. На доктринальные споры им, в подавляющем большинстве, было наплевать. В первую голову они ставили аскетическую практику, направленную на личное овладение чудотворными способностями, а проблемы государственной стабильности и авторитета императорской власти волновали их очень мало. Поступки ямабуси носили спонтанный, неангажированный характер. Некоторое представление об их манерах дают позднейшие легенды, посвященные приключениям и подвигам Эн-но Гёдзя.
В то время государство стремилось установить контроль за распространением буддизма в стране. Принятие монашеского сана разрешалось только лицам, знающим сутры и зрелого возраста. К экзаменам на знание «богословия» допускалось лишь несколько человек в год. Все монахи должны были служить государству: молить о его благосостоянии, поддерживать в массах правительственную политическую линию. Деятельность же ямабуси объективно противостояла этой линии. Начать с того, что отшельниками в основном становились лица, не прошедшие официального посвящения в буддийские монахи. На доктринальные споры им, в подавляющем большинстве, было наплевать. В первую голову они ставили аскетическую практику, направленную на личное овладение чудотворными способностями, а проблемы государственной стабильности и авторитета императорской власти волновали их очень мало. Поступки ямабуси носили спонтанный, неангажированный характер. Некоторое представление об их манерах дают позднейшие легенды, посвященные приключениям и подвигам Эн-но Гёдзя.
Легенда о том, как Эн-но Гёдзя не стал платить подать
Однажды Эн-но Гёдзя спустился с гор, чтобы проповедовать свое учение. Он пришел в какую-то деревню в провинции Ямато, и там его глазам предстала следующая картина.
У входа в невзрачный крестьянский домишко собралась большая толпа, которая что-то оживленно обсуждала. Подойдя поближе, подвижник увидел, как трое сборщиков податей жестоко избивают бамбуковыми палками одетого в лохмотья юношу, который пал на колени, склонился головой до самой земли и горько причитал. Он рассказывал, как долго болели его отец и мать, как он выбивался из сил, чтобы заработать им на пропитание, как все оказалось тщетным, как умерли родители и как у него не осталось средств даже оплатить их похороны. Несмотря на бедственное положение, прежде юноша исправно вносил земельную подать, и только в этом году, со смертью родителей, не смог этого сделать. Поэтому из резиденции управляющего уездом в деревню явились сборщики налогов, которым было приказано во что бы то ни стало выбить нужное количество риса. Поняв, в чем дело, Эн-но Гёдзя растолкал людей, подошел к старшему чиновнику и сказал:
– Ну-ну, господин чиновник, подождите немного.
Сборщик податей, который как раз избивал юношу палкой, обратился к отшельнику и закричал:
– Что?! Это ты мне? Этот человек – преступник. Он не уплатил подати императору. А ты потакаешь преступнику?!
– А что, все, кто не может внести подать, – преступники? Кто так решил?
– Ты что, дурак или ненормальный?! Все законы в стране устанавливает император.
– А разве может император, который не является ни ками, ни буддой, в одиночку решать такие вопросы?
– Да ты не только дурак, но еще и наглец! Вся земля в Японии принадлежит императору. Разве ты не знаешь этого?! Вы все только берете землю у него в долг и потому должны уплачивать подати.
– Вот, значит, как?! А если человек может жить не за счет земли, как тогда с земельным налогом?
– Ну, тогда, конечно, можно не платить подати. Только ведь мы – люди и все по земле ходим!
– Хорошо. Пусть тогда жители деревни будут свидетелями того, что человек может жить без земли.
С этими словами Эн-но Гёдзя снял с плеча сумку, в которой лежало несколько драгоценных камней, достал один, взял обеими руками и легонько потер. Потом он закрыл глаза, прочитал про себя заклинание и, открыв глаза, с криком-киай взлетел над землей и – что за чудо! – завис в воздухе!
У входа в невзрачный крестьянский домишко собралась большая толпа, которая что-то оживленно обсуждала. Подойдя поближе, подвижник увидел, как трое сборщиков податей жестоко избивают бамбуковыми палками одетого в лохмотья юношу, который пал на колени, склонился головой до самой земли и горько причитал. Он рассказывал, как долго болели его отец и мать, как он выбивался из сил, чтобы заработать им на пропитание, как все оказалось тщетным, как умерли родители и как у него не осталось средств даже оплатить их похороны. Несмотря на бедственное положение, прежде юноша исправно вносил земельную подать, и только в этом году, со смертью родителей, не смог этого сделать. Поэтому из резиденции управляющего уездом в деревню явились сборщики налогов, которым было приказано во что бы то ни стало выбить нужное количество риса. Поняв, в чем дело, Эн-но Гёдзя растолкал людей, подошел к старшему чиновнику и сказал:
– Ну-ну, господин чиновник, подождите немного.
Сборщик податей, который как раз избивал юношу палкой, обратился к отшельнику и закричал:
– Что?! Это ты мне? Этот человек – преступник. Он не уплатил подати императору. А ты потакаешь преступнику?!
– А что, все, кто не может внести подать, – преступники? Кто так решил?
– Ты что, дурак или ненормальный?! Все законы в стране устанавливает император.
– А разве может император, который не является ни ками, ни буддой, в одиночку решать такие вопросы?
– Да ты не только дурак, но еще и наглец! Вся земля в Японии принадлежит императору. Разве ты не знаешь этого?! Вы все только берете землю у него в долг и потому должны уплачивать подати.
– Вот, значит, как?! А если человек может жить не за счет земли, как тогда с земельным налогом?
– Ну, тогда, конечно, можно не платить подати. Только ведь мы – люди и все по земле ходим!
– Хорошо. Пусть тогда жители деревни будут свидетелями того, что человек может жить без земли.
С этими словами Эн-но Гёдзя снял с плеча сумку, в которой лежало несколько драгоценных камней, достал один, взял обеими руками и легонько потер. Потом он закрыл глаза, прочитал про себя заклинание и, открыв глаза, с криком-киай взлетел над землей и – что за чудо! – завис в воздухе!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента