Горенштейн Фридрих. Дом с башенкой

Горенштейн Фридрих
Дом с башенкой

   Фридрих Наумович Горенштейн
   ДОМ С БАШЕНКОЙ
   Мальчик плохо различал лица, они были все одинаковы и внушали ему страх. Он примостился в углу вагона, у изголовья матери, которая в пуховом берете и пальто, застегнутом до горла, лежала на узлах. Кто-то в темноте сказал:
   - Мы задохнемся здесь, как в душегубке. Она все время ходит под себя... В конце концов, здесь дети...
   Мальчик торопливо вынул варежку и принялся растирать лужу по полу вагона.
   - Почему ты упрямишься? - спросил какой-то мужчина.- Твоя мама больна. Ее положат в больницу и вылечат. А в эшелоне она может умереть...
   - Мы должны доехать,- с отчаянием сказал мальчик,- там нас встретит дед.
   Но он понимал, что на следующей станции их обязательно высадят.
   Мать что-то сказала и улыбнулась.
   - Ты чего? - спросил мальчик.
   Но мать не ответила, она смотрела мимо него и тихо напевала какой-то мотив.
   - Ужасный голос,- вздохнули в темноте.
   - Ничего не ужасный,- огрызнулся мальчик.- У вас самих ужасный...
   Рассвело. Маленькие оконца товарного вагона посинели, и в них начали проскакивать верхушки телеграфных столбов. Мальчик не спал всю ночь, и теперь, когда голоса притихли, он взял обеими руками горячую руку матери и закрыл глаза. Он заснул сразу, и его мягко потряхивало и постукивало спиной о дощатую стенку вагона. Проснулся он тоже сразу, от чужого прикосновения к щеке.
   Поезд стоял. Дверь вагона была открыта, и мальчик увидел, что четверо мужчин несут его мать на носилках через пути. Он прыгнул вниз, на гравий железнодорожной насыпи, и побежал следом.
   Мужчины несли носилки, высоко подняв и положив на плечи, и мать безразлично покачивалась в такт их шагам.
   Было раннее, холодное утро, обычный в этих степных местах мороз без снега, и мальчик несколько раз спотыкался о примерзшие к земле камни.
   По перрону ходили люди, некоторые оборачивались, смотрели, а какой-то парень, лет на пять старше мальчика, спросил у него с любопытством:
   - Умерла?
   - Заболела,- ответил мальчик,- это моя мама.
   Парень с испугом посмотрел на него и отошел.
   Носилки внесли в дверь вокзала, и мальчик тоже хотел пройти туда, но медсестра в телогрейке, наброшенной поверх халата, взяла его за плечо и спросила:
   - Ты куда?
   - Это ее сын,- сказал один из мужчин и добавил: - А вещи где ж? Эшелон уйдет, без вещей останетесь...
   Мальчик побежал назад, к эшелону, но запутался и оказался на городской площади с противоположной стороны вокзала. Он успел заметить очередь на автобус, старый одноэтажный дом с башенкой и старуху в шерстяных чулках и галошах, торгующую рыбой.
   Потом он побежал назад, однако железнодорожные пути у перрона оказались пустыми, эшелон уже ушел. Мальчик еще не успел испугаться, как увидел свои вещи, сложенные на перроне. Все было цело, кроме кошелки с лепешками и сушеным урюком.
   - Твои вещи? - спросила женщина в железнодорожной шинели.
   - Мои,- ответил мальчик.
   - А что в этом узле? - И ткнула ногой грязный, сплющенный узел.
   - Мамины фетровые боты,- сказал мальчик,- и два ватных одеяла... И коричневый отрез...
   Женщина не стала проверять, взяла узел и чемодан, а мальчик взял другой узел и чемодан, и они пошли к вокзалу. Они внесли вещи в теплый зал, где на деревянных скамьях и прямо на полу сидело много людей.
   - Я в медпункт,- сказал мальчик,- у меня мама заболела.
   - Я твои вещи караулить не буду.
   - Ну, еще немного, я уплачу.
   - Дурень,- поморщилась женщина,- я ведь на работе.
   Но мальчик уже выбежал на перрон. Он с трудом нашел двери медпункта. На клеенчатой скамье кто-то лежал, вытянувшись, и мальчик глотнул несколько раз тяжело и, подойдя, увидел руку с синими ногтями. Только тогда он заметил, что это незнакомый старик. Лицо его было накрыто носовым платком, и две женщины сидели рядом, сгорбившись. Одна, помоложе, плакала, а другая, постарше, молчала.
   Мальчик быстро отступил назад.
   - А где моя мама? - спросил он и огляделся.
   Из боковой двери вышла медсестра в телогрейке.
   - Мать твою в больницу отправили,- сказала она.
   - В какую больницу? - спросил мальчик.
   - У нас в городе одна больница... Сядешь на автобус, доедешь...
   Тогда он вспомнил про площадь, и очередь, и дом с башенкой, и старуху в шерстяных чулках, торгующую рыбой. Он вновь побежал по другую сторону вокзала и увидел все это. Он стал в очередь за какой-то меховой курткой с меховыми пуговицами на хлястике. Но автобуса все не было, и он побежал через площадь, оказался на узкой улице, среди старых, деревянных домов, и здесь вспомнил, что не знает, где больница.
   Улица была пуста, лишь у обмерзшей льдом водопроводной колонки две девочки играли с собачкой.
   - Где больница? - спросил он, но девочки посмотрели на него, рассмеялись и убежали в калитку, а собака подскочила к его пяткам и, оскалившись, залаяла. Мальчик поднял кусок льдышки и кинул в собаку. Она завизжала. Из калитки вышли женщина в ушанке и две девочки, незаметно строящие ему рожи. Женщина начала что-то кричать, мальчик так и не понял, почему и что она кричит.
   - Где больница? - тихо спросил он.
   Женщина перестала кричать.
   - Ты идешь не в ту сторону,- сказала она,- перейди через площадь и садись на автобус.
   Мальчик повернулся, пошел назад и опять увидел дом с башенкой, очередь и старуху, торгующую рыбой.
   Он стал в очередь за шинелью с подколотым пустым рукавом, и автобус опять долго не появлялся. Тогда он спросил у шинели, где больница.
   - Это далеко,- сказала шинель.- Видишь трубу? За трубой еще с километр. На автобусе надо ехать.
   Но автобуса все не было, и мальчик пошел по направлению к трубе. Сразу же в начале улицы его обогнал автобус.
   Мальчик шел очень долго и за это время успел привыкнуть к тому, что мать его в больнице, а он остался один среди незнакомых людей. Главное было теперь добраться до трубы и найти больницу. В дороге его еще несколько раз обгонял автобус. Вблизи труба оказалась громадной и ржавой, на кирпичном фундаменте. Мальчик постоял немного, отдыхал, держась рукой в варежке за проволоку, идущую от трубы к земле. Проволока была скользкая и холодная. Потом он пошел дальше, и какой-то прохожий показал ему больницу. Мальчик поднялся по ступенькам, вошел в коридор и наткнулся на женщину в марлевой косынке.
   - Ты куда,- сказала женщина и растопырила руки,- ты куда в пальто?.. Ты чего?..
   Мальчик нырнул у нее под руками, толкнул стеклянную дверь и сразу увидел мать. Она лежала на кровати посреди палаты.
   - Вот,- сказал он,- вот, вот...
   - Что "вот"? - спросила женщина.- Чего "вот"? Но мальчик держался за ручку двери и повторял:
   - Вот, ну вот же...
   Мать была острижена наголо, и глаза ее, очень темные на желтом лице, смотрели на мальчика. Она была в сознании.
   - Сын,- сказала она шепотом. И тогда мальчик заплакал.
   - Ну, тише,.- сказала женщина в косынке,- давай сюда пальто и подойди к матери.
   - Я тебя искал,- сказал мальчик, продолжая плакать.
   - Мне уже легче,- сказала мать.- Как ты себя чувствуешь?
   - Хорошо,- сказал мальчик.- А ты скоро выздоровеешь?
   - Скоро,- сказала мать.- Поешь кашу. Сестра, дайте ему ложку.
   - Это не положено,- сказала сестра.
   - Возьми маленькую ложечку,- сказала мать,- и садись на табурет.
   - Это не положено,- повторила сестра,- я вынуждена буду удалить мальчика.
   - Кушай, кушай, сын,- сказала мать,- не бойся.
   - Я повешу твое пальто в коридоре,- сердито сказала сестра и вышла из палаты.
   - Надо дать телеграмму деду,- сказал мальчик,- деньги у меня есть... А вещи я оставил на вокзале... Главное, чтоб ты выздоровела.
   - Я выздоровею,- сказала мать.- Как ты похудел...
   - Приедем, я поправлюсь,- сказал мальчик.- Война скоро кончится.
   Появилась сестра.
   - Мальчик, выйди из палаты. Сейчас начнется обход...
   - Я дам телеграмму и вернусь,- сказал мальчик,- я сразу вернусь к тебе.
   - Наклонись,- сказала мать.
   Мальчик наклонился, и она поцеловала его в щеку. Губы у нее были шершавые и горячие.
   Он вышел на улицу, и автобус подошел очень быстро, остановка была прямо против больницы.
   "Все в порядке,- подумал мальчик,- теперь лучше, чем полчаса назад, когда я шел и ничего не знал".
   В автобусе было жарко, и мальчик снял варежки и расстегнул крючок воротника. Тогда стало холодно, и он снова застегнул крючок, а руки сунул в карманы.
   Он сошел на площади, где по-прежнему стояла старуха, торгующая рыбой, и вдруг почувствовал голод, купил коричневую печеную рыбу и понюхал ее - она пахла чем-то незнакомым,- и, идя через площадь к дому с башенкой, где была почта, силился вспомнить, как подошел к старухе, о чем говорил и сколько заплатил за рыбу.
   Он потянул к себе тяжелые двери почты, и за ними была короткая лесенка винтом к другим дверям. А за теми дверьми комната, перегороженная деревянной стойкой.
   Почтовые окошки заслоняли чужие спины; куда бы мальчик ни подходил, он всюду натыкался на спины.
   - Ты чего? - спросил какой-то мужчина.- Чего ты здесь путаешься?
   - Мне телеграмму дать,- сказал мальчик и, вспомнив, что никогда в жизни не давал телеграмм, добавил: - Вы мне напишите телеграмму.
   - Подожди,- сказал мужчина,- сядь, не путайся под ногами.
   Мальчик присел на стул и отщипнул кусочек рыбы. Под коричневой кожицей она была очень белая и несоленая. Потом он посмотрел в окно и почувствовал беспокойство: начинало уже темнеть.
   - Тетя,- сказал он женщине в платке,- напишите мне телеграмму.
   - Какой нетерпеливый! - сказал мужчина.- Ну чего тебе? Какую телеграмму? И взял телеграфный бланк.
   - "Мама заболела, лежит в больнице,- продиктовал мальчик,- дед, приезжай".
   Мужчина и женщина посмотрели на мальчика.
   - Ох, народ мучается,- вздохнула женщина,- ох, страдает народ...
   Мальчик заплатил за телеграмму, спрятал квитанцию в варежку, и ему стало спокойней. Он вышел на площадь и побежал к подъехавшему автобусу. Посреди площади он вспомнил, что забыл рыбу на почте, но не стал возвращаться, побежал дальше.
   Пока он бежал, что-то мокрое и холодное несколько раз прикасалось из темноты к его лицу, а когда автобус остановился у больницы, вдоль дороги были уже белые полосы и мимо фонарей летел снег.
   Мальчик быстро поднялся по заснеженным ступенькам, пошел в знакомый коридор, а оттуда в слабо освещенную палату.
   - Мама,- сказал он,- я дал телеграмму деду...
   - Тише,- появилась откуда-то сердитая медсестра со шприцем в руках,- мать твоя спит, не видишь?..
   Мать лежала на боку, рот ее был полуоткрыт, и мальчику вдруг показалось, что она не дышит.
   - Она живая? - тихо спросил он сестру.
   - Живая, живая,- ответила сестра,- ей спать надо... А тебя куда девать? Ночевать у тебя есть где?
   - Я здесь посижу,- сказал мальчик.
   - Здесь не положено,- сказала сестра.- Опять прямо в пальто в палату! - И взяла его за воротник пальто.
   Тогда мальчик дернулся и вырвался, но сестра переложила шприц из правой руки в левую и снова, уже покрепче, взяла его за воротник.
   - Я милиционера позову,- сказала она.
   Потом кто-то взял мальчика за руку и повернул к себе.
   И мальчик увидел халат весь в желтых пятнах, перед самыми глазами мальчика было пятно, похожее на жука, а чуть левее, у костяных пуговиц, пятно, похожее на черепаху с длинной шеей.
   - Это сын той, с эшелона,- сказала сестра халату.
   - Ну-ка, расстегни пальто,- сказал халат и приложил ко лбу мальчика твердую ладонь, при этом жук дернулся, пополз, а черепаха зашевелила шеей.
   Мальчик хотел вырваться, но сестра крепко держала его сзади.
   - Ну-ка,- повторил халат и взял мальчика за кисть своей второй рукой. Вторая рука была мягкая, с коротко остриженными ногтями и темными волосиками на пальцах, и мальчик немного успокоился.
   - Раздевайся, - сказал халат.
   - Мне можно остаться? - спросил мальчик.
   - Да... Мы вас вместе вылечим, и поедете дальше.
   - А разве я тоже больной? - спросил мальчик.
   - Да,- нетерпеливо ответил халат: его звали в другую палату.- Сестра, положите его на эту койку.- Он показал на свободную койку в другом конце палаты и ушел...
   - Пойдем,- позвала сестра и вышла в коридор.
   Она привела его в каморку без окон и щелкнула выключателем, но в каморке по-прежнему было темно, видно, перегорела лампочка. Тогда сестра зажгла свечу, и при свете этой свечи мальчика почему-то стало знобить.
   Он разделся, сбрасывая все на пол, а сестра, ворча, подбирала одежду и заталкивала ее в мешок. Потом он натянул штанину серых, больничных кальсон и лег отдохнуть.
   Сестра подняла его, натянула вторую штанину, надела рубаху и повела в палату, держа за плечи.
   Ткнувшись о постель, мальчик прижался головой к подушке, но сестра снова растормошила его и дала половинку какой-то таблетки.
   - Глотай,- сказала сестра, - набери слюны в рот и глотай.
   Во рту у мальчика было сухо, и горькая таблетка растаяла по языку...
   - Дайте пить,- сказал мальчик.- А кушать когда у вас дают?
   - Вот ты зачем сюда пришел,- сердито сказала сестра.- Ужин уже кончился...
   Она ушла в глубину палаты и принесла стакан холодного чая и несколько галет.
   - Бери... Мать не ела...
   Мальчик выпил чай, съел галеты и лег. Между ним и матерью было три койки, и, чтоб видеть мать, он должен был опираться на локти, потому что ее заслоняла голова то ли старика, то ли старухи с острым носом и острым подбородком.
   Мать лежала теперь навзничь, одеяло на ее груди часто приподнималось и опускалось.
   Мальчик ненадолго заснул, и ему ничего не снилось, а когда проснулся, по-прежнему была ночь и мать по-прежнему лежала навзничь. Он поднялся на локтях, потом сел, чувствуя дрожь во всем теле, подошел босиком по холодному полу к ее кровати и долго стоял так и ждал, пока мать пошевелится. И она пошевелилась, подняла колени и вздохнула глубоко и спокойно.
   Тогда он вернулся к себе на койку и, глядя в темноту под потолком, подумал, как они приедут домой, в свой город, и будут вспоминать все это. Старик рядом начал ворочаться и стонать, и, чтобы стоны эти не мешали думать, мальчик укрылся с головой одеялом. За ночь он еще несколько раз вставал, подходил к матери и ждал, пока она пошевелится. А потом ложился и то засыпал, то просыпался. Когда он проснулся в последний раз, потолок уже был серый и в окна виден был падающий снег. И он обрадовался, потому что ночь кончилась. Он оперся на локти, посмотрел на мать и опять обрадовался, потому что она шевелилась, даже приподнималась и что-то говорила.
   Мальчик улыбнулся, и ему захотелось рассказать матери про телеграмму и про то, как он ночью боялся, когда она лежала неподвижно.
   Но вдруг старик рядом крикнул:
   - Сестра, женщина умирает!
   Мальчик встал с койки и увидел, что мать хрипит и шея ее выгибается, а голова глубоко погружена в подушку.
   Подошла сестра, взяла мать пальцами за подбородок, а потом привычным движением натянула одеяло ей на лицо. Одеяло приподнялось, и мальчик на мгновение увидел желтую ногу и голый живот.
   Он смотрел на неподвижный теперь бугор, укрытый одеялом, и странное безразличие, какое-то странное спокойствие овладело им. Он подумал: "Вот и все",- и пошел из палаты в коридор.
   Его догнала сестра.
   - Ты ложись,- сказала она,- ты больной.
   - Где моя одежда? - спросил мальчик.- Я должен сейчас ехать дальше.
   Сестра что-то говорила ему, но он не слышал, что она говорит.
   В коридоре были какие-то женщины с сумками, наверно, просто прохожие; как они туда попали, неизвестно. Они смотрели на мальчика, и кто-то спросил:
   - В чем дело?
   И кто-то сказал:
   - Вот у мальчика мать умерла.
   И кто-то приложил платок к глазам. А мальчик сидел на деревянной скамье в коридоре, дрожа от холода, и не смотрел на всех этих людей. Он вдруг подумал, что когда он приедет в свой город, мать встретит его на вокзале.
   Он был уже не маленький и понимал, что мать его умерла, и все-таки он так подумал.
   - Я хочу уехать домой,- сказал он доктору.
   - Ты не глупи,- сказал доктор,- вылечишься, поедешь.
   - Я уже здоров,- сказал мальчик.- Где моя одежда?
   В это время с улицы кого-то внесли на носилках. Сзади шел здоровенный мужчина и громко плакал, сморкаясь. Доктор махнул рукой и ушел следом за носилками. А сестра сказала мальчику:
   - Жди здесь.- И тоже ушла.
   Она вернулась минут через двадцать и повела мальчика в кладовую.
   Она вынула из мешка его мятую одежду, и он начал одеваться. Потом она вынула из другого мешка пальто, пуховый берет и туфли матери и скатала все это в узел. Она долго писала что-то на бумажке с лиловой печатью и спрашивала мальчика его имя и куда он едет.
   - А в платье мы ее похороним,- сказала она.- Распишись за вещи и деньги пересчитай.
   Он не стал пересчитывать, расписался и пошел к дверям. Сестра окликнула его и сунула в карман бумажку с лиловой печатью.
   Ночью навалило снегу, труба теперь стояла не на кирпичном фундаменте, а на громадном сугробе. Мальчик прошел мимо и вспомнил, как вчера отдыхал здесь и держался рукой за проволоку. Потом он заметил, что идет по снегу, рядом с протоптанной тропинкой, и, наверно, поэтому так устал. Спина и шея у него были мокрыми от пота, а правая рука, которой он прижимал к себе узел, совсем окоченела.
   Он вышел на площадь у вокзала; она была совсем незнакомой, тихой и белой. Дом с башенкой был другой, низенький, и очередь другая, и старуха больше не торговала рыбой.
   Он вошел в вокзал, и его начали толкать со всех сторон. Людей было много, и они все лезли к кассам; мальчик сразу понял, что ему ни за что не пробиться к кассам. В толпе его прижали лицом к какому-то кожаному пальто, и, пока их мотало вместе, мальчик успел привыкнуть к этому желтому пальто, а запах кожи он всегда любил.
   - Дядя,- сказал он, когда их вытолкнули на свободное место,закомпостируйте мне билет.
   Дядя ничего не ответил, лишь мельком взглянул на мальчика, морщась, потирая ушибленный об угол локоть.
   - Я уплачу,- сказал мальчик.
   - Сопли утри, богач,- сказал дядя.
   Он опять кинулся в толпу, а мальчик вспомнил, что вещи остались у женщины в железнодорожной шинели, и пошел ее искать.
   Он долго ходил по перрону, замерз и пошел греться в зал ожидания. Все скамьи были заняты, он сел на подоконник и увидел дядю в кожаном пальто. Тот возился у громадного чемодана, прижимал его коленом и затягивал ремень, а рядом, на скамейке, спали женщина в точно таком же кожаном пальто и толстячок, удивительно похожий на дядю; мальчик сразу обозвал его про себя "маленький дядя".
   Дядя, наверно, почувствовал, что на него смотрят, и обернулся.
   - Вот я тебе! - сказал он.- Чего надо?
   - Я тоже жду поезда,- сказал мальчик и показал билет. Вместе с билетом мальчик вытащил еще несколько бумажек, и две из них упали на пол.
   Одну подобрал мальчик, другую дядя.
   - Что за филькина грамота?- спросил дядя, близоруко щурясь.
   - Это справка из больницы,- сказал мальчик.
   Дядя надел очки, прочитал и сразу заторопился.
   - Ну-ка, пойдем,- сказал дядя, толкнул спящую женщину и положил около нее узелок мальчика, а самого мальчика взял за плечо.
   Он провел его через зал ожидания в коридор, где у двери толпилось много людей, но дядя показал справку, и их пропустили. В комнате за дверью было тоже много людей, и какой-то сидевший за столом железнодорожник начал кричать, но дядя показал справку, и железнодорожник перестал кричать.
   - А где хлопец? - спросил он, и дядя быстро вытащил мальчика из-за чьих-то спин.
   - Это вас вчера сняли с эшелона? - спросил железнодорожник.
   - Нас,- ответил мальчик.
   - Зайдешь в камеру хранения, заберешь вещи.- И что-то написал на бумажке.
   - Земляки,- сказал дядя.- Довезу, как родного сына.
   - Ладно,- сказал железнодорожник и что-то написал на другой бумажке.
   - Только у меня семья,- сказал дядя, прочитав бумажку,- жена и сын... Будет два сына.
   - Ладно,- сказал железнодорожник и переправил цифру в бумажке.
   - Пошли, пошли, дружок,- сказал дядя и обнял мальчика за плечи.
   Он повел его на перрон, в камеру хранения, и мальчик получил вещи: два узла и два чемодана.
   Один узел и чемодан взял дядя, а другой узел и чемодан взял мальчик, и они пошли в зал ожидания.
   Здесь он усадил мальчика на скамью, пошептался с женщиной в кожаном пальто и ушел.
   Женщина была с кудрявыми волосами, низенькая и толстая. Она покачала на коленях "маленького дядю", запустила ему руку за воротник, похлопала по шейке и сказала:
   - Вот видишь, мальчик не слушался маму, и она умерла. Если ты не будешь слушаться, я тоже умру.
   - А как она умерла? - спросил "маленький дядя".
   - Закрыла глазки - и все,- сказала кудрявая женщина.
   - Как дядя Вася? - спросил "маленький дядя".
   - Нет, дядю Васю убили на фронте,- сказала женщина.
   - А их можно оживить? - спросил "маленький дядя".
   - Конечно, нет, глупенький,- сказала кудрявая женщина.
   - А если б можно было,- сказал "маленький дядя",- я б лучше оживил нашего дядю Васю, чем его маму...
   - Ой ты мой глупыш,- засмеялась кудрявая женщина и начала снова похлопывать "маленького дядю" по шейке,- ой ты мой глупыш, ой ты мой глупыш, ой ты мой глупыш!..- Она посмотрела на мальчика, отодвинулась подальше, отодвинула вещи и спросила: - Мать твоя умерла от сыпного тифа?
   - Нет,- ответил мальчик; он сидел и думал, как приедет в свой город и встретит мать, которая, оказывается, осталась в городе, в партизанах. А в эвакуации он был с другой женщиной, и это другая женщина умерла в больнице. Ему было приятно так думать, и он думал все время об одном и том же, но каждый раз все с большими подробностями.
   - Ты чего улыбаешься? - сказала кудрявая женщина.- Мать умерла, а ты улыбаешься... Стыдно...
   Потом появился дядя и рядом с ним какой-то инвалид. Инвалид был в морском бушлате и черной морской ушанке. Вместо руки у него был пустой, плоский рукав, а вместо ноги постукивал протез.
   Дядя что-то говорил и улыбался, и инвалид тоже говорил что-то дяде, а потом вдруг сунул ему прямо в нос громадную дулю.
   Дядя отстранился и опять что-то заговорил, дружелюбно покачивая головой, и тогда инвалид плюнул ему в лицо.
   Кудрявая женщина закричала и побежала к дяде, а дядя торопливо утерся ладонью и снова почему-то улыбнулся. Подошел патрульный солдат и потащил куда-то инвалида за единственную руку.
   - Пристал, пьяная сволочь! - сказал дядя, переставая улыбаться.- Я иду, а он пристал. Не трогаю ведь его, иду, а он пристал...- У дяди было злое, расстроенное лицо, и он прикрикнул на мальчика: - Чего сидишь, собирайся!.. Билеты я закомпостировал...
   Мальчик быстро вскочил со скамейки и взял в одну руку узел, а в другую чемодан.
   Дядя вытащил из кармана веревку, связал два узла вместе и повесил их мальчику на плечо.
   - А чемоданы бери в руки,- сказал дядя.
   Началась посадка, и мальчик сразу отстал от дяди, и его затолкали в самый конец громадной толпы, откуда виден был лишь верх зеленых вагонов. Мальчик попробовал протиснуться ближе, и это ему удалось, он уже начал различать окна и лица в окнах и потом увидел в окне дядю. Тогда он начал лезть вперед изо всех сил и почувствовал, что веревка, связывающая узлы, лопнула. Передний узел он успел подхватить зубами, а задний узел упал, и мальчик наступил на него ногой. Но тут мальчика сильно толкнули в спину, и он оказался у самого вагона.
   Дядя в вагоне заметил его, исчез из окна и появился на ступеньках.
   - Сюда давай,- крикнул дядя, протянул руку и взял узел у мальчика из зубов, а второй рукой втащил его вместе с чемоданами на ступеньки.- Вот и в порядке,- сказал дядя и повел его по загроможденному проходу.
   - А теперь наверх,- сказал дядя и подсадил мальчика на верхнюю полку,узел под голову и спи спокойно.
   Кудрявая женщина сидела внизу на одной скамейке, "маленький дядя" - на другой, а сам дядя стоял и говорил людям с чемоданами:
   - Проходите, впереди свободно... Проходите, тут едут три семьи, тут занято...
   Потом вагон дернуло, и мальчик понял, что они поехали.
   Он увидел заснеженный перрон, забор и за забором площадь и очередь и увидел старуху, торгующую рыбой; она шла через площадь в валенках и с плетеной кошелкой. В конце площади был дом с башенкой, где была лестница винтом. А если пойти влево, то можно дойти до трубы, а оттуда до больницы.
   И вдруг что-то повернулось и защемило в груди, и мальчик удивился, потому что еще никогда так не щемило.
   В окне уже было поле, все время одинаковое, белое, и одинаковые столбы, которые, казалось, за провода протягивают друг друга мимо окна, и пока мальчик смотрел на провода, щемить стало слабее. Мальчик лежал, свернувшись клубком, потому что в ногах стояли дядины большие чемоданы, и старался не смотреть вниз, где кто-то ходил, позвякивала посуда и мелькали какие-то головы. Он был здесь один, на полке, и полка пошатывалась и везла его домой.
   Мальчик заснул, и ему что-то снилось, но когда он проснулся, то посмотрел в холодное окно, забыл сон и вспомнил, что мама умерла. У него начало давить в горле и болеть спереди, над бровями, и он всхлипнул и потом начал всхлипывать громче и чаще и сам удивился, почему это он не может остановиться, а все всхлипывает и всхлипывает.
   Рядом с его лицом над краем полки появилась чья-то голова, и мальчик узнал вчерашнего дядю.
   - Ты чего? - сказал дядя.- Так не годится, ты ведь большой мальчик...
   Дядя исчез и появился снова с куском пирога. Пирог был помазан кисленьким сливовым повидлом, а на повидле лежали тоненькие хрустящие колбаски из теста.
   Мальчик сначала откусывал колбаски и сосал их, как конфеты, потом вылизал повидло, а потом съел все остальное.
   "Хороший дядя",- подумал мальчик и посмотрел вниз.
   Было утро. "Маленький дядя" спал на громадной красной подушке, а кудрявая женщина и дядя о чем-то шепотом говорили.